Мой голос одиноко летел под купол церкви, туда, где косые лучи заходящего солнца пробивались сквозь витражи, рассыпая по стенам разноцветные блики. Девочки-певчие молча расходились, шепотом прощаясь друг с другом, и бросая на меня осторожные взгляды. Я пела уже долго, очень долго, понимала, что теперь весь вечер будет болеть горло, но не могла остановиться.
Сразу после того, как полицейская машина увезла Дэна, Агафья разрешила мне вернуться в церковный хор. Возможно, тому посодействовало ходатайство Марфы Никитовны, а может сама Агафья решила, что с меня достаточно наказаний и пора всё возвращать в прежнее русло. И только тогда, снова взойдя на клирос, я поняла, как мне этого не хватало. Теперь пение стало моей отдушиной, моим самовыражением, способом дать выход бесконечной тоске. Плакать у меня не получалось, я не хотела больше показывать свою слабость, ругаться и бунтовать уже не было смысла. И оставалось только петь. И делать это, по словам Марфы Никитовны, я стала куда лучше, чем раньше. Наивная преподавательница думала, что просто пришло моё время "раскрыться", но я-то знала, что это непролитые слёзы хрусталём звучат в моём голосе, не находя другого выхода.
И чаще всего пела я теперь медвежью колыбельную. Её слова, особенно припев, чуть-чуть успокаивали меня, помогали поверить, что зима - не навсегда. И мне достаточно, как тому медведю просто уснуть. А проснусь я уже посреди солнечного лета...
- Просто ложись и спи, лето придёт во сне, - пела я, закрыв глаза, почти веря в такие моменты, что так и будет. Надо просто чуть-чуть подождать, отключиться, не думать ни о чём. Уснуть...
Но когда у меня это почти получалось, всегда находился тот, кто будил.
Как и в этот раз.
- Дашенька, - окликнула меня Марфа Никитовна, и пришлось замолчать - Пора закрывать церковь, спускайся.
Я послушалась. Я теперь всегда и всех слушалась, совсем как до встречи с Дэном. Ведь если нет никакой возможности что-то изменить к лучшему, зачем навлекать на себя неприятности? Нет, я не боялась новых наказаний, но мне была глубоко противна мысль о том, что опять придётся смотреть в лицо Агафье, и что-то ей отвечать.
Агафью я старалась избегать, как только могла, а когда приходилось находиться с ней в одном помещении, старалась не поднимать глаз. Но даже при одном звуке голоса воспитательницы или запахе её духов, на меня накатывала душная ненависть. Я не испытывала ненависти ни к Петру Николаевичу, сдавшему Дэна в полицию, ни к полицейским, навсегда забравшим его от меня, ни к Настусе, с которой всё началось. Только к Агафье. Именно она, сухая, невозмутимая, бесчувственная, стала для меня теперь сосредоточием зла.
Когда я вышла на улицу, приют уже погружался в сумерки, солнце почти спустилось за лес, и золотило лишь верхушку колокольни. Это было красиво. Я невольно задержалась на миг, задрав голову, и как всегда, глядя на сияющие в вышине колокола, вспомнила, что была там, наверху. Но теперь в этом воспоминании не было ни следа прежней радости, ни предвкушения новых. Всё утонуло в тоске по Дэну и в чувстве вины перед ним.
В дортуаре стояла тишина. Теперь здесь почти всегда было тихо. Настуся превратилась в тень самой себя, Яринка не разговаривала ни с ней, ни с Зиной, я теперь вообще почти всё время молчала. Да никто и не горел желанием со мной общаться. Слухи по приюту как всегда разлетелись моментально, по пути обрастая подробностями, как существующими, так и вымышленными. И теперь для всех я была "та самая дикарка, которую поймали со старшегруппником". Изгой. Девушка, запятнавшая себя блудной связью. Косые взгляды, шепот за спиной, презрительные усмешки парней. Яринка рассказала мне, что многие воспитанники возмущались тем, что я после всего продолжаю петь в церкви и даже задавали вопросы батюшке Афанасию, но он ответил, что я всего лишь оступившееся дитя, а господь велел прощать оступившихся. Мнение недовольных меня не волновало, но батюшке я была благодарна за доброту и за подаренную мне возможность продолжать петь. Церковь была теперь единственным местом, где ко мне продолжали хорошо относиться. Никто не спрашивал о том, что же в действительности произошло между мной и Дэном, и правдивы ли слухи, ползающие по приюту. Здесь я продолжала оставаться Дашенькой, самой младшей девочки в хоре, знающей песни далёких таёжных краёв.
Я швырнула сумку на пол, и забралась на подоконник с планшетом, собираясь учить уроки. По идее мне это было не нужно, плохие оценки не пугали, но зубрёжка помогала отвлечься, убежать от тоски. И от Яринки. Я чувствовала, что подруга хочет вытащить меня из скорлупы, заставить разговаривать обо всём произошедшем, чего я до сих пор умудрялась избегать. Нет, от самих воспоминаний я не убегала, хоть и не видела смысла их ворошить, но очень боялась, что Яринка, в конце концов, спросит - а что нам теперь делать? Что нам делать теперь, когда нет Дэна? И как я ей отвечу? Будем учиться, молиться, и если не выйдем замуж, отправимся до старости жить в общежитии и работать на фабрике? Или, подрастём и убежим в тайгу, искать других? Второй ответ понравился бы подруге куда больше, но он был бы обманом. Не смотря на то, что я говорила Дэну в церкви той ветреной ночью, я совсем не была уверена, что мы продержимся в тайге хотя бы одно лето. Пожалуй, если наткнёмся на охотничью избушку и если не вовремя нагрянувший охотник или лесник не сдаст нас властям. О зиме и думать смешно - никаких шансов. Не говоря уже о том, что и до Сибири ещё нужно как-то добраться...
Сейчас Яринка смотрела на меня со своей кровати, я чувствовала щекой её пристальный и требовательный взгляд, но делала вид, что увлечена уроками. Не спрашивай меня ни о чём, не отбирай у себя надежду...
Дверь приоткрылась и в дортуар заглянула Агафья. При виде её мои пальцы так сжали планшет, что он жалобно скрипнул, и я торопливо потупила глаза, чтобы воспитательница не успела увидеть в них откровенную ненависть. Но это не избавило меня от её внимания.
- Дарья, выйди-ка, - велела Агафья, и пришлось сползти с подоконника. Я не боялась нового наказания за непослушание, просто хотелось побыстрее отвязаться. Агафья ждала прямо за дверями, не стала приглашать меня на разговор в воспитательскую - видимо тоже не горела жаждой общения.
- Михаил Юрьевич хочет с тобой увидеться, - обронила она, глядя в стену, - Завтра.
- Разве вы ему не рассказали о... о моём проступке? - удивились я. Только Головы мне сейчас не хватало!
- Разумеется, рассказала, - Агафья досадливо дёрнула плечом, - Я не имела права утаивать такую информацию, не хватало еще, чтобы приют подсовывал порядочным людям таких...
Договаривать она не стала, но по резко сжавшимся губам воспитательницы, я поняла, что не рисковала услышать о себе ничего хорошего.
- ... и я очень удивлена, что после этого, он хочет тебя видеть.
А я-то как удивлена.
- Когда мне завтра приходить в воспитательскую? - уныло уточнила я. Если вдруг Голова вздумает читать мораль или упрекать за потраченное не меня время, клянусь, тоже выскажу всё, что думаю о старых извращенцах!
- Не в воспитательскую, - процедила Агафья, - Михаил Юрьевич хочет приехать лично, и поговорить с тобой наедине.
Тут уж я открыла рот. От удивления и возмущения. Насколько мне известно, о визите жених просит у невесты, а потом уже, в случае её согласия - у администрации приюта. А эти как-то ухитрились всё решить за моей спиной?!
- Завтра к двенадцати будь добра, опрятная и причёсанная, явиться к крыльцу школы. С последних уроков можешь уйти, разрешаю, - и Агафья отвернулась от меня, не дожидаясь ответа. Но не ушла, а снова дёрнула двери нашего дортуара.
- Ярина, выйди, - заметив, что я стою на прежнем месте, раздражённо бросила, - А ты зайди.
Я послушалась, проводив глазами подругу, и вернулась на подоконник. За Яринку можно было не беспокоиться, скорее всего, её снова возжелал видеть очередной кандидат на руку и сердце, вот Агафья и явилась сообщить и мне, и ей, о предстоящих свиданиях. Надеюсь, подруга пошлёт и этого желающего, вызвав тем самым возмущение наших "старых дев" и самой Агафьи.
Но когда Яринка вернулась, то по её слишком задумчивому лицу, я поняла, что не всё так просто. Обменявшись кивками, мы молча отправились на лестницу, впервые после того, как раскрылось моё общение с Дэном. С тех пор секретничать здесь нам стало не о чём...
- Ну что там у тебя? - спросила я, прислоняясь к стенке. Получилось устало, почти раздражённо, и чтобы сгладить это, я торопливо добавила, - Потом тоже тебе кое-что расскажу.
Яринка повела плечами.
- Да вот, батя опять хочет меня видеть. Завтра припрётся.
Опаньки. Сговорились они все что ли, завтра приезжать?
- Что ему на этот раз нужно?
- Пока не знаю. Но, правда, странно.
- А чего странного? Будет тебя на нового богатого жениха науськивать. А то ишь - выбирать вздумала.
- Так это он бы мог и по телефону. Ты моего батю не знаешь, он за копейку удавится, а сюда ехать, это же надо тратиться на дорогу!
- Разве ты не можешь отказаться от этой встречи?
Яринка помялась.
- Могу наверно. Так-то он мне никто, по закону я ему больше не дочь. Но я согласилась. Ты не подумай чего, на самом деле глаза бы мои его не видели, просто интересно. Не просто же так он едет.
- Да я и не думаю, - мысль о том, что Яринка вдруг воспылает дочерней любовью к своему блудному папаше, вряд ли могла прийти мне в голову, - Сходи, конечно. Всё какое-то разнообразие в этом отстойнике. Во сколько он прикатит?
- К двенадцати, - скривилась Яринка, - Агафья меня даже с уроков отпускает пораньше ради такого случая.
- Ой, и мне к двенадцати! - спохватилась я, - Не смогу в этот раз с тобой пойти.
- Ничего, - подруга решительно тряхнула головой, - Я его не боюсь. Поговорим, наконец, с глазу на глаз... подожди, а тебе куда?
Я торопливо рассказала ей о разговоре с Агафьей. Яринка фыркнула.
- Вот им неймётся!
- Наверно хочет меня отругать за то, что время у него отняла, а сама вот такой оказалась, - уныло предположила я.
- В таком случае пусть сразу разворачивается и обратно едет. Не бойся, ты ему ничего не должна.
- Я не боюсь. Просто хочется, чтобы все уже оставили меня в покое...
До завтрашнего дня я придумывала, что бы такого ответить Голове, ехидного и циничного, но не грубого? Такого, за что меня нельзя наказать, но что поставит на место этого надутого индюка, вздумай он осуждать моё поведение. Ничего подходящего не придумалось, и я решила импровизировать на месте, авось да придёт на ум достойный ответ.
Этой мыслью я утешала себя, когда (опрятная и причёсанная, разумеется) отправилась на встречу с бывшим женихом, пришла к школьному крыльцу и остановилась там, озираясь. Агафью долго ждать не пришлось, почти сразу она замаячила на крыльце, повелительно махнула мне рукой.
Раньше я как-то не задавалась вопросом, где именно происходят встречи наших невест с женихами. Оказалось - в одном из кабинетов на первом этаже школы. Кабинет этот был разделён пополам прозрачной стеной, с одной стороны которой размещалась воркующая парочка, с другой же - воспитательница невесты, бдящая за тем, чтобы парочка не позволяла себе вольности. Разумно, конечно, учитывая цели, преследуемые престарелыми женихами.
Голова уже был на месте, сидел за небольшим столиком, сложив перед собой руки, как прилежный ученик. Кроме этого столика и двух стульев, в нашей с ним половине кабинета, больше ничего не было.
Агафья подтолкнула меня в спину, и я, войдя в стеклянную дверь, уселась на свободный стул, вызывающе глядя на Голову.
- Привет, - чуть улыбнулся Михаил Юрьевич.
Лицезреть его целым и объёмным, а не в чёрной рамке монитора, было очень странно. Когда я раньше пыталась представить себе, как выглядит мой жених в реальной жизни, мне почему-то казалось, что он должен быть мал ростом и упитан. Но сейчас я видела перед собой сухопарого высокого мужчину, с широкими плечами атлета, на лице которого не было ни намёка на прежнюю обрюзглость и унылость. Разумеется, он был не молод, но назвать его теперь старпёром, у меня бы язык не повернулся.
- Здравствуйте, - тихонько ответила я, настороженно глядя на него. Но мой бывший жених не выглядел сердитым, как я ожидала, взгляд его был спокойным, и как мне показалось, даже сочувствующим. Подтверждая эту догадку, он мягко спросил:
- Ну, как ты?
Я дёрнула плечом. А что тут ответишь? Нормально? Так это неправда, а изливать Голове душу, я не собиралась. И вообще, пусть уже говорит, что хотел, и катится куда подальше, ищет другую идиотку для работ на своей тухлой даче. Главное, не пожелать ему этого вслух.
Я покосилась в сторону. В другой половине кабинета Агафья сидела за столом, и, демонстративно не глядя на нас, барабанила пальцами по столу. Голова перехватил мой взгляд, и вдруг, подавшись вперёд, негромко сказал:
- Не бойся, она нас не слышит. Здесь уважают право гостей секретничать со своими невестами.
Тоже мне, гость нашёлся. И начинал бы тогда уже секретничать, если на то пошло. Я одарила бывшего женишка раздражённым взглядом, но он не смутился, а деловым тоном велел:
- Сейчас, главное, следи за выражением лица. На нём не должно быть ни удивления, ни тем более радости. Представь, что я опять рассказываю тебе про свою дачу, и ты мечтаешь о том, чтобы я поскорее заткнулся.
Я изумлённо уставилась на него, и Голова досадливо щёлкнул языком.
- Ну, просил же - никаких эмоций. Давай так, не смотри на меня, смотри в стол. Только в стол. Вообще не шевелись.
Я послушно опустила глаза, окончательно переставая что-либо понимать. А Михаил Юрьевич, стрельнув глазами на Агафью, раздельно произнёс.
- Тебе привет от Дэна... Дайка.
Выйдя из школы, я не стала возвращаться в дортуар. Вместо этого отправилась к прудику, где и села на скамейку. Ту самую, с которой Агафья увела меня прямиком в процедурную. Но сейчас я не боялась этих воспоминаний. Напротив, приветствовала их. Ведь, как оказалось, все последующие за этим события, пусть они были так болезненны и унизительны, произошли к лучшему. Радость, вначале робкая, ошеломлённая, боящаяся спугнуть саму себя, постепенно выходила из-под контроля, становилась неуправляемой. И я уже с трудом оставалась неподвижной, вместо того, чтобы запрыгать, затанцевать, запеть, и, разбежавшись плюхнуться плашмя в прудик, так, чтобы брызги веером взмыли в солнечный воздух, чтобы в них вспыхнули разноцветные радуги...
Но эта скамейка явно была заколдована, не иначе, на ней никак не получалось посидеть в одиночестве. Не успела я до конца осознать резкие перемены вот-вот грядущие наступить в моей жизни, как услышала частый топот, и, обернувшись, увидела несущуюся ко мне Яринку. Рыжая коса стлалась по воздуху за её спиной, глаза зеленели на пол-лица.
Затормозив передо мной так, что пыль взлетела из-под ног, подруга упала на скамейку и попыталась отдышаться. А потом сказала короткое, но ёмкое слово из шести букв, которое я от неё раньше не слышала, зато неоднократно слышала в Маслятах, например, когда у нас загорелся сеновал.
- Что-то случилось? - осторожно спросила я, решив сначала выслушать подругу, а потом уже сообщить ей фантастические новости.
- Случилось! - нервно выкрикнула она, - Ещё как случилось! Этот козёл хочет забрать меня!
Я потрясла головой.
- Какой козёл? Куда забрать?
- Да отец же! Он собирается снова признать меня дочерью и забрать домой!
Две девочки, идущие под руку по дорожке, замедлили шаг, и тревожно оглянулись на нас.
- Тише! - я успокаивающе положила ладонь на Яринкину коленку, - Разве так можно? Он же от тебя отказался.
- Вчера отказался, сегодня передумал! - Яринкин голос дрожал от ярости, но громкость она поубавила, - Он же у нас мужчина, отец, а я - его собственность. Захотел - выкинул, захотел - подобрал.
Она ударила кулаком по скамейке.
- Подожди... да как так? А отказаться ты можешь?
- Нет. Я ему сразу сказала, что не хочу, а он ответил, что никто и не спрашивает, что ему осталось уладить какие-то бумажные дела и тогда он за мной приедет.
Я помолчала, переваривая новость. Случись это часом раньше, не знаю, как бы мне удалось пережить этот второй и сокрушительный удар. Однако теперь всё по-другому.
Но Яринка этого не знала, она ссутулила плечи, вцепилась руками в край скамейки и чуть не плача, бормотала:
- Ненавижу, ненавижу... ну почему он просто не оставит меня в покое? Да я... если он приедет за мной, я просто возьму что-нибудь тяжёлое и разобью его тупую башку. Пусть лучше меня отправят в колонию, чем к нему... Что смешного?!
- Прости, - я и правда улыбалась от предвкушения того, как сейчас удивлю и обрадую подругу, - Тебе не нужно ни в колонию, ни к отцу. Нас здесь скоро не будет.
Яринка уставилась на меня с такой надеждой во взгляде, что я, не желая её мучить, заговорила торопливо, путаясь в словах:
- Я только что была на свидание с Головой... тьфу, с Михаилом Юрьевичем. Он пришёл от Дэна. Он другой, понимаешь? Дэн рассказал им про нас, и Голо... в общем, он специально со мной познакомился. Помнишь, Дэн сказал нам, чтобы мы соглашались на первого жениха? Он знал, что нас будут проверять, но не знал, тебя или меня. Поэтому и просил в последний раз описать их внешность, хотел догадаться у кого из нас жених не настоящий!
Я торопливо перевела дух и торжественно закончила:
- Так вот, сегодня Михаил Юрьевич пришёл сказать, чтобы мы не делали глупостей, потому что о нас помнят, и скоро заберут отсюда!
Яринка моргала. На её лице поочерёдно отражались самые разные чувства: удивление, радость, смятение, восторг. Она схватила меня за руку.
- Подожди... ой. Это точно? А Дэн? Как нас отсюда заберут? Когда? Нет-нет, не отвечай, расскажи всё по порядку!
Я кивнула, и сосредоточилась, пытаясь оживить в памяти разговор с экс женихом.
Вообще-то разговором это назвать можно было разве что с натяжкой. Говорил в основном Михаил Юрьевич, а я лишь потрясённо кивала, иногда задавая вопросы. Разумеется, первое, о чём я спросила - Дэн. Где он и что с ним?
- О Денисе не беспокойся, - строго ответил Михаил Юрьевич, - Это наша забота. Скажу лишь, что он очень просил за тебя. Если честно, мы сомневались, и уже почти решили оставить всё как есть, но он уговорил. Поэтому я здесь. Ты готова покинуть приют?
Я уже хотела со всем энтузиазмом подтвердить свою готовность, но вспомнила про Яринку и сникла.
- Я без Яринки никуда не уйду. Яринка это...
- Знаю, - перебил Михаил Юрьевич, - Никто и не собирался вас разлучать. Надеюсь, ты можешь дать ответ за двоих?
Конечно, я дала ответ, и Голова... нет, называть его Головой даже про себя я больше не собиралась... и Михаил Юрьевич подробно разъяснил, что от нас требуется.
- В ночь с этой пятницы на субботу вы должны убежать за территорию. Да, именно вы, сами, здесь мы ничем не можем помочь. Но ведь это для вас не проблема, если судить по рассказам Дениса? От вас требуется просто перелезть через забор, как вы уже не раз это делали. От забора, не сворачивая нужно пойти по лесу прямо, и примерно через полчаса будет дорога. Там налево и до поворота. Это, в зависимости от того, где вы выйдете из леса, ещё минут десять-пятнадцать. Советую идти не по самой дороге, а вдоль неё под прикрытием деревьев. На повороте будет ждать машина. Машина простоит там всю ночь, пока не начнёт светать. Но если вы так и не появитесь, на этом наше знакомство оборвётся. Помните - у вас есть только один шанс. Всё понятно?
От волнения у меня пересохло во рту, и я смогла лишь часто закивать, но Михаила Юрьевича это не удовлетворило.
- Повтори.
- В пятницу ночью... на субботу, убежать через забор. Идти по лесу прямо и прямо, до дороги. Повернуть налево. До поворота. Там - машина.
- Именно. Какая точно машина приедет, я ещё не знаю, но у неё обязательно будут подняты дворники. Запомни, это важно. Если дворники подняты - смело подходите. Если нет - оставайтесь за деревьями. Поняла?
- Да.
На самом деле поняла не очень. В Маслятах у нас не было машин, до ближайшей дороги взрослые летом добирались пешком, зимой - на лыжах. Так что с этим видом транспорта я познакомилась, лишь по пути в приют, да и то, разглядеть из закрытого фургона, где там дворники, а где всё остальное, было сложно. Но уточнять я не стала, решив, что у Яринки, городской жительницы, хватит опыта разобраться что к чему.
- Много вещей с собой не берите, уходите налегке. Выдвигайтесь лучше после полуночи, когда полностью стемнеет, И пошевеливайтесь, любая задержка опасна. Вопросы?
Вопросов хватало, и я судорожно пыталась выбрать из них самый важный, но спросила первое, что подвернулось.
- Помните, по видеосвязи... вы мне запретили гулять по ночам? Вы же имели в виду церковь, да? Откуда вы узнали, что мы... гуляли?
Михаил Юрьевич чуть улыбнулся.
- От Дэна, от кого же ещё. Тогда он и решил опять, что вас нужно забрать, до этого передумал.
- А почему, - во мне вновь всколыхнулась забывшаяся обида, - Почему он тогда передумал и перестал с нами общаться?
- Видишь ли, - Михаил Юрьевич задумчиво прищурился, - Денис сам ещё почти ребёнок, и до недавних пор весьма романтизировал... эээ... нашу деятельность. А когда понял что к чему - испугался. Не за себя - за вас.
Выходит, тогда я всё поняла правильно. Когда Дэн первый раз уехал на учения, там он общался с кем-то из других. И они ему рассказали что-то такое, от чего он решил уберечь меня и Яринку. И что это может быть? Впервые в моей душе всколыхнулось опасение, но тут же пропало. Всё равно терять нам нечего.
- Денис вообще очень переживает за тебя, - поделился Михаил Юрьевич, - когда он узнал, что ты попалась с книгой, то, не задумываясь пошёл сдаваться.
Забыв о наказе не проявлять эмоций, я вскинула голову и приоткрыла рот.
- А... почему? Разве это не Агафья про него вынюхала?
- Смотри на стол! Вовсе нет. Денис сам признался своему воспитателю, а тот уже рассказал ей.
- А Дэн откуда мог узнать, что она меня поймала?
- Так ваша Агафья позвонила мне сразу, как поймала тебя. А уже я, по возможности, связался с Денисом.
Ах, ну да... Я словно наяву услышала сухой Агафьин голос "С прискорбием должна вам сообщить о недостойнейшем поведении вашей избранницы, но будьте уверены - она уже понесла строгое наказание, и мы обязательно найдём остальных виновных..." Значит, Дэн, поняв, как я влипла, не задумываясь, взял вину на себя, хоть и не мог не знать, что для него, в силу возраста, наказание будет намного строже.
В груди зародилось ласковое тепло, глаза намокли. А ведь я уже забыла, как это приятно, когда о тебе кто-то беспокоится вот так, как старший о младшем. Дэн, где же ты сейчас? Но второй раз спрашивать об этом у Михаила Юрьевича, я не решилась. И он заговорил сам.
- Должен признать, что ваша ночная вылазка в церковь и послужила причиной того, что мы подумывали вас тут оставить. Дерзость хороша в разумных пределах, а не когда ею бравируют, подвергая опасности себя и друзей.
Я виновато понурилась, а он продолжал:
- Но с другой стороны - то, как упорно вы шли к цели, заслуживает уважения. Ты как-никак добилась своего, сумела убедить Дениса продолжать ваши встречи. А он, прямо скажем, тот ещё упрямец. Так что думаю, если за вас хорошо взяться, толк выйдет. Поэтому я здесь.
В приступе самобичевания, я призналась:
- Вы правы, лезть ночью в церковь было очень... неумно. Нас ведь потом охрана поймала.
Михаил Юрьевич поднял брови, и я сбивчиво рассказала ему историю своей второй встречи с Белесым.
- А, этот! Тогда нет ничего удивительного в том, что он вас отпустил. Он узнал тебя, а может и твою подружку. А поскольку волею обстоятельств этот человек сейчас сотрудничает с нами, то он просто не мог поступить по-другому.
Поймав мой вопросительный взгляд, Михаил Юрьевич снисходительно объяснил:
- Тот компромат, который вам с Денисом удалось получить на него прошлым летом... кстати, отличная работа! Так вот он оказался слишком серьёзным, чтобы этим не воспользоваться. Да, к сожалению, люди в наши ряды попадают и таким образом.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться в услышанном. И не скажу, чтобы мне понравилось то, как другие использовали тот случай, а вместе с ним мой страх и моё унижение, для своей выгоды.
Наверно, я насупилась, а может и покраснела, потому что голос Михаила Юрьевича смягчился.
- Боюсь, к такому тебе тоже нужно привыкать. Не всегда получается играть чисто. Впрочем, ещё не поздно передумать и остаться.
Я испуганно замотала головой. Остаться? Да лучше прыгнуть с крыши как сестра Нюры! Ах да, на крышу теперь не подняться, лестницы обрезали, а ещё...
Меня тряхнуло нервным ознобом, пальцы непроизвольно вцепились в край столешницы.
- Что? - напрягся Михаил Юрьевич.
- Здесь... на всей территории... камеры, - я чуть прокашлялась и заставила голос звучать почти нормально, - В прошлый раз, когда мы ночью лазили за забор, не все камеры были настоящие. Муляжи. А теперь их заменили. Нас охрана увидит!
Михаил Юрьевич помолчал, и вдруг улыбнулся почти безмятежно.
- Что же, считайте это последней проверкой. В церковь же вы пробраться смогли.
- Но... - я чувствовала растущее отчаяние, - От нашего корпуса до церкви совсем недалеко, и камер мало, а до забора...
- Вот и хорошо, - экс жених продолжал улыбаться, и сейчас я его за это почти ненавидела,- Сможете убежать - замечательно, не сможете - выходит, не ваше это. Не судьба. Думайте. Я в вас верю.
И не дав мне ответить, Михаил Юрьевич оглянулся на скучающую за стеклом Агафью, и заговорил уже другим, холодным тоном:
- Теперь последнее. Твоя воспитательница будет спрашивать, зачем я приходил, и о чём мы разговаривали. Ты должна усыпить её бдительность, поэтому отвечай, что я решил дать тебе ещё один шанс, и буду через сайт приюта строго следить за твоей успеваемостью и поведением.
А он умный человек. Тут я снова могла только кивнуть, потому что с Агафьей лучшей тактики и не придумаешь. Пусть она считает, что теперь, когда меня оградили от тлетворного влияния Дэна, я стану изо всех сил держаться за свой последний шанс - жениха, снова буду тихой и послушной Дашей.
- Пожалуй, на этом всё, - Михаил Юрьевич поднялся, - Что же, будем надеяться на скорую встречу, Дайка. Удачи.
Я не успела ответить, он уже широко шагнул к двери, потянул её на себя, впустив внутрь звуки, доносящиеся из коридора школы, и, сразу ушёл, кивнув встрепенувшейся Агафье. Она вроде двинулась за ним, но поняв, что с ней не собираются что-либо обсуждать, недовольно поджала губы.
Я продолжала сидеть за столом. Мне нужно было хотя бы чуть-чуть времени, чтобы заставить свой мир измениться согласно только что полученным новостям. Но Агафья не пожелала дать мне его.
- Дарья, уснула что ли? Выходи.
Пришлось встать. Ноги слегка дрожали.
- Что сказал тебе сударь? - воспитательница нетерпеливо притопывала носком туфли, сверля меня глазами.
- Он сказал, - голос тоже дрожал, - Он сказал, что хочет дать мне последний шанс. Что пока не будет со мной общаться, но станет следить... через сайт. И если я... ну, исправлюсь, то он снова будет моим женихом.
Агафья покачала головой.
- Святой человек. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Другой на его месте, не только не захотел бы тебя больше видеть, но и вообще разочаровался в женщинах. Из-за тебя!
Я сжала зубы. Повезло мне? Разочаровался бы он в женщинах, ну надо же... Интересно, она сама верит в то, что говорит?
Подняв голову я, впервые со дня порки посмотрела своей воспитательнице прямо в глаза. Глаза были холодные как стекляшки, пустые, непроницаемые.
- Сударыня, - медленно начала я, прекрасно осознавая, что лучше бы промолчать, но не в силах остановиться, - В чём мне повезло? В том, что меня возьмут поиграться, а потом выкинут? Вы же это знаете? Вы не можете не знать, как всё это бывает. Что ни у кого из нас не будет детей, да и муж будет недолго, только пока мы ему не надоедим. А потом мы всё равно окажемся на производстве, в общежитии. Почему вы не хотите, чтобы мы сразу отправились туда? Вам обязательно нужно сначала подложить нас старикам?
Агафья чуть подалась назад, как от порыва ветра, её глаза беспомощно, совсем по-детски распахнулись, губы дрогнули... Но продолжалось это долю секунды, она почти сразу стала прежней, закрылась, закаменела, вернула на лицо привычную для всех маску отрешённости. Но я успела увидеть, какой она может быть, какой она, возможно, была до того, как навсегда отгородилась этой маской от мира. А потом, словно желая загладить свой промах и наказать меня за то, что заставила его совершить, Агафья стремительно шагнула ко мне, подняла руку...
Я не пошевелилась, даже не прикрыла глаза, подумала только, что Михаил Юрьевич был прав, когда говорил о том, что дерзость хороша лишь в разумных пределах.
Но удара не последовало. Вместо этого Агафья схватила меня за плечо, наклонилась и сдавлено прошептала мне в лицо:
- Ты думаешь, я ничего не понимаю? Думаешь, я не знаю, чем заканчиваются браки моих воспитанниц? Думаешь, не знаю, зачем на самом деле вы нужны всем этим мужикам? Прекрасно знаю! Но пока есть шанс, что хоть одна из десяти девочек сумеет сохранить брак, и стать матерью, я буду выдавать вас замуж! Я буду делать всё возможное, чтобы вы сами этого хотели! Лучше попытаться, лучше потерпеть, чем сразу смириться и остаться пустоцветом до конца жизни!
Агафья оттолкнула меня, её грудь вздымалась, на щеках горел нездоровый румянец.
- Иди. И приложи все усилия, чтобы этот мужчина не отказался от тебя. Если выйдешь замуж, даже пусть потом он с тобой разведётся, хоть что-то увидишь, хоть немного поживёшь по-человечески, перед чем у тебя не останется ничего, кроме койко-места в общежитии. Пошла вон!
Почему-то боясь повернуться к Агафье спиной, я пятилась до двери, ударилась плечом о косяк, еле нащупала ручку, и, наконец, выскочила в коридор.
Так вот и закончилось моё свидание с экс женихом, и, как оказалось, мой последний разговор с Агафьей.
Всё это я сейчас и рассказала Яринке, не так складно конечно, путаясь и сбиваясь от избытка чувств, но смысл передать смогла. Примечательно, что подруга ни разу меня не перебила и не задала ни одного вопроса. Она слушала в напряжённой позе, с застывшим взглядом, а когда я, наконец, замолчала, вдруг расхохоталась, запрокинув голову.
- Ты чего? - перепугалась я, запоздало подумав, что может быть, не стоило всё на неё вываливать вот так, без подготовки? А то такие новости, да сразу после общения с ненавистным отцом, пожалуй, совсем добили мою подругу. Но Яринка и не думала "добиваться", она вовсю веселилась.
- Ахахаха! Ой! Я представляю рожу папашки, когда ему скажут, что я сбежала и пропала! Он же ночей спать не будет, станет ждать, что я за ним в белых тапочках приду! Хахаха, не могу!
- Почему в белых тапочках? - спросила я, оторопев от такой реакции.
А Яринка оборвала смех так же резко, как начала, и довольно объяснила.
- Да он суеверный до жути. Когда мама умерла, этот дурак в косяки и пороги булавки втыкал, чтобы она не смогла зайти.
- Но ты же не умерла, а только убежала.
- Так меня не найдут, значит умерла. Знаешь, сколько в полиции отводится времени на поиск живого ребёнка? Трое суток. Потом уже ищут труп.
Я не стала уточнять у Яринки, откуда такие познания, не стала и подкалывать на тему того, что она уже не ребенок, а вполне себе девушка. Предстояло обсудить куда более важные вещи.
- Значит, убегаем?
Подруга удивлённо глянула на меня.
- Спрашиваешь! Моя воля - я бы прямо сейчас стартанула. Сегодня же понедельник? Эх, ещё до пятницы ждать...
- Что берём с собой? Голова... Михаил Юрьевич сказал - только самое необходимое.
Яринка помрачнела.
- Я хочу взять всё, что сшила. Так старалась, не оставлять же.
Я знала, как Яринке дороги её чудные вещицы, и отнеслась к этому со всей серьёзностью.
- Мы же будем складывать вещи в школьные сумки?
- Так других у нас и нет, - хмыкнула она.
- Ну вот, твои костюмы можно распихать по обеим сумкам, в две влезут.
- А твои вещи?
Я задумалась. Что взять? Личных вещей, в смысле своих, а не тех, что выдали в приюте, у меня почти нет. Так что кроме смены белья, колготок, цветастого платьица подаренного мне Яринкой, да ещё пожалуй нотной тетради, брать нечего. Хотя... Я злорадно улыбнулась. Возьму злосчастный планшет. Пусть останется на память, вместе со всеми учебниками, видео-уроками, и годовыми оценками. Буду потом иногда его включать и радоваться тому, что всё это осталось в прошлом. А ещё читать с него книги, уже не таясь, столько, сколько захочу.
Только теперь я поняла, что до сих пор не осознавала по-настоящему грядущие перемены. Обсуждала их с Михаилом Юрьевичем, рассказывала Яринке, но делала это так, словно речь шла о каком-то приключенческом фильме или той же книжке. И почему-то, лишь сейчас, представив свой планшет отдельно от всего остального, от школы, от дортуара, от учителей и воспитателей, я, наконец, поняла - эта часть моей жизни действительно подошла к концу. И хоть была она далеко не лучшей, но в горле неожиданно встал комок, а дыхание перехватило.
Яринка рядом тоже подозрительно примолкла, зашмыгала носом. Мы посмотрели друг на друга, и, поддавшись единому порыву, крепко обнялись.