Норд лежал в вольере приюта "Собачья радость", положив большую кудлатую голову на пясти втянутых наполовину под тяжелое тело передних лап. Его брыли ритмично приподнимались и опадали, сопровождая процесс дыхания. Изредка Норд вздрагивал и поскуливал и эти звуки были похожи на затихающий плач ребенка. Он спал и не спал. Скорее, не спал, грезил - мысли, ленивые и однообразные мешали полностью отключиться от окружающей его, изрядно надоевшей действительности.
Надоело Норду однообразное и монотонное течение его теперешней жизни, узкий отсек вольера с решетчатым торцом и деревянными перегородками надоел. Надоела пустая каша - овсянка или перловка, больше всего перловка, от нее у Норда постоянно урчало в животе. Надоело слушать непрекращающийся вой соседа слева, дога Джима. У Джима умер хозяин, и Джим не переставал думать о нем, потому и выл от тоски. Норд не разделял чувства Джима к человеку, назвавшегося его хозяином, он вообще недолюбливал людей и на то были причины. Но в вое Джима не было фальши и позерства, Джим был абсолютно искренен в своем горе, а потому имел право выть. Норд терпел, хотя уже давно мог бы рыкнуть на дога и тот бы заткнулся, или хотя бы слегка убавил громкость. И храп водолазихи Греты, который едва ли не заглушал вой Джима Норду уже изрядно надоел. Этот храп просто достал. Но и на Гретту Норд не рычал. Гретта очень стара. На прогулках все время спотыкается и падает, задние лапы скоро совсем отнимутся. Упадет и лежит. Кто-нибудь подойдет - инструктор или сменщик - поднимут задницу, снова пошла. Глядишь, опять упала. Старость, не радость...
Да еще эта проклятая жара!.. Если бы Норд был человеком, он бы подумал: "И зачем мне такая жизнь? Уж лучше бы сдохнуть. Собачья жизнь! Вот сдохну и все закончится". Но Норд не был человеком и потому инстинкт самосохранения не позволял ему думать о смерти. Он просто лежал и ждал, прекрасно осознавая, что ничего хорошего не дождется. Если что - так, по мелочи...
Во-первых, он ждал кормежки, еду уже давно должны были принести. Не очень активно ждал, но... положено - давай. Хоть и не вкусно, но другой-то еды, где взять? А стокилограммовое тело питать надо. Иначе, не успеешь оглянуться, станешь таким же, как Гретта, состаришься молодым. Сменщик, студент Серега, наверное, задерживается, а инструктор Юрий Петрович, отработавший смену, еще с обеда сам не свой, ему не до питомцев, от него баба ушла. Норд слышал, как инструктор звонил кому-то по телефону, другу, наверное, и рассказывал о своем горе. А потом ушел куда-то и вернулся с бутылкой. С тех пор к вольеру не подходит и даже из будки своей не высовывается. Страдает инструктор, Норд чувствовал эти страдания, и они были ему неприятны. Даже издали пахнет гадко. И не только страданием. Понятно чем - у людей принято заглушать страдания водкой. Словно их можно чем-то заглушить. Люди даже и не догадываются, что вкупе с водкой их страдания воняют еще сильнее. Инструктор в своей будке сидит, но двери-то открыты настежь, тянет гадостью...
Норд думал - скорей бы Серега приходил. И даже не из-за кормежки ему хотелось, чтобы пришел Серега. Странно, очень странно, но в последнее время Норд стал совершенно равнодушен к еде. Как выяснилось - не в еде счастье. А в чем оно - собачье счастье? И вообще, есть ли оно? Плевать на кормежку, плевать на пресловутое мифическое счастье, просто, по приходу Сереги, инструктор ушел бы и унес с собой этот противный запах.
И еще бы хорошо, думал Норд, чтобы ночь поскорей наступала. Норд ждал ее наступления, потому что ночью придет прохлада. Лежать в вольере в такую жару даже под навесом тяжко. Уже вечер, самые жаркие часы, когда можно от нее сойти с ума уже прошли, но все еще жарко. Не так как днем, но жарко. И не ветерочка... И пить хочется, в пасти - пустыня Сахара!
Норд сглотнул сухой комок.
Ничего, Серега придет, и воды свежей нальет - эта, что перед мордой Норда, на солнце превратилась в кипяток, в котором плавали три сварившихся заживо мухи. Когда-то, совсем недавно, Норд предпочитал холодную, живую воду из-под крана. Живую, потому что Норд считал ее живой, ведь она двигалась, значит живая. Конечно, не всегда он пил живую воду, только когда его бывшие хозяева догадывались, что он хочет пить и открывали в ванной кран. И в чашке, которая всегда находилась в его распоряжении, стояла на деревянной подставке, сделанной под его рост, вода всегда была свежей, ее меняли. Но она была мертвой...
Через двор быстро пробежала крыса. Норд сначала ее учуял, а потом приоткрыл один глаз. Крыса бежала, как-то смешно подпрыгивая, казалось, что ветер гонит по двору бурый и легкий комок мусора, который наталкивается на камешки и подпрыгивает. Наверное, Крысолову удалось-таки ее тяпнуть.
Показался Крысолов. Это, конечно, от него убегала крыса.
Крысолов был помесью овчарки и эрдельтерьера. Бородатая овчарка чепрачного окраса - страх божий! Вообще-то у него было другое имя, при рождении ему вроде бы дали кличку Мухтар, но все - и инструктор и уборщики и сменные сторожа называли метиса Крысоловом. Крысолов жил не в отсеках за решеткой, как другие псы, а в конуре - в дальнем углу собачьего приюта и пользовался относительной свободой. Ему позволялось в любое время расхаживать по двору. Та еще свобода! Крысолов считался собакой инструктора. Его и кормили не так как остальных - из общего котла, конечно, но инструктор Юрий Петрович, которого чаще звали просто Петровичем, дополнительно подкладывал в его чашку то колбасных обрезков, то сыра, то жира из банки с тушенкой, то еще чего-нибудь вкусного. И так - подачки между кормежками. Чаще, чем другим. Гораздо чаще...
Крысолов преследовал крысу, и вид у него был как у настоящего охотничьего пса - шерсть на холке дыбом, пасть оскалена, хвост пистолетом. Впрочем, бежал он с такой скоростью, чтобы не догнать. Понтярщик! Любая такса давно бы уже эту подраненную крысу догнала и разорвала в клочья.
"Вот же дурость, - раздраженно подумал Норд, - за крысами гоняться! Что он - кот? Это для котов и кошек - ловить мышей и крыс - обычное дело, можно сказать - обязанность, а собакам... Ведь Крысолов их не ест даже, только разгоняет по дырам. Кстати, еще ни разу ни одной не поймал. А еще Крысоловом называется! Крысолов, который за всю жизнь не поймал ни одной крысы.... Интересно, а если бы поймал, что бы он с ней делал? Может, все-таки съел бы?.. Фу, гадость какая!.."
Крысолов добежал до дыры в заборе, в которой исчезла спасшаяся жертва, и победоносно гавкнул. Петровичу хвалится, подумал Норд. Вот придурок! Петровичу сейчас до лампочки все крысы мира. Да он и не слышит ничего, дрыхнет, отравляя воздух этой гадостью.
Крысолов, не дождавшись похвалы инструктора, походил для приличия туда-сюда вдоль забора и медленно пошел через двор назад. Шел и косился на собратьев за решетками, наблюдая за их реакцией относительно своего "подвига". С восхищением на Крысолова смотрел один только молодой и совершенно глупый, практически щенок, далматинец Сэм. Ему, Сэму, Крысолов казался отважным и мужественным псом. Сэм в приюте недавно и не был очевидцем того случая, когда Норд навалял его кумиру во время одной из прогулок по двору. Норду тогда сильно перепало от инструктора, до сих пор болит правый бок от пинка тяжелого ботинка-говнодава. Левый уже не болит и разбитая морда зажила. Хорошо еще, что клык уцелел! Пошатался немного, но ничего... обошлось. А правый бок болит до сих пор. Что-то внутри - ноет и неприятно чешется. Ничего, и это пройдет - у собак быстро все заживает. Заживет, как на собаке, говорят люди.
Большинство обитателей собачьего приюта вообще никак не отреагировали на изгнание Крысоловом крысы со двора, привыкли уже к подобным сценам. Старая сука водолаз-ньюфаундленд Гретта даже глаз не открыла, когда Крысолов важно прошествовал мимо нее - как храпела, так и продолжала храпеть. А Джим на какое-то время перестал выть и проводил Крысолова взглядом, в котором не было ничего, кроме боли и тоски. В этой пучине отчаянья не было места Мухтару-Крысолову и его псевдогеройствам. Возможно, Джим и не понял, что мимо него проходит именно он, ярый истребитель крыс, просто инстинктивно отреагировал на внешний раздражитель.
Проходя мимо отсека, в котором был Норд, Крысолов нарочито отвернулся и принял независимый вид. Норд усмехнулся бы, если б умел. Он просто закрыл глаз и постарался не думать о Крысолове. Но Крысолов вдруг остановился напротив лежащего за решеткой врага (он-то считал Норда врагом) и прорычал что-то угрожающее. Норд глаза открыл, но отвечать Крысолову рычанием не стал - много чести! - просто посмотрел пристально, как он умел. В этом пристальном взгляде читалось: "Тебе мало было в прошлый раз? Не все понял? Если не понял, могу повторить урок".
Крысолов не мог уйти просто так, не в песьих обычаях это было. Он зарычал еще злее и даже гавкнул пару раз. Но Норд не отвечал, и Крысолов вынужден был уйти. Но уходил он героем: противник не ответил - значит, противник побежден. Норд посмотрел ему вслед и снова закрыл глаза.
В тот раз ни Норд, ни Крысолов не планировали драться, во всяком случае, Норд и не помышлял о драке, все произошло на автомате. Это была первая прогулка Норда по двору питомника. Крысолов подошел сзади. Может, он просто хотел познакомиться и потому решил по обычаю обнюхать новичка. Вот дурак, неосторожно подошел сзади. А Норд с самого детства не терпел тихушников, которые подкрадываются с тыла.
Ему было всего полгода, когда на него напала сучка, стаффордширский терьер. Без рыка, без лая набросилась сзади и сразу - зубами за бедро. Да так крепко цапнула, что Норд завизжал на весь двор. Он не понимал, что происходит. Ему было безумно страшно и конечно очень больно. Сначала Норд пытался вырваться и убежать, но стаффордширка, укусив раз, стала и дальше кусать, подбираясь к горлу, все ближе и ближе, в нескольких местах сильно пропоров бок. Хозяйка Норда не знала, что делать. Она тоже визжала, даже громче Норда и звала на помощь. А хозяин суки сидел на лавочке пьяный и тупо улыбался. (Может быть, с тех пор Норд и не любит пьяных). Вырваться никак не удавалось и, поняв, что если он не станет защищаться - все, ему конец. Тогда он изловчился и цапнул ненормальную суку прямо за морду. Клыки у Норда и в шестимесячном возрасте были уже о-го-го. Короче, глаз он ей повредил капитально. Сучка отпрыгнула от него, тряхнула головой, брызжа слюной и кровью, но тут же бросилась опять, целясь в горло. Норд был уже начеку - увернулся и полоснул клыками по грязно-желтому предплечью. Потом они сцепились и стали валяться на пыльном асфальте пешеходного тротуара, роняя на него капли крови, которые тут же сворачивались в пыли и превращались в черные катушки. Норд и стаффордширка катались по тротуару, закатывались на газон, наполняли двор визгами и злобным рычанием. Шерсть от Норда (он в ту пору переживал свою первую линьку) летела клочьями. Их еле разняли - хозяин стаффордширки наконец поднялся с лавочки и кинулся спасать свою уже изрядно потрепанную собаку, соседский парень подбежал, еще кто-то из собачников... Этот урок Норд усвоил на всю жизнь: опасность может подстерегать всюду, но та, что сзади - самая опасная опасность.
...А у придурка Крысолова, наверное, не было подобного жизненного опыта, вот он и подошел неслышно сзади. Норд бы загодя заметил его приближение, не заметил, так почуял бы и повернулся бы к Крысолову мордой, но он был занят знакомством со старожилкой питомника Греттой. Крысолов шумно втянул в себя воздух и фыркнул, Норду этого было достаточно. Сработала реакция, он развернулся и сходу рванул кожу на груди отпрянувшего Крысолова. Собственно, и драки-то никакой не было. Один раз только Норд куснул метиса, он отпрыгнул и Норд погнался за ним по двору. Крысолов оказался прытким малым, ему бы с такой скоростью за крысами бегать! Бежал и визжал от страха. Норд уже почти настиг Крысолова, и совершенно неизвестно чем бы все закончилось, но вмешался инструктор, больно пнув Норда в бок, в тот самый правый, который болит до сих пор. Не было бы в Норде сотни килограмм, он бы кубарем покатился по жесткому и острому щебню плаца, а так - только остановился, взвыв от боли и забыв о преследуемом. Наверное, ребро сломалось. Или два. Норду бы успокоиться, принять пинок как должное, перетерпеть и боль и несправедливое наказание, а он взял да огрызнулся. И был жестоко избит...
Норда и раньше били, но не часто и не так больно. Били в основном за непослушание. Хозяйка била и еще один..., этот. Норд мысленно называл его "этот", хотя знал, как его зовут - хозяйка называла своего сожителя Славиком. Славик Норда не любил и всегда исподтишка норовил его ткнуть больно. Тыкал, не бил, боялся, что хозяйка услышит. Но на прогулках бил - пинал или хлестал поводком. Норд огрызался, но терпел. Видимо, всосанный с молоком матери инстинкт вечного преклонения собаки перед человеком срабатывал. А однажды, после особенно сильного тычка "этого" костяшкой согнутого пальца прямо в нос (самое болезненное место у собак, между прочим, да и вообще, у всех животных) не смог стерпеть и с рычанием бросился на обидчика, порвал на груди у "этого" рубашку и прокусил ладонь руки, которой тот пытался защититься, горло закрывал.
Было Норду тогда что-то около года. На дикий крик Славика из ванной прибежала полуголая хозяйка и отколотила Норда длинным металлическим рожком для обуви. Норд молча сносил побои, на хозяйку он рычать тогда еще не смел. Потом хозяйка оставила Норда в покое и занялась сожителем - стащила с него порванную рубашку, убедилась, что горло не задето, обработала чем-то рану и царапины и стала перевязывать руку. Перевязывала и искоса поглядывая на Норда, бранила его, называла всякими словами, которых Норд еще не знал.
Позже он выучил много человеческих слов. Это неправда, что собаки понимают только интонацию и заучивают лишь слова команд. Собаки знают много слов и знают, что эти слова означают. Попадаются, конечно, тупые псы и псы не желающие обучаться, которым вполне достаточно команд и еще нескольких слов похвалы, но Норд не был тупым, он был любознательным. Он быстро уяснил, что каждое слово человека что-то означает. Называется слово, а за ним следует действие. Иногда действие со словом не совпадает - и это варианты. Можно анализировать. Норд понял, что слова бывают разные. Некоторые слова означают предметы, некоторые - действия, некоторые - характеристики предметов и действий. Есть и другие нюансы человеческой речи. Чем дольше собака живет, чем больше она общается с человеком, тем больше выучивает слов.
Хозяйка перевязывала Славика и обзывала Норда грязной скотиной, долбаным придурком и уродом. Позже, когда Норд узнал значения этих слов (хозяйка и потом называла его так), он внутренне возмущался. И сейчас, лежа на горячем щебне в отсеке вольера, он вспоминал эти слова и возмущался. Грязная скотина. Грязная? Ну да, не очень чистая. На улице, как правило, грязно - лужи, пыль. В лужу вступишь - брызги к животу прилипают, а шерсть на животе у Норда длинная, белая. Домой придешь, так тебе только лапы помоют в ведре, а по пузу - влажной тряпкой поелозят. И все. А ты помой, хозяюшка нормально, шерсть мокрую высуши феном - буду чистым. Скотина? Какая же он скотина? Скотина - это животные, у которых есть рога и копыта. У собак рогов нет, а вместо копыт лапы с когтями. Придурок? Это полная напраслина. Норд себя придурком не считал. Придурок - значит, глупый. А Норд далеко не глупый. Вот Крысолов придурок. Гоняется за крысами... А уж с уродом Норд вообще не мог согласиться. Он неоднократно видел себя в зеркале. Созерцанию своего отражения Норд у хозяйки научился. Она подолгу смотрелась в зеркало и расчесывала волосы или красила лицо. Норд наблюдал за ее действиями и видел, что за стеклом происходит то же, что и в комнате. И сама комната та же. И Норд понял, что в зеркале - ни кто иные, как хозяйка и он, сидящий рядом. Он и без хозяйки подходил к зеркалу и подолгу разглядывал себя. Ну, какой же он придурок после этого? И, кстати, далеко не урод. Видел он на улице других собак - куда страшнее его. Вот Крысолов, например... (Тьфу, напасть, дался ему этот Крысолов!). А в зеркале он себе даже нравился, правда, видел он только свою верхнюю половину. Большая голова с черными очками вокруг глаз, белая ромбовидная проточина на лбу, белая пушистая грудь. На белой части морды - конопушки - вовсе не уродливые. Норд высовывал из пасти длинный розовый язык, он свешивался на сторону, и это тоже было красиво. И еще: то, что он никакой не урод, а даже наоборот, красавец, Норд нашел подтверждение в словах хозяйкиной матери. Спокойная, тихая женщина, она никогда не бранила Норда, всегда его гладила по голове, чесала за ушами и говорила ласковые слова. Называла его Нордюшей, Нордиком, хорошим мальчиком, умницей и красавцем. Красавцем! Хозяйка почти никогда этого не делала, только вначале, когда Норд был щенком. А ведь ласки хочется и взрослому псу, ее хочется всегда, не только в щенячьем возрасте. Но... хозяев не выбирают, это они выбирают собак. И, выбрав, вроде бы должны любить своих питомцев и быть за них ответственными. Вроде бы...
В принципе, он тогда, покусав Славика не жалел о содеянном. Более того, втайне гордился собой, вспоминая испуганные глаза "этого" и его крик боли, похожий на собачий визг. Норд сделал то, что сразу сделало его взрослым - он продемонстрировал человеку свою силу. Не физическую, нет, что касается его кондиции, здесь все было в полном порядке - рост, вес, толщина лап и ширина груди - он уже практически достиг нормальных параметров взрослого пса и полностью соответствовал требованиям породы. Норд доказал (в первую очередь самому себе), что если потребуется, он может противопоставить свою волю воле человека. Возможно, он совершил преступление, нарушил закон, но... кто этот закон придумал? Точно не собаки. Дружить, быть равным в этой дружбе, отдавать свою любовь в обмен на любовь к себе - это правильно. Получать пищу и уход и за это платить преданностью - тоже правильно. А просто преклоняться перед человеком потому, что он человек, сносить обиды и побои только за то, что человек решил почему-то, что он главный - это уж извините. Равенство - вот что является основой взаимоотношения пса и человека. Равенство и обмен услугами, взаимовыгодный союз.
Так думал Норд и втайне гордился своим поступком.
"Этот" с тех пор стал Норда побаиваться. Тыкать исподтишка перестал. На прогулках никогда не отпускал с поводка, по сторонам не глазел, а за ним следил и всегда, собираясь, прятал в карман газовый баллончик. А, придя с прогулки, жаловался хозяйке на Норда, рассказывал ей какой он плохой, непослушный и злой, врал, что на других собак бросается и на людей. Хозяйка ему верила. Сама она с Нордом не гуляла. Когда "этого" не было, выходила на пять минут. Пять минут утром и пять вечером. Тоже не спускала с поводка, ждала, когда Норд сделает свои дела прямо у подъезда. Стояла, ждала и курила.
А потом "этот" исчез. Совсем исчез. Норд не успевал полностью опорожниться за пять отпущенных ему минут. Да что там пять! Иной раз хозяйка и парой минут обходилась. Она то обходилась, а Норду тяжко было. К концу дня мочевой пузырь переполнялся, было очень больно. Иногда хозяйка долго не возвращалась домой вечером, и он стал гадить сначала в прихожей на линолеум, а потом от злости и обиды - посредине комнаты на ковровое покрытие. Хозяйка приходила, кричала на него, увидев лужи на линолеуме и мокрые пятна на ковровом покрытии, даже била, поводком стегала. Норд низко опускал голову, но не от стыда, а чтобы ему в глаз не прилетело карабином поводка, мускулистые бока подставлял. На хозяйку Норд не бросался. Во-первых - она женщина, а во-вторых - хозяйка все-таки. Какая-никакая, а хозяйка. Норд ее не любил, но помнил ее ласки в казавшемся теперь уже далеком щенячьем прошлом и не бросался, даже попыток не делал. Но своей вины он не признавал.
Вообще-то, Норд, кроме того случая с "этим" никогда ни на кого из людей не бросался. Он знал, что может это сделать, но не бросался. Они не делали ему плохо. Инструктор избил его, он сделал ему плохо, но Норд сдержался, только огрызнулся машинально. Вовремя сообразил, кто перед ним. Инструктора своим хозяином он не считал и не любил его. Этого человека никто не любил (разве что далматинец Сэм по своей молодости и неопытности ластился и млел, когда тот трепал его за уши), Петровича банально боялись. В инструкторе была сила, это чувствовалось сразу. Была и еще одна причина пассивного поведения Норда в конфликте с Петровичем - Норд однажды стал свидетелем убийства питбуля Рэта. Все обитатели "Собачьей радости" стали свидетелями этого - и метис Крысолов и старуха Гретта (она как раз почему-то не спала по своему обыкновению) и юный ротвейлер Рик и братья-близнецы немцы Курт и Ганс и английская бульдожка Лана и черный терьер Анзор - короче, все кроме сопляка Сэма и тоскующего Джима, их в ту пору еще не было в приюте.
Рэт был, конечно, отмороженным парнем, и слегка туповатым. А может, и не слегка, а на всю свою собачью голову. Никаких авторитетов признавать не желал и силу инструктора не то что со своей не соизмерял, а вообще ее не замечал, или игнорировал. Рэт был рожден бойцовым псом и воспитан был как бойцовый пес. А бойцам, как известно, мозги ни к чему. Вот и бросился питбуль Рэт на Петровича. Норд пропустил причину, из-за которой начался рамс, увидел только, как Рэт кидается на инструктора и отлетает от него, словно натыкается на непреодолимую преграду. Этой преградой стали кованые ботинки Петровича и его железные кулаки. Рэт вскоре был изрядно испинан, но он снова и снова кидался, пока ему не удалось, наконец, сомкнуть мощные челюсти на левом предплечье инструктора и повиснуть на нем. Эх, Рэт, Рэт!.. Инструктор не закричал от боли, он молча и спокойно вытащил из-за пояса свободной правой рукой большой охотничий нож и вспорол Рэту брюхо. Потом этим же ножом разжал челюсти и, оставив конвульсивно дергающегося в предсмертной агонии пса на щебенке, ушел в свою будку обрабатывать рану. Позже, когда пришел Серега, они вдвоем унесли бездыханного Рэта за ворота приюта...
...Раздался звонок.
Это Серега пришел, догадался Норд. Ну конечно Серега! Норд почуял его запах. Инструктор не выходил и не открывал калитку в воротах. Серега снова позвонил длинным звонком, а потом стал трезвонить очень настойчиво. Инструктор, наконец, вышел - хмурый, заспанный.
- Э, Петрович..., - Серега принюхался и присмотрелся к инструктору, - да ты я смотрю сегодня поддатый. Выхлоп от тебя... Праздник какой отмечаешь? Или просто - расслабился?
- Ага, праздник. И расслабился по поводу великого праздника. Пошли, вместе расслабимся, у меня осталось...
- Извини, Петрович. Ты же знаешь мои принципы.
- Баптист ты Серега.
"Баптист... Новое слово. Что оно означает? Наверное, баптист - это человек, который не пьет водку".
- Никакой я не баптист, - ответил Юрию Петровичу Серега, - просто не пью и все.
"Значит, баптист - это кто-то другой".
- А что за праздник отмечаешь все-таки? - еще раз спросил Серега.
- Жена от меня ушла, Серега. Говорит, надоел я ей. Собачий дух от меня ей, видишь ли, надоел. Сука!
"Почему-то люди называют друг друга суками, - подумал Норд. - Причем, как женщин, так и мужчин. Сука для них ругательство. И кобелями тоже называют. Но только женщины мужиков. Непонятно: суками могут быть и мужчины и женщины, а кобелями только мужчины. Надо поразмышлять на эту тему...".
- Может, все-таки выпьешь со мной? - спросил инструктор Серегу.
- Извини, Петрович...
- Ну и... пойду я тогда. Друг у меня есть, не баптист, он всегда со мной выпить готов. И беду разделить. У него денег нет, а желание выпить с другом и выслушать его есть всегда... Ты это, Серега, собак покорми. Я им не варил ничего. Дай чаппи, там, в углу стоит большой мешок. Сегодня утром пацаненок от Курбатова прибегал, приволок.
Инструктор зашел в будку, наверное, за остатками водки и вскоре ушел из приюта, Серега закрыл за Петровичем калитку. Запах его беды еще какое-то время стоял в воздухе, но вскоре потихоньку стал уноситься наконец-то задувшим вечерним ветерком с реки. Но вдруг этот проклятый запах снова появился, и тут же зазвонили в калитку.
Это явился владелец приюта "Собачья радость" Валентин Иванович Курбатов. Он встал посредине двора и, засунув руки в карманы, критически огляделся. Серега с инструктором стояли за его спиной, выражение лица у Петровича было недовольным. Впрочем, оно у него и так-то всегда угрюмое, сегодня в особенности, а сейчас так вообще - наверное, Курбатов его на половине пути к другу небаптисту остановил и вернул на работу. Пьянка у Петровича откладывалась на неопределенное время.
- Завтра часам к одиннадцати покупатели приедут, - бросил Курбатов Петровичу и Сереге через плечо. - За далматинца я уже аванс получил. Еще один мой приятель сторожевика для охраны своего коттеджа подбирает. Из цирка дрессировщик собирался приехать. Кто-то от спасателей, звонили. В общем, люди будут уважаемые, надо товар лицом показать. Псов в порядок привести - прочесать, уши почистить, мыть их уж не заставляю, хоть мусор из шерсти вычешите. Гладкошерстных мокрой тряпкой протрите. А то они у вас не на породистых псов, а на каких-то дворняг смахивают. В клетках надо прибраться. Вы хоть воду-то им меняете? Вон языки повысовывали. Жарко...
- Меняем, - соврал Петрович, - а как же, Валентин Иванович?
- И это... - Курбатов подошел к отсеку, в котором храпела Гретта. - Я вам когда говорил, мне эта развалина в приюте не нужна? Весь вид портит. К тому же, у меня нет лишних денег, чтобы содержать бесперспективных животных. Я вам об этом тоже не раз говорил. Что это за самодеятельность? Понатащили сюда всякий сброд. Старуха эта Серегина, ты на какой помойке ее отыскал? - Курбатов сердито посмотрел на Серегу и перевел взгляд на Петровича. - Овчар бородатый... Какой от него толк? Крыс по приюту гонять? Лучше кота сибирского заведите. Дешевле его содержание мне обойдется. Ну... Крысолов ладно, - немного смягчился он, - хрен с ним, пусть вроде пугала остается. А старуху..., куда хотите, туда и девайте. Чтобы к завтрашнему утру ее тут не было. Кстати, завтра я четырех новых псов в приюте размещаю. Двух кавказцев, среднеазиата и лайку...
"Пополнение, - подумал Норд. - Может, новенькие развеселят чем-нибудь? Не так скучно будет. Хотя..., какое тут веселье?".
О том, что его пребывание в "Собачьей радости" может завтра закончиться, он как-то не подумал. Может быть, потому, что ему было все равно?..
- ...А у нас клеток свободных, - продолжал Курбатов, поводя толстым пальцем по отсекам вольера, - всего три. Одну так и так освобождать.
- Так вы же завтра продадите кого-то, - еще на что-то надеясь, грустно сказал Серега, - вот отсеки и освободятся.
- Я сказал, - строго глянул Курбатов, - больше повторять не буду.
...Гретту привел в приют Серега. Он нашел ее действительно на помойке, бездомная собака, боязливо оглядываясь по сторонам, рылась в отбросах. Она была неухоженной - грязной, нечесаной и такой несчастной, что Серега не смог пройти мимо. Конечно, всех бездомных собак не пристроишь, не приютишь, конечно, их всех жалко, а мир, в котором живут и люди и собаки, не переделать, и уж конечно, кому-кому, но только не Сереге, который и сам-то питался не особенно регулярно и жил не в благоустроенной квартире, а снимал комнатку в частном секторе быть сердобольным, но так получилось. Он подошел к Гретте и отдал ей недоеденный беляш, остатки своего ужина. На самом деле Серега, конечно, не знал настоящего имени собаки, это он сам так ее окрестил почти сразу в память о той собаке, что была у него когда-то давно в детстве. Серега почти не помнил ее, забылся с годами собачий образ, помнил только имя и то, что Гретта была любимицей и не только его, но и всех домочадцев. Серега отдал бездомной собаке беляш, который та взяла осторожно, несмотря на то, что была очень голодна. Сразу есть не стала, ждала - вдруг человек передумает и заберет подачку. Но человек не забирал. И она посмотрела на него с благодарностью. А Серега, увидев этот взгляд, не смог уйти.
- Пойдешь со мной? - спросил он, сразу все для себя решив. - Пойдешь со мной, Гретта?
Вновьокрещенная слабо махнула хвостом, соглашаясь то ли идти с ним, то ли со своим новым именем. Серега пошел, и Гретта двинулась за ним. Они пошли в приют "Собачья радость". А куда Сереге еще было вести собаку? В комнате держать не разрешат хозяева, а во дворе у хозяев есть уже один пес. Кавказец.
Гретта по дороге часто падала. Серега помогал ей подняться, и они продолжали путь. Не будь Гретты, Серега добрался бы до места работы на метро (всего одна остановка), а с ней ему пришлось идти пешком. Ему-то ничего, двадцатилетнему парню, а Гретте, которой было лет десять, но по собачьим меркам все восемьдесят или даже девяносто этот путь показался очень длинным и утомительным, но она упорно шла за Серегой. Ведь человек позвал ее с собой. Наверное, Гретта всегда верила людям. Они ее предали, выбросили на помойку, как ненужную вещь, а она продолжала верить им. А может быть, она поверила именно ему, Сереге, почуяв, что он хороший, что не причинит ей вреда? А может, ей просто уже ничего другого не оставалось, как поверить еще раз?
- Ты где взял это старое чучело? - спросил Петрович.
- Ее зовут Гретта. Можно, она поживет здесь?
- Гретта, - повторил Птрович. - Водолазиха... Сам так назвал?
- Сам. Так что, можно?
- Курбатов увидит, выгонит с работы к чертовой матери. И тебя вместе с этим раритетом и меня в придачу.
- Не выгонит, - возразил Серега, - я его упрошу.
- Не-а, - помотал головой Петрович, - не упросишь.
Он подошел к Гретте, подал команду "зубы". Гретта, знавшая эту команду, замерла в готовности. Петрович поднял ее брыли, осмотрел желтые тупые клыки и практически стершиеся передние зубы.
- Ей помирать еще года два назад надо было, - резюмировал собачий инструктор свой осмотр. - Бесперспективна. Не удастся тебе Валентина Ивановича упросить. Для него собаки - бизнес, он на них деньги делает и благотворительностью не занимается. Мне самому Курбатов за Крысолова всю плешь проел, а тут ты еще с этой сукой старой. Запомни Серега - "Собачья радость" не дом престарелых. Хоть и приютом называется.
- Ну, ненадолго... - просительно произнес Серега. - Я потом что-нибудь придумаю.
- Что? Ну, что ты придумаешь?
- Не знаю. Придумаю что-нибудь, - не унимался Серега, обманывая скорее самого себя, чем многоопытного Петровича.
- Нет. Ничего ты не придумаешь, - грустно сказал Петрович. - А Курбатов ни за что не согласится твою Гретту содержать.
- Я попрошу, чтобы он из моей зарплаты содержание Гретты удерживал.
- Не советую. Драть с тебя Валентин Иванович будет, как за молодого кобеля.
- Пусть.
Петрович отрицательно покачал головой, но было видно, что он колеблется.
- Ну, совсем ненадолго пусть Гретта здесь поживет. Под мою ответственность. А, Петрович?..
- Под твою ответственность? А за что ты здесь отвечаешь-то? - Петрович перевел свой взгляд с Сереги на Гретту. Собака сидела и смотрела на людей, ждала решения своей судьбы. Безропотно ждала. Видимо, и в черствой душе собачьего инструктора Юрия Петровича Белослудцева что-то шевельнулось, он пожал плечами и сказал: - Ладно, пускай живет. Но если что, сам ее убивать будешь.
- Как это убивать?
- А вот этим, - Петрович похлопал рукой по ножнам, которые всегда висели на его боку. - Не хочешь ножом, удави. Вести-то ее тебе некуда, а снова на помойку вернуть не решишься. Я тебя, Серега, знаю. Убивать придется, ежели Курбатов велит убрать собаку из приюта. Не сможешь, я тебе телефон ветеринара дам. Он придет и все за тебя сделает. Усыпит безболезненно. Я его попрошу, он с тебя много денег не возьмет.
- А как они... ветеринары?..
- Усыпляют как что ли? Сначала укольчик небольшой, чтобы псина спокойной была, потом еще один для глубокого сна, а потом уже хлористый вводят для остановки сердца. Конечно, не все так действуют. Но этот, можно сказать, кореш мой, он вроде тебя, жалостливый.
- Хорошо, - грустно сказал Серега.
- Да ни хрена хорошего в этом нет. Жизнь собачья. У всех - и у собак и у людей. Будем надеяться, что Гретта твоя сама умрет до появления Курбатова.
Но Гретта не умерла. Сереге удалось уговорить своего работодателя, чтобы Гретта пожила некоторое время в приюте "Собачья радость". Из тех двух тысяч, что Курбатов платил Сереге за еженощные дежурства, удерживалась тысяча. Это, конечно, больше устраивало самого владельца собачьего приюта, чем Серегу, но куда деваться? А вот теперь...
Когда Курбатов ушел, Серега подошел к отсеку Гретты, открыл решетчатую дверь и обреченно опустился на щебенку рядом со спящей собакой. Гретта проснулась и подняла на хозяина свои умные, всепонимающие глаза.
- Гретта, собачка моя любимая, - шептал Серега, гладя свою Гретту, - что же нам с тобой делать?.. Что мы можем сделать?.. Ничего. Совсем ничего... Ничего от нас не зависит. Все решают другие. Они - хозяева жизни. Скажут - умри, и мы должны умереть... Мы должны с тобой расстаться, Гретта..., так Курбатов решил... А вот хрен ему! Не будем мы с тобой расставаться. Только ночку здесь еще одну переночуем и... уйдем. Оба уйдем. Куда? Не знаю, моя хорошая. Куда глаза глядят, туда и уйдем. Не буду я никакому ветеринару звонить...
Серега совсем тихо говорил, шептал, но Норд слышал каждое слово, у него был хороший слух. Он прекрасно понимал смысл Серегиных слов и знал, слыша интонацию, прерывистость Серегиной речи и некоторые знакомые ему звуки - Серега плачет. Люди, в отличие от собак умеют плакать. Собаки никогда не плачут, они страдают молча. Или воют иногда. А люди зачем-то льют слезы. Когда Норда увозили в приют, его хозяйка тоже плакала, но страдала не сильно, Норд это понимал, она думала о другом. Нет, и о нем она тоже думала, но не только о нем, она больше о себе думала. О том, какая она несчастная. Собаки не только понимают слова, они и мысли человеческие читать умеют. Ну не мысли в буквальном виде, то есть не в виде слов, а как бы это сказать... понимают настроение что ли. Нет, не так, это слишком просто, чувствуют некий комок образов и его направление. В общем - что-то такое, наподобие...
Гретта тяжело дышала. Но не от того, что ей было плохо. Жарко ей было, и годы давили. А вообще, ей было хорошо. В принципе, ей было вполне комфортно в приюте - ее кормили, не надо было думать о пропитании, поили, выгуливали, никто не обижал. Что еще надо собаке в старости? Жарковато правда, но жар - не холод, костей не ломит, можно потерпеть, дождаться вечерней прохлады. А самое главное, рядом с ней был Серега, которого Гретта считала своим хозяином. Не постоянно он был тут, только по ночам, но все равно она была счастлива. Серега, когда был на дежурстве часто заходил к ней в вольер, разговаривал с ней, ласкал. Но даже когда он занимался с другими обитателями приюта или отдыхал в инструкторской будке, она чувствовала его присутствие, и ей было хорошо.
А Норду? Было ли хорошо ему в приюте? Нет, не было. Ему было плохо здесь. Ему вообще везде и всегда было плохо, а в этом приюте ему было просто отвратительно.
А как вообще Норд попал в "Собачью радость"?..
...Все к этому и шло, наверное. В детстве Норд был похож на мягкую пушистую игрушку, и тогда все было замечательно. Его любили, его баловали, ему разрешали спать в кресле и даже на хозяйской кровати. Но он быстро рос и по мере роста стал сильно мешать своей хозяйке. Своими габаритами не соответствующими однокомнатной квартире, разбрызгиваемыми в разные стороны слюнями (издержки породы), шерстью, которая была везде - в углах комнаты и просто посредине, сцепившаяся с ворсинками коврового покрытия намертво, так, что даже пылесос не брал, приходилось собирать пальцами, скатывая в колбаски. Заботами о нем - прогулками, кормежкой. Да, его надо было кормить, а для этого сначала специально идти на рынок, потом варить огромную кастрюлю каши с мясом. Сначала его кормили три раза в день, утром и вечером каша, в обед творог, разбавленный молоком или кефиром, потом перевели на двухразовое питание. Этот перевод дался Норду не легко. Есть хотелось постоянно. Весь день, практически с самого утра, он ждал вечерней кормежки, а всю ночь - утренней. Когда давали еду, съедал все и вылизывал тарелку до блеска. И тут же шел на кухню просить чего-нибудь еще. Иногда ему что-то перепадало от хозяйки, но чаще из кухни его безжалостно выдворяли. Лежа у порога кухни (двери на кухню не было), Норд наблюдал, как хозяйка поглощает разные вкусности, и у него обильно текли слюни. Везет же людям, думал Норд, они могут есть, когда захотят! И сколько в нее влезает?! Вон живот как раздулся! Ходит - из стороны в сторону переваливается... Скоро вообще ходить не сможет.
Причина метаморфозы, происшедшей с хозяйкиным чревом была в другом, но об этом Норд узнал чуть позже.
В один прекрасный день Норд и его хозяйка переехали на другую квартиру, туда, где жила хозяйкина мама. В этой квартире помимо хозяйкиной мамы жил только один человек, которого все и сама хозяйка и ее мама звали папочкой или папой. Правда, иногда хозяйкина мама называла его Игорем. А Игорь всегда называл хозяйкину маму Люсей. Норд сообразил, что Игорь - Люсин муж, они спали в одной кровати и были примерно равны по возрасту. Норду было совершенно понятно, почему хозяйка называет этого человека своим папой, но он никак не мог взять в толк, почему и для Люси он тоже папа. Быть папой для двух женщин один мужчина может, если обе эти женщины - его дочери. Но не может же он быть женат на собственной дочери. У людей это не принято. А впрочем..., какая разница?
Квартира была большой - три большие комнаты с высоким потолком и паркетным полом, обставленные красивой темной мебелью и огромная прихожая, в которой Норду отвели угол - туда постелили старый матрас, рядом поставили деревянную конструкцию, в столешнице которой была дырка и там всегда стояла чашка с водой. Отведенное место Норду понравилось, правда, от матраса, несмотря на то, что он был чистым, видимо, постиранным, пахло другой собакой. Запах был не сильный и, в общем-то, непротивный, кроме того, он явно принадлежал суке. Вскоре Норд совсем перестал замечать его (или его запах перебил тот, чужой) и с удовольствием лежал на матрасе. Впрочем, он не только сутками валялся в своем углу, ему не запрещалось бывать и в других комнатах, а хозяйкина мама, Люся, не гнала его даже из кухни. На кухню Норд заходить любил, особенно, когда хозяйка находилась в своей комнате, Игорь был на работе, а Люся что-нибудь делала на кухне одна. Готовила еду Норду и всем остальным - что еще делать на кухне? Хозяйка на кухне в своей старой квартире ела, а в этом доме было принято обедать в большой комнате. Норд не клянчил подачки, он ложился на пороге, и Люся сама что-нибудь ему давала - чаще всего, какие-нибудь некондиционные кусочки мяса. Эти кусочки отличались от остальных только формой и размером, по вкусу были точно такими же. Собственно говоря, разницы по вкусу между жилкой и кусочком вырезки нет никакой, разве что жилка тверже, но Норд глотал не жуя, а потому и твердость эту не ощущал.
- Ну, ты проглот, Нордюша! - говорила Люся, но совершенно не обидно говорила, эти ее слова можно было счесть за похвалу.
Гулять с Нордом стали подолгу - полчаса утром и больше часа вечером, всегда до кормежки. Гулял с ним Игорь. Утром всю прогулку на поводке, а вечером они уходили подальше от дома на пустырь, и там Игорь спускал Норда с поводка, разрешая ему набегаться всласть. Набегаться и нагулять зверский аппетит. Впрочем, отсутствием аппетита Норд не отличался.
Хозяйка с Нордом гулять прекратила, более того, она совсем перестала обращать на него внимание. Если же он попадался ей на пути, мешал пройти, кричала сердито: "Пошел вон, придурок!" или "Чтоб ты сдох, тварь!". Эти слова были далеки от проявления хозяйской любви и ласки. Норд поразмышлял, поразмышлял на эту тему и поставил на хозяйке крест. Как на хозяйке. А поставив крест, тут же задал себе вопрос: "А кто теперь будет моим хозяином?".
Кандидатуры было две. Люся и Игорь.
Больше всего в качестве новой хозяйки Норду подошла бы Люся. Она кормила его, и не только кормила, но и подкармливала. Она расчесывала его шерсть и говорила ласковые слова. Она любила Норда, это точно, пес это прекрасно чувствовал. (Собаки вообще очень чутко улавливают отношение к ним того или иного человека). Кроме того, пожалуй, именно Люся была в семье главной. Ее слушались и бывшая хозяйка Норда и Люсин муж Игорь. Но... Люся была мягкой, излишне мягкой. Кроме того, она боялась Норда. Любила, и одновременно, боялась. Странно! И еще: не чувствовалось в Люсе силы и воли и силы воли, той самой силы воли, которая подчиняет. Ну, какой из человека может получиться хозяин, если он боится своего пса, и к тому же у него нет силы воли?
Вот у Игоря эта сила воли имелась. Бывало, Норд расшалится, разбегается по комнатам, Игорь просто скажет: "Норд, нельзя", тихо скажет, но тут же становится все понятно, надо утихомириваться. Или на улице, при виде человека, который идет навстречу и почему-то кажется опасным, или при виде другого пса, от которого идут волны агрессии, Норд становится в стойку и начинает рычать, Игорь резко, но не очень больно, дернет за поводок, пристегнутый к строгому ошейнику, еле слышно скажет: "Рядом!" и Норд безропотно подчиняется его воли. Если бы на прогулке что-нибудь случилось, хулиганы бы напали или что-то подобное, Норд Игоря защитил бы, без вопросов. Но назвать Игоря своим хозяином... Норду мешали сделать это постоянные думы Игоря о некой Альфе. Видимо, Альфой была та сука, на матрасе которой Норд спал, это ее запах он унюхал. На прогулках Игорь все время думал о ком-то, но не о Норде, о той другой собаке. Иной раз Норд убежит далеко, Игорь кричит ему: "Альфа! Ко мне!" и тут же поправляется: "Норд...". И дома сердце Игоря было всегда закрыто. А однажды Норд услышал, как Игорь признавался Люсе:
- Понимаешь, родная..., Норд, конечно, парень хороший, но он никогда не станет моим псом. После того, как я похоронил Альфу, у меня не будет другой собаки... Никогда.
- Ты просто боишься к нему привыкнуть, - возражала Люся.
- Нет. Не боюсь. Не хочу.
Значит, Игорь сам не хочет быть моим хозяином, подумал Норд. А раз так, буду ничьим.
Так Норд стал бесхозным. Имея трех потенциальных хозяев, он не принадлежал никому конкретно. Оказалось, что и так можно жить. И жить вполне прилично. Норду было не тесно в большой квартире, в которой человеку и большому псу всегда можно было разойтись (бывшая хозяйка не в счет), он регулярно и сытно питался, с прогулками тоже все обстояло хорошо. Его любила Люся. Правда, он не любил ее. Ну, не то, чтобы совсем не любил, его отношение к Люсе было неопределенным, скажем так. Он позволял любить себя, и это было приятно, но не более того. И еще, в тайне самому себе признавался Норд, ему было приятно, что Люся его побаивается. Вот если бы он попробовал полюбить эту женщину по-настоящему, может быть, тогда он стал бы счастливым псом? Но сердцу не прикажешь. Не любил он Люсю, как любят хозяина. А как любят хозяина? Норд этого не знал. Он вообще никого не любил. "Может, я какой-то неправильный, - думал Норд про себя, - может, я бракованный? Ведь я должен любить всех людей, так положено. А я не люблю никого. Не встретил, наверное, свою судьбу, не получилось у него найти настоящего хозяина. Ну и...". Норд особенно не печалился по этому поводу. И все же иногда на него накатывало странное чувство, которое он никак не мог объяснить. В эти минуты ему хотелось выть. И невдомек ему было, что это напоминает о себе самый обыкновенный основной собачий инстинкт, вернее, не самый обыкновенный, а невостребованный инстинкт спасать, охранять, оберегать, что-то делать, быть нужным. Нужным не в качестве огромной плюшевой игрушки, а по-другому...
Однажды бывшая хозяйка исчезла, ушла из дома с папой Игорем и мамой Люсей и не вернулась. Игорь и Люся вернулись, а она нет. Она и на завтра не пришла и еще несколько дней не приходила. Собственно говоря, по поводу исчезновения бывшей хозяйки Норд нисколечко не опечалился - ушла, ну и... ушла. Без нее даже проще - не орет никто. Но и мама Люся часто стала куда-то надолго уходить, а это уже Норду нравилось меньше. Собирала в сумку продукты, какие-то вещи и уходила. А папа Игорь и так с утра до вечера дома отсутствовал, Норд знал - папа каждый день ходит на работу, зарабатывает деньги для всей семьи, стало быть, и для него. Норда не стали реже кормить, с ним не стали меньше гулять, все происходило в соответствии с установленным порядком, но целыми днями он одиноко валялся в своем углу на матрасе и скучал от нечего делать. Именно в эти минуты его чаще всего посещало чувство тоски. Он пробовал выть, но скоро перестал, так как понимал, что, во-первых - его никто не слышит, а во-вторых - воем тоску все равно не унять. И он просто лежал и думал, вспоминал всю свою не очень длинную жизнь, анализировал события, тренировал свои мыслительные способности. Иногда к чувству тоски примешивалось чувство тревоги. Что-то очень скоро должно произойти, понимал он, что-то нехорошее.
Хозяйку привезли, а вместе с ней сверток. Этот сверток в основном помалкивал, но иногда из него раздавался какой-то писк. Норд понял - сверток живой. И понял он еще, что там человек, только совсем маленький человек - детеныш человека. А потом сверток развернули, и Норд увидел, что оказался прав.
Детеныш принадлежал бывшей хозяйке. Когда Норд, желая обнюхать нового члена семьи, сунул свою морду к малышу, бывшая хозяйка зашипела на него так, как шипит кошка с первого этажа, когда он проходит мимо нее. Эта кошка почему-то жила не в квартире, а на коврике у входной двери.
Норда и потом все время гнали из того места, где находился малыш, бывшая хозяйка гнала. Малыша приносили то в одну, то в другую, то в третью комнату, а Норда отовсюду гнали. Он мешал. Его стала бояться не только Люся, но и бывшая хозяйка, но не за себя, а за детеныша. Вот глупые, у Норда и в мыслях не было сделать что-то плохое этому маленькому человечку! Наоборот - Норду это существо даже нравилось. Он даже подумал - вот вырастет этот малыш, станет взрослым, может, он станет моим хозяином? А еще Норду отчего-то хотелось полизать малыша, попробовать, так сказать, на вкус. От ребенка так странно и приятно пахло...
Время шло, детеныш рос крайне медленно, но все же рос. Он еще пока ничего не говорил, а только гу-гукал. Люся стала уделять Норду все меньше и меньше внимания, в основном занималась с гу-гукающим детенышем. И папа Игорь занимался. Игоря почему-то сразу перестали называть папой и папочкой, и стали называть дедом и дедушкой. Дедушка Игорь часто брал пацана на руки и как-то странно, не как обычно, разговаривал с ним.
Норд стал ощущать себя заброшенным и забытым. Его не любили, любили этого нового члена семьи, причем все. Люсины мысли витали вокруг ребенка, о Норде она практически не вспоминала, а мысли Игоря Норд уже давно изучил, в них не было места для него. Что касается бывшей хозяйки... Э, да что о ней думать, она уже давно стала для Норда никем.
Норду было плохо. Сытно, достаточно привольно, но плохо.
А однажды произошло то, что и привело Норда в приют "Собачья радость".
Дело было вечером. Они еще не выходили на прогулку, только собирались. Дед Игорь, поужинав, забавлялся с малышом. Сначала он держал его на руках и разговаривал необычным голосом, а потом стал легонько подбрасывать в воздух. Малыш издавал какие-то странные звуки, которые Норд никак не мог идентифицировать, и подумал, что ребенку страшно. Может быть, ему и правда было страшно, а может, весело, кто их разберет, детенышей человеческих? В какой-то момент Норду показалось, что дед Игорь уронит малыша. Ему хотелось сказать: "Эй! Дед Игорь, ты осторожнее давай...", но он не умел говорить, а потому гавкнул. Норд не рассчитал силу голоса, "Гав!" получился громкий. Малыш в Игоревых руках заорал, как резаный, видимо, теперь он испугался по-настоящему. Вбежала бывшая хозяйка и с ходу пнула Норда под ребра, а потом еще добавила по морде, каратистка хренова! Потом схватила малыша на руки и принялась его успокаивать. Но он никак не мог успокоиться, все орал и орал, закатывался в крике. А Норда Игорь отвел в прихожую в его угол и приказал лежать, и дверь за собой закрыл. Норд лежал на матрасе и слышал, доносящиеся через щель между полом и дверью ор малыша, причитания Люси, невнятное ворчание Игоря. Слов, несмотря на свой исключительный слух, он разобрать не мог, но чувствовал, что говорят о нем. И тревога вдруг, та самая тревога о переменах к худшему на Норда навалилась. И Норд понял - вот оно..., случилось.
На прогулку они с дедом Игорем пошли позже обычного.
- Значит так, парень, - сказал Норду Игорь на пустыре, - от тебя велено избавиться. Что думаешь по этому поводу?
Норд не знал, что и думать. Он внимательно посмотрел на человека, не желавшего быть его хозяином, и промолчал, не гавкнул и не рыкнул, хвостом слабо мотнул. Игорь потрепал Норда за уши и закурил. Выдохнув дым в сторону, стал говорить - не то Норду, не то самому себе. Наверное, все-таки Норду, вот только зачем?
- Сегодня ночку последнюю дома проведешь, - задумчиво бормотал Игорь, - а завтра с утра я тебя в одно место отвезу. Приют "Собачья радость" это место называется. Не знаю, что это за человек, который этим приютом владеет, Курбатов Валентин Иванович, просто мне его порекомендовали товарищи. Не знаю, хорошо ли тебе там будет, и сколько ты там проживешь, и к какому хозяину потом попадешь..., не знаю, но что делать? Не усыплять же тебя. Всего один звонок, придут ребята и уведут... Не смогу, жалко, хоть и не люблю я тебя, Норд. - Игорь еще больше задумался. - А может быть, лучше усыпить? Взрослый ты уже пес, трудно тебе к другому человеку привыкать будет. - Он посмотрел Норду в глаза и покачал головой: - Нет, не смогу. Отвезу в приют, авось еще будет счастье в твоей жизни...
Норд очнулся от воспоминаний. В его отсек входил Серега. Он подмигнул Норду, выплеснул из чашки горячую воду с мухами и налил свежей из канистры. Норд встал и стал с жадностью и шумно хлебать воду. Пока он хлебал и фыркал, Серега насыпал в другую чашку сухого корма.
- Напился, дружище? Теперь поешь.
Норд ради приличия схрумкал несколько комочков, есть совершенно не хотелось.
- Почему плохо ешь, Нордюха? Аппетита нет? - Серега взял из Нордовой чашки одну чаппишку и стал задумчиво жевать. - Гадость, конечно, я тебя понимаю. А вот Гретта с удовольствием чаппи употребляет, она привычная - ест, что дают. Эх, Гретта, Гретта... Тебя-то, Норд, рано или поздно заберет кто-нибудь. Может, завтра заберут. Циркач этот..., или бизнесмен свой коттедж охранять. Или ребята из МЧС. Будешь вместе с ними людей спасать. Ты же спасатель?
Какой я спасатель? Подумал Норд. Я - игрушка плюшевая. Грязная плюшевая игрушка...
- Тебя обязательно кто-нибудь возьмет. Ты большой и сильный, ты еще молодой пес, а вот Гретта...
Гретта умерла ночью. Норд проснулся и понял - Гретта умерла. Сначала он почувствовал смерть, а уже после осознал, что больше не слышит ее храпа. Запах смерти шел из отсека, где находилась Гретта, он просачивался через доски перегородки, проходил даже через ржавые листы железа, которым эти перегородки были оббиты. Он был такой сильный, этот запах, и так бередил душу, что Норду захотелось завыть. Но он не завыл, понял вдруг, что выть он не умеет, разучился, а может, по-настоящему и не умел никогда. Он молча прислушивался к тишине. А тишина вдруг воцарилась полная, даже не слышно было страданий Джима. Обитатели приюта спали. А может, они так же, как и Норд, принюхивались к тревожному запаху смерти и слушали тишину.
Норд подумал отвлеченно: "Теперь Сереге не надо ломать голову, куда пристроить старушку, она сама себя пристроила".
Запах смерти, наверное, и Серега почуял или что-то другое почувствовал. Хотя, люди не обладают собачьим обонянием, иногда они тоже что-то чувствуют. Серега вышел из своей будки и в свете фонаря пересек двор приюта, направляясь к отсеку Гретты. Спустя мгновение Норд услышал тихие Серегины рыдания. А потом и Джим завыл. К нему присоединился малыш Сэм.
Утром Серега с инструктором куда-то унесли тело старой водолазихи и занялись другими собаками - кормили, меняли воду, вычесывали, убирались в отсеках. Когда Серега чесал Норда, Норд увидал, что под глазами у ночного сторожа тени, а глаза красные и в них горе. Он вспомнил глаза деда Игоря, когда тот отдавал его в "Собачью радость". Печаль и сожаление в них были, но такого горя - нет. Видимо, Серега любил Гретту. Норд даже позавидовал мертвой водолазихе. Его никто так сильно не любил, даже Люся...
Вскоре пришел вызванный Петровичем уборщик, потом подтянулся еще один. Крысолова посадили на цепь. Смехота! Крысолов на цепи! Цепной пес! Чтобы не мешался под ногами, наверное... Приехал самосвал со свежей щебенкой и высыпал ее посреди двора. Уборщики принялись разбрасывать ее лопатами и разносить по всей территории. Обновлять щебенку в вольерах было прерогативой Петровича и Сереги. Подготовка к приему уважаемых людей, потенциальных покупателей, пошла полным ходом. К одиннадцати часам все было готово. Владелец приюта Валентин Иванович Курбатов приехал чуть раньше и сразу стал ругаться недовольный качеством работ. Его замечания неукоснительно принимались к выполнению и все недоработки и брачки с усердием устранялись.
Уважаемые покупатели приехали практически одновременно, только спасатели из МЧС задерживались, наверное, спасали кого-то.
Далматинца Сэма увели первого. Он ушел из приюта с толстым господином в очках и по виду был вполне доволен. Ушел, даже не оглянувшись на вольеры, задрав голову, он заглядывал в глаза своему новому хозяину.
Курбатов не считая, засунул деньги в пухлую барсетку и, проводив покупателя, стал рассыпаться в любезностях перед дрессировщиком из цирка, маленьким человечком со злыми глазами и приклеенной к губам мертвой улыбкой. Курбатов показывал ему собак и рассказывал о каждой, а маленький человечек молча кивал головой, улыбался и пристально рассматривал предлагаемый ему живой товар. Норду этот недомерок сразу не понравился, нехороший человек, чувствовалось. Дрессировщик дважды останавливался у отсека Норда и Норд всегда от него отворачивался. Ему было неприятно смотреть в злые глаза, и он чувствовал, что маленький человечек жесток, что он бьет своих подопечных. К счастью Норда злой дрессировщик выбрал не его, стать будущей цирковой звездой выпала честь ротвейлеру Рику.
Приятель Курбатова самостоятельно осматривал отсеки с собаками.
- Бери этого, - кивнул Курбатов на Норда. - Здоровая псина. Сторожить будет за милую душу, не одного воришки на территорию твоего коттеджа не пустит. А если кто и пролезет, загрызет к чертовой матери. Бери, Миша, не пожалеешь.
- Не знаю, - неуверенно произнес Миша, приятель владельца "Собачьей радости", - мне говорили, что сенбернары не особенно пригодны для охраны. Добрые чересчур. Они потому и спасателями работают.
- Добрые? А кто говорил? Дилетанты какие-нибудь? Ты профессионала послушай, - возражал Курбатов. - Это в Шотландии и в Австрии какой-нибудь сенбернары - спасатели. У нас они - охранники. Лучше охранника не найти, чем сенбернар или москвич, что в принципе, одно и то же. Ему только курс послушания пройти, да малость растравить...
Норд, опустив голову, исподлобья наблюдал за разговаривающими людьми и рассматривал Мишу. Как потенциальный хозяин Миша ему совершенно не понравился. Тюфяк. Тюфяк и слабак. Ни рыба, ни мясо, говорят про таких люди.
- А он вообще-то что-нибудь умеет? - спрашивал Миша. - Он обученный? Я имею в виду, команды какие-то выполняет? "Ко мне" там, "Дай лапу"? За палкой бегает? - Миша посмотрел не на Курбатова, а покосился на стоящего рядом Петровича, вернее, на его знаменитый тесак, болтающийся в ножнах на поясе.
- В мои обязанности... - начал Петрович, но Курбатов его перебил.
- Если брать будешь, я тебе скидочку на собачьих курсах организую. На любых, какие выберешь. У меня везде друзья-приятели имеются. Да что там курсы! Вот Петрович сам этот курс и проведет. Он же у меня инструктор опытный, заслуженный, можно сказать. Будем обучать этого пса непосредственно на месте, на твоей территории. Так даже лучше будет.
- Не знаю, - продолжал сомневаться Миша, - не уверен. А родословная у этого пса есть? Как его звать, кстати?
Курбатов, не помнящий всех кличек собак, живущих в "Собачьей радости" взглянул на Петровича, тот назвал:
- Норд.
- Норд, - повторил Миша. - Я бы его иначе назвал. Сильвестром, например. Или Рэмбо. Хотя..., Норд тоже кличка подходящая.
- Подходящая, подходящая, - стал заверять Мишу Курбатов, - еще какая подходящая. Кстати, по документам этого Норда по-другому зовут. Петрович, принеси щенячку и..., что там у нас еще есть?
- А что ходить? - сказал Петрович. - Я и так помню. Опель он по паспорту и еще как-то, длинное имя. Короче - Опель.
- Нет, ты принеси, - строго приказал Курбатов. - Все равно паспорт нужен будет, если покупатель надумает Норда-Опеля брать. Надумаешь? - повернулся он к Мише.
Миша пожал плечами:
- Похожу еще. На других псов посмотрю. Вот если бы тот ротвейлер... Не успел я, этот лилипут у меня его из-под носа увел.
- Долго выбираешь. Надо было сразу. А то - сам, сам.
- Я сначала приглядеться хотел, а потом твое мнение, мнение специалиста выслушать. Собака ведь не мобильник, понравился - купил. И не автомобиль, захотел - пригнали.
- Здесь ты прав, Миша, - заверил приятеля Курбатов, - совершенно прав. Покупка собаки - дело серьезное...
Когда Миша отошел, Курбатов зашипел на Петровича:
- Иди, все паспорта принеси. И тесак свой в дежурке оставь. Ходишь, как пират, бля!
Петрович скрылся в дежурке, и тут появились МЧСники - им открыл хмурый Серега - двое мужчин: один помоложе, другой постарше. Оба в темных комбинезонах - темно-синих или черных, Норд плохо различал оттенки - и с буквами МЧС на спине. У них и на груди было что-то написано, и на рукавах. Впрочем, читать Норд не умел, так как его никто не научил грамоте.
О том, что эти двое спасатели, Норд узнал от Курбатова.
- О! Вот и спасатели подтянулись, - тихо произнес Валентин Иванович самому себе.
О спасателях Норд кое-что знал. Дед Игорь часто смотрел после их вечерней прогулки передачи по телевизору. Там в этих передачах иногда показывали спасателей. Чаще всего они рылись в каких-нибудь обломках и вытаскивали из-под них людей - живых и мертвых. Правда, ни в одной передаче Норд собак не видел, а потому сейчас недоумевал - зачем спасателям собака. Так, для собственного удовольствия? Для удовольствия его уже покупали. Бывшая хозяйка покупала.
А спасатели между тем осматривались. Тот, что был постарше, приложив ладонь козырьком ко лбу, быстро окинул взглядом отсеки. Когда он остановил взгляд на Норде, того словно теплой волной в грудь ударило. Глаза у этого спасателя были строгие, серые и умные. А рядом со строгостью жила доброта. Необычное сочетание! Чего в них было больше - строгости или доброты? - сразу и не поймешь. Да и зачем это понимать? Во взгляде человека чувствовалась сила, такая, которая была нужна любому псу, сила, которой хотелось подчиняться, причем, с радостью хотелось. А ему, Норду? Ему лично?..
Норд тряхнул головой. Какие-то совершенно новые ощущения лезли в мозг и в душу. Новые в том смысле, что никогда раньше Норд их не испытывал. Знал о человеческой силе, понимал, что его соплеменники ей с готовностью подчиняются, но не испытывал влияния этой силы на себе лично.
Обладатель подобной силы достоин быть хозяином. Сила деда Игоря ничто в сравнении с силой этого человека, подумал Норд. Собственно говоря, Норду и сравнивать-то ее не с кем было. Хозяйка... бывшая хозяйка, Игорь, о Люсе и говорить нечего. Инструктор Петрович? У него сила была, но была она злой - сила без доброты.
"Кому-то, возможно, сегодня повезет", - отвлеченно подумал Норд и отвернулся.
Про себя он не подумал.
- На кого глаз положил, Андрей Иванович? - услышал он, как молодой спасатель обращается к тому, что постарше.
- А ты как думаешь, Викентий?
Викентий пожал плечами.
- Мы с тобой кто? - спросил Андрей Иванович.
- Спасатели, - гордо ответил Викентий.
- А кто нам нужен? За кем мы сюда пришли? Помощник нам нужен, такой же спасатель, как и мы.
- Сенбернар! - догадался Викентий. - Я, Андрей Иванович, на этого пса тоже внимание обратил. Если он молодой...
- Молодой, - сказал Андрей Иванович, направляясь к Норду. - Я это даже издали вижу.
- Что такое? - удивленно повернулся к нему Андрей Иванович.
- Понимаете..., мой друг уже выбрал этого пса и готов заплатить за него приличную сумму, - видимо, решил поторговаться Курбатов.
- Готов? Но еще не заплатил?
- Нет, но...
- Дверь откройте, - перебил Курбатова Андрей Иванович тоном, не терпящим возражений.
- Не боитесь? - все же заколебался Курбатов. - Пес непредсказуем. Его на сторожевика растравливали, - зачем-то соврал он.
- Поверьте, уважаемый, у меня имеется опыт общения с собаками. И с растравленными и с нерастравленными. Открывайте.
Курбатову ничего не осталось сделать, как кивнуть подошедшему с папкой собачьих документов Петровичу, чтобы тот открыл дверь отсека, в котором уже прочно, как монумент стоял на четырех толстых сильных лапах и внимательно слушал разговор людей огромный сенбернар по кличке Норд.
Мешанина была у пса в голове, полная мешанина.
Он не мог понять - хочет ли он остаться здесь или хочет уйти с Андреем Ивановичем и Викентием. Здесь скучно, нудно, монотонно, но вроде бы безопасно и стабильно. Не показывай свой характер, прикинься ветошью, как говаривала бывшая хозяйка, и все будет в порядке. Здесь крыша над головой, хоть и дырявая. Здесь кормежка - совершенно невкусная и изрядно надоевшая, но зато регулярная. Здесь он сам себе хозяин, хоть и за решеткой. Ну..., не то, чтобы - хозяин собственной судьбы, а в том плане, что ничей, что не надо ни перед кем стелиться, угождать никому не надо, делать вид, что ты предан ему до крайности. Здесь на прогулку выпускают. А если приспичит, можно и в углу кучу сделать. Никто за это наказывать не будет, поворчат немного и уберут, Серега тот же уберет, или уборщик.
А там? Что его ждет у спасателей?.. Полная неизвестность. Как его там кормить будут? И за какие такие заслуги? Может, его будут заставлять тяжести таскать? Воду возить, мешки с картошкой? Не привык Норд тяжести таскать. Не привык, потому что никогда не таскал. Видел, как соседского кавказца Ашота запрягали в санки, и он возил детей на этих санках. Почему-то Норд никогда Ашоту не завидовал, хотя замечал, что кавказцу подобные упражнения нравятся. Ну, тяжести - это черт с ним! А если его завезут куда-нибудь в пустыню (Норд ее тоже видел по телевизору), где ни воды, ни еды, только солнце, песок и жара, и где ночи нет? Но при чем здесь пустыня? Про пустыню была одна передача, а про спасателей - другая. В той передаче, вернее в тех передачах спасатели спасали людей. А что? Это, наверное, интересно - спасать людей. И не только интересно, это... Это то самое, чего Норду всегда хотелось, о чем он неосознанно мечтал.
Мелькнула случайная каверзная мысль - а может, его будут там бить? Хотя..., вряд ли. Норд снизу вверх посмотрел Андрею Ивановичу в его строгие, но такие добрые глаза и понял - бить не будут.
Андрей Иванович присел на корточки и его глаза оказались на одном уровне с глазами Норда.
- Ну что, псина, давай знакомиться? - сказал спасатель. - Дай лапу!
Норд уже забыл, когда в последний раз ему предлагали выполнить эту команду, разве что Люся говорила так, когда собиралась мыть его лапы после прогулок с Игорем. Услышав команду от этого странного незнакомого человека, Норд вдруг почувствовал, как по его правой лапе от кончиков пальцев до плеча пробежались мурашки - сработал условный рефлекс, мозг непроизвольно дал команду лапе, - и он послушно протянул ее спасателю. Рука у Андрея Ивановича оказалась теплой и сильной. Он обхватил пясть Норда и потряс ее - поздоровался.
- Как звать-то тебя, псина?
- Норд, - подсказал Петрович, стоявший у двери.
- Норд, - повторил Андрей Иванович, - хороший пес! Хороший!
- Но по паспорту он Опель, - заметил Курбатов.
- Норд. Хороший мальчик. Норд, Нордюха..., - Андрей Иванович, словно не заметив замечания Курбатова, продолжал называть пса Нордом: - Красавец Норд! Ах, какой красавец! Норд - значит, Север. А нам с тобой практически на Севере и придется работать. Ну..., не совсем на Севере, я бы даже сказал, совсем не на Севере, но снега там, Норд, ничуть не меньше. И еще там не так жарко как здесь. А иногда даже холодно бывает. Ты, Норд мороза не боишься? Не должен бояться, вон шерсть-то у тебя какая! Знатная шуба! А ну-ка... - и Андрей Иванович стал досконально осматривать Норда. Посмотрел зубы (и эту команду Норд выполнил безропотно), поворошил шерсть. - Так, блох нет. Хорошо. - Потом стал ощупывать его тело. Странно, но Норду это ощупывание совершенно не показалось неприятным. Да и ощупывал его этот человек не бесцеремонно, а деликатно и со знанием дела. Его сильные пальцы нежно, но понимающе прощупывали каждую мышцу, каждое сухожилие. Норду было немножко щекотно, но... приятно. Когда Андрей Иванович коснулся больного бока, Норд вздрогнул, но промолчал - не заскулил и не зарычал.
- А это что такое?.. - Андрей Иванович стал осторожно раздвигать шерсть на боку Норда и легонько прощупывать место контакта собачьих ребер с кованым ботинком инструктора. - Похоже, ребро сломано. - Он поднялся на ноги и строго посмотрел на Курбатова: - Били пса? Ребро поломано...
Курбатов кинул неприязненный взгляд на Петровича.
- Никто его не бил, - с весьма честным взглядом соврал инструктор, - таким его сюда привезли. Мы вообще собак никогда не бьем...
- Ну-ну..., - совершенно не поверил Андрей Иванович словам Петровича и повернулся к хозяину приюта: - Так сколько вы за Норда хотите, милейший?
- Видите ли..., - замялся Курбатов, - пес уже практически продан. Мне хотели заплатить... - Курбатов назвал сумму, по-видимому, чрезмерно большую.
Норд не очень-то разбирался в цифрах, а уж в деньгах тем более, но то, что сумма немалая, он понял, заметив, как переглянулись между собой Андрей Иванович и Викентий. Неужели он стоит больших денег? Неужели он такой дорогой? А бывшая хозяйка называла его дрянью!.. Она оказалась не права.
- Поэтому, - продолжал Курбатов, - если вы будете настаивать на том, чтобы я продал Норда именно вам, я буду вынужден...
- Отказать?
- Ну, почему отказать? Нет, вовсе нет. Но если есть два потенциальных покупателя на одну и ту же вещь...
- Норд не вещь, - строго возразил Андрей Иванович.
- Ну да, ну да... Оговорился, простите. Так вот, если имеется два покупателя на один товар, то это называется конкуренция. А я, простите, бизнесмен, я привык извлекать выгоду из различных ситуаций. А эта ситуация самая, что ни есть подходящая. Для аукциона.
- Так сколько? - настойчиво спросил Андрей Иванович.
- Я думаю..., - начал Курбатов, но тут к нему подошел Миша, вернее, подбежал и радостно сообщил:
- Валя! Я не буду покупать этого сенбернара, я беру сразу двух твоих немецких овчарок, двух кобельков. Они братья? Похожи ужасно. И сразу меня полюбили...
Курбатов досадливо крякнул.
- Это тот самый, - тихо шепнул Андрею Ивановичу Серега, - тот, которому Валентин Иванович Норда втюхнуть хотел.
- Ну, вот и славно, - усмехнулся спасатель. - Стало быть, никакой конкуренции, и аукцион устраивать не придется.
Норду надоело стоять, он сел.
"Вот и все, - думал он, - меня сейчас купят. И уведут отсюда. Куда? По большому счету, совершенно не важно. Обещали на Север, или почти на Север. Или совсем не на Север, но туда, где всегда снег, где чистый морозный воздух. Где не жарко. Туда, где я буду нужен. Прощай приют "Собачья радость"! Я буду спасателем. Ведь я всегда хотел быть спасателем... Я не знал этого, не знал, что хочу быть спасателем, но хотел им быть. Не знал, но хотел... А разве так бывает? Наверное, бывает. Со мной же такое произошло. Это где-то глубоко внутри у меня сидело, а теперь вот вылезло. И еще..., кажется, у меня появился хозяин, я перестал быть бесхозным. А это хорошо? Не знаю. Раньше думал, что бесхозным лучше. Проще как-то. А теперь?.. Теперь я так не считаю? Не знаю...".
Норд посмотрел на людей, стоящих у двери вольера.
Викентий отсчитывал Курбатову назначенную сумму, Андрей Иванович рассматривал какую-то бумагу, наверное, это был паспорт Норда. Но спасатель недолго изучал паспорт, сложил его пополам и сунул в карман. Потом взглянул Норду в глаза и весело подмигнул.
- Ну, что, Норд, станем друзьями? - спросил он.
Друзьями?
Норд резко ударил хвостом по щебенке. Дружбу ему еще никто и никогда не предлагал. Другом он быть согласен.
Еще как согласен!
Другом он хотел быть всегда. Равноправным другом и помощником, у которого есть и обязанности и права. И он постарается стать таким другом и таким помощником.
Настоящим другом.
И хорошим помощником.
Норд встал и потерся головой о бедро своего нового хозяина. И нового, а точнее, первого друга.
- Ну, что? Пошли, дружище, - сказал друг.
И они пошли. Норд шел рядом без всякой команды и без поводка и ошейника. Он шел, потому что хотел идти с этим человеком. Все равно куда, хоть на край света. Он верил ему, ведь друг не может подвести и обмануть.
У ворот приюта Норд все-таки обернулся и посмотрел на тех, кто остался, кто еще не встретил своего друга. Если бы он умел говорить, то сказал бы:
"Прощайте все.
Прощай Джим! Будет и у тебя новый хозяин. Обязательно будет. А может, тебе повезет так же, как повезло мне и твой новый хозяин захочет стать тебе другом, и может быть, тогда ты перестанешь так страдать по тому, по старому.
Прощайте Лана и Анзор! Будет и на вашей улице праздник.
Прощайте братовья Курт и Ганс! Возможно, вам будет неплохо во дворе Мишиного коттеджа?..
Прощай, Крысолов! Прости, если было что не так. Я не держу на тебя зла, и ты не держи. Прощай...
Серега, прощай! Ты хороший парень. У тебя обязательно будет своя квартира или дом. И тогда ты возьмешь себе собаку. Может быть, ты назовешь ее Гретой? Ты будешь ее любить, я знаю!
Прощайте все!
Прощай "Собачья радость"!".
А с Курбатовым и Петровичем он попрощаться не пожелал, да они и не смотрели вслед уходящему Норду - Курбатов пересчитывал деньги, а инструктор Петрович разговаривал с Мишей. Ну и бог с ними!
Серега и собаки взглядами провожали Норда в новую жизнь и, наверное, желали ему счастья...