Цех Александр Владимирович : другие произведения.

Новые Короны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Шестая глава. Тут появляется настоящий Рок-н-рольщик.

   Глава 1
  Дар в Потери
  
   Воздух был прозрачным и чистым, небо было похоже на огромный, шелковый платок. В это раннее утро оно не было запачкано дождевыми тучами, оно резало глаз своей девственной чистотой. Но даже самому зоркому из людей не удалось бы разглядеть чёрную точку, парящую так высоко что казалось будто она застыла в небе. Тёплые потоки воздуха надували могучие крылья, позволяя ей парить. Красное оперение головы добавляло некоего природного ужаса, этому небесному хищнику. Его пронзительный крик разлетелся по всем небосводу и волнами опустился даже до самой земли. Королевский крик. Это был Красноголовый орёл, самая большая хищная птица в мире, они жили по всему скалистому побережью Сонного Океана. Он летал медленно, описывая огромные дуги, его зоркие глаза следили за землёй, он видел все, что там происходит и это было для него, мелочным и ничтожным. Он видел город построенный у самого подножия океана, напоминающий ему лишь о костях своих жертв, он не знал, зачем эти существа внизу громоздят камень на камень и прячутся под ними, не знал зачем они возводят стены, и зачем запирают ворота. Орёл мало знал об этих существах, и не хотел знать больше. Но нечто в этих двуногих нравилось птице, а именно их постоянность и способность повторять одни и те же ошибки изо дня в день. Вот и сейчас его взгляд уловил движение у основания одной из стен, из неё словно из пещеры начало выползать стадо овец, которых погоняя посохом, направлял человек. Орёл не знал почему пастух такой упрямый, ведь он не единожды похищал овец из этого стада, но тот как и прежде, выгонял их из одного и того самого места и гнал их на одни и те же луга.
   Лишь мгновение понадобилось охотнику, чтобы превратить свой полёт в падение, словно камень он ринулся вниз, лавируя между потоков воздуха. Земля приближалась с невероятной скоростью, всё увеличивалось и приближалось, поэтому через секунды, город который раньше казался крупицей соли превратился в громаду тоннелей, домов и арок из белого камня. Хищник расправил крылья словно парус, чтобы сбавить скорость, его зоркий глаз мгновенно определил цель, лапы с закрученными когтями обрушились на жертву с невероятной силой. Только после двух сильных взмахов могучих крыльев воздух наполнили вопли, в которых смешались крики пастуха и блеяние овец. Устремляясь ввысь, птица даже почувствовала несколько камней, пущенный в её сторону из кожаной пращи, но это было напрасно, сильные мышцы загребали воздух и уносили охотника с молодым ягнёнком в лапах. Когда город снова начал удаляться орёл посмотрел на его затенённые лабиринты и случайно увидел маленького человека, убегающего от двух других, если бы он умел смеяться, то сейчас разразился бы хохотом. Если бы он был человеком он сейчас гордился бы собой как Бог, и пел песни о своей силе и ловкости. Если бы орёл умел желать удачи, то пожелал бы её тем двум другим, что бы им тоже повезло этим утром с их ягнёнком.
  
   *****************
  
   Мальчик бежал изо всех сил, которые между прочем уже почти закончились, его дыхание сбилось, легкие пылали, словно он проглотил уголёк, рот наполнился липкой слюной. День только начался, но уже стояла невероятно жара. Парень бежал по портовым трущобам, заполненными мелкими лавками, старыми мастерскими, вшивыми борделями и дешёвыми тавернами. А также горами мусора и гниющих рыбьих отбросов, старых сетей, изломанных вёсел, и дырявых бочек.
   Со стороны океана до мальчика долетел влажный порыв ветра, принеся с собой привкус соли и влагу на горячие щёки, а также воспоминания. Эти улицы были знакомыми, но казались бесконечными, босые ступни шлёпали по старинным мощеным улицам. Взгляд тут и там выхватывал людей самого разного сословия, тут были богачи в просторных цветных одеждах окружённые свирепыми стражниками, толстые купцы крепко прижимающие свои руки к многочисленным карманным, царские солдаты в начищенных панцирях и конечно бедняки и рабы схожие между собой практически всем кроме кандалов.
   Мальчуган не останавливаясь рискнул обернуться и посмотреть, не отстали ли его преследователи, и тут же почувствовал удар в голову, такой сильный что задрожали зубы, он налетел на пьянчугу ковылявшего в неизвестном направлении. Они кубарем повалились на землю, оборванец попытался начать ругаться, но вставая мальчик наступил ему на лицо и заглушил его крик. Пьяница попытался ударить, но задел только пустое место, где секунду назад находился мальчишка. Парень не заметил преследователей, и это лишь укрепило его надежду на спасение и подстегнуло его дух.
   Теперь просто надо запутать след и раствориться на грязных рыбацких улицах. Ориентируясь по памяти он сделал несколько поворотов, ловко проскакивая между людьми, он не обращал внимания на ругательства летящие в спину, словно камни. Улицы рыболовов были заполнены одинаковыми халупами, сбитыми из досок, которые теснились и наваливались одна на другую, сцеплялись крышами. Тут было тесно, повсюду были развешаны сети и стираное белье, лодки валялись прямо на улицах, тут же сушилась и вялилась рыба. Как-то ещё умудрялись кричать и сориться хозяйки размахивая окровавленными от рыбьей крови руками, успевали пищать и плакать грязные ободранные дети. Мальчик перепрыгнул через большое корыто и заскочил в небольшой проулок, образованный плотно стоящими двухэтажными домишками, они так сильно кренились друг к другу, что лучи солнца не достигали здесь земли, вечная полутень и влага, кучи гниющего и воняющего мусора, горы рыбьей чешуи, приправленной дерьмом и мочой. Он подбежал к дальней стене, прислонился к ней спиной, выхода не было, он стукнулся в неё лбом, развернулся, съехал на землю. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, глаза слезились, но он с надеждой смотрел на проход.
   Мысли кружились в голове словно дикие осы. "Боги помогите мне", мальчики разозлился на себя за такую мысль и сплюнул её вместе с вязкой слюной. Он давно разуверился в Богах и вообще в их существовании. Справедливый Ошус, Единый отец Хоза. Выдумки слабаков, в желании оправдать свою никчёмность. Он не мог сейчас сосчитать бессчетных не услышанных молитв и не принятых жертв, купленных за деньги, заработанные невероятным трудом. Парень помнил очертания внутренних дворов Танапраского храма, жаровни чёрные от копоти на которых он приносил жертвы, рыбу и голубей. Он помнил то странное чувство, когда смотрел на высокие ступени, ведущие ко входу в храм, прекрасная полутьма, скучающая меж белоснежных колон, огромные створки бронзовых ворот, напоминавших непристойно открытые девичьи губы. Он всегда знал, что внутрь приносить жертвы и молиться пускают только знатных и богатых горожан, он часто думал что может если бы ему удалось туда пробраться то там бы Боги услышали его. Но мысли оставались мыслями, а воспоминания лишь воспоминаниями. Парень закрыл глаза и горький комок подступил к горлу, крепко сжав зубы он несколько раз сильно ударил кулаком о стену, но боль не принесла отрады, он разрыдался. Слёзы потоками лились по щекам, он всхлипывал и стонал, мальчик схватил себя за голову и принялся сильно ей мотать, но это тоже не помогало. "Мама, мама, мама", воспоминания снова нахлынули как лавина, как цунами, и уже было поздно думать о чём-то другом. Он вспомнил тот последний раз, как он пришел вечером домой, весь день он провёл в океане с моряками, в шаткой, на половину сгнившей лодке, ноги дико болели, кожа на ладонях невыносимо пылала, в руке он сжимал две не самые лучшие рыбы. Он услышал как мама позвала его приподнявшись на локтях со своего ложа, она была потной и красной, волосы влажные и слипшиеся, но у неё появились силы. Рыба упала на пол, он кинулся к ней, мама засмеялась с хрипотцой, прижимая его к себе и гладя по голове, попросила что бы не давил так сильно. Она даже сказала что подымиться и приготовит для них рыбу которую он принес, она попыталась встать, но он нежно уложил её обратно, погладил по щеке и кинулся готовить ужин. Он просто ликовал, радовался и смеялся, маме наконец то лучше, после стольких недель бреда и горячки, его труды не забыты, его молитвы услышаны. Мальчик как сейчас помнил, вкус жареной на открытом огне рыбы и ласковую руку на голове, он ел у кровати матери, боясь упустить что-то важное, он и её принес, но она сказала, что не сильно голодна и поест потом, и он поверил. Парень ловил её взгляды, полные восхищения своим ребёнком и с набитым ртом смеялся, заставляя смеяться и её. Позже он лёг рядом, скрутился клубком, и по-детски, без попыток казаться взрослым уснул, согреваемый теплом её тела, впервые с радостным сердце за многие недели.
   Но среди ночи резко проснулся, первое что он почувствовал это дикий озноб, вспомнив где он, мальчик тут же коснулся руку мамы, но она была холодной. Он с ужасом в который не мог и не хотел верит, посмотрел на неё, она лежала в такой же поза в какой и уснула, голова на подушке, руки на груди прекрасная и мужественная, только бледная и ледяная. Не в силах осознать то что произошло он глупо посмотрел на миску в которой он принес рыбу, сардина лежала нетронутой. Он почему-то вспомнил мамины слова "я съем позже", и теперь это позже не наступит никогда. Крик, который вырвался из мальчика, мог бы привести в ужас многих храбрых людей, но тогда он не плакал, он вопил, вопил до самого рассвета. А после упал и заснул, лишь для того, чтобы проснувшись понять, что боль лишь стала отчётливей, ярче и правдоподобней.
   Мальчик сидящий у стены всё ещё рыдал, хотя его грудь уже вздымалась ровней и всхлипы были тише, он уткнулся лицом в колени и полностью забыл сколько времени он посвятил этому. Его скромная одежда, на груди и рукавах была пропитана слезами, он начал ощущать прохладу и тень проулка, в котором укрывался. Уверенность потихоньку возвращалась к нему, он поднял голову и посмотрел вверх. Стены сходились так близко что выкраивали огромные лоскуты небосвода, оставляя лишь небольшую полоску.
   - За что? - он проговорил это тихо, с полным безразличием.
   Он знал что небо не ответит, они никогда не отвечало, он вздохнул и начал подыматься на ноги, он не знал куда идти и что начинать делать, но нужно с чего то начинать. И тут проулок загородили тени, мальчик понял, что это не могло быть просто совпадением. Двое крепко сложенных мужчин, увидев свою цель и то что ей некуда бежать, остановились, с хрипом вдыхая воздух.
   - Ну и заставил ты нас побегать парень,- тяжело проговорил один из преследователей. - Не думал что ты заставишь нас так сильно попотеть.
   Он тронул своего напарника за плечо и с трудом рассмеялся, второй походил скорей на лысую гориллу, образ дикого животного дополняло ещё то, что у него не было уха, а нижняя челюсть была сломана и вывернута набок.
   Беглец выпрямился, и вздохнул полной грудью, крепко сжал губы и кулаки, странно, но отчаяние и осознание что ему некуда бежать очистили его мысли.
   "Работорговцы", он до сих пор не мог понять как они смогли так быстро пронюхать что он теперь сирота, они пришли почти сразу после того как он похоронил мать в самостоятельно вырытой яме. Выломали дверь и словно хищники накинулись на него, но его ловкость не позволила им быстро заполучить ещё одного мальчика для прихотей богачей. Но сейчас ему наскучило убегать, не было желания прятаться, он просто захотел принять свою судьбу, какой бы она не оказалась. Он ещё раз глянул на небо с тоской и злобой, словно загнанное животное.
  - Ладно щенок, хватит твоих игр, бежать тебе некуда, ты в ловушке. Ты пойдешь с нами, в любом случае, так что не сопротивляйся, - проговорил одноухий работорговец и хрустнул шейными позвонками. - Желательно чтобы твоё лицо было целым, так больше заплатят. Но если будешь брыкаться, мало ли что может произойти.
   Он начал разматывать верёвку которая была намотана на толстую руку, его товарищ достал из-за пояса мешок. Казалось, что слова этих ублюдков не произвели на мальчика никакого впечатления. Он медленным и ровным шагом направился к ним, с опущенной головой, покорный, молчаливый и сломленный. Но в момент когда работорговец с верёвкой уже мог дотянуться до него рукой, парень с криком резко ринулся вперед, он застал его врасплох, жестко впечатав свою ногу ему в промежность. Одноухий завыл схватился за ушибленные место, сделав несколько неуверенных шагов в сторону прислонился к стене. Мальчик кинулся в открывшийся проем, но второй оказался проворней чем могло бы показаться, он резко развернулся и схватив парня за шиворот притянул к себе, со всего размаху ударил его тыльной стороной ладони, так сильно что сбыл с ног. Мальчишке показалось что его ударили молотом, в голове зазвенело, рот наполнила горячая и терпкая кровь. Словно в бреду, парень тяжело поднялся на ноги, затуманенным взглядом увидел, как выпрямился одноухий, он снова сжал кулаки в которые вложил всю свою силу, воздуха уже не хватало что бы кричать, и он просто кинулся вперёд. На этот раз удар был очевидным, и он был перехвачен на лету, запястье мальчишки так крепко сжали, что ему показалось будто он слышит как трещат кости. Небритое лицо приблизилось к лицу мальчика вплотную:
   - Сейчас ты ответишь за это сопляк. Ты ведь считаешь себя мужиком, так отвечай.
   Слова прозвучали у него возле уха, и потом парень почувствовал, что его подняли за руку в воздух, жуткая боль пронзила ключицу и локоть, жалобный стон наполнил переулку. Но он не успел подумать о чём-либо ещё, как сильнейший удар кулака вытолкнул воздух из лёгких, потом ещё один, так раз за разом работорговец ударил шесть раз. Затем он отпустил мальчика который рухнул на землю как кукла у которой срезали нити, тот уже не дышал, а жалобно хрипел. Парень вздохнул, а затем потом сплюнул кровь вперемешку со слюной, прямо на сандалии однорукого. Удар ноги в плечо отбросил его, и он кубарем покатился к горе зловонного мусора.
   - Ты крепкий, и упёртый,- Работорговец с мешком как-то странно и по-доброму улыбнулся. - Знаешь ли, из тебя бы вышел плохой раб, в доме богатых господ, не любят щенков которые так часто кусаться.
   - Ничего, мы найдём ему другое применение. - Тихо проговорил одноухий и направился к нему.
   Мальчик туго соображал, голова гудела, всё тело ныло, кровь лилась изо рта и где-то над глазом. Он снова проиграл, как проигрывал всю жизнь, начиная с того момента как вышил из утробы матери. Постоянные лишения и тяжелый труд строили крепкую внешнюю оболочку, но при этом увечили душу. Мир казался большой и широкой ямой с нечистотами, и он на дне, а в неё всё подбрасывают и подбрасывая испытания которые он проваливает. Он проиграл и маму, которую поклялся спасти, а теперь проиграл и свою свободу. Он посмотрел на свою ладонь, кровь и пыль на пальцах, это его последняя игра в которой он проиграл и свою жизнь. Он больше не хотел жить.
   - Лишь одно может быть презренней работорговца, - шепотом, но так что бы слышали его преследователи, проговорил мальчик. Он посмотрел на них, и увидев как они оторопели, добавил. - Только работорговец который сам был рабом.
   Парень увидел бешенство в их глазах порожденное правдой, и как всегда попытки прикрыть своё клеймо. Они переглянулись:
   - Пожалуй мы не продадим тебя сопляк. Считай что тебе повезло. Ты останешься здесь, навсегда. - Прошипел сквозь зубы одноухий, он сильно старался не сорваться на крик.
   Огромный словно медведь он двинулся на мальца, его злобу можно было почувствовать, она витала в воздухе как едкий дым от мокрых, тлеющих поленьев. Парень ждал того единственного удара, который обрушиться на его голову, сломает позвоночник, и закончит борьбу которую ему не выиграть.
   - Простите что помешал вам, но вы не подскажете где здесь можно купить свежего тунца?
   Работорговцы словно по команде обернулись ко входу в переулок, там стоял человек загораживающий своим хрупким телом дневной свет.
   До этого мальчик находился словно под действием наркотика, в голове скребся туман, перед глазами висела пелена цвета пепла. Но слова человека вернули его к действительности, вернули чёткость миру и реальность происходящему, а с этим пришла и боль. А ещё осознание того что он хотел покончить с жизнью, просто пожертвовать собой, ведь он сдался и ему казалось, что он уже умер. "Он хотел расстаться с жизнью", если бы сейчас мальчик повторил это вслух, то от отчаяния рассмеялся бы, а потом разрыдался.
   - Тут ты найдешь только дохлую рыбу старик, - Прохрипел работорговец с верёвкой в руках. - И если ты не хочешь быть положенным наверх одной из этих куч, убирайся.
   Они вдвоём практически полностью закрыли собой избитого мальчика. Юнец попытался выглянуть из-за спины одноухого, он хотел рассмотреть того, кто вмешался, но это было трудно, правый глаз практически полностью заплыл к тому же солнце очертив контуры фигуры окрасило её саму в чёрный цвет.
   - Ладно, ладно ребята я понял. Вы не знаете мест где можно купить тунца, - Судя по голосу человек и вправду был в преклонном возрасте, он говорил медленно и спокойно, словно не услышал угроз. - Но тогда может тот ребёнок знает такое место. А, парень? Вставай, пойдем, покажешь мне хорошую рыбную лавку.
   При последних словах пришелец повернулся в пол оборота и поманил лежащего рукой словно отец, зовущий своего сына домой.
   - Ты не понял нас глупец? Ну ладно, давай поговорим по-другому.
   Работорговец бросил верёвку на пол и пошёл к старику. Он остановился прямо перед ним, так что мог коснуться его носа своим, мгновение они стояли в оцепенении словно разговаривали взглядами, а после быстро, без предупреждении верзила нанёс резкий удар. Мальчик зажмурился, он не хотел видеть, как избивают старика. Но вместо этого он услышал всхлип и булькающие звуки, словно кто-то захлёбывался водой. Мальчик осторожно открыл глаза и увидел тело работорговца, распростёртое на земле, из его груди как из подзёмного ручья бурно вырывалась кровь. Рана была четырёх угольная её грани были ровными и отчётливыми, и не смотря на кости и мышцы она была сквозной.
   - Ты... Ты убил его, Боги, но как? Что, что это такое? - Одноухий вмиг потерял свой звериный образ, его голос казался хрупким, ведь он уже понял, что произошло.
   - Это магия ублюдок, и тебе конец. - Эти слова мальчик произнёс, максимально наполнив свой слабый голос злобой.
   - Нет, нет, не надо, прошу. - Одноухий говорил так словно молился, к тому времени из его друга вытекала почти вся кровь, залив землю вокруг огромным грязным пятном.
   Ничто не служит лучшей мотиваций к молитвам как близкая смерть. Мальчик видел как верзилу до самых костей пробрала дрожь. И это был не холод. Он покрутил головой, в отчаянной попытке найти выход, но выход был один и его заслонял человечек, хрупкий старик с вытянутой вперёд рукой. Одноухий по-детски прошептал:
   - Не надо, дай мне уйти.
   После этого он как буйвол бросился к проходу, он и не думал нападать, скорее просто надеялся на свои молитвы. Но в один миг старик сделал несколько быстрых движений кистью, как будто сбрасывая воду с ладони. Две нити тонкие как волос и яркие словно сплетены из солнца протянулись от одной стены к другой. Работорговец не успел затормозить и всем телом налетел на лучики слепящего света. Они прожгли его насквозь, одна в районе шеи другая возле пупка. Он остановился, тупо схватив себя за живот, обследовав себя ладошками, но никаких ран не обнаружил, он медленно поднял глаза:
   - Что ты со мной сде...
   Он не успел договорить, как его тело затряслось в диких конвульсиях, руки раскинулись в стороны, ноги подогнулись в коленях, и он рухнул лицом в низ, в пыль и кровь своего мертвого товарища.
   В нос мальчику ударил резкий запах эфира, заполнивший собой всё вокруг. Он не был мерзким или приятным, он был густым и масляным, приторным и тёплым, его даже было сложно прировнять к запахам, просто он воспринимался носом. Он посмотрел в проём где стоял старик, но кроме стены солнечного света ничего не увидел, он ушёл. Из последних сил, перебарывая боль в суставах и костях, мальчик поднялся на ноги, шаркая при каждом шаге он побрел к телу одноухого. Когда он подошел к нему, он увидел ненавистное лицо, вывернутое в неестественной позе, откуда-то из нутрии поднялась волна жара и ненависти, сила появилась в ослабленном теле. Удар за ударом он принялся пинать обездвиженное тело.
   - Что ты делаешь?
   Парня передёрнуло, он посмотрел в ту сторону откуда услышал голос, там снова находился старик который его спас, он нелепо высунувшись из-за угла смотрел на мальчика:
   - Это месть.
   - Ты думаешь так наказать его?
   - Нет, - чуть громче выкрикнул парень, и нанес ещё один пинок, который даже не сдвинул тело с места. - Это месть не для них, она для меня, - ещё один удар - месть за их желание убить меня.
   - Как тебя зовут парень?
   Мальчик удивленно посмотрел на старика, на его лицо, изъеденное морщинами, на широкий чистый лоб, на лысую голову которая блестела на солнце как тарелка из меди.
   - Маркег.
   - Маркег, знакомое имя. Я Сунши, - старик вышел из-за угла и став на виду добавил, совершенно другим, иным тоном. - Что бы они ни хотели сделать с тобой, его участь намного страшней.
   Маркег заинтересовано повернул голову к телу:
   - И что же?
   - То, что ты видел называется Нитями Леагосс, они разрезают связь между телом и душой, но не дают последней уйти. Когда его найдут, его посчитают мёртвым, сердце не бьется, лёгкие не дышат. Как принято у вас в Лутсиране, его скинут в ущелье, за городом в котором сжигают отбросы, и так он будет ждать пока его не пожрёт огонь или заключенный в своё тело как в темницу, пока та не сгниет.
   Маркег слушал как завороженный, неужели такое возможно, он посмотрел в лицо лежащего, с открытыми и устремлёнными в стену глазами, неужели он и вправду жив:
   - Завидуй своему другу, мёртвому другу, а я не позавидую тебе. - Совершенно искренне проговорил он недвижимому работорговцу.
   Маркег почувствовал, что старик снова пропал, идти будет тяжело, но он должен спросить у него кое-что, просто обязан. Пересиливая боль внутри тела, он побрел к пустому выходу из переулка, желая увидеть спину старика и догнать его.
   Когда он вышел на узкую рыбацкую улицу, в глаза ему ударил яркий дневной свет, голоса которые до этого были тихими и монотонными теперь обволокли его и заглушили. Он прикрылся от солнца и принялся смотреть по сторонам в поисках старца. Как позже вспоминал, Маркег, он так и понял, как нашёл его. Он и вправду покупал рыбу, стоял возле ветхой холстяной палатки, которая только открылась, это один из тех торговых лотков где качество товара намного выше чем сам лоток и его торговец. Он коснулся ослабевшими и испачканными в крови пальцами края походного плаща своего спасителя, оставив там два пятна. Сунши развернулся держа в руке рыбину, он посмотрел на мальчика и уголки его губ лишь слегка поднялись вверх.
   - Мне нужно кое-что спросить у вас. - Очень усталым голосом прохрипел Маркег.
   Старец что-то сказал, но небо внезапно дёрнулось и застелило всё пространство перед глазами, земля стала неустойчивой как океанские волны. Падение было медленным и ужасным, что-то сильно ударило его в спину, он ничего не видел лишь расплывчатая синева впереди, а потом расплывчатое лицо с чистыми глазами и губы шепчущие слова которые как канат не давали ему упасть во тьму.
   ****************
   Свет продрался сквозь веки и развеял сон, потом пришёл порыв лёгкого ветра, влажного и холодного, Маркег поежился, пытаясь стряхнуть оцепенение. Потом мысль быстрая как молния пронзила тело: я, мои раны, старик. Он резко открыл глаза и рывком поднялся, ему показалось что он видит всё в этом мире в первый раз, всё выглядело свежим и сочным: утренние отблески света на каменных стенах измазанных белой известью, простой деревянный стол и белоснежная простыня.
   - О, ты уже проснулся, - голос Сунши донёсся с балкона на который вёл широкий проход. - Выходи ко мне, тут прекрасный тунец и печёный картофель.
   Мальчик поднялся, сбросив простыню на пол, и медленным шагом побрел к выходу на балкон, Сунши сидел на полу, ветер колыхал его тонкую одежду, и струйку седого дыма. Палкой в руке он разгребал жар маленького костра, разведенного прямо здесь на полу, украшенном грубой и безвкусной мозаикой из ракушек. Увидав парня, он улыбнулся, но было видно что не ему, а каким-то своим мыслям, поднял с пола глиняную миску, в которой дымилась рыба и картошка и протянул Маркегу.
   - Держи, подкрепись, знаю у тебя есть вопрос, но думаю он подождет.
   Малчик с опаской взял миску и прислонившись к высокому парапету балкона, принялся жадно, с характерным чавканьем поедать пищу. Старик задумчиво смотрел на этот простой процесс и лишь иногда что-то бормотал себе под нос. Когда Маркег закончил с едой, он сел напротив, поджав под себя ноги, пустую миску поставил перед собой:
   - Прекрасное утро, не так ли? Или это только мне так кажется? - Как-то взволновано спросил Сунши.
   - Где я старик?
  Вопрос подразумевал под собой не попытку узнать место, а желание знать причину:
   - В одном из постоялых дворов Лутсирана, которые построенные возле доков.
  И старки повёл левой рукой, в сторону океана, только сейчас Маркег заметил что на ней нет кисти и это всего лишь культа. Он очень внимательно смотрел на неё, так что вызвал этим внимание старика, тот грустно улыбнулся и проговорил:
   - Старые раны парень, старые раны.
   - А что с моими ранами? Мне кажется, те работорговцы не слабо меня отделали,- И словно желая проверить правдивость своих слов, он пошевелил плечами и руками. - Но боли я не чувствую.
   - О, я немного лекарь, не так много, как повар, но кое-что знаю.
   - Это было колдовство. - Упрямо проговорил Маркег.
   - Не стоит приписывать колдовство каждой вещи которую ты просто не можешь понять.
  Старик явно лукавил ковыряя, палкой остывающую золу.
   - Ты колдун старик я это видел, я помню, что ты сделал с теми двумя. - Это прозвучало с вызовом, по-ребячески, Маркег не любил себя за это.
   - Да, и что же я сделал?
   Мальчик застыл, он снова почувствовал холод и вонь переулка, мягкую тень, привкус соли и крови. Звериные оскалы работорговцев, их власть над ним вызывала тошноту. Они хотели его продать, а он хотел умереть. Нахлынули воспоминания о умершей матери, её больше нет, и она никогда не позовёт его по имени. В глазах защипало, "пожалуйста, только не это, только не сейчас" он взывал к мужеству внутри себя, если такое осталось.
   - Ты спас меня. - Тихо прошептал он. - Но я бы справился и сам.
   Гордость и глупость два брата, и они жили по соседству во всех людях.
   - Да, верно. И плыл бы сейчас в трюме корабля в Нисшон или ещё дальше.
   - Ненавижу работорговцев. - Выплюнул с ненавистью Маркег.
   - Зато на мир поглядел бы.
   Маркег не засмеялся, ему захотелось пнуть старика. Меж тем Сунши улыбнулся одними губами и просто уставился на окна, словно искал вдохновения чтобы написать стих.
   - Ты колдун, значит ты из ордена. Из Звёздного Ковра.
   Сунши не отрывая взгляда от водной глади, отрицательно покачал головой. Маркег от удивления открыл рот:
   - Но ведь колдунов вне ордена не существует.
   - Разве я сказал, что у меня нет ордена? Просто мой орден другой.
   Маркег, как и все дети бедняков или рабов, с детства был пропитаны историями о загадочных людях, чья жизнь сплошные заговоры, загадки и предательства, они скрывают глаза под капюшоном, пряча руки в рукавах, их языки созданы для сквернословия и проклятья. И один взмах их ладони способен расколоть крепостную стену. Но все от мала до велика в Салемхоре знали, что колдовства вне ордена не существует, а орден один, клубок гадюк, называемый Звёздным Ковром.
   - Мой орден Маркег, несколько иной. - Сунши вывел парня из не глубоких размышлений.
   - И чем же он отличается? - Возбуждённо спросил Маркег, ему не верилось что он может вести подобные разговоры, он сын рыбачки и ещё кого-то там.
   Сунши словно ждал этого вопроса:
   - Ну хотя бы тем что ты о нём не слышал. - Маркег заметил что старику пора прекращать шутить - С самых древних времён юноша, колдуны проявили себя как очень э... э... ненадёжные люди. Получив силу которая превозносила их над всем миром, многие из них поняли что мир намного проще, и его ценности более мелочны и ничтожны, чем их стремления. Ты же знаешь власть меняет, а абсолютная власть, ну вообще можешь догадаться - Сунши пошевелил почти умерший костёр - Поэтому все колдуны, и все ордены которые позже составили Звёздный Ковёр выбрали один путь, одно направление для своих талантов - Сунши твёрдо указал перед собой палкой, будто указывал маршрут - Власть, деньги, влияние, земли. Всё до смешного просто, не правда ли Маркег? Они ввязывались в войны, сеяли ужас и страх, они заключали договора, и после предавали. Они стали зависимы от интриг, как от наркотика.
   - А, твой орден. О, чудо. Светоч для человечества, путеводная звезда для заблудших?
   Маркегу показалось что шутка была недурственной, но лицо Сунши напоминающее соляную статую, изуродованную морщинами, поставило её в один ряд с юмором о работорговцах.
   - Я хотел, чтобы так было на самом деле, но ты умный мальчик и понимаешь, что от нашего хотения мало что зависит. - Сунши сделался чёрствым, двумя пальцами он сломал палочку и бросил её на кострище. - Но в то время как другие колдуны использовали обретённые знания для того чтобы приобрести положение, и ласковые улыбки царей. Мой орден использовал знания, чтобы получить ещё больше знаний. Края зримого мира, шёпот за Золотой Гранью, пути светил по небу, хрупкий храм людского тела, движения людских душ в мире, всё это интересует нас. Откуда мы, и какова наша цель? Человек загадка, которую даже колдовству так тяжело разгадать, но мы трудимся. Возможно когда-то эти знания спасут мир. Жизнь ради жизни, знания ради знаний, мы приносим себя в жертву, следуем целям к которым не ведёт ни одна дорога. Мы изгнанники, которые изгнали себя сами, о нас никто не знает и не помнит, мы сказка, мы дым и миф. Для мира нас не существует.
   Маркег был поражен, ещё этим утром он считал себя песчинкой на пляже, ничего не стоящий и ничего не решающий, носимой ветром. А, сейчас он был центром тайны для сохранения, которой было пожертвовано много жизней. Во рту у него пересохло, липкий язык прилипал к нёбу, но вопрос был очевиден:
   - Но если вы и вправду делаете благое дело, от чего вы скрываетесь? - Маркег вздохнул и кажется не выдохнул. - И зачем ты рассказываешь всё это мне, я обычный бродяжка, сирота, то что ты наткнулся на меня просто случайность, я ... я ... меня уже даже в живых не должно быть.
   Сунши улыбнулся и отрицательно помотал головой, он вновь превратился в доброго дядюшку, приносящего медовые сладости детям.
   - Всё просто Маркег, мы накапливаем знания предполагая, что когда-то они понадобятся, чтобы спасти этот мир. Но сейчас, они погибель для него, если тщеславный человек получит дубину больше чем та, которой он покорил весь мир, что он сделает, - Ответа не требовалось, но Сунши не закончил, его глаза были прозрачными и далёкими. - Ты не обычный мальчик, уже то, что я наткнулся на тебя делает тебя особенным. А может я искал кого-то на кого смог бы наткнуться, как ты знаешь? А всё то, что я рассказал тебе, это моё тебе предложение, пойдём со мной, и я покажу тебе свой мир.
   - А, что мне делать с моим? - Маркег пытался найти причину отказаться и убить её.
   - Его продеться сжечь, но ты не будешь жалеть об этом. - Сунши не настаивал и не уговаривал, он не был не торгашом, не священником.
   - Мой вопрос Сунши, тот который я хотел тебе задать! - Маркегу показалось что он пустой внутри, у него ничего не осталось. - Бог или Боги, они существуют?
   - Я не скажу тебе, но если ты пойдёшь со мной, то сможешь найти ответ сам! Мой орден носит имя Нуз ден Ниетошил, там все находят ответы на вопросы, которые их туда приводят.
   Сунши поднялся на ноги, забрал с пола котомку, взял трость, которая ему была не нужна.
   - У меня есть дела в городе. Но сегодня ночью я ухожу из Лутсирана, я буду ждать твоего ответа у Овечьих Ворот. Там ты выберешь свой путь, рыбак или человек который ищет ответы - Сунши прошёл к выходу и когда казалось, что он ничего больше не скажет, он обернулся - Я буду ждать твоего ответа Маркег.
   Старик ушёл, и Маркегу показалось, что ему чего-то стало не хватать, важной детали, даже необходимой, например, как почки. Мальчик улыбнулся, но поймал сам себя на мысли, что пора прекращать шутить. Он быстро заскочил на балюстраду, и посмотрел в низ, чтобы увидеть старика, спускающегося по разбитым ступеням и скрывающегося по пыльной дороге. Но его всё не было, будто он ушёл по известному только ему пути.
   Маркег мимолётом посмотрел на доки, место его становления, место, где приходилось цепляться за жизнь, доказывать, что ты меньше добыча чем кажешься и что ты больше хищник чем являешься на самом деле. Место унижения и адского труда. Океан был спокойным и гладким, огненно-красным от закатного солнца, он как самый терпеливый убийца, медленно подтачивал края города солёной водой. Там стояли жалкие лодки, сбитые с досок, способные потонуть от птичьего дерьма, упавшего с высока, рядом теснились пузатые рыбацкие суда при двенадцати вёслах, высокие торговые корабли с опущенными парусами, купеческие транспортники с разукрашенными бортами. Доки вызывали у Маркега отвращение, его вонь казалось, останется с ним на всегда, засядет прямо в лёгких, там поровну было воров, грабителей, рыбаков, шлюх и крыс, он бы с радостью сжег доки.
   Он перевёл взгляд к среднему городу, старому, сморщенному и крепкому как кокосовый орех. Лутсиран называли Городом Соли, из-за белоснежных стен зданий, но средний город был таким старым, что стены здесь были цвета мокрого пепла, а дороги похожими на сброшенную кожу змеи. Увидев амфитеатр, Маркег вспомнил звуки, крики и стоны, вопли радости и смерти, перед глазами картина всплыли картины, песок, кровь и внутренности. В амфитеатре проводились бои, рабы против рабов, против заключённых, самые сильные или самые неудачные против медведей и львов. Там жизнью наслаждались патриции и самые бедные свободные горожане, огромная языческая вакханалия. Маркег посмотрел на дворец наместника, разросшийся, многоярусный. Стены центральной части дворца украшала резьба имитирующая рисунок рыбьей чешуи, когда-то по контуру она укрощалась золотом, но первые императоры приказали выдолбить её. Недалеко находился Танапраский Храм, Богу Ошусу, такой же богатый, такой же пышный, лживый и развратный, пожалуй, там произошло больше переворотов и заговоров чем в самом дворце, а плиты внутреннего двора, на котором приносили жертвы, были красными от въевшейся в них крови.
   Парень вздохнул сладковатый, приторный воздух, протянул руку перед собой и сжал кулак, словно хотел схватить ветер. Сквозь пальцы посмотрел на город, Лутсиран исчерпал себя для Маркега, в мальчике больше не осталось города, а он больше не был нужен городу.
   - Что скажешь мама? - Прошептал он.
   Но он знал её ответ, и он был похож на его собственный, Маркег снова заплакал, хотя и не хотел. Он не заметил как он слез с балюстрады и улёгся на пол возле потухшего костра, уставился в небо было ярким и чистым, сильно похожим на океан, Маркег подумал, что было бы неплохо бороздить его на триреме из облаков и грома. Небо увлекло его, слёзы утомили и он закрыв глаза уснул.
   Когда он открыл глаза солнце уже село, ему стало холодно и он поежился. Маркег поднялся на ноги и огляделся, что-то было не так, что-то давило на него. Город светился тысячами огоньков, зажжённых на ночь факелов и жаровен. Он попытался вспомнить, но на ум пришёл только вкус жареной рыбы и картошки и болтовня однорукого старика. Старик. У Маркега что-то упало внутри, Овечьи Ворота, он будет ждать его там, но время, успеет он, город ещё не заперли, сигнальные трубы разбудили бы его.
   Он с бешено бьющимся сердцем кинулся к дверям, сбегая по ступенькам чуть не сбил старого горбатого хозяина, словно стрела пролетел низкую прихожую, на улице он на миг остановился, глубоко вздохнул припоминая путь, а после кинулся в нужном направлении.
  Вокруг расползлись тени, играя с огнём на улицах, они тянулись к нему. Становилось трудней дышать, в лёгкие будто насыпали песка, в груди кололо, людей вокруг становилось всё меньше, но поворотов и улиц оставалось ещё много.
  
   Сунши стоял в тени ветхой лачуге, которая почти вплотную прилегала к высокой крепостной стене. Он стоял здесь довольно долго, будто грабитель, ожидающий подходящий момент, он пришёл сюда сразу после заката. Старик опираясь на навьюченного осла смотрел как через ворота загоняли овец, как возвращались на ночь землеробы и караванщики. Скоро пропоют трубы, свидетельствующие о наступлении ночи, и ворота запрут до рассвета. Сунши погладил животное меж ушей, оно покорно ждало команды, жуя морковь. Колдун почувствовал во внутреннем кармане движение похожее на маленькие толчки, он положил себе на грудь ладонь, словно успокаивая грудного ребёнка.
   Ну что ж, время настало, парень не явился, винить было некого, старик взял поводья и вышел на свет, отбрасываемый большими кострами, разожжёнными по разным сторонам улицы. Услышав шаркающие шаги стражники у ворот, все как один развернулись к старцу, тот шел медленным шагом, прижимая искалеченную руку к животу. Один человек из караула вышел вперёд, он поднял руку приказывая тому остановиться, но вглядевшись в старика улыбнулся. Он повернулся к остальным воинам и сказал, что волноваться нечего, он сказал что знает его. Когда Сунши подошёл к стражу тот поприветствовал его полупоклоном, старик по-доброму обнял его целой рукой.
   - Что привело вас в Далуран? - с большим почтением спросил капитан стражи врат. - И как долго вы здесь?
   - Дела друг мой, скромная прогулка, от родного города к вам. Посетил близких, завёл новых друзей. Ничего особенного. - Сунши заговорчески улыбнулся, немного отклонился в сторону, заглядывая за спину своему собеседнику и посмотрел на стоящих недалеко солдат. - Вижу тебя повысили.
   - О, да. Теперь я капитан караула Овечьих Ворот, не предел мечтаний, но лучше чем потрошить тухлую рыбу.
   Они оба негромко засмеялись, шутка была понятна только им, она связывала их прошлое.
   - Вы уходите сегодня?
   - Да,- ответил Сунши, он развернулся и посмотрел на тёмную улицу, словно решался идти или нет.
   - Тогда вам надо поторопиться, я уже должен был дать приказ о закрытии врат.
   - О да, да, пойдём.
   И они двинулись в сторону ворот, открывающем выход в непроглядную тьму, было очень необычно смотреть, как за пределами города всё пространство просто исчезает словно накрытое тёмным саваном. Тихо переговариваясь как сплетники, они вдвоём прошил мима патруля стражников, недоумевающих и молча смотрящих на них. Когда старик почувствовал нависающий над головой колоссальный вес каменной стены, что-то заставило его остановиться, он застыл на полушаге:
   - Стой, старик.
   Сунши покачал головой с лёгкой улыбкой, и развернулся назад, туда где в его сторону сломя голову мчался мальчик.
   - Кто это? - Спросил капитан стражи.
   - Пропусти его Гатеон, он идёт со мной.
   - Ей вы там, пропустите парня. - Гатеон посмотрел в глаза Сунши, со странным блеском. - Уходите, но предупреждайте меня, когда придёте в следующий раз. Вы же знаете о чём я!
   Парень тем временем проскочил между стражников, пробежал мимо идущего навстречу капитана и остановился только возле старца, стоящего с ослом.
   - Ты говорил, что будешь ждать. - Задыхаясь прохрипел Маркег.
   За его спиной послышались приказы о закрытии ворот, которые в унисон передали вверх по двум башням, пристроенным к гигантским воротам.
   - Я ждал, и как оказалось недаром, пошли, ты даже представить не можешь, сколько нам придётся пройти. - Сунши начал удаляться, его спина и силуэт осла начали пропадать размазываемые красками ночи.
   Маркег услышал, как застонали механизмы и как заворчали рабы, как заскрипели балки, от усилий согбенных спин, две створки гигантских деревянных врат, окованных железом начали закрываться.
   Он пошёл за своим новым другом, проводником, учителем или кем он там стал ему. Пройдя пятьдесят шагов Маркег, услышал, как створки Овечьих Врат сомкнулись, и мрак ночи окутал его со всех сторон. Это принесло странное облегчение, как некий упавший с плеч груз, камень который его заставляли нести, даже не объясняя зачем. Ему не потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к абсолютной темноте, он начал различать тёмные силуэты на фоне ещё более тёмных. Впереди его ждал старик и осёл. Он направился к ним, и когда они поравнялись Маркег обернулся в сторону города, они отошли не далеко, и громада стен мешала увидеть верхушки даже самых высоких зданий, отсюда стены не казались белыми как это было днём, они казались грудой грязных камней.
   - Держи,- тихо проговорил Сунши, он, как и Маркег неотрывно смотрел на город.
  Старик протягивал ему поводья мула, мальчик спокойно взял их, и подошедши к животному погладил его по голове и животу.
   - Как его зовут?
   - Стефан.
   - Осёл названый имена философов, наверное, он такой же хитрый?
   Сунши на секунду застыл словно сделал какую-то ошибку:
   - Откуда ты знаешь о Стефана? Ведь если мне не изменяет память, ещё с утра ты был бездомным.
   - Я много плавал с морякам, и они часто повторяли чьи-то умные слова, а после обязательно добавляли какое-то имя, им казалось, что это прибавит им мудрости. Стефана упоминали очень часто, они звали его философом.
   Сунши засмеялся в первый раз непринуждённо, как будто раньше на него давил город:
   - Стефан оставил после себя очень мало трудов мой мальчик, да и те хранятся в библиотеках Агзарима и Нисшона под запретом, он дружил с Тиовом, четвёртым пророком и прославился в первую очередь своей страстью к наслаждениям и крутым нравом, но он был мудрым и поэтому даже рыбаки могут знать его слова.
   И всё ещё ухмыляясь, он пошёл по широкой вытоптанной дороге, ведущей от города, мальчик тронулся за ним следом, Маркег взглянул на небо, большущий потолок земли, только сейчас он заметил, что там ярко пылают мириады звёзд.
   - Куда мы идём Сунши? - Спросил Маркег.
   - На север к горам Фурхана. Слышал когда-нибудь о них?
  Маркег на секунду задумался, как будто у него было, что ответить.
   - Только то, что они существуют.
   - О, это неповторимое зрелище, тебе понравиться, я уверен. Даже не пытайся их представить, чтобы ты не выдумал, всё равно тебя удивит увиденное.
   Потом они долго шагали молча, дорога была гладкой но на ней попадалось множество острых камней, которые ранили ноги через сандалии, грубый репейник растущий по краям дороги цеплялся за одежду. Позже дорога начала довольно резкий подъём вверх, из-за этого рот наполнился горькой слюной. Но когда подъём был закончен, они очутились на холме с которого можно было рассмотреть город полностью, они как по команде повернулись, их молчаливые взгляды видели в этом размытом огнями силуэте каждый своё. Сунши отвернулся первым и молча пошёл дальше, мелкими шагами вздымая ночную пыль.
   - Я заберу тебя с собой мама. - Тихо сказал Маркег, силой воли подавил комок подступившей к горлу.
   Он вытер мозолистой рукой влажные глаза и развернувшись последовал за стариком, унося с собой лишь воспоминания.
   - Не печалься о падающей листве, она уже мертва, но смерть её не сделается напрасной, ибо умирая, она приближает тебя к себе, а листва ничто иное как душа человека.
   Маркег шагая произносил эти слова раза за разом, словно человек в лихорадке.
   - Этому тебя тоже научили моряки? Это ведь пророк Тиов. - Сунши специально сбавил шаг чтобы поравняться с мальчиком, но лишь с раза десятого, разобрал его слова.
   - Это часто повторяла мама.
   Сунши заметил, что это первый раз когда парень не хочет говорить, он обогнал его, всё сильнее ускоряя шаг, словно бы пытаясь порвать невидимую нить, связывающею его и город. Маркег был ранен, где-то глубже чем в сердце, там отныне торчит заноза, которая не даст ране зажить. Сунши не знал сможет ли он вытащить её, сможет ли помочь ему, он в тиши обругал сам себя, за то, что начал терять дар учителя.
   Они удалялись от города всё дальше, преодолевая пустыри и мелкие, поросшие травой холмы. Маг удивился, что мальчик не начал расспрашивать его о горах, ведь было ясно что он их никогда не видел. Парень даже не подозревал о том, что кроиться в глубинах этих могучих хребтов, где под километрами камня находиться тайная обитель его орден, их орден. Там он начнёт искать ответ на свой вопрос, там он станет братом для Нуз ден Ниетошил.
   Сунши смотрел в спину молчаливому силуэту, ведущему за собой его любимого осла, мысль больно кольнула его словно иголкой: "Неужели я снова дерзнул взять себе ученика, будет ли это моим искуплением или моим проклятием?".
   Они шли настолько долго и монотонно, что рассвет застиг их внезапно, и Маркег сильно удивился, когда солнце выползло из-за края неба.
   - Остановимся здесь Маркег, сделаем привал, нам нужно набраться сил. Идти нам предпочтительней ночью, а днём будем спать - И неизвестно почему Сунши тяжело вздохнул.
   Только когда они сели и утолили жажду, водой из бурдюка, сквозь складки своих одежд старик почувствовал лёгкое ритмичное биение, как будто маленький зверёк забрался ему за пазуху и начал там крутиться. Сунши положил на него ладонь и проговорил несколько тихих и ласковых слов, сводя на нет слышные только ему толчки, размеренные и соблюдающие такт, незаметные, словно удары маленького сердца.
  
   Они были далеко от Лутсирана и Маркег не смог услышать нечеловеческий крик матери, припавшей к кровати своего мёртвого сына. Слуги тщетно пытались оттащить убиваемую горем хозяйку, она не знала покоя. Только вошедший муж смог увести жену из комнаты. Призванные лекари сразу не смогли определить причину преждевременной смерти ребёнка, ведь на теле не было обнаружено никаких следов насилия, но когда его грудь разрезали и раздвинули рёбра, некоторые упали в обморок, некоторые упали на колени и начали молиться своим Богам. Ведь у мальчика не было сердца, оно просто пропало, как будто его вынули сквозь плоть и кости. Маркег не мог услышать крики матери мертвого ребёнка, но Сунши мог.
   Возможно Маркег думал, что он избранный слепым жребием судьбы, что всё что с ним случилось за последний день случайность, что всё это просто совпадение или проведение Богов. Сунши подумал, что возможно так будет лучше, возможно пусть пока так и думает. Сейчас было не время для ещё какой-то правды. И он просто закрыл глаза, это был нелёгкий день.
  
  
  Глава 2
   Золотая Грань
  
  Три года спустя.
  
   Была одна вещь, которая осталась с Маркегом даже здесь, между тёмных стен Хурсы. Каторжный труд. В Лутсиране он работал физически, чистил и латал сети, затем выходил в океан и помогал вытаскивать эти самые сети, но уже набитые рыбой. Чистил улов, потрошил и выскребал тунца и треску, солил их в огромных бочках, в которых легко было засолить и его. После такой роботы позвоночник буквально трещал и невозможно было поднять плечи, руки тряслись, колени подгибались, кажа на ладонях пылала огнём, если мальчику везло, и она оставалась там. Но больше всего причиняла мучения соль, которая попадала в бесчисленные порезы и царапины, въедалась в кожу как красные термиты и всё тело жгло и зудело настолько сильно, что хотелось рвать на себе волосы. И когда подходил конец первого рабочего дня недели Маркег чувствовал себя вычищенной рыбе, и вполне реально завидовал тем, что лежали в бочке, придавленные телами своих собратьев и солью.
   Но здесь в Хурсе нечто было иначе. Зубодробительный физический труд реинкарнировался в не менее зубодробительную зубрёжку. Она началась с самого первого дня по его прибытию в Хурсу. В начале мальчик думал, что они сразу приступят к исследованиям древних загадочных наук и изучению основ на которых стоит земля. Что они будут вытаскивать на солнце демонов рвущихся в мир, и рассматривать Богов которые держат их на поводку, что они начнут изучать потусторонние мосты, и прислушиваться к шепоту голосов звучащими подобно небу и таящимися в темноте. Но как известно подобные надежды, разбиваются первыми и делают это с небывалым энтузиазмом. Так что час за часом, день за днём, месяцы на пролёт которые позже вытягивались в года, парень учил, учил и снова учил, что-то новое, которое конечно было без переменно сложным и мертвецки скучным. Языки, пережившие народы которые на них говорили, каллиграфию, анатомию человека и существ у которых даже имени не было, Сиримскую эзотерику, Шеломитский мистицизм, астрономию по немым картам, историю по мёртвым хроникам. Огромную веху обучения занимали особые дыхательные методики и физические упражнения, которые закаляли его и так прочное и жилистое тело, растяжка, бег и медитации. Всё это чередовалось с рисованием иероглифов, которые позже будут прожигать ткань мира, воспалялись под его пальцами. Но пока это были бесчисленные сотни и тысячи, сложных формул которые он выводил везде, куда только дотягивались его руки. Рисовал пальцами на мокрой глине, царапал ножом на стенах своей комнаты, вырезал обломанными костями, остающимися от съеденной курицы, на деревянной столешницы. Каждый свободный от учёбы клочок времени Маркег посвящал тому, что повторял то что уже знал.
   И конечно же он читал. Маркег не умел читать, но научился довольно быстро, вначале на Имперском Наречии, затем на скаврийском, а после на кумирийском. Чтение было его манией и одержимостью, отдельной частью его жизни, порталом в другой мир, размером в тысячи страниц. Маркег впитывал со страниц знания, воспоминания, фантазии, истории и пророчества. Он читал тексты нанесённые на шкуры и кожу, на дерево, на кость и глину, на бамбуковые и рисовые папирусы, на амат изготовленный из коры фикуса и на тонкой льняной бумаге. Когда Маркег брал очередную стопку свитков или драгоценные фолиант, он пропадал из мира живых, и просыпался в мире давно умерших, но не забытых философов и математиков, историков и мыслителей.
   Всё это юноша делал и терпел с одной целью. Стать лучшим, стать единственным во всей Хурсе, во всём ордене. Он искал самые сложные вопросы и находил изощрённые ответы, в тщетной попытке отыскать среди всего этого, ответ и на свой единственный вопрос.
  
   ****************
  
   Маркег шагал в абсолютной темноте, и для него это было не удивительно. Сунши не соврал обещая, что темнота станет его другом, богатством и наследством. На поверхности день следует за ночью, свет меняет темноту, а здесь, в этом месте, полумрак сменяется абсолютной тьмой. Чрево Зарулама было полым, и здесь орден Нуз ден Ниетошил нашёл себе пристанище.
   Маркег методично шлёпал сандалиями по пыльному камню в то время как его одолевали воспоминания. То как он впервые встретил старика Сунши, то как он забрал его из грязного города, что выглядело абсолютным безумием. Он подобрал мальчика оборванца и сироту, и пообещал, что расскажет ему невероятные секреты. То, что с ним происходило, было словно срисовано с выдуманных легенд про героев, прямо как в сказках и притчах про избранных. Но он то всегда знал, что он не избранный, хотя Сунши на это однозначного ответа не давал.
   Сейчас даже спустя три года пребывания среди членов ордена, он помнил буквально каждый день их пути к Фурхансим Горам. Странствования по каменистым землям Санатфоса, на которых в древности жили шеломиты, люди говорившие с духами. Помнил переправу через могучую и злобную реку Ут, русло которой Сунши буквально высушил. Тогда это выглядело настоящим чудом. Таким же невероятным, как и то, которое он увидел, когда впервые заметил железные грани Зарулама тонущие своими вершинами в облаках. Маркег никогда прежде не видел гор, но отчего то отчётливо знал что горы так выглядеть не должны. Грани Зарулама казалось были обработаны руками, идеально ровные переливающиеся как начищенное железо. Но всё что он увидел снаружи, завяло и умерло как осенняя листва, когда пройдя сложной системой естественных переходов они попали в логово Нуз ден Ниетошил. В самую большую из виденных ним пещер, он знал это не смотря на то что видел только эту, он подсознательно понимал, что она самая большая, и такая же странная как и сам Зарулам.
   - Это не пещера. - Слабо веря своим глазам прошептал Маркег.
   Они стояли на базальтовом балконе, прилипшем к стене этого каменного помещения.
   - Да, это не просто пещера. - Проговорил Сунши.
   Он поднял руку и из неё вырвался свет, белоснежный и слепящий словно он набрал в ладонь солнца.
   Лучи осветили пространство на километры во все стороны, и Маркег чуть не упал в обморок. Здесь мог поместиться даже не один, а несколько Лутсиранов, и осталось бы место для пригорода. Они находились в пещере которая больше походила на храм колоссальных размеров, как позже он узнал у неё было восемь абсолютно гладких стен, невероятно высоких и абсурдно широких. Но самым удивительно и в то же время ужасающим были рисунки на стенах, выбитые или вырезанные прямо в обработанном, гладком камне. Непохожие ни на что орнаменты, гигантские как целые озера кольца и невероятные эллипсы, пересекающиеся в сложной последовательности друг с другом, проходя один сквозь другой и соединяясь воедино. Дно пещеры было природным, напоминало гигантскую равнину, которая медленно подымается к центру. В котором, как позже узнал Маркег и вправду находился целый город.
   Двух и трёх этажные здания с плоскими, двух скатными или куполообразными крышами, с самыми настоящими башнями на верху которых горели гигантские костры, помогая освещать город магическим пламенем. Здесь были абсолютно обычные кузнецы, мастерские ремесленников, склады. Город разрезала целая паутина совсем обычных улочек, сливающихся в большую площадь, перед прекрасной библиотекой, похожей на старинное ископаемое.
   Город-пристанище ордена именовался Хурса Ниетошил, что со скаврийского переводилось как "Дом Голодного Солнца". Чтобы спуститься на дно пещеры и от её основания добраться до него, Маркегу и Сунши потребовалось почти целый день. И почти всё это время юноша глазел по сторонам, с одной стороны там не на что было смотреть, вокруг простирались лишь необъятные просторы напоминающие плоскогорья, здесь даже текло несколько глубоких, но узких речушек, через которые были перекинуты каменные полуразрушенные мосты. Но когда ты глядишь на всё это и осознаешь, что пещера была создана руками, приходит понимание что тут расчёты и знания в каждом камне, в каждом дуновении подземного сквозняка. Наблюдая такое вероломное величие у людей смещается центр вселенной, который, по традиции сходиться как раз на них.
   И только подходя к Хурсе, которая не имела стен, Маркег заметил, что с верху на город с потолка косыми лучами льётся слабый бледный свет, похожий на закат во время пасмурного дня. Маркег посмотрел на потолок и застыл как вкопанный рискуя задохнуться от возбуждения, и дело было не в солнечных лучах которые циркулируя по тоннелям с зеркалами, сквозь толщу горы, проникали сюда. Там на верху по всей плоскости колоссального потолка-купола словно летучие мыши, были расположены сотни и тысячи статуй, они полностью покрывали собой потолок, каменное немое воинство. Похожие на простых людей, лишенные лиц они тянулись к нему, образовывая своими каменными телами невероятную фреску. В их телах, в их позах Маркег видел весь людской род, все чувства и эмоции передавались через застывшие жесты, они стонали и ликовали, сражались и умирали. Страдание переходили в эйфорию новоиспечённого отца, или обречённость матери только что похоронившую своё чадо. Они пели, танцевали и занимались любовью, блуждали, стояли группами или по одному, лежали наваленными друг на друга кучами или одиноко стояли на коленях, он видел там рождение и падение всего мира, целой расы. И последней каплей, тогда стал короткий диалог, между учителем и его будущим учеником:
   - Старик, как вы создали всё это, разве есть такая магия?
   - Мы не создавали это место, мы построили только город. - Сунши, говорил так словно город - это шелуха с ореха.
   - А кто же тогда его построили? - С жаром спросил Маркег.
   - Не знаю, мы просто нашли его, - Потом он посмотрел на парня и добавил. - Я вообще не думаю, что это дело рук людей.
  
   ****************
  
   Маркег споткнулся о большой булыжник и чуть не упал в пыль, он замотал головой отгоняя воспоминая как назойливых навозных мух, которые буквально ослепили его. Он спустился с небольшого холмика и наконец добрался до места назначения. Выйдя из Хурсу по утру он шёл сюда почти час. Его обдало паром, и жаром от горячей воды, тело тут же покрылось потом. Он остановился у горячего источника, который подымался из-под корней Зарулам. Его ему показал Сунши, старик сказал что о нём никто больше не знает.
   Маркег быстро сбросил грубую одежду, и размял ноющее тело. Медленно, принялся опускаться в источник. Вода обжигала кожу, к камням вообще прикасаться не стоило, когда он не понял это в первый раз ему в награду на левой лопатке остался шрам от ожога напоминающий бабочку. Маркег добавил в воду масел облепихи, хвои и чайного дерева, пар стал едким, от него слезились глаза и казалось, что он забирается даже в желудок. Но здесь парень мог поразмышлять, по-особому подумать, помедитировать.
   Пока он был в Хурсе, он многому научился, например, что лучше прогулять Сиримскую эзотерику и просидеть её у источника. По пути он съел сыр и лепёшку, сейчас он об этом жалел ему начало тошнить. А может дело было не только в еде, может всё дело в воспоминаниях, из-за которых он на протяжении всего сегодняшнего дня выпадал из реальности, они лезли из его голову как черви из земли политой дождём. Маркег закинул голову и представил прохладные капли, падающие с тяжелых облаков. Как это здорово ощущать небо над головой, а не потолок из камня, видеть закаты и тучи, а не непонятные каменные фигуры. Он окунулся в воду по самый подбородок, солёную как Сонный океан.
   Он вспомнил один из первых уроков Сунши проведённых как раз здесь. Старик сидел на берегу, а он был в горячей воде, в которую наставник затолкал его чуть ли не силой.
   - Что это такое Маркег? - спросил Сунши, нарисовав слабый иероглиф в воздухе, мазки которого были цвета красного угля.
   - Колдовство. - Стараясь как можно меньше двигаться, в кипятке ответил тогда Маркег.
   Сунши отрицательно и терпеливо покачал головой, Маркег припомнил, что он не ответил правильно ни на один вопрос учителя со времён начала его обучения. Поэтому в первую им двоим пришлось научиться терпению.
   - Ответ из разряда "я первый раз увидел колдуна" Маркег. - Сунши окунул свою трость в воду и послал в него несколько горячих брызг. - Если сравнить окружающий мир который ты видишь глазами с холстом или тканью, иероглиф - это отверстие на этом холсте, прокол или дырочка в ткани которая пропускает магию, но никак не являться ею.
   Старик поднял небольшой камень целой рукой и показал его ученику:
   - Когда ты смотришь на этот камень, то тебе кажется, что ты ведешь его полностью, не так ли? - Опасаясь, что учитель кинет его в воду, Маркег совсем немного удовлетворительно кивнул головой. - Но на самом деле, ты видишь лишь половину камня, одну из двух неразрывных частей. Остальная его часть находиться за Золотой Гранью. Золотая Грань - это черта, которая отделяет наш зримый мир и другой нематериальный мир, каждый предмет и каждое живое существо, находятся одновременно в двух этих мирах, хотя об этом мало кто подозревает. Часть существующая в нашем называется туой, а другая находящаяся за Залотой Гранью именуется шудай. Колдуны Звёздного Ковра знают о существовании Золотой Грани и мира за ней, но их не интересует взаимосвязь этих плоскостей, законы и правила по которым они существуют, им нужна только то магия. Золотая Грань - это самая большая загадка для нас Маркег, она держит нас в заключении здесь в наших землях, и в тоже время защищает нас от той стороны, от мира о котором нам почти ничего не известно и в котором есть целая половина нашего естества. Никто из живущих на земле не бывали в одном из двух миров соединяя в одной точке туой и шудай.
   Сунши затих словно ждал аплодисментов, потом отбросил камень в сторону. Снова окунул палку в воду и обрызгал ученика, тот снова промолчал, но его кожа стала уже красной как панцирь раков и крабов которых варят в кипятке:
   - Чем собственно является магия Маркег, что можно назвать стержнем колдовства?
   Ученик прикрыл глаза вспоминая, об этом Сунши уже говорил, и тогда он ответил неправильно:
   - Эмоции мастер.
   - Правильно. Магия это в первую очередь наука об эмоциях, в этом главная загадка и сложность колдовства. Когда люди впервые пробудили колдовство их переполняли такие сильны эмоции, что они находились либо на грани смерти, либо на краю безумия, - Сунши открыл бурдюк и сделал глоток воды, ученик даже не собирался просить ведь заранее знал, что всё равно ничего не получит. - Но в тоже время испытывая такие мощные эмоции, они были одновременно опустошены. Времена, когда было пробуждено первое колдовство, были очень сложным и безнадёжным для человечества, люди воевало с Лозвошаюдом и его исчезновение с лица земли, было лишь вопросом времени. Понимаешь в этом и вся сложность, испытывать сильнейшие эмоции и быть при этом к ним безучастным, просто пустым, всего лишь сосудом. К этому нужно иметь врождённую способность, ну или быть моим учеником.
   Сунши улыбнулся, Маркег подумал, что в данной ситуации не стоит напоминать старику, что тот до сих пор препаскудно шутит.
   - Колдовство в отличии от камня или человека не имеет ни туой, ни шудай, магия существует только за Золотой Гранью, это чистейшая энергия, частицы которой поддерживающие равновесие мироздания. Используя эмоции первые колдуны протыкали Золотую Грань и призывали оттуда колдовство. Такой способ был грубым и напористым, колдовство было диким как лесные пожары, но колдуны не могли его контролировать и часто погибали сами. Несколько позже были придуманы первые иероглифы которые создавали правила, по которым призванное колдовство существовало в нашем мире, но эмоции были так же необходимы, они это сердцевина иероглифов, они поддерживают их стабильность и делают прокол аккуратным и подконтрольным. Всё понятно?
   - Абсолютно мастер, - с трудом проговорил Маркег.
   - Прекрасно, можешь вылезти из воды.
   Маркег чуть ли не вылетел из неё, прохладный воздух подземелья обдул кожу, принося неземное блаженство. Он надел на своё распаренное тело грубую шерстяную одежду, которая кусалась как муравьи.
   Старик протянул ученику бурдюк с водой, тот принял его и жадно осушил почти полностью.
   - Со следующей недели, ты начнешь заниматься Иссушением Плоти, Маркег! Эта методика поможет приспособить твои эмоции и сознание к колдовству. Сделает твои чувства рабами твоего разума, и научит тебя быть эмоциональным и пустым одновременно. Урок окончен, можешь идти. Кстати пойди уберись в своей комнате у тебя там как у осла в стойле.
  
   ****************
  
   Маркег пробудился от Иссушения Плоти, тело пылало от горячей воды, ныл каждый мускул и сустав, болела голова, но мысли были на удивление чистыми, внутри было спокойно, будто он просто умер. Иссушение Плоти являло собой особую технику медитации и дыхательных упражнений, в суме с некоторыми магическими иероглифами удавалось усыпить сознание, но оставить бодрствовать разум и тело. Один сеанс мог длиться от нескольких часов до нескольких дней. Во время обряда тело испытывало такие перегрузки что обычный человек должен был умереть, но колдун лишь достигал особого состояния, когда мысли становились не хаотическими вспышками, а торчащими из клубка нитями, за которые ты можешь дёргать по своему желанию. Чего он и добивался.
   Меркег с трудом вынул руки из-под воды, кожа распухла и была бледной как мел. Он давно не стриг волосы, и сейчас они спадали мокрыми космами на лицо. Парень тяжело вздохнул, воздух в лёгких был тяжёлым и застоявшимся. Он поднялся из воды стараясь делать как можно меньше движений, когда он выпрямился голова пошла кругом, но на ногах он удержался, ведь не впервой.
   - Не плохое место, не так ли?
   Маркег резко дёрнулся на звук, и тут же будто вспомнил какая горячая вода в источнике. Когда ты сидишь в нём несколько часов к ряду вокруг твоей кожи будто создаться оболочка которая притупляет ощущения. Но стоит резко повернуться, и вода словно закипает вокруг за секунды, он скривился но не издал ни звуку. Он узнал этот голос, узнал бы его даже из десятка говорящих одновременно, даже если его разбудить среди ночи и облить помоями, он твёрдо скажет что это мастер Анниса. Учитель риторики и диалектики Скаврии, как считал по началу Маркег абсолютно бесполезных предметов для колдуна. Зато так не считал Сунши, а когда Маркег лично увидел Аннису то тоже поменял своё мнение на противоположное.
   Она не походила на остальных преподавателей, которые в равной степени воняли, были старыми и горбатыми, часто больными и вообще с виду больше мёртвыми, чем живыми. Другие учителя были гниющими брёвнами которые сплавлялись по реке, а она лодкой которая плывёт против течения и радуется трудностям. По сути Маркег с самого первого дня перестал врать сам себе, в своих к ней чувствах, она понравилась ему так что перехватывало дыхание, когда он видел вьющийся вихрь её рыжих волос или равнодушие с лёгкой дружеской насмешкой в лучистых глазах. "А где же её сладковатый запах?" подумал Маркег, но через миг уловил аромат яблок, талой воды и черёмухи. Это точно была Анниса.
   - Приветствую вас мастер Анниса.
   - Я могу зажечь свет? - Весело спросила она.
  Сцепив зубы Маркег вновь по шею окунулся в горячую воду:
   - Прошу вас, чувствуйте себя уютно.
   Анниса двумя пальцами высекла из воздуха искру и над её головой вспыхнул язык магического пламени, тьма бросилась в рассыпную, тени потянулась крючковатыми пальцами во все стороны. Всё вокруг них двоих поглотил кромешный мрак. Свет ударил в глаза Маркегу даже сквозь выставленную для защиты руку.
   - И что это одарённый ученик гения делает столь далеко от Хурсы в то время, когда должен быть на занятиях? - Она сказала так не потому что сама так считала, а потому что так говорили вокруг.
   Если бы так сказал кто-то другой, скорей всего Маркег разозлился бы, но сейчас он гадал только о том, где Анниса взяла яблоко, которое только что откусила. Маркег понял, что просто пялиться на неё. Он хотел сказать что-то смешное, но ничего не смог придумать кроме:
   - У меня на сегодня нет занятий.
   - У Сунши разве так бывает? - Она с хрустом откусила яблоко, с другой стороны.
   - Вы так хорошо знаете учителя или ученика? - кольнул Маркег, он замечал, что если хочет выглядеть вежливо, то выглядит как идиот.
   Он знал что отвечать вопросом на вопросом дурной тон, но с ответом не нашёлся. Анниса улыбнулась, она была живой и подвижной, иногда кислой как лимон и горячей как этот источник.
   - Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете мастер? Наставник Сунши сказал, что об этом месте знает только он и я.
   Анниса удивлённо уставилась на него, она упрямо не хотела привыкать к тому, что он постоянно задаёт ей вопросы, касающиеся её как девушки, а не как учителя, хотя конечно она не могла обидеться на это.
   - Странно, что твой мастер сказал такое, ведь это я показала ему этот источник.
   Маркега это не удивило, Сунши был буквально зависим от мелкой лжи, иногда он говорил, что это необходимо для обучения, иногда, что это весело и каждый раз это было необходимо.
   - Вы не ответили мастер Анниса - Проговорил Маркег пытаясь глазами нашарить свою одежду.
   Анниса откинула в сторону съеденное яблоко и носком легонько толкнула кучу тряпок, которые так искал парень.
   - Стены и полы в Хурсе всегда холодные, иногда хочется просто расстаться с постоянным чувством озноба в мышцах и костях. Этот источник, пожалуй, единственный в этой пещере, поэтому я часто прихожу сюда.
   Маркег автоматически одобрительно покачал головой, вопросы в его голове выветрились, до конца не прошли последствия от Иссушения Плоти после которого он всегда чувствовал себя жуком, выдавленным из панциря.
   - Вы не против, если я оденусь?
   Анниса улыбнулась и развернулась к нему спиной, если бы она была обычной девушкой, то принялась бы непристойно подшучивать над ним, но она промолчала и даже притушила магическое пламя. Она была терпеливой, Маркег с трудом, борясь с усталостью которая казалось сильнее чем медведь, выбраться из воды. Медленными движениями словно он заставлял силой двигать свои руки натянул одежду. Всё это время Анниса терпеливо стояла к нему спиной. Маркег как ему казалось бессовестно воспользовался этим, и несколько минут стоял и смотрел на идеальный изгиб её тили и бёдер, подсвечиваемый её колдовским пламенем.
   - Ты закончил. - Её голос вырвал его из оцепенения, он даже не знал сколько так простоял.
   - Да мастер, конечно, закончил.
   Она обернулась, и выглядела просто обескураживающе, она порылась в принесённой с собой небольшой сумке и достала оттуда яблоко. Резко размахнулась и бросила ним в него, Маркег с трудом поймал его, иначе оно бы угодило ему в глаз.
   - Это за то, что пялился на меня. - Мягко как сестра проговорила девушка, так она говорила редко.
   Так редко кто вообще говорил в Хурсе, где все считали себя последней надеждой человечества, а конец света столь же неизбежным как восход солнца.
   Солнце, как же Маркег желал вновь увидеть солнце.
   - Простите меня мастер. - Проговорил он, потому что так было нужно.
   Он поднял свой бурдюк к которому даже не притронулся, поднял накидку без которой в пещере скоро станет холодно. Он собирался уходить, хотя в её присутствии никогда не делал это первым.
   - Не буду вам мешать, к тому же у меня ещё есть дела с мастером Сунши.
   Он развернулся, ему не хотелось с ней прощаться, это всегда отдаляет его от людей.
   - Маркег, у тебя всё хорошо?
   Юноша замер, до него не сразу дошёл смысл сказанного, люди в Хурсе редко такое спрашивали у него, даже Сунши.
   - Что вы имеете ввиду, мастер Анниса?
   - Ну, Сунши очень своеобразный человек у тебя нет с ним недопонимания?
  Это был очень личный вопрос, и несмотря на то что Анниса среди всей Хурсе была единственной кто мог рассчитывать на такой же ответ, сейчас его это позабавило.
   - Вы что заботитесь обо мне? Для меня это может послужить хорошим знаком, не так ли?
  Может теперь вы согласитесь сходить со мной на свидание.
   Маркег предлагал ей погулять каждый раз как встречался с ней, и она отказывала ему каждый раз. Но это была будто её игра, она отказывала, но не сжигала мосты. Наставница отказала ему семьдесят три раза. Она развязала широкий кожаный пояс которым была перетянута её талия.
   - Нет, Маркег, - Таким же голосом, как и всегда проговорила Анниса. - Сейчас меня занимает только источник, а тебя дела с твоим мастером.
   Это был семьдесят четвёртый отказ, но как и прежде он больше обнадёживал чем разочаровывал.
   - Скоро увидимся госпожа. - Он знал что ей не нравиться такое обращение, но ему захотелось её легонько уколоть.
   - Конечно Марег.
   И ученик Сунши пошёл в Хурсу. Свет за ним погас, и пройдя двадцать шагов он услышал, как хлюпнула вода. Юноша задумался о её словах "Сунши очень своеобразный человек у тебя нет с ним недопонимания?". Маркег знал, что она имеет ввиду, Сунши был легендой в ордене, гением, он занимал особое место, имел особое положение в Хурсе. Являлся, если можно так сказать неким центром всего этого скопления людей, его имя затрагивалось почти в каждом разговоре, во всех их скудных новостях и сплетнях, притягивал к себе все взгляды где бы не появлялся. И можно сказать,что такое отношении, это не плохо, если бы не одно "но", нечто произошедшее в прошлом, нечто связанное с Сунши. Что-то что изменило орден изнутри и кардинально, и это нечто сделал всё это внимание оружием. Взгляде были наполнены страхом, похотливой завистью и презрением, слова которыми они его обсуждали пропитаны ядовитой желчью. И люди злились ещё сильнее на себя чем него, за то, что Сунши был необходим ордену, и они это знали, но никак не могли смириться. И старик стал вечным одиночкой.
   И такое отношение к учителю не могло не отразиться на ученике, а всё потому что Сунши не брал учеников, и вообще не был преподавателем. Хотя ходили слухи что некогда, очень давно у мастера был ученик, но он пропал и вообще эта тема была под запретом.
   И вот вдруг появляется загадочный, никому не известный парень, которого Сунши приводит с поверхности и делает своим последователем. Маркег был сам, по-настоящему одинок, он даже не знал причины почему его сторонились словно он носил заразную болезнь которой был боле его учитель. С ним не здоровались и не прощались, его не звали на те редкие развлечения и игры которые устраивали подростки. Его обходили стороной, говорили к нему только тогда, когда он что-то спрашивал, его не трогали те, кто считал себя хулиганами. Он не спал и не ел вместе с остальным учениками, хотя это была больше заслуга Сунши, он всё делал в одиночестве или с учителем. Но Маркег не злился на это и не чувствовал себя подавленным, он принимал это как должное, как часть кругооборота и отбора в жизни. Он никогда не выходил из себя, а если и злился умело держал это в темнице своего тела.
   Поглощенный размышлениями он даже не заметил, как вернулся в город, как тень прошёл по улицам и подошёл к своему дому. Вообще-то это была одна из столовых в которой ели наставники и мастера ордена, но Сунши нашёл Маркегу комнату на верху в которой он жил в окружении преподавателей. Он приоткрыл широкие деревянные двери, судя по тому, что свет с потолочных тоннелей уже не падал, на поверхности была ночь. Хурса всегда если мягко сказать была холодным и мрачным местом, а ночью она была похожа на могильные холмы с царских курганов. Он проскользнул внутрь, низкий потолок поддерживали деревянные балки, дощатый пол был начищен и вымыт. Маркег пересёк прихожую и добрался к лестнице ведущей на второй этаж, он не успел подняться даже на первую ступень как за спиной послышал голос:
   - Кто это тут шатается, вам что не видно что я вымыл пол, или вам всем плевать на старика Танта. - Здоровенная толстая тень упала на Маркега.
   Это был управляющий столовой, здоровенное и уродливое человеческое существо, которое испытывает наибольшее удовольствие в том, что издевалось над слабыми и теми, кто ему дан в подчинение. Говорили что он приставал ко всем кухаркам работающим у него, и те кто отказывал ему в его "ухаживания" всегда украшали синяки и ссадины. Тант особо ненавидел Маркега, потому что он по его словам был "выскочкой, которого стоит поставить на место", он называл его "наземным червяком" и "беспризорным псом".
   - А это ты сопляк, и где это ты шлялся допоздна? Развлекался со своими дружками? - Тант был мертвецки пьяным, и его мелкие глаза, тонувшие в складках жирной морды, лукаво светились. - Хотя прости я совсем забыл, у тебя ведь нет друзей.
   Он захохотал, плюясь слюной и всё его жирное тело затряслось множеством складок. Маркег обычно пропускал мимо ушей его оскорбления, ведь он всё это говорил из бессилия, от того что он безнадёжно застрял на месте и не имеет возможности выбраться из своего же дерьма. Маркег развернулся и зашагал по лестнице не произнеся и слова.
   - Не смей ко мне оборачиваться спиной пёс, я не твой учитель отшельник я этого терпеть не собираюсь.
   Маркег застыл, и медленно обернулся.
  - Вот так то лучше, значительно лучше! Старина Тант расскажет о тебе всю правду, которую никто вокруг не замечает или не хотят замечать. - Он еле стоял на ногах, раскачиваясь из стороны в сторону, его штаны на половину слезли и висли где-то у колен.
   Маркег спустился на несколько ступенек.
   - Мне кажется что вы слишком близки со своим учителем, даже через чур не находишь. - Он снова заржал, так что затряслись стены, не опасаясь, что может разбудить преподавателей спящий наверху.
   Маркег сделал ещё пару шагов в низ, абсолютно бесчувственный.
   - Мне кажется, что вы любовники, что старый извращенец пялит тебя прямо в задницу. Что скажешь, я прав?
   Маркег миновал ещё несколько ступеней и остановился, так чтобы его глаза и глаза Танта были на одном уровне.
   - Ты ступил на опасную стезю Тант, я бы посоветовал тебе умолкнуть.
  Управляющий прямо-таки затрясся от злости, его мясистые кулаки сжались походя на здоровенные молоты.
   - Ты мне не указ мразь, ты никто, ты плевок который я вытираю тряпкой.
   Маркег видел, что Тант на пределе, что-то или кто-то особенно сильно вывел его из себя.
   - Кем же ты был, что ты оказался здесь, кем были твои родители, что отдали тебя в объятия кровожадного волка. - Тант увидел по глазам Маркега что попал в точку, что парня это задело. - Твой папаша, наверное, был ничтожество, пьяницей который колотил твою мамашу, которая в свою очередь была шлюхой, отдающейся за еду ...
   Не известно, что Тант хотел сказать дальше, а Маркег даже не успел подумать, что делает, как его пальцы сложились в нужной последовательности и в воздухе вспыхнули иероглифы, осветившие комнату. Раскалённый до бела порыв ветер, разбрасывающий искры ударил в грудь управляющего. Воздух заполнил густой и сладкий запах ефира. Толстяка подбросило в воздух и кинуло через всю комнату, на лету он сломал несколько столов и раскрошил с десяток стульев. Когда он ударился о стену, казалось затряслось всё здание, он сполз на пол, тяжело дыша. Тант посмотрел на свою руку, она была залита кровью будто с неё содрали кожу, от кисти до плеча она вся была в глубоких порезах, словно к ней приложился тигр.
   Маркег уже бежал по ступеням, его лицо горело. Да что же сегодня за день, с утра его терзали воспоминания и сожаления, потом он выставил себя идиотом перед Аннисой, а под конец впервые вышел из себя. И что натворил, изуродовал этого урода, Маркег сцепил зубы, внутри гнев ещё горел, но его очаг уже затухал. Маркег влетел в свою комнату как раз тогда, когда на шум в низу поспешило несколько преподавателей. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, закрыл глаза. Он твёрдо был убежден, что Тант заслужил то что получил, но для Маркега это был проигрыш. Он сорвался, эмоции взяли верх и даже не дали ему возможности их усмирить. Он посмотрел на свою комнату, тут, как и всегда было как у осла в стойле. А внизу вопил Тант, скорей всего руку ему придётся отрезать.
   Юноша помотал головой, волосы всё ещё были влажными, он подумал об Аннисе, она там за городом, выходит мокрая и голая из горячего источника. Возможно он и одинок, но не так как думают все вокруг, это было его одиночество, интимное одиночество.
  
   Глава 3
   Начало
  
  Дождь не переставая продолжался уже третий день к ряду. Он барабанил по растрескавшейся земле, камням и чахлым сухим растениям. Превратил в мешанину из грязи и мелких камешков предгорную дорогу по которой с тех самых пор как на неё упали первые капли, верхом двигались двое путников. Дождь, пожалуй, самый упрямый ублюдок, даже для тех, кто думает что может уговорить его прекратиться с помощью молитв или танцев с мертвыми зайцами вокруг костра. Не говоря уже о этих двоих странниках, которые всем своим видом, говорили, что им нет дела как до молитвы, так и до дождя.
   Один из них медленно поднял голову вверх к горным вершинам. С непонятным упорством глаза скрытые капюшоном уже целых три дня рассматривали линию которая обрисовывала острые пики, за которыми начиналось небо. Фурханские горы, если так можно было сказать являлись самыми "необычными" горами из всех существующих. Необычные формы вершин, необычно высокие, изрезанные необычно змеящимися ущельями. По сравнению со всеми виденными путником горами, они казались переростками в группе подростков, которые из-за своей силы были причиной вполне естественных страхов, а соответственно и отчуждения. В некоторых местах крутые склоны имели абсолютно гладкую, будто стена поверхность, что наталкивало на совершенно нелепые мысли, будто они могли быть рукотворными. Аллан, так звали одного из всадников, смотрел на них как завороженный, но не потому что любовался ими, а потому что чувствовал, что они как и он, не те за кого себя выдают, что глазам предстает лишь оболочка, которая скрывает полость внутри, заполненную Бог знает чем, но только не тем о чём можно просто взять и догадаться. Его ярко зелёные глаза начали слезиться, сегодня был прекрасный день, для чего угодно, но только не для того чтобы долго смотреть на что-то, отражающее солнце.
   Аллан не оборачиваясь почувствовал взгляд своего спутника, который отставал на целый корпус лошади. В самой странной компании он вполне мог оказаться самым странным. Молчаливый в самом полном смысле этого слова, осторожный и всегда напряжённый. Казалось, что он всегда кого-то выслеживает, постоянно что-то ожидает, всегда готов к движению, словно под кожей были натянуты жгуты, а не человеческие мышцы. Аллан знал, что вокруг на много километров нет никакой опасности, он смог бы увидеть врагов и спереди, и сзади, и вверху в горах и даже если бы они находились внутри самих гор. Этот день позволял ему забыть об осторожности, и видеть неосторожность других. Но его товарища этим не успокоишь и не удивишь, он ваалентонец, к тому же должно быть самый упёртый и гордый из них.
   Они ехали без привалов почти с самого утра, не останавливались ни на минуту, хотя темп был размеренными и спокойным. Они просто возвращались в свои земли, которые покинули два года назад, двигаясь по этой самой дороге, только тогда этого походило на побег. Аллан знал эту дорогу очень хорошо, она была подобна старому приятелю или скорей любовнице, она постоянно менялась, но в тоже время оставалась верной. Аллан посмотрел на лево на Северные равнины, бескрайний океан обожженных ветром степей, волнистых с твёрдой почвой, с жесткими растениями. Он не заметил, как лошадь пошла в верх, дорога изогнулась и потащилась в гору. Наступал вечер, дождь продолжал лить и о том, что солнце садилось можно было судить лишь по тому, что вокруг смеркалось. Аллан слегка повернул голову назад для того что бы привлечь внимание своего спутника, а после вытянул руку и пальцем указал куда-то в сторону:
   - Там на верху есть пещера, она недалеко, думаю можно будет заночевать там.
   Они молчали почти весь день, поэтому звук собственного голоса показался Аллану каким-то сухим и неестественным. Он не увидел как утвердительно кивнул Тиллос. Так звали второго всадника. Но ему этого и не требовалось, он знал что ваалентонец не задаст лишних вопросов и его не будут терзать опасения. Они направили лошадей туда куда указывал Аллан им пришлось подниматься по довольно крутому склону, усеянному обломками скал и колючим кустарником.
   В сути свей, пещера оказалась здоровенной трещиной в скале, с рваными краями. Они спешились и остановились перед входом, внутри властвовала тишина, дождь в неё не проник, и поэтому там было сухо.
  - Я могу развести костёр? - Спросил Тиллос.
   Аллан обернулся, и какое-то время смотрел на окружающий их мир, тот терял свет и постепенно тускнел, глаза скользнули от одного края горизонта к другому.
  - Можешь! - Аллан стянул с лошади седло, скромную суму с бурдюком, и побрёл в сухую, но темною пещеру.
   Когда он вышел наружу для того чтобы стреножить лошадей, Тиллоса он не увидел, и хоть дождь хлестал весь день, Аллан знал что его спутник отправился искать сухие дрова для костра и что было более странно он знал что Тиллос их найдёт.
   Разводя костёр ваалентонец создавал настоящее произведение искусства, рваное и контрастное, создающее кучу вопросов, скорей неправильное, но всё равно притягивающее взор искусство. Он словно был тем кто собственно придумал палить костры, а все остальные были слишком тупыми чтобы просто правильно повторить за ним, простые движения. Тиллос был методичным, скрупулёзным и фанатично аккуратным. Аллан знал что народ Ваалентона следовал и совершенствовал пути философской школы которая не имела названия ни на одном языке Салемхора. Фундаментально учение этой школы, которое ваалентонцы охраняли тщательней чем, зрачки собственных глаз, базировалось на так называемом "высшем порядке". Который просматривался абсолютно во всех сферах мироздания. И ваалентонцы посвящали жизни и подчиняли себя этому вселенскому порядку чтобы точно определять свое собственное место в мире и место любого, даже самого обычного "костра". Всё заслуживало чрезмерного обдумывания и обтачивания мыслями. Порядок был во всём, и всё было порядком, всё занимало свое место, даже хаос, хоть и извращённо, но был вплетён в ткани мироздания в строгом порядке. Всё что выбивалось из установленного места, не могло быть совершенным, не могло быть правильным, не способно было реализовать себя даже на половину.
   Каждая палка, каждый пучок травы ложился в отведённое ему место, под предначертанным ему углом. Именно поэтому всего лишь несколько лёгких движений, один единственный стук камня о камень, вызвали искру, упавшую на трут, который Тиллос носил с собой в котомке. Костёр ярко запылал, и уже не впервой Аллан замечал, как неестественно выглядит то что выходит из-под рук Тиллоса. Огонь горел ярко и ровно, абсолютно непоколебимо, словно его верхний край привязали верёвкой и тянули вверх, тепло разливалось по всей округи, явно выходя за пределы пещеры. Очень мало дров, сильный ветер влетавший в пещеру, всё это делало костёр невозможным, но от этого не менее реальным.
   Аллан сидел у самого входа прислонившись к грубым, шероховатым стенам пещеры. Он смотрел наружу, солнце давно погасло, но сегодня его глазам оно и не требовалось. Тиллос собираясь готовить аккуратно шумел, доставал из своей сумки сушеное мясо и горькие травы.
   Аллан укрылся от налетевшего порыва ветра краем капюшона и повернувшись посмотрел на руки Тиллоса мелькающие вокруг огня. Даже здесь он не делал лишних движений, будто всё уже было сделано до него, а он лишь должен повторять, словно он делал что то, что сотни раз репетировал. Ваалентонец почувствовал на себе взгляд и поднял голову:
  - Если ты хочешь, я могу приготовить и для тебя. - Тихо проговорил Тиллос.
   Аллан не зная почему улыбнулся, и отрицательно покачал головой:
  - Нет, не хочу. Но всё равно спасибо.
   Аллан ел на прошлой недели и ещё не успел проголодался. Сколько он себя помнил, он всегда ел очень мало, скорей всего ему хватало одного или двух раз в месяц.
   Ещё много времени прошло перед тем как Аллан услышал спокойное и ритмичное дыхание у себя за спиной, его спутник уснул. Порой Аллану казалось, что разница между спящим и не спящим Тиллосом, была лишь в положении его век. Ведь даже во сне он был так же осторожен как любой бодрствующий человек, он спал более чутко чем антилопы и фламинго. Аллан не хотел его будить, ведь такой хороший день как сегодня, может наступить нескоро, и именно Тиллос будет выслеживать опасность которые за ними гоняться или которые ждут их завтра. Аллан вспомнил что один раз Тиллос смог разглядеть кролика с расстояния в сто шагов и незаметно подойти к нему даже не прячась при этом. Он тогда пошутил что, наверное, ваалентонец смог разглядеть и блох на его спине, и даже блох у блох. Интересно, а у блох есть блохи, такое вообще возможно? Аллан посмеялся сам с себя, думать как ребёнок это роскошь и опасность, в нашем мире, в мире крови, сломанных костей и обгоревших стремлений. Он мог думать так целую ночь и именно это и собирался делать.
   Глаза резко закололо словно в них вонзили горячие иглы, так как кололо каждую ночь, Аллан уже привык. Он посмотрел на небо, оно уже было ясным и свежим, солнце красное будто чирей, выбиралось из-за края горизонта. Дождь кончился. Начинался новый день. Впереди лежал целый континент, страны и их города
   Ближе к полудню горы оказались у них за спинами. Тракт, по которому они ехали вдоль Фурхансих гор сделал плавный поворот в лево и повёл их прочь оставляя позади скалистые, сухие предгорья, поросшие засохшими деревьями. Солнце начало припекать, нагретая одежда царапала лопатки. Аллан обернулся и в ярком обрамлении солнца увидел Зарулам, или если проще и понятней Чёрная Твердыня, каменный гигант чёрной тенью вздымался вверх. Эта гора была самой высокой на всём хребте, её камень чёрный как уголь, никогда не покрывался снегом, будто внутри горели печи разогревающее отвесные склоны. Белыми шапками золотились даже те вершины которые были в половину ниже, но Зарулам словно сбрасывал с себя снег, как вытирает сохлую глину с рук горшечник. Он был золотым зубом среди гнилых.
   Аллан чувствовал, что двигается по уже хоженым кем-то дорогам, идёт в места которые когда-то оставил, вместе с воспоминаниями которые лучше бы оставались только в глубинах головы. Горизонт был его предназначением, проклятием и благословением, он его манил и не насыщал.
   Аллан увидел его первым, он лежал на дне небольшой лощины обрамлённой по краям репейником. Дорога которая в этом месте сузилась до тропинки проходила как раз по её дну. Человек лежал лицом вниз, одежда в основном состояла из дыр и была настолько испачкана в крови и грязи что скорей походила на мёртвую грязно-красную лису, которая обмотала его тело. Подъехав к нему Аллан молча слез с лошади и присел возле тела. Он перевернул его на спину, стеклянные глаза с испачканного и бородатого лица уставились в небо.
   - Кажется он был воином. - Проговорил Аллан, нащупывая под грязным плащом ржавый панцирь.
   Его руки аккуратные и безразличные как у лекаря, начали обследовать тело, лежавшее в пыли.
  - Что ты делаешь? - Раздался голос Тиллоса.
  - Я проверяю, жив ли он.
  - Он мертв, а ты обираешь его!
  - Я пытаюсь нащупать у него пульс или почувствовать дыхание. - Ответил Аллан быстро и запланировано.
  - Ты пытаешься найти всё это в его карманах? - Парировал Тиллос.
  - Нет - Аллан медленно и плавно развернулся, Тиллос вообще смотрел в другую сторону. - Я не знаю кем он был, но я знаю что у него может быть нечто, что может пригодиться нам и то, что явно не пригодиться ему.
  - Мёртвые принадлежат вашим Богам, красть у мёртвых красть у ваших Богов. - В голосе Тиллоса отчётливо слышалось безразличие.
   Аллан уже поднял ладонь и открыл рот чтобы что-то возразить, но запнулся на полу вдохе. Странное ощущение которое не имело аналогов, прошибло его насквозь, оно было частью его и срабатывало как ещё один инстинкт. Аллан знал что Тиллос чувство тоже самое, словно по команде они повернулись к трупу. Мгновение вытянулось в вечность, вдох длился тысячелетие. И вдруг труп резко дернулся, рука взметнулась к лицу Аллана словно палка с заостренными концами. Аллан сделал лёгкий и даже ленивый выпад, перехватил руку ожившего на полпути, и тут же надавил ему на грудь другой, пригвождая к земле. Старик закрутился под тяжестью навалившегося с верху тела как жук под пальцем мальчишки хулигана, но это было лишь несколько жалких рывков, а после он затих, словно и не двигался вовсе. Глаза плоские как озеро уставились на Аллана, но он смотрел сквозь него, рот медленно открылся:
  - Ты, - Старик выдохнул и затрясся словно увидел разверзшуюся бездну, он задыхаясь хрипел. Глаза выпучились, рот раскрылся в беззвучном крике. - Ты ... Учитель ... Учитель и палач, мы забыли о тебе ... Но пришла пора ... пришла пора вспомнить...
   Он не успел закончить, Аллан убрал руку с груди старика и положил ладонь ему на лоб, тот умолк как будто ничего и не было сказано, волнение прошло мгновенно.
  - Отпусти этот мир, тебе его не удержать! - Голос, Аллана был спокойным и тихим, шелестел словно листья.
   Его пальцы плавно прошлись по лицу старика, закрывая веки, его грудь опустилась и осела в последний раз.
  - Ты был прав, - Аллан, поднялся на ноги и отошел от тела, ловко вскочил в седло. - Он мёртв, причём уже очень давно.
   Аллан направил лошадь дальше по дороге, под пересекающиеся тени одиноких деревьев, ваалентонец спокойно тронул коня и последовал за своим спутником.
   На этот раз, когда пришла ночь, они не останавливались на ночлег, дождя не было и солнце за день подсушило землю, от чего к губам прилипал привкус влажной и тёплой пыли. Путники спустились в долину, напоминавшую раскрытый панцирь устрицы. Дорога тянувшаяся по её дну терялась в дали за горизонтом, пологие склоны были утыканы скалистыми выступами, обросшими плющами и травами. Аллан наслаждался усталостью в мышцах которую принесли сумерки, он созерцал простую резьбу на кожаной уздечке лошади, как произведение искусства. Поэтому он не заметил, как Тиллос оказался впереди, маяча на краю поля зрения, сливаясь с узорами ночи. Он был необычным человеком, всегда прямым, всегда смотрящий со стороны, всегда строгий и сдержанный, никогда добрый и никогда злой. Лёгкий, он как и все остальные люди был листком который падал, но в отличии от остальных его не донимал ветер, он не определял его маршрут. Смотря в спину товарищу Аллан подумал, что даже сейчас одинок, но через мгновение вспомнил слова Тиллоса, "одиночество никогда не бывает полным, с тобой всегда останутся внутренние диалоги".
   На рассвете они выбрались из долины, Аллан не повернулся, не посвятил ей и полу взгляда он редко оборачивался, то что оказывалось за его спиной там и оставалось.
   Когда солнце зависло по средине неба, в дали они увидели селение. Оно находилась между двух скалистых уступов, похожих на смыкающийся клюв. Это было не что иное как горстка жалких лачуг, выстроенных в разнобой и огороженных забором из веток, густым и ровным как лысеющий дикобраз.
   - Когда мы были здесь два года назад тут не жил никакой народ, деревня была пустой! - Проговорил Тиллос.
   - Это не народ, - сухо ответил Аллан, всматриваясь в хаотичный узор из жалких лачуг. - Это одна из ном, деревень которые возводят беглые рабы или крестьяне. Они приходят сюда с юга, со всех провинций Империи, ну или бывшей Империи. Рабы снимаются и покидают своих хозяев, пользуясь войнами. Или сами поднимают восстания и затем боясь возмездия, уходят и оседают здесь. До тех пор, пока какой-то из наместников не посылал сюда воинов, и те кнутами отгонял их обратно. А эта деревня, как и десятки других в округе результат последней войны.
   - Там могут быть воины? - Не смотря на вопрос Тиллос не казался взволнованным.
   Аллан задумался, пожалуй, даже дольше чем требовалось, жизнь научила его не пренебрегать любым противником.
   - Скорей всего нет. Сюда бегут ремесленники, земледельцы и пастухи. А те кто считает себя воином, стают разбойниками и предпочитают не оседать, а грабить посёлки подобные этому. - Аллан поправил меч висевший за спинной, посмотрел на бурдюк Тиллоса, пустой и сморщенный. - Посетим это селение, нам нужно купить корма для лошадей, может быть какой-то еды и наберём воды.
   В близи деревня походила на кладбище, люди прятались в тёмных проемах своих жалких убежищ. С пустыми глазами, тощими телами, они больше походили на призраков чем на людей. На въезде в деревню в землю был вкопан трёхметровый брус, к нему за руки был привязан юноша, он был мёртв его конечности почернели, тело полусидело, полностью не доставая до земли. У его ног толи валялась, толи сидела женщина, с накинутой на голову накидкой, из-под которой выбивались грязные слипшиеся волосы. Костлявыми руками она загребали горсти пыли и бросали её в верх, из её груди подымались монотонные звуки. Было похоже, что она давно порвала связки, и поэтому звук походил больше на мычание. Аллан и Тиллос въехали в центр селения и остановились у огромного пепелища, это был след большого костра который зажигали по вечерам и части которого потом разносили по домикам, чтобы греться. Аллан слез с коня и оставил поводья Тиллосу, а сам направился к лачуге, которую из-за нескольких копей, и силков закреплённых на стене можно было принять за дом охотника. Аллан знал, что в таких деревнях не покупают и не продают за деньги, здесь товар меняют на товар. Он подошел к хозяину, худому старику который недоверчиво косился на него из-под густых бровей. Перед домом прямо на солнце висела всего лишь одна ободранная тушка.
   Аллан снял капюшон чтобы было видно его лицо, худое, обветренное, покрытое спутанной редкой бородой, с прямым носом и выдающим вперёд подбородком. Он посмотрел на пятна крови, в которые размеренно падали новые капли, посмотрел на скудную тушку, похожую толи на кота толи на собаку и, подняв глаза на владельца, спросил:
   - Что это?
   - Это кролик господин!
   - Сколько ты хочешь за него?
   Торговец вжал голову в плечи, его глаза бегали по пришельцу, пытаясь найти оружие, а соответственно степень угрозы. Он сглотнул и промямлил:
   - Он не продается господин, это для меня и моей жены.
   - Я дам тебе за него семнадцать серебряных монет - Рука Аллана скользнула под кожаный плащ и выудила кошель, подбросил его в руке, монеты внутри мешочка сладко запели. - Это в семнадцать раз больше чем он стоит, к тому же это позволит тебе покинуть это место.
   Аллан указал пальцем на недостроенное, или не до разрушенное жилище охотника. Через минуту он уже возвращался к Тиллосу, его походная сумка стала тяжелее ровно на кролика. Когда он подошёл к лошадям, Тиллосу уже был в седле:
   - На выходе из деревни есть колодец.
   - Хорошо, там и наберём воды. - Аллан вскочил на коня и огибая пепелище деревенского костра направил его к выходу из деревни.
  
   ***************
  
   Аллану не раз приходилось видеть сломленных людей, мужчин тела которых изменялись до неузнаваемости под пытками, женщин которых насиловали пока они не сходили с ума или родителей, детей которых убили у них на глазах. Судьба прекрасно находила подход к любому человеку. Как говорил Тиллос "Если судьба копалась в человеке слишком долго и глубоко, то откапывала нового человека"
   Но в этих людях Аллан не видел ничего нового, только животный страх. Стая серых, костлявых и волосатых оборванцев, сброд собравшийся у входа деревни, перегораживая собой дорогу. Они выглядели жалко, словно стояли на пути стихии.
   Всадники остановились, Аллан прошелся взглядом по толпе и увидел, как они прогибаются под ним, он набрал в грудь воздуха, в груди всегда должен быть воздух.
   - Меня абсолютно не заботит почему вы преграждаете нам дорогу, но если вы не уберётесь, к вечеру у того столба на входе в деревню, будет воздвигнут курган из шестьдесят четырёх голов, - Аллан умолк, по неровной толпе прокатился шумок. - И вы позавидуете тому несчастному который уже весит там, потому что у вас не будет того, кто оплакивал бы вас.
   Люди воняли страхом, но именно он привел их сюда, и именно поэтому они не отступили. Двигаясь очень осторожно вперёд выступил мужик, облачённый в изношенную и залатанную крестьянскую рубаху до колен. Его лицо было побито оспой, он поднял к путникам глаза, серые и водянистые:
   - Мой господин, мы не разбойники, мы лишь земледельцы, - он говорил тихо и пристыжено. - Мы пришли сюда две зимы назад, мы живём мирно.
   Потом как бы понимая, что ещё не сказал ровным счётом ничего быстро продолжил:
   - Но вместе с нами на эти земли пришли и другие, с оружием, солдаты и разбойники. Они обирают нас и все окружные селения, забирают наших жен, зерно, скот, - он сглотнул большой комок и покосившись на толпу за спиной добавил. - Завтра одна из банд придет сюда, они потребовали дань, но это просто грабёж. Скоро нужно будет сеять хлеб, семян у нас мало, а земля не плодовита, так что урожай будет скудным. К тому же то что мы имеем с большой натяжкой хватит чтобы дотянуть до урожая. Нас ждёт голод, а если они заберут то что мы имеем, нас ждёт смерть. Мы здесь чтобы просить вашей защиты.
   Ветер прокатал по дороге сухое растение, донёс обрывки стенающей женщины:
   - Меня это не обходит. Мне нет дела до ваших проблем. Я отнимаю жизни только за деньги.
   Вор, расхититель гробниц, торгаш драгоценностями, убийца, кем он был, и кем он ещё будет? Аллану не нравилось что они боялись, он только учился быть жестким, но как всегда получалось плохо. Человек опустил голову, его плечи осунулись, но тут к нему подбежал другой поселянин, тот самый охотник у которого Аллан чуть раньше купил кролика. Он что-то прошептал ему на ухо и снова скрылся в общей толпе. Человек с оспой повернулся к путникам и поднял своё лицо словно подымает его к небесам.
   - Мы заплатим вам, - минутное молчание, глупое и несуразное. - Мы дадим вам семнадцать серебряных монет.
   Аллан слегка накренился в бок пытаясь разглядеть охотника в толпе, а после не смотря на переговорщика проговорил:
   - Ты хочешь, чтобы мы сражались за всех вас в обмен на кролика?
   Аллан покосился на Тиллоса но тот казалось вообще не замечал происходящего. Понимая, что снова приодеться говорить лишь ему он продолжил:
   - Вы убежали, вы пришли сюда за свободой. И те кто придут завтра, будут покушаться на единственное что у вас есть, на вашу свободу. И даже если бы мы остались и бились завтра, защитили бы вас и вашу свободу, вам всё равно не удержать её. Потому что до тих пор пока вы сами не защитите её, никому это не удастся. И если среди вас нет таких, готовых умереть за единственное что имеете. Тогда идите улаживайте свои дела с Богами, потому что у многих из вас завтра встреча с ними.
   Аллан тронул лошадь, направляя его прямо в толпу, легко он отбросил кожаную накидку, гарда меча отбила лучи солнца прямо в глаза толпе. И она спокойно расступилась. Путники проехали сквозь неё не рассматривая лиц, ведь лица были устремлены в землю. Когда деревня, была уже за спиной Аллана, Тиллос подъехал к нему в плотную, ваалентонец положил руку па плечо своему спутнику посмотрел ему в глаза. Аллан знал, что он не проявил жестокости, это были лишь правила мира, но что тогда?
   - Аллан!!!
   Крик донёсся до них будто из-под воды, знакомый до боли, до боли, потому что это один из тех случаев, когда ты хочешь забыть кого-то, но не можешь и радуешься этому.
   - Боги, этого не может быть - Не оборачиваясь процедил Аллан, он смотрел в даль будто мог просто взять и уехать.
   - Всё время которое я путешествую рядом с тобой мне кажется что ваши Боги только и заниматься тем что посылают вам ситуации с родни "Боги, как это может происходить" -Тиллос видел как изменилось лицо Аллана, не внешне, а где-то внутри под кожей и костями черепа. - Кто она?
   - Прошлое.
   - Слишком громкое прошлое, не находишь? - Тиллос не укорял и не жаловался, никогда.
   Они развернули лошадей и увидели её. Девицу, тонкую как стебель пшеницы, закутанную в лохмотья, руки и шея её были грязными от пыли, волосы уложены кое как, но лицо было чистым и розовым словно она умывалась слезами.
   - Аллан.
   На этот раз она произносила его имя с уверенностью, ведь она не обозналась. Для неё надежда загоралась и погасала в этом человеке почти одновременно. Она прижала ладони к груди, смотрела на него детскими глазами цвета желтой травы, смотрели на него совсем по-обычному как она умела.
   - Ты давно её видел? - Спросил Тиллос, будто он тоже знал эту девицу.
   - Не так давно чтобы, забыть какие она доставляла проблемы.
   - В ней что-то поменялось?
   Аллана уже совсем не удивляли вопроси Тиллоса, которые он не должен задавать из-за приличия или из-за того, что не мог знать того чего ему не говорили.
   - Я бы сказал, что в ней изменилось всё. Всё, кроме кандалов.
   - Я тоже это вижу.
   Аллан направился назад в селение. Ведь она его позвала. Азарея.
  
   ***************
  
   Наступившая ночь оказалась на удивление холодной и влажной. Они развели костёр у стен одной из опустевших лачуг. Они сидели втроём, но не были вместе, миска с тушеными бобами давно остыла у ног Аллан, Азарея безмолвно пялилась ему прямо в лицо. Тиллос сидел в шагах пяти от костра, перед ним лежали свитки, некоторые были раскрыты, на них стояли ониксовые фигурки.
   - Как долго ты находишься в этом обречённом месте? - Аллан бесцеремонно вырвал её из раздумий.
   - Одну зиму.
   Она смотрела на него поверх пламени, и думала о их встречи. Это была настолько давно что казалось будто всё это происходило в другом мире с другими людьми. Рабыня встретившая убийцу, убийца встретивший рабыню. Он купил ей свободу и возможность решать за себя, но он не купил ей умение всем этим пользоваться.
   - Когда мы виделись в последний раз, я велел тебе оставаться в городе, почему ты покинула Саматтай? Как ты оказалась здесь?
   - Город для меня слишком людный и пыльный, постоянно воняет и мужчины предлагают только одну роботу. - Она посмотрела себе под ноги, поковыряла пальцем загрубевшую босую пятку. - Ты сказал мне что пойдёшь на Север. Я шла с беглыми рабами, так далеко как только можно. До тех пор, пока кончились страны и родились места подобные этому.
   Она прятала глаза, будто скрывала внутри тайну или не высказанную обиду.
   - Ты дал мне свободу, разве я не вольна ею распоряжаться? - Азарея увидела что Аллан отвернулся и смотрит в темноту. - Ты защитишь нас? Только здесь эти люди чувствуют свободу, только здесь он подчинены сами себе ...
   - Никаких нас нет! Мне всё равно кто эти люди. Завтра я уйду, и ты пойдешь со мной я доведу тебя до Саматтая и там...
   - Я никуда не пойду. - Её слова возможно впервые звучали твёрдо.
   Аллан посмотрел ей в глаза, и ему показалось что единственное что она научилась на свободе это детское упрямство. Но это было ничто, её упрямство совсем его не трогало. Но сильней всего его бесило то что он не может просто взять сесть на лошадь и ускакать проч. Не может просто бросить её, из-за того, что ей известна его тайна. Он понял что не сможет её убедить и даже пытаться было глупо. Он успокоился:
   - Завтра я помогу им, но ты пойдёшь со мной. Здесь ты не останешься? Если ты имеешь что добавить оставь это себе, потому что если ты скажешь хоть слово я просто уеду.
   Он поднялся и не дал её возможности сказать что-либо, случайно толкнул миску и бобы покатились по земле, он не стал поднимать посуду, а просто побрёл в лачугу. Почти сразу поднялся и Тиллос, он слышал их беседу и сегодня он тоже не будет спать.
   - Последнее, - Аллан говорил не поворачиваясь. - Почему тот юноша висит на столбе? Почему его не погребли?
  Азария словно подавилась водой:
  - Бандиты, они запретили снимать. Он висит там как наглядный пример, чтобы люди знали что делают с теми, кто хочет нас защитить.
   И они ушли ждать завтра.
  
   ******************
  
   Утро было прекрасным, холодным и тихим, рассвет был кровавым, словно небо разрезали кривым клинком и кровь залила горизонта. Аллан умылся ледяной водой из бочки, она растеклась по косичкам его длинных волос, он не спал и не был сонным, он был острым как камень.
   Он вышел ко входу селенья, остановился у столба над женщиной. Она не поднимала головы, у неё не было сил ни кричать, ни бросаться пылью, она монотонно раскачивалась взад-вперёд и утробно хрипела. Он вынул меч висящий за плечами, глядя на неё с верху, он сделал один невероятный удар, разрубил цепи и труп сполз на землю, женщина посмотрела на него глазами которые походили на дыры в могилу.
   - Похорони его! Боги заждались.
   Он увидел Тиллоса идущего по дороге. Ветер рвал его накидку в сторону размывая контуры. Аллан пошел ему на встречу, они не остановись, а лишь коснулись плечами, когда проходили друг возле друга.
   - Они идут, - Успел шепнуть Тиллос, а после так же тихо добавил вдогонку. - Они больше похожи на овец чем на волков.
   Аллану не пришлось ждать долго, он увидел пыль, вздымаемую копытами лошадей, которую не могла удержать утренняя влага. Он сел на дорогу скрестив ноги, положил меч прямо перед собой. Они въехали в деревню и резко осадили коней, остановились в десяти шагах от сидящего прямо на земле человека. Из пятнадцати всадников максимум только двоих здесь можно было назвать воинами, это можно было понять по осанке, по глазам, по сжатым кулакам, по дыханию рывками. Остальные были стадом с дубинами и щербатым железом которое только слепой мог назвать мечём или секирой. Один из них выехал вперёд, его лицо было в ровной степени обезображенное шрамом и напыщенное, со следами низкого происхождения, но огромных амбиций. Он надменно заговорил:
   - Меня зовут Зант, я повесил на этот столб бунтаря и приказал никому его не снимать. Кто ослушался моего приказа? Кто это сделал?
   Аллан чувствовал, что люди собрались в глубине деревни, где-то там был Тиллос, но они договорились что встревать он не будет, где-то там была и Азарея. Люди смотрели на всё это молча, Аллан знал, что вожак этих шакалов специально говорит так громко что бы все слышали, что бы все понимали ошибку совершенную им.
  - Я спрошу ещё раз...
   Но Зант не закончил, он пошатнулся, его рука инстинктивно дёрнулась, словно пытаясь от чего-то отмахнуться, слова полились красной водой из горла в котором по рукоять торчал короткий кинжал. Аллан медленно опустил руку, которая была протянута в сторону всадников словно для приветствия, и положил её на резную, длинную рукоять меча лежащего перед ним. Человек, находившийся во главе этой своры закачался и медленно рухнул набок, кровь тут же полилась на землю образуя тёмно-красную резьбу. Толпа остолбенела, даже лошади не двигались.
   Вдруг крик сотряс воздух, пожалуй, самый молодой из разбойников выхватил сломанный и щербатый клинок, из его глаз брызнули слёзы, но какие могут быть слёзы если ты уже достал оружие. Ударив коня в бока он помчался в сторону Аллана. Когда он приблизился к сидящему человеку, тот взметнулся вверх словно гремучая змея, он ловко увернул плечо и голову, выбросив правую руку опережая ветер. Всадник остановился почти сразу за спиной Аллана, лошадь не чувствуя крепкой руки на узде прекратила подчиняться и начала гарцевать. Гнев на лице юноши перемешался с отчаянием, он посмотрел на свою левую руку и ещё не совсем понимая, что та держится лишь на жалком лоскутке кожи попытался перехватить меч из умеряющей руки в другую. Аллан возник с боку, потратив на это лишь мгновение, ловкий и невероятно точный удар срезал ремни седла, еле оцарапав брюхо лошади. Животное шарахнулось в сторону сбрасывая наездника в пыль и целый океан крови, наполненный им самим. Дыхание, хрипло вырывавшееся из него стоило ему невероятных усилий и платил он за это болью. Аллан наступил ему на грудь, вызывая ещё один нечеловеческий крик, когда он начал затихать он спросил:
   - Кем он тебе был?
   - ОТЦОМ! - Слёзы снова брызнули из глаз юноши, он сцепил зубы брызжа слюной, - Как твоё имя?
   - Зачем оно тебе? Мёртвые ничего не знают.
   - Когда ты явишься в преисподнюю, и никого рядом не будет, там во тьме рядом с тобой окажусь я.
   - Ты слишком молод, а я слишком долго жил, тебе придётся стать в очень длинную очередь. Но так и быть, моё имя Аллан Айезер.
   Он посмотрел в глаза юноше, он не любил этого, но делал, считая свои долгом, запомнить последний взгляд. Умирающий сомкнул губы, Аллан задумался, сколько таких взглядов он видел и сколько увидит ещё? Он не знал этого, но устал наблюдать, как мир затухает в зрачках людей. Рука Аллана была твёрдой, клинок меча вонзился в грудь, прошел сквозь рёбра и рассек лёгкое. Взгляд лежащего на земле, остекленел, когда острие выйдя со спины упёрлось в землю. Выдернув клинок из тела и развернувшись, Аллан увидел лишь спины удаляющихся всадников, первые кто убегал были те которых Аллан определил, как воинов. Они убегали, вздымая пыль которую не удержать утреней влаге.
  
  
  Глава 4
  
  
  
   Весна уже успела во весь голос заявить о себе. Обычно после таких фраз в уме всплывают картины целых океанов сочных молодых трав, счастливого пения птиц, и буйства свежих запахов. Но скорей всего это происходит в мире, где не существует весенних ливней. Дожди с раскатами грома свирепствовали уже вторую неделю, земля так напиталась ими, что буквально блевала водой, повсюду лучи тусклого солнца отражались драгоценностями в лужах размером с озера. Земля превратилась в мягкое бурое месиво в котором человек мог увязнуть по колено, ну или если он был "особо везучим" и вовсе утонуть в нём. Грунтовые дороги были размыты и походили на гноящиеся раны, благо, что Имперский Тракт был выложен камнем. Хотя в Секхеме он тоже пострадал, местами он был затоплен из-за вышедших из берегов рек. И даже здесь, на волнистых лугах, находившихся в самом центре Секхем, которые никогда не знали плуга, на которых всё и вправду как в легендах поросло дикой травой и цветами, весна оставила свои отметены. Кляксы раскисшей земли, и коричневые извивающиеся шрамы которые остались от сходивших с холмов потоков. Здесь всё выглядело новорожденным и новым, но магия весны преподносила всё как старое и костлявое.
   Молодой принц Тайхос тяжело вздохнул, ему показалось плохим предзнаменование такая погода в этот день, хотя он редко бывал суеверным. Но он тут же поймал себя на мысли что подобные дни трудно чем-то сделать ещё хуже, когда твой внутренний храм разбит, не важно, что твориться вокруг. Он посмотрел на небо, где облака колоссальных размеров сражались друг с другом за право сожрать, солнце целиком. И если утром светилу с трудом удавалось бросать одинокие лучики, то сейчас его диск был тщательно спрятан, за тёмно-серым небесным саваном. Ветер, который неистово метался из стороны в сторону с самого начала дня, продувал Тайхоса насквозь, пронизывал хитон, забирался под церемониальный панцирь, но не приносил с собой холода. Он трепетал одежду и волосы хмурых людей, стоящих вокруг молодого принца, а также бесчисленные тваи, расставленные вокруг. Он посмотрел на стаи белых полотен, хлопающих на ветру как крылья сотен бледных птиц, тщетно пытающихся сорваться с шестов, к которому были прикреплены.
   Тваи или Штандарты Сенфоса - блаженного царства мёртвых праведников. Ритуальные похоронные знамёна церкви Милх.
   Тайхос видел их только раз, ещё в детстве, когда хоронили деда, на этих же лугах, казалось бессчётные зимы назад. Храмовники, доставали их только тогда, когда в иной мир провожали знатнейших мужей. Они были проводниками для Богов смерти и тлена, которые спускались на землю, забирать с собой из гробниц души усопших праведников. Штандарты Сенфоса, преследовали глупейшую цель, они убеждали скорбящих, что их близкий отныне вечно блаженствует. Но вместе с тем отчетливо давали понять, тем бедолагам которые в глубинах души до конца не верили в смерть родных, что Боги забирают чужое, делают его своим, а своё не отдают никому.
   Тайхос будто только сейчас понял где он находиться, хотя прибыл сюда ещё до рассвета. Он подошёл к перилам деревянного помоста, возведенного рабами и посмотрел вниз, в лощину меж двух холмов. Там у подножия, усеянного белыми цветами, виднелся вход в усыпальницу, а перед ней его отец. Он лежал на белых пеленах с накрытым лицом, раны от которых он умер, стёрли с его лика человеческие черты. Вокруг него полукругом стояли жрицы и послушники культов разных Богов. Здесь были молящиеся Хозе, которому молилась все, служащие Ошусу по обычаю с завязанными глазами, поклоняющееся Богам войны, Метедаю и его безумному брату Юхтеду, с раскрашенными красной и серой краской лицами. Между ними кружили служители Милх, творя предсмертные обряды, будто подготавливая трапезу для Небожителей.
   Здесь наверху, на помосте, где располагалась вся высшая знать Секхама, все эти действия казались совсем другими. Пения и молитвы, казались ещё прискорбней и жалобней чем должны быть, они походили на стоны или приглушенные вопли. Курения уносились ветром не достигая ноздрей, а краски которыми наносились ритуальные рисунки на тело смывались в неясные, красные и синие пятна. Тайхос сглотнул комок подступивший к горлу и подавил жуткое желание развернуться и уйти, то что он испытывал сейчас он не мог объяснить и себе самому, ведь там внизу лежал его отец. Перед глазами тут же всплывали события которые казалось уже никогда не покинут его, воспоминания, вросшие в кости, ставшие частью твоего внутреннего храма, храма который разорен.
   Ад, вот что он вспоминал, не струи и водопады пламени и крови, не раскалённая медная земля, не горящее небеса с которых льётся сера и не воющие в агонии души грешников. Всё это страшило, но лишь на пороге сна, или когда ты и правда был близок к смерти. Нет, он вспоминал город, стены которые казалось трудней взять чем заковать в кандалы море. Вспомнил, холмы вокруг них, усеянные сломанным оружием, сломанными людьми и пепелищами погребальных костров. И карие, тёмные глаза отца в которых читалось бессильные, от того что он не мог взять эти стены. Единственный за всю историю штурмующий Пафамиконы который не смог их взять. Город который не выдержал ни одной осады, раздробил прирождённого завоевателя, его ворота раскололи его отца как орех. Но и это был не ад, как не было его и в воплях, зажаренных в смоле нападавших, или сброшенных со стен, или раздавленных камнями, нет, и даже не в болезнях, голоде дезертирстве и каннибализме, всё это пустяки, спутники войны, назойливые мухи. Ад расцвел позже, после смерти отца, после того как в свирепом отчаяние Тайхос возглавил атаку и понеся чудовищные потери всё-таки взял штурмом стены. Он не праздновал победы, воины не пели песен, и не упивались до полусмерти вином, их царь, лежал накрытый собственным плащом, и ветер уносил от него приторный запах смерти. И только тогда ад засиял всеми своими красками, раскинул свои объятье будто желал приветствовать брата. Город был взят, но как выяснилось позже, основные силы защитников давно покинули его, война кончилась, он не был нужен ни Малой Империи, ни их врагам. Вернее, со времен он абсолютно мирным путём мог бы быть сдан имперцам. Но он был нужен его отцу, как ещё один геройский шрам на груди или боевая царапина на щите. Отец Тайхоса заплатил за это высокую цену, он был принесён в жертву, которой никто не просил. Тогда Тайхос стоял на краю бездны, и она ласково звала его и если бы он был обычным человеком он бы ответил на её призыв. И тогда там внизу возле отца лежал бы и сын. Что есть проще чем просто сбросить с себя груз и отдаться течению.
   Но он не был обычным смертным он являлся наследником Секхема, страны вновь ставшей независимой спустя почти тысячу лет ярма, которое хоть и не было тяжёлым, но иногда давало о себе знать. И Тайхос увидел большее благо и меньшее зло, он увидел нужду своего народа и услышал его крик и понял что может ему ответить.
   - Думаю было оскорблением звать на похороны твоего отца всю эту челядь.
   Тайхос от неожиданности вздрогнул, не оборачиваясь он узнал голос донёсшийся из-за спины. Царица Ниссана, его дорогая мать. Только она могла позволить себе такой надменный тон на похоронах своего мужа и господина.
   Принц посмотрел на вершину противоположного холма, где отгороженные несколькими рядами царской гвардии стояли толпы рабов, в простых одеждах и кожаных кандалах. Мужчины и женщины, дети и старики, низкие, высокие, худые или ссохшееся в конец, они пришли скорбеть, но многие из них одним своим видом сами вызывали скорбь. Сегодня большинству невольников было разрешено покинуть мастерские, амбары и стада, и придти почтить своего усопшего господина.
   - Они выращивают наш хлеб и пасут наш скот, и это не лишает их способности страдать матушка. - Спокойно ответил Тайхос.
   Королева издала странный звук, который если бы не похороны, мог перерасти в смех.
   - Покажи мне раба который сожалел бы о гибели своего господина. - Она подошла и стала рядом со своим сыном, положив руки на алую ткань, которой были укрыты перила помоста.
   Тайхос искоса посмотрел на неё, не желая встречаться взглядом.
   - Отец был хорошим господином.
   - Твой отец, как и все другие правители обходился с рабами, наказывал за провинность, казнил за измену. Или он становился хорошим лишь от того что спал с самыми красивыми из невольниц?
   Даже после смерти он остался её мужем, но как и прежде не любимым:
   - Земля ещё не проняла его тело матушка, подержите все эти оскорбления ещё немного.
   - Я не пыталась его оскорбить, - отрезала царица Ниссана. - Просто у каждого из нас в этом мире своё место, на которое нас поставили Боги. Рабы носят кандалы, цари короны, твой отец голых девиц. И если что-то был бы по-другому, я с радостью играла бы свою роль.
   Тайхос застыл от удивления, слова острые словно кинжал были одним из драгоценнейщих даров матери. Принц скорей всего ответил бы, будь жив отец, но здравый смысл, довольно быстро остудил его. Тайхос понял, что мать испытывает сына, как дела это всю жизнь. Поэтому он просто отвернулся от неё и спокойно проговорил:
   - Я бы отдал свою корону чтобы увидеть, как вы моете отцовский трон.
   Легкий смешок, который на этот раз царица Ниссан даже не попыталась сдержать, говорил о том, что она поняла шутку и приняла вызов.
   - О, мой сын, ты уже достаточно взрослый чтобы понимать, что не корона на голове делает тебя царём или её отсутствие рабом.
   Тонкие как шелковая нить оскорбление матери были привычным делом для Тайхоса, но тем не менее он так и не научился на них отвечать достойно.
  - Конечно понимаю матушка, главное колючки под языком и ножи в складках платья.
   Тихо проговорил принц, стараясь не выдать своим голосом нарастающую злобу и разочарование.
   Ниссана была матерью, но не той, которая ласково утешает после приснившегося кошмара, нашептывая на ухо что любит. Не той которая приносит душистые яблоки и мёд по утрам. У неё бархатный голос, но она не пела сыну песен. Она чудно играла на арфе, но никогда не учила этому маленького Тайхоса. У них не было своего языка, тайн и тайников как это бывает у матерей и детей. Ниссана была львицей абсолютно во всём, она не любила, это у неё заменяли инстинкты, она заботилась о детях, но лишь для того чтобы жила семья, только для сохранения имени. Когда Ниссана была молодой она славилась на всю Империю Сарвисаев своей божественной красотой, и до сих пор ходили легенды о твёрдости её слова и данных ею обетов. Она была уникальной, и от этого Тайхосу было особенно больно, его мать была легендарной женщиной, которую желали и ненавидели тысячи, но он никогда не мог по-настоящему назвать её матерью.
   - Я отправляюсь в Аввелон, сегодня вечером, - резче чем собирался, проговорил Тайхос, он даже не видел стоит ли его мать рядом или уже ушла. - Наместник Империи Леовинд собирает союзников трона на совет, несколько дней назад от него пришло послание. Судя по строчкам которые я прочёл, он сильно обеспокоен будущим дочери покойного императора. Малая Империя, может скоро и распадаться, но пока она жива Секхем должен быть верным престолу, как был верен отец.
   Принц услышал тихий вздох матери, и он мог поклясться, что она дико злиться. Скорей всего из-за того, что он восхищается отцом даже смерти. Ниссана считала своего мужа Валура плохим правителем.
   - Ты думаешь это разумно покидать Секхем, до того, как ты взойдёшь на престол отца? Ты не успеешь уехать, как Реам заполнят волки. - Она говорила тихо и сдержано, цедила сквозь зубы каждое слово, это значило, что она уже знала об этом.
   Тайхос прекрасно понимал негодование матери, и не мог её винить, Секхам перестал быть провинцией Империи Сарвисаве. Он стал независимым ой страной, хоть и входил в союз Малой Империи. Но после смерти правителя трон остался незанят, пока незанят.
   - Я не могу взойти на престол, пока не истечёт срок плача об отце. Ждать церемонии коронации, означает потерять много времени, и не явиться на Совет, на который меня позвали, - бросив опасливый взгляд в сторону матери, принц добавил. - Молодому Реаму нужны крепкие союзники. На наших границах должно быть как можно больше друзей. Вскоре нам придаться заключать новые торговые договора и думаю, что с союзниками это будет сделать куда проще чем с врагами или бывшими друзьями. Моё отсутствие на совете могут истолковать неправильно.
   - Посмотри туда Тайхос, - мать без церемоний ткнула увешанной перстнями рукой в сторону стоящих на помосте людей, все они были богато одеты с умащенными головами, каждый из них держался как царь. - Все эти люди, вассалы Секхема, по крайней мере были таковыми пока существовала Империя, все они повиновались Секхему. Но лишь воля императора, и его мечи подкрепляли их верность Реаму. Секхем не их родина, когда-то они, так же как и мы были независимы. И сейчас, когда император мёртв, и его власть пропала, что помешает им всем до единого вспомнить, кто они такие и каков порядок был сотни лет назад? Если ты упустишь момент и будешь медлить, они почувствуют твою слабость и робость и обнажат против тебя мечи. Сейчас твоя власть не имеет никакой твёрдой основы кроме твоей крови.
   - Они все люди моего отца. - Уверенно и твёрдо проговорил Тайхос.
   - Тезомах Северянин тоже был человеком императора, каждое из Северных племён и княжество когда-то тоже присягало трону Аввелона, Кетос правитель Садонта в своё время также был верен Наместнику Леовинду. Улавливаешь к чему я клоню сын?
   - Смеётесь надо мной моя царица? - С жалостью процедил принц. - Этого права у вас никто не заберёт.
   - Никто и не пытается. - Отрезала Ниссана.
   - И не смотря на "верность" всех перечисленных, вспомни что сделал Тезомах с сыном императора, когда тот выполняя свой долг, хоть и против воли отца выступил против Золотой Руки на войну. - Мать говорила спокойно, но сквозь зубы просачивалось раздражение.
   - Я прислушаюсь к вашим советам матушка.
   - И поступишь по-своему, - цинично парировала царица Ниссана. - Один из Янтарной Троицы, но упёртый и самонадеянный, как и отец.
   - Приму это как комплимент. - Не без горечи бросил Тайхос.
   - Принимай как хочешь. - Ниссана отвернулась от своего сына, и эти слова прозвучали приглушенно и слабо.
   Принц горько вздохнул, он ненавидел все эти разговоры об Янтарной Троице, а мать это знала и использовала при каждом удобном моменте. После того как Тезомах поднял север на восстание против императора, один из священников Милх, мнущий себя пророком изрёк некую чушь. Пророчество, в котором говорилось что эту войну разыграют и закончат трое блистательных юношей. Принц Тайхос наследник Секхема, сын императора Эриах, и Турадин сын Аххата, наместника одной из самых могущественных провинций империи, Сирима. Сейчас это пророчество работало слабо, потому что двое из этой троицы были мертвы, но пафосное название и красивая легенда не сходили с губ, простонародья и придворных.
   Эта поезда в Аввелон, в столицу, тяготила Тайхоса, он буквально физически ощущал тяжесть бремени, которое ложиться на него. Принц посмотрел на небо, которое будто бы мутило, у него сложилось впечатление, что ещё немного, и оно лопнет.
   Его кто-то неожиданно и ласково взял под руку, на этот раз он не вздрогнул, к его плечу нежно прислонилась Физа, его младшая сестре. Улыбаясь, он погладил её по волосам, они уже были взрослыми, но привычки детства, часто переживают и самих людей. Он поцеловал её в щёку, ощущая губами привкус соли и пудры, она очень много плакала за отцом.
   - Я видела ты разговаривал с мамой. - Очень осторожно начала принцесса.
   Она прекрасно знала о натянутых отношениях брата и матери, постоянные тонкие уколы, завуалированные нападки, а иногда и неприкрытое призрение, вот что получал сын от матери. И Физа знала, за что Ниссана так относилась к сыну, ведь тот всеми силами хотел быть похожим на человека которого она презирала и была вынуждена называть мужем.
   - О, Физа, каждую беседу матушка воспринимает как битву. А я так устал от них. - И Тайхос посмотрел в ту сторону, куда ушла мать.
   Царица стояла сама, но не потому что никто не мог уделить ей внимания, а потому что даже на расстоянии пяти шагов можно было почувствовать в каком она была мрачном расположении духа. То, что она не хотела никого видеть подтверждали ещё, и гигантский евнух-телохранитель у которого не было имён, он стоял сразу за ней, держа за спиной кулаки похожие на куски скалы. Евнух был верен как пёс, отец говорил, что он прибыл вместе с ней в Реам, когда она ещё была молода и прибыла как невеста из провинции Тулил, находящейся в провинции Агзарима.
   - С каждым новым днём, она всё больше хочет моей смерти.
   - Брат, как ты можешь так говорить? Матушка любит тебя, - Физа смутившись абсурдности собственных слов на миг затихла. - Просто она тяжело переносит потерю отца, вот и всё.
   В это также трудно было поверить, как и в предыдущее заявление Физы, она просто ещё крепче сжала его плечо. Тайхос посмотрел на сестру, ему стало её жаль, она с детства была свидетелем семейных баталий. Баталий высокородной семьи. С напряженными и молчаливыми пирам, до холода в костях вежливыми приемами, невысказанным, но читаемым по глазам претензиями. Она варилась в этом с пелёнок, это закаляло её, и Тайхос не мог понять, как она выросла просто любящей сестрой, совсем не похожая на ту которую пыталась вырастить из неё мать. Крепкую, расчетливую, жестокую и ставящую долг выше своих интересов хищницу. Принц понимал, что такой она и должна быть на самом деле, и это плохо, что она мягкая и покладистая, но он не мог не радоваться этому как брат.
   - Нелисс Синерат, - тихо протянула Физа, окидывая взглядом раскинувшиеся перед ними холмы. - Это место так лицемерно. Безнадёжно.
   Тайхосу захотелось по-доброму рассмеяться, впервые за последнее время, но он сдержал себя. Со скаврийского "Нелисс Синерат" переводилось как Древняя Могила. Скаврийский был самым распространённым из мертвых языком во всём Салемхоре. На нём были написаны пять из семи пророческих посланий церкви Милх, множество трудов по медицине, философии и истории. Но Физа не изучала языки, и знать его не могла, скорей всего она нахваталась этих названий на древнем наречии от летописца, которого отец давным-давно пригласил из Агзарима, и которого Физа любила как дядю. В детстве она вечно за ним таскалась, крепко держа за край шерстяной туники. Тайхоса всегда смешили ребяческие попытки сестры сойти за взрослую, и щеголянье фразами на неизвестном языке были её излюбленным приёмом.
   - Почему ты так считаешь сестра? - Пытаясь проследить за взглядом принцессы, спросил Тайхос.
   - Эти места так прекрасны несведущему глазу, - Физа вдохнула свежий воздух, а потом с горькой улыбкой добавила. - А на самом деле под всей этой зеленью, высокими холмами, горы костей и тлена.
   Тайхос посмотрел на плавные изгибы недалёкого горизонта, на пологие холмы, укрытые весенней травой, редкой и маленькой как первая борода у юноши. Молодой принц знал, что здесь погребён не один десяток королей, холмы изрыты ходами и коридорами, огромными залами с колоннадами, целыми дворцами для загробной жизни. Ещё древняя Скаврия хоронила здесь своих венценосцев. Это место почитают люди, звери и даже Боги, его чтит само время, и кто бы ни правил этой землёй, скаврийцы основавшие это кладбище, секхемцы пришедшие после, или люди империи, никто не смел осквернить его. Вскоре отец присоединиться ко всем давно усопшим здесь.
  - Брат, тогда под стенами Пафамикон, когда отец был ранен, говорят ты вынес его на руках, а он в это время горел. Это правда? - Вопрос, заданный Физой был неожиданным и острым.
   Тайхос вздохнул и посмотрел вниз на тело царя, храмовники почти закончили свои обряды, и их движения теперь походили на движения гиен возле добычи. Сейчас отец получит свои последние подношения от своих высокородных слуг, уготованные ему для загробной жизни. Он посмотрел, как бывшие вассалы отца, вереницей спускаясь с помоста, огибают холм и подходят к нему с подарками в руках. У них слёзы на глазах, но губы выдают холод, безразличие и даже радость, они лобзают руку падшему царю и ставят у подножия ложа золотые вазы и резные серебряные украшения, но не успевая подняться с колен, они сбрасывают маски скорби, как будто не знали умершего.
   - Когда отца облили смолой, я кричал так словно это я горел. Никакого геройства, я пускал сопли и слюни как дитя. Я даже не видел, как отца отнесли от стен. Все эти слухи зачем-то распускают люди, всё началось с солдат, их подхватывают вельможи. Мне сказали, это для того чтобы подкрепить образ одного из Янтарной Троицы. Тогда меня это так разозлило, что я приказал высечь тех кто говорил об этом открыто, - совершенно без сожаления к себе проговорил Тайхос. - Я кричал так, словно это я горел.
   Он повернулся к сестре и, взяв её за плечи посмотрел в глаза:
   - Я видел, как умирал отец но сделать ничего не мог Физа, Боги отвернулись от нас тогда, и весь мир ополчился.
   - Ты не виноват Тайхос, - Физа оттолкнула руки брата и вжалась в его грудь. - Ты не виноват.
   Принц Секхема не знал почему сестра только сейчас спросила про эти слухи, возможно она боялась сделать ему больно, нажимая на ещё не зажившие раны. Он посмотрел на мать которая стояла недалеко, увидел как она отворачивается не жилая встретиться с ним взглядом, её коробило от того что Физа любила его, вместо того чтобы нажимать на незажившие раны.
   - Я еду в Аввелон, сестра.
   Она отстранилась от него и посмотрела в лицо:
   - Именно это так расстроило матушку?
   - Да.
   Тайхос погладил её по щеке и с улыбкой провёл по волосам. Чувствуя мягкие ухоженные локоны и золотые заколки, вплетённые в причёску.
   - Она не видит в Наместнике, союзника для Секхема. Она призирала дружбу отца и Леовинда, теперь призирает мои стремления быть в числе Малой Империи. - Тайхос вздохнул.
   - Но мама находиться в родстве с Леовиндом.
   Тайхос горько улыбнулся.
   - Политика, сестра, это игры в которой нет правил, в ней не признаются дружба, родство, любовь. А матушка в этих играх прекрасна.
   - Что же произошло, что наместник Леовинд собирает столь срочный совет?
   Тайхос задумался, ушёл в себя словно под воду. Переваривая много полученных сведений:
   - Я не могу сказать точно, но отцовские шпионы сообщают, что нарастает мощь союза Килда и Нисшона. Царь Аххат после смерти Турадина не ослабил властолюбивую хватку и накапливает войска. Цари городов государств с побережья Внутренних Морей также пришли в движения расставляя фигуры на политической доске. Это не может не угрожать Малой Империи и её наследнице. Я буду молить Богов, что бы всё это оказалось лишь игрой мускул. Физа, ты понимаешь, что всё это значит? Боги, война только закончилась, и уже грозиться вспыхнуть вновь.
   - Неужели войнам не будет конца? Неужели люди не насытились кровью?
   Тайхос посмотрел в сторону пытаясь скрыть страхи молодого наследника. Ему показалось, что он слышит тяжелое дыхание сестры и стук её маленького сердца.
   - Я с тяжестью в душе оставляю Реам, Физа. Мать права я наследник, но ещё не вошедший на престол. В моё отсутствие именно она будет править от моего имени, боюсь это сулит мне беду.
   На мгновение залегла тишина, холодная и навязчивая, как в один из тех моментов, когда нет слов и все чувства иссякают. Когда эмоции достигают предела и просто не остается сил и желания продолжать разговор.
   - Тайхос, мать не посмеет забрать трон. - Словно воплощая их общие страхи и опасений, с болью проговорила Физа.
   Тайхос готовился к этому, приложил все силы, но всё равно был застигнут врасплох, он бессильно открыл рот:
   - Дорогая сестра, я даже не думал об этом, - он соврал неловко и даже нехотя. - Я не сомневаюсь в нашей семье, ни в ком из нас.
   - Конечно, конечно. Прости мою глупость любимый брат. - Физа натянуто улыбнулась, заполняя образовавшуюся брешь.
   Это была последняя точка их разговора, больше они не смогли произнести и слова. Нечто потайное было выведено на свет и это сдвинуло гармонию между ними, ясно было что пройдёт время и всё станет на свои места, но не сейчас.
   Похороны длились до заката, Тайхос единственный, если не считать двух стражей кто остался стоять на помосте до самого конца, даже когда мать со своим евнухам, и сестра спустились вниз, прощаться с отцом в последний раз, он стоял там, где и стоял. Он видел их всех располагающихся внизу, они разошлись полукругом между литых фигур Богов, заходящее солнце окрасило их с одной стороны бронзой, а с другой сделало бледными словно трупы. Тайхосу казалось, что в вечерней тишине он окромя монотонных молитв слышит легкий свист, подобный тому который ему насвистывал отец. Он сплетался с ветром и крутился вокруг него словно безногий гад, так и норовя укусить его в шею. Сам не зная почему, он поддался этому шепоту и легонько ели слышно дополнил тонкий звук своим свистом, то что получилось ему понравилось:
   - Я слышу тебя отец, покойся с миром.
   Тело Валура Каридоса занесли в гробницу вместе с множеством драгоценных подарков, под целый хор стонов доносящийся со стороны стоящих рабов. Может им за это пообещали прибавку к еде, или ещё один выходной, но плакали они усердно. Вся знать собравшаяся перед входом в усыпальницу, молилась и рыдала. Тот, кто возвысил земное царство Секхем и красу его, город Реам, сегодня отправился в иные земли, говорить с Богами и пить чудное вино, и наслаждаться славным пением. Огромные каменные двери, окованные бронзой закрыли, церковники наложили печати и прокляли их, что бы никто не мог побеспокоить усопшего.
   *********
   Узкий корабль Тайхоса плыл по реке Жарош, гонимый вёслами пятидесяти рабов. Вокруг господствовала глубокая ночь, которая накрыла тишиной и молочным туманом, бурые воды реки. Извилистая и полноводная, она текла от столицы Секхема, Реама, касалась Древней Усыпальницы и вилась дальше в глубь материка. Куда собственно и направлялся Тайхос, унося тяжесть в сердце и боль в голове. Принц стоял на носу корабля, укреплённом железом чтобы вспаривать брюха вражеским триремам. Рядом стоял Тибий, самый старый и самый преданный генерал отца, верный своему слову как солнце верно земле. Он любил Тайхоса, как внука, простой и до глупости искренней неподкупной любовью, которая возможна только у стариков.
   - Мать не хотела, чтобы я покидал Реам. - Проговорил Тайхос, не зная ответит ли Тибий.
   - Возможно так и было бы лучше, - генерал был осторожен, он привык к крепкому слову и жёсткому взгляду Валура и ожидал этого и от его сына. - Мой господин, вокруг ходят самые разные слухи, в народе беспокойства, не далеко до бунтов, и рабы тоже волнуются. Война закончилась и возможно нужно подумать о доме. У вас ...
   - Война ещё не кончилась, и ещё не началась. - Выпалил Тайхос.
   Тезомах Рухорсай или Золотая Рука Севера, воспламенивший всю империю, до сих пор не был наказан. Север не был разбит или сломлен, они ещё не капитулировали. В глубине души Тайхос понимал что это просто нелепая жажда мести всем и сразу. Но кто-то должен ответить за все его беды, и остался только Тезомах.
   - До тех пор, пока Северяне не будут разгромлены и не разбегутся по своим норам, Малая Империя будет жить, а я буду верен слову, которое дал отец. Секхем присягнул перед троном императора и не нарушит клятв. Насчёт твоих опасений Тибий - Тайхос прикрыл глаза, раздумывая говорить или нет - единственный кого я боюсь в Реаме, это моя мать!
   - Простите мою дерзость господин, я не должен был вмешиваться это не моё дело. - Тибий, поклонился и притих, подобные речи о царице, как и для любого подвластного сулили старику мало хорошего.
   - Ничего генерал, такие слова мне и нужны, чтобы я знал куда двигаюсь, - Он повернулся к Тибию и положил руку ему на плечо. - Я рад что ты отправился со мной, это очень много значит.
   Старик улыбнулся:
   - Навеки с вами мой господин.
   Тайхос поёжился, ему стало холодно не смотря на шкуру медведя накинутую на плечи. Он посмотрел на громадный силуэт города, усеянный огоньками, как дерево светлячками. Когда Реам покидал его хозяин, на одной из сигнальных башен зажигался костёр в который бросали особый порошок от которого в небо вилось ярко красное пламя, когда царь возвращался огонь делали белым. Когда они с отцом, отправлялись на войну по зову императора, Валур приказала поджечь два таких красных костра. Сейчас башня была тёмной, чудовищно высокой и грозившей рухнуть. Он подумал о том будет ли гореть костёр когда он будет возвращаться и вернётся ли он вообще. В глазах защипало, он отвернулся чтобы генерал не увидел выступивши слёз. Как он любил свою землю, своего отца и мать. И почти ничего у него не осталось, а что осталось грозило ускользнуть сквозь пальцы.
   Его ждал Аввелон, столица Империи. Бывшей Империи. Его ждал обет, данный отцу, перед смертью. Его ждала его судьба.
  
  Глава 5
  
   Аллан не видел Азарею каких-то два года. Ничтожно малый отрезок времени, даже не смотря на то, что за эти два года успела разрушиться самая свирепая и воинственная Империя людей, простоявшая почти тысячу лет. Аллан всегда был тем, кто не верил, что люди меняться, он знал, что единственное на что способен человек это всю жизнь лишь пытаться измениться. Хотя он не исключал, что нечто всё-таки можно изменить, и чем глупее человек, тем глубже и тем слепее будут его надежды и вера. Но за последние четыре дня он будто узнал её заново. Раньше она не была болтливой, но за последние четыре дня у неё словно появился новый дар. Слова лились из неё потоком, она без умолку говорила на самые разные темы.
   Аллан не понимал, почему её волнуют скачки цен на рис и овчину, и то, что в Самматае возрос спрос на Сиримский обожжённый кирпич и известняк, и то что напиток из забродивших груш, навай, сейчас очень популярен среди падишахам Нисшона. Причём Азарея сама никогда его никогда не пила. Она вела много разговоров о войне которую сама не видела и не знала, и о павшей Империи которая для неё ничего не значила, и проявлялась лишь в хозяине который владел ею. Она говорили так много и с такой страстью, будто от этого завесила её жизнь. Но темы которые она выбирала, были настолько бессмысленными и не связанными между собой, что её можно было посчитать за ребёнка, который просто хочет показаться своим в компании взрослых.
   Аллан посчитал настоящим чудом, им удалось раздобыть для неё осла, иначе весь этот несдерживаемый поток ему бы пришлось слышать прямо из-за спины. Но позже, он подумал, что может её болтовня нечто большее чем просто слова выброшенные на ветер. Что если так она пытается замаскировать нечто, что не хочет показывать? Некую часть её самой, которую повзрослев она потеряла, но которая нравилась ей и Аллану. Но даже если это и так, он не видел причин говорить об этом Азарее.
   Трое путников только сегодня утром миновали Северные земли, они двигались вдоль реки Эрум, которая обрезала земли северян на западе. Эрум вытекала из могучей трёх рукой Ут, она была широкой и очень глубокой, поэтому для переправы нужно было найти безопасные броды, что сулило собой много потраченного времени. Её левый берег густо порос ольховыми борами, которые чередовались с голыми полянами, захваченными высокой травой и напоминающими плешивую голову старика. Деревья не успев одеться в листву после зимнего небытия, были похожи на перекинутых на спину мёртвых и засохших жуков. Они тянулись скрюченными ветками в небо, и во всех стороны разом. Они приветствовали как приятелей птиц, щебечущих на сучках и заунывно шумели на путников, которые мешали им наслаждаться отсутствием людей в своей долгой жизни. Порой бор перерастал в сосновый лес и им почти целый день приходилось блуждать по нехоженым тропам, подминая мягкую почву, умащенную сгнившими за зиму листьями и опавшими иголками, меж этих старых стражей, господствовала тишина и пахло смолой.
   Ведя их вперёд Аллан старался не отходить от реки, но Тиллос часто углублялся в гущу леса для разведки или поиска пищи. Аллан не раз замечал, что он в любом месте чувствует себя как дома. Для Тиллоса новое месте не имело в себе тайн, для него оно было лабиринтом, коридоры которого он и построил, и ему всего лишь надо вспомнить план. От реки постоянно тянуло прохладой и сыростью, пару раз им попадались заводи с затхлой и зеленеющей водой, покрытой венками кувшинок и коврами ряски, а один раз в таком месте они нашли труп, распухший и белый, его прибило к берегу, и он мирно качался подобно большой рыбе всплывшей вверх животом.
   - Может это разбойник? - Очень неуверенно промямлила Азарея, пытаясь удержать в себе содержимое желудка.
   Она не привыкла видеть мёртвых людей, хотя видеть их должна была часто, так Аллан подумал про себя, а вслух добавил:
   - Или беглый раб, который не дошёл к номам. Война застаёт людей в самых разных местах.
   Вообще они находили много трупов, настолько много что пора было уже привыкнуть к ним. По мертвым телам на которые они натыкались можно было проложить маршрут которым бежали люди. Бежали от войны, а она как зверь с десятью головами и железными когтями настигала их даже здесь, на краю мира. Люди плавали в реках или валялись в траве, присыпанные землёй или повешенные на дереве, полусгнившее или "свежие". Некоторые абсолютно голые, другие в лохмотьях, но всегда было видно что трупы обыскивали, более везучие и ещё живые трупы. Тела, утыканные стрелами, с перерезанными горлами, выпущенными кишками, разбитыми головами и разрубленными грудными клетками. Тот, кто мог любоваться или наслаждаться смертью нашёл бы этот клочок земли настоящим раем.
   Скорбеть по потерянной жизни, равносильно что забыть о своей собственной, это было простейшее правило тех кто выбрал узкую дорожку которая приводит к проблемам решающимися только острым клинком.
   Этим же вечером Тиллос заявил, что первая весна в этом году кончилась, как оно это определил осталось загадкой, но Аллан не помнил когда на его веку она была такой короткой. Конец первой весны означал что на побережье Сонного Океана и западных районах Нисшона во власть вступали жестокие знои, превращающие землю, не скрытую тенью в раскалённую сковородку. Центральные же земли, примут удар проливных дождей и набухнут от влаги как труп, который они отыскали. Позже, греясь у пламени костра, не думая о чём-то конкретном, Аллан случайно обратил внимание на спящее лицо Азареи и буквально прикипел к нему. Оно было глуповатым и невинным как у ребёнка, в один момент мирное и честное, в другой несло на себе условие простой загадки, ответ которой крутиться на языке, но никак не приходил на ум.
   - Сон снимает с людей маски, которые они одевают днём, не правда ли? - Тихо проговорил Тиллос, он сидел на сырой земле, подобрав под себя ноги.
   Перед ним были разложены его бессменные свитки и ониксовые фигуры, блестящие точками под лучами огня. Рядом, возле левой руки лежал продолговатый свёрток, перетянутый ремнями.
   - Именно поэтому я не сплю, - С горьким смешком бросил Аллан. - Что бы никто не увидел моего обнажённого лица и не возненавидел род человеческий.
   Тиллос даже не оторвал глаз от свитков, мягко пальцами свернул один и развернул другой.
   - Нет, ты не спишь ведь постоянно бежишь, - пальцы ваалентонца мелькали переставляя ониксовые фигурки на края листов. - Люди на юге одевают маски в двух случаях. Первый, чтобы спрятать лицо, второй, потому что у них его вообще нет.
   Аллан, взглянул на своего спутника, невинная зависть или что-то подобное этому развернулось у него внутри. Тиллос был безмятежен, спокоен как нежная песня, если у него было тёмное прошлое или он нёс некий груз, то это никак ему не мешало. Его внутренние демоны не просто были побеждены, их приручили и сделали рабами.
   Он снова посмотрел на спящую женщину, мягкую, робкую, слабую. Когда-то он снял с неё кандалы, но позже не раз сомневался, правильно ли поступил. Она родилась в неволе, была воспитана в неволе, она знала, что ей делать и когда, лишь потому, что кто-то указывал ей время и место. Когда она обрела свободу, то просто не знала, как с ней поступать, просто не умела ею пользоваться, до конца не смогла понять её цену и поэтому слишком сильно боялась её потерять. Аллан был для неё опорой, умным братом, строгим и временами злым отцом и в какой-то безумной части души любимым. Он её светящаяся точка на горизонте, глоток ледяного утреннего воздуха после удушающей жаркой ночи. И понятно, что когда он внезапно исчез, это было для неё сродни удару в живот, толчок выбивающий землю из-под ног. И она убежала, единственное что она умела делать лучше всех. Аллан оставил её в Самматае, но она не захотела находиться там из мести, только как всегда до конца не разобравшись в себе, она не знала кому мстит. Она бежала за ним, мельком услышав, что он идёт на Север, ушла с рабами, предавшими хозяев и осталась в месте которое было хуже чем-то которое она бросила.
   Аллан долго об этом думал, дольше чем медитировал и засыпал Тиллос, дольше чем Азарея мирно храпела и пускала слюни лежа на одном боку. Перед самим рассветом он пошёл на берег, снял одежду, и полностью окунулся в холодную как сама ночь воду. Тёмные потоки смыли дорожную пыль с лица, груди и живота, содрали остатки липких мыслей с головы. Почти каждая ночь была для него особым испытанием, не имея возможности уснуть, он каждый раз пытался найти черту, которая бы отделила день от ночи. Аллан набрал полную грудь воздуха и погрузился под воду, когда он вынырнул, занимался рассвет. Он посмотрел на вздымающийся бок солнца, глаза цвета расплавленной меди, встретили первые лучи дня. Вчерашний день утонул в тяжелой воде.
   Аллан не считал дни которые им потребовались что бы найти безопасную переправу и перебраться через агатовые воды Эрум, а затем пройти по всей её длине уже на другом берегу. Но дни сменяли друг друга быстро как падающая звезда, оставаясь в памяти тонкими струйками дыма, угасающего ночного костра. Но рано или поздно даже Эрум истончается и худеет, становиться слабой, вьющийся лентой, посеченной десятками и сотнями неназваных никем речушек и ручьев. Дельта Эрума была заболоченной и илистой, поросшая необъятными плантациями осоки и камыша.
   Троица круто повернула на запад относительно течения реки и почти через неделю выбрались из болотистых топей. Дальше их ждали Края Санатфоса, ровное как линия горизонта каменистое плато. Во время седой древности это были земли нечеловеческой расы Лозвошаюд. Они воевали с людьми и в конечном итоге, благодаря колдунам были изгнаны отсюда первыми человеческими государствами. Правда земля эта оказалась никому не нужной, и она пустовала до тех пор, пока после её не заселили загадочные племена шеламитов. Люди умеющие говорить с духами и могущие приручать ветер, тут они попытались обосноваться, строили жилища из дерева и шкур, гадали на костях и пепле от сожжённых животных. Здесь и до сих пор здесь можно было увидеть оставленные ими странные следы, их причудливой архитекрутры. Позже спасаясь от свирепых кочевников Гевров, которые сожгли две из трёх сильнейших цивилизаций мира, они мигрировали на полуостров Хаорс и оставили край на века пустым и бездушным. Со времён основания Империи Сарвисаев это плато в народе называли Краем Несуществующих Троп. Но Аллан прекрасно понимал, что если название этого края таким и останется, то суть с приходом войны измениться. Бегущие в страхе люди будут идти самыми опасными местами, находя самые "нехоженые" тропами.
   Каждый раз когда Аллан путешествовал по этим пустошам, он замечал как сильно ненавидит эту землю. Прошлое, которое Аллан пытался забыть, оставившее на нём рваные отпечатке и рубцы, ощущение что за тобой следят, видят тебя везде и следуют за тобой даже в страну твоих собственных снов. Всё это здесь возвращалось к нему, Аллан тщательно топил это всё в себе, прятал глаза в тени капюшона, Азарее не стоит этого видеть. Края Сантафоса одинаково была открыта для солнца и ветра, воздух был приторным и душным, ровная как стол скалистая почва, порезанная трещинами и мелкими ущельями играла с воображением в самые странные игры. Здесь можно было услышать крики и стоны, весёлые песни и боевые кличи, вопли страдающей расы, понимающей что её время пришло.
   Азаря крутила головой пытаясь увидеть источник этих звуков, но не ничего не находя поворачивалась к Аллану. Но задать вопрос так ни разу и не решалась, он так и застывал на полуоткрытых губах. Она видела только его спину, качающеюся в так движения его лошади, и натянутый на затылок капюшон. Азарея посмотрела на чёрную точку похожую на чернильную кляксу, маячившую на краю видимости. С самого первого дня их путешествия по Краям Санатфоса Тиллос начал уезжать далеко вперёд и возвращался только к вечеру. Ничего не говоря и ничего не выражая, он умел быть как губка, впитывая в себя сотни мыслей и слов, при этом никак не менялся сам. У него была каменная душа или вообще её не было, когда Азарея думала об этом она утешала себя лишь тем что его знает Аллан, а значит ей не стоит бояться.
   Азарея всегда ехала немного сзади, её мул был выносливым, но у него не было таких высоких ног как у лошади, но всё же иногда она умудрялась догонять Аллан. Обычно это заканчивалось несколькими глупыми и наивными вопросами, улыбками или обиженными гримасами, вытекающими из ответов Аллана. Но раз она спросила:
   - Что там на западе? Почему Тиллос так часто смотрит туда?
   Как она заметила это в ваалентонце он не понял, но он легко привстал в стременах и посмотрел на запад, туда где горизонт стягивал край неба и земли в одну линию. Где почва бугрилась острыми горами которые не имели названия в Империи. Словно исполинская стена этот хребет отделял от всего материка неизведанный и покрытый туманом Ваалентон. Страна откуда пришёл Тиллоса, единственный за всё время выходец из тех краёв, именно из-за него Аллан только мог догадываться что там живёт за народ. Нация оживших легенд, детей со взглядами генералов и взрослых с душами как у богов. Руководствуясь странными принципами, один человек - это весь народ, народ - это один человек. Ваалентон свято охранял свои границы и многогранные знания, опередившие всё человечество на несколько поколений, их секреты были самым желанным трофеем для императором Сарвисаев, но они были и причиной их погибели. Только два раза Империя посылала туда свои армии и два раза никто не вернулся, по крайней мере в своём рассудке. Место где нельзя делать неверных шагов и принимать неправильных решений. Даже самые западные города Империи Сарвисав Титолаф, Усумнон и Самматай, ничего не знали о Ваалентоне и не посылали туда караванов.
   - Края Санатфоса это граница, она отделяет Империю, от Ваалентона. Там лежит его земля, там живёт народ Тиллоса. - Тихо ответил Аллан, и его слова унёс ветер.
   Не дожидаясь пока Азарея спросит что-то ещё он двинулся дальше, между вечно коричневых, кустарников и колючек, обильно покрытых пылью как слоем пыльцы. Тем не менее он знал что когда она догонит его, всё равно о чем-то спросит.
   - Тиллос никогда не рассказывал о тех землях, откуда он пришёл, верно? - Азарея всё же нагнала его, она тяжело дышала, будто это она несла осла, а не наоборот. - Мне кажется он страдает, просто не умеет признаваться в этом. Я думаю, он не может вернуться, боится признаться себе, что хочет, но не может. Он больше упёртый чем странный и сильный, а уж он сильнейший из всех, кого я видела. Уж я то знаю о чём говорю.
   Аллан посмотрел на неё с высока, но лишь потому что был на лошади. Что-то было в её ответе, особая мыль таящаяся всего лишь в одном слове.
  
   Вечерний костёр был разведен внутри гвассы, это был как раз один из архитектурных отпечатков шеламитов. Это было место куда приходили их шаманы и духовные вожди, чтобы говорить с духами и спрашивать ответов как им поступать. Гвасса представляла собой выдолбленные в каменной земле углубления идеально круглой формы, они кольцами разного диаметра, опускались вниз. Самый верхний имел наибольший диаметр, каждый следующий был меньше и на пол метра уходил в каменистую почву. В их гвассе, таких колец было десять, она была похожа на маленький амфитеатр. Костер, разведенный Тиллосом был как всегда подобен живому послушному существу, мерно подбрасывая вверх искры и обдавая лица теплом.
   Азарея медленно и осторожно сняла маленький котелок с огня, поставила его на камень. Сегодня она вызвалась готовить ужин, Тиллос уступил ей скорей всего он не приветствовал это, но противиться не стал, и не сказал ни слова. Аллан улыбался наблюдая, как она брезгливо и по-ребячески кропотливо, свежевала недавно пойманного Тиллосом зайца. Смеялся видя как она пыталась выдурить у ваалентонца экзотических приправ, которые он с невероятным трудом добыл на востоке во время их недавнего путешествия.
   Когда жидкое варево было готово Аллан вспомнил, что Азарея довольно скверно готовила и так же относилась к критике по этому поводу. Но он принял глиняную миску не смотря на то что он никогда не ел, и несмотря на то что девушка это знала. Аллан понюхал похлёбку, пахло хуже чем еда Тиллоса но намного лучше чем её первые опыты с овощами и рисом. Тиллос поднял миску над головой, его обычный знак благодарности. Когда Аллан закончил с едой, то отметил про себя что был бы рад этой похлёбке если бы она была ему нужна, и он жалел что это не так. Он поблагодарил её и поднялся, чтобы уйти, он уже закинул ногу чтобы подняться на первую "ступеньку" гвассы, как Азарея окликнула его:
   - Аллан, твой чай.
   Когда он смотрел на дымящееся жидкость в грубой чашке в её руках, ему показалось что она всё-таки повзрослела, выросла ростом или постарела на лице, а может просто научилась заботиться. Он вернулся и взял горячую чашу из её рук, она тут же отвернулась. Девушка взяла полено и хотела бросить его в костёр, Тиллоса жестом остановил её и аккуратно указал на другую корягу, она улыбнулась и сделала так как советовал ваалентонец, он знал место каждой "коряге". Ей это начинало нравиться.
   - Спасибо Азарея.
   Когда девушка удивлённо обернулась, он уже сидел на верху, на самом высоком кругу и не мог увидеть её по-детски взволнованное выражение лица.
  
   Было уже довольно поздно, Аллан продолжал всматриваться в темноту вокруг, слушать
  голоса ночи и вой волков, которые являлись к ними уже последние две ночи. Он слышал, что там внизу Азарея говорит с Тиллосом. Она пытается расспрашивать его о землях откуда он пришел и почему. Её вопросы как всегда были прямыми и откровенными, но Тиллос был не тем, кого можно выбить из равновесия ударом в лоб. Из него не вытянуть секреты как бы "случайно", его нельзя было повернуть в нужное тебе русло. Но всё же иногда он отвечал вызывая вздохи, смех или даже страх в голосе девушки.
   Вдруг что-то насторожило Аллана, он резко поднялся для того чтобы убедиться, что он верно всё расслышал. Он обернулся чтобы позвать Тиллоса но тот уже стоял возле него, со своим длинными узким свёртком в руку. Азарея медленно, на четвереньках будто ребёнок, взбиралась к ним.
   - Что там? - Спросила Азарея отряхивая пыль с ладоней.
   Закрыв глаза Аллан медленно покачал головой:
   - Мужчина и женщина.
   - Путешественники, может бывшие рабы? Идут туда откуда мы бежим? - Азарея никак не могла отдышаться.
   - Неважно куда они шли, но их путь уже закончился.
   - Что ты имеешь введу?
   - Там идёт сражение. Возвращаемся вниз, - Аллан посмотрел на неё, понимая что его сейчас ждёт.
   Она непонимающе улыбаясь перевела взгляд на Тиллоса:
   - Это шутка, так ведь?
   - Там ещё есть ребёнок, грудной. - Секундой позже добавил Тиллос, смотря сквозь сумерки.
   - Вы ведь их спасёте? - Она начала понимать, что происходит. - Святой Афамас, Аллан я прошу тебя, там же ребёнок.
   Аллан обещал себе, что начнёт новую жизнь, что перестанет приносить сам себе проблемы, что больше не будет вмешивать в чужие судьбы, даже если его об этом будут умолять. Новая жизнь и новый девиз "меньше крови", но он быстро понял, что это не значит меньше убивать. И к тому же Аллан не мог до конца понять, начал ли он исполнять своё обещание.
   - Тиллос потуши пламя, Азарея быстро вниз нам нельзя чтобы они наткнулись на нас.
   - Аллан, там ребёнок.
   - Мы не знаем сколько там людей. Это может создать нам нежелательные проблемы.
   - Аллан, там ребёнок.
   - Мы не знаем кто они, и причину почему они преследуют тех людей.
   - Аллан, но там ведь ребёнок.
   - Мы не можем ничем помочь.
   - ТАМ РЕБЁНОК.
   Её вопль ударил его словно кнутом, он застыл даже не зная почему, казалось даже поднять руку будет стоить невероятных усилий.
   - Я умоляю тебя, Аллан, ради Богов, ради того кем ты был, спаси их. Спаси дитя, ты ведь можешь. - Она опустилась перед ним на колени.
   Как и раньше она была готова, молить за свои убеждения, унижаться и выпрашивать. Каждый орудует тем, чем наградили его Боги. Азарея билась с его упрямством с помощью своей слабости.
   Аллан не знал, что всё-таки заставило его нарушить все данные себе обещания, что вынудило сорваться с места Тиллоса, какие силы толкнули Аллан ему вдогонку. Он не считал себя плохим, сейчас он считал себя просто убийцей, но он слишком долго был хорошим человеком, чтобы понять, что нет никакого разделения на хороший или плохой. Ещё одна иллюзия рода людского. Он понимал, что с жертвами вероятней всего будет покончено раньше, чем они до них доберутся.
   Они мчались быстрей чем даже мог надеяться самый быстрый бегун. В кромешной тьме Аллан отчётливо видел спину Тилосса, сегодня была прекрасная ночь, он видел сквозь тьму как сквозь зеркальный ручей. Вёл Тиллос, он ориентировался, то ли по звукам, то ли по звёздам, а может своим особым чутьём. Но скоро сквозь тьму прорезались точки света, разросшиеся в огни факелов. Они были бесшумны, и подошли в плотную даже не подняв пыли, остановившись за границей колеблемого пламенем света. Это были охотники за головами, их легко определить по характерным для их касты длинным прядям волос, выкрашенных в красный цвет и заплетённых в косы. Их было четверо, хорошо вооружены, вдали стояли похрапывая лошади. На земле лежал мужчина, из-под него растекалась лужа крови, тёмное как виноградное вино, недалеко валялся его клинок с всё ещё сжимающей его кистью. Рядом с мужчиной сидела женщина, она монотонно раскачивалась баюкая ребёнка, её лицо, волосы и грудь были залиты кровью, ребёнок неистово вопил.
   - Хватит этой беготни, видишь к чему это всё привело? Пришлось подрезать твоего мужика, настоящий герой, кинулся защищать тебя как тигр. Если тебя это утешит, то он скорей всего и правда любил тебя. Обычно в подобной ситуации, каждый пытается спасти только свою шкуру, а он принялся строить из себя воина.
   Это говорил старик, стоящий к женщине ближе всего, в его словах не было насмешки:
   - Нам велели вернуть тебя живой или мёртвой, твой хозяин очень разозлился на тебя. Мы ведь хотели вас пощадить, мы с парнями, не убиваем ради удовольствия, мы же не звери. Главное ребёнок чтобы был цел. Ты ведь его украла, вот пришло время его вернуть.
   Старик со следами десятка битвы на суровом лице ступил к женщине, та попыталась податься назад, но из-за ран оказалась слишком слабой и просто рухнула на спину.
   - Хватит. - Тихо прошептал Тиллос, прямо возле уха Аллана.
   Но он и сам это знал, бесшумно он вытащил клинок из кожаных нож висящий за спиной и вышел на свет. Два шага, два вздоха, и он возле первого охотника. Тот в последний момент обернулся, почувствовав чьё-то присутствие, но всё это было неважно. Сначала в сторону отлетела его рука держащая факел, а в следующий миг туда же покатилась и его голова, с красивыми глазами и удивлённо изогнутыми губами. Тиллос лёгкий на ногах как ветер, оказался между двумя другими охотниками, держащими последние факелы. Без проблем его кинжал вошёл в шею стоящему справа, робота была точной и как всегда сопровождалась противнейшим звуком. Молниеносно и с лёгкостью Тиллос выдернул клинок и крутнув его между пальцев воткнул под челюсть, стоящему слева. Они даже не успели понять, что их стоящих друг от друга на расстояние вытянутой руки зарезали.
   Факелы упали на землю, разбились снопами ярких искры, искажая ночь пляской тёмных и ярких бликов.
   - Кто вы? - Выкрикнул старый охотник.
   Он успел развернуться на встречу Аллану, вскинул испачканный в крови меч, и в полутьме отразить первый удар. Но второй был через чур незаметным и быстрым, он пришёлся в низ живота, третий настиг руку, четвёртый рассёк внутреннею часть бедра. Всё это было так быстро,что старик почувствовал боль лишь тогда, когда понял, что упал на колени и пятый удар проткнул его грудь насквозь.
   - Я такой же охотник, как и ты, только в прошлом. Так что ты счастливей меня. - Прошептал наклонившись к нему Аллан.
   Тиллос присел возле женщины и плачущего у неё на груди ребёнка. Она судорожно глотала воздух, словно захлёбывалась, у неё был глубокий порез на шее. Тиллоса закрыл кровь ладонью, другой рукой надавил ей где-то за ухом, потом нажал на несколько точек ниже кадыка, и наконец уложив ладонь на грудь вытолкнул из лёгких кровь. Дыхание женщины замедлилось, и стало размеренным:
   - Если хочешь жить, я могу спасти тебя, могу вылечить.
   Она заплакала, слезы лились по щекам смывая кровь, но она очень слабо отрицательно мотнула головой:
   - Моё дитя, пусть Карумас возьмёт мою жизнь вместо него.
   И Тиллос убрал руку, с её шеи.
  
   Аллан отдал дитя ей в руки, Азарея держала ребёнка неуклюже и неудобно, Аллан бросив взгляд через плечё понял что у Тиллоса который нёс дитя всю дорогу получалось гораздо лучше. Он услышал её голос тогда, когда уже не ждал этого:
   - Спасибо! Аллан, где остальные?
   Он не ответил и просто ушёл, она повернула голову к Тиллосу:
   - Они мертвы?
   - Мы пришли слишком поздно.
   Её глаза увлажнились, она повернулась к спящему младенцу и принялась качать его на руках:
   - Мужчина пытался защитить их, но он не был воином, поэтому умер первым. Затем ранили женщину, рана была глубокой, - Тиллоса замер на миг подбирая слова. - Рана была смертельной.
   Теперь Азарея расплакалась в голос, просто разрыдалась, уткнувшись в свёрток в своих руках.
   Ваалентонец положил ей на плечо руку, ладонь была мягкой и тёмной, такой которая не может быть у убийцы.
  - Это ещё не всё Азарея. Ребёнок не здоров, у него больное левое лёгкое. Это здесь - И Тиллос пальцем указал ей на левую часть груди
   Азарея, плакала как будто это её ребёнок, её умирающее дитя. Она мотала головой словно от её отказа в это верить что-то зависло:
   - Нет. Нет. Нет.
   - Это сделает время. Сейчас я не могу сказать сколько ему осталось, но смерть явиться за ним. Он неправильно дышит.
   - Когда мы дойдём до Самматая я найду ему лекаря.
   - Возможно, но с каждым твоим шагом бремя будет всё тяжей. Ребёнок оставит тебя и уйдёт в царство мёртвых, и если ты привяжешься к нему сможешь ли ты оставить его?
   - Сейчас это неважно, абсолютно неважно.
   Тиллос просто кивнул, он не был её другом но сделал для неё даже больше, хоть она и не поняла этого.
   Они находились на дне гвасс, костёр ещё не погас, хотя в него давно никто не подбрасывал дров, пламя Тиллоса могло гореть всю ночь. Аллана не было, а Тиллос прислонившись к камням, казалось заснул. Азарея, сняла себя тонкую накидку и сильней укутала ребёнка, затем положила его как можно ближе к костру, но так чтобы пламя не могло обжечь. Сама же она поднялась наверх гвассы, чтобы нарвать сухой травы, которую кое как смогла разглядеть в темноте. Спустившись назад она перевязал волосы куском бечевки, убрав падающие на лоб и щеки пряди. Ткнув чахлые веточки в жаркие объятья костра, подожгла растение, оно начало тлеть и испускать горький дым. Она прижала его двумя камешками, чтобы пучок трав стоял ровно, затем села между ребёнком и своей курильницей. Она вытерла остатки слез, вздохнула и принялась молиться.
   Аллан пришёл под самое утро, солнце поднялось достаточно высоко, чтобы полёвки спрятались в норы, а в небо взмыли падельщики, сегодня у них много роботы. Наступал день, но гвасса ещё была заполнена тенью. Тиллос готовил чай, аромат которого наполнял воздух. Аллан посмотрел на Азарею, на красные и распухшие щеки, на которых он увидел следы пепла от сгоревшего растения, увидел спящего ребёнка.
   - Молящиеся Сазаланур не плачут, она не приемлет молитв со слезами!
   На самом деле Аллану не было дела до того что богиня Святейшего Из Начал велит своим жрицам страдать и молиться без слёз.
   - Я плакала после.
   Слова были искренними, её слабый голос дрожал в следствием бессонной ночи. У неё было открытое и послушное выражение лица, может быть это и было её настоящее лицо. Тогда ей придаться трудней чем он думал, но что он мог поделать с собой, он не хотел меняться. Аллан видел рабыню, видел дитя и видел укутанного младенца рядом. Она ждала, просто ждала.
   - Я знаю что ты решила оставить ребёнка себе, для этого тебе не нужно моё дозволение. Я сказал, что доведу тебя до Саматтая, и я доведу, этот ребёнка ничего не меняет. - Аллан замолчал, увидев блестящие капли в её глазах.
   Она отвернулась, они оба больше не хотели видеть её слёз.
  Тиллос вручил Аллану глиняную кружку с чаем, запах был мягким и душистым, цвет имел оттенок глубины моря. Чай как и всё что затевал ваалентонец было загадкой и чудом одновременно, даже такие простые вещи как этот напиток. Хотя Аллан мог поклясться, что видел в котелке просто плавающую полынь. Он сделал глоток ароматной жидкости и отметил, что начался новый день, и ребёнок получил возможность стать матерью.
  Леовинд с детства уяснил, что нет более коварного времени года чем весна. Она пример изменчивости природы и хрупкого настроения погоды. То недели на пролёт с неба не прекращаясь льёт дождь, то вдруг в один прекрасный миг, ветра пропадают, словно в штиль на море и солнце из желанного гостя превращается в беспощадного палача. Наместник Малой Империи думал, что на высоком балконе своего дворца он насладиться свежим воздухом. Но сейчас он буквально обливался потом, не помогали даже одежды из тончайшего виссона. Пылающая колесница солнца, плыла в небе как можно медленнее, отгоняя от себя облака и раскаляя воздух так, что он начинал рябить.
   Леовинд сидел на лавке, но не как полагается изнеженному вельможе развалившись полулёжа, а как работяга с поля, широко расставив ноги и уперев локти в колени. Он не мог жаловаться на жребий судьбы, он не был глупцом который говорил, что носить короны тяжкое бремя, при этом находясь на пиру и заталкивая в рот запечённую куропатку. Он видел людей выращивающий рис, людей обжигающий кирпич и косящих пшеницу, поэтому он знал что такое труд. Но Леовинд никогда не радовался власти, конечно не привилегиям, которые она даёт, а сложным задачам, которые она ставит и тяжёлым выборам которые нужно сделать.
   Он потрогал толстый обруч своей короны, с двенадцатью звёздами из красного золота. Это была его новая корона, которую выплавили в честь того что Агзарим стал независимым государством. Это корона царя. Затем его пальцы нащупали заколки на груди, отметены императора, умирающего императора который перед кончиной назначает своего друга Наместником трона. Защитником умирающей и разлагающейся Империи. Он считал это парадоксально глупым, люди готовы убивать родителей и приносить в жертву детей, чтобы добиться власти, но так и умирают, оставшись ни с чем, запутываясь в собственных сетях. А кто-то как Леовинд, никогда не желал власти, но она находила его сама, власть превратилась в его темницу, его груз. Он тяжело вздохнул и потянулся к кубку, но тот оказался пустым.
   К нему тут же подскочила рабыня, налив воды из высокого кувшина. В такую жару только вода, и никакого вина, Леовинд ненавидел терпкий привкус на языке и липкие пальцы. Царь посмотрел на рабыню, настоящая красавица, такая же как и его дочь, а может и лучше, не такой острый нос, не такие широкие скулы. Неведомо откуда взявшийся слабый ветерок, сладко обдул разгорячившееся лицо и горячие губы. Невольница напомнила Леовинду о его дочери, которая сейчас где-то в глубинах дворца, спорит с его сановниками и советниками, о прибившем вчера "госте". Она спорила всю жизнь, всегда не соглашалась и постоянно была недовольна, это не от того что она была капризной, просто с самых юных лет, она взращивала в себе стержень и собственное мнение. И отцу это нравилось, несмотря на её выходки и "подвиги", побеги из дворца, катание на лошадях и охота из лука на уток.
   Гостя, который прибыл вчера звали Кетос Юфил. Он был подданным Имперского трона, и непосредственно вассалом Леовинда. До того времени, пока в один прекрасный миг не присоединился к Тезомаху Рухорсаю и не перешёл на сторону взбунтовавшихся Северян. Вчера он прибыл верхом на коне, сегодня он в кандалах в темнице, а завтра может быть станет короче на целую голову. Вспоминая о Кетосе Наместник Империи снова подумал о войне, ужасный, масштабный спектакль который ещё не окончившись уже разорвал на куски самую великую и могущественную из существовавших человеческих империй. Эта война была особенной во всех аспектах. Больше чем та, которую люди вели с мифическим лозвошаюдом, и более кровава чем навала кочевых Гевров с тогда ещё молодого Севера. Некогда твёрдая как щит страна, распалась на мелкие осколки, которые к тому же норовят забраться поглубже под тунику и ужалить побольней.
   Наместник сделал глоток воды, и поднялся на ноги, он подошёл к высокой балюстраде балкона и поставил чашу на перила. Внизу перед ним раскинулся Агзарим, жёлтый город, Город Свитков, его любимый дом. Стены всех зданий в городе, исходя из его названия имели цвет нового пергамента, по крайней мере там, где не были заляпаны содержимым ночных горшков, блевотиной пьянчуг или кровью пролитой ночью. В Агзариме преобладали невысокие строения с плоскими односкатными крышами. Как и подобает цивилизованному городу здесь всё было на своих местах: бедняки теснились в однокомнатных лачугах, в то время как у богачей конюшни могли занимать пол улицы. Челядь одевались в лохмотья, а у патриций рабы ходили в виссоне. Земледельцы ели сырые зёрна, лук и бобы, купцы ели, фаршированные медовыми грушами перепелов.
   Но несмотря на всё это люди там внизу считают его героем, он не был против, но не зацикливался на этом. Он сохранил верность императору в самый тяжкий час, возглавил его воинство, он выиграл все сражения окромя одного, он обезопасил стены Агзарима и они ни разу подверглись ударам тарана или камня.
   Леовинд рассматривал недавно законченный Храм Сазаланур, которому очень обрадовались в Милхах, когда услышал шарканье сандалий за спиной. Наместник обернулся, к нему шёл Фасий, один из его придворных советников. Остановившись перед царем, он низко поклонился, согнувшись пополам:
   - Мой царь, все придворные и ваши вассалы собрались, - его лысая голова блестела от масла и пота. - Весь совет и ваша дочь ожидают.
   - Всё ясно Фасий, я сейчас буду.
   И не дожидаясь пока советник уйдёт Леовинд снова обернулся к городу. Этот балкон смотрел в сторону севера. "Раны душ не лечатся, они как паразиты живут вместе с нами", так сказал Леовинду Тезамах. По всему Салемхору имя это произносилось с разными оттенками: проклятый, изменник, бунтовщик, спаситель, союзник. И может быть только в души Леовнида осталось место в котором Тезамах Рухорсай назывался другом и самым заклятым врагом одновременно. Он послужил той искрой, которая воспламенила пламя войны, он был тем, кто первый обнажил меч и возжелал крови. Северяне как один поднялись под его знамённа, эти народы были одним целым ещё до того, как их завоевали Сарвисаи, едины они остались и во время восстания. Леовинд страстно желал увидеть его, ему казалось, что за прошедшее время он что-то осмыслил по-новому, нашёл ответы или оправдания. Во всяком случае ему казалось, что сейчас он смог бы поговорить с Тезомахом по-другому, и в тоже время по-старому, как это было до войны.
   Он поклялся своему Императору, который с юношества был для него больше чем просто повелителем, что сбережёт трон для его дочери, и он сберёг. По крайней мере он так считал до сих пор, ведь он даже представить боялся что сулят ему недавние события. События, которые он до сих пор держал в себе, как добровольно принятую порцию яда. Яда, который разъедает тебя изнутри, а ты даже не имеешь права сморщиться от боли. Леовинд задумался о бремени которое несёт каждый владыка. Бремени постоянных тайн, бесчувственных расправ и казней, решений которые потом стоят существования целому народу или нации. Совесть в конечном счёт перестаёт быть нужной и как следствие умирает, похороненная вкупе с честью и долгом. Все эти внутренние изменения проходят тихо и незаметно. Пока один момент царь останавливается и перед очередным приказом, предшествующим кровопролитию, всплывет только один единственный вопрос "где я свернул не туда?".
  
   Тронный зал не имел окон, поэтому раскалённый воздух с улицы сюда не проникал, он располагался в самом чреве дворцового комплекса. Леовинду показалось что он вдруг попал на небеса, прямо сквозь облака. Здесь не светило солнце, день не сменялся ночью, поэтому круглые сутки здесь были зажжены бронзовые чащи, натянутые на золотых цепях между колонн. Его новый трон был сделан из голубого мрамора, подлокотники отлиты из золота. Он сразу показался ему высоким, но его дочь оспорила с ним даже это, и трон подняли ещё на три ступеньки. Леовинд не мог придумать позу соответствующую царю, поэтому предпочёл самую строгую которую знал.
   Зал был полностью заполнен придворными сановниками, они распределились на две живые колоны и стояли по левую и по правую руку от царя. Леовинд заметил Фасия который тихо перешептывался с таким же старым Сулмелом, Он чувствовал свою дочь, позади трона, нежную, но напряжённую как дуга лука. Он видел справа Немталика, начальника его личной гвардии, юноша которым можно было заменить любого из Янтарной Троицы. Царь поднял руку и в мгновение ока все в зале затихли, все движения и лёгкая суматоха разом умерли, словно толпа царских советников была одним целым. Церемониймейстер стоящий у одних из шести арочных дверей, ведущих в тронный зал, напрягся, поклонился царю, прочистил горло и воскликнул:
   - Бывший владыка Садонта, в прошлом слуга Императорского трона Сарвисаев, Юфил Кетос.
   Между двух дверных створок, обложенных листовым серебром, в сопровождении четверых стражников, появился тучный и заметно лысеющий человек. Его руки и ноги были скованы кандалами которые не позволяли делать больших шагов, поэтому он тащился словно покалеченная утка, грохоча цепями по полу. Он был одет в грубую шерстяную накидку, как и полагалось пленникам. Стражники остановили его в пяти шагах от трона:
   - На колени перед царём предатель. - Еле слышно прошептал один из стражников.
   Кетос не обратил на него внимания, высокого задрав голову и уставившись на Леовинда. Царь Агзарима совершенно не чувствовал в этих глаза страха, волевые черты лица были скрыты складками кожи и жира, но жир не стирает характер и Леовинд это знал. Один из стражников резко ударил пленника под колено, тот не устояв рухнул на пол.
   - Не стоит. - Спокойно проговорил Леовинд. - Вставай Кетос.
   - Мой господин зачем эти кандалы? - Кетос с трудом поднялся на ноги, похожий на борова. - Я сам явился к тебе, по доброй воле, без своих воинов.
   Кетос тяжело переводил дыхание, но говорил непринуждённо, не чувствуя давления стен и людей, он смотрел прямо в лицо Леовинду.
   - У тебя другой господин и ты это доказал, - царь посмотрел в сторону, словно ему стали интересны статуи выбитые в стенах зала. - Что тебе надо в Агзариме, ты знал что тебя здесь ждёт, знал на что обрекал себя?
   Казалось даже дыхание людей застыло в воздухе, люди замерли, с полуоткрытыми ртами и распахнутыми глазами.
   - Я приехал поторговаться господин.
   Наглость была столь вопиющей и неожиданной, что вельможи даже, не сразу сообразили, что они сейчас должны делать. Но чтобы прийти в себя им потребовалась немного времени и уже через несколько мгновений они разразились криками, начали тыкать пальцами в наглеца, и царь мог поручится, что кто-то даже сплюнул на пол. Кетос не обратил внимания на шум и злость которые заполнили тронный зал, он не отводил взгляд от Леовинда:
   - Я принёс вам известия о вашей родне, о ваших тётках и сестрах.
   Всё резко затихли, и словно у стаи сурикатов, двадцать пар глаз медленно повернулись к царю. Леовинд был спокойным, по крайней мере с виду, а особо наблюдательные смогли бы рассмотреть в его бороде тонкую улыбку. Наместник всегда умел производить на людей впечатление, он как опытнейший аптекарь мог соединять в себе в равной степени терпение, аристократическую волю, холодное чувство справедливости и необходимую жестокость. Всё это создавало необычайную харизму, образ правителя старой закалки, когда люди верили в их родство с Богами. Но Леовинд никогда этим не пользовался. Вот и сейчас всё вышло само собой, он очаровал людей своей стальной выдержкой, царственной осанкой и тем как он без единого действия приковал всех к себе. А всё дело в том, что Кетос затронул тему которая, по количеству сплетен в Агзариме уступали только разговорам о войне.
   Сплетни всегда были излюбленным лакомством придворных, они шептались о союзах и расторгнутых договорах, смаковали известия о закончившихся или грядущих битвах и мёртвых полководцах. О границах новых государств, о провинциях и владыках которым они перейдут, об торговых путях и договорах. О намеченных или уже состоявшихся свадьбах, об женах, любовницах, Богах и конечно деньгах. Это были тонкие и опасные игры, с множеством скрытых ходов и коварных приёмов, но по каким бы правилам игра не велась, одно всегда было ясно, сплетни - это товар. И вельможи и придворные обменивались этим товаром, шантажировали друг друга и торговались. Но любой "товар" был дешевле палых осенних листьев в сравнении с тайной о семьи их царя. Причиной тому стало особое происшествие, в первые недели войны, когда в одну ночь из дворца в Агзариме, бесследно исчезли все близкие царю люди, все окромя его дочери Селиши. Две тётки, три сестры и большое количество детей.
   Леовинд не подал виду, что страдает из-за утраты, к тому же он явно дал понять, что не желает выслушивать соболезнований. Царь всем своим видом показывал, что его занимает только война. Он ни с кем не говорил об этом, а приближённые царя боялись спрашивать. Лишь Фасий дерзнул заикнуться и задать вопрос, но после разговора с Леовиндом единственное что он получил это четырнадцать чудных отметок на спине от царского кнута. Но от этого разговоры не прекратились, а лишь разгорались с новой силой, обрастали вымыслами как дно судна ракушками. И не важно, далеко ли придворные находились от правды, казалось их забавляет сам процесс, опасный из-за риска навлечь гнев царя. Но это подогревало их кровь и по этому, было слаще любого наркотика.
   - Оставьте нас. - Спокойно проговорил Леовинд.
   Люди беспрекословно засуетились, скорей всего они это ожидали, поэтому долго не мешкали. Шурша одеждами и шлёпая сандалиями они вереницей потекли к высоким дверям. Немталик, начальник личной гвардии Наместника, повернулся к царю лицом и отсалютовал готовясь уйти.
   - Ты можешь остаться Немталик.
   В начале юноша неловко застыл, в позе полупоклона, шанс остаться и услышать разгадку тайны, за которую царь мог казнить, не сулила ничего радужного. Но солдатская муштра, с самого детства научила его не задавать глупых вопросов и не поддаваться глупым мыслям, даже если они звучат как пророческие. Немталик кивнул и молча стал на прежнее место.
   Когда двери с глухим стуком закрылись, в зале остались только Леовинд, Кетос, Немталик и Селиша.
   - Тебе удалось меня удивить и даже заинтриговать, - голос Леовинд, понёсся между колонн пустого зала, рикошетя от стен. - Ну по крайней мере моих придворных уж точно. Ну что ж, я с удовольствием послушаю что там у тебя.
   Кетос размял плечи и кисти, пухлые руки явно затекли.
   - У тебя прекрасная корона царь, ни на чьей голове она бы не седела так ладно.
   Леовинд сузил глаза, совсем чу чуть, так как делал только он, это означало что он злиться что игра уходит в русло, которое проложил не он.
   - Дразнишь меня Кетос. Столько лет знал меня, был на моих пирах, торговал в моём городе и до сих пор пытаешься выучить меня.
   Кетос легонько склонился и улыбнулся, и это была его первая настоящая улыбка. Маска с его лица спала и как полагается, у всех власть имущих, там оказалась другая.
   - Прости мне мою оплошность царь, - Кетос выпрямился, в его голосе больше не было ни тени шутливости. - Но перед тем как я расскажу, что имею. Я всё-таки хотел бы поторговаться.
   Царь молча почувствовал, как вскипает его дочь за троном, увидел как напряглись мышцы Немталика, который скорей всего ждал приказа отпинать пленника ногами.
   - Ты испытываешь моё терпение, изменник, - Леовинд начал злиться, хотя ему удавалось это скрывать. - Я поторгую с тобой Кетос. Но единственное что ты сможешь выменять у меня это право самому выбрать смерть, которой умрёшь и понесёшь заслуженное наказание. Говори, чего ты хочешь, но помни, что ты ходишь по лезвию ножа, один неверный шаг, и ты будешь беседовать с мастером над пытками и его раскалёнными до бела металлическими стрежнями.
   Леовинд ненавидел комнаты пыток, находящиеся под его дворцом. Но как сказал когда-то его ныне упокоенный отец "Чтобы получить ответ, достаточно спросить, но если желаешь правдивый ответ нужно спросить с усердием". Быть правителем, значит не различать добра или зла, видеть только большее благо, видеть в людях, инструменты и рабов, а не людей, а быть хорошим правителем значит не терзаться подобными нелепыми рассуждениями.
   - Очень благодарен тебе царь, - но казалось Кетоса абсолютно не заботит перспектива познакомиться с раскалёнными стрежнями. - Мой родной Талор, месяц назад был взят твоим генералом Энилом и его свирепыми тулилами. Но там до сих пор сохранились некоторые мои сокровища, я прошу чтобы ты Наместник после моей смерти сохранил их.
   Леовинд крепко сжал отполированные золотые подлокотники, крепко стиснул зубы, ярость хлестала в нём, как потревоженная кобра над яйцами. Именно из-за таких честолюбцев, думающих что данное им Богами является их по праву Империя и распалась. Алчных слепцов, желающих свободы которой им не ведать даже после смерти хозяев.
   - Твой как ты выразился Талор, принадлежал Империи, и ею был вручен моему отцу, и в своё время он был верен твоему в управление. Так что мой генерал всего лишь вернул то что ты украл. - Леовинд не увидел в глазах Кетоса, ни злобы, ни досады, прекрасно, он этого и не добивался. - Но как бы там не было, назови мне что за сокровища, и если того не потребуют Боги я к ним не притронусь.
   Кетос замер, скорей всего этого он не ожидал. Он всегда не любил набожных людей, а теме более царей, они прикрывали бесчинства Богами, а людям преподносили это как должное. Но Кетос знал что Леовинд не набожный, так что же в нём поменялось? Бывший правитель Садонта и хозяин города Талора, выпрямился, у него было мало вариантов, но всегда оставался запасной.
   - Эти сокровища Наместник, моя семья. Жена и мой юный сын. Для народа Садонта он законный наследник престола, и поэтому его жизнь будет в опасности. Я хочу, чтобы их вывезли оттуда, хочу чтобы они жили. Моя семья не повинна в моей измене, не виноваты перед Богами.
   - Твой сын лишился наследных прав, после твоего предательства, - сухо проговорил Леовинд, он задумался, уперев кулак в щёку. - Но я возьму их в Агзарим, они будет жить при моём дворе, они будут лишены почестей, причитающихся им по рождению. Кто-то может считать, что это плен - Наместник наклонился вперёд, словно хотел поближе рассмотреть Кетоса - Но они будут жить. Слово Леовинда Агзаримского.
   Кетос вздохнул, с таким облегчением, словно он уже умер, очнулся и понял, что стоит на небесах. Но затем расправился и заговорил:
   - Тезомаху известно о тайной крепости которую возвёл твой отец в ущельях Мсалида. Ему также известно, что там, сразу перед началом войны, ты укрыл всех своих самых близких родственников, которых твои враги могли использовать в войне против Империи. Когда я покинул северян, Тезомах стоял станом в провинции Аркул. Перед тем как явиться в Агзарим я получил известие, что он выступил. Сейчас он уже направляется к ущельям, - Кетос сделал паузу. - Тезомах ещё не окончил воевать Наместник, и он считает, что твои родные дадут ему преимущество и возможность выиграть хоть что-то. Ведь не даром ты прятал свою семью так усердно.
   Крепость, построенная в ущельях Мсалида была настоящим чудом, её невозможно было обнаружить, если не знаешь где она находиться. Даже птицы не гнездились на вершинах её башен, так как она невидна была даже с высоты. Скрытая камнями и отвесными скалами, к ней вели лишь несколько козьих троп. Люди хотя бы один раз там побывавшие, приносили клятву престолу Агзарима никогда не покидать её, строители крепости там же были и похоронены. Никто, не люди, ни цари, ни сами Боги не могли знать о ней.
   Леовинд посмотрел на Немталика, удивлённого и растерянного, тот смотрел на своего царя, не совсем понимая, что происходит.
   Наместника пробрала дрожь, его мысли стали вязкими, разум начал загустевать. Перед глазами поплыли тёмные круги, прожигающие всё что он видел. Челюсти свело, он пошатнулся на троне, ещё мгновение, и он бы рухнул лицом вниз. Но тут он почувствовал твёрдую руку дочери на своём плече. Увидел застывшего перед ним Немталика. Перед глазами царя вспыхнули образы, давно минувшей, проигранной битвы при Доториноре, и стояще над ним врага, с золотой рукой. Эта битва стала началом, этой его болезни, припадки преследовали его, настигали даже ночью, царь не проявлял слабости, но она пробралась в него и укоренилась в суставах в мышцах и что опасней всего в голове:
   - Отец, мне позвать лекаря? - Тихо прошептала на ухо Селиша.
   - Нет нужды дочь.
   - Тебе нужно в постель, не упрямься, ты ещё не старик, но ведёшь себя именно так. - Её голос казался твёрдым и уверенным.
   - Я сказал, что всё в порядке.
   Селиша резко закрыла рот и молча отошла. Она была дико упрямой и строптивой. Но лишь до определённой поры, до особого оттенка проявляющегося в голосе отца очень редко. Это может быть шепот, но громкий и сильный как ураган. Он мог одним взглядом приковать её к месту, сломить всё стремление к козням. Сейчас отец был на гране, и если она перегнёт палку, то не исключено что он прикажет выпороть даже её.
   - Сколько людей ведёт Тезомах? И какими путём он пойдёт?
  Кетос задумался, но не на долго:
   - Небольшой отряд, две может три тысячи, его главное оружие неожиданность. Он пройдёт по самой границы Агзарима, огибая Садонт он выйдет к Катафийским Горам, минует Доторинор куда двинется дальше мне не удалось узнать. Мне известно лишь то что крепость находиться в этих горах, и я знаю что Тезомах знает куда надо идти.
   Леовинд до сих пор тяжело дышал, снова Доторинор, снова Единственная Проигранная Битва.
   - Откуда тебе всё это известно?
  Кетос просто пожал плечами:
   - Когда твои воины взяли Талор, я перестал быть нужен Тезомаху. Я ещё сидел на его советах, но моё слово больше не имело веса. Важные сведенья были для меня закрыты, - Кетос грустно улыбнулся. - Но даже в самой преданной команде найдутся люди, желающие сыграть на две стороны. Вот я и нашёл одного, имени сказать не могу, потому что не знаю. Так я и получил сведенья которые принёс тебе. Это может звучать дико, но тебе придётся выбирать, верить мне или получить головы своей родни.
   - Ты предал меня, а сейчас предаёшь Тезомаха, неужели так просто нарушать клятвы?
   Кетос с недоумением смотрел прямо в глаза бывшему хозяину, словно не понимал почему старому другу до сих пор не дошла весёлая шутка. А затем он расхохотался во всё горло, но в смехе отчётливо слышалось отчаяние, так что умолк он также внезапно как и начал:
   - Когда ты предал всё что имел, клятвы больше ничего не стоят мой царь, так зачем за них переживать.
   Леовинд вздохнул, сейчас он даже жалел его. Но кровь которая была пролита из-за его измены желала справедливости.
   - Немталик уведи пленного, дай ему достойную одежду, и еду. И сними с него кандалы.
   Леовинд поднялся, в свои неполные сорок лет, он был очень крепким и сильным, он протянул руку и на неё тут же откликнулась дочка. Он поправил корону, которая так понравилась Кетосу. Когда царь проходил мимо бывшего вассала, он не посмотрел на Кетоса, а тот не взглянул на Леовинда. Они не обмолвились ни словом, это было чем-то сродни прощанью. Леовинд больше не чувствовал себя преданным, а Кетос осуждённым. Кровь которую прольёт изменник, смоет предательство. Всё было уже сказано, всё решено, кости брошены ставки сыграли.
  
   ************
  
   Леовинд стоял у высокого, в два человеческих роста окна и смотрел как тлеет солнце, оно катилось к горизонту уволакивая за собой остатки ярких лучей. Жара спала, воздух наконец то стал по вечернему свежим, а ветер прохладным и сладковатым, из-за цветущих цветов и деревьев. Ветер не спрашивая ни у кого позволения, заскакивал в комнату и хватался за шелковые занавески и рылся в волосах Наместника.
   Леовинду нравилось смотреть как загораются огни в дворах и садах его дворца. Это успокаивало его, и это было кстати. Несколько минут назад ушла Селиша, она казалось целую вечность пыталась выведать у отца, что он собирается предпринять для спасения тёток и сестёр, и какая судьба ждёт Кетоса. Вначале это как и всегда, были ласковые уговоры и подлизывания, которые вскоре перешли в настоятельные просьбы, затем в приказы и после в крики. Селишу, когда она распалялась, было тяжело остановить, она напоминала собой стихийное бедствие, это были те моменты, когда можно наговорить так много лишнего что может разрушиться даже крепкая семья. Леовинд ничего не сказал дочери, окромя того что ей не о чём беспокоиться, девушку это взбесило как вепря которому попали копьём в глаз. Но к своей чести с возрастом она научилась свирепствовать без истерик, так что она развернулась и выскочила из комнаты.
   Света становилось всё меньше, комнату наполняли тени, рабы запалили две масляные лампы, добавили в них ароматных масел. В тяжелые бронзовые двери постучали, как раз вовремя.
   - Входи. - Позвал Леовинд.
   - Мой господин, вы вызывали меня? - Главнокомандующий личной гвардии царя, Немталик, казалось даже спит в начищенных доспехах и с мечом на поясе.
   - Да Немталик, - Леовинд повернулся к окну, мановением руки приглашая юношу присоединиться. - Знаешь. Меня ужасает не столько факт того что Тезомах узнал о расположении тайного убежище моей семьи, как вопрос "от кого он это узнал, или как?". И самое паскудное это то, что даже некого подозревать окромя себя самого.
   Леовинд посмотрел на подошедшего молодого солдата, красивое чисто выбритое лицо, угольно чёрные локоны, острый взгляд, немного честолюбив, немного горд, и пока до смерти предан. Девушки должно быть вьются вокруг него. Он вырос вместе с его дочерью, и она тоже в юности подпала под его чары. Мог ли Леовинд ему верить, так как верил его отцу, пока тот был предан.
   - Могу я спросить, что собирается предпринять мой царь?
   - Скажи Немталик, ты готов сражаться в битвах? - Леовинд увидел как вдалеке, на стенах зажглись огни дозорных. - Но не как глупый мальчишка мечтающий о славе, а как мужчина, желающий выжить?
   - Я не гоняюсь за славой господин, она сама найдёт достойных. Но да, я готов биться, я пойду за вами туда куда вы поведёте!
   Немталик не участвовал в войне которая расколола империю, он всё время был в Агзариме. Он и подчиняющаяся ему гвардия, обеспечивали безопасность вельмож и придворных.
   Леовинд развернулся и посмотрел прямо в глаза главнокомандующему. Он родился с предназначением служить и быть солдатом. И все свои зимы, он исполнял это усердно и с особой любовью.
  - Ты возглавишь первую Тулилскую, первую Анфеласшскую, и третью Агзаримскую колонны. Это семь тысяч закалённых ветеранов. Проведёшь их к Катафийским горам. Я укажу тебе где находиться крепость, построенная моим отцом. Ты выберешь удачное место для сражения и разобьёшь Тезомаха.
   Немталик застыл сам не понимая о что именно сейчас твориться у него в голове, но тут же поймал себя на мысли что стоит как глупец с открытым ртом.
  - Но господин, у вас есть генералы, они ведут ваши войска в бой! - Немталик сам не знал зачем пытается убедить в этом именно себя. - Боюсь, они будут рассержены что их воинов поведёт, кто-то другой. К тому же я должен быть при вас, это мой долг.
   - Я царь Немталик и меня слабо интересует, нравятся или не нравятся моим слугам мои приказы, - в голосе Леовинда слышалась усталость, он снова посмотрел в окно. - Для этого похода мне нужен надежнейший из моих людей, потому что сам я не смогу там быть.
   - Пусть простит мне мою дерзость царь, но разве это не битва способная закончить эту войну? - Немталик говорил осторожно, не желая вызвать гнев Леовинда.
   - Немталик, я не только царь Агзарима, но ещё и Наместник Малой Империи, я созываю в Аввелоне, совет. Туда съедутся все союзники трона, все наши друзья, те кто остался верен Империи. Тебе ничего не известно, как и всем придворным и вельможам Агзарима, пока это тайна, но над Малой Империей нависает угроза. Поэтому я отправлюсь в столицу. Тучи сгущаются Немталик, и солнца уже почти невидно. Мой друг, войны будет ещё так много, что певцы истратят на неё весь свой талант.
   - Не понимаю господин? - неуклюже пробубнил Немталик.
   - Малая Империя очень хрупкая, это союз скреплённый договорами которые уже не действительны, он держится только до тех пор, пока является выгодным для всех его членов. Но сейчас его единство нам необходимо как никогда. Вокруг снова собираться враги. Если Малая Империя не устоит, есть возможность что падёт и сам Агзарим. Я тот, кто делает Союз цельным, если я не позову, никто не придёт и не ответит.
   Немталик, понимал, что такие разговоры приводят либо к власти, либо в склеп. Он упорно чувствовал себя взрослым с тринадцати лет, но так и не вырос для интриг, он постоянно считал себя слишком глупыми и простым для них. Он был покорен и верен, он был силён и крепок, он пройдет все испытания, вытерпит любые унижения, залечит любые раны. У него есть дорога, которая проходит рядом с дорогой Леовинда и ещё одна скрытая и ведущая в темноту, которая однажды пересечётся с дорогой царя. Немталик понадеялся, что эту его клятву услышит отец.
   - Как прикажет мой царь.
   - Хочу попростеть тебя кое о чём, - Леовинд просил, а не приказывал, это явно наложило оттенок на его голос. - Постарайся привести Тезомаха живым. Прежде чем он будет говорить с Богами я хочу, чтобы он поговорил со мной.
   Леовинд снял корону, погладил большим пальцем звёзды из красного золота и молча удалился в свои покои, оставляя Немталика разбираться в мешанине мыслей и приказов. У каждого из них много обязанностей и завтра они примут их, и будут исполнять. Так решили они оба, царь и слуга.
  
   *************
  
   Царские темницы, находились под дворцом, на несколько этажей уходя под землю. Хаотическая мешанина, узких и низких коридоров, маленьких камер, оружейных и допросных комнат. Здесь находились убийцы и грабители, насильники и клятвопреступники, и те, кто осмелился погрешить перед Богами.
   Несколькими этажами ниже находилась жемчужина Агзарима, место для самых желанных "гостей" царя. Пыточные камеры, жаркие, душные и провонявшие дерьмом и внутренностями. Кетосу случайно удалось услышать от стражников, что там редко бывает тихо, а их надзиратели почти никогда не бывают без роботы. Его передёрнуло от одной только мысли о тех "живописных местах". Приказ Леовинда был выполнен беспрекословно, кандалы которые натёрли кисти и лодыжки, сняли. Дали одежду, не воняющую мочой. Принесли свежей, горячей еды, и несмотря на то что часть её отобрали стражники, Кетос наелся досыта.
   Его камера являла собой клетку из металлических клёпаных прутьев, упирающуюся в стену. Он сидел на деревянной лаве, которая в тоже время была и койкой, на расстояние вытянутой руки стояло ведро, к которому страшно было подходить. Прямо напротив дверей камеры, стоял старый дубовый стол караульного, край которого казалось, откусили. Изрезанная и покрытая грубыми отметками столешница, была пропитана дешёвым вином, желудочным соком, кровью и осколками зубов.
   Кетос несмотря ни на свои габариты, ни на своё положение никогда не был привередлив и изнежен, мог спать как на мягких подушках, так и на соломе. Но сейчас, он до сих пор не мог успокоить своё бешено бьющееся сердце, и заставить себя даже попытаться лечь. Неужели он сделал это, неужели у него хватило сил? Он вытер пот со лба, хотя вокруг было зябко и сыро, поднял голову вверх. С потолкам капала вода, но он смотрел сквозь камень, сквозь дворец, сквозь облака, надеясь что Боги клятвы которым он предал видят его.
   По коридору раздались шаги, вернулся караульный, у него было ужасное настроение, он проиграл своим дружками в кости. На кону была одежда Кетоса, которую они собирались разделить после его казни. Кетос улыбнулся.
   - Что смешного свинья? Что тебя так развеселило? - В гневе стражник несколько раз ударил деревянной дубинкой о прутья камеры.
   Кетос не смотрел на него, не важно кто был в клетке, а кто снаружи, всё равно тюремщик был для него просто мусором. У него могут забрать всё, всё окромя его веры и цели, даже если она низкая. Караульный скоро унялся и сел за стол, достал здоровенный залатанный бурдюк и начал напиваться.
   Очень быстро Кетос потерял счёт времени, минуты тянулись как часы, капли падающие с потолка отбивали некий сумасшедший ритм, вздохи слились в монотонное сопение. Стены темницы, прутья камеры, бледное пятно факела, торчащего из стены, всё слилось в грубую и неясную картинку. В такие моменты обычно люди теряют частичку человечности, важный для иерархии внутреннего равновесия, элемент. Кетос сквозь полу забвение вспомнил, что философ Стефан, велел запирать себя в тюрьмах, желая так отрешиться от бренных мыслей, и надеясь получить откровение. Но скорей всего получал вшей, уникальные виды болезней и огромное внимание мужского пола.
   Время потеряло свои обычные свойства, Кетос мог думать, что прошла ночь, но скорей всего на самом деле прошли лишь несколько минут. Стражник продолжал пить, и вскоре нашёл себе прекрасного собеседника, в лице себя самого. Сначала он шутил, и они смеялись, затем он кричал, и они сорились, после он плакал и они секретничали. Когда бурдюк был осушен до конца, караульный встал, вонь от него казалось сильнее чем от выброшенного на берег кита. Он побрёл по коридору, на ходу развязывая шнуровку набедренной повязки, затем в дали щёлкнул ключ в замке, затем раздался жалобный крик и мольба, несколько глухих пинков ногой и дубиной. И после приглушенное хрюканье, и тишина. Когда он вернулся то так до конца и не оделся, зато у него ещё осталось вино. Он поднял бурдюк со стола и поднёс её к губам, как вдруг застыл. Кетос резко вышел из дремоты и напрягся, он нечто услышал или ему показалось. Стражник повернулся к нему, с тупым выражением на лице.
   - Это ты сделал? Ты собрался шутить надо мной?
   Караульный бросил флягу, схватил связку ключей, висящих на поясе и трясущимися руками начал выбирать нужный. Через мгновение он снова застыл, поднял голову прислушиваясь, резко крутанулся вокруг себя, выронив ключи и схватив дубинку.
   - Не может быть, этого не может быть. Ты слышишь их, ты слышишь эти звуки, - Он кидался из стороны в сторону, будто звук который он услышал, шёл отовсюду сразу. - Ты слышишь эти проклятые звуки, этого невозможно. Их здесь не может быть. Вой, вой, волчий вой, они окружают нас.
   Кетос слышал, он уже стоял возле самих прутьев, зачарованно слушая этот дивный звук. Он лился сверху и спускался волнами, одна за другой, одна за другой.
   - Волки, волки. Ты слышишь? Волки кругом.
   Караульный начал вопить. Кетос слышал, но это были не волки, это был свист, детский свист. Свист его сына. Но как? Кетос раскрыл рот в ужасе, он не может быть здесь, только не тут. Ведь это не возможно. Кетос подумал, может он умер, но откуда тогда взялся безумствующий стражник, который размахивал дубинкой словно отбивался от собак.
   И тут он увидел его, или её, если оно вообще имело пол. Лёгкий образ похожий на человека, сотканный из тончайшей тени, будто невидимое тело накрыли шёлковым платком. Он появился за спиной стражника, как девственное дыхание. Казалось образ тает, так как его руки и голова дымились, но его не становилось меньше. Стражник неистово махал дубинкой и крутился на месте, но тень словно плясала вокруг него, лёгкая как ветерок, уворачиваясь от рук, которые не могли принести ей вред. Вдруг стражник застыл и тупо уставился на Кетоса.
   - Ты их слышишь ведь так, слышишь волков?
   - У тебя за спиной. - Еле дыша прошептал Кетос.
   Но стражник ничего не успел, лёгкая полупрозрачная ладонь, коснулась его уха и он обмяк. Руки обвисли, ноги подкосились, и он словно мешок рухнул на пол. Падая караульный зацепил стол и опрокинул бурдюк, который перевернувшись свесился с края, и струйка вина медленно начала течь ему на голову. Пришелец прошёл мимо стражника и подошёл к клетке. Кетос в ужасе отстранился, но тень ничего не предприняла просто остановилась, толстяк вгляделся в образ и поразился. Он уже давно понял что это колдовство, эфир заполнил всё пространство от потолка до пола. Но силуэт, он был соткан не просто из тени, это была сеточка едва различимых символов, написанных чернилами, сотни и тысячи письмен, опоясывающие невидимую голову, грудь, руки и талию. Существо склонило голову набок, разглядывая пленника, а затем подняло руку и указало в сторону. Кетос глянул в указанном направлении будто там мог быть ответ, но как и ожидалось, увидел лишь пустоту. А когда снова посмотрел на образ, то его уже больше не было, он растаял, а вместо него на стуле караульного, закинув нога на ногу сидел юноша, в угольно чёрных одеждах.
   Кетоса словно обдало кипятком, он шлёпнулся на задницу, и погрёб ногами, отползая назад, задел что-то и пролил содержимое себе на ноги. Запахло отходами. Кетос вжался в противоположную стену и учащённо задышал.
   - Здравствуй Кетос! - Голос юноши был раскатистым, но не напористым или громким. - Думаю Леовинд мог предоставить "апартаменты" и получше, тому кто предал его самого злейшего врага. Не находишь.
   Образ юноши был настолько подавляющим всё вокруг, что Кетос сначала и не понял, что он обращается к нему.
   - Кто ты?
   Глупейший вопрос. Ведь он знал ответ. Кетос не разу не видел его, но сразу признал. В самых храбрых сплетнях, самые знатные и влиятельные мужи Салемхора со страхом и ужасом вспоминали его. Тот кого боялся, ненавидел и любил сам Тезомах Рухорсай, Золотая Рука Севера. Обознаться было невозможно. От него как от раскалённой печи, веяло чудовищной мощью, что-то в нём неописуемо притягивало. Кетос мог поклясться, что если поставить его рядом хоть даже с Заруламом, то никто не заметит гору, на фоне юноши, потому что тот больше неё. Он тот, чья тень больше целого города. Он был охотник, но таких размеров, что не с чем сравнить. Разве что, нашёлся бы тот, кто смог поохотиться на левиафана. Но даже тот не ровня ему. Но больше всего поражали и пугали его глаза, две маленькие точки, размером с океан, с отпечатком целой эпохи, с мудростью тысячи свитков и опытом десятков народов.
   - Валх. - Выдохнул Кетос.
   Юноша улыбнулся. У него были тонкие, правильные черты лица, отчётливые словно маска, вырезанная из слоновой кости и нефрита, волосы уложены назад. Он был бы красивейшим из мужчин, если бы не два тонких шрама близнеца, на обеих щеках, тянущихся от кончиков глаз к скулам, будто он плакал кипящими слезами.
   - Всё, таки ты меня узнал, - Он пошевелил плечом, словно разминая его. - Потешил мою гордость, если правильно будет, так сказать.
   Он положил некий предмет на стол. Кетос сегодня уже видел его этот, и он знал как тот называется, и он был ошарашен что он здесь. Но от чего-то, он не мог его назвать, словно кто-то украл из головы верные слова. Здоровенный караульный пошевелился, раздался слабый еле слышный стон, доносившийся будто из-под защитах губ. Вино лужей растекалось от его головы, подобно крови.
   - Невероятная физическая мощь, словно буйвол в человеческом теле. Я думаю, что он мог бы спокойно выдержать столкновение лбами с горным бараном. К тому же баран не понял бы от чего он умер, - Валх, немного нагнулся к нему, будто разглядел что-то интересное. - Знаешь Кетос, иногда Боги даже дают фору людям в глупости. Дают такую силу, и в тоже время награждают мозгами размером со слизня.
   Юноша поднялся, на нём была мужская юбка, с разрезами вдоль бёдер, одетая поверх штанов. Такие носили на дальнем Севере, который был дальним не то что для Империи, но даже и для самих Северян. Он перешагнул через неподвижного караульного, нагнулся, взял его за руку и потащил по полу. Караульный был минимум в два раза тяжелей парня, но Валх казалось этого не заметил. Он подтащил его к койке стоящей шагах в пяти от стола, схватил неподвижное тело за кожаный жилет и поднял перед собой на вытянутые руки, как отец подымает ребёнка. На его красивом лице, не дрогнула ни одна мышца, не напряглась ни одна жила. Кетос выпучил глаза, казалось Валх не чувствует веса караульного. Он взвалил тюремщика на постель, аккуратно подложил под голову его собственную руку и укрыл тряпкой, которая служила одеялом.
   - Его и так ждёт ужасное пробуждение, пусть это будет хотя бы на кровати, а не на камнях, - вернувшись к Кетосу, бесчувственным голосом проговорил Валх. - А теперь, с твоего позволения поговорим о тебе!
   Кетос чувствовал, как распух его язык, слюна стала горькой, пот градом катился с лица.
   - Чего ты хочешь?
   - Обычный интерес Кетос, может это прозвучит дико, но я коллекционирую беседы, достойные беседы с сильными и мудрыми людьми, - Он был неудержим, он давил на Кетоса как водопад на термита. - Ну так что, ты мне подходишь?
   Пленник застыл, он помнил каким бывал Тезомах после разговоров с Валхом. Он никому и никогда не признавался об этих тайных беседах, но те немногие, которые знали о этой связи сразу это замечали. Он был опустошён, выжат как лимон, как отважный, злой и никогда до конца не сломленный лимон.
   - Я хочу, чтобы ты мне рассказал, почему ты предал Тезомаха? И откуда тебе известно, что он отправился за родственниками Лоевинда? - Валх, коснулся пальцами предмета, который принёс собой, который Кетос не мог назвать. - И я хочу чтобы ты ответил честно, потому что если ты соврёшь, я вытяну ответы сам. И когда я только начну, ты будешь молить, чтобы я использовал калёное железо и щипцы.
   В его угрозе, не было злобы или ненависти, он был спокон и расчётлив. Он верил в свои слова и мог привести их в исполнение, но он не хотел этого, не получал бы от этого никакого удовольствия.
   Кетос тупо таращился на юношу, сам не понимая до конца, что своим молчанием он бросает вызов этому человеку. Он молчал и тайны, перестраивались в его голове, прячась за стеной страхов и угрызений. Валх смотрел на пленника прикрыв глаза, казалось он уже беседует с Кетосом, даже без согласия того. Эти зрачки, Кетос пытался спрятаться от них, но видел их даже из-под полузакрытых век, они словно выжигали его изнутри. Пытались уговорить и угрожать, он слышал шёпот у себя в голове и крик у себя в сердце. Чувствовал воду в желудке и калёные гвозди в ладонях. Кетос преодолевая трудности которые казалось не испытывал никогда, сделал вздох и рухнул на бок.
   Валх улыбнулся, шрамы на его щеках изогнулись, он два раза хлопнул в ладоши, не то поздравляя, не то насмехаясь.
   - Прекрасно Кетос, прекрасная беседа. Ты очень ценный. Жаль что я нашёл тебя так поздно.
   Толстяк лежал на полу, он обмочился, пускал слюни и тяжело дышал.
   - Ты не рассказал ничего, к тому же смог спрятать это внутри своей головы. Достойно похвалы, - Валх изящным пальцем коснулся лба. - На самом деле мне не нужно знать причину твоего предательства, это никак не влияет на мою игру. Но в награду за то, что ты оправдал мои ожидания скажу, что это я был тем, кто открыл тебе место нахождения тайно крепости Леовинда, только ты этого не знал. А ты подтолкнул Тезомаха навестить её или как там было на самом деле? Своевольный поступок, он отдаляется от меня, это Тезомах Золотая Рука. Не советуется и не прислушивается, но это уже не важно. Он сделал для меня очень много, и поэтому я позволю сделать ему пару собственных ходов.
   Валх на какое-то время ушёл, а когда вернулся, держал в руках кувшин с водой. Он подошёл к клетке, взялся рукой за замок располагающийся между прутьями и дернул на себя. Тот вылетел, ударился о стену и оставив в ней глубокую вмятину, разлетелся на куски словно был сделан из глины, Валх распахнул дверь и поставил на пол воду. Затем закрыл двери, соединил два порванных прута и накрыл их ладонью, в затхлом воздухе запахло горящим железом. Когда он отнял ладонь, пруты был сплавлены.
   - Вода тебе понадобиться. Ты горишь изнутри, не правда ли? - Валх взял со стола принесённый с собой предмет и поднес к глазам. - Ты ведь знаешь, что это? Ты сегодня любовался ею, она и вправду прекрасна.
   И наконец-то Кетос смог её назвать, будто ему вложили нужные слова в голову и разрешили сказать эти слов.
   - Корона Леовинда. - В ужасе прошептал Кетос.
   Валх легонько покачал головой. Толстый обруч и двенадцать звёзд, сделанных из красного золота в его руках смотрелись как в руках хозяина. Он поигрывал ею, как безделушкой. Предмет, принадлежащий одному из пяти самых могущественных людей Малой Империи, да и всего остального Салемхора, в пальцах этого человека казался хрупкой и плохо сделанной игрушкой. Мертвой, скрученной кожей змеи.
   - Я не зря захватил её сегодня. Ты можешь не волноваться о Леовинде, с его головы не упал даже волос, так же как и с голов сорока стражников, которые его охраняли. А к утру я верну её на место. Твоим планам относительно него ничего не угрожает, - Валх выпрямился, его лицо было страшней грозовой тучи. - Скажи мне Кетос зачем я принёс её сюда?
   Кетос подполз к кувшину, схватил его за край, поднёс к растрескавшимся губам и принялся жадно лакать воду. Валх терпеливо ждал.
   - Чтобы показать силу?
   Задыхаясь выдавил Кетос.
  Валх одобрительно кивнул и добавил:
   - Чтобы показать силу моих намерений Кетос, и чтобы проверить силу твоих.
   Затем он развернулся так что был виден лишь его профиль. Так он был похож на первых императоров Сарвисаев, которые как считалось были в родстве с Богами. Они сидя на своих высоких престолах только так принимали послов, так как ни один человек недостоин видеть лицо императора целиком.
   - Прощай Кетос. Ты был очень близок чтобы разрушить клетки, в которых находиться наши души.
   Валх, зашагал к выходу. Кетос тяжело поднялся, вжался лицом в прутья.
   - Почему ты не спас меня, зачем ты приходил?
  Валх остановился, но не развернулся:
   - Я приходил поздороваться, - совсем буднично ответил Валх. - Ты спрашиваешь о спасении, но зачем мне это делать, если ты сам этого не хочешь? Ответь себе, как давно ты отказался от жизни?
   Больше юноша не сказали ничего, и просто ушёл, словно он был ночным кошмаром или райским видением.
   Позже Кетос сидел у стены и плакал, пил воду из кувшина и вспоминал момент, когда отказался от жизни. Где-то в камере плакал человек, под тряпьём зашевелился тюремщик и мучительно застонал. А Кетос, плакал, вспоминал сына и вспоминал, когда он отказался от жизни.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"