Аннотация: Лирический и немного романтический рассказ про то, какой иногда бывает любовь!!!
Часть первая
Про брошенку.
1.
Давайте сначала условимся. Брошенкой может быть, например, брошка или или старый красный мяч, который все лето пинали по футбольному полю мальчишки, а потом забросили в заросли крапивы. Он лежит там никому не нужный.
Я просыпаюсь ночью и смотрю на часы. Четверть четвертого. За окном идет уже не дождь и еще не снег. Это ночь третьего ноября. Три часа новых суток. И продолжает лаять собака. Я и проснулся от этого лая. Она лает всегда ночью в это время. Просто бредет из двора во двор и лает. Я это сам видел. Вышел на лоджию, закурил, открыл окно и увидел. Большая лохматая сука. Я, почему-то подумал что сука. И лаяла она как-то, с женским подвыванием, и бежала как-то чуть боком, и хвост был как мокрая веревка, которая бесполезно волочилась за ней.
-Брошенка - подумал тогда я.
2.
"Когда так много позади
Всего. В особенности горя.
Поддержки чьей-нибудь не жди.
Сядь в поезд. Высадись у моря..."
Или в поле, или оставайся дома и только из окна в пространство высаживай глаза и смотри, смотри, смотри!
Когда ты нужен, когда тебя ждут или ты сам чего-то хочешь, то ты идешь, идешь, идешь. Идешь по улицам, идешь в переходах метро, идешь, идешь в дома, в квартиры и везде-везде оставляешь следы. Следы отличаются по размерам, по четкости оттисков на снегу, по частотности на один пройденный метр. А еще следы очень часто наступают сами на себя, то в одну, то в другую сторону. И получается такой слоеный след, где носочки и пяточки меняются местами. Туда, сюда; туда, сюда; туда, сюда.
3.
А начинается все с обыкновенной троллейбусной остановки. Само название прозрачного пластикового навеса "Остановка", кажется заставляет подумать, что тот, кто под этот навес заходит, то может видеть, как мимо с включенными фарами проносятся машины, а по прозрачной крыше барабанит толи дождь толи снег и видно черное небо. И пока не подъедет троллейбус можно никуда не спешить и просто курить, и продолжать смотреть на проезжающие машины, на падающий дождь и на черное небо. Это называется ожидание. Нервозная штука если всего этого не замечаешь. И даже, когда замечаешь, все равно ожидание остается нервозной штукой. Наверное, еще и потому, что есть ощущение, что все куда-то движется, а ты стоишь. Все мимо тебя, все без тебя. И всем на тебя наплевать. Наплевать, что вот ты стоишь под этим прозрачным колпаком остановки и куришь, и провожаешь взглядами быстронесущиеся машины, в которых тепло и люди замечают тебя ровно настолько, насколько они видят обочину и дорожные знаки. Даже знаки для них важнее, чем твоя одинокая фигура.
4.
Ты конечно об этом не думаешь. Какой там мяч? Или какая-то старая бабушкина брошка, или лающая по ночам собака? Хотя все это происходило с тобой и в твоей жизни. Собака была последней. Она лает по ночам на Шаболовке. А Брошку ты нашел, когда тебе было десять лет и ты доставал из чулана, после долгой зимы, самокат. Самокат папа тебе купил уже в конце лета, и ты очень мало на нем успел покататься до дождей и холодов. Но сейчас весна. И уже снег и лед растаяли и даже асфальт подсох. И уже можно выкатить эту блестящую красную двухколесную машину с изогнутым рулем, на котором мягкие резиновые ручки с никелированными ручными тормозами. И есть фара. И ты уже не имеешь терпения, чтобы отодвинуть сначала табуретку, затем пылесос, а уж потом только можно выкатить самокат. Все ты это должен сделать сам. Это условие. Папа говорит, что я уже самостоятельный и должен делать по возможности все сам. Моих возможностей хватает, чтобы вытащить из чулана табуретку и затем пылесос на колесиках. И вот тут, когда я тащу за хобот пылесос, я замечаю, что в углу у самой стены что-то блестит. Я бросаю хобот и, переступив пылесос, нагибаюсь и поднимаю с пыльного пола блестящую брошку. Брошка способна отвлечь мое внимание ровно на полминуты. Этого времени хватает, чтобы я разглядел ее и отдал маме. И уже когда я качу через комнату в прихожую освобожденный самокат, то слышу краем уха, что мне и папе говорит мама. Она говорит, что это бабушкина брошка. Бабушка у нас умерла или год или два года назад, и я вижу, как мама стоит в проеме кухонных дверей и держит на ладони брошку.
-Я однажды ее стащила,- продолжает, рассматривая брошку, говорить мама,- прицепила ее на кофточку и побежала в клуб на танцы!
,Следующим был мяч. Ведь это мы все лето на даче гоняли его по футбольному полю. Поле футбольным называлось условно. Это был узкий и длинный луг с выкошенной и вытоптанной коровами и нашими ногами травой. Слева луг обрывался в заросли камышей и высокой осоки, за которыми блестела речка. А справа начинался покатый подъем, по которому были разбросаны деревенские избы. В одной из этих изб и жила наша бабушка. К ней-то на все лето меня отвозили родители. Вот по этому лугу, который мы называли футбольным полем, гоняли мяч. А потом, когда все дачники разъехались, мяч был зафутболен в крапиву. Да там он и остался. Я его там увидел зимой. Мы приехали к бабушке на Новый год. И в снегу среди торчащих палок крапивы я увидел наш красный резиновый мяч. Наполовину утонувший всугробе и с белой шлепкой снега на макушке, он всетак же по летниму подмигивал мне.
5.
А потом на помойку, куда выносят старые холодильники и разбитые диваны, был вынесен и мой самокат. Он уже не был тогда таким ярким и блестящим. Его мягкие черные ручки теперь были ободраны. Но фара была цела. Я шел в школу и увидел его. Он стоял, прислонившись к зеленой железной стенке. Рядом на земле стоял чей-то старый телевизор, на котором сидел кот. Я прошел мимо, как проходят мимо того, что тебя не интересует. Но когда я прошел, то почувствовал, что кто-то смотрит мне в спину. Я оглянулся. Кот, сидящий на коробке телевизора, вылизывал свою грудь, а на меня своей красной фарой смотрел самокат.
И вот теперь, стоя у открытого окна, я курил и вспоминал и этот красный мяч и бабушкину брошку и свой самокат. А собака все лаяла и лаяла. Она бежала из нашего двора в соседний двор мимо слепых черных окон.
6.
Что же это такое - брошенка?
-Брошенка! - так я непроизвольно назвал лающую по ночам в наших дворах собаку. И еще я смог додумать лишь одно:
Сначала, когда я проснулся в первый раз, то мной овладела ярость. Я ругался, фиг знает на кого, и уже на утро хотел позвонить куда-нибудь, чтобы кто-то приехал и забрал эту лающую собаку. Но на утро все произошедшее ночью виделось под лучами восходящего солнца каким-то уж очень нереальным, как сон. А потом, спустя несколько дней, я снова проснулся ночью. Часы показывали полтретьего. Я поворочался, но, поняв, что не усну - встал и, накинув кофту, вышел на лоджию. Я курил в открытое окно и всматривался в ночные сгустки, усиливающиеся контрастом светящих фонарей. В эту ночь собака не лаяла, и я подумал, что кто-то позвонил, и кто-то приехал...
Не скрою, мне стало грустно.
Но с каким удовольствием я вскочил в следующую ночь, когда еще только сквозь сон заслышал лай. Лай еще вплетался в сон, и сновидение пыталась как-то адоптировать этот шум. Но я уже вынырнул. Это лаяла она! Я, быстро одевшись, пошел на лоджию. Вот так я научился вставать по ночам. Ночами думалось легче, и я заваривал чай и выкуривал еще и еще сигаретку. Мне показалось, что на лай вспыхивает одно или два окна. И мне захотелось узнать, кто живет за этими окнами.
Такие ночные вставания стали для меня со временем потребностью. И в этих ночных бдениях с чаем и сигаретами я начинал ощущать и себя, и ночные слепые окна, и черное небо, и склоненные над мокрыми тротуарами фонари, и мою лающую собачку - все, о чем бы я не думал- все в мире было брошенками!
7.
Как-то я зашел в гости к своим друзьям. Оля, Сеня и сынишка Вася. Васе шесть лет. И вот как-то после чая я подсел к играющему Васе. Вася на диване маленькими ножничками вырезал из цветного журнала всякие картинки. Уже рядом лежали два красивых спортивных автомобиля, одна девушка с длинными белыми волосами, которые Сеня решил чуть-чуть укоротить. От этого левая прядь девушки была длиннее, чем правая. И тут же был дядя в элегантном сером в полоску костюме с мобильным телефоном, который он прижимал к уху.
-Он у нас любит делать аппликации,- сказала Оля,- их в садике научили.... Теперь все журналы его. Режет и потом наклеивает в альбом...
Я листал поданный Олей альбом для рисования, который был наполовину уклеен разнообразными вырезками. На меня смотрели улыбающиеся непонятно кому и зачем какие-то люди; куда-то неслись собаки и гнали автомобили. Тут же ярко мерцала серебристая реклама и тут же во всю левую страницу альбома красовалась бутылка, из которой вылетал джин.
Я открыл и закрыл альбом. И снова открыл и закрыл. Мне показалось, что если резко открыть альбом, то можно застать другие лица, другие позы и другую жизнь. Там реклама будет отключена, и джин будет сидеть в своей бутылке. Ибо для кого все это нужно, если альбом закрыт. Я быстро открывал альбом и заглядывал. Мне казалось что вот-вот я уже сумел подглядеть. Но в следующую долю секунды все включалось и вырезки упрямо продолжали улыбаться, бежать, нестись и сверкать.
-Брошенки - сказал я.
-Что? - спросил Вася.
- Эта тетя с белыми волосами, брошенка, не кажется тебе? - указывая пальцем на приклеенную вырезку, спросил я.
Вася внимательно посмотрел на наклейку.
-Ты думаешь, ей здесь плохо?- подумав, спросил он.
-Думаю, что ей есть о чем подумать.
Часть вторая
Про эсэмеску.
1.
Первую эсэмэску я получил и отправил, когда мне былооколо сороковника. Ребятня раньше, чем писать и читать научаются сейчас щелкать по кнопкам мобильных телефонов и на клавиатурах компьютеров. Они, наверное, и читать учиться, читая сообщения на мобильниках и играя в компьютерные игры. Ведь это так естественно, чтобы тебе за несколько секунд с другого конца земного шара пришло электронное письмо. Или ты сам набираешь, клацая кнопками мобильника слова: "мама у меня все в порядке. Как ты сама?" И текст, который только что ты написал и который вот перед твоими глазами на маленьком экранчике - этот текст через ту же секунду, пролетев сотни километров, осядет в такой же коробочке и старушка в далекой уральской деревне прочтет эти слова.
Разве это не волшебство? Разве это не похоже на сказку где выпущенная стрела попадает в твою судьбу.
Эсэмэски, как невидимые серебряные стрелы, которые летят в нас и от нас. И каждая такая стрела меткая и не промахнется!
2.
А зато, какие я писал письма! Да, да! Обычные бумажные письма. Даже не на почтовой, а на простой, а иногда даже на тетрадной в клеточку бумаге. И конверты на почте покупал за три копейки. Всегда начинаешь обычно так: "Здравствуй, Надя!... И непременно после "Здравствуй" запятая, а после имени восклицательный знак и следующая строка красная. А уж там - под этим "Здравствуй" столько напишешь, столько расскажешь, многое спросишь, а еще больше между строк пропишешь. Мне писала одна знакомая из Питера - Светланой звали,... так она еще и рисовала. Всякие профили, принцесс и замки. Художественное письмо получалось. И вот такое письмо упаковываешь в конверт. Затем слюнявишь по линии склейки и закрываешь. Письмо лежит на столе, а ты его аккуратно так, будто боишься раздавить написанные слова, гладишь ладонью, пока оно не превратиться в плоский прямоугольник. Потом только остается подписать и опустить в синий ящик с надписью "Почта". Письмо можно было опускать в любой такой ящик. И когда мелькало оно, падающее в его глубины, и за ним захлопывался такой же синий, как и ящик, язычок - с этого момента начиналось твое ожидание. Ты продолжаешь жить, как жил: ходишь на работу, ходишь по выходным в баню, а по субботам в городскую публичную библиотеку полистать журнальчики. Иногда заходишь в храм на службу и вспоминаешь, что давно не причащался и даешь себе слово, что в ближайшее воскресенье съездишь в монастырь и отстоишь всю службу.... А на рынке покупаешь кости для собаки, а себе покупаешь молоко и курицу. И еще покупаешь сыр, масло и картошку. Вообщем, живешь.
Но всегда, всегда, всегда, даже если не думаешь, и не вспоминаешь, то все равно и думаешь и вспоминаешь, потому что иначе не можешь, потому что в этом смысл и твоей работы и хождения в баню и в библиотеку и на рынок... Я высчитывал дни. Сколько письмо идет туда, сколько обратно и я еще дня три - четыре клал на то, чтобы она могла ответить. Проходила неделя, и я знал, что сегодня она получила письмо. А еще через неделю я был уверен, что она его отослала. Я всегда закладывал в ожидании запасы. И вот подходило время получения ответа. Я начинал волноваться заранее. Каждый раз, когда входил в подъезд, я проверял почтовый ящик - не поломался ли он. И если письмо задерживалось, я начинал ходить на почту и спрашивать: "Нет ли мне письма?"
И когда получал письмо, то уже не помнил о чем писал сам, потому что никогда не оставлял для себя черновиков. Да это было и неважно. Ведь и она тоже сейчас была совершенно в других мыслях, нежели когда писала это письмо. Но когда я открывал конверт и разворачивал сложенный вчетверо лист бумаги, то вспоминал все. И даже если она писала о своем, и ни разу не упоминала о моих вопросах и не отвечала на мои слова, то и тогда ее присутствие и мое ожидание создавали неизъяснимое очарование и волнение в душе.
Я множество раз его перечитывал до тех пор, пока не мог для себя почти дословно пересказать. Потом я любил изучать ее подчерк, наклон букв и то, как та же одна буква, но в разных словах имела чуть-чуть иное очертание.
3.
Ожиданием, почти открытым наполнялась жизнь. Ожидание пронизывало все. И было поэтому важно все происходящее, потому что письма всегда летят над городами, как летят птицы. И как птицы разлетаются по домам, по чердакам, рассаживаются по деревьям, так в каждый дом и в каждое окно прилетает письмо.
И когда я это понял, то стал иначе смотреть на людей. Ведь если мы все ждем и пишем письма, то даже поэтому жизнь не может быть пустой и бессмысленной!
Я всегда переживал, чтобы брошенное в синий ящик письмо, не заблудилось. Даже крестил ящик, после того как туда бросал письмо.
Брошенка это тот, кто никому не нужен. Брошенное в ящик письмо, на которое ты ждешь ответ, отменяет брошенность, потому что ждать начинают вместе с тобой своих писем или своих птиц все чердаки города и все фонари города и все бездомные собаки города и все люди города. И поэтому летят самолеты и стучат на стыках рельс вагоны и идут по всем улицам почтальоны и все операторы мобильной связи тоже ночами не спят. Летят эсэмэски как серебряные стрелочки, и стучаться в стекла окон. Даже если это дождь или снежинки, или просто сухой северо-восточный ветер - все равно остается надежда что письмо дойдет!
Часть третья
Про брошенку и про эсэмэску.
Ну, а теперь сказка:
Жила была на свете брошенка. Было у нее конечно имя, но у нее были всегда такие грустные глаза, что любой прохожий, заглянувший туда, сразу понимал - что это брошенка. Ей в почтовый ящик бросали всегда только рекламу и приглашение заказать пиццу, а на мобильник приходили исключительно только сообщения принять участие там-то... и позвонить туда-то...
И она заказывала пиццу, а то ехала на другой конец города чтобы заниматься в подвале тантрической йогой, и покупала новый мобильник. А потом она решила обмануть судьбу. Брошенка перестала заглядывать в свой почтовый ящик, а все сообщения, приходившие на мобильник она, не открывая, стирала. И ничего не изменилось. Ящик вспух от рекламной макулатуры, а мобильник просто замумукал постоянным напоминанием о непрочитанных сообщениях. Да еще по ночам стала лаять какая-то бездомная собака. Прямо с завидным постоянством, как часы отбивали три, она появлялась черт знает откуда и, бегая по двору, лаяла, лаяла, лаяла. Так продолжалось минут двадцать. Потом собака убегала в соседний двор. И тот же лай приглушенный доносился оттуда.
Сначала хотелось сразу же позвонить куда-то и вызвать кого-то, чтобы они приехали и поймали.... Но на утро все рассеивалось как сон. А когда брошенка шла днем по улице, то никаких бездомных собак ей не попадалось. Попадались собаки ухоженные с ошейниками и на поводках. Но на следующую ночь все повторялось. Потом, спустя неделю, брошенка стала просыпаться сама и даже открывать штору, чтобы поглядеть в окно на эту собаку. Один раз она, кажется, ее увидела. Это была лохматая большая собака, у которой был поджат хвост. Она перебегала двор и лаяла. Она бежала и лаяла. И брошенке показалось, что если собака сейчас перестанет лаять, то умрет. И ей так захотелось, чтобы собака продолжала лаять! А потом она посмотрела на слепые черные окна и увидела что в доме напротив, в пятом этаже открыто на лоджии окно. И, кажется, там мерцает огонек зажженной сигареты.
В следующую ночь все повторилось. Лаяла собака, горел свет и на лоджии кто-то курил.
Потом брошенке пришла мысль: "А почему бы утром ни выйти и не накормить эту собаку?"
И она уже даже с вечера сварила кашу и купила на рынке косточки. Но в самый последний момент что-то ее остановило. Она подумала: "Если я стану подкармливать собаку, то она может перестать лаять. Она будет просто терпеливо ждать каждый раз своей утренней пайки.... И, это может быть неплохо. Но разве я смогу пережить тишину ночи? Разве будет появляться сигаретный огонек на пятом этаже на лоджии?"
Кашу с косточками брошенка вынесла днем и поставила у мусорных контейнеров. А сама с того дня стала всматриваться в лица прохожих, в морды собак и в глаза голубей.
И везде, везде, везде она читала все тоже ожидание. А когда брошенка научилась читатьпо взглядам, то поняла что ей надо самой!
-Я хочу родить ребеночка, которого назову просто Сыном. Пусть его зовут люди, как хотят, а я буду его звать Сынок! А он мне будет писать письма, и слать эсэмэски по телефону: "Мамочка, Привет! Как ты себя чувствуешь! У меня все хорошо! Буду дома в пять часов!"
Я куплю ему красный мяч, а себе куплю брошку! А когда он подрастет, можно будет ему подарить самокат! И еще мы обязательно заведем дома собаку. И когда у меня будет бессонница, я буду выходить с ней на улицу и долго-долго гулять по ночному городу!
Вы можете не поверить, но случилось все именно так! Потому что такие мысли любит подслушивать Бог!
Вечер 3 ноября 2007. На Хавской.
Послесловие
Сегодня, 17 января 2009г. перечел рассказик и меня пробила слеза. Я не испытывал такого интенсива чувств, когда писал. А вот теперь после прочтения сижу на диване и утераю слезу. Когда писал, то во многом все это был романтический вымысел опущеный на нашу грешную землю. Тогда мне очень хотелос чтобы так было в жизни.