Она назвалась Таней Максимум. Глупое прозвище, как по мне, и не вполне приличное, если вдуматься.
Потом уже, после всего, когда мы сидели в комнате общежития, а я допытывался, как ее настоящая фамилия - уж больно много в лице было то ли азиатских, то ли кавказских черт - подошла к окну, потрогала задвижку и сказала:
- Шпингалет.
- Что? - не сразу понял я. - Да нет, обычная задвижка. Видишь, там нет паза...
- Фамилия - Шпингалет, - пояснила Таня. Тощая, коротко стриженная, с задорно торчащими под маечкой сосками и худыми, почти мальчишескими ягодицами она, в самом деле, походила на шпингалет.
Я приоткрыл рот, но так и не нашел, что ответить.
От наших спортфаковских девчонок, вульгарно бесцеремонных, по-рыночному бесстыжих, Таня отличалась не только телосложением. В каждом грациозном жесте, в изящном повороте головы, наклоне подбородка сквозила аристократичность. Взгляд таил столько недосказанности, что хватило бы на крутой триллер. Очень, очень романтический образ сложился у меня в голове. Притягательный, по-сказочному невинный. Этому не мешал даже тот факт, что мы зашли сюда ради минета.
- Никакая она не Шпингалет, и не Максимум, - объяснял на следующее утро Олежек. - Придуривается. Но фамилия у нее и в самом деле боевая - Кутузова. Не понимаю совершенно, какой резон стеснятся такой крутой фамилии?
- Ты откуда ее знаешь? - мы шли мимо городского парка, под ногами было сухо, но в воздухе пахло грозой. Я где-то читал, что растения раскрывают поры навстречу влаге, поэтому перед дождем в воздухе стоит аромат цветов и листьев.
- Тусили вместе пару раз, - Олежек свернул к киоску. - Вовика помнишь, с Заводской?
Я кивнул.
- Вот у него зависали. Родаки на дачу уехали, шланги ворочать. Мы и оттянулись, - Олежек купил две банки пива.
Продавщица спрятала покупку в пакет, протянула в окошко - глаза воровато бегали. Видно, полиция уже делала предупреждение, но без торговли алкоголем и табаком точку просто не было смысла держать.
Олежек вытащил банки из пакета, одну протянул мне.
- Спонсирую.
- Благодарю, - я принял пиво. Я всегда говорил друзьям "благодарю", а малознакомым или неприятным людям "спасибо".
На первую лекцию можно было забить. Старушка Фридман опять станет бубнить значимые даты в истории педагогики. Да, если б не армия, сидел бы я на вашем идиотском спортфаке, как же!
Я поддел "пуцку", с улыбкой прислушался, как внутри пенится янтарь. Настроение улучшалось.
- Танька вообще с тараканами в башке, - рассказывал Олежек. - То по городу ночью топлес шляется, то пенсионерке газон в черный выкрасит.
- Тяжелое казантипское детство? - усмехнулся я. В темно-сиреневом небе мелькнула молния, спустя несколько секунд громыхнуло.
- Типа того, - Олежек покосился со странным выражением. - Она вроде как художница.
- Даже так? - мне все больше и больше нравилась Таня. Во-первых, всегда хотелось стать частью чего-то богемного. Во-вторых, у нее такая клевая попочка.
Второй раз я встретил Таню в пятницу у входа в музей. Кажется, она ждала кого-то, но увидев меня, мгновенно поменяла планы.
- Пойдем, покажу чего, - схватила за рукав и бегом потащила куда-то внутрь и вверх, мимо изумленной вахтерши, кричавшей нам вслед, по прохладным музейным коридорам, увешанным тусклой живописью местных дарований.
Мы остановились только на чердаке, среди посеревших досок и какого-то художественного хлама: пыльные рамы, ржавый багет с присохшими тюбиками масляной краски, выцветшие буклеты трехлетней давности. Немного пахло плесенью, из приоткрытого люка заметно сквозило.
- Раздевайся, - скомандовала Таня. - А то у меня еще дела.
Челюсть моя отпала, Таня стрельнула глазками и прыснула в кулачок. Пояснила:
- Мы не будем трахаться. То есть, будем, конечно, но не прямо сейчас и не здесь.
- Успокоила, - я пытался выглядеть раскрепощенным, но сердце билось так часто, что казалось, вот-вот вырвется из-под рубашки ярким алым комочком и запрыгает по полу в неистовой чечетке.
Таня выудила блокнот и карандаш из самодельной сумки, сшитой из джинсовых обносков. Посмотрела вопросительно:
- Ну?
Я принялся раздеваться.
Она рисовала больше часа. Пару раз я пытался превратить этюд в нечто иное, но Таня качала головой и строго указывала пальцем - на место! Под конец я совершенно окоченел. А Таня, хитро прищурившись, чмокнула в щечку. От нее сладко пахло духами м немного потом. Аромат дурманил и манил. Я ощутил внизу живота приятную истому. Признаюсь, в следующую минуту был готов не на шутку возбудиться. В голове промелькнуло: "Поцелуй? И это все? Вот уж нет!" Я шагнул было к Тане, но она отстранилась. Задумчиво покосившись на одежду, лежащую кучкой на полу, выскользнула прочь.
- Я тебе просто как другу, а ты обижаешься, - Олежек пинал обломок рыжего кирпича. - Я ж не из головы выдумал.
- А кто сказал?
- Да эта, как ее, Лерка!
- Ей-то какое дело? - насупился я.
- Может, запала на тебя, почем мне знать? - Олежек отправил кирпич в полет и тут же зашипел - ушиб большой палец.
- Думаешь, ревнует? Так она и наврет.
- Точно тебе говорю, поспорила на тебя Танька эта, с подругами. Что трижды разденет догола, а сама будет в одежде. Или что-то вроде того.
- Тоже мне, трудность, - пробурчал я. - Я перед любой козырной девчонкой и сам разденусь, раздевать не надо.
На душе скребли кошки. Будто разбивался хрустальный замок, рассыпалась искрящимся песком мечта о...
А о чем, собственно? Несбыточном романтическом чуде? Что девчонка из художественной тусовки западет на тупого спортсмена?
Прав отец, надо было не валять дурака, а идти в армию. Там бы из меня сделали мачо. И было б мне сейчас строго пофиг. Вернулся бы, нашел нормальную телку, без закидонов. Варила бы мне борщ свой вонючий.
Нехороший разговор вышел. Глупый и злой. Таня с непроницаемым лицом ковырялась в планшете, отвечая лишь односложным угуканьем.
Вот что бесит больше всего, когда девушка с тобой не говорит. Чувствуешь себя полным подонком, даже если и прав.
Может, и не стоило высказывать? Подумаешь, поспорила. Гордиться должен, что на меня спорят.
В итоге обиделась, бросила "давай, пока" и упорхнула в ночь. А я сидел на лавочке, и злость брала за свою дурость. Хотел догнать, представлял, как на колени встану. И побежал бы, просил прощения бы даже, наверное. Что-то остановило. Будто внутри натянулась холодная мембрана. Вернулся в общагу, закрылся в душевой и долго, ожесточенно мастурбировал.
В списке деканата никакой Леры-Валерии не было. У заочников нашлись сразу две, обе замужем, обе с детьми.
- Ничего не понимаю, - наседал я на Олежека. - Может, объяснишь, что за Лерка такая, что ни в одном списке нет?
- Наверно, имя перепутал, - Олежек отводил глаза.
- Только не ври, я тебя прошу, по глазам вижу - врешь, - я хлопнул ладонью по стене. - Ну?
Олежек молчал.
- Сам на Таньку запал, а мне наврал, так? Чтобы самому с ней затусить? - заорал я.
Олежек вспыхнул.
- Да не так все! - видно было, он готов признаться в чем-то важном, но никак не решается переступить незримый порог. - Не люблю я ее. Я вообще их не люблю!
До меня не сразу дошло. А когда понял, растерялся, потому как не был готов к ситуации и не знал, как себя вести. С Олежеком мы дружили с первого курса. Никогда и мысли не возникало, что он...
- Ладно, понял, - буркнул я. - Потом тогда. Поговорим еще.
Я все-таки стоял на коленях. Кричал. Чувства захлестнули девятым валом, мне было все равно, лишь бы достучаться. Казалось, от Тани отделяет жалкая микронная пленка - совсем чуть-чуть и прорвется, и все снова будет хорошо.
- Прости, прости, прости! Хочешь, я тебе цветов принесу? Сто букетов! Или давай, давай поедем за город? Я могу такой шашлык организовать! Веришь, я сальто сделаю? Не веришь? Прямо тут, на асфальте. Сейчас...
Поначалу Таня делала вид, что не слушает, потом понемногу начала улыбаться, а когда дело дошло до сальто, подняла глаза и засмеялась. Я понял, больше не обижается.
- Ладно, - сказала она позднее, когда мы шли по парку к ларьку с мороженым. - Я тебя прощу. Но ты должен пройти испытание.
- Любое!
- Хочу, чтобы сегодня вечером, когда в парке будет полно народа, ты прогулялся от той ограды, - Таня указала рукой на северный вход, - до той. - На южный. - Голышом. - Заключила она.
- Шутишь, надеюсь? - опешил я. Внутри всколыхнулась обида. Неужто и правда поспорила?
На лице Тани не осталось и следа улыбки. Она смотрела пристально, серьезно и, кажется, готова была уйти.
- Но зачем? Зачем эта глупость? Мы же можем без этих твоих... - я начал было протестовать, но тут Таня взорвалась криком.
- Потому что ты весь такой клевый, добрый, сильный! Но ты болен этим дурацким обществом, их тупой моралью! Она душит. Я же вижу, как ты ведешь. Будто кандалы. Мечешься, не знаешь, куда деться. Знаешь, почему? Ты себя личностью не чувствуешь, а лишь кирпичиком в стене! Тебя надо лечить!
- Лечить? Да это тебя лечить надо!
- Меня, может, тоже надо, но тебе помощь нужнее. У меня, может, с головой не все окей, я не спорю - но у тебя-то душа в клетке! Но знаешь, я освобожу твою душу. Я тебе обещаю.
На мгновение я испугался, может, правда она совсем того? Но увидел лицо Тани и обессилено опустил руки. Нет, не может быть этот бесконечно милый, пришибленный на всю голову ангел света ничем злым.
- Хорошо, Тань, - послушно сказал я. - Повтори, что мне делать?
В назначенное время я стоял сбоку от северных ворот. Понурый Олежек поочередно принимал на хранение куртку, джинсы, майку, трусы. Поколебавшись, я стащил и носки, и водрузил кроссовки поверх груды на руках Олежека.
- Спасибо.
- Дим, я...
- Забудь. Я так решил.
- Ладно, - Олежек обреченно прижал к груди мои вещи.
Я стоял совершенно голый. Ветер холодил тело, и от этого было непривычно легко.
Я знал, Таня ждет меня на другой стороне парка.
Нужно пройти между лавочек, где сидят парочки, мимо эстрады, где полно народа - от студентов до пацанов с района. Надеюсь, полиция не схватит меня по дороге. Почему-то мне очень хотелось пройти этот квест до конца.