Я старый графоман и мастер слова. Никто не отнимет у меня моих мыслей. И всегда в дрожащих руках будет теплиться лучинка пера, освещать хрупкий мир, умещающийся в точках зрачков.
Зверю грустно. Он стар. Сухая кожа обтягивает тонкие кости, и тело, даже свернутое в калачик, никак не хочет согреваться. Подслеповатые глаза щурятся во тьму и на морде со впалыми щеками отображается усталость. Нужно двигаться, чтобы жить. Нужно питаться. Но Зверь тосклив сегодня, а чувство голода уже давно не посещало истощенный организм. Ноги костенеют. Вот бы немного согреться. Кончики лап отнимаются. Не оттого, что на улице холодно.
Неуклюже привскочив, он ковыляет к воде. А пить хочется. Вода - легкая, прохладная, она проходит сквозь тело и уходит, уносит последние крохи тепла. Закопаться в опилки, полежать немного. Отчего то ему совсем плохо. В чем же дело? Он же бывал один и лежал вот так, зарывшись в теплую деревянную стружку. Он был один, нет, не всегда: приходили, гладили теплыми руками, чесали за ушком и говорили на разные лады. Зверь недоверчиво прислушивался, грелся, жмурился от удовольствия. А еще, бывало, он сыто урчал от вкусной еды, тогда лапы не дрожали - цепко хватали предложенный лакомый кусочек...Холод просачивается сквозь потолочные щели! Тихо. Хорошо, что тихо. Если б было шумно он бы не смог лежать спокойно, как сейчас - не двигаясь. Нет, холод идет изнутри, но так, будто на ночь не закрыли форточку. Забавно, ее и вправду не закрыли... Это даже хорошо, что никого нет. Пора приниматься за работу. Медленно отгрести опилки в кучу, в угол, туда же перетащить картонную коробку домика. И лечь на голый холодный пол, два угла по разные стороны, а если повернуть голову можно увидеть возвышающуюся гору сваленных опилок. Да, он, зверь, тоже холодный. Да, он, зверь, совсем старый. Он не хочет спать, но глаза закрываются, закатываются. Несколько судорог вытягивают легкое тело. Вот и все. Вздрагивают веки, и под ними замирают черные точки зрачков.