Который год звала меня тетя Нина к себе на дачу. А собрался я только этой осенью. Взял отпуск и приехал.
- Ну вот, нагрянул, - сказала она, - а мы уже в Москву перебираемся. Ладно, вот тебе ключи, живи сколько хочешь.
Поселок находился в лесу, дачи были довоенные, двухэтажные, с немерянными сотками, заборы только вдоль дорог.
Осень выдалась сухая, светлая. Целыми днями пропадал я в лесу, низками грибов разувесил всю веранду, а когда идти никуда не хотелось, бродил по дому - по деревянным его лестницам, комнатам и закуткам, листал старые журналы на чердаке или, взяв с этажерки сборник Куприна или Бунина, устраивался в плетеном кресле у окна.
Немудрено, что вскоре мне стало казаться, будто на дворе какой-нибудь 189..., ну я не знаю, какой год.
"В сущности, славное, доброе время, - подумалось мне. Может быть именно тогда, на границе веков, еще не принеся последующих бедствий, прогресс достиг своей предельной пользы? Остановиться бы, не переступать бы черту, за которой сделались другими и мир, и сами люди. Где теперь эти лесковские, бунинские, чеховские герои, что населяли нашу землю и ходили по ней, как я понимаю, совсем не одиночками?"
Несколько дней спустя побывал я на станции, купил хлеба, консервов, газет и после обеда, усевшись в кресло, развернул одну из них. На глаза попалась колонка "Криминальная хроника". Не отпетые уголовники, а простые граждане, обыватели, как назывались они раньше, резали, стреляли и жгли друг друга из края в край нашей матушки-России.
Я отбросил газеты, вышел.
Темнело. Лес стоял, приглушенный невысоким небом, мягко и зыбко стелилась сухая листва, на редкой даче горел огонек в окошке. Побродил в сумерках. У забора увидал старика.
- Дедушка! Вам что?
- Ты кем же Нине Васильевне приходишься?
- Родственник.
- А! - дед затянулся папиросой, разогнал рукой выпущенный дымок. - Смотрю, незнакомый кто-то живет. Я-то ведь всех тут знаю. Я и отца Нины Васильевны знал. Вредителя.
Я опешил:
- Почему вредителя?
- А то как же? Органы просто так не забирали, - и, не давая мне опомниться, продолжал: - Пишут сейчас про Сталина разное, а гляди-ка - папаша врагом был, а семью не тронули, и дачу им оставили,
- Шли бы вы, дедушка,.. спать!
- Ишь, не нравится.
Я повернул к дому. "Черт подери! Как это все надоело! Богом проклятая страна!"
Я завалился на диван, взял сигарету. "А ведь хотел бросить курить!" Поискал глазами пепельницу или что-нибудь вместо нее, пошарил рукой у изголовья, где был подоконник, и наткнулся на небольшой полиэтиленовый пакет. В нем - толстая тетрадь. Открыл "Дневник идиота с иллюстрациями. 1974 год". Полистал начало. Сонеты Шекспира, изречения мудрецов, ученический почерк, ошибки. А! Вот и то, чего следовало ожидать: какая-то Лена, признания ей в любви.
Господи, старо как мир!
Сунул тетрадь под бок и, наконец, закурил. "А пепел буду стряхивать в спичечный коробок". Голова закружилась. "С первой сигареты всегда так". Рядом что-то, прошуршав, приземлилось на пол. Открыл глаза. Это выпали из пакета цветные фотографии. На всех - женщина с мальчиком лет пяти, где-то в лесу, весной. Красивая, с синими глазами, совсем молодая. Еще, между фотографиями, - листок письма.
"Идет дождь. Я сижу одна в пустой комнате и думаю о тебе. Теперь я знаю, что ты для меня дороже всех, что я люблю тебя еще сильней, чем прежде. Моя жизнь пуста без тебя. И если даже у меня будет интересная работа и прекрасные друзья, все равно я буду без тебя одинока. Лена".
Какое удивительное письмо! Кто же он - кому написаны эти строки?!
Рука сама тянется к тетради, и я открываю ее заново.
__________
Сколько же еще молчать? И чего, собственно, стесняться? А, может быть, лучше написать ей письмо?
"Лена. Я тебя люблю".
Сегодня он бежал по школьному коридору. Она его остановила: "Андрюша, ты ведь не первоклашка!" - и головкой покачала.
Ах, эта милая головка! Как Лена похорошела, стала просто красавицей - с длинными ресницами, влажными глазами, стройной фигуркой. Она уже взрослая, от нее веет женщиной. А он... Хоть в зеркало не смотрись: какие-то припухшие черты лица, словно наревелся. Гадкий утенок. И еще прыщи - черт их дери! Возраст такой, ничего не попишешь.
Так и промаялся он почти год, ни на что не решаясь, и совсем заболел ею. От мыслей о Лене что-то радостное собиралось внутри и, когда видел ее, - разливалось мучительно и сладко.
Только в мае, перед каникулами, решился - пригласил в кино. Она удивленно взглянула на него, глаза озорно блеснули и мягко притихли:
- Извини, Андрюша, сегодня не могу.
За лето он написал ей несколько писем, но не отправил ни одного, кроме последнего, самого короткого.
"Лена, я тебя люблю. К сожалению, я не смог сказатьтебе этого вслух. Если мне не на что надеяться, верни это письмо, а если не так все плохо, пришли просто пустой конверт". Она никак не ответила.
Осенью был школьный вечер. Андрей часто приглашал ее танцевать. Когда директриса вышла из зала, и кто-то, как всегда, погасил свет, она шепнула:
- Это правда? То, о чем ты мне написал. Оторопев, он, наконец, выдавил:
- Да.
- Пришли мне еще письмо.
Вернувшись домой, он долго сидел перед листом бумаги и, наконец, написал:
"Лучше всего мои чувства выразит этот сонет Шекспира:
"Любовь - недуг. Моя душа больна
Томительной, неутомимой жаждой.
Того же яда требует она,
Который отравил ее однажды (...)
Отныне мой недуг неизлечим,
Душа ни в чем покоя не находит.
Покинутые разумом моим
И чувства, и слова на воле бродят (...)"
Через день он написал еще письмо - просто о себе: как ходит на занятия, на тренировки, гуляет со своим псом Джеком, смотрит телевизор - и всякую минуту думает о ней. Потом написал ей еще, и еще.
Она молчала. Иногда вскидывала из-под челки глаза и смотрела на него в упор каким-то глубоким, блистающим мраком. Это было как внезапное колдовство, он замирал, и вид у него становился поразительно нелепый. Лена с виноватой поспешностью отводила взгляд и спрашивала о какой-нибудь мелочи.
Однажды, уже зимой, он подошел к ней после уроков и сказал: "Вечером мы пойдем в кино. Вот билеты".
- Правда? - улыбнулась она. - А я думала, ты никогда ни на что не решишься.
После кино они долго стояли в подъезде ее дома, на 4 этаже. Он все хотел поцеловать ее, но не находил удачной минуты: то хлопала дверь парадного, то ехал лифт, то терялись слова, которые нужно было - он это чувствовал - сказать. Андрей уже отчаялся, когда они вдруг отыскались, и наступила та - необходимая - минута.
- Ты такая красивая... И еще я сойду с ума от того, как ты пахнешь...
Лена взглянула каким-то плывущим, тающим взглядом, хотела что-то произнести, но тогда-то он и поцеловал ее в полукружье разведенных губ. И с радостью понял, как желанно это для нее.
- Андрюша, - прошептала она, прижимаясь к его рту и - словно вся перелилась в него - через губы, скользкий язычок, легкое придыханье, невыразимый этот девичий аромат.
Стоит ли говорить о том, как был он счастлив в те дни? Почти каждый вечер они встречались,и его радость омрачало только одно:
- Не нужно, чтобы все знали о нас с тобой, - говорила Лена.
- Почему? Разве зазорно любить?
- Ну, не надо, прошу тебя?
- Хорошо, как ты хочешь.
Слово он держал, в школе почти с ней не общался, но что было делать с глазами, лицом, когда она проходила мимо, или сама, не удерживаясь, смотрела на него?
- Ну вот, - говорила Лена, - уже все всё знают.
- Ну и пусть, моя радость, - целовал он ее.
- Андрюшка! Я сойду с тобой с ума!
Он расстегивает верхнюю пуговицу ее клетчатого пальто, следующую. Под шарфиком блузка на пуговках. Они легко соскальзывают с петель - стоит только потянуть материю. Дальше - тонкая цепочка в тесной ложбинке. Немного кружится голова от наплывающего нежного, горьковатого тепла, и вот они - небольшие, тугие, лежащие в чашечках лифчика.
Она мягко, но решительно отводит его руку.
- Я сопротивляюсь тебе из последних сил, учти это... Мы и так головы потеряли! - говорит она, торопливо застегиваясь.
- Вот и хорошо, - смеется он.
- Это тебе хорошо! - начинает сердиться Лена. - Парус мятежный! А мне хорошо, когда штиль и ясное небо! Я сама не своя после наших встреч... Андрюшенька, ну что ты делаешь, я только что застегнулась...
Как же быстро летело время!
- Нам нужно реже встречаться, - сказала она. - Я учебу совсем запустила, да и ты с четверки на тройку перебиваешься. Как в институт поступать будем?
- Поступим, не волнуйся.
А если нет? Тебя ведь в армию заберут. Ты об этом подумал? Ни о чем не думаешь, кроме своей любви!
- Как будто я люблю не тебя, а другую, - улыбнулся он. - И потом: для меня это сейчас главное, и будет главным всегда!
- Ты уверен?
- Да!
Майским солнечным днем, первым после дождливой недели, отправились с классом в кино. Лужи еще не высохли, и, обходя их, компания растянулась по всему бульвару. Рядом с Леной, которая шла впереди, оказался вдруг высокий плечистый Башилов. Забрав у нее портфель, он с улыбкой, пытался спрятать его за спиной, а Лена, тоже с улыбкой, портфель отнимала.
В общем, детская, полузабытая игра. Если б не эти их глаза, улыбки, блеск и смущенность которых может лишь показались Андрею? Сомнения пришли после, а тогда, себя не помня, он бросился к ним и сбил Башилова с ног. Все опешили. Башилов быстро вскочил, но Лена уже стояла между ними.
- Мальчики, не надо! Пойдем, - схватила она руку Андрея.
- Псих! Лечиться надо! - крикнул ему вслед Башилов.
Она шла быстро, давно отпустив его руку, и молчала.
- Я, кажется, свалял дурака, - сознался Андрей.
Лена остановилась, повернула к нему лицо - оказывается, она плакала.
- Андрюша, я устала... С тобой как на вулкане: то к моим родителям хочешь идти - руки моей просить, то к своей маме ведешь как невесту, то ночи напролет стоишь под окнами, то в драку лезешь из-за ерунды. Но самое ужасное - я стала... тебя бояться. Оставь меня, прошу...
Миновала пора экзаменов. В институт он поступил, но учиться не хотелось. Вообще ничего не хотелось - без Лены. Утром уезжал на занятия, а оказывался у ее дома, или где-нибудь там, где они раньше бродили, и возвращался поздно, промокший, усталый, - лишь бы, ни о чем не думая, заснуть.
В один из таких вечеров достал из почтового ящика конверт, но не узнал ее почерка и, только развернув письмо, замер от счастья:
"Идет дождь. Я сижу одна в пустой комнате и думаю о тебе..."
_________
В подъезде, как всегда, гулко, сумрачно.
Они долго целуются. После той, первой, их близости, Лена еще желанней. Он любит ее всю - тело ее, душу, всякую капельку слезы или пота, - все, что только она есть.
Да, да, вот и сейчас, когда лежат они на диване в его комнате и из окна смотрит серебристое небо, ему кажется, что совсем недавно он чуть не умер от этой любви.
- Ленка моя! - целует он ее. - Когда мы поженимся?
- Мне пора, Андрюша.
Да нет, все это только привиделось ему. Они в ее подъезде. Но Лена, в самом деле, говорит:
- Мне пора, Андрюша.
- А что это за Володя объявился?
- Так, ничего особенного.
- Лена, он же старый, даже, кажется, плешивый.
- Никакой он не плешивый!
Молчанье. Хлопает где-то дверь, эхо катится по этажам.
- Понимаешь, с ним спокойно, как с тобой не бывает. Ты меня растерзываешь всю, от меня ничего не останется, я просто сгорю... Прости, наверно, я выйду за него замуж.
- Лена! - кричит он во весь голос, - Лена! Что ты говоришь?! Ты всю жизнь будешь несчастна без меня!!
Но ее уже нет. Кто-то стонет. Или это не стон? Он открывает глаза: скулит его Джек... "Все приснилось! Слава Богу! Все - только сон!"
_________
На этом дневник прерывается. Первая запись появляется год спустя. Письмо Лене.
"Я буду писать тебе раз в году, в годовщину нашей разлуки. И не отправлю ни одного письма. Я знаю, ты вышла замуж и больше не живешь в том старом доме с просторным парадным. А где живешь - не знаю. И не стану никогда узнавать. Будь только счастлива, моя любимая, единственная на свете!"
Писем тринадцать, чертова дюжина.
"Моя колдунья! Хотел жениться и не смог. Как же мне забыть тебя? Что для этого сделать?"
(...)
"Позади институт. Теперь я в армии. Лейтенант. Бывают минуты, когда мне кажется, будто прошлое уже не мучит, и я свободен, совсем свободен от тебя. Я ненавижу эти минуты, потому что знаю: так коварно вплывает в меня тоска. Как же расстаться с тобой, Ленка?"
(...)
"Я совсем спокоен и больше не мечтаю избавиться от любви к тебе: это невозможно. А если б такое случилось, я, наверно, в неделю состарился б и умер".
(...)
"Недавно я узнал, что ты развелась с мужем и у тебя другой мужчина. Что мне от того? Ни ему, ни другому нас не разлучить. И все-таки, почему, оставшись с сынишкой, ты меня не нашла? Забыла?"
(...)
"Я оборачиваюсь и вижу: сколько б ни встречалось мне женщин - нежных, страстных, любящих, от тебя одной мне - тепло и свет".
(...)
__________
Тринадцать лет, тринадцать писем и ни одной, даже случайной, встречи.
Он и сам не мог бы объяснить, почему вдруг решился ее отыскать. Решился сразу, в два дня: узнал адрес и утром отправился в Ясенево. И еще непонятно то, что был он совершенно спокоен, будто кто-то другой ехал в автобусе, поднимался на восьмой этаж, звонил в дверь, которую открыла Ленина мать.
И тогда только подскочило сердце, но, странно! лишь раз - и снова улеглось.
Лена приближалась, всматривалась в сумрак дверного проема. Она изменилась: пополнела, но осталась стройной, из лица ушла какая-то недопроявленность черт, и сделалось оно окончательно красиво и слегка холодно. Но по-прежнему чудесна была ее улыбка:
- Андрей?!
И эти синие, живые, растерянные, недоуменные глаза!
- Проходи, раздевайся...
Она отступила назад и вдруг... рассмеялась:
- А в чем это нос у тебя? Ты, наверно, всю дорогу цветы нюхал?
"Господи, сейчас сердце выскочит! Как же я ее люблю!"
- Нюхал! От самого Измайлова. И чуть даже их не съел!
- Ну так дари скорее!.. И погоди раздеваться: я сейчас собираюсь с Кирюшкой гулять. Пойдем вместе?
Как раз вышел из-за двери мальчуган. Андрей пожал ему руку.
- Тебе сколько?
- 4 года и 11 месяцев.
- А мяч у тебя есть?
- Есть.
- Одевайся и бери его с собой.
_________
"Мой неугомонный, любящий и нежный Андрюшка. Сегодня получила твое письмо. Оно такое светлое, ласковое. Мне захотелось тебе не позвонить, а написать.
Андрюшка, я сама себя не понимаю. Ты свалился на меня огромным счастьем, только я не умею этим даром воспользоваться. И как я тебе завидую - тому, что ты такой искренний, цельный! Знаю, тебе нелегко жилось, безответно любя, но ты себе не изменял, ты - сильный. А я... Я совсем запуталась. Милый, почему ты не приехал за мной тогда, 13 лет назад, когда я выскочила замуж? Я так мечтала об этом! А потом, что ж... Жизнь брала свое, и я стала тебя забывать. Иногда только вспоминала, каким-то светлым уголком памяти.
Ты знаешь, как у меня было: неудачный брак, разлад с родителями, и столько обманчивых надежд на счастье. К тому времени, когда ты появился, мне не нужен был никто, кроме Кирюшки. А теперь... Когда я вижу тебя - вся отогреваюсь. Твой взгляд, такой мягкий, ласковый, твои слова, губы, все-все - как могло этого не быть столько лет!
Мне хорошо, просто с тобой. Если б нам можно было не расставаться! Ты улыбаешься: нет ничего проще, давай поженимся. Милый, я согласна.
Но как разрешить те извечные вопросы, которые мучают меня вдвойне: ведь у меня ребенок. И первый из них - где мы будем жить? Я знаю, ты пробуешь снять квартиру. А надолго нам хватит денег, чтобы за нее платить? И сколько скитаться по чужим углам? Как же быть? Устроиться в одной из наших квартирок, твоей или моей, со всеми, кто там уже живет?
Андрюшенька! Ты разлюбишь меня! Даже твоя любовь не выдержит этого испытания. И будь она обычная, как у всех, - мне было бы легче. Легче ее потерять. А пока... Пока я вхожу в ваш дом и остаюсь там только твоей любовницей. Как это угнетает! Сколько раз вечерами мне хотелось уехать, но не хватало сил расстаться с тобой. Когда все эти мысли обступают меня, - становится невыносимо, и единственный выход видится в том, чтобы уйти. Но как это сделать? Ты такой мне близкий, родной. Может, мы что-нибудь придумаем?
__________
- Опять дождь пошел, - говорит Андрей.
Лена отрывается взглядом от столика, на котором режет овощи для салата, и смотрит в окно.
- С утра льет. Кирюшка всю неделю ждал, когда мы к дяде Андрею поедем. А тут - пожалуйста: я думала, будет нелетная погода, и мама твоя останется.
- Мама... мама... - он начинает ходить из угла в угол, - У вас с ней все хорошо?
- Нормально. Андрей, не маячь. Посиди лучше.
На крыше одного из домов включили репродуктор. "Утро красит нежным светом..."
- Самые любимые мои праздники - Первомай и Новый год.
- Я знаю, Андрюша, помню. Ты мне об этом еще в десятом классе говорил.
- Мало ли, что я тебе тогда говорил?
- Как это "мало ли"? - шутя возмущается она. И, словно, пораженная ужасной догадкой, замирает, подняв смеющиеся глаза:
- Андрюшка! Я поняла: ты все врал! Ты вообще все врешь!
- Да, - соглашается он, медленно надвигаясь. - Все - ложь: и то, как я люблю смотреть на тебя, и слушать твой голос, и целовать твои руки, и обнимать - вот так, подкравшись сзади.
"Холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней", - гремит за окном.
- Ну, хватит, потом, милый. Иди лучше с Кирюшкой займись.
Ночью Кирилл заплакал.
- Я сейчас, - сказала Лена. Она долго не возвращалась, и Андрей вышел в соседнюю комнату.
Они спали с Кирюшкой обнявшись, с каким-то одинаковым выражением, словно это проступила на лицах неразрывная связь между ними.
"Вот моя семья, - подумалось Андрею. Странно, но только теперь мне открылось: у меня семья!"
Утром, Первого мая, поехали в Сокольники. Ели мороженое, фотографировались, млели на полянке под солнышком, кормили хлебом уток, а вечером пришли гости.
Сейчас, всматриваясь в фотографии, он силится найти хоть какой-нибудь знак скорого излома судьбы. Нет, безмятежно, солнечно на полянке.
Он не помнит, с чего всё началось: может с того неприятного разговора между Леной и мамой? Может с его вопроса: "Какой-то Трубин тебе все время звонит, он кто?" А может... Да что изменит найденный ответ?
О том, как все нешуточно, он догадался слишком поздно.
Она сама ему позвонила, долго молчала.
- Ленка, - не выдержал Андрей, - ты от меня уходишь?
- Да, - всхлипнула она и бросила трубку.
__________
И вот последние строки дневника:
"Я ни о чем не жалею, ни в чем не раскаиваюсь. Многим судьба за всю жизнь не дает и сотой доли того счастья, которое она подарила мне за эти 14 лет. Спасибо, моя прекрасная, моя единственная Женщина за то, что повстречалась мне, что была и есть. Спасибо за все твои слова, за наслаждение, испытанное с тобой. Я целую твои нежные, милые руки".
___________
Несколько дней прочитанное не давало мне покоя. Отчего? В общем-то простая история: вон их сколько - недосказанных, недосветивших любовей. Они были и будут всегда. И все-таки... На одной из страниц есть такие Ленины слова:
"Мы с тобой из разных столетий. Я вся отсюда, с берега мелкой заводи, и счастье для меня - добрый муж, прилежные дети, свой тихий уголок... А ты из прошлого - сильный, с крыльями. Твоя огромная любовь губит меня: мне некуда ее вместить, она счастье мое и мука! Если б мне оторваться от берега!! Спустись, протяни крыло".
Какой-то не совсем ясный смысл был в этих строчках, И еще было непонятно, как могла она уйти, отказаться от такой любви. Ведь это выше человеческих сил! Неужели для того только, чтобы, сохранив как святыню, прикасаться к ней иногда "уголком памяти"?
Я запутался окончательно.
___________
Еще утром уложил я вещи, прибрался. Пора было ехать домой. Дни уже стояли серые, прохладные, но этот, словно на прощанье, выдался на редкость хорош: с неярким солнцем, с тихим дымчатым небом, с просветленным на морозце воздухом, в котором как-то непривычно четко проступала хвойная зелень и чернота облетевших ветвей.
Я только вернулся из леса, когда к калитке подъехал автомобиль. Хлопнула дверца, я выглянул в окно - и обмер: по тропинке к крыльцу шла Лена. Я ее сразу узнал по фотографиям. Сел в кресло, уставился на дверь.
- Здравствуйте! Нина Васильевна дома?
- Нина Васильевна в Москве, я ее родственник.
- Извините, дело в том, что летом мы снимали вот эту комнату и оставили кое-что из вещей. Вы позволите забрать? Это так... мелочь.
"В самом деле, красивая женщина, - думал я, глядя, как она ходит по комнате, заглядывая то на книжную полку, то в ящики стола. Я подошел к дивану, достал из-за подушки пакет с дневником.
- Вы это ищите, Лена?
Она вздрогнула, резко обернулась. Взгляд пронизывающий, умный.
- Да, да... Простите, прочитал. Думал, не велик грех, раз лежит никому не нужное.
Она молча взяла пакет, прошлась, глядя в пол, села у стола.
- У вас сигареты есть?
- Подождите.
Беря с подоконника пачку, я взглянул в окно. Около 9-той модели "Жигулей" стоял, покуривая, щурясь на солнце, статный мужчина в модном длинном плаще с белым шарфом.
- Вот. Только "Ява".
Она закурила. Я тоже.
Мы долго молчим.
- Послушайте, - наконец говорит она, - перестаньте так смотреть. Вы спросить о чем-то хотите?
- Да, - сознаюсь я и выпаливаю засевший во мне вопрос: Вы вместе?
Она поднимает лицо, пытливо смотрит на меня, и я вижу, как темнеют ее глаза. Мне становится не по себе - так эта синяя темень чарующе жутковата, и я уже раскаиваюсь: "Черт меня дернул в душу к ней лезть".
- Вместе, - слышу я неожиданный ответ.
- Но это не он! - не в силах сдержаться, тычу я пальцем в окно.
- Не он, - подтверждает она,- Это муж, - и, продолжая изучать мою реакцию, поясняет:
- Вы не догадливы: мы любовники.
Я чувствую, как проступает на лице недоумение.
"Этого не может быть, - мелькают мысли, - Он, с его светлой любовью и вдруг..."
- А вы как хотели? Чтобы все по законам жанра? - холодно усмехается она, кивая на книжную полку, - "Да святится имя твое" - и пулю в висок?
Она отводит, наконец, глаза и тихо добавляет:
- Ну, тогда бы и мне не жить...
Теперь она сидит гибко склоненная, в мягкой податливой позе.
- Я его сама нашла. У него тоже семья, сын...
- Но ведь, - пытаюсь я что-то сказать.
- Да оставьте, к чему? Судить не вам. И никому другому.
- Лена! - доносится от калитки, - скоро?!
Она кладет пакет в сумку, а вынимает, видно, заранее приготовленный сверток. На пороге оборачивается: