Со стороны могло показаться, что жизнь в издательстве шла привычным чередом. На ее поверхности, как на тихой глади океана, плавали только мелкие гребешки каждодневных забот.
Наверное, Ваня к совету Ольги не прислушался, потому что в среду он уехал гораздо дальше того места, на котором располагается Садовое кольцо. В маленьком провинциальном городке Озарянске Ольга неожиданно обнаружила интересный творческий коллектив, имеющий многолетние литературные традиции. Двумя днями позже, то есть в пятницу, Георгий Иванович улетел в Швейцарию. Генералиссимус отбыл в неизвестном направлении еще в прошедшие выходные. Лиза старательно работала с текстом новой книги и готовила встречу с автором. Ирусик тоже что-то делала и готовилась к воскресному шопингу. Гена вообще два дня не работал, потому что взял отгулы и водил маму по врачам. А Вадик делал вид, что работает, потому что мысли его были совершенно о другом. Не удивляйтесь, Ольга, впервые в жизни, делала то же самое, что и Вадик.
Ибо настоящие страсти и переживания, как и мощные океанские течения, возникали в самых потаенных глубинах человеческих душ, а события, их вызывающие, происходили совершенно в иных местах.
Ваня оказался в купе вместе с молодой симпатичной женщиной и ее пятилетним сыном. Четвертый пассажир, забросив на верхнюю полку свои вещи, ушел к друзьям в смежное купе и до самого Озарянска не появлялся. Правда, соседи иногда напоминали о себе взрывами дружного хохота, а ближе к ночи даже попытались порадовать остальных пассажиров громким и излишне многоголосым пением. Но их творческий порыв был решительно пресечен не менее громкой и местами излишне убедительной речью проводницы.
Мальчуган оказался на редкость самостоятельным. Он шумно пыхтел, старательно "помогая" матери укладывать тяжелые сумки в ящик под сидением.
- Давайте я вам помогу, - предложил Иван.
- Справимся, - деловито отозвался ребенок откуда-то из недр ящика.
Но сумки никак не хотели укладываться так, чтобы сидение опустилось. Наконец, карапуз понял, что его помощь ничем не облегчает материнских мучений и добродушно разрешил:
- Ладно уж, помогай.
- Нужно говорить "пожалуйста", - поправила его женщина, уступая свое место Ивану.
- Пожалуйста, - послушно повторил ребенок.
Когда вещи были уложены, и Ваня вернулся на свое место, карапуз с серьезным видом протянул ему растопыренную пятерню:
- Иван Иваныч.
- Иван Ильич, - удивленно откликнулся Ваня.
- Наташа, - девушка тоже протянула свою пухлую ладошку. Она и сама была такая же пухленькая, светлая и теплая, и этим сразу очень понравилась Ване. - Вы на него особенно внимания не обращайте, - потрепала она белобрысые волосы сына, - он такой серьезный, потому что он мой помощник и заступник. Я за ним, как за каменной стеной, да, Ванюш? - и она с благодарностью заглянула в детские глазки.
Довольный малыш важно кивнул головой. Потом Наташа со словами: "Сейчас узнаю, когда будет чай", вынырнула из купе, а Иван начал задавать тезке далеко ведущие вопросы:
- В Москве по делам были, или живете здесь?
- Не, мы к тете Лене в гости ездили. Она здесь по углам мыкается, и мы ее домой уговаривали, а сейчас назад к бабусе возвращаемся.
- Не уговорили?
- Не-а, она хочет быть столичной штучкой, - повторил Ваня видимо подслушанные им взрослые слова.
- А в Москве долго были?
Ваня неопределенно пожал плечами и через некоторое время философски изрек:
- Когда по зоопарку ходили, то не долго, а когда по магазинам...
- Понятно, - одобрил Иван логику детской мысли и задал вопрос, к которому все это время пытался подобраться незаметно, как разведчик, - по отцу, наверное, сильно соскучился?
- Мой папа погиб. Он был геройский летчик и сгорел в истребителе. Весь-весь сгорел, даже фотографий не осталось, - мальчик тяжело вздохнул, помолчал, а потом неожиданно добавил - Он такой же был, как ты - богатырь. Я весь в него - видишь, какой у меня кулак, - и Ваня протянул свой довольно крепкий кулачок.
Богатырем Ивана не называл еще никто. Тюфяком в школе дразнили, на работе худеть советовали. А оказалось, что он богатырь, и ощущать себя в этой роли было необычайно приятно. Но гораздо больше, как ни странно, его обрадовало то, что у Ваньки, по-видимому, никакого отца не было. Об этом говорила вся очевидная цепочка доказательств: отсутствие фотографий в домашнем архиве, отчество, повторяющее имя, и, главное, никак не запихивалась огромная Ванина фигура в кабину военного истребителя.
Его размышления прервала вернувшаяся в купе Наташа:
- Чай будет скоро. Проводница сказала, что вода уже согрелась, - и она начала доставать из пакета многочисленные свертки, - Вот, нам сестра сколько всего в дорогу приготовила.
- Мне тут тоже накрутили. Что, Ванюш, ты не против, если я присоединюсь к вашему застолью? - спросил Иван, глядя сначала на Наташу, а потом на малыша.
- Я не против, - сказал ребенок и полез в свой рюкзачок. Он извлек оттуда початую бутылку лимонада, горсть шоколадных конфет, два яблока, одно из которых было изрядно покусано, и с важным видом сложил все в общий котел.
Через два часа они уже были добрыми знакомыми, и маленький Ваня непрестанно пытал большого бесконечными вопросами:
- Ты на рыбалку ходить любишь?
- А я не ходил никогда, - пожал плечами Иван. - Я все больше за компьютером сижу. Где у нас в Москве рыбалка? А компьютеров - хоть пруд пруди.
- Темнота! У нас, знаешь, какие платвички водятся! Ладно уж, я тебя свожу, - снисходительно махнул рукой ребенок.
- Ты что же, один рыбачишь?
- Как один? С удочкой. Одному чего делать-то, руками, что ли рыбок ловить? Темнота! - засмеялся Ванька.
- А вы его и вправду одного на речку отпускаете? - обратился Иван к Наташе?
- Да какая там речка! Ручей под окнами течет, а мы за ним из окна приглядываем.
- И за грибами тоже никогда не ходил? - не отставал ребенок.
- Ходил с друзьями, только не нашел ничего.
- Темнота, тоже учить придется. Но это если ты грибного времени дождешься.
- Ты и в лес один ходишь?
- Нет, - покачала головой Наташа, - лес у нас далеко, мы туда все вместе ходим. Смотри, Ваня! - и она на всякий случай погрозила сыну пальцем. - И, вообще, почему ты Ивану Ильчу "ты" говоришь?
- Пусть будет так, - попросил ее Иван, - и лучше зови меня дядей Ваней, ладно. А давайте и мы с вами тоже на ты перейдем, а?
- Давайте, - охотно согласилась девушка.
- Дядя Вань, а ты где в нашем городе жить будешь?
- В гостинице.
- Мам, что это такое?
- Это дом, где много комнат, и могут останавливаться приезжие люди.
- А их обязательно должно быть много?
- Нет, главное, чтобы были свободные.
- Мам, а у нас тоже есть свободная. Пусть он лучше в нашей гостинице живет.
- Я согласен, - неожиданно для себя ухватился за предложение Иван, - я даже заплачу, - он судорожно поискал в голове нужное слово и нашел, как ему показалось, самое подходящее, - за постой.
- Зачем же, не надо. Главное, чтобы ты сам не передумал.
- Я не передумаю, - твердо сказал Иван.
- Мам, а в гостинице за постой платят? - зевая, спросил ребенок?
- Платят.
- Ну, тогда пусть и он платит, - сквозь полудрему по-хозяйски распорядился Ванька, и глаза его окончательно закрылись.
А они еще долго стояли в узком проходе вагона, будто ненароком касаясь друг друга плечами, вглядывались в черноту за окном, в пролетающие мимо огни, в свое отражение в оконном стекле, видели, как они удивительно похожи и все сильнее ощущали неожиданно возникающее родство.
У остальных дела обстояли следующим образом: Лиза встретила Генофонд, Ольга - любовь, Вадик богиню, а Гена из четырех встретил только одного толкового доктора. Теперь обо всем по порядку, а о Жоре отдельно в самом конце.
В среду вечером Лиза сидела в маленьком уютном кафе. Она заказала уже третью чашку горячего шоколада и второе пирожное. Идти домой на съемную квартиру совсем не хотелось. Несколько лет назад вместе с ней там поселилось одиночество. Оно оказалось надежным, но не очень веселым напарником. А здесь тихо играла музыка, было много незанятых столиков, и никто не торопил ее уход.
Она включила планшет, вставила флэшку и уже в который раз полетела по бескрайним просторам космоса. Ей нравились эти полеты, передышки между боями, ей действительно нравилась эта книга. Было над чем подумать, но еще больше было что исправить по части стилистики, особенно в середине книги. А вот через недельку, пожалуй, уже можно было бы назначить автору встречу...
- Не возражаете? - услышала она бархатный голос и оторвала глаза от экрана.
Напротив нее присел молодой человек. Все в нем, от умных глаз до смуглой бархатистости кожи и крепких мышц, оживших под тонким трикотажем пуловера, говорило о наличии интеллекта и крепкого здоровья. Она даже не сразу расслышала его имя, потому что сразу придумала свое: его звали Генофонд.
Беседа завязалась легко, была непринужденна и интересна обоим. Собеседником он оказался внимательным, умным и приятным. Когда он узнал, о чем книга, которую она сейчас читает, то очень заинтересовался подробностями и даже спросил, нет ли какой-нибудь возможности ее почитать. Отказ его сильно не огорчил. Он высказал робкую надежду на то, что когда это станет, наконец, возможным, они обязательно будут вместе.
В нем было все для того, чтобы Лиза смогла влюбиться сразу и безоглядно. Просто в самой Лизе не было чего-то такого, что позволило бы осуществиться этому намерению судьбы.
В Лизе не было пустоты. Все имеющееся пространство Лизиной души было занято сильной, бестолковой и неотвязной любовью к Вадику. А вот сознание, напротив, было свободно, ясно и прагматично. Оно сразу поставило перед Лизой четкую задачу, во что бы то ни стало реализовать мечту о ребенке.
Поэтому она с удовольствием приняла ухаживания, без колебаний согласилась на обмен номерами телефонов, следующую встречу и даже немного расстроилась, что уже сегодня не получится приступить к осуществлению намеченного плана, так как совершенно была готова к необходимым для этого действиям. Но предложение провести эту ночь вместе не поступило. Потом она пересмотрела свою точку зрения, рассудив так: "Этот факт говорит о порядочности человека, а характер отца находится далеко не на последнем месте в списке необходимых качеств генофонда".
Ее совершенно не интересовало, где и кем он работает, хотя она легко рассказала почти все о себе, и даже нисколечко не расстроилась, когда новый знакомый, после очередного телефонного звонка внезапно ее покинул, сославшись на возникшие проблемы.
Она была удивительно спокойна.
Так же спокойна Лиза была весь следующий день. На какое-то время она и вовсе забыла о его существовании и даже не сразу узнала его голос, когда в конце рабочего дня он прозвучал в телефонной трубке:
- Привет. Я думал, ты позвонишь...
- Почему? - удивилась Лиза.
- Не знаю, мне казалось, что ты обязательно позвонишь. Я, конечно, собирался сделать это сам, но все время откладывал в надежде получить от тебя этот подарок.
- Извини, что не оправдала ожиданий. Обязательно подарю тебе это в какой-нибудь другой раз.
- Не забудь, ты мне это пообещала.
- Хорошо, не забуду.
- А ты помнишь, что у нас сегодня встреча в восемь часов.
- Помню, - улыбнулась она, - у меня вообще очень хорошая память.
Беседа не порадовала и не напрягла - для нее это было просто "никак".
- Терпи, - сказала она себе, - настройся на позитив и достижение цели любой разумной ценой. Когда тебе еще подвернется такой качественный материал, - и второй раз за последние пять минут удивилась. Ей показалось странным, что слово "материал" совсем не покоробил ее чуткую правильную душу.
Вечером той же среды, но уже значительно позже, Ольга возвращалась с работы. В отличие от Лизы, она торопилась. Она тоже испытывала домашнее одиночество, хотя жила с родителями и отношения между ними сложились очень теплыми. Но вот уже года четыре, каждый раз, когда мама открывала ей дверь, Ольга видела в маминых глазах один и тот же невыносимый вопрос.
Когда-то этот вопрос был вполне материален. Мама просто спрашивала:
- Ну, что, ты сегодня с кем-нибудь познакомилась?
Ольга прекрасно понимала, что болит материнское сердце, и этим обреченным на поражение вопросом, мама не может изменить ничего, а просто облегчает себе тяжесть ожидания. Но помочь ни ей, ни себе Ольга не могла. Видно, такой была ее непонятная судьба. Она не была дурнушкой, скорее наоборот, миловидной, стройной и вполне адекватной девушкой, но жизнь почему-то не дарила ей даже мимолетных романов. Был, правда, один единственный случай, но такой давнишний и несуразный, что вспоминать его она не любила и даже стыдилась.
"Это мой пост перед причастием", - когда-то давно решила для себя Ольга и стойко переносила лишения в ожидании грядущего единения с необыкновенным, только для нее одной сберегаемым судьбой счастьем. Тяжело ей было лишь тогда, когда приходилось отвечать на эти каждодневные вопросы.
Однажды она не выдержала и расплакалась горько и безнадежно:
- Ну, за что ты мучаешь меня все время? Разве ты не понимаешь, что мне и без того тяжело.
- Но мне ведь тоже тяжело, - оправдывалась мать, - а спросишь - и вроде полегче. Как будто пар выпускаешь.
- Да я уже вся в ожогах от этого пара, разве ты не видишь, что он слишком горяч, - рыдала девушка, - посмотри, я уже волдырями покрыта.
Истерика была нешуточная. С тех пор мать зареклась задавать такие вопросы и стойко выполняла данное себе обещание. Теперь она встречала дочь тихими ничего не значащими фразами, и только по-прежнему громко кричали ее печальные глаза.
Ольга торопилась, потому что мама уже дважды звонила ей по телефону, и девушка понимала, что звонки эти не случайны - и на самом деле мать была бы рада ее отсутствию, в тайне надеясь на желанную причину. Эта мысль заставила Ольгу вспомнить истерику, за которую было стыдно до сих пор. Она так и не простила себе тех маминых глаз, переполненных раскаянием, ее дрожащих рук, слез, молчаливо бегущих по щекам...
Страшный визг тормозов сильным выхлопом адреналина вернул Ольгу в реальность, заставив ее успокоиться и испугаться одновременно.
Через какое-то время она обнаружила, что сидит на бордюре тротуара. Вспомнила, как, падая, больно ударилась коленом об асфальт, как оказалось на уровне глаз залитое светом фонарей шоссе, влажное от поминутно возникающей мороси, как из остановившейся возле нее машины выскочил мужчина, помог проделать три шага до тротуара и усадил на этот бордюр.
- С вами все в порядке?
Его глаза были совсем близко, черные и бездонные, как ночное небо. И как в небесной черноте живут миллиарды звезд, так и в этих глазах рассыпались искры витринных огней.
- Да, кажется, да, - она провела рукой по бедру и ощутила влажную ткань брюк. Попробовала встать, но мужчина опередил ее, подхватив под руки.
Отчего-то закружилась голова. Но головокружение не было болезненным, оно было приятным, оно исходило от сильных мужских рук, легкого запаха дорогих духов. Она поняла, что машина не причинила ей вреда. Больше того, она ее даже не коснулась. Мощный внедорожник остановился в миллиметре от невнимательного пешехода. Очевидно, водитель своим транспортным средством управлял виртуозно.
- Извините, я задумалась, - она поняла, что виновата.
- Хорошо, что я в этот момент думал только о правилах дорожного движения. Но, по-моему, испугались мы оба одинаково. Предлагаю куда-нибудь заехать и снять напряжение.
- Вы же за рулем!
Он улыбнулся, крепко взял ее за руку, а она с радостью подчинилась его силе, получив удовольствие от собственной покорности, и послушно последовала за незнакомцем, медленно переставляя приятно ватные ноги.
Уже поздно ночью, в номере дорогого отеля по пути в ванную комнату Ольга неожиданно вспомнила про маму. Она отыскала в кресле под ворохом одежды свою сумку, нашла в ней сотовый телефон, и, произнесла одну короткую фразу: "Я сегодня не приду", и даже не догадалась, каким спокойным и счастливым сном уснула в эту ночь ее мать. Зато она сама так и не сомкнула до утра глаз - она любовалась блеском черных волос и рельефностью мышц спящего рядом мужчины, вдыхала такой незнакомый и такой волнующий запах его тела.
Все было нереально, сказочно, волшебно, и все-таки совсем чуть-чуть чего-то не хватало. Но она так и не смогла понять, чего.
А просто не было ромашки - ни жизнерадостной, ни грустной, никакой.
Весь следующий день Ольга непрестанно вспоминала подробности произошедшего, все-все, до самых малосущественных. Они стали для нее одинаково важными, значительными и многообещающими. Уже бесконечное количество раз она воспроизвела в своем сознании его слова, взгляды, жесты, вздохи... Воспоминания возбуждали и заставляли ее сердце громко стучать. Она даже начала опасаться, что кто-то сможет услышать этот стук. Но все были заняты своими простыми блеклыми заботами, и ни за что не смогли бы понять ее необыкновенного, самого прекрасного и только ей подаренного счастья.
- Бедные... - слово вылетело нечаянно, и она бы этого не заметила, если бы не Ирочка.
- Что ты сказала?
- Я? Ах, нет. Это я так, про себя.
- Ты какая-то странная сегодня, - Лиза оторвала голову от бумаг и внимательно посмотрела на Ольгу, - хорошо себя чувствуешь?
- Да... очень хорошо.
Лиза посмотрела на нее еще внимательнее и молча покачала головой.
Постепенно Ольга начала ощущать некоторое беспокойство, которое к концу дня трансформировалось в довольно сильное чувство, называемое тревогой. Она хорошо понимала, почему это происходит - ее телефон молчал. Позвонить сама она не могла, потому что вчера не решилась спросить его номер. Пока коллеги были рядом, Ольга еще как-то сдерживалась, но когда закрылась дверь за последним, она вскочила и, как израненная тигрица, начала метаться между столами, не находя себе места.
Тупая ноющая боль все сильнее мучила ее в области солнечного сплетения.
- Теперь я знаю, где находится душа, - прошептала Ольга и, согнувшись, уперлась кулаками в небольшую ложбинку под грудью.
Около девяти часов вечера, когда была выкурена последняя сигарета, и Ольга окончательно уверилась в том, что все кончено, и сейчас она сойдет с ума, раздался телефонный звонок с незнакомого номера. Она судорожно нажала маленькую кнопочку.
- Привет, только что освободился. Ты где?
- На работе, - она постаралась отвечать спокойно, но голос дрожал, а по щекам текли слезы.
- Говори адрес, я к тебе приеду.
Она диктовала название улицы, номер дома, но думала только об одном: "Теперь у меня есть номер его телефона, я всегда смогу ему звонить, и уже никогда не окажусь на этой страшной грани безумия".
В эту ночь они никуда не поехали. Все произошло здесь, в кабинете, а в третьем часу он подвез ее к дому.
В то время, когда Ольга, успокоившаяся и счастливая, ждала своего возлюбленного, Лиза мирно ехала в полупустом вагоне метро. Она только что рассталась со своим кавалером. Свидание прошло мило и обещало повториться в начале следующей недели. Проводить ее он не смог по причине все той же занятости.
- Если события будут развиваться с такой скоростью, то рожать я буду на пенсии, - рассуждала Лиза. - Ладно, потерплю еще какое-то время, а потом придется проявлять инициативу.
В голову пришла тревожная мысль: "Уже перевалило за тридцать. А вдруг в организме произошел какой-то сбой. Я тут одни действия планирую, а предпринимать нужно совсем другие".
И она, правильная девочка-отличница, привыкшая всего добиваться трудом и прилежанием, решила завтра же записаться на прием к специалистам для прохождения полного обследования своего организма. Возникшая необходимость преодоления только что ею же самой выдуманных препятствий вернула ее в прежнее спокойное состояние, и она чуть не проспала свою станцию.
В это же самое время Вадик сидел на диване в своей квартире в одних трусах, а перед ним в полный рост стояла совершенно неразрешимая дилемма и ехидно наблюдала за тем, как он мучается. А всего-то требовалось выбрать одно из двух: принять душ, завалиться под одеяло и, посмотрев какой-нибудь крутой фильмец, мирно уснуть. Или принять душ, завалиться в один крутой ночной клуб на концерт известного гитариста, и завтра целый день клевать на работе носом.
Еще неделю назад он бы не в душ сейчас собирался, он бы из подъезда выбегал. А сегодня Вадим сильно сомневался в целесообразности такого решения. Наконец, он поднялся и медленно поплелся в сторону душевой кабины, так как этот пункт был предусмотрен в обоих вариантах.
Водные процедуры ситуацию прозрачнее не сделали, и он решил положиться на судьбу. Вадик достал из кармана брюк монетку и подбросил ее вверх. Выпадало ехать в клуб. После этого ехать туда захотелось еще меньше, и он решил испытать судьбу до трех раз. Судьба была неумолима.
Он нехотя оделся и вызвал такси, в тайне надеясь, что оно опоздает. Таксист подъехал ровно через десять минут, как и обещал. Впрочем, на концерт Вадик все-таки опоздал.
Когда он вошел в полутемный зал, гитарист исполнял незнакомую грустную песню. Все сидели за столиками, и только одна пара танцевала красивый, не совсем обычный танец. Парня Вадик узнал сразу, он работал стриптизером в этом клубе, а вот девушка, или молодая женщина, в темноте он не смог разобрать точно, была ему незнакома.
Постепенно его глаза привыкли к темноте, и он рассмотрел ее лучше. Она была высока, черна и грациозна, как патера. По блестящему узкому платью струились длинные прямые волосы. Они извивались так же изящно, как и ее гибкое тело, но при этом жили своей отдельной удивительной жизнью. Лицо ее было белым и прекрасным. На ярко красных, красиво очерченных губах, изредка вспыхивала едва заметная улыбка, и не угасали красные блики от цветомузыки в черных раскосых глазах.
Он смотрел на нее так, как смотрят в музеях на полотна великих мастеров. Ими восхищаются, перед ними благоговеют, но ни у одного нормального человека не возникает желание забрать понравившееся творение к себе домой. Хочешь иметь такое же, выйди на улицу и купи похожую копию. И чем дороже заплатишь, тем ближе будет она к оригиналу, неизменно оставаясь подделкой.
Вадику показалось, что пару раз она бросила на него любопытный взгляд.
- Показалось, - уверил он себя. - А если и вправду посмотрела, то сходи в туалетную комнату и проверь, все ли у тебя в порядке. Может быть, ты лохматый или в чем-то испачкался?
Однако вскоре он совершенно точно убедился, что она смотрит именно на него. Но не дрогнула его душа, не застучало громче сердце, не родились грандиозные планы. Он больше не участвовал в этой шахматной партии. Он решил, что гордость - это такое чувство, которое не зависит от того места, на котором ты находишься, оно зависит только от твоей сущности. Кто знает, может быть, пешка имеет достоинство гораздо большее, чем королевское, если она выше мечты о королевстве.
Медленная музыка закончилась, и пространство наполнилось энергией металла. Людей на танцполе стало больше, и пантера пропала в человеческих джунглях. Вадим совершал привычные телодвижения без настроения и весьма вяло. Он уже точно сожалел, что решил сюда приехать, и подумывал о том, что неплохо было бы пробираться к выходу.
Он не знал, что полчаса назад холеная мужская рука коснулась дисплея навороченного смартфона, сверкнул острыми гранями огромный бриллиант, и интеллигентный голос вежливо произнес.
- Будьте любезны, соедините меня с Николаем Петровичем Соболевым.
Дежурный по отделению капитан Жерекин привычно переключил коммутатор.
- Майор Соболев слушает.
Голос на другом конце неожиданно стал грубым и развязно хамским:
- Слышь, майор, ты че, Борю Геера совсем остыл ловить? Чеши в "Скифы", он там сейчас крупную партию герыча толкает. Только поторапливайся, а то медальку не заработаешь, - ухмыльнулась трубка и замолчала.
Снова сверкнул бриллиант, и дорогой смартфон полетел в полупустую урну, а высокий стройный в черном костюме продолжил неспешное движение по опустевшей набережной Москвы-реки.
Вадим уже сделал первые шаги к выходу, когда раздался непонятный шум, и на танцполе, оттесняя танцующих к стенам, появились вооруженные люди в черных с прорезями для глаз масках, а следом прозвучала громкая команда:
- Всем к стене, руки за голову!
В возникшей суете его прижало к дверному косяку. Кто-то мягко уткнулся в его плечо. Вадик сразу почувствовал, что это женщина. Он повернул голову...
Рядом стояла она.
На тех ступенях, где располагались его королевы, места могло хватить разве, что для запаха ее духов. Сама она была недосягаемо выше. Она была богиней.
- Что дрожишь? - спросила она низким шелестящим голосом, - если что-то есть, давай я спрячу.
- У меня ничего нет.
Она царственно пожала плечами и улыбнулась. Несмотря на отсутствие морщин и мраморность кожи, он был уверен, что ее возраст никак не меньше тридцати пяти. Наверное, ее "старили" глаза - в них не было живого блеска, скорее, там поселилась безмолвная усталость вечности... Сравнение показалось Вадиму странным, но ничего другого в голову не пришло.
Тем временем, все вокруг поменялось: шум стих, и вот уже мимо провели худого вертлявого парня с обвязанным вокруг шеи большим пестрым платком. А чуть позже и омоновцы молча покинули помещение.
Внезапно зазвучавшая музыка вернула посетителей за свои столики. К выходу пошли совсем немногие. Вадик уже успел мысленно к ним присоединиться, но в этот момент снова услышал рядом ее голос:
- Что-то голова закружилась. Молодой человек, вы не могли бы проводить несчастную на свежий воздух, - ее улыбка была приятна и призывна, а глаза неожиданно ожили.
"Ей нет еще и тридцати, - подумал Вадим. - Наверное, она все-таки испугалась". Бросить в таком состоянии он не мог даже девушку обыкновенную, что уж говорить про богиню. Он взял ее под локоть, и через пару минут они вдыхали условно свежий воздух московских улиц.
- Ты часто бываешь в этом клубе? - спросила она.
Он очень не любил, когда курят женщины. Он вообще ратовал за здоровый образ жизни. Но сигарета в ее руке была украшением, частью образа, гармоничной деталью стиля. Удивительная пластика жеста, красивая изящная кисть, тонкие пальцы с красной эмалью ногтей... Он залюбовался...
- Что?
- Нет, нет, это так - ни о чем. Твоя машина далеко?
- У меня нет машины, - ответил он и впервые не испытал при этом чувства неловкости. Его состояние было нормальным, таким, как если бы он признался, что в его домашней библиотеке нет Фолкнера. Ну, нет и нет, и что тут такого?
Ее реакция тоже была спокойной:
- Моя стоит довольно далеко, так получилось. Проводишь девушку по страшным темным улицам, заслужишь награду - отвезу в любой конец города.
- Я готов сделать это и без вознаграждения, - без особого энтузиазма согласился Вадик.
Она внимательно посмотрела ему в глаза. Она была так близко, что казалось, он слышит ее дыхание:
- Никогда нельзя отказываться от предложения, сделанного женщиной, - и его снова удивил ее голос: низкий шелестящий с придыханием. Он почувствовал легкое головокружение, но она рассмеялась, и все прошло. - Это не вежливо!
Ночь уже давно перешагнула незримую границу, навсегда отделившую вчерашний день, а Москва - слишком большой город, чтобы легко перемещаться из одного его конца в другой, даже на очень хорошем автомобиле. Дорога к ее дому оказалась короче...
В шесть часов утра она сказала, что не любит опаздывать на работу, поэтому сегодня в офисе он появился первым.
И вот сейчас Вадик искал ответы на внезапно возникшие вопросы. Однако этот процесс напоминал ему труд Сизифа: как только он поднимал мысль на нужную высоту, в последний момент она тяжелым камнем скатывалась обратно.
По дороге Ирэн, а под утро выяснилось, что именно так зовут его новую знакомую, много рассказывала о себе и почти ничего не спрашивала о нем. И сейчас его не оставляло ощущение, что она или все про него знала, или обладала удивительной проницательностью. Абсолютно точно она угадывала его желания и избегала ситуаций, которые могли бы вызвать естественную при первом знакомстве неловкость. Все прошло так, как будто это было уже много раз. Так из чего же возник этот необъяснимый опыт их отношений?
Было совершенно очевидно, что Ирэн успешна и более чем обеспеченна. Кстати, Вадик так и не смог окончательно определить, сколько ей на самом деле лет. По необычайной уверенности в себе, по рассудочности и холодности фраз, когда она говорила о своем наболевшем одиночестве, по той цепи разочарований, которые она испытала в тщетных попытках обрести счастье, создалось ощущение долгой и не очень счастливой жизни. Она говорила о том, что искала в качестве партнера только равное, что ей не нужны отношения мимолетные и бесперспективные. Тогда что она делала в этом молодежном клубе?
Она не рассказала почему, но ни родителей, ни родственников у нее не было, и она одна пробивала себе дорогу. И то многое, чего она сумела достичь, было только ее заслугой. Она давала ему понять, что не нуждается теперь ни в чем, кроме понимания и тепла. Почему же он сидит сейчас и не радуется, что уже почти на подлете то самое счастье, которое еще недавно просто обязано было свалиться на его голову? Почему он не обеспокоен тем, что за это время был только один ее звонок? Правда она сказала, что сильно занята. Но все равно, почему?
У Вадима уже был свой собственный и довольно богатый жизненный опыт. Он мог оценить девушку или женщину не только с точки зрения интеллекта, шарма, или хозяйственно-кулинарных способностей. Но то, что было с ним этой ночью, было впервые. Он даже не предполагал в себе такую огромную силу, и не знал, что взамен можно получить столь же много. Он еще никогда не испытывал такого восторга. Но почему сейчас воспоминания об этом не греют? Почему нет такого естественного в этом случае внутреннего наполнения, а есть только чувство пустоты и желание эту пустоту заполнить?
Было и что-то еще, что-то другое очень сильно тревожило его душу... Но искать здесь ответ пока не имело смысла, потому что это витало в воздухе и никак не могло обрести форму вопроса.
Гена тоже думал. В отличии от остальных, его мысли носили общегосударственный характер. Он размышлял о том, куда катится отечественная медицина, и куда следом за ней скоро придется катиться всем нам. Он даже рассказал коллегам короткий анекдот: "Как подумаю, какой я инженер, сразу к доктору идти не хочется". Успокаивало только то, что все-таки был тот молодой улыбчивый кардиолог. И очень хотелось верить, что если бы они с мамой промучились в очередях еще несколько дней, то, не исключено, что встретили бы и другого достойного доктора. А значит, есть еще в наше стране герои, готовые не только за заработную плату, но и за что-то большее отдавать людям силы, знания и душу.
Этот доктор очень внимательно изучал снимки, кардиограммы, осматривал пожилую женщину, при этом был необычно доброжелателен и очень забавно называл ее миленькой:
- Ну, что ж, миленькая, думаю, что все у нас будет хорошо, - сказал он на прощание и выписал совершенно другие, незнакомые им прежде, лекарства.
И вот уже второй день мама чувствует себя практически хорошо. Вчера она позвонила и со слезами начала уговаривать сына съездить в больницу:
- Мы ведь его никак не отблагодарили.
- Он не просил, - попытался отговориться Гена, но уже понимал, какая фраза будет следующей.
- Другие просили, а что толку. Я, Гена, уже измучилась вся, боюсь, что сердце от этих мыслей снова заболит. Съезди ты к нему после работы, это же не так далеко. Я тебя как сына прошу.
Мысль о предстоящем визите мучительно напрягала его до конца рабочего дня. А уже в метро неожиданно стало спокойно. Он прочитал в газете очередную статью о бедственном положении медицинских работников, об их нищенских зарплатах. В статье приводилась подробная статистика по регионам. Больница, в которую ехал сейчас Геннадий, была обыкновенная районная, финансируемая за счет средств городского бюджета. Он сравнил доход начинающего доктора со своим собственным, и решил, что просто обязан доплатить хорошему специалисту то, что не доплачивает ему государство.
Он дождался конца приема на улице и подошел к доктору в тот момент, когда тот выходил из дверей больницы.
- Добрый вечер, мы были у вас позавчера...
- Я помню. Что-то случилось? - глаза молодого человека стали тревожными.
- Случилось чудо. Маме впервые за три последних месяца стало хорошо.
- Я рад, - глаза оттаяли и засветились.
- Вот, - Гена протянул небольшой белый конверт.
- Я не беру, - сердито сказа врач.
- Да, я сам давать не люблю. Но меня мать очень просила. Сказала, что если я этого не сделаю, у нее от чувства неблагодарности сердце снова заболит. Слушай, брат, возьми, а, я ведь не последнюю рубаху с себя снимаю. Хотя, знаешь, для тебя снял бы и последнюю. Ты, пожалуйста, своей маме что-нибудь купи, цветов там, конфет. Ну, ты сам лучше знаешь. Это я ей свой долг за такого сына, как ты, отдать хочу. И еще передай ей от меня привет. Нет - передай ей низкий поклон.
Гена издалека наблюдал, как усталой неспешной походкой шел к станции метро высокий худощавый парень. В припаркованные у обочины дорогие красивые машины садились люди, и никто не догадывался, что мимо них идет Доктор - замечательный человек, чья профессия либо пишется с большой буквы, либо называется совсем по-другому.
И только он один чувствовал, как что-то значительное осталось с ним после их крепкого рукопожатия. Оно наполнило Генину душу теплом, заставило запершить в горле и задрожать в глазах. Он знал, отчего это происходит, и с удовольствием испытывал такое благодатное для человека, но такое редкое сегодня чувство - благодарность.
Жора с самого утра пятницы был Георгием Ивановичем. Его безупречный костюм мог посоревноваться яркостью с голубизной небес. Но за окном было пасмурно, а временами даже моросило, поэтому сегодня, в отсутствии конкуренции, Жора побеждал безоговорочно.
- Командировка? - спросил Гена.
- В семнадцать двадцать вылет.
- В Швейцарию! - мечтательно вздохнула Ирочка.
- Угу, - без особого энтузиазма подтвердил сантехник.
- Георгий Иванович, а вы летать не боитесь? - снова спросила она.
- Я не совсем понимаю, Ирочка, что такое страх. Он полезен только тогда, когда несет в себе нужную информацию, в остальных случаях - это чувство-паразит, абсолютно неконструктивное и даже вредное. С ним нужно бороться и обязательно в этой схватке побеждать. А, впрочем, уточни, пожалуйста, что именно должно вызывать у меня это чувство?
- Как что? Процесс полета.
- Любой процесс - это оболочка, наполненная огромным количеством причинно-следственных связей. Ты же не можешь опасаться или любить пустую оболочку. Что такое, в данном случае, полет? - и хотя в этот момент Жора непринужденно развалился в офисном кресле, всем он представился профессором, стоящим за кафедрой в аудитории какого-нибудь университета. - Во-первых, это совокупность физических законов, во-вторых, материальное пространство, включающее в себя эстетику, комфорт, безопасность и так далее, в-третьих, это люди, которые находятся рядом с тобой и еще где-то далеко, в-четвертых, это чувства и эмоции, которые находятся внутри тебя. Ты, наверное, говорила о чем-то конкретном?
- О смерти она говорила, - опередил девушку Вадик. - Боится, что с самолетом что-нибудь случится, и все совокупности рухнут на землю, прихватив с собой Ирочку.
- А вот этого бояться нужно меньше всего. Я ни в коей мере не призываю мечтать о смерти, но только рано или поздно она все равно придет. Послушайте.., мы бы никогда не узнали, что такое утро, если бы после сумрака ночи не ожидал нас новый день, не ощутили радость весеннего пробуждения, если бы после суровой зимы не наступало лето, не испытали бы великого счастья от простого прикосновения, если бы после разлуки не произошла встреча.
Самое яркое, чудесное и прекрасное происходит на стыке миров. Все остальное может быть приятно, но пресно и обыденно. Смерть - это чудесный миг восторга при переходе из одного существования в другое. В этом и есть ее великое предназначение.
И, все-таки, хочу вас немного огорчить. В этой наполненности оболочки бывает одна печальная составляющая: причина ухода может быть такова, что возникает мучительное состояние предсмертия. Это вызывают тяжелые болезни или, что ничуть не легче, определенные жизненные обстоятельства. И никто не знает заранее, как будет именно у него.
А тут, при падении самолета, все замечательно, - лицо Жоры изобразило самый неподдельный восторг, - Смерть мгновенна и неощутима. Но зато есть несколько бесценных минут, которые совсем не стоит тратить на такие пустяки, как страх. Нужно лишь объяснить себе заранее, что это подарок судьбы - драгоценный отрезок твоей жизни, когда ты можешь попросить у всех прощения за грехи, поблагодарить за добро, и, главное, покаяться. Не каждое предсмертие дает человеку такую потрясающую возможность.
Впрочем, я даже не знаю, что хуже: долгое мучение или мгновенный исход, если человек ни о чем не думал и ни к чему не успел подготовиться.
Но я все-таки хотел бы вернуться к мысли о наполненности оболочки процесса. Я утверждаю, что даже в любви ничего не бывает просто так. Нельзя любить человека "ни за что" или не "потому что". Обязательно есть причина, только не всегда человек над этим задумывается. Да, часто и нужды особой в таком анализе нет.
- Не согласна, - Лиза была настроена решительно - Например...
Но тут она осеклась, потому что самый яркий пример оказался ее собственным. Она очередной раз подумала, почему с ней это происходит? И тут же вспомнила Жорины слова о стыке миров. Наверное, стык ее устойчивого правильного мира с чьим-то таким же, вызвал бы, опять выражаясь словами Жоры, только приятно обыденные чувства. А здесь на контрасте мировоззрений и жизненных позиций ее душа наполнилась пусть безответным, но очень ярким чувством... Неубедительно, - разочарованно констатировала Лиза.
Гена ощутил необыкновенную наполненность своей жизненной оболочки любовью к матери. Так случилось, что больше всех в этой жизни он любил ее. Это было его собственное, не похожее на остальных, счастье. Отца не стало давно. А несколько лет назад к другому ушла жена. Три недолгих года их совместной жизни остались в памяти нескончаемой вереницей ссор, истерик, непонимания и разочарований. Правда, теперь есть замечательный сын. Они встречаются с ним один раза в месяц, довольно весело проводят выходной, а потом с не меньшей радостью каждый возвращается в свою семью: сын к другому мужчине, которого тоже называет папой, и своей маме, а он - к своей. Их с мамой дом наполнен теплом взаимной заботы, бесконечной тревогой друг за друга, покоем долгих бесед.... Их общая оболочка полна бесценного для обоих смысла. Есть, правда, в его жизни еще одна женщина. Но редкие встречи с ней случаются только тогда, когда ее муж уезжает в командировку. И яркость этих встреч для Гены почему-то гораздо менее значима, чем тихая размеренность жизни с мамой.
Вадик продолжил поиск ответов на свои вопросы. Теперь он пытался установить причинно-следственную связь, из-за которой так опустела оболочка его жизненного процесса. Раньше был тщетный поиск королевы, Лизины глаза, наполненные укором, Ольгины придирки. Сейчас девчонки, наконец, оставили его в покое, а жизнь подарила долгожданную встречу. Но почему же тогда пустота? И то наполнение, которого он теперь все время жаждет, вовсе не кажется ему исполненным вселенским смыслом.
Ольга не искала никаких причин. Ей было не важно "почему". Ей стало важно только "когда". В режиме пульсирующей боли она непрерывно находилась в страшном состоянии предсмертия. Телефон молчал, а на свой звонок она получила короткий ответ: "Занят. Перезвоню". "Перезвоню" она восприняла, как брошенный ей спасительный круг и намертво вцепилась в него надеждой, решительно отключив все остальные чувства, и бесконечно повторяла только одно: "Перезвоню, перезвоню, перезвоню...".
Ирочка мысленно перебирала свой гардероб. Он явно не был наполнен так, как требовала ее душа. Очень не хватало красной сумочки для нового сарафана и двух пар босоножек.
В далеком Озарянске Иван, без всяких размышлений, был просто счастлив оттого, что поймал свою первую в жизни рыбу. Рыбешка была маленькой и вертлявой.
- Я ее выпущу. Ты как думаешь, Вань? Она все равно на уху не годится.
- Мурзику годится, - резонно ответил ребенок.
- Что-то жалко ее. Лучше я ему вторую отнесу, если поймаю.
- Ну, если очень жалко, то отпускай уж.
- Очень, - обрадовался Иван, и маленькая плотвичка благодарно махнула на прощанье серебристым хвостиком. "Ты только исполни одно мое желание", - прошептал он ей вслед и тихо произнес заветное.
- Мне кажется, - растревожил всеобщее вдумчивое настроение Жора, - зря ты ,Ирусь, так часто сужаешь свое жизненное пространство до размеров собственного гардероба.
Ирочка вскинула на него удивленный взгляд. "Интересно, он мысли прочитал, или это простое совпадение?" - подумала она, а вслух возразила:
- Вот в этом вы, Георгий Иванович, точно ничего не понимаете. Внешний вид - это совсем не пустое. Во все времена люди стремились получать удовольствие. Ради этого писались великие картины, сочинялась гениальная музыка, стихи. Все это только ради него. Только красота звуков, зрительных образов, стихотворных строк создавали людям это настроение. Одежда, прическа, макияж - это звенья той же причинно следственной связи - все в этом мире создается для удовольствия. Вот вы же получаете удовольствие, когда смотрите на красивую женщину?
- Я? Всегда! И, знаешь, мне очень в этой жизни везет - я просто не встречал некрасивых.
- Да? Удивительно! Я даже не подозревала, что вы настолько невнимательный, - обиженно поджала губы Ирочка.
- Странно, я тоже этого не замечал... Только вот о чем я сейчас подумал. Возможно, мы о разной красоте говорим? И, кажется, я понял, почему. Мы обладаем различными типами зрения: твое воспринимает одну картину мира, а мое - другую. Вот ты говорила о музыке, о том, что она создается для удовольствия. А я думаю, что она также предназначена для сострадания, для осмысления, даже для прозрения иногда. Все зависит от музыки твоей собственной души. Она ведь у всех очень разная, и каждая, как камертон, ищет в этой жизни родственные звуки, чтобы, получив эффект резонанса, зазвучать во всю свою мощь.
В этот момент в кабинет вошла секретарша Генерального Наташа:
- Жора, тебе..., - но в этот момент голубой костюм сантехника произвел на человеческое сознание свое обычное воздействие, и девушка быстро исправила допущенную оплошность. - Георгий Иванович, звонил Генрих Неронович, просил вам передать, что нужно срочно быть в аэропорту Домодедово.
- Зачем ему туда в такую рань, еще только десять утра, а у него вылет в пять, - Вадик попытался отвоевать Жору для продолжения разговора.
- Откуда я знаю, я распоряжения главнокомандующего не обсуждаю.
Все знали, что Наташа была стойким оловянным солдатиком, самозабвенно охраняющим пост номер один в их организации. Через территорию, отделяющую кабинет генералиссимуса от остальных помещений особняка, без ее ведома не могла проскочить даже мышь. А решения, принимаемые руководителем, для нее имели статус федеральных законов.
Но и Георгий Иванович, очевидно, тоже не был склонен к анализу. Он быстро оторвался от стула и устремился к выходу, только на пару секунд задержавшись возле Лизиного стола:
- Лизонька, - он положил свою большую ладонь на ее плечо, - Бывают вопросы, искать ответы на которые, труд напрасный. Эти ответы нужно ждать, и жизнь, рано или поздно, обязательно их даст.
Потом все услышали угасающий звук его шагов, а через минуту рев спортивного автомобиля огласил пространство под окном громким боевым кличем.
Все непроизвольно посмотрели в сторону окна, а когда обернулись, то обнаружили в дверях Зинаиду Ивановну. Закрома Родины вид имела весьма решительный:
- Я узнала страшную тайну! - сразу взяла она быка за рога. - Мне все рассказала Эльмира. Оказывается, это здание за все то время, что в нем находится наша организация, еще ни разу не было освещено! Как же так можно! Теперь понятно, почему не увеличивается премиальный фонд. Ну, это вы к премиям не привыкли, а остальные за что страдают?
- Я был бы совсем не прочь присоединиться к страдающим и ощутить свою причастность к этому фонду, - рассмеялся Вадик.
Зинаида осталась серьезной:
- Тем более! Скажите спасибо, что у вас есть я!
- Спасибо, - не унимался Вадим, - но пока непонятно за что. Вы с Эльмирой ограбили банк и теперь собираетесь поделиться?
- Вода, умерь пыл. Мы с Эльмирой Брониславовной пригласили священника. Отец Никодим будет с минуты на минуту. Ольга, проснись! Девочки, наводим порядок и протираем пыль. Мальчики, помогаем девочкам. Активнее, активнее, - ЗР энергично замахала руками, очевидно изображая необходимую степень этой самой активности, и тут же исчезла в коридоре.