1957 год. Советское исследовательское судно "Витязь" ложится в дрейф над самым глубоким местом планеты - тихоокеанской Марианской впадиной. На глубину в одиннадцать километров на тросе опускается фотографическая камера. Подобная операция проводится впервые в мире и ученые с нетерпением ждут ее бесценных результатов, но при подъеме камеры трос лопается, и все снимки становятся достоянием бездны.
Повторная попытка фотографирования была запланирована, но в 1960 году необходимость в ней отпала после погружения во впадину Жака Пикара и Дона Уолша на батискафе "Триест", которые непосредственно наблюдали дно впадины. Сенсацией стало тогда открытие жизни в этом месте. Исследователи наблюдали крупных плоских рыб на этой чудовищной глубине. Утерянная же камера пролежала на морском дне почти столетие, пока в 2040 году японский автоматический батискаф не поднял ее на поверхность.
Удивлением для всех стало то, что в нетронутом виде фотоаппарат был передан японской стороной в Российскую Академию наук, но все закончилось разочарованием. Выяснилось, что вся пленка, извлеченная из камеры, оказалась засвеченной. Стали появляться версии о "политической" провокации, об играх по завоеванию пальмы первенства на дне впадины, но все закончилось, когда российские эксперты сделали неожиданный вывод: пленка засвечена очень сильным радиоактивным излучением. Подобный вывод поставил в тупик многих: ведь ни разу при исследованиях впадины не регистрировалось наличие радиации, кроме того, это же подтверждают и данные космического мониторинга.
Многих, но только не военных. У этих людей ответ всегда прогнозируем. И естественно подобным ответом было: в Марианской впадине затонула атомная подводная лодка. Одна из трех угнанных еще в начале века. И я так никогда бы и не узнал об их заинтересованности этой информацией, если у них был хоть один аппарат, способный погрузится на такую глубину.
В 2041 году я, будучи доктором географических наук, профессором кафедры океанологии факультета географии и геоэкологии Санкт-Петербургского Государственного Университета, а так же директором лаборатории глубинных погружений Российской Академии наук, подписываю в штабе ВМФ России следующие документы. Подписку о неразглашении сведений, носящих характер государственных интересов и заявление о добровольном согласии участвовать в исследовательских работах на нашем батискафе МИР-10 совместно с военно-морскими силами в районе Марианской впадины. Подписывал я действительно добровольно. Соблазн оказаться в первой по счету десятке из жителей планеты, которые были на такой глубине океана и самому воочию наблюдать представителей сверхглубокой фауны, явно перевешивал любые страхи и опасения по поводу истинных целей компании. И естественно я не мог дождаться отправки батискафа в район Тихого океана, всячески пытаясь убыстрить этот процесс, представляя сколь много времени, смогу я провести на сверхглубине в поисках мифической субмарины.
2042 год, зима. Исследовательское судно "Академик Артур Чилингаров" с батискафом МИР-10 вышло из акватории Финского залива для похода к Тихому океану.
2042 год, лето. "Чилингаров" встречается у берегов Индонезии с авианосцем "Адмирал Владимир Высоцкий", где плавучий аэродром принимает на борт батискаф и пять человек гражданских, в том числе и меня. Тот размах, с которым военные подошли к поисковой операции, явно указывал на их решимость поднять подлодку с глубины.
В течение долгого месяца моряки напичкивали капсулу батискафа своим оборудованием и средствами поддержания жизнедеятельности потреблявшими огромное количество электрической энергии, поэтому батискаф было решено спускать на привязи кабеля, по которому подавалась энергия, а так же осуществлялась видеосвязь.
И вот, наконец, 19 августа 2042 года батискаф МИР-10 с двумя членами экипажа: вашим покорным слугой Виктором Егоровым и капитаном ВМФ опытным подводником Ованесом Алабяном совершил успешное погружение к самому дну Марианской впадины.
Нужно сказать, что я не жалею того месяца, что провел на борту авианосца. Во-первых, это было последнее счастливое время в кругу людей, которое я могу вспомнить. Во-вторых, во время подготовки к погружению я нашел еще одного и, к сожалению последнего друга в этой жизни - Ованеса. Мы очень быстро нашли общий язык, и через некоторое время я уже не представлял себя без общения с этим человеком. Для подводников не имеет значения, на какое ведомство они работают, и те и другие работают под водой, а это смывает все границы.
С самого начала я стал величать Ованеса Ваней, чего никогда не позволяли себе его сослуживцы. Нужно же мне было обозначить свой независимый от военных статус. Немного побыв в некомфортном положении, он быстро нашел выход и стал величать меня по фамилии Егором. Эдакий дереверанс, типа ты меня пренебрежительно и я тебя, но естественно никто на это серьезно не обижался, а потом это вошло в привычку. В остальном на борту у нас никаких разногласий не было, да и на глубине тоже.
- Ну, как у нас фон? - первым делом спросил я у Вани, когда мы оказались в десяти метрах от дна впадины.
- По нулям Егорушка, по нулям, - с бесконечным огорчением сообщил капитан.
Да на нашем небольшом подводном судне на двоих человек он был капитан. Хоть у меня и была прерогатива самому выбирать спутника, но перед самым погружением командование объяснило мне, кто будет главным. В сущности это меня совершенно не беспокоило. Первое же визуальное знакомство с представителями морской жизни, здесь во впадине, вовлекло меня в изолированный мир научного поиска. Огромное разнообразие здешней фауны явно намекало и на присутствие флоры. Если все вид рыб, креветок и так далее Марианской впадины уже давно были обнаружены автоматическими батискафами и классифицированы на суше, то вот воочию наблюдать в течение длительного времени за их поведением, и как следствие, определить цепь их питания, посчастливилось лишь мне впервые. И именно в этом направлении я видел смысл своей работы здесь. Естественно перспектива терять время на управление батискафом меня совершенно не прельщала, и я с радостью предоставил Ивану возможность двигаться туда, куда ему нужно. Но вот только радости моей скоро пришел конец. После пятичасового планирования над поверхностью впадины Ваня пришел для себя к четкому выводу, что никакого ракетоносца здесь нет и близко. Дело в том, что радиоактивный фон за все это время ни разу не отклонился от нормы.
- Не может такого быть, - раздраженно сказал Иван со своим специфическим армянским акцентом, - я же не мальчик, не в первый раз ищем. Если бы здесь лежала поврежденная лодка, а по-другому на такой глубине быть не может, то даже в ста километрах отсюда был бы уже совсем другой фон.
Ваня хотел заканчивать на этом наше пребывание под водой, аргументировав всю эту историю с засвеченной пленкой хитростью японцев:
- Облучили они ее чем-то, и нам подарок отвалили с барского плеча. Чего у них там нечем облучить что ли, это же Япония.
- Есть чем,- согласился я, - у них есть ускорители.
- Вот. Все пора наверх.
- Подожди, - возмолил я, - подожди, не торопись, ты подумай, мы все равно уже сюда приплыли, деньги государственные уже все равно истрачены, а ведь ради чистой науки сюда никто больше экспедицию не снарядит, сам знаешь дорого и к тому же есть общее мнение, что и незачем.
- А что есть зачем?
Тут я энергично впал в долгое перечисление научных работ, которые можно было бы выполнить прямо здесь и сейчас, а так же перечислять возможные открытия, которые нас тут ждут.
Выслушав это все, не перебивая, Иван на некоторое время задумался и затем великодушно разрешил мне выполнить одну научную работу из списка по моему выбору.
- У нас просто не так много времени Егор, - оправдывался он, - авианосец, к которому мы привязаны, здесь долго стоять не будет, скоро тактические учения.
- А как же вы собирались поднимать лодку? - не понимал я.
- Какой подъем? Это же не так делается. Только поиск Егорушка, только поиск.
- Сколько ты мне можешь дать времени?
- В рамках одного погружения, то есть, пока у нас не закончится провиант.
- Вот это истинный интеллигент, - подумал я про себя, - хоть и вояка, а про науку не забывает.
А провианта, однако, у нас было с собой на неделю.
Так мы можно сказать душа в душу и прожили на глубине пять дней. Ваня регулярно докладывал командованию о добросовестно изученных участках местности. Батискаф неумолимо сдвигался от точки погружения, вытягивая кабель уже почти по дну. А у меня в голове уже выстроилась картина пищевой пирамиды ущелья, у основания которого не хватало только одного элемента - источника энергии. Но вот на шестой день, когда мы уже приближались к северному пределу впадины, преодолев целую череду подъемов и спусков через горные гряды дна, разграничивающих ее примерно на равные области, мы попали в зону вулканической активности. Величественное зрелище: из разверзнутой пасти земли вверх устремлялись потоки камней и углекислого газа, раскаленная сера вытекала целой рекой и застывала метрах в трехстах от миникратера.
Иван забеспокоился, акустические волны, и вибрация ощутимо атаковали и без того напряженный под огромным давлением корпус капсулы, привязанный к поплавку с керосином. Но для меня это было опять же, как билет на последний поезд. Наблюдать за извержением вулкана на глубине одиннадцати километров не удавалось еще никому из людей.
- Стоим здесь час и уходим обратно, - в который раз великодушно объявил Ваня.
Первые полчаса я, стоя перед круглым иллюминатором диаметром с полтора метра, не выпускал из рук видеокамеры. За моей спиной Иван вел напряженные переговоры с бортом на поверхности, они получали картинку и уже начали подозревать, что мы тут занимаемся не теми проблемами, которые были намечены, и тут произошло то, о чем я впоследствии не раз пожалел.
Резкий писк штатного дозиметра наполнил всю капсулу. Он был очень резкий и очень громкий. Это могло говорить только об очень сильном увеличении радиоактивного фона. Я успел посмотреть на свой карманный дозиметр - его зашкалило.
- Уходим, - закричал Иван, метнувшись к рукояткам управления батискафом.
И тут я выдал, совершенно не знаю, откуда появившуюся в моей голове фразу, она вылетала из моих уст одновременно с мыслью, которая работала на супербыстром интуитивном уровне и эта фраза, возможно, была моей самой большой ошибкой:
- А как же долг, - я, не отрываясь, смотрел ему в глаза.
Это был сильный ход. Ованес, действительно, был морским офицером, который не понаслышке знал, что такое исполнить свой долг. Вот только зачем я сделал этот ход, мне до сих пор не совсем понятно. То ли интуиция исследователя, то ли просто глупость.
- Ты прав, - оцепенев, ответил Иван, - мы нашли таки то, что искали.
В кабине стал ощущаться сильный запах озона. Это был весьма тревожный сигнал.
- Сколько мы сможем здесь пробыть, - спросил я.
- Сейчас посмотрим.
Иван открыл имевшимся при нем ключом крышку одного из армейских настенных блоков, там была компьютерная система записи информации, он провозился с ней минуты две и сказал:
- Дьявол, не загружается!
- Какой уровень фона?
- Не знаю, настенный дозиметр зашкалило, - с этими словами Ваня ударил по нему кулаком, и он перестал издавать резкие звуки.
- Неужели это все приборы, что есть у военных? - недоумевал я.
-А-а-а, сейчас, - Иван в задумчивости полез к дальним коробкам.
Он извлек из них еще один, совсем уже дубового дизайна дозиметр и побледнел.
- Что там, - не терпелось узнать мне.
- Все конец, - просто ответил Ваня, - здесь, внутри капсулы, как в центре чернобыльского выброса, даже больше.
- Сколько мы еще можем здесь быть, - все еще не понимал я.
- Весь наш лимит жизни вышел за первые двадцать секунд.
Тишина и спокойствие установились в капсуле. Паника закончилась так же быстро, как и началась. Я тупо смотрел сквозь стекло иллюминатора на извержение. Его сила быстро увеличивалась. И тут я ослеп. Меня ослепил ярчайший белый свет, исходящий из жерла вулкана и прорезавший водную толщу и стекло в полметра толщиной, но от этого не становящийся менее ярким. Я закрыл лицо ладонями, отвернулся от иллюминатора и осел на корточки.
Через минуту я рискнул открыть глаза: вся капсула изнутри полыхала белым свечением. Иван сидел неподвижно в кресле пилота, на нем была водолазная маска, и он спокойно смотрел в иллюминатор.
- Тебе нужно посмотреть на это, - сказал он сухим голосом.
- Почему ты в маске? - спросил я.
- Она для подводной сварки.
Я подполз на четвереньках к Ивану, надел маску и посмотрел.
Над жерлом вулкана метрах в пяти выше висел белый светящийся шар. Его диаметр был около двух метров. Несмотря на то, что снизу в него с огромной силой бил поток камней и газов, его положение в пространстве не менялось. Верхняя половина шара была окутана паром. На его поверхности едва проглядывалась ячеистая структура, ячейки были неправильной формы, как края застывающего куска магмы.
- Мы уже покойники. Егорушка, это по твоей части. Можешь не торопиться, когда будешь любоваться на этого "светлячка", - медленно произнес Иван.
- Почему борт молчит, они что не получают картинку?
- Вся электроника выгорела, можешь выбросить свою видеокамеру, в ней ничего не сохранилось, - продолжал медленно говорить Ваня, - как с той пленкой, понял.
- Только теперь и мы как пленка, - нервно ответил я, - то, что в нашей голове это ведь тоже ненадолго.
- Верно.
- Может нужно уходить?
- Нет смысла, нам осталось совсем немного, а батискаф вытащат за трос, - сказав это, Ваня начал твердой рукой выводить запись в бортовом журнале.
- Может есть шанс выжить? - спросил я после долгого ступора.
- Нет, поверь мне, самая легкая смерть будет такой, советую сделать как я.
С этими словами Ованес достал откуда-то из-за пазухи, я и не думал даже что он у него с собой, пистолет.
- Не надо, - но не успел я дотянуться до него, как прозвучал оглушивший меня в замкнутом пространстве выстрел, и кровь стала вытекать у него из виска. Все произошло настолько быстро, что некоторое время я не мог осознать того, что случилось.
Затем я пребывал в состоянии нескольких шоков наложившихся друг на друга. Так я недвижимый и взглядом и мыслями провел еще несколько минут. Меня привел в себя резкий запах пороховых дымов. Во рту стало сухо.
- Здесь что-то не так, - эта мысль носилась у меня в голове, - не мог Ованес, вот так поступить, никак не мог. Он же не из того теста, что остальные. Он еще и не в таких переделках оказывался, сам рассказывал. Не мог он так поступить.
А яркость свечения, прорывавшегося через иллюминатор, тем временем немного уменьшилась. Я снова нацепил маску, и теперь встав во весь рост перед подводным окном, обозревал светящийся шар. Он сдвинулся в сторону от столба камней и газов метров на десять, но находился на той же высоте. Теперь было видно, что верхушки некоторых его сегментов просто превращаются в куски застывшей лавы. Я стоял, распрямив грудь, и вдыхал световой поток смерти. Мне стало невообразимо легко и свободно, странные мысли стали появляться у меня в голове. Вот теперь, думал я, мне не нужно беспокоиться не о чем из того, о чем обычно беспокоится человек. Можно просто стоять и наблюдать эту достаточно странную картину остывающего светящегося куска магмы, от которого поднимается высоко вверх витиеватый узор столба из пузырьков водяного пара, просто стоять и ждать когда отключится сознание. Все земные заботы на всех уровнях их проявления отпустили мозг, и стало приходить странное чувство радостного возбуждения. Мысль о скорой смерти стала порождать настоящую эйфорию, необычайная свобода охватила все тело.
Я повернулся от иллюминатора и когда увидел мертвое тело Ивана, понял что завидую ему. Он ушел быстрее меня, ему повезло. Но я так считал не потому, что мне было плохо, больно или что-либо подобное, нет. Просто я завидовал ему, потому что он меня опередил. Это было странно и непонятно. Я вновь повернулся к иллюминатору и вновь смотрел на этот шар. Теперь он остыл еще больше, и свет пробивался из щелей неровной формы, между окаменевшими сегментами плоти. В мою голову стала врываться какая-то знакомая бодрящая музыка, по-моему, что-то из жизнерадостного репертуара шведского ансамбля АББА. Это было сумасшествие. Я стал сначала робко пританцовывать, а затем разошелся не на шутку, и вот я уже экспрессивно выкидываю одну руку вверх. Остывающий шар зеркально мне вытянул вверх хоботок из остывающей лавы. Мне это понравилось. Я вытянул вверх другую руку. И вот у шара с другой стороны вытянулся хоботок, уже потолще.
Так мы пританцовывали с ним еще, какое то время, и он в своем неизменном повторении моих движений, достиг определенного мастерства. Кроме того, из формы шара он постепенно начал вытягиваться в некое подобие человеческой фигуры. И вот, прервав свой танец, я остановился, вытянул вперед руку и помахал ему. Шар окончательно превратился в человеческую фигуру, тоже вытянул ко мне руку и помахал.
Мое возбуждение и эйфория начали стремительно уменьшаться. Человеческая фигура уже заметно меньше светилась, и через маску ее стало плохо видно. Я медленно стянул ее с лица. Волна холодящего страха прошла по всему моему телу. Не более чем в пятидесяти метрах от меня у жерла действующего вулкана висела черная фигура трехметрового человека, жилы которого светились ярким переливчатым белым светом. Чувство страха плавно перешло в ощущение гнетущей тоски и тревоги. Какая то жидкость текла у меня из носа, я провел рукой по губам и понял, что это кровь.
Я отошел от иллюминатора и сел во второе кресло, рядом с мертвым Иваном. Поджал под себя ноги, обхватил их руками и, не отрываясь, глядел на эту фантосмагоричную фигуру. Мозг раскалывался под грузом необъяснимой внутренней тяжести, как будто мне сейчас нужно принять какое то очень важное решение, от которого должно зависеть очень многое, хотя я и понимал, что надежды никакой нет. Казалось, все самое ужасное, что может терзать человека, навалилось на меня одновременно. Но кроме этих чисто эмоциональных ощущений никаких конкретных мыслей в голове не было.
"Странно приходится умирать" - это была первая мысль, прорезавшая мое сознание. "Видеосвязи с поверхностью нет. А обычный телефон?" - это была второй. Я потянулся к трубке переговорного аппарата, но она не издавала тонального сигнала. Я осмотрелся и только сейчас, когда свет из иллюминатора ослаб, понял - все электрическое оборудование батискафа отключено. Начиная от внешних прожекторов и заканчивая разноцветными огоньками пульта управления. Мой взгляд остановился на валяющемся под ногами Ивана увесистом дозиметре в полевом исполнении, это навело меня на разумную мысль. "У военных все дублируется, значит и связь тоже" - подумал я.
- Ультразвуковой телефон, - осенило меня.
Я видел этот прибор еще наверху, когда военные загружали в батискаф всяческий хлам, и даже положил на него глаз. Очень уж мне хотелось прихватить его с собой после этой миссии: автономный, водонепроницаемый и очень простой в использовании. Я лихорадочно стал искать во встроенных шкафах кабины запомнившуюся мне коробку. И вот, наконец, я извлек ее с самой дальней полки. Щелкаю двумя стальными зажимами, раскрываю коробку из толстого металла, вытягиваю кабель с присоской-передатчиком и устанавливаю его на стальной стене капсулы. Дальше извлекаю из коробки ручку динамомашинки, вставляю ее в отверстие сбоку и кручу как в телефоне дореволюционной конструкции. Удивительно просто и надежно. Порядком зарядив батарею, снимаю увесистую трубку и нажимаю кнопку вызова.
Только бы наверху были готовы принять сигнал. Но чем дольше я жму на кнопку, тем меньше надежд, что кто-то ответит. Поняв бесполезность этого вида связи, я отодвинул аппарат от себя. Подкатывала тошнота. Чувство тревоги стало просто невыносимо высоким, несоответствующим даже такой сложной ситуации. Я чувствовал, что скоро потеряю сознание. Видимо, радиоактивная доза действительно была слишком высока. Сколько времени я нахожусь под облучением? Десять минут, двадцать? Точно определить я не мог. Засечь время по часам в этой панике мне так и не пришло в голову. Сколько длится смерть от сильного облучения? Наверное, это зависит от дозы. Сколько я получил? Какой уровень радиации сейчас? Я посмотрел на Аванеса. Без него трудно получить ответы на эти вопросы, ведь я совсем не специалист в этой области. Я подобрал с пола массивный армейский дозиметр. Стрелка указывала на ноль. Может, он тоже сломался? Навряд ли. Этот аппарат, похоже, не должен сломаться даже рядом с ядерным грибом. Я перевел взгляд на иллюминатор. Человеческая фигура висела в том же месте и совершала слабые движения руками и ногами. Похоже, это "нечто", получив новую оболочку, приспосабливалось к ней.
Неожиданно лампочка ответного вызова на ультразвуковом телефоне засветилась. Я нервно схватил трубку.
- Алло, алло, - закричал я в нее, - это Егоров, с кем говорю?
Никто не отвечал. После длительной паузы в трубке неожиданно прозвучал голос Вани с присущим ему акцентом армянина:
- Егорушка, я слушаю тебя.
Все мое тело пронзило как молнией. Пот выступил на лбу. Я медленно перевел взгляд на труп Ивана: он определенно занимал свое место и точно не говорил по телефону.
- Повторите четко, с кем я говорю, - наконец выдал я в трубку мертвецким голосом.
- Ты смотришь на меня.
- На кого я..., - но тут осекся.
Черная демоническая фигура человека, с внутренней самоподсветкой, протянула ко мне руку, как недавно, и приветственно помахала ею.
Ужас, смешивающийся с постепенно уходящим сознанием, достиг во мне предела. Я молчал.
- Я взял голос твоего друга, чтобы тебе не пришлось слушать свой собственный, - наконец проговорила трубка.
Это сказанное голосом Вани снова вернуло меня к сознанию. Тем более что это было абсолютно резонно. Это контакт. Контакт с чем-то нечто, что использует для коммуникации только то, что может получить от изучения нашего батискафа. Значит, это нечто все это время наблюдало, видело и слышало нас и не только наблюдало, но и изучало. Причем изучить ему удалось неимоверно быстро. Значит, это нечто значительно разумнее, чем вообще может себе представить человек. Или... Или просто я уже на том свете. Обе версии представлялись мне одинаково вероятными.
- Я еще жив? - решился я спросить в трубку.
- Сожалею, да.
Ответ меня испугал.
- Ты хочешь меня убить?
- Сожалею, нет.
Понять смысл этого было невозможно, да мне было уже и не до загадок. Головная боль усилилась до невыносимого уровня, стало очень трудно дышать при этом еще и подкатывали рвотные позывы, кровь лилась из носа уже ручьем. Сознание снова стало медленно сдавать свои позиции.
- Спаси меня, - это было последним, что я смог выдавить.
Пелена сна сковала и мои мысли, и мой язык.
Когда ко мне вернулось сознание, я обнаружил, что оборудование батискафа снова работает исправно. Загадочная субстанция появившаяся из жерла вулкана исчезла. И я был уже готов принять все, что со мной произошло за кошмарный сон, но труп Алабяна с огнестрельным ранением в голову снова вернул меня в состояние зарождающегося шока.
Лампочки приборной доски теперь горели разными цветами. Но красного цвета среди них не было. Это указывало на отсутствие проблем на борту батискафа. Воздух был свеж, и это говорило об исправной работе фильтров и регенераторов воздуха. Батискаф стоял опорами на дне впадины, на расстоянии от вулкана несколько превышающем первоначальное.
Я потянулся к трубке штатного переговорного устройства в надежде, что и оно начало функционировать. Однако, подняв ее с рычага, заметил, что загорелся красным цветом индикатор, который я раньше никогда не видел. Склонившись к нему поближе, я разобрал надпись: "обрыв линии". Тревожное предчувствие наполнило меня, я перевел взгляд на энергетическую панель, и понял, что предчувствие не обмануло. На панели горела оранжевая лампочка "автономная работа". Это означало, что кабель, соединявший меня с судном на поверхности, отсоединен и батискаф функционирует от внутренних аккумуляторов. Заряда этих батарей должно было хватить только на всплытие и то, только в том случае, если они полностью заряжены. Большая часть штатного количества аккумуляторов МИРА-10 была снята ради облегчения аппарата под армейское оборудование.
Помимо этого, я обратил внимание, что мое личное состояние намного улучшилось. Сухость во рту прошла, кровь из носа больше не текла, но вот внутреннее состояние какой то преувеличенной тоски и тревоги сохранилось. Подобное состояние мешало мне хорошенько поразмыслить над тем, что делать дальше. Но, в конце концов, здравый смысл возобладал, и я принял решение начинать подъем. Первым делом нужно было все-таки связаться с авианосцем и сообщить приблизительные координаты моего всплытия. Потому как кабель был отстыкован, я снова воспользовался ультразвуковым телефоном.
Покрутив ручку и нажав кнопку вызова, я практически не ждал ответа, в телефонной трубке сразу же зазвучал голос командующего авианосцем:
- Алабян, Алабян, отвечайте, капитан Алабян выходите немедленно на связь.
- Это Егоров, - ответил я.
- Что у вас там происходит Егоров, почему вы отстегнули кабель, дайте Алабяна.
- Алабян мертв.
- Что? Как это случилось? Да что у вас произошло, в конце концов?
Я поколебался с ответом.
- Сильная радиация, очень сильный выброс, но видимо импульсный, сейчас уже все в норме.
- Вы обнаружили подлодку? Где она затонула?
- Нет. Здесь нет никакой подлодки.
- Не понимаю Егоров. И вообще, как выброс радиации может быть импульсным? Откуда радиация если нет подлодки? Почему вы отстыковали кабель? С вами все в порядке?
Вопросы капитана начали ставить меня в тупик. Но все же я ответил:
- Сейчас вроде бы да, но некоторое время назад у меня были проблемы.
- Какого рода? Да и что произошло с Алабяном, ведь Вы же живы?
- Он застрелился из этого чертового пистолета, которым Вы его неизвестно зачем снабдили! - не выдержав, перешел я на высокие ноты.
- Одну минуту, оставайтесь на связи, - этот ответ говорил о многом. Командующий сейчас советуется со своим руководством на суше. По поводу скажем так уж больно щекотливой ситуации. К чему приведет этот консилиум? Скорее всего, сочтут меня подвергшимся моментальному умопомешательству, да еще и обвинят в убийстве капитана ВМФ.
Время шло, трубка молчала и вдруг в ней:
- Егорушка, - это было снова произнесено голосом Вани.
-Да, - ответил я сбивающимся голосом.
- Тебе стало лучше? - спросило нечто.
- Да, немного, - ответил я уклончиво, и только тут до меня стало доходить, почему я стал себя чувствовать лучше.
- Это ты? Это ты привел меня в порядок? - робко спросил я.
- Да я. Я вылечил тебя и починил твой механизм "батискаф".
Я был в недоумении, эта жуткая человеческая фигура как из кошмарных снов, спасла мне жизнь. Стоит ли ее опасаться?
- Ну что Егоров? У Вас я как вижу, все-таки не выдержали нервы. Вот уж не ожидал от такого доки как вы. Адмирал был прав, нельзя было допускать гражданских. Дайте трубку Ованесу, - снова вышел на связь командующий авианосца.
- Ованес мертв, это не он говорит, это только голос - не нашелся я ответить ничего лучшего.
- Капитан Алабян, немедленно начинайте подъем, попробуйте нейтрализовать Егорова и после этого доложите обстановку.
Наверху меня однозначно считали съехавшим с рельсов. Я понял, что разговаривать с поверхностью бессмысленно, в том числе передавать координаты всплытия. Сейчас мне значительно больше внушало доверие это нечто.
- Кто ты? - сказал я в трубку.
- Мне не ответить на этот вопрос однозначно, - ответило нечто голосом Ивана.
- Капитан Алабян, немедленно доложите обстановку, - на верху нервничали.
- Мы можем разговаривать не по ультразвуку, а как-нибудь по другому? - спросил я, понимая, что в этот наш разговор будут постоянно вмешиваться.
- Да мы можем общаться немодулированным звуком, - прозвучал голос Вани со всех сторон прямо внутри капсулы, а не в телефонной трубке.
Я инстинктивно посмотрел на труп Ованеса, но голос происходил не от него, а как бы во всем объеме кабины. Повесив телефонную трубку, я оторвал присоску передатчика от стенки и осторожно сказал:
- А если отвечать неоднозначно, то кто ты?
- Я житель внутренней части планета Земля.
- Спасибо, - ответил я нерешительно, - хорошо сформулировано.
- Да, теперь я смог ответить. Я пытаюсь мыслить и говорить так, как это делаешь ты. Но я угасаю, поэтому мои интеллектуальные возможности ослабли и мне требуется время, чтоб найти в твоей голове ответы на твои вопросы.
- В моей голове? - удивился я.
- Да, в твоей. Особенную сложность у меня вызвали слова "планета Земля". Я никогда раньше не сталкивался с информацией по астрономии, и на ее переработку ушло время.
- Каким образом ты находишь ответы в моей голове?
- В твоей голове нет ответа на этот вопрос.
- А если ответ взять из твоего сознания?
- В твоей голове нет таких слов.
Я понял, что раз диалог происходит на человеческом языке, то и обсуждаемые темы должны быть доступными человеку. И еще я понял что, несмотря на то, что недавно был на пороге смерти, совсем не зря согласился на эту экспедицию. Это же контакт с внеземной, нет вернее с земной, но совсем другой цивилизацией. Да что там цивилизация, одно только физическое воплощение этого существа способно свести с ума любого ученого. И я оказался на острие, в авангарде этого процесса. Да так повезти может только единицам. И черт с ними с военными, черт с моей жизнью, в конце концов, главная моя задача как ученого сейчас не выведать все и убежать, а просто наладить этот контакт, дать ему движение и направить это движение в правильное русло.
- Это не важно, - ответил я, - почему ты угасаешь?
- Я все прочитал из твоей головы, - ответило нечто, - про твое желание наладить контакт. Но должен тебя разочаровать. Мы приближаемся к краю земли, только для того, чтобы погибнуть. Я задержался здесь из-за более менее высокого давления, при котором я еще могу существовать. И из-за тебя. К сожалению, теперь я не смогу завершить свой жизненный путь... Мне не повезло. Видимо здесь находится единственное место на Земле, где такие как мы, могли бы встретиться.
- Но при этом получается, что ты спас меня, а я спас тебя? - попытался я закрепить, как мне показалось и так хорошие отношения.
- Нет не так.
Ответ был неожиданным и снова пугающим.
- Ты хочешь сказать, что меня спасти невозможно?
- Нет и это не так.
- Я не очень хорошо тебя понимаю, - сдался я.
- Ты остался жив и это для тебя спасение. В отличие от тебя моей целью существования является наоборот окончание жизни. И я уже почти достиг этой цели. Но теперь придется возвращаться обратно.
- Почему ты желал своей смерти, - спросил я.
- К этому стремятся все жители внутренней части Земли.
- А почему тебе придется возвращаться обратно?
- Из-за того, что я обнаружил тебя.
Я получал ответы на все свои вопросы, но это нисколько не приближало меня к установлению контакта. Я откровенно не понимал собеседника. Ведь, это нечто сделало для возможности контакта практически все: залезло в мои мозги и выучило мой язык, изучило все то, что мне известно, а вот я не могу даже на шаг продвинуться, чтоб понять своего собеседника. Мне стало стыдно, я всегда считал, что обладаю высоким уровнем интеллекта, но в данной ситуации его катастрофически не хватало.
- Я тебя не вижу, где ты находишься? - спросил я после паузы.
- Я у аккумуляторных батарей, в задней части твоего батискафа.
Посредством рукоятки на пульте я развернул внешнюю камеру назад и увидел на мониторе наблюдения темный, изредка поблескивающий искорками шар который как бы прирос к отсеку аккумуляторов.
- Что ты там делаешь?
- Поддерживаю заряд твоих батарей.
- Почему ты отсоединил кабель от батискафа?
- Этого я тебе не скажу. Кстати, это оказалось, довольно забавным.
- Что оказалось забавным?
- Забавно иметь секреты.
Разговор срочно нужно было переводить на другую тему.
- Почему ты отказался от облика человека.
- Просто я понял, что шарообразные формы тебя не отталкивают.
Я еще раз вгляделся в изображение.
- Действительно, так намного лучше, - отпустил я комплимент.
- Это у вас называется юмор, я знаю Егорушка, - заявил шар.
Я был удивлен, интеллект моего собеседника в сотни раз превосходил мой. Я чувствовал себя просто как тупой студент на экзамене.
- Как мне тебя называть, - поинтересовался я.
- Твой друг Ваня уже назвал меня Светлячком, с моей точки зрения ему повезло больше нас.
Очевидно, что мой собеседник действительно только и мечтал о том, чтоб побыстрее расстаться с жизнью.
- Помоги мне понять тебя, видно просто не хватает способностей, скажи, почему все подобные тебе стремятся к смерти?
- Для того чтоб понять это, тебе придется представить, в какой среде мы появляемся на свет, и как живем.
- Я попробую.
- Во-первых, вы появляетесь на свет от себеподобных, из поколения в поколение эволюционируя. Мы же появляемся каждый сам по себе и все одинаковые, ни малейшего различия нет между особями в момент их появления. Мы рождаемся как неизбежность состояния материи в определенных условиях давления, температуры и прочих факторов которых мне тебе не объяснить. В общем, такая же шутка природы, как и зарождение вашего ДНК. Пока понятно?
- Да, вполне.
- Во-вторых, вы всю жизнь находитесь под действием эволюцией выработанной системы рефлексов, поощрений, приоритетов, системы поведения, цепей обратных связей и так далее направленных на то, чтоб ваши организмы делали то, что не приведет их к гибели. Потому как бездействующий организм, равно как неправильно действующий в вашей среде обитания обречен на гибель. Наши же организмы, находящиеся в нашей среде всегда полностью обеспечены энергией, бесконечным запасом прочности и как бы себя не вела особь, подобная мне, пока она находится в нашей среде обитания, она обречена на вечную жизнь. Проглотил?
- Будем считать.
- И, в-третьих, человек способен убить сам себя, а для нас пока мы находимся в своей среде это недоступно. Нас можно сравнить с алмазами, зародившимися в земной коре, разрушить нас невозможно. Это порождает ситуацию долгожительства и перенаселения, которая ведет к бессмысленности существования, и единственным нашим стимулом жизни и ее целью стало стремление к самоаннигиляции. Это для нас нормально, а с философской точки зрения неизбежно. Только преодоление, каких либо трудностей, может дать движущую силу обществу для его развития, а трудность у нас существует только одна - покончить с собой. Покончить с собой подобный мне может, только вырвавшись из нашей среды, то есть, выйдя из внутренних пределов Земли на ее поверхность, здесь в условиях низкого давления наши тела разрывает на части и развеивает на частицы. Вот за этим ты и застал меня здесь, а прервав мое органическое стремление, ты совершил, по отношению ко мне, практически убийство по человеческим меркам, - на этом Светлячок замолчал.
Я сморщив лоб слушал эту специально разжеванную для меня информацию. Теперь уже мне требовалось время, чтоб обдумать это и привыкнуть к этому.
- Ты сказал, что я прервал твою смерть. Я так понял, что из-за меня ты изменил свои планы, и теперь снова вернешься вниз в свою среду. Объясни, каким образом я мог так повлиять на твои планы? - я пытался сформулировать свой вопрос как можно точнее, чтоб получить более ясный ответ.
- До сих пор наша цивилизация считала, что за пределами нашей среды обитания ничего нет. Вернее говоря, мы подозревали о существовании на нашем кладбище, то есть на границе магмы с пустотой некой формы жизни, на вроде вашей. И даже прогнозировали наличие у нее слабого интеллекта. Но вы нас не могли серьезно чем-то заинтересовать. Поэтому мы приходили сюда только умирать. Да и контактов до сих пор не было.
- Интересно почему? - перебил я.
- Отчасти потому, что до поверхности земли мы нынче доходим только из жерл вулканов, уже будучи распыленными на частицы, размешанными в магме. И отчасти потому, что у светлячков не принято уходить из жизни, имея в себе те знания, которыми не обладают остальные. Мне же не посчастливилось первым вступить в контакт с тобой, то есть представителем вашего разума, сосканировать и расшифровать его и узнать из него, что снаружи не только пустота, но существуют другие магматические планеты и даже звезды, и то, что их несметное множество. Следовательно, хотя бы в одной из тысячи ближних или дальних планет должна существовать цивилизация, такая же как наша и, скорее всего, в одной из десяти тысяч есть более высокоразвитая, чем наша.
- Зачем искать так далеко? Человечество вас не устроит? - снова перебил я.
- Мы игнорировали возможные разумные организмы внешнего пояса Земли, так как не знали, что они могут получить астрономические наблюдения, - не обращая на меня никакого внимания, продолжал Светлячок, - теперь я должен передать это знание другим светлячкам. Ведь у нас может появиться новая движущая сила для общества. Стремление к собратьям в магме других тел космоса, ради объединения своих усилий. Усилий по достижению аннигиляции. Я не могу похоронить эту информацию с собой.
Когда Светлячок закончил говорить, я тоже молчал. Непонятное новое чувство начало разгораться во мне. Сейчас я уже знаю, что это за чувство... Я был полностью растоптан, растоптан не столько, как человек, всегда считавший себя несколько более умственно развитым по отношению к общей массе, а как человек в составе всего человечества. Да, я впервые почувствовал себя червяком, одним из многих таких же простейших, как и я, и это порождало ощущение глубоко безразличия к тому, что будет дальше со мной, да и со всем человечеством. Мы суетимся, боремся и сражаемся, и все к чему мы стремимся, это на поверку оказалось просто стремлением банально выжить и больше ничего по большому счету. А многие миллиарды лет до нас жили, и многие миллиарды лет после нас будут жить истинные жители планеты Земля с совершенно другими, видимо более благородными целями и неограниченными возможностями. Вот где действительно течет мировая история. А мы, всего лишь, чуть было никем не замеченный короткий эпизод оплесневения остывшей поверхности магмы.
- Егор, - продолжил Светлячок, - я читаю твои мысли, мне жаль. Но я считаю, что мне очень повезло. Повезло, что я встретил именно твой разум. Я вижу, что далеко не каждый представитель вашей цивилизации носит в своей голове такое количество знаний о человечестве. Да и не только о нем. Ты ведь получил образование астронома, а твоим хобби был океан. Типично для человека, что хобби стало работой. Не твоя вина в том, что вы люди, не смогли на основе добытых вами фактов, сделать правильного представления о природе вещей. Практически все, что в твоей голове занимает теоретическая наука, это ошибочные утверждения, хорошо подогнанные под человеческое ощущение действительности. Для тебя подобная информация, конечно же, полезна. Я же посожалел, что она заняла столько много места в твоей памяти. А вот словарь значений всех армянских фамилий, что ты умудрился запомнить еще в студенческом возрасте, мне хоть ничем и не помог, но сильно удивил своим мнемоническим объемом.
- Не нужно утешать, - безрадостно ответил я, - и вот про Аванеса то я действительно с самого начала так и не подумал. Приносящий себя в жертву. Забыл я как-то про эти суеверия. А зря. Можно ведь было выбрать другого.
- Я чувствую твое настроение, - продолжал чужой, - настроение это одна из главных коммуникаций.
- Зачем вам вообще коммуникации, вы ведь наверно просто сканируете друг другу мозги, - зло ответил я.
- Да, это главная наша возможность общения, но далеко не единственная.
Тут мне припомнился резкий перепад настроений, случившийся со мной при облучении. Что-то стало складываться в голове.
- Значит, это ты меня тогда заразил своей безудержной радостью?
- Да, мое ликование по поводу близкой смерти было так сильно, что передалось тебе на близком расстоянии.
- И то, что я завидовал застрелившемуся Ивану, это тоже не мои чувства?
- Совершенно верно, человеку это не свойственно.
- А что означает мое нынешнее эмоциональное состояние?
- Просто я понял, что придется возвращаться, и сильно раздосадовался. Ты тоже ощущаешь это.
- Вот ведь как все просто. Значит, когда ты уйдешь в недра, мое настроение улучшится?
- Возможно.
К этому моменту, я окончательно смирился с тем, что моя попытка контакта полностью провалилась. Этим существам навряд ли еще понадобится общение с представителями человечества. И виной тому моя наполненная знаниями голова. Светлячок получил из нее достаточно информации. Лучше бы на моем месте оказался сельский тракторист, а еще лучше фотомодель, звезда подиума. А с другой стороны, а зачем он этот контакт, это что самоцель? Ну, получило бы человечество от них, к примеру, все их, как он утверждает истинно верные знания. Ну, начало бы оно с нуля проходить весь путь познания. И что бы оно с этими знаниями делало? Пришлось бы менять на корню всю научную школу, начиная с простейших понятий. А к чему бы это привело? И старые, как говорится, пасы позабыли бы и новых бы не освоили. А в результате, через несколько поколений, зарывшихся в плодах новой, но не родной, не очевидной науки, уже никто не вспомнил бы как создать динамомашину или лампу накаливания. А дальше что? Неизбежная череда техногенных катастроф, ведущая к социальной деградации, и в результате снова первобытное общество. Нет, каждая цивилизация должна развивать и свою науку, и свою религию сама.
- Ты прав Егорушка, - откомментировал Светлячок, - вам это не нужно.
- Когда ты собираешься возвращаться? - спросил я.
- Возможности мои здесь на исходе, но могу продержаться еще пару часов.
Хоть миссия моя и была провалена, но любопытство присущее любому примату, заставляло меня продумать дальнейшую стратегию разговора. И задумался я не на шутку.
- Я подскажу тебе, как ты сможешь узнать о нас все, что тебя интересует, - произнес первым, бесцеремонно копавшийся в моих мозгах инородец.
- Ты еще не все выловил из моей головы?
- Все под чистую, и уже давно. Так вот, я могу спроецировать прямо в твое сознание свои собственные воспоминания.
- И как это будет выглядеть?
- Сферические зрение и слух всех диапазонов, гравитационная и энергетическая чувствительность, объемная резонансная локация, сканирование быстрыми частицами ну и... в общем, все остальное уже твоими словами не объяснить.
- Мой мозг выдержит это?
- Да. Твоему мозгу не придется заниматься обработкой сигналов, только восприятием готовых образов.
Предложение было столь же заманчивым, сколь и пугающим.
- Почему ты хочешь показать мне свой мир, Светлячок?
- Дело в том, что я не знаю, что решит совет умнейших светлячков по твоему поводу. Возможно, ты еще понадобишься нам как связной для добычи дополнительной информации от человеческой цивилизации. Поэтому я хочу тебя посвятить в наш мир.
- Что значит посвятить? - удивился я.
- Извини, выбрал не то значение, правильнее будет - приобщить.
- Значит, приобщить, - я колебался, прекрасно понимая, что это почти в значении завербовать, - а что будет, если я откажусь?
- В собственных рассуждениях я не использую человеческую логику. Поэтому не могу ответить на твой вопрос. Видишь ли, у нас по обе стороны "если" лежат не связанные друг с другом ситуации, - дипломатично уклонился от ответа чужак.
Но как ни странно я прекрасно понял его логику: будет решать по своему усмотрению, а меня даже и не спросит. Вот, оказывается, для чего он до сих пор продолжает со мной разговор, хотя уже давно обчистил голову. И вот почему он отсоединил кабель, связывавший батискаф и авианосец. Пока я был без сознания, скорее всего, батискаф начали вытаскивать за него. И вот, почему застрелился Ваня. Не мог он сам, точно знаю, что не мог. Копается он в наших головах, проецирует воспоминания, значит теоретически и вообще может управлять...
Жертвоприносящий. Из-за этого он, что ли Ивана, а не меня. И вообще, зачем? А затем видно, что один ему мешал. Ваня не пошел бы на контакт, да и образование у него все-таки не то. Я ему больше подходил. Плохи мои дела. Но в любом случае теперь уже нет выбора. Меня используют и я слабее.
- Ты знаешь, у нас есть одна шутка, - начал было я.
- Знаю, репродуктивная природа человека накладывает сильный отпечаток на ваш юмор: когда изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получите удовольствие.
Тепло, светло, хорошо. Действительно хорошо. Ничего не раздражает. Ни единая мелочь. Я могу все. Я знаю все. Я чувствую все. Я в полной безопасности. Мне ничего не нужно. И мне ничего не нужно делать. Я прав. Я не хочу ни с кем общаться. Мне не скучно. Я на пути. На пути к своему концу.