Высшая школа им. Пятницы, 13. Чувство ежа
Пролог
Музыка оборвалась внезапно.
Страхом.
Взвизгом струн.
Мсье Жан распахнул глаза и подскочил с кресла, словно его подбросило. Уставился в плазменный экран.
Там, на экране, его перепуганная насмерть дочь закрывалась гитарой... от чего?!
Мсье Жан не глядя щелкнул пультом, который так и держал в руке. Экран разделился на восемь картинок, но ни одна камера не показала - что. Или кто. И донжон... донжон молчал. Он впустил чужака?!
А девочка со всхлипом вдохнула и закричала.
Тогда мсье Жан отбросил пульт и побежал. Дверь, темная лестница...
"Почему не зажигается свет? Эй, проснись же! -- мсье Жан на бегу ударил рукой по стене. -- Франсуа!"
Замок сонно заворчал, замигали лампы под потолком. Медленно, как в кошмарном сне, начала открываться дверь, зашевелились тени по углам. Под ногами сдавленно пискнуло.
Что за чертовщина?!
-- Рауль! Бернард! -- позвал мсье Жан вслух, толкая так и не открывшуюся дверь... и чуть не покатился кубарем. Дверь перегородил труп волка.
Рауль. Остекленевшие глаза, осыпавшийся мех, иссохшее тело.
Мсье Жан зарычал. Он знал, кто это сделал. Уже - знал. Только бы успеть!..
Он перепрыгнул тело верного слуги, -- потом он похоронит Рауля и поплачет над могилой, -- и с разбегу влетел в стену, ни мгновения не сомневаясь: замок проснулся и пропустит хозяина.
Он не ошибся.
За полсекунды до того, как мсье Жан разбился бы о камень, кладка дрогнула и замерцала. На этот раз вместо широкого светлого коридора Франсуа открыл узкий, полный вязкого тумана лаз. Через этот туман приходилось продираться, теряя драгоценные мгновения.
Мсье Жан снова зарычал. Громко, так что донжон вздрогнул: чужак не сбежит, но отвлечется хоть на миг. Этого мига должно хватить, обязано!.. Франсуа, старый дурень, как ты мог проспать?! Да убери ж ты этот проклятый туман!
Туман исчез, стена тоже, и мсье Жан по инерции пролетел еще несколько шагов - озираясь в поисках дочери и рыча; в его руке возник пистолет со взведенным курком...
Она была жива. Слава тебе, Господи! В руках проклятого ублюдка, с серебряной струной вокруг тонкой шеи, почти в обмороке, но жива!
-- Отпусти ее, ублюдок, -- потребовал мсье Жан, с трудом заставляя голос звучать по-человечески.
Ублюдок - старый знакомый, синьор Канова -- сверкнул безумными глазами и чуть натянул струну, на концах которой болтались обломки гитары. Той самой гитары, которую мсье Жан подарил дочери на шестнадцатилетие. Той самой гитары, за которой синьор Канова охотился вот уже сколько?.. неважно. И что мсье Жан недооценил его - тоже уже неважно. Ничто не имеет значения, кроме жизни его дочери. А она побледнела еще сильнее, из-под волос на висок стекла струйка крови. Похоже, ублюдок разбил гитару о ее же голову. Дважды мертвый ублюдок.
-- Поклянешься отпустить меня и не причинять вреда - отпущу.
Канова сдул падающую на глаза каштановую прядь и растянул губы в улыбке. Стеклянистые глаза и острые зубы резко противоречили внешности чувственно-романтичного красавца. Впрочем, и голос его не казался мсье Жану бархатным, даром что женщины поголовно сходили от него с ума. Все женщины, но не его дочь. Она не поверила обману.
-- Если ты отпустишь ее прямо сейчас, живой, и поклянешься своей душой и жизнью никогда не трогать ее - сможешь уйти. В этом случае клянусь: ни я, ни мои вассалы не тронем тебя.
Вместо ответа ублюдок засмеялся. Резко, хрипло.
-- Душой? Да запросто!.. -- смех так же резко перешел во всхлип, из стеклянных глаз потекли слезы. -- Душой и жизнью, видит Господь, клянусь никогда не трогать твою девчонку! Сдалась она мне! И да провалишься ты в ад...
Он толкнул девочку прямо в руки мсье Жану, отбросил обломки гитары и тенью вскочил на подоконник музыкального салона. Мсье Жан поймал дочь на руки, краем глаза увидел, как Канова прыгает из окна - что ему третий этаж, самом-то деле.
Донжон разочарованно заскрипел дверьми, внизу, в саду, злобно завыли.
Проснулись.
Франсуа тоже проснулся. Возник на пороге, виновато комкая колпак и глядя искоса. Тяжело вздохнул.
-- Что стоишь? Неси спирт и бинты, зови... - он не стал продолжать, все равно Франсуа уже исчез, чтобы через миг появиться рядом с кроватью в комнате дочери.
Сам мсье Жан оказался там еще раньше - на этот раз донжон открыл нормальный переход, безо всяких туманов, даже без единой пылинки, разве что плаката "прости, хозяин, я так больше не буду", не вывесил.
Укладывая потерявшую сознание дочь на чистейшие, прокипяченные простыни и промокая рану на голове проспиртованным бинтом, мсье Жан вздохнул. Такой плакат надо было бы вешать ему, старому дураку. Мог бы догадаться, что синьор Канова придет за гитарой, несмотря на охрану, сигнализацию и риск нарваться на самого мсье Жана. Должен был догадаться! Дурное дело - считать противника глупее или слабее себя.
Постарел.
Замшел.
Позволил себе расслабиться.
Оставил девочку наедине с гитарой.
Мало ли, что ей удобнее репетировать одной? А ведь она так сияла в предвкушении концерта! Для нее музыка - жизнь и счастье. А для него, старика, счастье - ее музыка и ее жизнь. И ее улыбка. Ох, дочка...
В комнату неслышно вошла Рошель, ничего не спрашивая, присела рядом с девочкой, положила руку ей на лоб. Нахмурилась.
-- У мадемуазель шок, монсеньор. Сотрясение не сильное, рана неглубокая, но вот психическая травма...
Мсье Жан мысленно выругался и представил, что он сотворит с ублюдком Кановой. Поклялся его не трогать? Ерунда. Не обязательно делать это самому или поручать вассалам. Итальянец многим насолил, так что довольно будет всего лишь кому-то немножко помочь, чуть подтолкнуть - и дело сделано, а клятва соблюдена.
Вот только синьор Канова не дурнее и клятву давал такую же. А его девочка - слишком легкая добыча, даже несмотря на всю защиту и охрану замка в Лиможе. Она - всего лишь человек, а люди так хрупки.
-- Ты справишься, Рошель.
Мсье Жан кивком ответил на поклон юной еврейки и строго посмотрел на Франсуа: тот подобрался к кровати и сочувственно гладил девочку по волосам. Его морщинистое лицо сморщилось еще больше, словно он сейчас разрыдается.
-- Иди займись делом, Франсуа. Надо подготовить похороны Рауля.
Франсуа очень горестно шмыгнул носом и испарился. А мсье Жан, оставив дочь под присмотром Рошель, вышел в холл и взялся за телефон. Он совершенно точно знал, как можно уберечь дочку от безумного итальянца.
Ему ответили на втором гудке, словно ждали. Хотя голос был удивленный.
-- Мсье Жан?
-- Да, мадемуазель Феличе, это я.
-- Неужели вы решились пригласить меня на ваш маленький концерт? -- на том конце линии насмешливо хмыкнули.
-- Концерт не состоится, так что я даже не прошу прощения за недостаток галантности.
-- Ах уж эти французы... переходите к делу, мсье Жан. Ни за что не поверю, что вы звоните мне через столько лет исключительно ради удовольствия слышать мой прекрасный голос.
-- Вы, как всегда, образчик проницательности, мадемуазель Феличе. У меня к вам просьба. Очень серьезная просьба, и мне нужно ваше обещание, что о ней никто не узнает.
На том конце линии помолчали несколько мгновений и совсем другим тоном ответили:
-- Обещаю. И сделаю все, что в моих силах, мсье Жан.
Глава 1, в которой дракон заходит на посадку перед школой, а мафия распределяет роли
Война началась ровно в девять утра первого сентября. Именно тогда десятому "А" и лично его величеству Дону объявили, что с первого курса училища их -- элитный, гуманитарный класс! -- объединяют с классом "Б". Спортивным. Пролетарским.
Но хуже того, с классом поцанов!
-- Господин Горский! -- глянув на его величество, классная ткнула указкой в Мишу Поца, кадавра неудовлетворенного морально, в тельнике под белой полиэстеровой рубашечкой и в ворованном голубом берете на шатенистой, чесаной на прямой пробор, башке. -- Извольте поздороваться с однокурсниками!
Демонстративно посмотревшись в собственные зеркально-лаковые ботинки и понюхав розовый бутон в петлице, Дон со светской улыбочкой протянул руку Поцу. И тут же глянул вниз, на плохо почищенные поцовы берцы.
-- Рад вас приветствовать в моем классе, господин Поц... э... Шпильман.
Поц гнусно ухмыльнулся, и, бормоча что-то типа-вежливое насчет "поглядим еще, чей класс", протянул граблю в ответ и сжал. Со всей дури. Грабля была мытая по случаю первого сентября, но с траурными каемками под ногтями и набитыми костяшками. Развлекался все лето, пролетарий.
Дон ухмыляться, тем более гнусно, не стал, невместно нашему величеству. И поцову граблю сжал несильно, но правильно, как Сенсей учил. Что, Поц, все еще думаешь, что художник -- это сопля, которую можно и нужно намотать на гусеницы? Ну-ну.
Поц слегка сбледнул, что несомненно его украсило.
Дон улыбнулся:
-- Надеюсь, мы будем жить дружно в моем классе.
Поц молчал, даже не кивал.
Дон сжал руку чуть сильнее и улыбнулся еще приветливее. Мол, так будем жить дружно?
Поц, наконец, кивнул и выдавил из себя кривую улыбочку. Обещающую такую. Танки и ковровые бомбардировки обещающую.
Что ж. Когда на летних экзаменах при переходе из средней школы в высшую вылетело восемь человек из двадцати в классе "А" и десять из двадцати трех в классе "Б", уже было понятно: что-то неладно в Датском королевстве. В прошлые годы вылетало по двое-трое, не больше. Правда, Дон надеялся, что в их класс, то есть группу, все равно никого добирать не будут. В конце концов, традиции важнее, чем какие-то там квоты и распоряжения РОНО. Однако...
Однако, нежданчик случился, и придется как-то уживаться с Поцом.
Классная тем временем щебетала что-то радостное о подготовке к посвящению в студенты, о новых предметах и полевой практике, о расписании индивидуальных занятий и успехах ее бывших учеников, ныне студентах престижных колледжей. Упомянула и Ахмета, поступившего в медицинский. Ахмета, друга и дезертира с поля боя. Он-то как раз не пролетел с экзаменами, а просто ушел. Душа потребовала медицины. Без него в ядре безобразия осталось всего трое: сам Даниил, он же Дон и король-солнце, Ромка -- опора трона и гарант мирного урегулирования, и Кир -- канцлер, казначей, стратег и вообще Арман Дюплесси.
Мало.
Плохо.
У Поца по-прежнему четверо в основной свите, на фига им какие-то левые колледжи и тем более университеты? Они после училища всем гуртом служить пойдут. В доблестную Российскую. В спецназ. Вон уже и тельники напялили. Особенно хорош тельник на Эрике -- истинном арийце, красавце нордическом, белобрысом, безмозглом. Зато какая улыбка! Все крокодилы обзавидуются! Поц рядом с ним ну чистый Адольф Шикльгрубер, только усиков не хватает. Зато берет надел. Голубой. Брательников. Еще есть Витька, грубый и в глубине души прекрасный. Наверное. Был бы, окажись в другом классе. Остальные двое -- тоже те еще личности, братцы-акробатцы Димон и Колян. Потомственные сантехники. Еще дед Димона-Коляна деду Дона канализацию прочищал и водки за услуги требовал.
А нам придется брать четвертого в ядро. Иначе -- вопиющий дисбаланс. Но кого?
Дон еще раз оглядел класс. Народу-то много, целых двадцать пять человек вместо привычных двадцати одного, но из них тринадцать -- бывшие бешки, пролетарии. Из ашек остались лишь Марат, тип мутноватый, да Сашка - рыба-сдохухоль. Проблема с кадрами у нас, дорогие доны!
Так что пока, на первом уроке болтологии о мире и дружбе, Дон сел один. На привычную вторую парту в левом ряду. Марат сделал было попытку подсесть, но, встретив хмурый взгляд, ушел дальше, на последнюю, за Киром и Ромкой. А Дон, делая вид, что слушает, рисовал классную -- ему так лучше думалось.
Рисовал он традиционно ее же, самую классную из всех классных, Фелициату Казимировну, если попросту - Фильку. Она со средней школы вела у класса "А" литературу с историей, а заодно половину спецпредметов.
Каждый учебный год начинался с того, что в конце первого урока Дон преподносил Фильке ее портрет. Сегодня она была Фемидой: с завязанными глазами и безменом в руках. Зато -- молодая, всего-то лет двадцать пять на вид, и красивая. Не яркая, и грудь размера всего лишь второго, но было в ней что-то такое, опасное и манящее. Если б Филька не придерживалась строгого правила "с учениками ни-ни" и не водила хороводы с Сенсеем, Дон бы ее трахнул, и плевать, сколько там ей на самом деле.
Именно это он в портрет и вложил. Женщины любят быть желанными, что бы по этому поводу не говорили вслух.
А Филька продолжала о сложной обстановке в Питере, скором визите упырей- проверяющих из РОНО, о необходимости взаимопонимания и взаимодействия между группами, потом перешла к соревнованию между Питерской и Московской школами по волейболу, театральному фестивалю и драмкружку -- звала бывших бешек присоединяться и участвовать в полноценной, интересной и полезной общественной жизни... скукота.
Скукота закончилась минут через десять. Сначала под окнами раздался рык дракона, заходящего на посадку. По одному только звуку Дон точно определил новую зверюгу и даже выглянул в окно: кого это занесло к школе? Никак, новый препод выеживается? Или кто-то с четвертого курса опаздывает? Четверокурсники - почти дембели, им расписание не писано, а выпендриваться сам бог велел.
Дракон припарковался аккурат между метлой Алинки с третьего биологического и хряком Натали, тоже с биологического, но уже аспирантки-преподши. Тоже еще, поклонница Булгакова, нарисовала на кожухе байка пятак и воображает себя ведьмой летучей! Алинка и то больше похожа, даром что на ее скутере вообще ничего не нарисовано. Она сама по себе ведьма и скутер у нее - натуральная метла хоть в профиль, хоть анфас.
Дон хмыкнул - тихонько, он же вежливый студент! -- и вернулся к разглядыванию дракона и его владельца. Дракон был хорош. Харлей этого года, на пять сотен лошадок. Умереть от зависти! А его владелец оказался никаким не преподом, даже не старшекурсником. Лет шестнадцать, не больше семнадцати. Волосы темные, в хвост, черная мотоциклетная куртка, черный же шлем в руках. Лица с третьего этажа было не разглядеть, но Дон все равно записал новенького во фраера и мажоры. Ибо если опаздываешь - ты не король, какой бы там байк под тобой ни рычал.
Записал, отметил себе глянуть на перемене, что за новичок и куда его определили, и забыл. Рисовать Фильку все равно было интереснее.
Зря забыл, как оказалось. Потому что через минуту дверь в класс открылась и на пороге возник он же, фраер и мажор.
Извинился перед Филькой, заработал укоризненный взгляд, оглядел класс...
На мрачной, в самый раз господарю Владу свет Цепешу, физиономии отразилось сначала неподдельное изумление, потом откровенный ужас пополам с брезгливостью, -- это господарь-воевода увидали Мишу и поцанят, -- а затем морда снова стала каменной. То есть для всех прочих она как была, так и осталась каменной, но не для художника.
Дон даже посочувствовал фраеру. Еще бы. Приходишь ты на первый курс училища - элитного, для гениев, покруче Строгановки и Мухи вместе взятых, да что там, даже в Сорбонне такому не учат! - и видишь линию фронта ровно посреди класса. Ну или Берлинскую Стену. Справа -- голодранцы-пролетарии, то есть бешки. Одеты кто во что горазд, но с преобладанием тельников и камуфла у парней и миниюбчонок у девчонок. На камчатке -- царь мусорной горы, усиков только не хватает, в окружении бойцов кирпичноликих.
Слева -- семья Альфа, все семь парней как один в строгих черных костюмах, при галстуках и в начищенных туфлях, пятеро девчонок -- в длинных платьях, с умеренным макияжем и при прическах. На тронном месте, как положено, дон коза-ностры: костюмчик от Хьюго Босса, очки-хамелеоны, розовый бутон в петлице, перстень-печатка и характерный сицилийский нос для полноты образа.
А посреди -- демаркационная линия.
И юно-прекрасная училка, не взятая в киллеры по зрению, которая холодной войны в упор не видит. Вроде как: разбирайтесь сами, дети, а меня позовете трупы убирать. Если сами не закопаете, не зря же я вас учила?
Прежде чем улыбнуться новенькому, Дон выжидал ровно три секунды: одна -- на осмотр достопримечательностей, вторая -- на правильный выбор стороны, третья -- на осознание отсутствия выбора как такового. На четвертой Дон снял с соседнего стула кожаный портфель и улыбнулся. Искренне, кстати. И не скрывая восхищения образом.
Борджиа!
Морда мрачная, рубаха белая с широкими рукавами и в кружевах, -- вполне себе мужская и аутентичная, кстати, такая стоит баксов триста, -- джинсы черные и узкие, такие на кавалерийские ножки не наденешь, и пояс -- бычьей кожи, сантиметров восемь, с тиснением и клепками. Красава, чистый Чезаре Борджиа! Или Цезарио. А что, вполне себе шекспировский вариант. Морда, при всей мрачности, красивая, черты тонкие, и выпендривается на славу.
Один вопрос, эта красава чисто декоративная чихуа-хуа или драться умеет? Судя по мышцам и пластике, должен бы. Но черт же их знает, этих выпендрежников.
Справа гоготнули. Судя по гнусности -- не иначе, высказался лично Поц. Новенький на гогот и ухом не повел, повел бровью, этак лениво, мол, что там за левретка тявкает? Все это -- строго не поворачивая головы, а глядя в упор на Дона. И ему улыбнулся, так же явно искренне, хоть и мрачновато.
-- Присаживайтесь, господин, э...
-- Морена, -- подсказал новенький.
-- Морена, -- закончил Дон. Подождал, пока красава сядет и уберет под стол рюкзак, протянул руку: -- Даниил Горский. Можно просто Дон.
Парень ответил на пожатие. Крепкая такая оказалась ладонь, холодная.
-- Леон.
Задрав бровь, Дон оглядел его еще раз и спросил:
-- А очки где?
-- Есть же границы выпендру, -- фыркнул новичок.
-- Нет, -- уверенно сказал Дон, и так же уверенно добавил: -- Будешь Цезарио. Фехтовать умеешь?
Леон мотнул головой, явно имея в виду как Цезарио, так и фехтование.
-- Ничего, научишься, Цезарио. Еще только Оливию тебе найдем...
Дон бросил взгляд на первую парту, где сидела Маринка. Она сегодня надела платье всех оттенков синего и убрала каштановые кудри в двойную косу а-ля Тимошенко. В отличие от Тимошенко, ей шло.
Вот где настоящая Оливия! Но Фильку, если уперлась, целое стадо баранов не переупрямит.
-- Я не актер, -- буркнул новенький уже явно недовольно.
-- Это пройдет. Слушай, Леон, нам нужен Цезарио. Не Поца же брать. Ты себе представляешь Поца в "Двенадцатой ночи"?
Дан кинул брезгливый взгляд в правую сторону класса.
-- Вполне, -- уверенно заявил тот и ухмыльнулся. -- А что? Вполне себе римейк. Место действия -- колхоз имени Ильича.
-- Не ходи на площадь Ильича, -- тихо напел Дон.
Намекнуть, что постановка Шекспира в традициях самого Шекспира куда круче колхозного римейка и продолжить проверку новенького на профпригодность ему помешал стук указки. Филька умела стучать так, что зубы сводило. Этого стука даже директриса не переносила. Пришлось снова сделать вид, что внимательно слушает, и продолжить рисовать -- все, что Филька могла сказать про студенческую жизнь, драмкружок и прочая, он и так знал. Политинформация-то проводилась для бешек, привыкших к вольнице и раздолбайству. Ох и наплачется с ними Филька! А нечего было объединять интеллигенцию с пролетариатом. Подумаешь, в этом году после девятого класса в Альфе осталась лишь половина! Курс из двенадцати человек все равно лучше, чем из двенадцати человек и тринадцати пролетариев. Меньше народу - больше кислороду! У бешек на первом же занятии по психологии или социологии мозги расплавятся.
А Филька как раз объясняла бешкам, что им необязательно посещать все спецкурсы факультета Альфа: экономику, иностранную литературу и все прочее интересное. Даже на историю Петербурга и НЛП могут не ходить. Собственно, тут до Дона и дошло, с чего вдруг на их курсе смешали несмешиваемое. Все же просто: бешками пожертвовали в пользу Альфа. Добрать гуманитарный курс после девятого класса новичками невозможно, в Высшей Школе N13 или учишься с самого начала, или не учишься вообще... ну да, исключения бывают, вот одно, рядом сидит. Хотя наверняка из такой же спецшколы полного цикла, только московской или казанской, а то и пражской, с такой-то фамилией.
Бешкам же оставили естественные науки по паре часов в неделю, физподготовку во всех ее проявлениях, ОБЖ, минимум психологии, кое-что из обществознания -- и катитесь колбаской в свою доблестную Российскую. Так проще, чем объяснять упырям из РОНО, почему нельзя просто добрать обе группы левым народом.
Вот только госпожа директриса не учла разлагающего влияния всяких Поцов, которым делать будет не хрен, кроме как наводить свои порядки. Ладно. В конце концов, кто такой этот Поц? Прыщ на ровном месте. А Дон сделает из бешек нормальных людей, им же на пользу пойдет.
Размышления не мешали ему рисовать. Сначала Фелициату свет Казимировну, самую классную из всех классных, а потом -- Леона.
Искоса глянув на него минуты через три, Дон обнаружил замечательный факт: этот павлин-мавлин дрых. С каменно-внимательной мордой, с открытыми глазами, но дрых. Придурок? Прийти на новое место и проспать все на свете. Не для него Филька тут распинается о посвящении в студенты, что ли? Все прочие-то в курсе, что за веселуха их ждет под конец октября.
Цезарио, натуральный Цезарио. Такой же павлин.
Вот в виде павлина на жердочке Дон его и нарисовал. Лицо в профиль, чуть утрировав черты и придав им птичье выражение, и небрежными штрихами сонно распущенный хвост и крылья. Получилось ничего так, похоже. Правда, он даже на шарже вышел до бесстыдства красивым. Интересно будет его потом еще нарисовать, лицо такое, выразительное, и образ... нет, образы - если присмотреться, интересный парнишка, многослойный. Хоть и дрыхнет, сурок сурком, даже себя в виде павлина проспал.
Но снова рисовать Леона -- потом.
А прямо сейчас внимания требовал Поц. Судя по довольным мордам свиты, он уже запланировал пакость. И если эту пакость не пресечь в зародыше, не видать им спокойного учебного года.
Пришлось перед переменой посылать ему записку с приглашением на сеновал. То есть -- на стадион, к седьмому уроку, чисто на спортивные состязания. Призовая игра, победитель получает все.
Поц прочитал, ухмыльнулся и показал, как откручивает кому-то голову, а потом топчет берцами.
Дон на это даже бровь не поднял: пошло, скучно. Сплясал бы Поц цыганочку, и то было бы веселее.
Зато в классе снова началось шушуканье. Господа, похоже, делали ставки, а принимал их Марат. Ну что ж, оно и к лучшему -- не стоит брать Марата в ядро. Лучше втроем, но чтобы все -- как один, и без вопросов. Подумаешь, на Дона придется двое и на Ромку двое. Справимся.
Потом. После занятий.
А на перемене была романтичная встреча герцога с несостоявшейся Оливией. Ну да, Дон -- герцог Орсино, чего такого? Не Цезарио же ему играть, с его-то сицилийским носом.
Маринка, едва прозвенел звонок, повесилась ему на шею и задрыгала ногами. Дон подхватил ее на руки, покружил, она радостно повизжала и спросила, пойдут ли они сегодня танцевать самбу?
-- Самбу завтра, моя прелесть. Сегодня у нас Олимпиада.
Маринка презрительно поглядела на выходящего из аудитории Поца, фыркнула и поцеловала Дона. Взасос и напоказ, мол, нишкните все, я тут королева.
Собственно, именно поцелуями они и занимались всю оставшуюся перемену, за исключением последней минуты. Ее как раз хватило, чтобы прилепить жвачкой на доску альбомный лист с павлином-мавлином. Без подписи - кто не проспал, тот в авторстве не ошибется.
Глава 2, в которой рассматриваются аспекты дипломатической и подрывной деятельности
За входящим в класс новичком наблюдали все, и ашки, и бешки. Что ж, возможный первый шаг к объединению нации -- дружим против новенького. Теперь вопрос, как он себя поведет?
Сказать по чести, симпатии Дона были всецело на стороне павлина. Хорошая птица, правильная. Хвост опять-таки красивый. Не камуфло. Лишь бы сориентировался в обстановке.
Повел он себя правильно, Дон даже не ожидал, что настолько. Для начала, сразу уловил и настроение группы, и предмет их интереса. Глянул на доску, подошел ближе, несколько секунд рассматривал. Дон все это время сидел на Маришиной первой парте, играя карандашом. А Леон у него карандаш попросил. Вежливо и спокойно. С улыбкой спросил, можно ли дополнить рисунок на свой вкус?
Само собой, Дон кивнул. Гогот справа сзади он проигнорировал, как и комментарии похабно-тупого свойства.
А Леон в несколько штрихов подредактировал павлина и нарисовал вторую птицу. Довольно схематично, но явно небездарно. Получились Сирин и Алконост -- ночь и солнце, убедительный и красивый контраст. Алконост с его собственным лицом Дона особенно порадовал. Похоже вышло.
-- Неплохо рисуешь, Леон. Учился в художке или самородок?
-- Самовыродок, -- ухмыльнулся новичок. Приложил руку к груди и раскланялся.
Большая часть класса заржала, вполне себе одобрительно, один Поц отпустил еще что-то похабное насчет новой подстилки дона Хачика. Впрочем, и это тоже Дон пропустил мимо ушей. Собака лает, караван идет.
-- Мистер Совершенство, -- в тон Леону хмыкнул Дон. -- Случаем, не мейд ин Чина?
-- Мейд ин Раша. Гарантия два года, -- голосом киборга сказал Леон. -- В случае механических повреждений обратитесь в сервисную службу.
И заржал. Дон тоже. Обнял новичка за плечи и повел к своей парте, на уже законное место.
Вторым уроком была анатомия. Хороший урок, полезный. Правда, все что сейчас толкала Натали, -- владелица байка с пятачком, -- Дон выучил еще лет пару назад. Он же художник, а не маляр!
Сосед тоже был если не художник, так пофигист - не выказывал особого интереса ни к анатомии в целом, ни к анатомии Натали в частности.
Вот и отлично. Раз Дон берет павлина в ядро безобразия, надо хоть узнать, чем тот дышит. Стоило бы, конечно, посоветоваться хотя бы с Арманом Дюплесси, но Дон привык доверять себе. Иначе грош ему цена, как дону. Типа -- профнепригодность.
-- Ты откуда, Морена? -- спросил для затравки.
-- Из Москвы, -- откликнулся тот шепотом.
-- А почему фамилиё испанское?
-- По отцу. Он вообще-то француз, но испанского происхождения.
-- И по-французски говоришь?
-- Говорю. Но так... средне, знаешь.
-- Люблю французский. Жаль, у нас он только факультативно, хрен все успеешь... -- Было крайне интересно, как Леон попал в спецшколу, куда с улицы не берут, но это потом, успеется. Сначала самое важное. -- А что кроме французского и пристойного рисования у тебя в активе?
Леон пожал плечами.
-- Гитара.
Неправильный ответ, подумал Дон. Декоративная чихуа-хуа в семье тоже нужна, но не сегодня. Попробуем еще раз.
-- Драться умеешь? -- недвусмысленно кивнул на поцанят.
-- Умею. -- Новичок хищно усмехнулся, став похож на настоящего Хуана Морену. -- Совсем другое дело же! -- Когда?
-- Сегодня, седьмой урок, на стадионе. Олимпиада у нас. -- Прищурился, глянул Леону в глаза. -- Без выпендра. Поцанята дерутся всерьез и нечестно, так что если тебе дороги руки, бей сразу наповал или стой в стороне. Выбирать сейчас.
-- Седьмой, на стадионе, -- кивнул новичок.
Дон под столом пожал ему руку и вернулся все же к анатомии. И так Натали уже раз на них покосилась. На второй можно и прыщами покрыться, были уже прецеденты.
Кира и Ромку он обрадовал на перемене. У нас, сказал, пополнение. Берем павлина на Олимпиаду, выстоит -- честь ему и хвала.
-- Почему не Марата? -- спросил Ромка, почесывая прилизанные гелем русые кудри.
Выглядел он в костюме, надо сказать, презабавно. С его-то сложением кузнеца и благородным рязанским профилем! Зато -- ногти чистые и отполированные, выбрит под шелк, туфли сияют, рубашка даже после второго урока -- как снег. Очки даже темные надел. Мафия как она есть!
-- Потому что место букмекера не на арене, -- пожал плечами Кир.
В отличие от Ромки, Кирюха был мелким, жилистым и невзрачным. На нем и пиджак сидел, как гимнастерка, и лаковые туфли походили на сапоги. Зато сенсей обещал ему через год место ассистента, как лучшему ученику, а в Плешку он уже набрал высший балл, даром что закончил только девять классов. Мог бы сдать экстерном за десятый-одиннадцатый и уже учиться в ВУЗе, но не стал. Сказал, Плешка не убежит, а вот такой литературы, как дает Филька, там точно нет. Такая литература не всем филологам достается. И остался в альма-матер бамбук курить и тренировать на Поце навыки дипломатии.
До конца занятий обошлось почти без инцидентов. Почти -- потому что перед физрой Ариец ущипнул за задницу Лизку, схлопотал по физии, обозвал ее сучкой, схлопотал по физии еще раз, замахнулся...
Его руку перехватил Ромка, а Дон скомандовал:
-- Брек! Лиза, душа моя, не убивай этого придурка, он еще маленький. Сам не понимает, что творит.
Лизка буркнула что-то насчет галантного Тангейзера и вообще Вертера, которого топить -- только водоемы отравлять; вильнула роскошной задницей и ушла к Маринке шушукаться о парнях.
Ариец честно не понял, о чем это она, но искренне восхитился. Он и ущипнул-то ее наверняка от восторга, только вот беда, Лизка уже давно выросла, а Ариец так во втором классе и застрял. Бедолага.
Как следует посочувствовать Арийцу не дал физрук, он же Твердохлебов Михаил Маркович. Ровно со звонком на третий урок -- к парам, курсам и прочим атрибутам училища Дон пока не привык - нарисовался посреди стадиона, гаркнул хриплым басом:
-- Становись! Смир-рна!
Выстроились. Альфа слева, Бета - справа. Не смешивая рядов. Бешки позадирали носы и глядели на семью Альфа свысока. Как будто рост и ширина плеч - самое важное в этой жизни.
Как же. Размечтались об забор. Кто из этих дылд стоеросовых сумеет уложить на травку товарища Твердохлебова? Правильно, никто. И плевать, что сей лысый кряжистый пень на полголовы ниже Поца.
А пень оглядел оба класса, не вынимая изо рта своей неизменной зубочистки, хмыкнул в усы и скомандовал пробежку. Кружок, для разминки.
Интересно, явится ли Твердохлебов на Олимпийские игры на седьмом уроке. И что будет делать с демаркационной линией прямо сейчас?
Демаркационную линию товарищ Твердохлебов проигнорировал. Роздал всему классу дрыны и обрадовал, что этот учебный год они начинают с освоения древней славянской гимнастики. И что к концу октября они все должны владеть этим дрыном лучше, чем собственными руками.
-- Шаолинь, елы, -- буркнул павлин-мавлин, разглядывая двухметровую осиновую дуру.
Во взгляде его так явственно читалось все, что он думает об этом дурдоме, что Дон едва не заржал в голос. О сколько вам открытий чудных!..
Однако упражнения павлин делал на совесть, и вообще выглядел достойно даже на фоне бешек, которые выпендривались со страшной силой - удаль молодецкая так и перла. Так перла, что аж дрыны трещали, а у Коляна - треснул.
Разумеется, Мрак отобрал у него треснувший дрын, высказал все, что думает о безмозглых идиотах и толкнул речь о духовной ценности осины, необходимости слияния с ней в бою и особенностях осинового мышления. В смысле, думай, как осина, будь осиной, и враг твой повергнется в прах...
Павлин французский слушал и офигевал.
А Дон пропускал идеологию осинобытия мимо ушей и, тренируя изящные выпады дрыном, размышлял - если надеть вывернутые наизнанку носки, пронесет или не пронесет? Вряд ли кто из бешек доложил своему бывшему классному об эпохальной битве бобра с козлом, но надеяться, что товарищ Твердохлебов не узнает - глупо. И, пожалуй, если он явится, оно и к лучшему. Драться не помешает, а поубивать друг друга не даст, даже если Поцу сорвет крышу.
К концу пары думать Дон уже не мог. Сил не хватало. Физрук с этими дрынами загонял всех так, что кое-кто из девчонок как сел на травку, так и сидел. Дышал. Даже в Поце поубавилось воинственности. Однако отменять Олимпиаду было никак нельзя. Дашь слабину сейчас - потом черта с два вообще получится поставить поцанву на место.
Так что в раздевалке Дон тихонько посоветовал павлину, Ромке и Киру надеть что-нибудь наизнанку, чисто на всякий случай. Кир и Ромик послушались без лишних вопросов, а павлин так же тихо спросил:
-- У вас тут что, лешие водятся?
-- Угу, -- буркнул Дон. -- Водятся. Не передумал, Морена?
Французский павлин дернул плечом и фыркнул, мол, не дождетесь.
Вот и хорошо, вот и отлично.
Никто не передумал. И ашки, и бешки к концу перемены вроде как невзначай пригуляли в парк за стадионом. Лизка во все глаза глядела на Арийца, а Ариец -- на Лизку. Правда, выражение было разное. Лизка явно прикидывала, как красиво будет смотреться белобрысый скальп на двери ее вигвама, а Ариец все больше пялился на ее нижние девяносто, выпячивал грудь, играл бицепсами, трицепсами и прочими достоинствами, коими природа попыталась компенсировать отсутствие мозга.
Остальные поцанята собрались в кружок вокруг атамана и что-то жарко обсуждали, сжимая кулаки и зыркая на бомонд и променад: класс Альфа вел себя как подобает интеллигенции и за своего дона волновался сдержанно, без эксцессов. В отличие от бешек, которые по большей части просто маялись, не зная, куда приткнуться и за каким лешим они приперлись. Не за Поца же болеть, в самом-то деле! Его родной класс чуть не поголовно ненавидит, а он и не понимает. Думает, раз молчат и пресмыкаются, значит -- уважают и любят. Как же. Щас.
На полянку за стадионом Дон с семьей вышел ровно со звонком на седьмой урок. Как подобает, чинно и с улыбками. Поц с поцанятами тоже вышел. Поглядел на ритуальный Донов поклон, чуть у виска не покрутил. Ухмыльнулся. Похрустел суставами.
-- Ну чо, чувак, по-нашему, на кулачки? -- залихватски заломил берет и победительно оглядел класс, потом перевел взгляд на Леона, стоящего за левым плечом Дона, и расплылся в масляной улыбочке. -- Девочку только убери, я девочек не бью.
-- Предпочитаешь, чтобы девочки били тебя? -- тоном профессора-сексопатолога осведомился Дон. -- Учтем.
-- Это девиация такая, называется мазохизм, -- поставил диагноз Леон.
-- И вас тоже вылечим, -- поддержал Кир, не давая Поцу вклиниться.
Вклиниться Поц особо и не пытался, -- не его это, мозгой шевелить, -- только пыхтел, багровел и играл желваками. Ужасно мужественно, хоть Брюсу Уиллису уроки давай.
Девчонки-ашки тихо хихикали, бешки растерянно молчали -- пока еще боялись Поца, хоть его авторитет и стремительно падал за плинтус.
-- Колюще-режущие сдаем в гардероб, господа, -- велел Дон, вынимая из внутреннего кармана пистолет-зажигалку и роняя в подставленные Маратом ладони. -- Прочие посторонние предметы аналогично. Никто ж не хочет неприятностей?
Поц и поцанята буркнули что-то согласное, явно с облегчением -- их перестали бить морально, а физически они уж как-нибудь этих гребанных очкариков заломают. Повынимали из карманов и из-за голенищ берцов целый арсенал, свалили в руки Коляну, видно, никому из "своих" оружие не доверяли.
Вот под это согласное бурчание Дон и убрал с арены лишнего бойца. Этак небрежно снимая пиджак, кивнул Коляну: постой в сторонке, все равно руки заняты. А Поца спросил:
-- Мы с тобой, так справедливо. Кто выходит против Романа?
Вызвался Димон. Ростом он Ромке почти не уступал, такой же медведь -- и хитрый, как медведь.
И тут же, не дожидаясь вопроса, вышел Витёк и поклонился Киру. Неожиданно, подумал Дон. Этот хоть из фильмов что-то почерпнул о вежливости, и то хлеб. Но вылез не в тему, сволочь.
А вот павлину достался Ариец. Дон еле сдержался, чтобы не отправить павлина немедленно домой, это ж самоубийство, выходить против Арийца. Тварь-то безмозглая, зато чугуний между ушами крепкий. Ядреный чугуний. Такого только ломом можно, даже твердохлебовский дрын обломается. Дон надеялся, что в паре с Арийцем окажется Кир, этот даром что на вид мозгляк, у него не чугуний, а чистая оружейная сталь.
Подумал даже, не поменять ли пары волевым решением, обоснуй-то всегда найдется, но обернулся к павлину, увидел, как у него глаза загорелись, и промолчал. Судьбу надо уважать.
А павлин тем временем снял свою щегольскую рубашечку за триста баксов, скинул в руки Марату. Криво ухмыльнулся Арийцу, отсалютовал -- двумя пальцами, как немецкому асу, -- и вернулся на место, за левое плечо дона.
Тем, что было под рубашкой, Дон почти залюбовался. Да что там почти! Вот закончится Олимпиада, надо будет посадить павлина на жердочку и нарисовать. Такая натура! И тату на бицепсе интересное, лазурно-золотой дракон. Хорош, хорош, павлин французский.
Сам тоже разделся до пояса, не дело это, рубашками разбрасываться. Это у Поца тельник -- чем грязней и вонючей, тем аутентичней. А Дону есть что показать и без пиджака от Хьюго.
Где-то на галерке девочки оценили стриптиз, одобрительно зашушукались. Но вот сейчас Дону уже было не до публики. Антреприза окончена, пора на арену. За себя он не особо волновался, Поц -- не тот противник, перед дракой с которым надо писать завещание. Недооценивать нельзя, но и бояться не след. А вот за Ромку и павлина -- боялся. Он же дон, он за них отвечает. Перед самим собой и перед всем классом. Ну и перед богом -- коза ностра народ благочестивый.
-- Первый раунд, -- отлично поставленным голосом рыночного торгаша объявил Марат. -- В левом углу ринга Кирилл, в правом -- Виктор.
Парни вышли на середину полянки. Секунды две смотрели друг на друга, потом синхронно друг другу поклонились. Ровно в этот момент до Дона дошло, что Кир уже победил. Потому что Витёк нашел себе отличную возможность красиво выйти из банды Поца, не в семью, а в одиночки, но под патронажем Армана Дюплесси. Молодец Витёк, так держать!
Марат ударил в спертый кем-то из буфета алюминиевый тазик, что должно было обозначать гонг, и шоу началось.
Красивое шоу.
Кир решил развлечь публику, а Витёк его поддержал. Отличный вышел балет, просто загляденье. Хоть сейчас обоих в Голливуд! А заодно никто так и не понял, настолько у бойцов разный уровень, и что Кир мог сломать Витьку шею на первой же секунде, а не танцевать целых три минуты.
Второй гонг раздался, когда Кир аккуратно уложил Витька носом в траву, перед тем показав всем, что победа далась ему ну просто страх как тяжело. Девочки поверили. Мальчики, что странно, тоже. А главное, поверил Поц и даже вдохновился -- вона, итить, какие у него богатыри! Не то что Альфа, у которых вместо кроссов - танцы, а вместо штанги - фехтование.
-- Второй раунд! -- снова гонг, снова Марат.
И улыбочка Поца, нехорошая такая. Зеркалом -- улыбочка Димона. И Ромка как-то от этой улыбочки растерялся, пропустил первый удар. Дубинушка, не церемонься ты с ним, хотелось заорать Дону. Клади, ну!
Не положил сразу, а потом было поздно. Димон же медведь, а медведю правила не писаны. Нос береги, нос!..
Не уберег, свернул ему нос медведь. Повезло, что только нос и только свернул, этот бы и насмерть, если б свидетелей не было. Благородный ты мой синьор Ромка, кто ж дерется с быдлом честно?!.
Хотя если говорить о честности... Показалось, или в самом деле в Димона ровно перед ударом прилетело шишкой? А под кленом мелькнул знакомый кряжистый силуэт. И, получается, если б не шишка, Димон бы ударил сильнее и сломал Ромке нос.
Так был ли Твердохлебов?
Дон огляделся, но физрука не увидел. Впрочем, это ровным счетом ничего не значило.
Когда Кир с Сашкой утащили Ромку с поляны прикладывать холодное и отпаивать минералкой, к Дону подошел французский павлин. Бледный, собранный. Тихо сказал, глядя на радостно машущего рукой Лизке Арийца:
-- Если что, оттащи меня. Проблемы самоконтроля.
-- Ок. Удачи, Леон.
Павлин кивнул, вышел на середину поляны, остановился напротив Арийца -- тот все скалил свои сорок восемь белоснежных зубов и всем видом обещал Лизке притащить добычу к ее порогу. На павлина он и не смотрел, и так был уверен -- против арийского лома нет приема.
Глядя на них рядом, Дон почти что с ним соглашался. Павлин против Арийца -- это выглядело, как моська против слона. Арийца бы в НБА взяли, если б он не путал мяч с арбузом, а в павлине было метр семьдесят. Не вырос еще, акселерация мимо прошла.
Когда Ариец, наконец, изволил глянуть на соперника, девчонки испугано ахнули. Потому что белоснежная улыбка превратилась в оскал, небесно-голубые глаза замерзли, а тельник вдруг стал дико похож на черную форму СС. Зато того, что было дальше, никто не ожидал. Даже Дон, хоть до последнего и надеялся, что не ошибся и не подставил новенького под фугас.
Первый таранный выпад Арийца прошел мимо. Павлин просто уклонился -- как змея, незаметно глазу. А на втором, таком же прямолинейном и броненосном, шагнул вперед, хитро извернулся, как намасленный, и вдруг оказался верхом на лежащем Арийце: начищенный ботинок почти наступает белобрысому на яйца, тонкие музыкальные пальцы держат руку -- за большой палец, на излом, так, что только Ариец шевельнется, и сустав треснет, а связки порвутся.
И -- замер так, не обращая внимания на слезы в глазах белобрысого и хриплые просьбы отпустить.
-- Раунд! -- с опозданием в секунду заорал Марат. Чуть позже, чем к бойцам бросились предводители.
Дон успел чуть раньше Поца, зыркнул не него бешено, предупреждая: вякнешь -- убью на месте. И закрыл собой Леона.
-- Отпусти его, -- велел тихо и очень спокойно, заглянув в прозрачные глаза.
Там была Вальгалла. Снежная, безумная, вечный пир и вечный бой.
На приказ Леон не отреагировал, только там, в Вальгалле, ярче засверкали кубки и клинки, и громче заиграл вагнеровский оркестр, а Дон порадовался, что не стал его трогать -- черт знает, как берсерк отреагирует.
| |