Если сегодня ехать на машине, то это будет минут двадцать.
Но тогда не было ни этой дороги, ни этих машин. Никаких не было.
Были кони, много коней. Дети ходили с ними в ночное, пасли, купали коней, пекли картошечку у костра, пили кумыс и слушали рассказы старших о взрослой жизни, растворяясь в этой ночи и погружая свои глазки в пламя огня , который таинственно что-то шептал, потрескивая, то ли о будущем, то ли о подвигах, настраивая их сердечки в один лад с этим Божественным миром под звездами.
Это летом.
Но была Зима.
Однажды, ближе к вечеру отец позвал сыновей.
-Маме нужен фельдшер. Кто поедет в Юлдыбай?
Я не могу, мне надо присмотреть за ней, сынки.
Сынков было двое. А мама вот-вот должна была родить или третьего, или дочь.
Для меня загадка - почему мой дед, директор школы в селе Матрай, обратился с этим к сыновьям, а не к родным или соседям, в этот зимний вечер 1930 года.
Младший Илгам, 5 лет:
-Ата, Алакая дашь?
Алакай - это не крестьянская лошадка, а огромный, вороной буденовский жеребец, из тех, что распределяли по домам, для постоя и ухода в помощь Красной Армии. Алакай и Илгам любили друг друга.
Конь был с норовом и не всех подпускал к себе, так что выбирал здесь этот гордый конь высоких кровей, а не человек.
- Конечно, сынок. Иди собирайся, а я пойду его запрягу. Возьми ружье, патроны, лампы, спички и полушубок.
-Ты, Киям, натаскай сена в сани.
Кажется, всё готово. Алакай запряжен в сани и оглядывается, что там происходит сзади?
Старший, Киям, видимо, сам был с норовом, в отличие от младшего, которые всегда мягче, поэтому конь в друзья выбрал младшего.
Дорога всего одна, и отец проводил сына только до околицы.
Поехали. 20 километров до Юлдыбая.
Для коня, на котором дед за зимнюю ночь мог проехать 70 километров до Орска, где иногда продавал мясо -это легко.
Приехал, когда было уже темно.
Разыскал фельдшерицу.
В Юлдыбае была большая больница и с дороги ее сразу видно, по рядам светящихся окон.
Фельдшерица:
-Сено есть?
-Есть.
-Ружье есть?
-Есть.
-Патроны?
-Есть.
-Лампы?
-Есть.
Как -будто какой-то священный ритуал сотворили.
Зажгли две керосиновые лампы, повесили их на оглобли и поехали.
Близко ли, далеко ли отъехали, но вот появились и они.
Волки.
Стая.
Сначала они просто смотрят. Автомобиль?
Именно для этого и две лампы, чтобы обмануть волков и выиграть время.
Я смеялся, когда мне это рассказывал отец.
Хотя вроде не до смеха. Что там на самом деле думали волки - неизвестно, но так думали люди. И поэтому прикидывались автомобилем
Алакай пока размеренно бежит, а волки, очухавшись, начинают преследовать, и в дело вступает вторая часть ритуала.
Когда волки приближаются, фельдшерица наматывает пуки соломы, поджигает и бросает их позади саней.
На какое-то время это отпугивает и остужает пыл волков.
Алакай спокойно бежит.
Когда сено перестает действовать, в дело вступает ружье.
Стреляет фельдшерица. Мужик держит вожжи.
Куда она стреляет?
Да куда угодно, лишь бы не по волкам.
Если ранить волка, как говорил отец, они, почуяв кровь, звереют и уже ничего не боятся.
А у тебя не пулемет, а одноствольная берданка, из которой надо еще попасть по движущейся мишени, и не в тире, а из саней, которые сами могут "выстрелить" тебя к волкам, на ухабе. Поэтому только в воздух.
Выстрелы являются последней частью ритуала и сигналом для Алакая. Потому что кнута у маленького героя не было.
Зачем любви нужен кнут?
Алакай сам врубает всю свою буденовскую мощь, это великолепие красоты и силы. Только держись, чтобы тебя не сдуло ветром. И, разогнавшись, так и влетает в Матрай, под ружейный салют и лай собак.
Матрай дымит трубами, как-будто это большой корабль с белыми надстройками изб, иллюминаторами желтых окон и мачтами мечети, плывет среди гор.
Величаво и неторопливо во времени.
Над ним звезды.
Какая-то падает на землю, и на корабле раздается детский крик.
Это кричит девочка. Юнга, ступившая на борт корабля.
Ее назвали Серенада.
Через 13 лет этот мальчик пойдет защищать свою Родину и у него уже будет пулемет.
Пулемет будет в танке, а танк дойдет до Праги, под гром Победы.
А эти звезды из детского ночного упадут ему на грудь и погоны.