Имя Михаила Юрьевича стало небезразличным для меня с момента моего самого первого школьного звонка в далеком уже 1985 году. Коренастый пухленький кудрявый Миша сидел у доски на первой парте, а ваш покорный слуга, как правило, располагался в другом конце класса. Тем не менее, черная шевелюра моего одноклассника, которого уже тогда за бесспорное визуальное биологическое сходство сравнивали с "нашим всем" - великим творцом "чудного мгновенья", виднелась мне с галерки вполне отчетливо.
В святое школярское время нас с Михаилом нельзя было назвать закадычными друзьями. У каждого находились собственные интересы: Цедрик пьянствовал и пытался приставать к противоположному полу, весело забивая на учебу, а наш герой предпочел оставить эти приятные занятия на более позднее время. Первый раз напился Тютеев на выпускном вечере. Но как! Это событие еще долго будет волновать умы современников, заставляя вновь и вновь пересказывать внукам и правнукам пережитое.
А уже после школы началось самое интересное. Жизнь настолько тесно переплела наши судьбы, что, кажется, и умрем мы теперь в один день, причем обнявшись. Остановив однажды свой выбор на одном актерско-режиссерском факультете Самарского института культуры, отныне наши жизненные пути идут параллельным курсом.
В институте Мишуня окончательно распоясался. Двойки за неуспеваемость, прогулы занятий и репетиций по причине тотального пьянства, беспорядочные половые связи (преимущественно с девушками по имени Лена), шизофренически необоснованные поездки автостопом по уральскам и тольяттям (была одна такая - вместе с А.В.Цедриком, початой бутылкой малиновой настойки, закупоренной варежкой, в тридцатиградусный мороз в гости к кому-то из тольяттинских друзей), хмельные ночевки на вокзалах и в казахстанких степях, - вот далеко неполный перечень Мишиных деяний за лихое время студенчества. Учился мой друг, во многом по причине своей тогдашней ленности, по-моему, лет десять, лишь немного не дотянув до почетного звания "вечного студента". Выпиннутый наконец за двери "alma mater" с дипломом в зубах, Тютеев решил наплевать на полученную квалификацию и завис в прямом и переносном смысле. Перепробовав еще за время учебы с десяток профессий (от сетевого продавца какой-то фигни до активного политического деятеля с лозунгом у стен городской администрации), Михаил подался в промышленные альпинисты. Те самые, которые висят на ужасающих веревочках на многоэтажках и телевизионных башнях, денег получают редко, но много, бояться заводить семью и практически всегда трезвы.
Товарищ Тютеев приобрел себе спортивный горный велосипед, вместительный рюкзак, где хранит отныне популярные книжки Пелевина и Гришковца, походную палатку, похожую на могильный холмик, и стал заядлым туристом. Не тем, которым был, сидя когда-то с перепою на Грушинской поляне у костра, и кисло помешивая какое-то варево, напевая при этом хриплым, севшим, каким-то паровозным голосом: "Галина бланка буль-буль", а настоящим - активным покорителем вершин Жигулей. Он стал гордым горным орлом, любимцем женщин (из раннего: "Миша, тебя любят женщины? Ага! И я их!") и ветреным мачо в красивых велосипедных перчатках и очках.
Он импозантен, красив и неотразим. И по-прежнему где-то недалеко, на расстоянии телефонного звонка от меня. Мне кажется, я буду любить его вечно, в том числе и потому, что постоянно должен ему денег. Вот такой он - мой друг Михаил Тютеев (по крайней мере в моем пылком воображении)!