Аннотация: Жизнь - это борьба. С собой. Со своими страхами. С учебой. Хорошо, когда из очередной схватки выходишь победителем.
ГОСы
Государственными экзаменами, которые мы должны были сдавать по окончании пятого курса, нас пугали все кому не лень. И, надо сказать, частично они своего результата добились. Я жутко испугалась, но это произошло недели за полторы до "судного дня", а сначала было вот что.
Мой муж, учившийся на той же специальности, как и у меня, только на дневном отделении, задолго до экзаменов предупреждал, что это серьезное испытание, и неплохо было бы начать готовиться к нему за несколько месяцев, а лучше даже за полгода. Я, конечно, приняла эту информацию к сведению, но бросаться перелопачивать гору информации, выписывать что-то и зубрить наизусть, когда все может забыться уже через неделю, особым желанием не горела.
Весь ужас госэкзаменов заключался в том, что они были письменными (а мы, вечерники, всегда все сдавали только устно), и сразу по трем предметам: схемотехнике, организации ЭВМ и системному программному обеспечению. Кроме того, было доподлинно известно, что никакой литературой пользоваться нельзя - только подписанная, прошитая и пропечатанная на каждом листе тетрадь, ручка и справочные сведения о мощности и токах микросхем. И это нам еще повезло - дневники по нашей специальности, в том числе и мой муж, сдавали одновременно четыре предмета. Их результаты сдачи мало кого порадовали. Муж получил трояк, были двойки и очень мало пятерок. А мне позарез была нужна отличная оценка, иначе обламывался мой красный диплом. Вот я и начала суетится, дергать всех и попугивать предстоящими трудностями. Но не тут-то было! Никто даже не рыпнулся. Леша, мой незаменимый напарник в подготовках и сдаче экзаменов и курсовых проектов, в принципе согласился, что надо, конечно, готовится, но ему и без ГОСов своих дел хватало. Так что на первых парах он меня поддержал только морально. Бакс, неофициальный староста нашей группы (официальный староста на лекции носа не казал и появлялся в университете только к началу сессии) с пеной у рта доказывал, что госэкзаменов у нас, вечерников, быть не должно, и самоуверенно заявлял, что красные дипломы дают только дневникам. Разубеждать его в этих жестоких заблуждениях я не стала и решила готовиться в одиночку.
Сначала я перерыла все тетради мужа и его каталоги на компьютере в поисках всего, что хоть как-нибудь могло мне помочь, нашла примерные вопросы к экзамену и на время успокоилась. Но мое спокойствие длилось недолго. К нам на работу на защиту выпускных квалификационных работ пришли студенты-четверокурсники - Миша и Света, учащиеся как раз по моей специальности. Как оказалось, у них по новому учебному плану (который меняют теперь почти каждый год) госэкзамены ожидались и после четвертого курса, и после пятого. "Как хорошо, что я вечерница!" - высказала я тогда свои мысли вслух, после чего Света перевелась на вечернее отделение.
Миша оказался парнем общительным и сообразительным, но перспектива госэкзаменов пугала даже его. После этого я уже места себе не находила, теребила мужа, заставляя его объяснять мне все, что недоучила или прослушала на лекциях. Как выяснилось очень быстро - мои знания грешили большими пробелами и до отличной оценки ну никак не дотягивали. Это одновременно угнетало и злило меня. Было обидно без особых срывов проучившись пять лет позорно срезаться на самом последнем экзамене. Естественно, мое раздражение моментально отразилось на отношении к мужу. Ему совсем не хотелось по новой объяснять мне уже давно для него пройденный и порядком подзабытый материал. Я снова злилась, обвиняла его в лени и недоученности, хотя конечно, он был не обязан все пять лет терпеливо сносить все мои "а почему?", "а как?" и вопли: "Да это фигня какая-то! Ни черта не понимаю!".
Время от времени мне в голову приходила мысль на тему пословицы "Назвался груздем - полезай в короб", то есть, раз заявила, что самая умная - вот и учись, напрягайся, отдувайся за всех: красные дипломы просто так никому не даются. Тогда снова становилось страшно, появлялось щемящее чувство одиночества, исключительности и, одновременно, беспомощности и отчаяния. Муж мог помочь, но мало, одногрупники и не сильно хотели, и не очень могли, а той груды информации, которую принес мне Миша, казалось совершенно недостаточно.
Иногда в минуты малодушия я была согласна даже на тройку, но гордость поднимала бунт, а муж успокаивал:
- Если преподы захотят поставить тебе хорошую оценку, то поставят.
- Да? - в таких случаях недоверчиво и обиженно переспрашивала, и бурчала под нос. - Ага, конечно, как же, поставят они!
Время шло, я по мере сил и возможностей пыталась подготовиться, а когда в начале мая предъявила Леше претензии за его бездействие, то в ответ услышала беспечное:
- А я сейчас и не собираюсь готовиться. Вот после всех экзаменов будет неделя, тогда и начну.
- Да ты видел, сколько там?!!! - в негодовании воскликнула я, а про себя подумала: "Хорошо тебе - красный диплом не нужен, поэтому ты можешь получать любую оценку!"
- Но мне в любом случае сейчас некогда, - ответил Леша.
Мне осталось только тяжело вздохнуть и закусить губу, успокаивая себя тем, что, как говорится, "если долго мучаться, что-нибудь получится".
Примерно за полтора месяца до ГОСов наши студенты начали потихоньку раскачиваться, я щедро раздавала им всю имеющуюся информацию, добавляя при этом, что одной готовиться страшно. И я действительно боялась: вдруг за пять лет учебы я растратила все свое везение, и теперь меня ждет большой и обидный облом?
Уже во время сессии мне, наконец-то, удалось худо-бедно скооперировать часть студентов и начать вместе с ними бегать по преподавателям. И вот здесь нам несказанно повезло: пожаловавшись преподавателю по системному программному обеспечению на то, что половину вынесенных на госэкзамен тем мы не проходили, мне удалось избавить нашу группу от них. Это облегчило подготовку, но не на много - преподаватели не сильно стремились помочь нам, справедливо считая, что раз мы за семестр не освоили материал, то за несколько недель не осилим его тем более. Не стоит даже мучаться с нами. Я опять кинулась терроризировать мужа, он слабо отбрыкивался, но на наиболее настойчивые вопросы все-таки отвечал. Я тряслась от страха и надеялась разве только на чудо.
Тем не менее, очень многое складывалось в нашу и в частности в мою пользу, начиная от того, что обещанный последний экзамен последней сессии оказался всего лишь зачетом, и заканчивая нежаркой, приятной погодой. Кроме того, преподаватели все-таки разрешили нам пользоваться на экзамене некоторыми книгами.
"Судный день" назначили на двадцать пятое июня. Я хотела было отсрочить "день расплаты", потому что можно было "сдаваться" и двадцать восьмого, и двадцать девятого, но преподаватель, видя, что я трушу по полной программе, то ли усмехнулся, то ли улыбнулся и подбадривающе сказал:
- Не бойтесь, да сдадите вы все!
"Просто сдать - это одно, а сдать на "отлично" - совсем другое", - подумала я, но день экзамена переносить не стала.
Масло в огонь моих страхов подливал и Миша из нашей группы (не тот, который принес мне на работу груду информации, а другой, с "BMW", ходивший все время в стильном серо-зеленом костюмчике и страшно паниковавший по любому поводу).
- Что же делать, что же делать! - округлив темные большие глаза, испуганной скороговоркой говорил он. - Это же все, провал! Мы ничего не сдадим! Мы же НИЧЕГО не знаем! НИ-ЧЕ-ГО!!! Это конец! Мы пропали, провалились! Нас всех выгонят! С последнего курса! Пинком под зад!!!
Потом, видя, с каким ужасом я смотрю на него, понижал голос и бормотал:
- Вот кто все знает, вот кому хорошо!
Я, конечно, была категорически не согласна с тем, что ничего не знаю, но и знать все не могла, но ужасно хотела. И если не все, то хотя бы большую часть всего этого технического кошмара.
Последняя неделя перед госэкзаменами останется в моей памяти, наверно, на всю жизнь. Так страшно мне не было никогда! Чувствуя, что чисто физически не успеваю прорешать все задачи и на многие из них даже не знаю ответов, я впала в панику. Просыпаясь с утра, чтобы собрать дочку в детский сад, я с ужасом понимала, что настал еще один день изматывающей подготовки, и этих дней становится все меньше и меньше.
Оставаясь одна, я с трудом заталкивала в себя завтрак и, чувствуя примерно то же, что ощущает человек, приговоренный к смертной казни, шла к письменному столу продолжать осточертевшую подготовку. Но не ту-то было! При виде тетрадей, листов со схемами и справочников у меня перехватывало дыхание, поднималась температура, и меня начинало трясти. Самое жуткое, что я никак не могла успокоиться, ходила кругами по комнате или смотрела в окно, пытаясь сосредоточиться. Это было почти невозможно! Тогда я или старалась снова заснуть, или с трудом, превознемогая страх, все же садилась за стол, подбирала заслуживающий внимания вопрос и звонила к Леше. Осознание того, что я не одна со своей жуткой неразрешимой проблемой, на время успокаивало меня, а следующим утром все начиналось сначала.
Вечером, когда приходил муж, мне становилось лучше. Я тут же, как коршун, набрасывалась на него, засыпая вопросами и требуя решить очередную задачу. Он и жалел меня, всячески стараясь помочь, и злился, видя, как я извожу себя своими страхами. Но я уже ничего не могла с собой поделать - время стремительно уходило, а я все еще чувствовала себя совершенно неподготовленной. У меня пропал аппетит, живот буквально прилип к позвоночнику. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, а невозможность справиться с эмоциями только усугубляло это чувство. И никто, кроме меня самой, не мог помочь мне. В одну такую минуту, изможденная, совершенно подавленная борьбой с самой собой, я, подняв голову к потолку, мысленно взмолилась - не знаю, Богу, небесам или кому-то еще, прося того, кто сильнее меня, и кому подвластны наши судьбы, помочь мне. Я бы никогда не сделала этого, если бы мне не было так страшно.
Утром двадцать пятого числа я просыпаюсь с уже ставшим мне привычным ужасом в сердце. "Вот и все, - думаю, - это последнее утро моих мучений". От этой мысли я чувствую облегчение, беру два своих огромных пакета со справочниками и шпаргалками, и иду "сдаваться".
Госэкзамен начинается в девять, я прихожу на сорок минут раньше и оказываюсь далеко не первой. Некоторые наиболее испуганные предстоящим испытанием студенты пришли еще до восьми и уже дрожат в коридоре возле кафедры, пьют минералку и собирают с приходящих одногрупников деньги на презенты преподавателям. Я водружаю свои пакеты на один из подоконников и начинаю запихивать неуместившиеся шпаргалки в штаны. Как потом выяснилось - зря. К нам подходит благодушно настроенная секретарь кафедры и сообщает, что на экзамене будет сидеть и часто выходить из кабинета только один преподаватель, просит сильно не шуметь и не выбегать в коридор. Мы все прямо воспреваем духом, чувствуя, что не так страшен черт, как его малюют. Во мне просыпается боевой задор и какая-то диковатая, бесшабашная веселость, как будто все уже кончилось.
Тем не менее, входить в кабинет все равно страшно. Леша проталкивает меня вперед, и я одной из первых оказываюсь внутри. С неотвязно вертящейся в голове мыслью: "Сейчас решится моя судьба", вытягиваю билет. Восьмой номер. Теперь предстоит выбрать наиболее удобное для списывания и подглядывания в справочник место. Окидываю взглядом небольшой и подозрительно широкий кабинет, выбираю самый дальний угол у окна и решительно направляюсь туда, сгружаю все свои пакеты в угол и с довольным видом сажусь на стул. "Так, билет. Смотрим, что у нас там. Первая задача... Логические операнды!.. Что это такое?! Нас не предупреждали! Ладно, без паники - что-нибудь придумаю. Далее. 6-разрядный шифратор. Черт! Вот как раз его-то я и не нарисовала. Но в книжке есть подсказка. Будем думать, преподаватель сказал, что там все просто. Ему, конечно, просто! Третья задача. Это я знаю, но без шпаргалки будет сложно".
Подходит Леша, садиться справа, неотрывно смотря в свой билет, на губах странная улыбка.
- Ты мне поможешь? - спрашивает.
Этот вопрос меня совсем не радует.
- Чем смогу... - отвечаю. - А что у тебя там?
Он протягивает мне билет, благо преподаватель занят обилечиванием остальных студентов.
- О, у тебя тоже эти логические операнды! - говорю. - Вместе будем думать. И шифратор имеется. Как у меня!
Еще не до конца понимая, что у нас практически одинаковые билеты, и как нам несказанно повезло, хватаю свою экзаменационную тетрадь и с огромнейшим энтузиазмом начинаю ее листать. Она подписана торопливым, некрасивым почерком. Это с одной стороны меня огорчает, с другой - радует. Когда все слишком серьезно - обычно пишут красиво. Может, все обойдется, и никто к нам сильно придираться не будет?
Начинаю переписывать условия задач в тетрадь. Это обязательно. Мысли путаются, весело перескакивая друг через друга. Хочется поскорее все сделать, потому что, вроде бы, ничего особо сложного в билете нет, но внимание рассеивается, Леша что-то спрашивает, а я не знаю, за какой вопрос хвататься и что ему ответить. Отвечаю что-то Леше, потом вытаскиваю на стол все свои писательно-рисовальные принадлежности: две ручки, карандаши, точилку, корректор и пакет с конфетами. Угощаю рядом сидящих конфетами, жуем, радуемся, ждем, пока преподаватель раздаст справочные материалы и, наконец, уйдет.
Леша высказывает дельную мысль, что надо отключить свои сотовые телефоны, чтобы случайно не начали звонить. Некоторое время тратим на возню с ними. Все, тишина и покой. Кажется, готовы. Я краем сознания понимаю, что уже давно пора приступить к решению, но как-то не хочется - так хорошо сидим, ничего не делаем, и настроение очень даже неплохое... Вовремя догадываюсь вытащить шпаргалки из джинсов и положить их в заманчиво распахнутый по всю ширь пакет. В пакете будет гораздо удобнее копаться, чем в джинсах. После этого я встреваю коленом в прилепленную кем-то под крышкой стола жвачку. Долго пытаюсь ее оттереть. Не выходит. Хорошо, что я предусмотрительно взяла с собой колготки, придется после экзамена переодеваться.
Преподаватель раздал материал и, сложив руки на столе, сидит - не уходит. Ладно, ничего, нам пока есть, что написать, в крайнем случае, придется лезть в карман или в пакет при нем. Леша начинает теребить меня с первым вопросом. Ему в нагрузку к загадочным логическим операндам попалась матрица предшествования, а нам обещали, что ничего подобного у нас не будет. Трачу еще некоторое время на сопереживание, потом обнадеживаю Лешу наличием у меня тетради и обещаю при первой же возможности покопаться в ней. После этого мы начинаем громким шепотом, испуганно косясь на преподавателя, спорить по поводу грамматики. Решаем делать каждый по-своему и на некоторое время успокаиваемся.
Когда преподаватель все же уходит, студенты тут же оживают, начинают вертеть головами. К нам поворачивается сидящий прямо перед Лешей паникер Миша с выражением огромного горя и безысходности на лице.
- Дайте хоть что-нибудь?! - шепчет.
- Чего тебе? - спрашивает Леша. - У нас всего много.
- Да вот... - Миша начинает торопливо, сбиваясь, читать условие своей задачи.
Леша некоторое время слушает, потом махает на него рукой и требует, чтобы он дал ему свой билет. Мы с ним дружно вчитываемся в задание (надо помочь Мише, он ведь нас и на машине своей возил, и вообще парень хороший, тем более так переживает), переглядываемся и принимаемся шарить сначала по карманам, потом по пакетам в поисках нужной информации. В конце концов, щедро одариваем Мишу пачкой мелко исписанных бумажек и возвращаемся к своим задачам. Но надолго покоя нам не дают. Тут же со всех концов кабинета начинают доноситься просьбы о помощи. Леша уже как опытный приемщик заказов, никого не слушая, коротко отвечает только:
- Билет давай!
Мне же так и хочется крикнуть на весь кабинет: "Граждане, с билетиками подходим! С билетиками! Без билетов заявки не принимаются!" Но мне некогда. Я уже почти с головой нырнула в свой пакет и под диктовку Леши нахожу там нужные шпаргалки. В общем, работа кипит, в кабинете стоит гул голосов, шелест бумаг, скрип стульев, шуршание пакетов и стук ручек о крышки столов. Внезапно среди этого хаоса звуков открывается дверь, и мгновенно воцаряется тишина. Все одновременно оборачиваются на входящего. На пороге стоит один из наших студентов и, понимая, что всех страшно напугал, широко улыбается. Возникает секундное замешательство, потом дружный истерический хохот.
С возвращением в кабинет преподавателя все от нас на время отстают. Мы, закончив сочинять грамматику, снова начинаем увлеченно спорить, отстаивая каждый свой вариант. Потом, решив еще подумать, переходим к шифраторам. Начинаем выяснять, сколько поставить микросхем, с трудом приходим к соглашению, тайно лезем в справочник, чтобы найти маркировку и количество ножек, рисуем первый каскад и понимаем, что дальше - тупик. В книге изображено, как соединять микросхемы попарно. А как все вместе? Понимая, что на ходу мы ничего дельного не придумаем (тем более что от экзамена осталось меньше половины времени), я решаюсь на отчаянный шаг - звонить мужу на работу по сотовому телефону из туалета.
Осторожно прячу телефон в рукав и скромненько, не торопясь, выхожу в коридор. Закрывшись в кабинке, набираю номер. Обнадеживает то, что муж знает, о чем речь, и на работе у него есть в электронном виде кое-какая информация об этих самых шифраторах.
Эхо в туалете жуткое, я плохо слышу, пытаюсь говорить громче, и мне кажется, что мой голос слышен даже в коридоре. Приходится прерывать себя на полуслове и прикрывать рот рукой. Муж думает, что я почти в истерике, но это выясняется гораздо позже. Я обещаю перезвонить через час.
В течение часа мы с Лешей активно развиваем общественную деятельность - умудряемся раздать практически все имеющиеся у нас шпаргалки, листы из моей подготовительной тетради, ксерокопии и даже справочники. Я успеваю переговорить с Баксом о мультиплексорах, встав с ним во весь рост, чтобы было лучше слышно, нарисовать третью задачу (я начерно, Леша даже начисто карандашиком) и почти закончить первую. С Лешиной матрицей предшествования так ничего и не решено. В тетради есть похожая, но не та. Я снова выхожу из кабинета и обнаруживаю сообщение от мужа, что он выехал с работы и скоро привезет схему в институт. Я чуть не падаю: у нас на работе пропускная система - просто так никого не впустят и не выпустят, а быстро оформить бумагу почти нереально. Кроме того, мужу еще предстоит ехать через весь город и войти в институт (там охрана и проверка наличия студенческих билетов). С другой стороны - как объяснить схему по телефону? Об этом я даже не подумала. Хотя в седьмом, если не ошибаюсь, классе я помогала подруге делать черчение. Она нарисовала... что-то восхитительно красивое и сложное, но неправильное.
К мужу уже выходит Леша, потому что преподаватель пришел на место и у него могут возникнуть подозрения относительно моей беготни взад-вперед. Первый раз он возвращается ни с чем. Времени уже остается совсем немного, и я начинаю дергаться. Второй раз Леша с ничего не выражающим лицом входит в кабинет, и, видя, с какой надеждой я смотрю на его приближение, быстро изображает на лице счастливую улыбку. Схема у него, но когда он разворачивает ее под партой, и я вижу непонятное мне небрежное переплетение линий, то едва не впадаю в панику.
- Что это?! - восклицаю я.
- Схема, - спокойно отвечает Леша.
- Я знаю, но!.. - дальше я могу выдавить из себя только возмущенные междометья.
- Да посмотри, все понятно! - уверенно заявляет Леша. - Давай скорее, рисуй!
- Чего рисовать-то? - к концу экзамена я так замучалась, что соображаю уже с большим трудом.
- Ну, вот эти квадратики, потом соединишь полосочками - рисуй, - как бестолковой объясняет Леша.
Я изображаю что-то сомнительное и оборачиваюсь к Леше. Он уже справился со своей схемой и спрашивает:
- Поучилось?
- Нет, что-то я запуталась... Посмотри, вот здесь так?
Кончается тем, что Леша своей рукой рисует мне нужные линии. Хотя я отношусь к подобному творчеству с большой долей скептицизма, но ничего лучшего предложить не могу, то приходится оставить, как есть. Потом мы подсчитываем задержку распространения сигнала всей этой хитрой конструкции и бросаемся доделывать то, что не успели. Леша подсказывает мне начало ассемблерной программы пересылки информации в порт, что-то подобное мы присоветываем и страдающему по неизвестному поводу Мише, я пытаюсь перерисовать третий вопрос на чистовик, но быстро бросаю эту затею, и время кончается.
Все моментально сдают тетради, и кабинет сразу пустеет. Остаемся мы с Лешей и Виталик. Преподаватель ждет. Я в спешке переписываю в тетрадь почему-то не переписанное условие задачи, Леша, уже стоя, рисует матрицу предшествования. Это занимает у него не больше сорока секунд, и мы спешим расстаться с нашими "бесценными творениями".
В коридоре я чувствую, что от пережитого напряжения меня покачивает. Муж сидит на подоконнике и с тревогой смотрит на мое приближение.
- Ну как ты?
- Не знаю! - усмехаюсь я, хочется смеяться и плакать. - Такой ужас наколбасили! Даже не представляю, что нам за это будет...
- Да ладно, нормально - все сделали, - старается оправдать нас Леша.
Но у меня далеко не такое оптимистическое настроение.
- Наверно, на апелляцию потащат... - трагическим голосом извещаю я, понимая, что, скорее всего, ничего внятного ответить уже не смогу, и обращаюсь к мужу. - Объясни мне, пожалуйста, чего ты тут нам наизображал.
- Вы что, не нарисовали что ли?! - подскакивает на подоконнике муж.
- Да нарисовали, нарисовали! - поспешно успокаивает его Леша.
- Только я ничего не поняла. Если спросят, то что я скажу?
Муж с видимой неохотой начинает подробно рассказывать мне работу шифратора. Леша с округленными глазами смотрит на это дело и медленно пятится от нас к лестнице.
- Кажется, я поняла, - говорю, наконец, я.
Леша с ужасом глядит на меня и, услышав, что наша группа собирается в библиотеку сдавать книги, идет с ними. Я со своими книгами остаюсь, серьезно намериваясь идти на апелляцию, если поставят тройку. А если четверку? Могут ведь и снизить... Может, не ходить?..
Терзаемую этими непростыми мыслями, муж ведет меня к машине, чтобы я могла немного отвлечься и успокоиться. Есть я совершенно не хочу, только пить. В машине я переодеваю колготки, отпиваю несколько глотков сока из огромной литровой бутыли и иду обратно в университет.
Преподаватели справились с проверкой наших работ чуть более чем за час. Всю нашу группу приглашают в кабинет, усаживают и начинают торжественно зачитывать результаты экзамена. Я, стиснув руки в кулаки, со страхом и нетерпением жду своего приговора.
Я поворачиваюсь к Леше, который, не шевелясь, смотрит в стену поверх голов студентов и напряженно слушает оценки. Он бросает на меня быстрый взгляд и снова замирает.
- ... Давыдов - отлично, восемьдесят один балл, - слышу я.
Леша вздрагивает, улыбается, косится на меня, я вымученно отвечаю на его улыбку, и он опять отворачивается к стене, будто собираясь запомнить результаты всей группы.
Моя фамилия в самом конце списка.
- Чабан - отлично, восемьдесят один балл, - звучит в тишине кабинета.
Я чуть не задыхаюсь от восторга, закатываю глаза к потолку и тихо смеюсь. Мы справились! Это, конечно, слабая пятерка, но своя, кровная, выстраданная и, я думаю, все-таки заслуженная. Тем более если учитывать нашу широкую общественную деятельность на экзамене.
Уже в коридоре, ожидая, когда нам заполнят зачетки, я спрашиваю у Миши:
- А тебе что поставили?
Потому что от волнения прослушала его результат.
Миша округляет на меня глаза, потом поднимает их к потолку и отвечает:
- Мно-ого! Мне кажется, очень много!
- Ну так сколько?
- Девяносто...
-Девяносто?! Ну ты крут! Кажется, я знаю, кто сегодня проставляется! - в шутку говорю я.
- А сам кричал: я ничего не знаю, я ничего не знаю! - поддерживает меня Леша.
Миша смущается и спешит замять эту тему, хотя весь оставшийся вечер мы не перестаем подшучивать над ним, пока он не начинает злится:
- Да лучше бы я "хорошо" получил! А то теперь будете!..
Между прочим, Баксу тоже поставили "отлично", и он внезапно захотел стать краснодипломником. А вечером мы пошли к кафе.
Так что, к счастью, все кончилось благополучно. Мы все остались довольны, и даже некоторые из нас стали подумывать об аспирантуре. Но я до сих пор не могу понять, было ли мое везение простым стечением обстоятельств или чем-то другим, мало зависящим от меня, мистическим явлением, которое, быть может, случается всего лишь раз в жизни?..
Мы все сдали, стоим возле университета и собираемся ехать в кафе.
Я в центре. Леша слева, Миша справа, Бакс самый высокий позади всех
