Аннотация: Будущее человечества светло и прекрасно. Правда, с некоторыми перегибами.
Январь 2699 года
Раньше Надя не ценила развлекательные комплексы при аэропортах, сама идея казалась ей бесполезной. Впрочем, раз такие комплексы появлялись, работали и окупались по всему миру, значит, Надя была в меньшинстве. Теперь же она радовалась, что есть возможность расслабиться. Местом расслабления был выбран не магазин, не кинотеатр и не массажное кресло, а крытый каток. Электронное табло показывало 01:47; неудивительно, что здесь не было никого, кроме неё. Поначалу.
- Как думаете, что общего у стюардесс и врачей? - полюбопытствовал некто, оторвав Надю от разглядывания коньков.
Она мигом узнала одного из вчерашних пассажиров и автоматически улыбнулась, едва не поинтересовавшись: "Чем могу помочь?" Надя стояла на льду, по одну сторону ограждения, а пассажир по другую, облокотившись на борт. Их разделяло не больше метра. Молодой человек рассматривал Надю с умеренной доброжелательностью. По сути, они и знакомы-то не были, хотя столько вчера пережили вместе - он, она, весь экипаж и ещё 584 пассажира. Наверное, вопрос связан с этим.
- Ни тем, ни другим нельзя паниковать?
- Не совсем, - на лице пассажира нарисовалась улыбка. Она не была фальшивой, просто возникла быстро и продержалась недолго. После её исчезновения осталось тихое, обессиленное веселье. - Паниковать можно, но так, чтоб этого ни в коем случае не заметили окружающие.
Март 2699 года
Лицо Нади оставалось бесстрастным. Сейчас бесстрастность скрывала не страх, не панику, а стремление воскликнуть: "Народ, неужели вам больше нечем заняться?"
Это было предварительное заседание с элементами перекрёстного допроса, без лишних свидетелей - только она, он и судебная комиссия. Все сидели за длинным узким столом: комиссия с одной стороны, Надя и Сергей с другой.
- Так, - судья, грустный и лысый, кашлянул, глянул на Надю поверх очков, будто подозревая, что она не та, за кого себя выдаёт. - Зайцева Надежда Николаевна?
- Да.
Тоскливый взор перекинулся на Надиного соседа.
- Ермаков Сергей Геннадьевич?
- Да.
- Что ж. Начнём. Надежда Николаевна, расскажите, когда, как и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Сергеем Ермаковым.
Подавив желание язвительно напомнить, что это было рассказано ею уже не раз, Надя заговорила безмятежно и уважительно:
- Два месяца назад, одиннадцатого января. Я работаю бортпроводницей, Сергей был одним из пассажиров. Рейс "Ю-Тэ один-три-семь". Мы летели из Москвы в Иркутск. Случился технический сбой, пришлось снижаться. Самолёт угодил в бурю, его очень сильно потрепало. Мы экстренно сели в Томске. Всё обошлось. - Ей самой было странно, что она говорит так ровно. С другой стороны, чему удивляться - профессиональная выдержка остаётся на месте и вне работы. - Самолёт отогнали на ремонт, экипаж и пассажиров разместили в гостинице при аэропорте.
Хотя Надя не делала паузы, судья нетерпеливо вопросил, фактически перебив:
- Что было дальше?
- Я не могла уснуть и пошла в развлекательный комплекс. Там мне захотелось покататься на коньках. На катке я встретилась с Сергеем.
- Встреча была назначена заранее?
"Сколько раз повторять одно и то же???"
- Нет. Это получилось случайно.
Следующий взгляд, равно как и вопрос, был адресован Ермакову:
- Подтверждаете?
Врач невозмутимо кивнул и произнёс спустя пару мгновений:
- Да. - Всегда, на любую реплику, на самый простой и очевидный вопрос, Сергей отвечал через одну-две секунды. Зато и на обдумывание сложнейших ответов у него уходило столько же времени.
- Есть поправки, замечания, дополнения?
- Нет.
Складывалось впечатление, будто Ермаков вовсе ни о чём не думал. Разумеется, на самом деле всё обстояло иначе, в голове медика кружил рой мыслей. Правда, многие из них были довольно отвлечёнными. Например, Сергей задавался философско-историческим вопросом: когда защита прав превратилась в придирки, высосанные из пальца? Когда стремление к справедливости переросло в потребность на что-нибудь обидеться и найти оскорбления там, где их нет?
Задолго, задолго до его рождения.
Сначала на мужчин подавали в суд за действия, потом за слова, потом за взгляды. В середине 21 века мужчины решили, что они тоже не лыком шиты, и сами принялись обвинять женщин в домогательствах. Почему слабому полу можно, а им нельзя? Тем более, слабый пол бесится, когда его так величают, формулировку исключили из общепринятых норм, а за её использование в статьях, книгах, фильмах, передачах налагались немалые штрафы. Затем запретили называть мужчин сильным полом - долой навязывание стереотипов! У личности должно быть право на непредвзятую самоидентификацию! По всему миру полицейские отделения, прокуратуры, адвокатские конторы и суды утопали в заявлениях о домогательствах и притеснениях "на гендерной почве". Митинги в поддержку одних сменялись - иногда попросту перетекали - митингами в поддержку других. А уж всяческие акции и флешмобы были и остаются святым делом, особенно среди знаменитостей.
Все уважающие себя певцы, музыканты, актёры, львы, львицы или прочая светская живность непременно то скопом надевают синее, выражая солидарность с жертвами насилия, то повязывают лиловые ленточки в знак своей безоговорочной симпатии к пострадавшим от ущемлений по сексуально-ориентационному или гендерному признаку. Любая неосмотрительная шутка может обернуться скандалом, взрывом общественного возмущения и наказанием.
С сексизмом, домогательствами, шовинизмом боролись давным-давно, и это правильно, но в последние столетия борьба настолько разогналась, что по инерции задело здравый смысл. Во всяком случае, Сергей так считал; окружающие, видимо, полагали иначе.
Хуже всего, что на этом фоне настоящие преступления затирались, смазываясь и сливаясь с общей картиной. Правонарушения на сексуально-гендерной основе стали до того массовыми, что превратились в "дело житейское" - обыденность, обобщённую единой формулировкой. Тот, кто действительно изнасиловал девушку в переулке, запросто мог получить срок лишь немногим больше, чем тот, кто, перебрав на корпоративе, шлёпнул секретаршу по филейной части. Тот, кто по-настоящему гнобил сотрудниц, не давал спокойно работать и оскорблял либо всерьёз грубил, хамил, пугал, вставал в один ряд с тем, кто позволил себе неудачную шутку.
На тех, кто подвергся реальному насилию, мучился от боли, страха и унижения, и на тех, кто изрыгал пламя по поводу брошенного взгляда или высказывания (притом не обязательно лично им адресованного), смотрят одинаково. Те, кто делится сокровенными историями о трагическом и жутком, чтобы облегчить боль и предостеречь остальных, получают не больше сочувствия и поддержки, чем те, кто строчит посты в соцсетях, рассказывая, как двадцать лет назад их ущипнул за попу начальник и они до сих пор не оправились от этой страшной психологической травмы. Протестующие против настоящих преступлений приравниваются к скандалящим по притянутым за уши поводам. Борцы с реальным нарушением прав, свобод и законных интересов в глазах прочих не отличаются от вояк, сражающихся с плодами своей разыгравшейся фантазии и разбушевавшегося самомнения. Люди уже не представляют, что может быть иначе, они не сомневаются, что это самый нормальный, самый естественный порядок.
Принцип равновесия: когда на одном конце событиям придают излишний вес, на другом значимость умаляют, облегчают всё. В выигрыше только находящиеся строго посередине: впрямь пострадавшие - от не катастрофических притеснений, - чьи обидчики получают адекватное наказание. Таких меньшинство.
- Что было дальше? - упрямо повторил судья.
"Он реально надеется на что-нибудь новенькое?" - мысленно хмыкнул врач. Надя тем временем ответила:
- Мы немного поболтали и вернулись в гостиницу. - Понимая, каким будет следующий вопрос, она избавила судью от лишних трудов. - Вернулись вместе. И в номер к Сергею пошли вместе.
- Чья была инициатива?
- Общая.
- От кого поступило предложение?
- Я не помню.
"Помнит. Подставлять не хочет. Погоды это не делает, но спасибо тебе, Надюша".
- Лжёте суду? - сурово и вместе с тем утомлённо уточнил лысый допросчик.
- Нет, что Вы, как можно! - ужаснулась Надя столь невинно, что Ермакову захотелось поаплодировать. - Я не обманываю. Нам обоим этого хотелось, но я не могу сказать, кто предложил первым. Прошло уже несколько недель, к тому же, я тогда не до конца оправилась от пережитого.
Судья уцепился за ниточку.
- То есть Вы были не в себе?
- Не настолько, чтобы не знать, чего хочу, а чего нет.
- Иными словами, соображали Вы вполне здраво? - сник собеседник.
- Да.
- А Ермаков?
- Тоже. По крайней мере, у меня не было повода в этом усомниться.
- Тогда почему вы не составили и не заверили Соглашение?
- Не видели необходимости.
Судья вконец опечалился, но не потерял надежду вытянуть что-нибудь, что позволит завтрашнему процессу не превратиться в клоунское представление.
Люди давно боятся лишний раз окинуть взглядом незнакомку или незнакомца на улице. Подать кому-то руку, чтоб помочь выбраться из транспорта, решаются только отчаянные смельчаки. Если двое каким-то чудом знакомятся (хотя, чаще не чудом, а через специальные сайты, впрочем, бывают настоящие случайности и даже романтические истории), обязательно подписывают соглашение-заявление об отсутствии претензий, касающихся секса. А лучше два - одно до, другое после, там и там подтверждается, что подписавший не имеет возражений и всё произойдёт/произошло по обоюдному согласию. Самым комичным раньше бывал момент обмена заявлениями, быстрый и нервный, ибо каждый боялся, что другой и выхватит свой экземпляр, и оставит себе "чужой". Когда бумажные заявления окончательно были вытеснены электронными - со сканированием отпечатков, автоматической отправкой и синхронизацией - стало не так интересно, зато спокойно.
Январь 2699 года
- Тоже будете кататься? - Надя присмотрелась к пассажиру. Интересно, сколько ему? Выглядит на тридцать, но это не показатель - сейчас на тридцать выглядят лет до семидесяти.
Позже она узнала, что ему сорок два. Молоденький. Про неё саму говорить нечего - всего-то тридцать семь, многие её воспринимают как дитя.
- Нет. Не умею. Мне захотелось прохлады, вот и пришёл сюда.
- На улице ещё прохладнее, - усмехнулась Надя, указав наверх. Через прозрачный потолок было видно, что непогода продолжает бушевать. Только из-за яростных порывов ветра снег не лежал на крыше единым непроницаемым слоем.
- Я не экстремал.
У него были русые или скорее светло-каштановые волосы, гладкие и без седины. Не то чтобы длинные, но и не совсем короткие, Надя окрестила их "свободными" - закрывают лоб, периодически падают на лицо. Худощавое телосложение, серые джинсы и синевато-чёрная рубашка с рукавами в три четверти - на музыканта этот человек смахивал больше, чем на врача. Его совершенно прямой нос хотелось назвать вздёрнутым, щёки были не худые, но подтянутые, под левым веком темнело крохотное родимое пятнышко. Серо-карие глаза не казались проницательными. Пока не начинали смотреть на тебя с интересом, и тогда становилось понятно, что обладателя глаз нелегко обмануть.
- Вас не смутит, если я постою тут? Могу отвернуться, если не хотите кататься при свидетеле.
- Не настолько плохо я катаюсь, чтоб смущаться. - Надя с изумлением услышала в собственном голосе кокетство и поспешила опять уставиться на свои ноги. Точнее, на свои коньки, несколько минут назад полученные из автомата.
Вот яркий пример разницы между ожиданиями от прогресса и реальностью. Коньки, что в ходу сейчас, практически не отличаются от коньков 21 или 20 века. Не потому, что не изобретено ничего нового. Изобретено. Коньки с магнитными лезвиями - вроде бы отличная штука: и нет опасности получить порез, и не нужно тратить деньги на создание ледового покрытия, достаточно обычной металлической площадки. Но эти проклятые магнитные лезвия могут среагировать на неожиданную электрическую помеху, подвести в плане балансировки веса или, чёрт бы их побрал, тупо взять и размагнититься. Технология совершенствовалась, становясь всё более надёжной, но сколько за это время было переломано рук и ног! В итоге стальные лезвия, способные нанести серьёзную травму, сочли меньшим злом в сравнении с неощутимыми для человека магнитными, способными в любой момент исчезнуть.
Будущее вообще было гораздо больше похоже на прошлое, чем мечтали предки. И чем боялись тоже. Например, лет пятьсот-шестьсот назад все жутко опасались перенаселения планеты. Нынче людей, конечно, предостаточно, однако количество не критичное, несколько веков держится примерно на одном уровне и не пересекает отметку в десять миллиардов. Наука, технологии решили проблему голода и нехватки пресной воды. Развито многократное использование ресурсов, переработка. Об окружающей среде заботятся всеми силами, и она неплохо себя чувствует - уж точно не хуже, чем в 21 веке, когда на каждом углу кричали, что ещё чуть-чуть и настанет всемирный кирдык.
Или взять транспорт. Те же пятьсот лет назад люди наверняка считали, что в 27 веке потомки будут вовсю бороздить космос и колонизировать далёкие галактики. А на практике дело не зашло дальше парочки пригодных для жизни планет, до которых добрались недавно, с немалым трудом; говорить об их колонизации рано. А на Земле нет ни телепортов, ни сверхскоростных "переносчиков", способных за считанные секунды либо минуты доставить с одного континента на другой. Виды топлива изменились, став экологически безопасными (ну или гораздо более безвредными), а виды транспорта остались прежними - автомобили, автобусы, поезда, самолёты... Нет, всё-таки кое-что преобразилось. Во-первых, скоростные характеристики значительно выросли, во-вторых, системы и технологии безопасности поднялись на высочайший уровень. Попади в сегодняшнюю... то есть вчерашнюю переделку самолёт образца прошлых веков, Надя и Сергей сейчас разговаривали бы не друг с другом, а с апостолом Петром.
Внезапно её прорвало. Руки затряслись, губы задрожали, и Надя обнаружила, что рыдает на плече у доктора.
Она не должна плакать. Ведь им всем, с первого дня учёбы, объясняли, что всякое может случиться, а позже, на работе, постоянно проводили инструктажи и тренировки. Но теория и безопасная практика - это одно, а неконтролируемая, реальная, смертельная опасность - совсем иное.
И вот она, как дура, ревёт, припав к незнакомому человеку. Спасибо, он не пытается нести банальщину а-ля "всё нормально", "всё хорошо" и "всё же обошлось".
Он дал ей возможность выплакаться. Не попытался отстраниться, хотя мог бы - опасаясь потенциальных исков. Даже погладил её по молочно-белым локонам.
И цвет, и кудри у Нади были свои, от природы, пускай многие не верили. Если врач напоминал рок-музыканта, то стюардесса походила на ребёнка. Фигура-то у неё была вполне взрослая, изящная и стройная (наверное, всё-таки существуют негласные стандарты для бортпроводниц). Да и лицо - молодое, хорошенькое, свежее, однако явно не детское, со строго отточёнными чертами. Но кудри решали всё, придавая окончательное и бесповоротное сходство с девочкой, которая пришла на садовский утренник, нарядившись принцессой. Вы так и представляли, как этой девочке мама накручивала волосы на бигуди, потом аккуратно разматывала, укладывала и любовалась.
Надя отлепилась от пассажира и выдала неловкую, извинительную ужимку.
- Прости. - С тем, чью рубашку "проплакала" насквозь, можно перейти на ты. - Я без претензий, честное слово.
- Я тоже. - Приятная у него улыбка. Очень приятная. - Меня, кстати, Сергеем зовут.
- А меня Надеждой.
- Прекрасное имя. Актуальное.
Она последний раз всхлипнула, вытерла глаза и по привычке чуть не нацепила на лицо бодрую улыбку. Но остановилась и улыбнулась просто по-человечески, нешироко и мягко. Потом встряхнулась - пора завязывать с хандрой.
- Так ты, значит, врач?
- Травматолог.
- О. То есть если я сейчас тут упаду, ты меня не только поднимешь, но и окажешь квалифицированную первую помощь?
- Я оставлю тебя лежать, минут на пятнадцать. При ушибах к пострадавшему обычно прикладывают лёд, а мы приложим пострадавшего ко льду.
- Сломаем систему? - рассмеялась Надя.
В смехе её не было ничего детского - женственность в чистом виде.
Отчётливо повеяло романтикой. Вопреки страхам и законам, влечение осталось неотъемлемой частью человеческой натуры; никто и не собирался с этим бороться. Однако теперь влечение занимает другую нишу - юридически к нему подходят очень осторожно, зато в личном плане чаще всего не придают особого значения.
Ныне на свете мало пар и ещё меньше официальных семей. Удивляться нечему: если один неосторожный взгляд может обернуться кучей неприятностей, естественно, что люди - в большинстве своём без того боящиеся показаться смешными, получить отказ - опасаются проявлять заинтересованность, эмоции, чувства. Мало кто от этого страдает, семья давно перестала быть главной ячейкой общества, поощряются и пропагандируются другие ценности - карьера, польза для окружающих и всего человечества, жизнь в своё удовольствие. Никто не выступает против семьи, любви и романтики, их даже никуда не задвигают, просто это всё загородили иные приоритеты, вышедшие вперёд.
Неимоверно снизилась рождаемость. Основная причина - повальное отсутствие спутников жизни. Есть те, кто готов найти партнёра чисто для совместного "создания", а порой и воспитания ребёнка; но многие не доходят до конца, испугавшись возможных юридических последствий или запутавшись в условиях, соглашениях, правилах и поправках. Женщинам не запрещают пользоваться услугами банков спермы, но и здесь имеются оговорки. В каждой стране мира приняты законы, суть коих сводится к следующему: если уж давать жизнь, то подходить к этому нужно ответственно, и надо сделать всё возможное, чтобы исключить любые проблемы. Посему потенциальная мать (как и отец-донор ранее) должна пройти полную диагностику состояния здоровья, в том числе психического, и доказать, что её финансовые возможности позволяют растить ребёнка. Обязательный пункт - рекомендательные письма от трёх человек, подтверждающих, что соискательница является кладезем добродетелей, то бишь обладает качествами, которые позволят ей быть хорошей матерью. Сколько пыла остужается этими условиями!
Если любая беременная попадётся на курении, употреблении алкоголя или наркотиков, её лишают всех выплат и пособий на ребёнка. Поймают второй раз - ребёнка изымают сразу после рождения, а женщину стерилизуют. Принудительную стерилизацию проходят также алкоголики и наркоманы, сорвавшиеся после первой реабилитации.
Сильных возмущений не возникает, ибо детей сотни лет не позиционируют аки главный смысл жизни и отраду в старости. Многодетные семьи теперь выставляются не как положительный пример, а как образец безответственности.
Зато усыновление всячески поощряется, и условия гораздо мягче; к слову, ещё в 22 веке удалось решить проблему сиротства в общемировом масштабе.
Естественно, остаются те, кто рожает. Вдобавок, продолжительность жизни в среднем по планете составляет 147 лет у мужчин и 155 лет у женщин. Посему от нехватки населения старушка Земля не страдает, людей насчитывается около 9,5 миллиардов.
Роды до 20 лет давно чрезвычайная редкость. Большинство женщин становятся матерями в возрасте от 40 до 60 лет. В СМИ, на киноэкранах и книжных страницах регулярно мелькают сюжеты о счастливых дамах, впервые познавших радость материнства на седьмом, восьмом, а то и девятом десятке. Показываются воодушевлённые лица, рассказываются трогательные истории. Немалое количество зрительниц и читательниц решает: "Чем я хуже? Я тоже так смогу! У меня ещё полно времени". Потом кто-то из них годиков в шестьдесят обращается к врачу, а врач всплёскивает руками: "Милая моя, бог с Вами! У Вас здоровье уже не то, куда Вам рожать?! Большой риск развития отклонений у ребёнка, и сами можете пострадать". "Но как же, доктор? Я же видела репортаж..." "Ну так случаи у всех разные. Кому-то здоровье позволяет, кому-то нет. Если Вам непременно хочется ребёнка, подумайте об усыновлении, мой Вам совет. Правда, сирот днём с огнём не сыщешь, а если найдётся кто, на него и до Вас очередь выстроилась. Есть ещё суррогатное материнство, но финансы нужны немалые; комиссию, опять же, пройти надо".
Март 2699 года
Судья сам отлично сознавал, что они занимаются даже не ерундой, а идиотизмом. Как бы рьяно законодательная система и общественность ни боролись с нарушениями, в том числе потенциальными, любому нормальному человеку будет понятно, что здесь преступления нет. Всё произошло по обоюдному согласию, ни один из участников не считает себя жертвой и не выдвигает обвинений. В конце концов, нигде не прописано, что Соглашение - обязательное условие.
Будь воля судьи, он бы распустил балаган и занялся чем-нибудь поважнее. Но выбора нет, он вынужден вести это дело. И он знает, что завтра на слушание набежит толпа журналистов. Потому надо постараться, чтоб суд не выглядел уж совершенно по-дурацки. Вот и приходится переливать из пустого в порожнее, задавать одни и те же глупые вопросы, чая найти спасительную мелочь-соломинку.
Он осведомился, "сколько половых актов случилось в ту ночь", - сначала у Ермакова, потом у Зайцевой.
Выдержка бортпроводницы сдалась и ушла покурить, Надя позволила себе съязвить:
- Вы полагаете, что у меня будет другой ответ?
Сергей, сжав губы в борьбе с подступающим смехом, начал старательно изучать пейзаж за окном.
В общем и целом врач жалел судью. Ясно: тот сам не рад ситуации и от него мало что зависит. Есть вещи, которые лучше попросту принять.
То, что Сергей считал некоторые порядки смехотворными, не значит, что он видел лучшую альтернативу. Раздражающие особенности системы, по мнению Ермакова, были меньшим из зол. Царствует маразм, но это маразм во спасение. Люди всегда, всегда впадали в крайности, и нынешние перегибы очень даже неплохи по сравнению, скажем, с инквизицией или мировой войной. Войн, между прочим, нет уже три века. Юную кровь нетрудно воспламенить, поджечь идеологией, но попробуйте-ка внушить сорока- или тем более пятидесятилетнему человеку, что он должен убивать и умирать ради некой благой цели. Повидавший жизнь вмиг разглядит за этой целью конкретный интерес, притом не свой, а чужой. Посему фанатизм - национальный, религиозный и прочий - постепенно остался в прошлом. Единственной объективной причиной для развязывания войн могла стать битва за действительно необходимые ресурсы - пресную воду, пригодные для сельского хозяйства земли. Однако ресурсов вполне хватает, ведь численность населения стабильна.
Земляне пока не освоили дальних планет, зато навели порядок на собственной. Те, кто мог и по-настоящему хотел иметь детей, становились родителями. У тех, кто не мог, был шанс усыновить/удочерить ребёнка. Если не получалось, никто не чувствовал себя ущербным. Достойную старость и всю необходимую помощь гарантировала государственная система. Отсутствие потомства не являлось поводом для насмешек, поучений или жалости. Каждому человеку давалась масса шансов расти, развивать свои способности и таланты, приносить пользу, жить разнообразными интересами. Наука, медицина, исследовательская деятельность, социальная сфера цвели буйным цветом.
Январь 2699 года
- Ты сам-то как? - спросила вдруг Надя. Они зашли в номер полминуты назад, и она вешала пуховик на плечики, чтобы убрать в шкаф (ещё один пример прошлого, актуального в будущем). - Тебе ж тоже было невесело. - Надя стряхнула с чёлки снежинки, от которых не спас капюшон. - Я хоть в теории была к такому готова, ты - нет. А вон какой спокойный.
- Разве плохо? - Свою куртку-пуховик Сергей швырнул в угол, не отводя взгляда от симпатичной гостьи.
Гостья покачала головой.
- Не плохо, да странно. Остальных пассажиров, не сомневаюсь, трясёт и колотит, к гадалке не ходи - приняли на грудь, чтоб успокоиться. А от тебя - не подумай, что жалуюсь, - ни выпивкой не пахнет, ни сигаретами.
Он отбросил нарочитую беспечность, но улыбка осталась.
- Меня завтра трясти будет, - тихо признался Сергей. - У меня всегда так: ум схватывает сразу, а эмоции опаздывают. - Он провёл рукой по Надиным кудряшкам, напоследок зажав одну между пальцами.
- Это, наверно, даже хорошо. - Надя положила ладонь на его запястье. - Особенно для врача.
У них была замечательная ночь, ни у кого и мысли не возникло о каких-то там обвинениях. Только вот Надя наивно поведала о своём амурном приключении подруге-коллеге, а подруга оказалась той ещё активисткой. По прибытии в Иркутск первым делом обратилась в полицию, написав заявление. Мол, Сергей Ермаков коварно воспользовался шоковым состоянием её подруги, "чтобы склонить к действиям сексуального характера, намеренно не обеспечив должной правовой безопасности".
Март 2699 года
- Извини, - сокрушённо выдохнула Надя, стоило им выйти из кабинета. - Я не представляла, что Лариска этак отчудит. И что всё зайдёт так далеко. Что всё так раскрутят.
"Раскрутят, - хмыкнул про себя Сергей. - Подходящее слово".
- Ничего. - Он усмехнулся. - То есть очень даже чего, но ты ни при чём.
- По-моему, судья и тот ни при чём. Завтра, говорят, журналистов набежит полный зал. Как считаешь, оно к лучшему или к худшему?
А в этой головке мозгов больше, чем кажется, не без удивления констатировал Ермаков. Надя определённо говорила о глобальном, соображая, что дело отнюдь не в них двоих.
- К лучшему, наверное. Ты хорошо выразилась - кто-то это дело раскрутил. Кто-то нагнал, вернее, нагонит завтра журналистов на заседание. Козлу понятно, что мы выиграем. Значит, кому-то выгодно это осветить.
Она лишь покивала, и Сергей ощутил лёгкую досаду - хотелось изложить свою версию до конца. Словно почувствовал это, Надя поинтересовалась:
- Зачем?
- Ну, - протянул довольный врач, - сейчас треть населения - люди старше ста сорока лет. Практически все остаются бодренькими до последнего дня, но бессмертных-то не завелось. И через десять с небольшим лет нас ждёт даже не демографическая яма, а демографически обрыв. Следом туда скатятся те, кому на данный момент от ста до ста сорока, затем те, кому от семидесяти до ста, и далее по списку. Так что надо поднимать рождаемость, возвращать семейные ценности и завязывать с сутяжничеством. - Он ожидал, что она вскинется, начнёт протестовать, вещать про свободу выбора и отсутствие какого-либо навязывания в современном обществе. Но она молчала. Не выглядела удивлённой. Выходит, понимает, что навязывание есть всегда, меняются только обстоятельства, цели и способы. Да, мозги у девушки однозначно имеются. - Идеологию, которой не один век, быстро не сменишь, во всяком случае, безболезненно; да и нынешнюю тенденцию надо ещё какое-то время сохранять. Но через сотню лет, думаю, семейные ценности плавно восторжествуют. Народу там останется миллионов эдак триста-четыреста - самое оно, чтоб снова рвануть вперёд и спастись от вымирания. Мы с тобой, полагаю, будем первой ласточкой в борьбе против исков без реального повода. - Он помолчал, но не дождался бурной реакции. - Что скажешь?
- Скажу, что хочу кофе, - спокойно ответила Надя. - Составишь мне компанию?