Ты злишься. Ярко-алые глаза с вертикальным зрачком сужены от ярости, тонкие, изящно нарисованные черным карандашом брови чуть не сливаются в единую линию на переносице, заканчивающиеся длинными когтями бледные пальцы сжимаются в кулак, оставляя на ладони кровавые отпечатки. Всегда такой вспыльчивый... Я сдерживаю смех.
Огромными усилиями пытаюсь сохранить невозмутимость, но губы сами собой кривятся в странной гримасе, только чудом не напоминающей улыбку. Хохот рвется из горла, удерживаясь лишь сжатыми зубами, а все тело едва заметно подрагивает, в тщетной попытке скрыть веселье.
Ты такой смешной, когда злишься. Обвиняешь меня в чем-то, кричишь. Я не слышу, полностью погруженная в созерцание этого странного зрелища -тебя в ярости. Нечасто можно увидеть что-либо подобное. Как демон. Растрепавшиеся черные пряди, оттененные черной подводкой красные глаза, плотно сжатые губы с черной помадой, за которыми скрываются длинные белые клыки. И впрямь - демон.
Так мило. Нет, ты не демон. Ты самый обычный, почти ничем не примечательный человек, но в этом есть особая прелесть. Я ведь никогда не видела демонов, а потому не знаю, как могут злиться они. Зато видела, как это делаешь ты. Не красиво. Смешно. Комично. Весело. Мило? Да, именно так. Мило. Я смеюсь. Беззаботно, как смеются лишь дети, смеюсь над тобой, и ты прекрасно это осознаешь. Злишься еще больше, но безуспешно пытаешься скрыться за маской безразличия. Мне нравится это. Я ведь так люблю, когда люди злятся.
Страх
Кто бы мог подумать, что такого как ты может пугать высота. У всех настолько разные страхи, так что часто просто нельзя даже и предположить, кому и какой принадлежит. Вот я насекомых боюсь. Ну и смерти. А тебя страшит высота, так любимая мной. И, конечно же, боязнь показать свою слабость. Наша общая маленькая фобия.
Я притащила тебя на эту крышу совсем случайно. Здесь так высоко и так красиво, что мне просто захотелось поделиться своим восхищением, этим странным ощущением свободы, что не оставляет ни на минуту. Свежим ветерком, кидающим в лицо пряди волос, когда стоишь у маленького и хлипкого заборчика.
Ты сказал, что не боишься, но я не могу этому верить. Незаметные стороннему наблюдателю признаки самого прекрасного чувства в мире не могут укрыться от меня, как бы ты ни старался держать лицо. Не поможет. Что значит лицо, если взгляд отмечает часто-часто бьющуюся артерию под бледной кожей и едва заметно расширившиеся глаза? Если слух улавливает изменившийся ритм дыхания?
Я подхожу к краю крыши, краем глаза продолжая наблюдать за тобой. Ты не спешишь подойти ближе ко мне, потому что ноги сами собой делают осторожный шажок назад. Перевожу взгляд вниз, туда, где прямо подо мной раскинулась шикарная клумба с цветами, наверняка, выращиваемыми скучающей пенсионеркой. Предлагаю подойти и посмотреть. Твоя кожа, и без того до невозможности светлого оттенка, бледнеет еще на пару тонов, показывая степень скрываемого страха.
Меня же охватывает дикий, едва контролируемый восторг, сравнимый с ощущением во время прыжка с тарзанкой. Как же это красиво! Говорят, что можно бесконечно смотреть на огонь, воду и работу других людей. Глупость. Нет ничего прекраснее человеческого страха. Пожалуй, на это я и впрямь глядела бы целую вечность. Я болтаю. Непринужденно, весело и, казалось бы, совсем ни о чем.
Как ты думаешь, если сбросить отсюда человеческое тело, цветы помнутся? Интересно, а с этой крыши когда-нибудь кто-нибудь прыгал? Здесь ведь достаточно высоко, и при желании...
Как же ты восхитителен, когда боишься.
Боль
Мне нравится смотреть, как ты страдаешь. Думая, что никто не видит, сидишь среди приятелей, не участвуя в разговоре и вспоминая что-то неизвестное, но очень болезненное. Любопытно наблюдать за тем, как незаметно для тебя самого почти неуловимо меняется выражение лица. Как ты украдкой с силой проводишь по скрытому длинным рукавом запястью острыми, выкрашенными в черный цвет ногтями. Как изгибаются в кривой ухмылке тонкие губы.
Ты не любишь показывать свою слабость. Это ведь и вообще мало кто любит, и даже самые открытые и искренние люди обычно стараются избежать общения в подобные минуты. Наверное, только некоторые, те, кому необходимо чужое внимание любой ценой, часто привлекают его слезами, со временем начиная верить в надуманные страдания. Но ты не из таких. Это я часто бежала к тебе со своими проблемами, потому что ты, пожалуй, единственный, кто действительно помогает. Не учит, не читает мораль, не обсуждает уже совершенные ошибки, а просто делает лучше здесь и сейчас. А вот я мало что знаю о тебе. Все, что ты рассказываешь, говорится с полным равнодушием, а чаще всего и вовсе мельком, как бы между делом. Только однажды мне повезло видеть твою боль.
Тихий, безжизненный голос, потухшие серо-зеленые глаза без обычных ярких линз. Ни на лице, ни в голосе нет ни тени эмоций, но твоя рука сжимает мое запястье с такой силой, что, наверное, останутся синяки. Ты не замечаешь этого. А мне хочется смеяться от счастья, потому что твоя боль порождает в душе какое-то странное чувство легкости и удовольствия.
Мне так приятно видеть твои страдания.
Смерть
Тебя больше нет. Это так странно. Я злюсь. На тебя, за то, что так и не научился быть осторожным, на себя, за то, что не смогла остановить, на мир, за то, что он отобрал у меня тебя. Злость переполняет меня, и хочется кого-нибудь убить. Почувствовать, как густая и теплая темно-алая жидкость стекает по рукам, попробовать ее на вкус. А потом втыкать нож в мертвое тело, пока оно не превратится в сплошное красное месиво из плоти и костей. И снова убивать. Уже другого человека, потом третьего, четвертого... пока не кончатся силы. Лежать в крови убитых мной людей и смеяться.
Я боюсь. Не знаю, как буду жить дальше, не понимаю, что делать в этом мире без тебя. Я боюсь отпускать тебя. Преследует навязчивая мысль не делать этого, просто последовать за тобой, узнать ответ на вечный человеческий вопрос. Мне хочется этого, но нельзя. Невозможно. Боюсь. Теперь почему-то всего. Будто бы опасности подстерегают на каждом шагу. Наверное, так организм реагирует на мысли о смерти, пытаясь защититься. Меня страшат машины, люди, предметы, даже и сама я теперь являюсь для себя угрозой.
Мне больно. Улыбаться, сдерживая слезы. Не имея права на эмоции, скрывать свою боль за пеленой упавших на лицо прядей волос. Хочется кричать. На всю громкость, выражая наполняющие меня чувства, как когда-то очень-очень давно. Все дети ведь делали так, хоть я и не помню ничего подобного. Тяжело дышать. Будто где-то в груди образовался комок из раскаленного свинца или сердце разрывают на мелкие кусочки чьи-то острые когти. Твои?
Говорят, что со смертью близкого человека умирает и кусочек сердца, но это совсем не так. Я сама умираю. Потому что во мне ничего не осталось, кроме памяти о тебе. Мне было приятно смотреть на то, как ты злишься. Или боишься. Или страдаешь. Я думала, если ты умрешь, мне будет еще лучше, но почему-то я ошиблась. Кто-то скажет, что я не любила. Раньше я и сама так думала. Наверное, любовь это когда очень плохо терять.