Аннотация: Белые пальцы бегут по черным клавишам. Есть он и звук, долбящий под потолок. Смерть так мелодична...
Серая комната. Обшарпанные стены, сыплющийся потолок... Тишина в голове, тишина в сердце, крики за стеной. Опять слишком шумно. Соседи не спят. Дождь за окном. Темное свинцовое небо, кажется, хочет упасть. Оно давит на него всей своей бесконечной силой. Холодный ветер завывает в щелях окон. Мерзопакостный гогот пьяного люда за стенкой становится еще громче. Им там хорошо.
А ему нет.
Все погружается в неизвестность, которая отдает горьким привкусом глупости. Дикая душевная боль, остатки воспоминаний...
Одиночество, такое холодное и щемящее, которое столько лет скрывалось за маской этой улыбчивой неприступности и отчужденности. Он вдруг понял, что устал так жить, что соскучился по дому, что просто на него накатила огромная волна депрессии. И от этого становилось неприятно где-то внутри. Неужели и у него есть душа? Да что там, конечно есть, чему тут удивляться. Он же хороший. Правда, трус и эгоист. Неужели и такой как он может по-настоящему страдать, мастерски скрывая все в сердце? Он страдает, правда, улыбается всем. Правда, он просто улыбчивый человек. Добрый такой, золотой весь из себя. Уставший немного... от неизвестности этого богом забытого места. Может, все это сон?
Неизвестность теперь стала пугать, этот сон становится слишком реалистичным и долгим. Времени нет, жизнь останавливается и в момент, все начинает свой ход. Стрелки часов сдвигаются с места, и сердце вновь начинает биться как птица в клетке. Клетке, которую невозможно сломать. Ржавые прутья все так же крепки, а ребра, так нагло прикрытые кожей, просто недосягаемы для этой одинокой птицы. Алая кровь бежит по венам, разгоняя это странное чувство, доказывая то, что парень еще жив.
Открывая глаза, ощущая, как быстро бьется сердце и как не хватает воздуха. Это, словно, удар под дых. Задыхаясь, он хватает ртом, как рыба на суше, что-то неосязаемое, но такое важное сейчас. Вцепившись пальцами в ледяные клавиши пианино, за которым он имел честь уснуть, он разрушает тишину, вырывая из мощного инструмента его неудержный мелодичный рев.
Непонимание происходящего. Мимолетный страх перед неизвестностью и нахлынувшими чувствами прошлого. Ощущение беспомощности и собственной ничтожности именно здесь и сейчас просто, кажется, душит его. Он даже вздрогнул, резко поднимая руки от инструмента, сделал несколько судорожных вздохов, поправляя очки на переносице. Это был сон... ему просто одиноко и грустно. Он просто проснулся опять в этом прогнившем насквозь месте.
Открывая глаза, обычные люди видят обычный мир. Даже здесь, в этом городе, все видели нечто привычное и ничем не выделяющееся окружение. Для него же это была суровая реальность, которая мешала ему существовать. Порой, даже заставляла его закрываться под одеялом с головой, чтобы попытаться забыть о нем. Об этом мире, который ему был крайне противен.
Первая нота... вторая... до-ми... ленивые пальцы скользят по пожелтевшим клавишам старого пианино, который он умудрился раздобыть в этом гадком ему месте. Его заполняло душащее чувство безысходности, когда он уже ничего не может сделать - только улыбаться и делать что-то, чтобы уж совсем не заржаветь. Чтобы пылью не покрыться, наверное... черт, как же он устал от этого...
- Слышишь... так рождается звук... - шепчет юноша своему дорогому инструменту, расслабляясь только от осознания того, что он имеет возможность касаться этого чуда, то, что спасает его от самоубийства.
Соль... ля... переход на фа-диез...
Мелодия - это жизнь, мелодия - это то, что сопровождает любое создание божье на протяжении всей его жизни. Без звука ничего бы и не существовало... все должно иметь свой смысл. Мажор или минор, крещендо или диминуэндо, депрессивно сходящие в пустоту тишины... все это неважно - все это доказательство жизни, все это музыка, без которой он бы не стал жить на этой Земле. Неважно где - дома или здесь. Он бы не смог. Наверное, он ненормальный.
Левая рука касается черных клавиш, рождая первый тонический аккорд. Вот оно - начало, еще тихое и неуверенное, но уже существующее. Правая рука подхватывает тональность, подхватывает суть, легонько расчерчивая в воздухе нотные строки, отмечая такты и первые ноты, за которыми последует рождение чего-то нового, доселе не существующего... такого, что будет известно только ему. Это их личное таинство, его и его инструмента и их общего создания - той мелодии, тех чувств, что рождают на этот свет эти, еще ленивые и сонные движения его рук...
- Мы одни... чувствуешь это? - со вздохом замечает парень, наклоняясь ближе к инструменту, играя переборами, держа основной фон в левой руке, все еще в медленном темпе. - Нас никто никогда не поймет... понимаешь? - шепчет он, словно на ухо своей возлюбленной.
Удар по клавишам правой руки, словно, отсечение от прошлого, резкий вздох, юноша выпрямляется, поджимает губы от досады, переводя неопределившуюся по настроению мелодию во что-то слишком тяжелое, грустное, стонущее, рвущее и звенящее.
Птица за ржавыми прутьями ребер, замирала, а потом снова начинала истерично биться крыльями, получая новые и новые раны от одного осознания собственной ничтожности. Ненависть. Ненависть к тому, к чему уже настолько привыкаешь, что мгновенно пропадает. Ненависть к нормальному миру, где нет цепей, нет этого страха, этих границ, этих стен и нет желания убить самого себя от скуки. Потому что внутри стало слишком пусто. Только клетка, которая раскачиваясь на позвонке, жалобно скрипела от ударов о ребра и эта жалкая птаха, которую хотелось сжать в собственной руке и раздавить, размазывая все по стене, продолжая ненавидеть. Что делать, когда то, к чему ты привык, что для тебя является нормой, исчезает?! Создавать свои галлюцинации. Приводить в движение этот мир. Но это был рассадник малолетних преступников-мутантов - здесь невозможно что-то привести в нормальное движение. Здесь все мертво, даже временем кто-то управляет. Только удары сердца. Получается, что ничего невозможно сделать. Получается, что остается только ждать, когда ты умрешь...
Кажется, он и сам был пьян. Он видел все в настолько изувеченном варианте, что можно было бы его принять за маньяка. А пришел-то он сюда по собственному желанию. Был доволен собой и компанией, которая его окружала. А потом в какой-то момент все рухнуло.
Слабохарактерные люди могут много чего натворить в таком состоянии. Он же напивался и играл на излюбленном инструменте. Нет у него будущего с такими жизненными идеалами - он это и сам понимал. Но сделать что-то с собой казалось ему чем-то за гранью реальности.
Еще один мелодичный грохот под потолок в одиннадцать часов вечера... даже соседи замолкли, кажется.
Сердце бьется чаще, а звуком наполняется все пространство вокруг. Он хмурится, напрягается, как будто создание нового произведения становится для него просто непосильно тяжелым. Все его чувства, вся его обида и боль, все его одиночество, все то, что он постоянно скрывает за улыбкой, этот эгоист и трус, приобрело оболочку в виде стонов фортепиано.
Тишина в момент сменилась звоном в ушах. Таким громким, таким диким, от которого не было возможности убежать. Никаких зрительных или душевных галлюцинаций. Только звон, сменяющийся грохотом, звуком натянутых струн, стуком сердца в ритмом ускоряющейся мелодии...
Это чувство, когда внутри ничего нет... абсолютно пусто, так тихо-тихо в голове, как вдруг перед глазами рисуется что-то совершенно новое и дикое, дерзкое и неповторимое. Ему казалось, что он видел эти звуки, видел свою боль и печаль, видел, как все это гремит под потолок. Черные, серые, белые... звуки не имели цвета, как такового... потому что он отчаянно страдал.
Торжество и страх, эта волна, захватывающая сознание... в этом ее красота, в этом ее тонкость и изящество смысла, в этом ее достоинство, что рождается от этого единения инструмента с его верным до конца дней его слугой.
Дикость и неправильность техники, порой, просачивалась в его движениях. Он буйствовал над клавиатурой, увеличивая темп, взрывая все на фортиссимо.
Как же он устал! Как же... как же тяжело жить здесь! ЗДЕСЬ, ГДЕ ВСЕ ПРОГНИЛО! Он уже и сам был готов кричать, скалясь на инструмент, выплескивая свою ненависть к собственному ничтожному существованию на фортепиано, смешивая это со звуками, создавая самое ядовитое зелье, которое, если очень хорошо помечтать, угробило бы нескольких соседей, заставив тех поубивать себя от этого чувства внутри, от этого настроения, от этой злости к самому себе.
Музыка...
То, что рождается и создается...
То, что несет в себе код смерти и код рождения...
То, что сопровождает каждого... даже глухого...
Потому что она внутри. Потому что это ритм, потому что это звук, потому что это жизнь... сердце бьется... птицей в клетке ребер. Пока все вдруг не обрывается. Так же резко, как и свет, как и добро, как любовь, как сама жизнь. Тело напряжено, пальцы немеют после того, как сильно они били по клавишам, на лбу появляется легкая испарина. Глаза безумно смотрят в пустоту...
- Смертельно прекрасно... - хрипло изрекает он, закрывая глаза.
Сон...
Пусть заберет его в свои объятья Морфей... пусть душа найдет покой...
Откидываясь на спинку стула, качаясь, он смотрит в потолок. Сердцебиение замедляется, внутри все перестает бурлить. Стало так легко и спокойно... такая его жизнь, наглого музыканта. Такое его существование - он никому здесь не нужен. Но теперь это неважно. Потому что есть звук... потому что есть она...