"От Солнца оторвался кусок и летит на Землю", - вспомнилось из "Незнайки". Эта мысль была последней перед коротким затмением. Он тут же забыл о Незнайке и о Солнце. Сознание окутали мрак и лень. Мрак был плотным и бесконечным, а лень как липкая паутина. Он не понял, что упал, лицом вниз, на холодные, не очень чистые бетонные ступени, и разбил лицо в кровь. Он не знал этого. Боли он тоже не ощущал. В это момент он не знал, что это такое - боль? Он не помнил ощущения боли. Он чувствовал лишь то, что в этом плотном мраке, есть он, укутанный частью этого мрака и перетянутый серебрящимися нитями лени. Он? А что такое "он"? И зачем вообще думать о чем либо?
Лень.
Вдруг он увидел свет, вернее, не увидел, а понял: впереди свет, и ему надо туда.
И он полетел.
А вот и мысль промелькнула: он - это нечто, он - это то, что укутано мраком и ленью. Лень - это что-то вроде боли, похожа на паутину. Или на липкие и, одновременно, колючие веревки, сплетенные из паутины.
Вторая мысль: ему нравилось лететь. Ему нравилось лететь на свет.
Третья мысль: ему нравится процесс полета. Ему нравится управлять собственным телом.
Телом?
У него было тело. Да, точно, было. Когда-то.
Он попробовал понять - есть ли у него тело сейчас, и понял, что тела у него нет. Во всяком случае, он его не ощущал. Тела не было, а вот удовольствие от возможности им управлять было.
А потом в его сознании, или в нем самом, если он и есть бестелесное сознание, дух, появилось огромное множество мыслей. И он не знал, не мог понять: это хорошо, или это плохо? Мыслей было много, мысли были разные, и, кажется, не только его собственные. Он долго не мог научиться отличать свои мысли от чужих, но вскоре ему это удалось. Он выделил две основных - одну свою, одну чужую. Своя мысль была такой: лети скорей, туда, к свету, там хорошо. Чужая мысль была прямопротивоположной: не лети, остановись, поверни в обратную сторону, а можешь не поворачиваться, просто остановись и жди, жди и все будет хорошо. Он решил выкинуть чужую мысль, заткнуть ее, не слышать. А может быть, эта, которую он идентифицировал как чужую, была не чужой? Может быть, наоборот чужая мысль предлагала ему продолжить и ускорить его полет к свету?
Свет впереди манил. Он продолжал лететь к свету, и вдруг понял, что он летит не вперед, а стремительно падает вниз. Еще секунда, ну может быть, десяток секунд, и он разобьется вдребезги. Хотя, как он может разбиться, если у него нет тела? Или все-таки есть?
Додумать эту мысль он не успел. Тьма вокруг расступилась, и свет заполнил все пространство. Но свет не ослепил его, ему не нужно было привыкать к свету. Он увидел себя - руки, ноги, все остальное. На нем светлая ветровка, недавно купленная, пуловер турецкий в диагональную клетку, брюки, с вечера отутюженные Марией, Мария считает их зелеными, а он черными, мягкие кожаные туфли. Тело у него было, но он его не ощущал. Он сгибал и разгибал руки, приседал. Тело слушалось безукоризненно, но он не чувствовал движений. Он ущипнул себя за щеку, но не почувствовал боли. Теперь он уже понял, что такое боль, но не чувствовал ее.
Может быть, он спит?
- Вот и ты оказался здесь, Николай, - услышал он за своей спиной знакомый голос.
Николай! Ну, точно, его имя Николай.
Он повернулся и вскрикнул бы от неожиданности, но кричать он еще не научился. Он вообще не знал, умеет ли он говорить. Перед ним стоял Андрей Режнов, умерший десять лет назад. Андрюха?!
- Не могу сказать, что рад тебя здесь видеть, - сказал Андрюха и, помолчав, добавил: - Пока не могу.
- Ты жив? - наконец, выдавил из себя Николай.
Выглядел Андрюха так, как чаще всего вспоминался Николаю. На нем была полевая милицейская форма. Серая рубаха расстегнута на груди, под ней тельняшка. Рубаха заправлена в такие же серые брюки. Обут в бердцы. За портупеей пилотка с кокардой, на плечах погоны с майорскими звездами. Андрюха улыбался, как всегда, одними глазами, чуть прищурившись. В щелках посверкивали веселые огоньки.
Николай не знал, что ему делать. Броситься в Андрюхины объятья? Сдерживала нереальность происходящего и еще какое-то чувство. Страх? Он обманул себя, решив, что его ноги вросли в землю.
- Ты жив?
Андрюха покачал головой.
- Если бы я был живым, то мы бы с тобой не увиделись. Ты здесь, и видишь меня потому, что там тебя уже нет.
- Не понял...
- Ты летел и видел перед собой свет?
- Ну.
- Так вот: это другой свет. Он тоже белый, но другой.
- Я умер?
- Конечно.
Николай беспомощно огляделся. Перед ним на все четыре стороны расстилалась бескрайняя пустыня из белого крупного песка, ни овражка, ни холмика. Небо тоже было белым. Николай сел на песок. Андрюха стоял рядом и молчал, предоставляя Николаю возможность прийти в себя.
- И я уже не вернусь туда? - спросил Николай. - Назад? К семье, к детям? К тем, кого я оставил?
- Ты уже вспомнил о родных и друзьях? Молодец! Я всегда знал, что голова у тебя работает как надо.
- А я думал, что ты считал меня дебилом, - по привычке съязвил Николай.
Андрюха расхохотался:
- А ты все такой же. Даже смерть тебя не изменила. - Андрюха тоже присел рядом на песок. - Как там мои?
Николай потупил взгляд.
- Говори, - подбодрил Андрей Николая. - Я ко всему спокойно отнесусь. Мы в разных мирах. Они там, а я здесь.
- Здесь, там.... Дичь какая-то! Пять минут назад я поднимался по ступеням в свой офис, а теперь...в какой-то пустыне! - Николай посмотрел на часы. - О! Сломались.... Странно. Романсон. Не Радо, конечно, но уверяли, что надежные. - Стрелки показывали половину десятого. Секундная стрелка умерла, застыв между двумя соседними делениями.
- Часы остановились потому, что здесь нет времени, - пояснил Андрюха и напомнил: - Так как там мои?
- Честно признаться, - начал Николай, не зная, куда спрятать неловкость, - я не особенно контактировал с твоей семьей после того, как ты...умер. Так, встречались случайно на улице.... Пару раз. Да через общих приятелей кое-что узнавал.
- Рассказывай что знаешь.
- Пацаны уже взрослые. Старший, Степка, ди-джеем на радио работает. Вроде бы женился.
- А Серега?
- Серега? - переспросил Николай. - Серега...он...как бы тебе сказать..., - Николай подыскивал слова, но синонимов не находилось. - Бандитствует Сережа. Экспроприирует ценности у тех, кто в свое время ценности эти у народа отнял. Так я слышал.
- Робина Гуда тоже кое-кто бандитом называл, - заметил Андрюха.
Николай слегка приукрасил деяния младшего Андрюхиного сына. На самом деле Сергей Режнов не всегда надевал на себя одежды народного героя. Обкладывала его бригада данью не только владельцев казино, ресторанов и дорогих бутиков, не только нерусских хозяев вещевых и продуктовых рынков. Под раздачу попадали и бизнесмены, относительно честно заработавшие первоначальные капиталы. И даже не очень богатые попадались...
- Вижу, что не договариваешь, - сказал Андрюха. - Но, ценю твою деликатность. Стало быть, Серега - бандит.... Я всю жизнь с преступностью боролся, а сын.... Как Ленка?
- Ленка замуж вышла.
- Год-то хоть вдовой походила? - усмехнулся Андрей.
- Ну..., почти.
- Кто он? Я его знаю? - Андрей поправился: - Знал?
Николай пожал плечами.
- Он младше ее, но уже на пенсии. Военный. ...По-моему.
- Ладно, проехали. Все ясно. У тебя-то как жизнь сложилась? Что за эти десять лет произошло? Чего добился?
- Да так..., - Николай задумался.
А действительно, чего? Немногого. Крыша над головой имеется. Машина есть, дача. Детей вырастил, образование дал. Своя фирма. Обороты так себе, но на жизнь хватает. Раз в год может позволить себе съездить к морю. И не только к Черному. Все, как у всех. Чуточку лучше, чем у подавляющего большинства, но до среднего класса не дорос. Теперь уж и не дорастет.
- Не хочешь - не рассказывай. - В словах Андрея обиды не прозвучало.
- Тебе все равно? - Николай удивился.
Андрей был его настоящим другом. К сожалению, понял это Николай слишком поздно, только тогда, когда Андрюхи не стало. Понял это внезапно, глядя, как мерзлые комки глины падают на лакированную крышку гроба. Понял Николай, что Андрюха был его единственным другом, другом, готовым пожертвовать ради него и его семьи своим временем, личными планами, а может быть, и чем-то большим. Гораздо большим. Он всегда был готов прийти на помощь. Его ни о чем не надо было просить, он сам знал, чувствовал, что нужен. Андрюху всегда интересовала жизнь Николая: он радовался вместе с ним его успехам и искренне переживал, если у Николая случались проколы и неудачи. А теперь? Не хочешь - не рассказывай...
Андрей опрокинулся спиной на песок и, закинув руки за голову и глядя в молочно-белое небо, медленно заговорил:
- Я когда здесь очутился, вообще ни с кем разговаривать не хотел. Долго молчал. Даже встреча с родителями меня не очень-то обрадовала. Ты Моуди читал, "Жизнь после жизни"? - Андрюха повернул голову к Николаю и, увидев его утвердительный кивок, продолжил: - Брехня! Все, что там написано - полная чушь! Все не так. Здесь о тех, кто там остался, думаешь постоянно, жалеешь и скучаешь. Кого-то любишь, кого-то ненавидишь. Все, как при жизни. Только сделать ничего не можешь. Себя винишь, что не успел что-то важное сказать, что-то главное сделать. Ждешь с нетерпением, когда же снова их увидишь. Позже это проходит. Успокаиваешься, привыкаешь. Мыслить по-новому начинаешь. А пока.... Я тебя, Колян, понимаю...
- Выпить бы сейчас, - мечтательно сказал Николай.
- И покурить?
- Курить я бросил. Пятый год уже...
- А мне долго курить хотелось.... Это фантомные желания. Как нога, которую ампутировали, а ее почесать хочется. На самом деле пить и курить тебе нечем. У тебя же тела нет.
- Как это нет? - возмутился Николай. - А это что? - Он похлопал себя по животу.
- Плод твоего воображения, - ответил Андрюха.
- А ты? Твое тело.
- То же самое.
- А то, что вокруг? Белый песок? Белое небо? Это что, тоже плод моего воображения? - Николай взял горсть песка и просеял его между пальцами.
- Абсолютно все.
- Ты хочешь сказать, что вот это, - Николай зачерпнул еще одну горсть песка и швырнул ее, - что вот это вот я сам придумал? Вообразил? Я такого не придумывал.
- Возможно, подсознательно, - предположил Андрей. - Скоро ты научишься находиться там, где пожелаешь, видеть то, что хочешь увидеть.
- А мир, в котором я жил совсем недавно, я смогу увидеть?
- Сможешь. Но это будет немного другой мир, в нем не будет тех, кто еще жив. Ты сможешь поговорить с Петром Первым или с Наполеоном Бонапартом, пообщаться со своими родителями, дедами и прадедами, узнать какими были твои предки и откуда твой род. Ты сможешь путешествовать по земле и по воздуху, погружаться в океанские глубины. Только вскоре тебе все это надоест. Тебе приятней будет осознавать себя лишенным тела, и находиться вне ограниченного пространства, в бесконечности.
Николаю стало по-настоящему страшно. Он вдруг почувствовал себя стоящим в полной темноте на дне бездонного колодца. Он был зажат стенками этого колодца, а где-то далеко вверху, на поверхности земли, он не видел, но знал, были его жена, дочь и сын. Они звали его, им было плохо, а он ни чем не мог им помочь.
Николай вскочил на ноги.
- Нет! Я не хочу! - закричал он, и его голос потерялся в белой пустыне, звуки разбились на тысячи осколков и растворились в прозрачном воздухе, упали на песок и утонули в нем.
- Я не хочу здесь оставаться, - сказал он тише. - Я еще не все сделал там. Я не успел поставить на ноги своих детей. Я не смог обеспечить безбедное существование Марии. Я и сам-то еще не пожил по-человечески. Работа, работа и работа! Короткий отпуск, и снова работа! Все время, как на мотоцикле по пересеченной трассе. То взлет, то падение. Только начал понимать, что выехал на ровную дорогу, и на тебе - конец всему! Конец моим планам, конец реальным перспективам, конец благополучию моей семьи. Дети! Андрюха, у меня есть дети. Они только с виду взрослые, на самом деле они птенцы желторотые. Они еще не знают, что такое жизнь! Они не знают, что для того, чтобы выжить, нужно пахать, как папа Карло!
Андрей наблюдал за Николаем, ждал, когда тот успокоится.
- Андрюха! Мне нужно туда. Мне нужно домой. Я не боюсь этой чертовой бесконечности, я боюсь оставлять их одних.
- Придется, - спокойно возразил Андрей. - Мы не в силах изменить того, что от нас не зависит.
- А от кого? От кого это зависит? От Бога? От Дьявола?
Андрюха встал и отряхнул с одежды прилипший песок.
- Не знаю, - сказал он. - Я здесь уже десять лет, как ты знаешь, но так ничего и не понял. И ты не поймешь,...наверное. Пошли.
- Куда?
- Пока вперед, а потом, что-нибудь придумаем. Времени здесь нет, а потому, его у нас целая вечность.
- Я никуда не пойду, - решительно сказал Николай.
Андрей пожал плечами и зашагал прочь.
- Андрюха?! - окликнул его Николай.
Андрей повернулся.
- Но ведь были случаи, когда люди возвращались с того света, - с надеждой в голосе сказал Николай. - Может, мне дадут еще один шанс?
- Кто?
- Бог или Дьявол.
- Возможно, они и существуют, но здесь их нет. За десять лет я не слышал о них ничего.
- Но ведь должен же быть хоть какой-нибудь выход...
- Здесь есть только вход. Выхода нет.
- Андрюха, помоги мне.
- Ты же прекрасно знаешь, я всегда готов тебе помочь. Но тут я бессилен что-либо сделать. Тебе надо побыть одному, не буду тебе мешать. Если захочешь увидеть меня, позови. Просто подумай, что хочешь меня увидеть.
Андрей ушел, а Николай долго смотрел ему вслед, пока фигурка его друга не стала совсем маленькой, превратилась в точку, а затем и вовсе исчезла на линии горизонта, на едва различимой линии, где белое безжизненное небо соприкасалось с такой же безжизненной белой пустыней.
Потом он лег на песок и закрыл глаза. Впереди была навязанная ему неизвестно кем вечность, а позади короткий штрих прожитой жизни. А такой ли короткий? Пятьдесят лет. Полвека. Настало время подвести итог. Что сделано? Необходимые три условия, говорящие о том, что след в жизни ты оставил, выполнены. Дерево посажено, да что там дерево, целый сад. Дом построен, и не один. Сына родил. Дочь родил, а это уже перевыполнение условий состоятельности. В других источниках о книге говориться, нужно бы книгу написать. Ну, не написал книгу! Ну и хрен с ней! А может быть, там говориться о Книге Жизни, в которую нужно вписать постройку дома, посадку дерева и рождение сына?
Как же они будут жить без меня? Ведь они совершенно не готовы жить самостоятельно. Не способны.
Дочь. Совершенно не умеет зарабатывать деньги. Не умеет и не любит работать. Все на какое-то чудо надеется! А чудес не бывает. Бывает упорство, желание и трудолюбие. И тогда, если эти три компонента в наличие, и до чудес недалеко. Только чудес этих человек сам добиться должен. Не понимает этого дочка. Поймет ли когда-нибудь?
Сын. С ним проще, но проблем все равно море. Врач. Неплохой врач, может быть, даже хороший врач, а поднатужится, так и очень хорошим врачом стать сможет. Но сколько нынче врачи зарабатывают? Смех и слезы!
Ни дочь, ни сын фирму мою возглавить не смогут. Заглохнет бизнес.
Мария. Она всю свою жизнь посвятила мне. Она не сделала карьеры, даже специальности приличной, такой, что позволила бы деньги зарабатывать, не получила. Она думала, что я всегда буду рядом. Это я приучил ее так думать! Приучил, приручил, обманул! Теперь Мария одна осталась, одна с детьми! А дети не очень-то к отцу с матерью льнут. У них свои дела, свои проблемы, своя жизнь. Они редко дома появляются и им по барабану, что в доме порядок, что каждая брошенная ими вещь уже убрана на свое место, что холодильник заполнен продуктами, что по первому их желанию на стол подаются их любимые блюда. Привыкли. Так было, так есть и так будет. А будет ли? Как и что сейчас будет? Мария трудилась для них. Для меня трудилась! Старалась угодить, сделать приятное, и сама получала удовольствие от того, что делала. В этом заключалось ее нехитрое бабье счастье. А я его разрушил, счастье Марии. Я, именно я. Своим уходом. Прости, Мария!
Вдруг Николай почувствовал, что ему стало холодно. Он открыл глаза и увидел, что свет вокруг меркнет. Неужели здесь бывает вечер и ночь, подумал он? Свет мерк. Песок серел, и серело небо. Откуда-то сбоку, с края пустыни подул холодный ветер, поднимая в воздух мелкие серые песчинки. Это я сам придумал?
Однажды Николаю приходилось замерзать в степи. Как тому ямщику из народной песни. Он не замерз, его спасли. Тогда. Теперь с ним происходило нечто подобное. Но теперь он не боялся замерзнуть насмерть - дважды умереть нельзя. Он хотел позвать Андрюху, просто поинтересоваться, что это за ерунда? Но передумал, решил: через все нужно пройти самому. Он снова закрыл глаза.
Становилось все холоднее. Холод проник внутрь, в сознание, сковал мысли. Николай не пытался сопротивляться, он перестал думать и вспоминать, он снова забыл обо всем: о том, кто он такой, о том, где он теперь и где был раньше.
- Ого! - услышал он вдруг громкий возглас. - А мертвяк-то шевельнулся. Прохор, иди-ка сюда. Глянь: мне мерещится, или...
Николай попытался открыть глаза. Сквозь мутную пелену он увидел склонившееся над ним бородатое лицо: прищуренные близорукие глаза за стеклами очков, одно стекло треснутое поперек, глубокие морщины, спускающиеся к подбородку от крыльев носа, похожего на перезрелую клубнику, темно-лиловая родинка на правой щеке - совершенно незнакомое лицо. Подошел еще один человек. На нем был не первой свежести медицинский халат и рыжий кожаный фартук.
- Ни фига себе! Чуть живого не распотрошили. Леха! Мигом в ординаторскую. Скажешь там, пусть срочно реанимацию готовят!