Брат Сергей, могучий мужчина под два метра ростом, перекрикивая гул мотора, возбужденно размахивал ручищами, рассказывал мне историю Епифанцева - жителя маленькой таёжной деревеньки.
Серёга работал водителем в местном лесопункте. Сейчас мы ехали на его лесовозе в тайгу. Впереди было два дня выходных, которые решили использовать для охоты и рыбалки.
Слушая рассказ брата, я припомнил, что Епифанцев, о котором шла речь, не так давно терялся в тайге. Слухи об этом ходили по всем населённым пунктам района.
Опытный таежник, охотник и рыбак Епифанцев неожиданно пропал в середине нынешнего лета. Он не вернулся с обычной рыбалки. Его долго искали деревенские добровольцы, а потом ещё какое-то время родственники жены. Маруся, так зовут супругу Епифанцева, была родом из большой староверской семьи. Ее старшие братья - угрюмые бородатые охотники, изредка появлялись в райцентре. В скупых рассказах мужчин угадывалось удивление странному для них факту, что за месяц поисков, никто не смог обнаружить никаких следов исчезнувшего зятя. Прирождённые таёжники и следопыты, братья Маруси терялись в догадках, никак не могли взять в толк, по какой причине мог заблудиться среди двух лиственниц, опытный, знающий как своих пять пальцев окружающую местность человек? В их семье никто и никогда не терялся в тайге.
Братья были уверены, что смогли бы найти Епифанцева даже мертвого, если бы он погиб по каким-то трагическим обстоятельствам в радиусе десяти километров от предполагаемого места исчезновения. После долгих поисков, мужики пришли к выводу, что их зять, по всей видимости, утонул в реке и сейчас труп скрыт под водой, поэтому его тело невозможно обнаружить. Позже эта версия не подтвердилась.
Постепенно от обсуждения происшествия с Епифанцевым, наши воспоминания автоматически переметнулись на другие случаи блуждания людей в тайге. Все известные нам подобные происшествия заканчивались для потерявшихся "героев" совершенно не одинаково и чаще всего трагически.
- Лет пять назад Ванька Смешной прямо из лесосеки ушел в тайгу, - вспомнил брат. - Думали, заблудился? Две недели искали всем лесопунктом, а он гаденыш на перевале Ак - Белек в кедрачах в старой избушке жил, кашкару парил и пил её отвар ведрами. От настоя рододендрона, у него "гуси летели". Точно смешной. - Удивился брат. - Он оправдал свою фамилию, и дразнить его стали с тех пор - Хохотуном. Когда охотники обнаружили Ваньку в таёжной избушке, он неизвестно над чем безудержно смеялся. Наверно ему мерещилось всякая дрянь, вот и хохотал сквозь слёзы. Трава эта, кашкара, на психику человека действует убийственным образом. Двинулся умом мужичонка. -
Выражение "гуси летели" на языке моего брата означает либо белая горячка у алкаша или пьяницы, либо другая какая-то дурь у человека принимающего наркотики, а то и просто необъяснимые ужасающие поступки людей, связанные с их неадекватным поведением.
Далее Сергей со смехом вспомнил о жителе райцентра Витьке Мосолове по прозвищу Тошнотик, который в пьяной драке чуть не убил собутыльника, знакомого нам деревенского мужика, потом немного отойдя от хмеля, испугался и гонимый паникой ответственности за содеянное убежал в тайгу, потерял по какой-то причине чувство направления и заблудился. Едва живого его нашли пожарные прямо на месте лесного пожара, который Тошнотик собственноручно запалил, когда понял, что ему приходит конец.
Мы вспомнили и о тех несчастных людях, которые исчезли бесследно, уйдя, казалось бы, не далеко и ненадолго по каким-то пустяковым причинам.
За разговорами не заметили, как приехали к реке и переправились на пароме на левый берег Енисея.
Съехав с парома, брат неожиданно повернул машину в сторону деревеньки, в ней живет со своей Марусей тот самый Епифанцев, о котором он рассказывал.
- Заедем к горе-рыбаку, - предложил Сергей. - Я с ним не виделся с тех самых пор, как он потерялся, а потом благополучно, после месячного блуждания, вышел из тайги. Надо узнать, как всё происходило? Что могло заставить Епифанцева блудить в долине речки, на которой ему известен каждый поворот? -
Я заинтересовался этой историей и был доволен решением брата.
Серёга, к тому времени, успел рассказать о происшествии с Епифанцевым следующее.
Когда все решили, что Епифанцев сгинул в тайге навсегда, он действительно неожиданно вышел из леса самостоятельно. Как это ему удалось неизвестно? Мужчина выглядел немного исхудавшим, обносившимся, но вполне здоровым и бодрым. Так, по крайней мере, утверждали те, кто встречался с ним после выхода из тайги.
Наш "Урал" раздавливая деревенскую грязь, миновал всю деревню и остановился у последней избы. Хозяин дома будто бы знал о нашем спонтанном везите, покорно ожидал у калитки и встретил незваных гостей с грустной улыбкой. Мне пожал руку, обращаясь по имени и отчеству, а брата шутливо толкнул кулаком в плечо и спросил, не привез ли он бутылочку водки?
Спиртное в те времена было редкостью. В местных сельских магазинчиках водку почти никто не видел. Горбачёвская борьба с пьянством, давала о себе знать.
Брат похлопал по карманам своей куртки, широко улыбнулся, подтверждая догадку хозяина и мы, вошли в дом. У порога нас встретила жена Епифанцева, крупная моложавая женщина. Она стеснительно поздоровалась и засуетилась, накрывая стол закуской.
Некоторое время наш разговор перескакивал с одной бытовой темы на другую и не касался главного вопроса, ради которого мы заехали в деревню. Наконец, Серёга решился и спросил у Епифанцева о его приключениях в тайге. Сказал, что нам интересно узнать все о случившемся из первых уст.
Хозяин задумчиво помолчал, собираясь с мыслями, взглянул тревожно на Марусю и знаком предложил нам выпить разлитую по рюмкам водку, потом заговорил глуховатым, бесцветным голосом.
С первых же слов рассказчика, мне почему-то подумалось, что мужчина впервые подробно излагает историю своего столь странного блуждания по тайге. Лицо его при этом, стало более сухощавым. Заостренные черты выдавали усталость и в тоже время загадочность, некую тайну, известную только ему одному. Я почувствовал, что рассказчик не откроет всей правды о необъяснимых скитаниях по лесу, что мы так и не узнаем истинных причин невероятных событий происшедших с ним. По каким-то признакам я догадывался, что Епифанцев не попытается что-то скрыть от нас, а просто не найдет объяснения всему случившемуся.
Епифанцев начал излагать историю издалека. Сказал, что ушел на реку в то роковое для себя утро ещё до рассвета. Зоря только угадывалась средь вершин Основного хребта. Знакомая дорога не таила сюрпризов, и рыбак через два часа оказался на нужном речном плесе.
На знакомом рыбаку месте, во время весенних паводков, река намыла большую косу и теперь, когда уровень воды был обычным, двигалась не так стремительно, как на других ближайших поворотах.
Хариус клевал бурно. Когда Солнце показалось над вершинами деревьев, рыбак к своему удовлетворению заполнил торбу рыбой до самого верха.
Прекратив рыбалку, Епифанцев привычно разложил небольшой костер, вскипятил воду и заварил чай вперемешку с листьями смородины. Сидя на огромном валуне, он с удовольствием смаковал напиток, размачивал в нем серые сухарики, котомочка с которыми всегда лежала в его рюкзаке.
Немного отдохнув у огня, Епифанцев засобирался в обратный путь, посмотрел по привычке на небо, определил, высоко ли поднялось солнце, расправил бродни и пошел через перекат на другой берег речки.
- Я и сейчас помню, - рассказывал Епифанцев, - сразу же, в самом начале движения по воде, меня охватило чувство непонятной тревоги. Беспокойство, как мне подумалось позже, каким-то образом было связано с размышлениями о моей жизни, воспоминаниях о родителях, но более всего оно подкреплялось обычным опасением перед зверем. Медвежьи следы я во множестве видел на песке, когда с удочкой ходил вдоль берега. Было понятно, медведь побывал на косе совсем недавно, возможно даже спрятался в ближайших зарослях, когда услышал мои шаги или почувствовал запах человека?
Ветерок тянул с реки в направлении таёжной мари, и зверь мог затаиться только в той стороне.
Когда я пришел на косу, - вспомнил Епифанцев, - медвежий помёт ещё дымился парком. Я чуть было не наступил в него, когда ходил с удочкой вдоль водного потока.
Признаться, до окончания рыбалки у меня не было уверенности, что медведь скрылся в глубине мари, как только почувствовал моё приближение к косе. Я видел этого зверя в начале лета и знал, что медведь не боится человека, но и не наглеет, а почти всегда ждёт неподалёку, когда рыбак уйдет и тут же обследует берег. Я и раньше, во время других рыбалок, замечал его след, но на этот раз тревога почему-то не оставляла меня. Было тревожное чувство, что зверь наблюдал за мной всё время рыбалки и только когда почуял дым костра, ушёл чуть глубже в чащу, или костёр придал мне смелости, и я решил, что зверь всё-таки удалился в тайгу. -
Епифанцев мельком взглянул на Серёгу, прося сочувствия у человека знающего тайгу и её обитателей.
- Не знаю, что удерживало топтыгина на этом месте, - пожал плечами рассказчик? - На реке подобных извилин большое множество. Медведь, судя по следу, был молодым и может быть не решался покинуть место своей зимовки? Я знаю, где его берлога. -
Рассказчик какое-то время помолчал задумчиво и вернулся к началу своего повествования.
- Мне трудно или даже невозможно объяснить и тем более определить, что произошло с миром или со мной в то страшное утро. Всё случилось именно в момент, когда отправился с рыбалки в обратный путь. Я забрёл в речку у самого основания переката. Раньше в этом месте никогда не пересекал перекат, тут было немного глубже, но течение не таким быстрым. Зайдя в воду и продвинувшись не так далеко от косы, вдруг краем глаза заметил еле уловимое изменение в пейзаже берегов. Произошло странное и непонятное движение во всей окружающей панораме. Возникло пугающее ощущение, что воздух стал гуще и темнее чем минуту назад, а уровень реки мгновенно поднялся сантиметров на десять. Впереди по ходу, водная гладь реки подёрнулась синеватой дымкой и как бы растянулась, отодвигая от меня берега на угрожающее расстояние.
Шум тайги усилился, тон его заметно изменился, лес загудел как перед непогодой. Стало заметно темней и прохладней.
Я оглянулся и поднял глаза к горизонту, чтобы оценить изменения в погоде.
Облака не закрывали Солнце, его просто не было в поле зрения! Оно едва угадывалось на западе за вершинами деревьев, которые могучими стволами подступали к самой кромке воды. Коса, с которой я только что ушел, уменьшилась в размерах, галечник на ней выглядел гораздо крупнее и из него торчали огромные валуны, гладко отполированные водой.
Страха ещё не было, но какая-то сила заставила меня повернуть назад и поспешно выбрести на берег, с которого я только что начал своё движение.
Выбрел на сушу и в тот же момент с испугом понял, что на песке нет следов от моих сапог. На нем не было вообще никаких следов, ни человеческих, ни звериных и даже песок показался мне другим, ни тем с которого я минуту назад сошел в воду?
От этого странного не узнавания места, тревога усилилась многократно. Меня просто затрясло, стал наваливаться страх перед какой-то необъяснимой неизвестностью.
Однако я по-прежнему был в состоянии рассуждать трезво. Я понимал, что стою вроде бы на знакомой, но в то же время жутко изменившейся косе. Иначе выглядел и крутой откос противоположного берега. На той стороне потока, возвышался незнакомый лес. Ещё дальше за поворотом, за голубоватой дугой реки, поднимались исполинские деревья, каких не должно было быть в этом месте, над их вершинами, на сером небе, чернела туча, край её полыхал багрянцем заката.
2
Епифанцев медленно пошёл вдоль кромки берега. Вокруг все выглядело иначе, чем минуту назад. Тайга темной громадой приблизилась к самой воде, вековые ели и пихты плотной стеной нависли над рекой. Куда-то исчезли островки кустарника, до этого он кучками рос по окраинам косы. Теперь же, для кустов не было необходимого участка свободной земли, ивняку не за что было зацепиться на узкой полоске берега. Костра, у которого Епифанцев только что пил чай, тоже не было. Он вспомнил, что не тушил огня. Это обстоятельство более всего озадачило и напугало рыбака.
Епифанцев сел на гладкий, наполовину вросший в мелкий галечник валун, и принялся лихорадочно перебирать в памяти свои последние действия. В недоумение и с испугом обдумывал, как могло случиться, что он вдруг забыл о том, почему и по какой такой надобности перешел во время рыбалки со знакомой косы на другое место? Или, может быть, по какой-то другой неведомой причине, в мгновения ока, все изменилось и теперь, даже день был совершенно не тот, с которого началась рыбалка.
- Что случилось? - прошептал Епифанцев. - Где я? -
Он долго сидел напрягшись. Разум работал на пределе.
Наконец, сбросив оцепенение, он ещё раз внимательно осмотрелся и непостижимым образом понял, а не утраченная память и шестое чувство подсказывали, что сейчас начало лета, но не того лета в котором он жил последнее время, хотя тайга так же глухо и привычно шумела и река журчала своими водами знакомую мелодию.
Немного успокоившись, Епифанцев еще раз обошел оставшееся от косы пространство, пересчитал автоматически крупные камни, потрогал руками громадные стволы деревьев и со страхом убедился, что вокруг действительно были другие деревья, могучие и высоченные. Он в своей жизни никогда не видел такого исполинского леса.
Внимание привлекло движение и звуки, похожие на свист.
В зарослях рябинника деловито сновала птичка. Пичуга походила одновременно на воробья и на синичку, таких птиц немало живёт у берега реки на всём её протяжении. Рыбак, подошел к рябинам и понял, что их тоже не было в том месте, где он только что рыбачил. Епифанцев потянул за лист, тот с лёгким щелчком оторвался от ветки и оказался у него в руке. Он некоторое время разглядывал зелёное пёрышко, старательно проверяя память, и определил, что в руке действительно лист рябины.
Епифанцев осмотрел всю площадь косы, песок выглядел первозданным, ему не удалось обнаружить ни одного знакомого следа, не своего, не медвежьего.
Страх с новой силой накатил на тело ослабляющую дрожь и он, чтобы не свалиться с ног, в изнеможении опустился на валежину, до половины замытую речным илом.
С этого места Епифанцев хорошо рассмотрел противоположный берег, теперь своими очертаниями он мало напоминал привычный, к которому он много раз переправлялся через речной перекат. Сейчас на склоне берега нигде не было видно тропы, спуск которой, раньше был виден с любого места рыбалки. Лес стеной поднимался пугающе вверх, выглядел мрачным и непроходимым.
- Я не осмелился второй раз заходить в воду, - продолжал свой рассказ Епифанцев, - потому что понимал, день стремительно заканчивается. Невозможно было осознать, как солнце в одно мгновение пролетело через все небо и уже закатывалось за вершину горы?
Обострившееся чутье подсказывало, что если я переправлюсь на противоположный берег, то в темноте не найду дороги домой, обязательно заблужусь в незнакомом мрачном лесу. Тревога волнами сотрясала моё сознание.
Едва справляясь со страхом, решил действовать осторожно.
Внимательно рассмотрел со своего странного места участок реки, стараясь, что-то понять в движении её вод, но видел только обычные гребешки волн, плескающихся на закате хариусов, птичку, перелетающую туда и обратно через речку. Ничего необычного, если не считать, что это было совсем другое место и совсем другая река. Или, если сказать точнее, привычное место изменилось до неузнаваемости и это обстоятельство нагоняло невыносимую тревогу и страх.
Какое-то время спустя, поборов смятение, я трезво оценил обстановку и принялся сволакивать валежник поближе к берегу к месту будущего ночлега.
Темнота надвигающейся ночи как живое существо в первую очередь заполняла просветы в лесу, делая его угрожающим и мрачным. Этот контраст тьмы и света особенно ощущался у реки, теперь её воды едва блестели, отражая звездный свет.
Разложил большой костер и сидел у огня, не смыкал глаз до самого рассвета. -
Утром, измученный думами о случившемся, Епифанцев всё же перешел речку и попытался отыскать исчезнувшую тропу.
Рыбу и снасти рыбак оставил у костра, а за плечи закинул только рюкзак с не большим запасом продуктов. Навстречу ему, непроходимой плотной стеной, стоял дремучий хвойный лес. Казалось, через тайгу нет прохода, тем более рукотворной дороги. Только птица могла одолеть еловые да лиственные трущобы. Рядом с живыми мощными деревьями, стояли погибшие, но ещё крепкие гигантские сухие стволы. На земле лежали, перекрывая друг друга с плотной и трухлявой древесиной, недавно и давно упавшие, колючие от сухих веток остовы пихт и елей. Повсюду валялись трухлявые колодины, окончательно сгнившие останки разнообразных, но узнаваемых растений. Многие мертвые деревья были укутаны толстым моховым покровом.
Тайга пахнула в лицо жутким мраком прохладой и сыростью. Движимые верховым ветром стволы исполинов задевали друг друга и скрипели с такой силой, что пугали всё живое в своих владениях. Такое непривычное состояние девственной тайги, в которой на глаза не попадается пень или порубка топором дровосека, больше всего пугающе воздействовало на Епифанцева.
Оказавшись на правом берегу, он прошел по кромке воды вверх и вниз по течению. Он искал исчезнувшую тропу, но первое время старался не терять из поля зрения место, где провел ночь. Тропы нигде не было. Не было, даже самых незначительных намёков на её существование. Ничего похожего на признаки дороги не возможно было разглядеть среди деревьев и мхов.
Епифанцев преодолевая жуть, стал всё дальше углубляться в тайгу, но это не приносило никаких результатов. Ему на глаза не попалось, ни одной знакомой приметы. Совершенно сбитый с толку, пугаясь что может вновь не найти знакомого берега, он вернулся к реке. К радости на плёсе, за время его отсутствия ничего не изменилось, даже дымок еще курился над костром, знакомая птичка весело свистела в листве рябин.
Заметно захмелевший рассказчик умолк, черты его лица ещё больше осунулись, в глазах появился блеск, он иногда, как будто смахивал несуществующую слезу костлявой ладонью и прятал потом руки под столом.
- Весь следующий день я искал тропу. - Мужчина покачал задумчиво головой, очевидно вспоминая, как ему приходилось продираться через таежную чащу в поисках исчезнувшей дороги, взглянул мельком на притихшую в углу кухни Марусю и продолжил свою повесть.
- Тропы нигде не было.
Я уходил все дальше и дальше от реки, хотя прекрасно помнил, что дорога в этом месте всегда шла рядом с берегом. Не найдя пути, возвращался обратно к косе и то, что она никуда больше не исчезала, оставалась в неизменённом состоянии приносило мне хоть не большое но успокоение, постепенно упорядочивала мой разум. Место ночлега так же не менялось и пока всё выглядело, как и вчера, когда всё случилось, когда произошло столь странное мое перемещение.
Думая обо всём случившемся, я гнал из головы мысли о сумасшествии и проверял себя разными тестами, как одержимый старался убедиться, что мой ум действительно работает нормально. Кажется, мне это удавалось и тогда, подкатывала уверенность, что рано или поздно я смогу справиться с ситуацией, что обязательно выберусь с этого проклятого места. Я гнал от себя мысль о голоде, предстоящей зиме и зверье, которым кишел лес.
К вечеру, я выбился из сил, усталость валила меня с ног, страх и чувство безысходности не отпускали меня ни на секунду. Я не мог найти объяснения случившемуся, и всё думал о том, как со мной могло произойти такое невероятное жуткое перемещение, в результате которого я оказался в знакомом и одновременно чуждом и страшном для меня месте? Что, произошло со мной? Думал я. Какая страшная и невероятная сила вырвала меня из пространства привычной жизни обычного рядового человека? Но в то же время здраво рассуждал и понимал, что меня по-прежнему окружает привычная с детства тайга, что в ней как всегда обитают различные и знакомые мне растения, живут насекомые и животные. Птички привычно пели весёлые песни и хлопотали у гнёзд, рыба оставалась той же рыбой, как и вчера и вода была мокрой и холодной. Казалось всё оставалось как в прежней жизни, однако теперь это выражение "прежняя жизнь", постоянно крутилось в моем воспалённом, перепуганном уме.
Одной половиной сознания знал, что не мог просто так потеряться в тайге, но другая часть разума говорила, что я по необъяснимой причине всё-таки заблудился на родной реке. Об этом напоминало всё окружающее меня пространство. Оно оставалось в главном знакомым, но в то же время что-то наглядно и по ощущениям, коренным образом изменилось и от осознания этих изменений щемящая тоска, перемешенная с неведомым мне до сих пор страхом, заставляли мой рассудок верить и не верить, происходящему.
"Я, что-то, и по какой-то неизвестной мне причине забыл? - Думал я, и мучительные жуткие мысли об этой утрате из памяти чего-то, не покидали голову ни на секунду. - Забыл именно то, что произошло со мной вчера в промежутке между окончанием рыбалки и переправой на противоположный берег".
Я, через какое-то время, вроде бы поверил, что забыл изрядный кусок собственной действительности, но эта уверенность вскоре меня покинула.
Миновал ещё один день, подступила очередная тревожная холодная ночь.
Епифанцев, окруженный пугающей темнотой тайги, глухим шумом леса, то засыпал на короткое время чутким сном, то в тревоге прислушивался к плеску реки, напряженно нахохлившись, сидел у огня, потом принимался подтаскивать валежник поближе к костру. Среди ночи, он немного окреп духом и твердо решил, что утром двинется вниз по реке. Сознание неустанно твердило несчастному рыбаку, что река та же, Горы вокруг те же, а значит, родная деревня должна быть на берегу в самом её устье. Он радовался, что всё помнит и понимает, но в тоже время страшился возникающих мыслей о том, что вдруг это совсем другая речка? Однако страха заблудиться ещё раз не было, как не было его никогда в его жизни.
Епифанцев прекрасно понимал, что всегда может вернуться обратно на эту косу по руслу реки, если конечно не отыщет посёлок. Внутри у него все сжималось от воспоминания событий рокового утра, он не забывал за какой малый промежуток времени, оказался совсем в другом месте. Пугался, что забыл по какой-то необъяснимой причине всё, что произошло в отрезке между отдыхом у костра и переходом через брод?
Весь остаток ночи, вплоть до самого рассвета, Епифанцев провел в поисках причин случившемуся.
Он подробно перебирал в памяти предшествующие походу на реку события. Вспомнил, как собирался на рыбалку накануне вечером. Старался до мелочей припомнить, о чём говорил с окружающими, что делал? Всё укладывалось в обычное течение жизни, всё было как всегда. Ничто не натолкнуло на разгадку причины произошедшего.
Потом сварил несколько рыбин, плотно позавтракал, уложил нехитрое снаряжение в рюкзак и двинулся вниз по течению реки.
Не отдаляясь от русла реки, он часто переходил поток с одного берега на другой и со страхом удивлялся дремучести тайги, подступающей вплотную к воде. Исполинские ели и лиственницы приводили его в восхищение и растерянность. Епифанцев понимал, что никогда не видел в этих местах такого могучего леса. Непролазные заторы и буреломы на каждом шагу преграждали его путь, чтобы их обойти, рыбаку приходилось продираться сквозь густой ельник, в котором он едва протискивался между стволами. Заросли багульника, путешественник преодолевал ползком, так плотно были сомкнуты кроны растений. Косы и намывы были испещрены звериными следами.
Вглядываясь в воду, Епифанцев видел в ямах обилие рыбы, и это обилие удручало его больше всего, такого количества хариуса и ленка, не должно было быть в его речке.
За весь путь, он не узнал ни одной ямы, ни одного переката или затора и радость приносили только горы, видневшиеся сквозь высоченные деревья, они вырисовывались знакомыми очертаниями. Он всегда видел их такими, с самого детства, и этот факт придавал уверенность и силу.
Река часто петляла, загибалась в полукольца, дробилась на протоки и рукава, поэтому путь увеличивался многократно, к концу дня он так и не смог достичь её устья.
Вечерние сумерки застали путника на небольшом острове, заваленном наносником.
Устроив небольшой теплый балаган из веток ели и пихты, рыбак уснул в нём, не разжигая рядом с ночлегом костра.
Епифанцеву снился сон, в котором он брел не вдоль реки, а по широкому полю, среди волн голубых цветов и с печалью думал о своей смерти. Ему даже во сне стало удивительно, что он вот так запросто, окруженный красотой, размышляет о своей кончине, не находя повода для её настоящего приближения. Как только он подумал об этом, то тут же проснулся и с испугом вспомнил, что заблудился.
- Первое, что я увидел, открыв глаза, были лоси.- Рассказывал дальше Епифанцев.
- Два огромных зверя стояли на самом краю острова и спокойно смотрели в мою сторону. Было понятно, что они знают о моём присутствии на их территории. Весь остров был истоптан копытами этих исполинов. - Епифанцев посмотрел на меня повеселевшими глазами. - Раньше, я никогда не встречал таких крупных животных. Вскоре они ушли, растворились в предрассветном тумане, наползающем на островок из дебрей хвойного леса. Лоси двигались вверх по течению. Я долго слышал их шаги и плеск воды. Очевидно, звери неторопливо кормились в заводях по старицам, которые во множестве разбросаны параллельно основного русла реки. - Предположил Епифанцев.
- Откуда, могли прийти сюда на реку, такие огромные красавцы лоси? - Размышлял я, любуясь животными, и не пугаясь опасных зверей. - По марям да болотам, они давно стали редкостью и за лето или зиму, можно было встретить один раз только их след, и то принадлежащий мелким, молодым особям.
Я понимал, что до такого возраста, как эти увиденные в тумане особи, сохатые в моей прошлой жизни, почти никогда не доживают. -
Он замолчал, задумчиво уставившись в воображаемую картину. Было понятно, что Епифанцев вспоминает красавцев зверей и что действительно тогда ему не было жутко, он не боялся зверей, а как раз наоборот, лоси приободрили его, вселили успокаивающую необъяснимую надежду, на скорое завершение странного и жуткого похода.
Тогда же Епифанцев вспомнил свой дом.
Он, конечно, не забывал о нем надолго даже в тот момент, когда путь к нему оказался отрезанным непонятным и страшным образом.
Но теперь, после встречи со зверями, эти воспоминания были совершенно иного рода.
Он впервые подумал о доме, как об обыкновенном, но очень желанном жилье. Поворошил памятью, припоминая, где жил до этого, как оказался в деревушке, которую теперь искал. Вспомнил обо всём и понял, что вообще не имел дома, в прямом смысле этого слова, с тех самых пор, как уехал от своих родителей, сейчас и родительский дом казался не реальным и причину вызвавших это чувство, невозможно было определить.
Он теперь точно знал, что всем людям не так-то просто говорить о своем месте жительства, хотя в то же время чувствовал и понимал, что человек совершенно не представляет себя без дома. Ему вдруг стало ясно, что поговорка "ни кола, ни двора" мало подходит хоть кому-то, даже такому как он теперь шалашнику, заплутавшему в жуткой тайге. Он вспомнил с горькой усмешкой, что именно о нем, бывало, некоторые люди говорили, применяя расхожую поговорку. Он не обижался на людей, хотя знал, что почти все воспринимают подобное обвинение, болезненно.
- "Дом нужен. Люди нужны". - Размышлял Епифанцев. Больше всего его пугала мысль об одиночестве, но он упорно гнал её от себя.
Он лежал на теплой траве и наблюдал за древесным жуком, деловито ползущим по стволу поваленной ёлки. Кора с лесины была сорвана потоками весеннего паводка и гладкий отполированный ствол, на половину замытый песком и илом, поблескивал на Солнце. У жука была идеальная дорога и поэтому, он не спеша полз к вершине дерева, чтобы там спрятаться в уютную щель, отложить яйца, из которых появятся его потомки. Единственно чего не знал жук, так это того, что весной, большая вода накроет его жильё, а может даже унесёт дерево ниже по течению, замоет навсегда и заживо похоронит его будущих деток.
Епифанцев тоскливо сравнил себя с насекомым, представил, как мутная вода смывает и его, наспех сооруженное жилище. Ему стало жаль дровосека, он подхватил насекомое и унес с острова. Мысли о прошлом не покидали сознание.
Продолжая путь, Епифанцев представил свою жену, молчаливо стоявшую у калитки и с таской смотревшую на надвинувшийся угрюмый лес, подбирающийся с каждым годом всё ближе к их поскотине. Он увидел грязную деревенскую улицу, скот чавкающий копытами в месиве дороги, лохматого кобеля, пытающегося всякий раз снять ошейник чтобы, избавившись от цепи побегать среди домов, будоража других собак.
Воспоминания неожиданно поддержали стремление заблудившегося. Он воспрял духом. Появилась уверенность, что скоро наступят какие-то изменения в его теперешнем положении, что он сможет разгадать нечто необъяснимое, понять происходящее и избежать трагедии, нависшей над его жизнью.
- Я не нашел своей деревни. -
Глухой голос рассказчика выдавал волнение, он задумчиво посмотрел в окно, как бы пытаясь рассмотреть что-то за грязным стеклом, и продолжил свой рассказ, из которого становилось ясно, что когда он, наконец, достиг устья реки, то не узнал окрестностей, где должна была располагаться родная деревня.
- Страшная жгучая мысль выбила из меня надежду, что я когда-нибудь окажусь дома. Я почувствовал жуткую беспомощность в этом страшном неведомом мне мире. Силы покинули меня, я опустился на влажную от росы траву и заплакал. Сердце моё сжал холодный, смертельный ужас. -
Только через несколько часов, путешественник пришёл в себя и попытался действовать.
Гораздо выше по течению, Епифанцев обнаружил едва заметные следы былого жилья, давно покинутые человеком, землянки и остовы домов. Посередине предполагаемого поселения стоял одиночный, довольно толстый столб, очевидно служивший когда-то коновязью, в нем были пробиты отверстия для штырей. Речушка, вдоль которой он спустился в долину, впадала в широкую полноводную реку, берега которой были завалены невероятных размеров заносником. Кучи стволов вздымались на высоту ельника, покрывающего всю площадь, где должны были бы располагаться покосы и пашни. Епифанцева вновь накрыла волна страха.
Мужчина провел остаток дня сидя под берегом реки на огромном поваленном дереве, мучительно перебирал в уме все случившиеся события последних дней, эти воспоминания ещё больше вгоняли его в тоскливую безысходность.
Рассказчик, посмотрел на нас, притихших за столом, перевёл взгляд на свою жену, стоящую в притворе двери, со спрятанными под передник руками, вздохнул тяжко. Мы напряженно ждали. Он потянулся было за выпивкой, но потом передумал, заговорил, не обращаясь, ни к кому:
- Я бы и сам не поверил в такое, если бы этого не случилось со мной и поэтому не могу сказать, что ничего не было. Если бы я захотел, то не смог бы придумать такое, хотел бы, но не могу свалить все на сон, потому что, тогда бы я умер. Мне думается, нельзя спать столько времени? К тому же, не под силу человеку помнить свои сны лучше того, что происходит на самом деле. -
Это, совершенно не свойственное Епифанцеву рассуждение о психическом состоянии человека, неожиданно привело к пониманию, что действительно с этим человеком произошло нечто не объяснимое не только для него, но и для всех остальных, кто теперь, так или иначе, соприкасается с теми событиями.
- На следующий день с раннего утра, с воодушевлением приступил к поискам обитаемого жилья. Мне казалось, что это произойдёт немедленно. Постояв у коновязи, попытался вспомнить, встречал ли я подобный столб в своей деревне или где-то в другом месте. Нет, столб ничего мне не напоминал. Тогда пришлось изменить тактику.
Я приходил к почерневшему от времени сутунку вновь и вновь и каждый раз двигался от него уже в другом направлении, но все мои усилия были напрасны. Если я и находил что-либо, хоть как-то похожее на следы человеческого труда, то это были слишком старые отметины. Кроме звериных троп, мне не встретилась ни одна проторенная людьми дорога. Все тропы вели или к большой реке, либо в другую сторону к перевалам горной гряды, тянущейся вдоль берегов.
Горы были те же самые, которые я знал всегда. -
Епифанцев посмотрел в окно, за которым были видны вздымающиеся вершины, густо покрытые тайгой и кое-где окутанные низкими облаками. В движении рассказчика угадывалась тревога, он и сейчас явно желал убедиться, что горы на месте.
- Я ходил к скалам Горелого лога. - Епифанцев подошёл к окну и показал в сторону всем известного места. - Очертания камней оказались такими же, о которых я помнил, но вокруг них стоял девственный лес. Я подумал о том, что пожар ещё не успел здесь сожрать деревья или наоборот, лес уже успел затянуть старое пожарище.
Я не знаю, почему мне в голову пришла такая мысль о пожаре? - Спросил сам себя Епифанцев. - Она наверно должна была прийти, так как уж больно не обычным было моё положение. В логу я узнал многие камни и гроты, они были знакомы мне с детства, но это обстоятельство ничуть не успокаивало. Наоборот оно ввергало меня на грань безумия. Спустившись вниз по реке, я нашел торчащий из воды островок под названием "Пенный", он и сейчас на том же месте. - Уточнил рассказчик, будто мы могли засомневаться в правдивости этого факта? - Вокруг камня, как обычно, плавали лавтаки желтой пены. Всё было похожим, можно сказать тем же, но не было самой деревни, полей, покосов. Я нигде не увидел дорогу, не было спуска к парому, так же как не было самого парома.
Вот такое, нечто жуткое, оказывается, может случиться с человеком. Этого невозможно объяснить ни себе, ни другому. Такое, не имеет объяснения. - Твёрдо заключил Епифанцев и крепко сжал губы.
3
Епифанцев, несколько дней провел в заброшенной деревне. Он обошел все окрестности, обследовал все ключи и распадки, но нигде, ни одного раза не увидел следа человека или домашнего животного.
Иногда, натыкаясь на волчий след, он испытывал волнение, воображая, что тут пробежала собака, но потом развеивал преждевременную радость, так как слишком хорошо знал звериный след. Это знание реальности не огорчало его, одновременно он радовался тому факту, что не сошел с ума и по-прежнему воспринимает и понимает природу окружающую его, хотя по-прежнему не знает, как всё случилось?
Мысль о том, что он заблудился и по непонятным причинам забыл об этом, теперь поселилась в его голове надежно, и даже перестала его пугать. Епифанцев стал всё настойчивее докапываться до настоящего понимания причин потери памяти, и был уверен, как только осознает в чем тут дело, то сразу же отыщет дорогу в то настоящее, которое сейчас закрыто от него по каким-то неведомым причинам. Он в который раз, осматривал своё тело, ощупывал его, прислушивался к работе органов, но тщетно, всё оставалось привычным, и не давало повода усомниться в своем здоровье и вменяемости.
Занятый поисками людей Епифанцев поймал себя на мысли, что совершенно не беспокоиться о еде, удивился этому обстоятельству, привычно развернул удилище и наловил рыбы. Теперь рыба была основной его пищей. Он мимоходом, съедал какие-то растения: черемшу, ягоды, хотя они ещё были зелёными, сбивал кедровые шишки, выкапывал саранки, ел пучку.
В то злополучное утро, с которого всё началось, он пошел на реку и впервые не взял с собой ружья. Двустволка была спрятана на полпути к месту рыбалки. Он теперь часто вспоминал о ней и точно знал, что как только отыщет дорогу, обязательно заберёт оружие из тайника и больше никогда не пойдет в тайгу без ружья.
Дичи вокруг было великое множество, однако добыть долго ничего не удавалось. Епифанцев кидал камни в птиц, караулил белок и бурундуков с петлёй, изготовленной из лески. В последний день пребывания в устье речки, он все же изловчился и убил крупного птенца. Это был капалушонок. Охотник поджарил птицу на углях, огонь в костре он поддерживал всё время, не давал ему погаснуть, подкладывал толстые обломки деревьев. Спички надо было экономить.
Одну ночь и ещё полдня лил дождь. Епифанцеву пришлось всё это время сидеть в шалаше, который смастерил, готовясь к первому ночлегу у берега реки под густыми ёлками. После дождя, плотно поев, хорошо обогревшись и высушив одежду, он неожиданно для себя согласился с невесть откуда появившейся мыслью, призывающей его вернуться туда, где все началось. Интуиция опытного таёжника, всё настойчивее подсказывала, что только там храниться тайна случившегося, что только с того рокового места, он сможет найти дорогу домой.
Обратный путь Епифанцев преодолел гораздо быстрей, заночевал на том же островке, подправив немного балаган, из которого наблюдал за лосями.
Вернувшись на знакомый берег, прежде всего, внимательно осмотрел всю территорию, старался определить произошли или нет за время похода какие-нибудь изменения в окружающем?
На песке появились свежие следы кабана. Животное пришло со стороны мари и, воспользовавшись сравнительно не глубоким бродом, перебралось на другую сторону речки. Перед этим кабан изрядно истоптал прибрежную кромку песка, наследил по всему открытому месту. Зверь ушёл, не приближаясь к кострищу, значит, чувствовал запах человека.
В кронах рябин суетилась старая знакомая птичка, она была занята собственными не хитрыми делами. Птаха в поисках добычи постоянно перелетала через воду, но вскоре возвращалась к рябинам, неся в клюве две три букашки. Было понятно, что в гуще ветвей скрыто её гнездо, оттуда доносился писк птенцов.
Всё остальное на косе осталось неизменным, знакомым Епифанцеву по прошлым ночёвкам. Угрюмая тайга непроходимой стеной нависала над пятачком, шум её не затихал ни на минуту, часто перерастая в угрожающий грохот, когда ветер усиливался, пролетая порывами над вершинами могучих деревьев.
- Я затаился. - Продолжал рассказывать Епифанцев. - Притих на какое-то время, стал внимательно наблюдать за всем происходящим на берегах и на самой реке, прислушивался к каждому звуку, определял его природу и источник. Тихо обходил участок, двигался то кромкой леса, то вдоль кустарников, подходил к воде, присматривался к поведению рыбы, насекомых. Стоило закинуть на плёс снасть с наживкой, хариус хватал её мгновенно. Меня ничего не настораживало, казалось всё происходит привычно и знакомо, я не находил и не замечал чего-нибудь такого, что бы меня удивило, или озадачило?
Таким образом, я прослонялся по косе весь день напролёт, делал заметки, рисовал на песке фигуры, буквы, подламывал ветки на кустарнике, ловил рыбу и снова отпускал её в воду, наблюдал, как она себя будет вести. При следующем круге по участку, я с удовлетворением убеждался, что ничего не забыл, подсчитывал количество меток и сверялся с записями, сделанными на гладкой поверхности ила. Всё сходилось.
Я опять впадал в раздумье, мучительно пытался вспомнить, каким путём попал в это коварное место? Но помнил лишь одно, как заброжу в воду, потом по не известной причине возвращаюсь и выхожу из реки в незнакомом месте, хотя место вроде бы и не назовёшь в полной мере другим?
- В тот день, с наступлением темноты забрался в шалаш, лёг на травяную постель и впервые подумал о Боге. Не поверите, - Епифанцев пристально посмотрел на свою жену, она уловила взгляд, повернулась и вышла из избы, - меня охватило невероятное волнение от религиозных дум? Маруся моя из староверов. - Он махнул в сторону удалившейся жены. - Ни одного раза до этой ночи, мне не приходила мысль о Всевышнем. Я подумал о Боге и тут же вспомнил о вечном его противнике - дьяволе, а когда в голову пришла мысль о сатане, то сразу же в воображении возник образ лешего, обязательного хозяина таёжных мест. В моём представлении эта мистическая сущность всегда оставалась плодом суеверия, однако я вспомнил поверие утверждающее, что если этой сущности не понравиться какой-нибудь человек, то леший, якобы, может заставить его блудить по своим владениям. Я примерил суеверие о лешем к своему теперешнему положению. Знающие и невежественные люди поговаривают, что леший, бывает, закружит до смерти путника, не даст возможности выбраться потерявшемуся бедолаги из лесной чащи, из дремучих логов или того хуже из болот да марей. Вспомнив о лешем, я испугался такого фатального исхода своему блужданию и начал взывать к Богу, надеясь, что и эта тварь - леший, должна подчиняться Создателю? Слово Бог крутилось у меня в голове, но я не умел к нему обращаться, не знал даже слов из простой молитвы, вспоминал свою жену, её поклоны, стояния перед образами, но в памяти не возникало ни одного воззвания, ни одной жалобы, или просьбы.
Странное одиночество и не ясность положения в глухой тайге, привели меня в панический страх. Я каким-то невероятным, неизвестным до этой минуты чутьём, понимал, что мои призывы к Богу, совсем не заменяют уверенности, когда человек знает, что на его голос обязательно кто-то откликнется, может быть придёт на помощь, или хотя бы поймет его. Ко мне пришла ясность, что страх вызван тем, что именно теперь случилось и ещё может случиться так, что никто не сможет меня услышать.
Психически измученный, вопиющий то одну, то другую просьбу к Богу я, наконец, уснул растерзанный неуверенностью, что Он сможет меня понять?
Теперь к моим страхам перед неизвестностью и зверьём, прибавился ещё и мистический страх перед нечистой силой. Я представлял себе лешего с лохматой страшной головой и пугающим когтистыми лапами. В таком невероятном напряжении, я провел на косе семь ночей, потом, неожиданно вновь подумал, что мне пора ещё раз идти к устью реки.
Все дни после возвращения, я не решался искать дорогу, не рисковал уходить далеко от шалаша, но самое главное, со мной произошло нечто не объяснимое, я боялся переходить речку вброд и не одного раза не побывал на другом берегу.
Психика приобрела состояние, при котором неведомая, неодолимая сила удерживала меня от переправы, страх не покидал истерзанной души, несмотря на то, что я точно был уверен, дорога домой скрывается где-то там, на той стороне брода.
Я в те дни я ещё не испытывал страха перед водой, однако чувство подсказывало мне, что во время перехода, как и в тот миг, может случиться нечто необъяснимое и не предвиденное, возможно, ещё более страшное, чем то, что уже произошло. -
Рассказчик резко поднялся на ноги и ушел ненадолго в другую комнату? Когда вернулся, мне показалось, что он часто моргает глазами, видно воспоминания сделали своё дело и Епифанцев уединился, чтобы справиться со своей слабостью.
- Ровно через неделю, - продолжил свою историю рыбак, - я второй раз пошел вниз по реке. Только теперь взял с собой заплечную торбу, в которой можно было хранить рыбу, ягоды или другую пищу. Рыбу в запас не ловил, так как её было в изобилии по всей реке, а в торбе было удобно нести запечённых заранее хариусов да ленков.
Второй раз шёл быстрее. Дорога знакомая. Кое-где ещё не исчезли следы, оставленные мной в прошлый поход. Эти приметы меня приободряли, так как больше всего я боялся непредсказуемых изменений, но в то же время, всё знакомое нагоняло страх. По всему, выходило, что и в устье реки, где должна была располагаться моя деревня, как и в прошлый раз, я её не обнаружу.
Во время второго похода я двигался только по правому берегу. За весь поход ни одного раза не перешел через воду на другую сторону реки. Я не мог тогда объяснить странное моё поведение и сейчас, у меня нет вразумительного ответа, почему я принял такое решение и неукоснительно его выполнил?
Я твердил себе, что деревня и это было точно, находиться именно на этой стороне реки, но не знал, что это мне даст?
Может быть, опасался ещё больше заблудиться, и думал, что это произойдёт, если я вдруг начну перебродить поток во многих местах, как поступал бездумно, осуществляя первый поход?
Мои расчеты оправдались, но не принесли радости.
К полдню вторых суток, я вышел к знакомым мне развалинам.
Хорошенько отдохнув, я вновь принялся тщательно осматривать знакомое мне место.
Внимательно обследовал местность вокруг старого столба и пришёл к неутешительному выводу, было понятно, после меня здесь никто не побывал, даже свежего звериного следа не было видно на влажной после дождей земле. По всему выходило, второй поход оказался напрасной тратой времени и сил. Но почему-то на этот раз меня не охватило отчаяние, я только больше утвердился в мысли, что тайна моего плачевного положения кроется именно на речной косе, с которой начались все беды.
Набравшись сил, я вернулся на злополучное место. Только теперь шел вольно, переходя с одного берега на другой и даже испытал какое-то злорадство от того, что ничего не происходит. Очевидно, моя психика изменила своё состояние в лучшую сторону.
Я даже вздрагивал от мысли, что перестал бояться неизвестности. - Признался рассказчик.
4
После завершения второго похода, Епифанцев прожил на косе еще восемь суток.
Ночи становились прохладней, но созрели ягоды и орехи, это разнообразило его питание.
Истерзанный тревогой о своем положении, он всё же не впадал в панику, без устали тщательно обдумывал дальнейшие действия. Вспомнил устройство ловушек для мелких зверьков. Повозившись, смастерил несколько снастей. Орудуя ножом и используя рыболовную леску, которой у него было достаточно, построил ловушки для птиц и мелких животных. Теперь за ночь, он мог поймать бурундука или белку, появилось мясо, но его желудок всё ещё страдал от отсутствия хлеба и овощей.
Построил плотный и теплый шалаш, который не протекал даже во время таежных ливней. Спал больше днем, а ночью жег костер, опасаясь зверя, прислушивался к угрюмой тайге, да говору реки.
- Я, снова и снова, проверял себя на вменяемость. Я помнил, что сумасшедший не может отдавать отчёта в своём поведении, но ничего не мог с собой поделать. -
Продолжал свою повесть Епифанцев.
Было очевидно, что он не заподозрил нас в недоверии к его истории, поэтому воодушевился. В его изложении появились признаки анализа собственного психического состояния охватившего его душу в дни блуждания по тайге, так и теперешнего отношения к случившемуся. Я почувствовал, Епифанцеву очень хочется убедить нас в действительности случившегося, было понятно, он не хочет оставаться один на один с невероятной для него реальностью произошедшего. Он нечаянно заикнулся о том, что теперь всегда будет бояться повторения случившегося, что отношение его к тайге изменилось навсегда и это обстоятельство не давало ему покоя.
- Я проверял свою память, проверял реальность в поведении животных, особенно моей знакомой птички, гнездо которой отыскал на рябинах и познакомился с её выводком. Птенцы, ничуть не опасаясь меня, пожирали насекомых, которых я им подсовывал, наколов на палочку. Вылавливал хариусов, отпускал их обратно в воду или бросал на берегу и наблюдал за тем, как они подыхают, лишенные своей стихии. Для меня всё продолжало существовать в привычном порядке, но мысль о сумасшествии все же не давала мне покоя, а когда моя вера в реальность происходящего вновь сжималась до мизерных размеров, повторял свои эксперименты. - Епифанцев посмотрел на бьющуюся в стекло муху и грустно усмехнулся.
- Я как зачарованный придурок наблюдал за комаром, выкачивающим через свой хоботок из меня кровь. Видел, как он потом раздутый и страшно отяжелевший, едва отлетев от меня, бухался в траву, чтобы отложить свои яйца, из которых вылупятся сотни, тысячи комариков. Насекомые хороводили вокруг меня в течение всех суток, жалили мою кожу, доводили до исступления писком крылышек, но одновременно с этим, привносили в мой ум порядок. Они утверждали своим присутствием и назойливостью веру в то, что я вполне нормальный человек. Убивая очередное насекомое, я радовался тому, что на ладони появлялось пятнышко моей крови. В этом было доказательство того, что я живой и что моё тело состоит из костей и мяса, каковым оно было всегда и это радовало. Мне почему-то казалось, что именно такие эксперименты подскажут выход из смертельной ситуации. Теперь я понимаю, что был не прав, так как до сей поры не знаю, что случилось со мной и миром вокруг меня. Я люблю фантастику, но не верю, что можно путешествовать во времени или оказаться в каком-то мифическом параллельном мире. -
В одну из последних ночей, Епифанцеву приснился сон, который привел его в состояние ожидания перемен. Появилось чувство, что он что-то пропустил в своем скитании по реке, что это упущенное, является важным звеном в цепочке происходящего, соединив этим звеном всё остальное, он найдет выход из ловушки, расставленной кем-то неизвестным или проклятым Лешим, который вроде бы мелькнул в сумраке таёжной чащи.
Сон был ясным и красочным.
Епифанцеву снилось, что он молодой, красивый, идёт по улице родного городка, в котором прошло его детство. Он понимает, что наблюдает за самим собой со стороны, видит, как к нему подходит человек, что-то объясняет, удивленно покачивая головой и жестикулируя руками. Выслушав мужчину, Епифанцев поворачивает во двор ближайшего дома, откуда ему на встречу, выбегает собака. Животное ластится, прыгает вокруг, старается лизнуть руки. Епифанцев останавливает пронзительная мысль, что человек, с которым он разговаривал, его отец, а дом, в который он хочет зайти, родительский. От такой догадки, он просыпается, ощущая удовольствие и тревогу от сновидения.
- С головой, всё в порядке. - Думает он, и радуется, что увидел сон, в котором не было угрожающей, угрюмой тайги, забитых валежником берегов реки, пугающего шумом леса. Расслабленный образами сна, лежа в своей травяной пастели, он вздрогнул, неожиданно представив момент, когда с ним во время переправы произошло невероятное событие, заставившее его блуждать в течение месяца, по диким берегам реки.
Он ясно вспомнил, что в тот раз на другом берегу реки краем глаза уловил какое-то странное движение. Епифанцев даже поднялся со своего ложа и голосом прохрипел:
- Как я мог забыть об этом? Что это было? - Он мысленно перебирал в воображении варианты того, что это могло бы быть на самом деле? " Вроде бы там был человек? Или, скорей всего медведь? Зачем человеку таится? Зверь мог меня поджидать, а когда я побрёл через воду, шевельнулся, почувствовал опасность?"
Чем настойчивее думал Епифанцев о своём воспоминании, тем более утверждался, что на переправе, за ним кто-то наблюдал. Больше того, он стал думать, что присутствие этого существа, повлияло на него, вызвало дальнейшие не предсказуемые события.
Захваченный тревожными размышлениями, оглохший ко всему окружающему, он долго сидел на подстилке у входа в шалаш. До него недолетал шум тайги, плеск воды с переката, он не слышал весёлого щебета птиц порхающих в листве умытых кратковременным дождём рябин.
Его взор был прикован к противоположному берегу.
Епифанцев пристально рассматривал каждую деталь на той стороне реки, стараясь определить, в каком месте в тот роковой день, он заметил движение существа? Однако память ему ничего не подсказывала, и он постепенно стал думать, что во всём виноват сон, взбудораживший его воображения.
В напряженном психическом состоянии, Епифанцев просидел всё утро и поднялся на ноги, только почувствовал голод. Взял в руки удочку и двинулся к берегу, на ходу разматывая леску. У самой воды, внимание вновь привлекла какая-то необъяснимая странность, мелькнувшая на противоположной стороне реки. Епифанцев автоматически воткнул в песок снасть, поднял гладкий камень, бросил его через поток и внимательно проследил за полётом. Он надеялся, что камень упадёт на сушу, но очевидно не рассчитал силу броска. Камень не долетел до противоположного берега, упал в воду. Тогда он метнул следующий. Принялся бросать без остановки, пока не заметил, что некоторые камни, вообще никуда не долетают. Осознав этот факт, он разволновался. От какого-то предчувствия сердце было готово выпрыгнуть из отощавшей груди, стало жарко, во рту пересохло. Епифанцев поднял ещё один, контрольный булыжник и бросил его что было силы через топок, но так и не увидел, куда тот упал? Камень, вроде бы, исчез из поля зрения, растворился над водой в воздухе и это открытие, привело Епифанцева в страшное смятение, он опустился на песок и долго не мог точно сформулировать произошедшее. В голове появлялась мысль подсказывающая, что надо отнести всё случившееся к усталости глаз, но тут же возникали вопросы; почему он так напряженно осматривал детали противоположного берега, что его заставило бросать камни?
Спустя какое-то время он успокоился и вновь внимательно осмотрел место своего обитания и пришел к выводу, что психическое состояние заставившее бросать камни, вызвано ярким воспоминанием о первом дне, когда он очутился на этом странном месте.
- Я не мог, точно определить, - рассказывал Епифанцев, - чем и как, природа воздействовала на меня, что послужило поводом к изменению действительности и потом заставило блудить в дебрях вдоль реки?
А может быт наоборот, это я по неизвестным мне причинам влиял на природу?
Возможно в том, что случилось со мной, - в задумчивости сказал Епифанцев, - была виновата вода, её стремительный бег?
Я и раньше иногда замечал, что во время рыбалки, мое сознание, бывало, уплывало в какие-то дали. Мне казалось, что вода превращается в зеркало, смешивается с небом и становиться невозможным, определить границу разделения стихий.
Стоя у кромки воды, я с содроганием вспомнил о странных состояниях восприятия, но не мог их объяснить тогда, как не могу сказать ничего определенного на этот счёт и теперь. Мне известно о тех чувствах, которые охватывают меня у движущейся стихии, но и только. Я никогда не размышлял над тем, к чему это может привести.
Могу сказать одно, я раньше никогда не терялся в тайге, меня не забрасывало на незнакомое место, по которому потом пришлось бы блуждать, как в этот раз. Вспомнив о странных состояниях охватывающих меня у воды, я стал с опаской думать о ней.
Может это пройдет? - Спросил у нас Епифанцев, но в голосе прозвучали нотки безнадежности.
- На следующий день, я вновь занял удобную позицию и с невероятным упорством продолжил разглядывать противоположный берег реки, очевидно от этого созерцания, мое восприятие подверглось искажению? Глаза стали воспринимать странную, почти прозрачную, зыбкую иллюзию. Мне не тогда, ни сейчас не удается точно передать на словах, что это было?
Возможно, это была еле заметная полоска тумана, который появлялся над водой и раньше, но до этого дня, я никогда не обращал на него пристального внимания. Туман не такая редкость в тех местах. Помню, подумал о тумане и решил, что это он виновник исчезнувшего из моего поля зрения камня. Признаться это меня не успокоило, а поселило во мне ещё больший страх перед речным бродом.
Однако что-то заставило меня продолжить эксперименты над водой.
Выбрав в костре крупную головёшку, подошёл к реке и бросил её через перекат. Дымящая палка едва перелетела середину реки и с шипением упала в воду. Я проследил за тем, как ветерок подхватил клубы дыма и пара. Глядя на всё происходящее, вспомнил о мало известных мне законах физики и химии, и очень удивился научному отношению к не понятным мне вещам и событиям, которые происходили вокруг меня в последнее время. - Епифанцев замолчал.
Я заметил, как Епифанцев нервно потер руки, потом посмотрел печально в окно.
- Признаюсь. - Сказал он тише обычного. - Я несколько раз порывался забрести в воду, но темные, страшные мысли о том, что со мной может случиться ещё боле ужасное и не поправимое, каждый раз заставляли меня возвращаться к костру, около которого я, в конце концов, провел свою последнюю ночь на том жутком, заколдованном месте.
Меня всё это время, почему-то, не покидала ужасающая мысль о том, что если я попытаюсь перейти реку, то исчезну теперь уже бесследно. Или того хуже попаду в какое-нибудь совершенно мне неизвестное место, где меня ждёт неминуемая смерть.
Я не мог понять, откуда во мне появилось это мистическое мышление. Почему возник религиозный страх оказаться в адских местах, о которых так часто я слышал от своей жены? Я боялся, что просто не дойду до противоположного берега, или мне придется вернуться с половины пути, как это уже случилось месяц назад.
Мысль о сроках, как огнем обожгла сознание. Сотрясаемый дрожью я подсчитал отметины примитивного календаря на стволе дерева и был поражён открытием. Завтрашний день, был первым днем следующего лунного месяца. Сегодня утром я сделал двадцать восьмую зарубку, обозначающую начало новых суток.
Прошло ровно четыре жутких недели пребывания на страшной реке и что-то случилось в окружающей природе? Появились какие-то непонятные, тревожные знаки.
Я вновь напрягся и в который раз попытался понять, какая сила заставила меня с упорством маньяка всматриваться в дебри противоположного берега? Что вынудило бросать камни через брод и думать, что они не долетают до места? Какая сила заставила увидеть странный мираж в форме фантастического, прозрачного туннеля или моста, который казался зыбким и тягучим как утренний туман? Я понял, что я боюсь войти именно в этот туман. Я действительно опасался, что это субстанция над водой, может растворить в себе что угодно. Но я понял так же, что мне надо перебороть этот животный страх. -
Епифанцев в который раз глянул на нас пронзительно, в его глазах, поселилась решимость, было понятно, что произошедшее с ним, закалило его дух, научило такому, чего мы не знаем и, по всей видимости, никогда не узнаем. Что нечто подобное можно осознать и понять, только пережив лично.
Поймав его взгляд я, тем не менее, продолжал сомневаться в правдивости истории. Епифанцев мог всё придумать по известным только ему одному мотивам?
5
Епифанцев встретил рассвет в страшном напряжении. Ему казалось, что натянутые до предела нервы, могут не выдержать и лопнуть или воспламениться, ввергнуть в безумие, или заставят совершить поступок, от которого невозможно будет оправиться никогда.
С восходом Солнца ветер как всегда изменил направление, и дым костра стал обволакивать его, сидевшего близь огня. Однако какое-то время Епифанцев не замечал этого и даже не поперхнулся, затягивая дым в легкие.
Где-то совсем рядом, на той стороне реки, с грохотом упала сухостоина. Он слышал, как мёртвый ствол дерева процарапал о другую лесину и, обламывая её сучья, обдирая кору, глухо ударился о землю. Почудилось, что каменистая коса заметно вздрогнула от этого падения. Он посмотрел в сторону звука стараясь определить по вершинам деревьев, где произошел завал, потом медленно поднялся на ноги.
Епифанцев принял решение.
В полном снаряжении, страшась предстоящего события, но внутренне готовый к переправе, он двинулся к берегу.
Епифанцев постоял ещё с минуту у кромки воды, пристально вглядываясь в заросли противоположного берега, снял с головы добела выгоревшую на солнце кепку, вывернул подкладку и зачем-то потрогал рыболовные крючки, наколотые в неё и только потом, решительно ступил в воду, так и оставаясь с непокрытой головой.
Странное, удивительное и загадочное состояние, охватило всё его существо.
Епифанцеву показалось, что он находится в двух местах одновременно.
Одна его часть, парила над водой и поэтому, он сверху видел свою седеющую голову, а внизу в это время чувствовал, как вода туго охватывает сапоги, холодит их и старается унести с собой. Скользкие камни заставляли его при каждом шаге привычно балансировать, а какими-то вторыми глазами он видел лес, кустарник противоположного берега, просохшую гальку чуть выше уровня реки.
На середине переката, сапог скользнул на гладком валуне. Епифанцев взмахнул рукой, чтобы не упасть и выронил кепку. Он повернул голову и посмотрел в ту сторону, но почему-то не увидел, как головной убор падает в воду? Кепка просто исчезла на секунду в воздухе. Следующий шаг, переместил его тело в ту самую зону, где только что скрылась кепка, и он в тот же миг заметил её, теперь плывущую по течению. Епифанцев нагнулся и ловко подхватил с воды вещь, уже изрядно намокшую и только после этого опять взглянул на берег, к которому брёл.
Всё изменилось в мгновение ока.
Деревья отступили, уменьшились в размерах, но самое невероятное было в том, что он увидел спускающуюся к воде тропу. Ту самую тропу, которую он с таким упорством искал все эти дни.
Легкость во всём теле, которая только что ощущалась, сменилась давящей усталостью, как будто на него опустили не подъёмный груз. Он едва выбрел из воды и оглушенный случившимся опустился на мох рядом с дорогой, на которой отчетливо были видны следы сапог и собачьих когтей.