Всмотревшись в зеркальную поверхность Стикса, Асклетарион вспомнил все! Сначала то, как кладбищенские твари, ожесточённо дрались между собой и жадно пожирали его истерзанные останки. Погребальный костёр, брёвна которого отсырели после проливного дождя накануне, никак не разгорался, а затем язычки слабого пламени и вовсе были задуты порывами налетевшего с моря Борея. Тень Асклетариона возликовала!
Пророчество свершилось в точности, как предсказывал оракул. Стражники ушли совсем недавно. Они не стали отгонять псов и пытаться развести огонь снова. Одним словом, не выполнили приказ буквально, хотя именно в этом и заключалась их историческая миссия. В порыве дерзкого желания поспорить с судьбой и подгоняемый мстительным азартом, вызываемым, как правило, паническим страхом перед волей провидения неумолимых Парок, Домициан Флавий забыл растолковать начальнику охраны подлинный смысл своей каверзной проверки. Вот стражники и решили: а не всё ли равно, если тело невежды астролога и лжепророка, прогневавшего Императора Великого Рима, будет не сожжено, а попросту оставлено на съедение Керберову отродью. Откуда им было знать, что Домициан до смерти напуган последствиями недавней бури, в результате которой была сорвана хвалебная надпись с подножья его триумфальной статуи, яростные перуны Юпитера чуть не сожгли Капитолий, а одна из молний в Палатинском дворце прямо на мраморном полу спальни выжгла отвратительный чёрный круг. Правитель могучей империи пришел к Асклетариону, мучимый дурными предчувствиями, надеясь, однако, услышать прогноз о своём безоблачном будущем, но ясновидец лишь подтвердил опасения и предрёк ему скорую гибель. Стража осталась охранять снаружи вход в прорицалище, ибо встреча Домициана и Асклетариона, по понятным причинам, проходила в строжайшем секрете. Верноподданным было невдомёк, что подозрительный Император, получив столь неутешительный ответ, пожелает узнать час не только своей гибели, но и срок жизни, а заодно и обстоятельства смерти самого предсказателя.
Увозимый теперь всё дальше от берегов родимой Авзонии беспристрастным Хароном, Асклетарион не без гордости вспоминал, что на роковой вопрос Домициана, знает ли он, каковой будет его собственная кончина, бесстрашно ответил, что умрет ещё раньше цезаря, и тело его достанется своре голодных дворняг. На это безрадостное заверение Домициан, кривя рот в коварной улыбке, возразил по поводу именно последних слов и самонадеянно пообещал, что прах прорицателя пожрут не собаки, а пламя.
Единственным, что омрачало теперь торжество духа Асклетариона, была невозможность увидеть лицо Домициана в момент доклада о выполнении приказа. Однако, подплывая к вырастающим из пелены загробного тумана скалам безвозвратного Орка, бывший авгур чётко ощущал, как должно колотиться сердце ненавистного тирана, отсчитывающего часы и знающего наверняка, что неизбежно падёт жертвой дворцовой интриги.
В тот самый момент, когда Асклетарион осознал все с ним происшедшее, он вдруг совершенно отчетливо увидел, что: во-первых, стоит перед умывальником с запотевшим зеркалом у себя в каюте, должно быть, только приняв душ, а во-вторых, что никакой он не Асклетарион и даже не его тень, плывущая к подземному руслу Стикса. Тут не лишним было бы сделать оговорку, ибо человек, стоявший перед зеркалом оказался едва ли не самой видной фигурой в этом незабываемом плавании.
Ещё три недели назад его заурядность достигала уровня, которого по его разумению, существовать в принципе не должно: казалось, что применение такому, как он, в обществе найти уже просто невозможно. Ныне почётному гостю увеселительного вояжа, тогда чудилось, что его на самом деле нет вовсе. И если тенью Асклеториона будущего избранника судьбы назвать было бы некорректно, то просто Тенью - вполне. Знание его о себе самом до поры до времени исчерпывалось тем, что он некогда являлся служащим какой-то частной конторы. Однако ни сколько лет проработал на одном месте, ни чем в этом заведении занимался, человек, как ни старался, вспомнить уже не мог, несмотря на смутные предположения о том, что спектр его прежних обязанностей, наверняка, был настолько же широким, насколько и неопределённым. Дни, прожитые в той заурядной, прошлой жизни, виделись ему совершенно одинаковыми и, в конце концов, у бывшего служащего мифической конторы самопроизвольно сложилось твёрдое убеждение, что время попросту перестало его замечать. Жизнь человека, ставшего своей собственной тенью, больше напоминала один единственный день, который казался безначальным и длился бесконечно. (На каком-то этапе жизненного пути, к сожалению, каждый член общества неизбежно оказывается точно в таком же тупике сознания). Совершенно не помня своего имени, и порой сомневаясь, что когда-либо имел таковое - так как никто давно уже к нему не обращался, - человек даже перестал разговаривать с самим собой. Именно в один из ТАКИХ дней он и оказался у стойки ночного ларька с только что купленным лотерейным билетом в другую жизнь.
Господин Жульен Нулёв, в одночасье заработавший состояние из нескольких дополнительных нулей к удачно поставленным в ряд цифрам своего выигрышного билета, теперь впервые отправился в недельный круиз на борту одиннадцатипалубного судна под многообещающим названием "Наваждение" к Бермудским островам.
Такое необычное в этническом смысле сочетание имени и фамилии новоявленному миллионеру было дано провидением, не благодаря изворотливости ума или некоему природному дару, позволявшему удачно проворачивать теневые финансовые операции, а исключительно по роковой иронии судьбы. Как утверждали газетчики на следующий день, после объявления имени победителя очередного розыгрыша, гостеприимная матушка счастливчика при жизни просто-таки фантастически обожала французскую кухню и, кроме того, сам Жульен - что по-французски означает "июльский", - не только родился в июле, но и впоследствии в этом же месяце выиграл своё многомиллионное состояние. (В аккурат ко дню рождения).
Тут сердце господина Нулёва сжалось от смутного предчувствия чего-то постыдного. Сознание его ощутило лёгкий толчок, и память окончательно прояснилась. Жульен отчётливо вспомнил, что ровно двадцать минут назад стоял на сцене, будучи добровольным участником вечернего представления, и под гомерический хохот зрительного зала внимательно вслушивался в последние команды гипнотизёра, битый час сверлившего своими буравчиками в его подсознании дыру в античное прошлое.
- Как только я сосчитаю до трёх, вы выйдете из транса, но по-прежнему не будете помнить того, что происходило с вами на сцене. Однако, пожелав принять перед сном душ, вы опять вообразите себя древним римским прорицателем. Лишь после того, как вы увидите своё отражение в зеркале, ваша память полностью к вам вернётся, и мои команды потеряют всякую силу. Раз, два, три!