Омоновцу Тропину не давала жена. Не то, чтобы совсем в сексе отказывала, но делала это, в последнее время, редко и с явной неохотой. Тропина это удивляло. В браке они состояли почти три года, и сексуальная жизнь нареканий не вызывала. Лишь в последние несколько месяцев мадам Тропина принялась отстранять мужа от своего тела. О том, что жена может изменять, Тропин и не думал, жене он верил, да и сам налево не ходил. Коллегам не жаловался (глупо как-то), да и представлял, что они могут посоветовать, а бить жену ему совсем не хотелось.
Поэтому Тропин бил студентов и либералов по тридцать первым числам и в другие дни тоже бил, когда требовала служебная надобность. Бил сильно и страшно, со всей мощью мужской сублимации. Какой-то особый настрой ловил Тропин, когда вспоминал очередное ночное фиаско, чем-то ностальгическим веяло от этого ощущения и злым. Такое чувство бывает, когда долго пьешь водку с другом детства, с которым поговорить толком не о чем и остается только вспоминать босоногое отрочество, хочется похлопывать товарища по плечам и бить морду каким-то абстрактным врагам.
За полгода такой странной жизни карьера у Тропина пошла вверх. Начальство его заметило, заметили и студенты с либералами. Если первое отмечало успехи сержанта благодарственными письмами и грамотами, то вторые - опасливым шепотком на своих сборищах и обидными прозвищами в Интернете. А Тропину было все равно. Жена совсем отказала ему в близости вплоть до того, что спать ложилась в соседней комнате и намекала, что не прочь переехать к маме. Это все легко решалось бы визитом в ЗАГС (ни детей, ни имущественных претензий супруги не нажили), водкой и проститутками, если бы Тропин жену свою не любил. Но он любил. И страдал. До того страдал, что чуть не начал писать стихи, но сообразил, как будут смеяться коллеги, если узнают, и переборол себя.
И чтобы отвлечься от страданий, Тропин продолжал зверствовать. Постепенно он перестал жалеть не только женщин, но и стариков. Доставалось и детям, если их заносило каким-то ветром на несанкционированные мероприятия. Если был соответствующий приказ Тропин и для санкционируемых исключений не делал. Сержант заматерел. Его начали приводить в пример, выделять особо. Начальство находило время, чтобы пожать Тропину руку и немного поболтать. Особенно сержант страдал, когда его спрашивали "как жена". Он отвечал что-нибудь невпопад (начальству старался прямо не врать - так уж привык) и уходил страдать в курилку.
Вообще (особенно благодаря частым визитам в курилку) Тропин принялся замечать, что у его товарищей по разгону всякой нечисти, семейная жизнь совсем не ладится. У кого-то жена закатывает ежевечерние скандалы, у второго отличается патологической ревностью, а у третьего вообще больна клептоманией. Хорошо, что муж милиционер, а то неизвестно еще чем такая страсть может закончиться. Для большинства Омоновцев работа была приятной и единственной отдушиной. И однажды, усталым ноябрьским вечером Тропина осенило.
Тем самым вечером он первый и последний раз в жизни избил жену. Бил беззлобно, вообще без эмоций, бил с целью получения информации, коротко и технично. Как учили. Женщину тоже учили, и она тоже прошла специальную подготовку, но то, что для нее было набором зачетов, для Тропина стало повседневной рабочей практикой. Уже через полчаса женщина наговаривала ему на диктофон (забрал по случаю у какого-то иностранного корреспондента) - все. И про тайное спецподразделение жен сотрудников спецподразделений. И про специальные технологии, благодаря которым спецназовцы доводятся до такого состояния, когда на работе они вынуждены сублимировать домашние неудачи и последствия конфликтов. И что Тропина никогда по настоящему не любила тоже, сука, все рассказала.
Одним движением Тропин свернул неверной шею, забрал диктофон и пошел сдаваться на "Эхо Москвы" и в "Новую газету". Однако никуда не дошел. Много в России спецподразделений.