Аннотация: Глава из книги "Истерия СССР - 2". Первая книга - "Истерия СССР" - вышла в Москве в 1997 году (издательство "Черо") и в Торонто, Канада (издательство Styx). Фрагменты публиковались в конце 90-х в Газете.ру.
ПАМЯТИ ШАХМАТ
"История спорта, как и любая другая история, имеет свой конец. Медленная агония шахмат, которая длится, наверное, уже лет десять, - процесс неизбежный и печальный. Сегодня, когда за окном декабрь, и в комнате тоже холодно, мысли мои возвращаются в другой декабрь, декабрь сорокалетней давности, в один из его вьюжных и ветреных вечеров. Я иду к метро по площади Дзержинского, на голове - модная шапка-пирожок, под ногами хрустит снег, а в кармане красивого румынского пальто - подписка о неразглашении. Да-да, именно тогда, после долгой беседы в просторном кабинете большого здания, окнами выходившего на "Детский мир", я стал одним из носителей тайны, государственной тайны, завесу над которой могу приоткрыть лишь сейчас, когда, как ни печально, она представляет лишь чисто академический интерес."
Эти меланхоличные строки открывают внушительных размеров манускрипт, озаглавленный скромно и просто - "Пятьдесят лет в строю". Рукопись и ее автор - Федор Францевич Кугель-Ясный - коротают свои, мы надеемся, далеко не последние дни в одном из подмосковных санаториев. Безусловная ценность этого исторического источника, впервые вводимого составителями хрестоматии в широкий научный оборот, обусловлена, разумеется, не только и не столько неожиданными для мемуариста красотами стиля (зачастую, впрочем, весьма сомнительными), но, прежде всего, богатейшим фактографическим материалом, крохотную часть которого мы и решили предложить вниманию читателя. Заметим, что склонность автора к витиеватой эпике нередко вредит прозрачности изложения и требует непременного вмешательства редактора. Но даже и в этом случае суть происходящего далеко не всегда очевидна, так что все нижеследующее - не более чем конспект. Или даже конспект конспекта.
Вряд ли в обозримом будущем нашему обществу доведется еще раз пережить эйфорию, подобную той, которая охватила советский социум в самом начале 60-х годов прошлого века, сразу после принятия так называемой "Программы КПСС", сулившей народу удивительную участь - жить в земном раю. "Партия торжественно провозглашает - нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" - такими словами завершалась эта удивительная Программа. Столь смелое заявление породило в массах самый живой интерес: всерьез обсуждались реальные сроки наступления чуда и шансы каждого разделить сей радужный удел. Сроки назывались разные, поскольку "нынешнее поколение" - понятие довольно растяжимое; оптимисты говорили о начале 80-х годов, скептики - о конце 90-х. Но уже тогда представлялось несомненным, что далеко не каждый член общества достоин носить высокое звание "человека будущего" и получать по потребностям, отдавая по мере сил. Ученые понимали, что необходимый прирост валового национального продукта (ВНП) мог быть обеспечен лишь при условии максимальной самоотдачи каждого, - и самоотдачу эту нужно было гарантировать.
"Каким должен быть человек будущего? Кого мы возьмем с собой в коммунистическое завтра?" - такой, далеко не риторический вопрос был поставлен перед широкой научной общественностью руководством страны уже в марте 1963 года. Ответ на него и предстояло найти участникам расширенного симпозиума АН СССР, проходившего в Москве с 4 по 19 апреля.
Вряд ли стоит говорить о том накале страстей, том исполненном неподдельного азарта полемическом задоре, которыми была буквально пронизана атмосфера симпозиума на всем протяжении его работы. Ученые, как обычно, спорили до хрипоты, предлагались самые невероятные идеи вплоть до использования "мутогенного вмешательства на инкубаторном уровне" (Г.Э.Ронинсон), комплекса "день-ночь-день" (И.С.Киреев, А.В.Кузнецова) или даже повсеместного внедрения "специальных карт личных ежедневных потребностей (СКЛЕП)" (Ж.Б.Мирзоянц).
Ф.Ф.Кугель-Ясный, тогда еще молодой ученый, доцент кафедры прикладной психологии МГПУ, долго не мог пробиться к трибуне. Ему предоставили слово лишь 19 апреля, в последний день работы симпозиума. В зале было очень душно; за плотно зашторенными окнами Института мировых проблем, где проходило заседание, едва начинал угадываться очередной рассвет. Федору Францевичу впервые предстояло выступить перед столь авторитетной и взыскательной аудиторией; он заметно нервничал и долго не мог собраться с мыслями.
Но едва он оказался на трибуне, волнение чудесным образом покинуло его; несколькими на удивление точными фразами сформулировав свою концепцию, он красиво и плавно перешел к способам ее практической реализации. Идея была очевидной, идея носилась в воздухе - человек будущего должен сочетать в себе два основных качества: колоссальный интеллект, необходимый, прежде всего, для осмысления своего места в обществе нового типа и поиска путей его дальнейшего совершенствования, - и не менее грандиозную физическую силу, без которой человек будущего, сколь бы величественными замыслами он ни был исполнен, окажется не в состоянии поднять даже бревно.
Всестороннее физическое развитие, по мысли докладчика, призван был обеспечить, разумеется, спорт, а вот интеллектуальную составляющую (тут Федор Францевич позволил себе выдержать эффектную паузу) - ... тоже спорт! При этих его словах в зале произошло некоторое движение, с мест послышались иронические реплики, и в этом гуле Федор Францевич явственно различил слово "остолоп".
Молодой ученый заметно стушевался. И тут на помощь ему пришел сидевший в президиуме академик А.Б.Поляница. "Я вижу, товарищи, - сказал он, - не все из вас до конца понимают, зачем, собственно, они здесь находятся. А кое-кто - (он обвел зал медленным цепким взглядом; в воздухе повисла гнетущая тишина) - кое-кто, - продолжил Поляница, - решил, что мы здесь собрались шутки шутить." Он как-то тяжело вздохнул; с лиц собравшихся исчезли последние остатки улыбок. "В бытность мою комиссаром Первой Конной, - задумчиво сказал Поляница, - мы привыкли решать вопросы оперативно. Не знаю, как вас, - а меня такой стиль работы всегда устраивал. Вот и сегодня, выслушав нашего молодого коллегу, могу сказать сразу: у его проекта - большое будущее. И это не только мое мнение." Он налил из графина стакан воды и осторожно выпил его. Из задних рядов донесся глуховатый стеклянный стук: вероятно, кто-то из ученых от волнения уронил чернильницу.
Демарш маститого академика вернул докладчику начавшую было исчезать уверенность; в течение ближайших сорока минут Ф.Ф.Кугель-Ясный ознакомил собравшихся с основными тезисами своего проекта, которые, в общих чертах, сводились к следующему: ни один вид спорта так не укрепляет и не развивает человеческий организм, как плавание, а особенно - подводное плавание (достаточно вспомнить культовый фильм "Человек-амфибия"). Бесспорно также, что шахматы, чья популярность в нашей стране может сравниться разве что с домино и городками, должны стать мощным орудием, направленным на воспитание в человеке таких необходимых качеств, как умение быстро анализировать ситуацию и принимать решение, умение мыслить творчески, умение смотреть прямо перед собой (вперед). Объединив шахматы с подводным плаванием, мы получим качественно новый вид спорта - подводные шахматы, или ПШ. Для того, чтобы в ближайшем будущем обеспечить массовое развитие ПШ, необходимо уже сегодня создать экспериментальную рабочую группу, тем более, что добровольцы уже имеются.
Иван Уваров, токарь челябинского завода "Сибнефтьгазтрансмаш", молодой человек с добрым и открытым лицом, был одним из трех таких добровольцев, тщательно отобранных самим Кугель-Ясным. Он, в отличие от своих товарищей по группе, прогрессировал необычайно быстро. У Ивана не было ни перекоса в сторону излишнего увлечения плаванием, ни болезненной склонности подолгу задумываться над позицией. Подводными шахматами он увлекся всерьез и по-настоящему, часами не вылезал из бассейна и даже в столовой появлялся не иначе, как с шахматной доской под мышкой.
После трех месяцев напряженных тренировок Ф.Ф.Кугель-Ясный пришел к выводу, что Уваров готов к соревнованиям самого высокого уровня, и направил в ЦК соответствующий рапорт. "Силен ваш чемпион, силен, что и говорить... - с одобрением заметил Ю.В.Крюков, зав.сектором по работе с творческой молодежью и детьми, взглянув на разложенные перед ним графики и диаграммы, - только вот, насколько я понимаю, соревноваться-то ему не с кем, ведь Ковалева и Бромов явно отстают" (Крюков имел в виду коллег Уварова по экспериментальной группе). "Увы, - вздохнул Федор Францевич, - Бромов с Ковалевой не оправдали наших ожиданий. Один плещется в бассейне целыми днями, к доске лишний нырнуть не заставишь, другая по нескольку минут зависает над позицией, только пузыри пускает, будто русалка какая." Крюков едва заметно улыбнулся, поднялся из-за стола, подошел к Кугель-Ясному и положил ему руку на плечо. "Есть мнение, - сказал он после некоторой паузы, - есть мнение, что Уваров должен сыграть с гроссмейстером." - "Но... - попытался возразить ошеломленный Федор Францевич, - уровень гроссмейстера нам пока еще... да и кто же из наших гроссмейстеров, не в обиду им будет сказано, сумеет нырнуть на пятиметровую глубину?" - "А нырять никто и не станет, - сказал Крюков. Точнее, нырять будет ваш Иван, а гроссмейстера посадим на трибуну. Уваров сыграет в подводные шахматы, а гроссмейстер - в обычные, классические. Пригласим гостей, приедут ответственные товарищи... Вы только представьте себе: интереснейшая партия, головокружительные комбинации - и закономерный итог показательного поединка - боевая ничья." - "Ничья?" - переспросил Кугель-Ясный. - "Разумеется, - подтвердил Крюков. - Мы гарантируем ничью."
Федор Францевич шел по площади Дзержинского и думал о предстоящем матче. Почетные гости, именитый соперник - молодой гроссмейстер Михаил Нахимич, ученик самого Ботвинника, - все это настраивало одновременно на серьезный и праздничный лад. Он спешил к Уварову, он нес ему радостную весть, - и Уваров выслушал его с обычной своей спокойной улыбкой. "Не подведешь?" - спросил Федор Францевич. - "Я готов," - сказал Иван.
Он действительно был готов, и если бы не формальности, связанные с подготовкой матча, мог сесть за доску практически в любой момент. Однако далеко не сразу удалось решить все организационные вопросы, тем более что планировавшийся поединок носил во многом экспериментальный характер и потому был окружен неминуемой завесой секретности. Долго не могли определиться с местом проведения матча; спецбассейн, в котором тренировался Иван, планировалось реконструировать для подготовки юниоров (уменьшить глубину в два раза - с пяти метров до двух с половиной); других подобных сооружений в нашей стране (да и за рубежом) тогда (да и теперь) еще попросту не существовало, - поэтому в конце концов было принято непростое решение - провести состязание в так называемой "естественной акватории", а точнее - в особым образом подготовленной "заводи" на берегу Рижского залива, в семи километрах к юго-западу от Юрмалы. В узкий круг приглашенных, помимо самих участников матча, вошли несколько ответственных сотрудников аппарата ЦК, академик А.Б.Поляница, спецкор журнала "Спортивная жизнь СССР" Лариса Архипова, а также высокий зарубежный гость, представитель родины шахмат, зам.председателя общества дружбы "Индия-СССР" товарищ Раджив Аджар Рупак и, разумеется, сам Ф.Ф.Кугель-Ясный.
Лето пролетело в многочисленных хлопотах, больших и малых, и лишь в конце сентября организаторы и участники исторического состязания прибыли на место будущей баталии. Это был пустынный участок балтийского побережья, огороженный красивым желтым забором. Со стороны моря, из далекой и враждебной Швеции, дул сильный холодный ветер; начинало слегка штормить. Первым из автобуса вышел академик Поляница; порыв ветра сорвал с его головы черный берет, обнажив крупный круглый блестящий череп. Шустрый Нахимич догнал берет у самого забора и вручил его академику. "Ну и погода здесь у вас..." - проворчал недовольный Поляница, принимая у гроссмейстера берет, чуть испачканный желтой краской. Нахимич виновато улыбнулся.
В десяти метрах от берега стояли несколько удобных кожаных кресел, повернутых в сторону моря. Поляница, Архипова, Кугель-Ясный, Аджар Рупак и представители ЦК расположились в креслах и уставились в приличных размеров монитор, на котором смутно угадывались очертания чего-то квадратного. Нахимич сел за стоявший рядом шахматный столик и быстрым привычным жестом поправил фигуры; ему предстояло играть черными. Иван разделся, оставшись в плотном облегающем черно-белом трико, сделал несколько приседаний и бодро направился к морю. Холодная вода Рижского залива показалась ему какой-то чужой и неприветливой; ледяная волна хлестнула в лицо. Он сделал несколько шагов, нырнул и поплыл мощным кролем в направлении клетчатого буйка, под которым на пятиметровой глубине находилась шахматная доска. Преодолев метров тридцать и оказавшись у буйка, Иван нажал расположенную на нем большую красную кнопку. Под водой загорелся мощный прожектор, освещавший игровое поле.
Сидевшие на берегу увидели на экране монитора шахматную доску; она была видна как на ладони, фигуры отливали нежным матовым светом. "Какая прелесть!" - воскликнула Архипова. "Молодец Федор!" - подумал Поляница. "dsgflsdgksjhsdjhdfjh;djfhdj;fhj;ddddddjjjjjjjjjjjj!" - восхищенно заметил Аджар Рупак. Товарищи из ЦК
одобрительно закивали головами. Сидевший за столиком Нахимич нервно потирал руки в ожидании первого хода Ивана. Иван нырнул.
Оказавшись под водой, Уваров в несколько гребков достиг доски и окинул взглядом фигуры. Они стояли, выстроенные кем-то неизвестным ровно по линеечке, будто на параде. Он не собирался долго думать над первым ходом и уже потянулся было к королевской пешке, - но тут странная мысль поразила его, захотелось сыграть пооригинальнее, удивить гроссмейстера, сбить его с толку. Пуская пузыри, Иван подплыл к пешке F, перетащил ее на два поля вперед, довольный собой поднялся на поверхность и мокрой ладонью стукнул по кнопке водонепроницаемых шахматных часов.
Сделанный Иваном ход вызвал у наблюдателей живейший интерес: задумчиво морщил лоб академик Поляница, что-то строчила в своем блокноте Архипова, Аджар Рупак поправлял чалму, нервно ерзал в кресле Кугель-Ясный. Нахимич напряженно склонился над доской. "Что скажете, Михаил?" - обратился к гроссмейстеру ответственный товарищ из ЦК. "Дебют Берда, - ответил слегка испуганный Нахимич. - Признаться, не ожидал..."
- "Каковы же перспективы у белых?" - поинтересовалась Архипова, покусывая кончик карандаша. "Видите ли, Лариса, - сказал Нахимич, - это весьма редкое начало может привести к запутаннейшим осложнениям, особенно в случае, если черные разыграют один из вариантов гамбита Стаунтона, а именно - ответят E7-E5 (что я и собираюсь сделать). В случае принятия жертвы белые практически неминуемо попадают под острейшую атаку, что неизбежно вынуждает их форсировать примерно в районе двадцать третьего хода переход в до конца еще не исследованный эндшпиль, где у черных остаются ладья, два слона, конь и две пешки против ферзя, слона и семи пешек у белых. Так что вся борьба - впереди." С этими словами Нахимич двинул свою королевскую пешку на Е5.
Увидев ответ гроссмейстера на небольшом экранчике буйка, Иван немедленно погрузился под воду. Передвинув черную пешку, он обнаружил, что хитрый гроссмейстер уже на первом ходу предложил жертву. "За простака меня принимает, - снисходительно подумал Иван. - Не тут-то было!" И вновь посетила его странная мысль, принадлежавшая, кажется Филидору. "Пешки - душа шахмат," - заметил однажды Филидор, болтая с кем-то в душном парижском кафе, и добавил: "C'est le meilleur conseil que je puisse vous donner." Вдохновленный этой мыслью, Уваров решил продолжить наступление и сыграл, как ему показалось, убедительно и просто: G2-G4.
Сидевшие на берегу еще не успели среагировать на ход Ивана, как их внимание привлекло в высшей степени странное поведение Нахимича. На лице гроссмейстера мелькнула торжествующая улыбка, он сделал какое-то движение, одновременно длинное и резкое, передал свой ход Уварову, быстро отстучав его на специальном пульте связи, соединенном с экранчиком буйка, довольно откинулся на спинку стула, - но уже в следующее мгновение вскочил, схватился за голову, шатаясь, побрел к берегу и остановился лишь тогда, когда небольшая волна окатила его по пояс. Ответственные товарищи недоуменно переглядывались. Ветер усилился и вдруг стало как-то пасмурно. На экране монитора что-то зарябило: перед объективом подводной камеры проплыла веселая стайка балтийских килек. Когда изображение вновь обрело резкие очертания, и позиция открылась взорам собравшихся, все было кончено: ферзь черных находился на H4, на доске стоял мат; матерился кто-то из ответственных товарищей, таращил огромные темные глаза Раджив Аджар Рупак, застыла с блокнотом в руках Лариса Архипова, комкал в руках свой черный берет академик Поляница, рассеянно брел вдоль берега виноватый и мокрый Нахимич, и где-то в сумеречном осеннем море, среди подернутых барашками волн, одиноко мелькала черно-белая шапочка Ивана.
Много лет спустя, стоя у процедурного кабинета в ожидании очередного укола, Федор Францевич вспомнит тот далекий день. Было лето, и по коридору барвихинского санатория носился тополиный пух. Играло радио: передавали песни Дунаевского на слова Лебедева-Кумача. После укола Федор Францевич добрался до холла, погрузился в глубокое мягкое кресло и задремал под чарующие звуки "Марша энтузиастов". В стоявших у стены больших деревянных часах медленно качался маятник. "А теперь, - сказало радио, - в исполнении народного артиста СССР Ивана Семеновича Козловского прозвучит старинный русский романс "Вернусь ли я?" Волшебный голос великого тенора поверг Федора Францевича в состояние донельзя романтическое, - и слеза, увеличенная толстыми стеклами очков, неспешно скатилась по его шершавой щеке. "Вернусь ли я, судьбы беспечной рукой изменчивой маним, огнем одним терзаем вечно, скажите мне - вернусь ли я?" - томный голос Козловского таял в вечернем июньском воздухе, и из этого воздуха неожиданно возник маленький и квадратный Рушалов, новый сосед Федора Францевича по палате. Под мышкой у него гремели шахматы. "Сыграем," - спросил (или сказал) Рушалов и принялся расставлять фигуры. Федор Францевич помогал ему. "Вот те на!" - удивился Рушалов, взглянув на доску. - Да вы, батенька, короля с королевой перепутали! Королева ведь любит свой цвет, а вы... - может, у вас практики давно не было?"
Федор Францевич поднял голову и внимательно посмотрел на своего собеседника. "Знали бы вы, Вениамин Савельевич," - сказал он. "Если бы вы только знали..."