Чагай Александр Александрович : другие произведения.

Каро-кари

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стремительный, захватывающий сюжет разворачивается в стране, о которой в России мало кто знает. Пакистан - опаснейшая "точка" азиатского Востока. Автор впервые приоткрывает завесу тайны над тем, что происходит в российском посольстве. О том, как действует посольский механизм, о жизни дипломатов и разведчиков рассказано "вкусно", колоритно, с массой живых подробностей. До сих пор об этом не писали. В нашей литературе не было ни Джона Ле Карре, ни Морриса Уэста, ни Грэма Грина или Ю. Несбё. "Каро-кари" −произведение, которое ломает привычные стереотипы, и читателю становятся известны те стороны деятельности российской дипломатической миссии, которые обычно не предаются огласке. Что важнее: профессиональный долг или благородство, интересы дела или преданность своему товарищу? Этот нелегкий выбор предстоит сделать Ксану Ремезову и другим дипломатам и разведчикам, работающим под крышей посольства. В основе сюжетной интриги - расследование убийства прибывшего в Пакистан представителя Чеченской республики. Ксан выясняет, что преступление связано с подготовкой крупного теракта в Пешаваре. Ему удается помешать боевикам, но вместе с тем усвоить горькую истину - победитель не получает ничего.

0x01 graphic

  
  
   Любовь - это пламя, которое сжигает всё вокруг.

Шейх Руми

   Жизнь - недурная пьеса со скверно написанным третьим актом.

Трумэн Капоте

   Неподвижная азиатская ночь. Черное небо утыкано сотнями звезд. До них едва не достают верхушки гор, которые окружают Исламабад. Здесь начинаются Гималаи и Гиндукуш. Это - север Пакистана, где не бывает такой одуряющей жары, как на юге, в Карачи, Лахоре или Мултане. А зимой или даже поздней осенью в этой части страны становится прохладно, в ночное время - даже холодно. Температура опускается до нуля градусов, в горах выпадает снег. Днем, правда, солнышко пригревает и горожане и сельские жители радуются теплой погоде.
   Но сейчас о ней можно только мечтать. Конец ноября. Пронизывающий ветер, предвестник зимнего муссона, гуляет по улицам дипломатического анклава - района на окраине пакистанской столицы, выделенного для миссий зарубежных стран. Несмотря на привилегированный статус, благоустроенным его назвать трудно. Неподалеку - отравленное фекалиями и химическими удобрениями озеро Равал, откуда доносятся тошнотворные запахи. По пустынным улицам бродят одинокие козы и коровы, страдающие от бессонницы. Пастухи из близлежащих деревень пригоняют сюда скот, попастись на зеленых лугах, еще не застроенных зданиями посольств, и порой располагаются тут же на ночлег. Спят, завернувшись в теплые пашмины, прямо на земле. Охранники у ворот посольств кемарят, сжимая в руках оружие.
   Все как всегда, ничто не предвещает опасности. Неожиданно на одной из улиц возникает темная фигура. Идет осторожно, спотыкается. Человек крупный, мощного телосложения. Подходит к воротам посольства одной из небольших европейских стран. Здесь даже охранника нет: государство бедное, приходится экономить. Один чокидар в застиранном шальвар-камисе посапывает на траве. Рядом - стоптанные сандалии.
   Ворота закрыты, но снизу их отделяет от земли довольно широкий просвет. Злоумышленник ухитряется протиснуться сквозь это пространство. Он осторожно пробирается внутрь дома. Проходит через анфиладу комнат и оказывается в спальне посла Мичко Желева. На широкой постели спит он сам и его жена Мила. Неровно гудит кандей. На тумбочке - недопитая бутылка бренди, пепельница с окурками, детектив в бумажной обложке.
   Хоть незнакомец могуч и широк в плечах, ведет он себя неуверенно. Встав посередине спальни, нервно облизывает губы, переминается с ноги на ногу. Наконец решается и слабым голосом зовет посла: "Эй... Эй...". Мичко спит. Незнакомец делает пару шагов вперед, склоняется над спящим и легонько трясет за плечо сладко почивающего главу миссии. Мичко открывает глаза. Поначалу ничего не может понять. Затем, разглядев нависшую над ним рожу (именно рожу, опухшую, с мутным и бесспорно пьяным взглядом), орет благим матом. Тут же просыпается жена. Вскакивает, как ошпаренная, бросается к выходу.
   Незнакомец бормочет:
   - Мичко, ну ты чё... Я ж по делу. Ты чё...
   Однако Мичко продолжает кричать, отпихивая незнакомца руками и ногами. Тот явно огорчен, однако не теряет надежды выправить ситуацию:
   - Мичко, ты извини... Мне бы того... этого... У тебя чего есть, а?
   Мичко, постепенно приходя в себя, сообразил, что над ним склонился жаждавший спиртного дежурный комендант российского посольства Владимир Караваев. Он удивленно произнес:
   - Володя, ты?
   - А то, - сумрачно произнес Володя. - Ты спишь, а мы дежурим. Ночь длинная.
   Немного успокоившись и почувствовав уверенность в себе, Мичко начал ругаться на родном языке. Затем перешел на русский:
   - Болван, кретин! Спятил! - Бросившись к телефону, набрал номер, но не дождался ответа.
   - Что за черт! Где Талдашев? Спит и телефон отключил!
   Талдашев был офицером безопасности российского посольства.
   - Безобразие! - распаляясь, дипломат снова принялся жать на кнопки телефонного аппарата. Ему ответил заспанный голос: "Посольство России...".
   - Мне Бахыта! Талдашева!... - возбужденно пролаял в трубку Мичко. - Где Талдашев?!!.. Спит?... Разбудить, мать вашу!.. Как не можете?! А кто может?!
   Он в ярости бросил трубку и гневно уставился на Караваева.
   - Ну, братья-славяне! Вы или пьете или дрыхните! Я этого так не оставлю.
   Володя стоял неподвижно, руки умоляюще прижаты к груди. В глазах грусть и тоска. Его поза и внешний вид должны были свидетельствовать о глубоком раскаянии, смирении и искреннем желании искупить свои грехи. Но Мичко еще не созрел для милосердия.
   - Я тебе покажу, как нарушать экстерриториальность! Ты понимаешь, что нанес моральный и психологический вред послу суверенного государства?
   - Что ты, Мичко, - в ужасе прошептал Караваев, - мы же с тобой два дня назад вместе жбанились. Или три... Тебе сливовицу тогда прислали...
   Посла передернуло при упоминании о совместном возлиянии. Он с ненавистью смерил взглядом дежурного коменданта и неожиданно вскрикнул:
   - Все! Я знаю, кому позвоню! Уж он тебя отдраит, мерзавца!
   Схватив мобильник, Мичко быстро нашел нужный номер в памяти телефона.
   Спустя сорок минут советник российского посольства Ксан Ремезов и дежурный комендант Владимир Караваев шли к машине. Ксану лет сорок, он среднего роста, светловолосый, держится уверенно. Волевое, неулыбчивое лицо. Злой, не выспавшийся, ступает тяжело.
   - Докувыркаешься, Караваев. В Москву в три момента отправят. Если Мичко в двух шагах живет, так, значит, к нему среди ночи за водкой можно ломиться? Говорил я - не давай ничего этой пьяни. Повадились...
   Караваев семенил рядом с советником, не отрывая от него преданного взора. Забавное было зрелище. Здоровяк-комендант угодливо изгибался над Ксаном, который, хоть и не был хлюпиком и считался представительным мужчиной, уступал габаритами коменданту.
   Конечно, рост и объем мускулов не гарантировали физического превосходства, Караваев это прекрасно сознавал, не вчера родился. Он отлично помнил, как Ксан разделался с тем обнаглевшим американцем. Напросился, пиндос...

***

   В тот день на исламабадском стадионе представляли свое мастерство южнокорейские асы таеквондо, и дипломатический корпус съехался полюбоваться их сноровкой. Удары, стойки, каты, учебные поединки. Представление прервалось, когда с одной из трибун раздался выкрик: "Что за детский лепет, вам в цирке выступать, а не драться по-настоящему!".
   Мужчина лет тридцати поднялся с места, глотнул из банки пиво, отбросил ее и ткнул указательным пальцем в сторону спортсменов. Задевая других зрителей, начал спускаться на арену. Многие узнали задиру. Стэнли Паттерсон был командиром отряда морской пехоты, охранявшего посольство США. Он слыл гением рукопашного боя и брал призы на всех соревнованиях, которые устраивали в дипмиссиях. Может и неплохим парнем был этот Стэнли, да вот любил прикалываться ко всем, кому не посчастливилось родиться англосаксом или, по крайней мере, каким-нибудь европейцем. Азиаты, африканцы, "латиносы", да и русские были для него "гребаными макаками".
   Как-то с этим забиякой столкнулся заведующий корпунктом ТАСС Гена Кравченко в баре отеля "Марриотт". Это - одно из немногих мест в Исламабаде, где свободно продавалось спиртное. Только иностранцам, разумеется. Стэнли там разглагольствовал о том, как русские "наложили в штаны" в Афганистане, какое они, в сущности, дерьмо, поскольку позволили нищим дикарям развалить свою страну и теперь побираются по всему миру. Гена плеснул американцу виски в физиономию, и тот отправил его в нокаут, сломав челюсть. Целый месяц после этого Гена питался через трубочку.
   Но корейцам было неведомо, что за фрукт этот Стэнли. Капитан команды поклонился (восточная вежливость!) и выразил готовность провести с Паттерсоном показательный поединок. Дескать, покажите ваш профессионализм, раз уж вам так приспичило. Бедняга не подозревал, что Стэнли не настроен на бесконтактный спарринг, ему хотелось покуражиться над азиатами, размазать их по стенке. Точнее, по земле, покрытой зеленой травкой.
   Сцепив руки, он поднял их над головой в приветственном жесте. Трибуны, на которых было немало американцев, восторженно заревели. Паттерсон повернулся к капитану. Тот красиво смотрелся в белоснежном кимоно, с черным поясом. Паттерсон - в жеваной майке и шортах - по экстерьеру проигрывал.
   Капитан приветливо улыбался. Может, и осилил бы он американца, если бы сообразил, что предстоит серьезный бой. Но ему такая мысль в голову не пришла. Ну, вылез на арену подвыпивший зритель, не калечить же его! Это была ошибка.
   Во время рукопожатия американец по-доброму глянул в улыбающиеся глаза капитана и по-хулигански саданул его рантом ботинка в голень. Стэнли носил тяжелые армейские башмаки, хотя с шортами они не особенно гармонировали. Кореец взвыл и рухнул на траву, прижимая к себе поврежденную ногу.
   Часть стадиона онемела от удивления, часть радостно завопила. Стэнли рубанул кулаком воздух, плюнул в сторону оторопевших членов корейской команды и трижды проорал: "Гребаные макаки!".
   Вот тогда на арену спустился Ксан - в летнем костюме, белой рубашке и при галстуке. В городе он славился своим пижонством, одевался безупречно и туфли его сверкали не хуже чем лаковые бока БМВ, на котором разъезжал посол Матвей Борисович Харцев.
   В доморощенных соревнованиях, которые устраивали американцы и англичане, Ксан не участвовал и Паттерсон с ним не сталкивался. Вылупился на него, как на идиота, который не бережет свое здоровье. Издевательски ухмыльнулся и поманил к себе рукой. Цып-цып, поди сюда, папочка научит тебя, как соблюдать осторожность и не высовываться.
   Ксан снял пиджак, аккуратно свернул, но вместо того, чтобы положить на траву, швырнул в лицо Стэнли. Тот инстинктивно взмахнул руками, чтобы отмахнуться от ненужного ему предмета и тотчас получил сильный удар по той части организма, которую не могли защитить тонкие шорты. Американец согнулся крючком, прижав руки к пострадавшему органу. В отличие от него, у Ксана на ногах были дорогие туфли ручной выделки, так что ущерб, нанесенный забияке, не был непоправимым и в скором времени тот должен был прийти в себя. Поэтому Ксан не остановился и продолжал молотить Паттерсона. В кровь разбил ему лицо, а когда американец попытался провести контрудар, вывернул ему пальцы правой руки так, что тот носом уткнулся в землю и застыл в нелепой позе.
   Все это продолжалось с полминуты, не больше. Корейцы, опомнившись, набросились на русского и оттащили от корчившегося на земле Стэнли. Ксан поднял пиджак, отряхнул его и вернулся на свое место.
   На следующий день в посольстве только и разговоров было, что о драке на стадионе. Мужчины хвалили Ксана, который "влындил" пиндосу, женщины восхищенно смотрели на него. Были, правда и такие, которых задела жестокость Ксана. "Он мог убить его", - ужасалась бухгалтерша Раечка Куренева, которая недолюбливала Ксана с тех пор, как он проигнорировал ее призывные взгляды. Раечка была дамой любвеобильной и не прощала мужчин, которые не отвечали ей взаимностью. Впрочем, таких находилось немного.
   Ксан вообще вызывал повышенный интерес женской половины посольства. Все знали, что он разведен и удивлялись, что такой ладный мужик не затевает любовных романов. Раечка, кстати, была не единственной, кто пытался его соблазнить. Были и другие, включая замужних дам, но никто не добился успеха. В конце концов, все пришли к выводу, что он нелюдимый бука и не зря жена его бросила. Каковы были на самом деле обстоятельства супружеской размолвки сплетники не знали, но нравилось считать, что бросила именно жена. Как с таким жить? Конечно, он приветливый и вежливый, но взгляд равнодушный и жесткий, так и веет холодом.

***

   - А вы тогда здорово отделали этого америкоса! - подобострастно заметил Караваев. - Это вы прием применили, специальный, да?
   - Специальный, - угрюмо подтвердил Ксан, намекая тоном своего голоса, что дешевой лестью его не проймешь и коменданту лучше помолчать. Но тот не унимался.
   - Это карате было? Или кунфу? А может, айкидо?
   Ксан зыркнул на надоедалу, но слова не сказал. Должен понять, что его болтовня раздражает. Но Караваев упорствовал.
   - А вам ничего за тот случай не было? Ну, там, на стадионе?
   "Стану я тебе еще рассказывать, как на меня Старых напустился, - подумал Ксан.- Зверем необузданным обозвал. Отругал за то, что вылез на всеобщее обозрение, внимание к себе привлек. Здесь он, конечно, прав, и крыть мне было нечем. А комендант не дурак, намекает, что мы с ним одного поля ягоды, оба - нарушители общественного порядка. Я мордую американца, а он спьяну вламывается в дом к дипломатическому представителю скромной, но уважаемой европейской страны. Значит, следует проявить сочувствие к корешу! Ни хрена не следует. Ничего тебе не поможет, Караваев. Не отвертишься".
   - Ты сюда бражку пить приехал или бабки зарабатывать? Гляди, отправит тебя Бахыт Бахытович на историческую родину раньше срока.
   - А как проживешь? - всплакнул комендант. - Машины нету, в город не съездишь, жена со скуки мрет: ни кино, ни театров, ни концертов, хоть вешайся. А в магазинах выпивку не продают! Сухой закон, мать их... Я ж не дипломат, не могу вискарь из Европы выписывать.

***

   Сотрудники техсостава посольства не имели права на выписку, то есть на беспошлинный ввоз товаров из-за рубежа - эта дипломатическая привилегия особенно ценилась в исламских странах, где запрещена свободная продажа алкогольной продукции. Конечно, выписывали и другие товары - одежду, часы, электронику, но горячительные напитки уверенно держали первенство. Дежурные коменданты, рабочие, врачи, водители выпрашивали у дипломатов вожделенные бутылки, но далеко не всегда получали искомое. Хорошо, если удавалось подружиться с каким-нибудь вторым, третьим секретарем или советником, обеспечив себе ежеквартальный приток "жидкого топлива", без которого трудиться в стране с тяжелым климатом (в реестре российского МИД Пакистан считался именно такой) было немыслимо. Когда же полезных контактов установить не удавалось, приходилось рассчитывать на щедрость дипломатов, бросавших с барского плеча пузырь-другой.
   Многие делали это неохотно, ведь алкоголь в Пакистане был своего рода валютой и его всегда не хватало. Для поддержания связей с местными гражданами - неважно, из официальных, общественно-политических, журналистских или иных кругов - неизменно требовалось спиртное. Чем плохо - получить за информацию литр виски, который на черном рынке стоил 60-80 долларов, в зависимости от качества и марки. Посольские сотрудники давно усвоили, что пакистанская элита больше всего привыкла к "джонни уокер" 12-летней выдержки и даже именовала себя "обществом блэк лэйбел". Прочие виски, а также джин, водка, ром, коньяк и бренди тоже пользовались спросом. В хороших винах местная публика, правда, чаще всего не разбиралась. Винная культура в этой стране не была развита, жаркий климат и обилие инфекционных заболеваний настраивали на употребление крепких напитков.
   Дипломаты, приезжавшие в Пакистан, быстро усваивали, что алкоголь здесь можно менять не только на информацию, но и на "живые" деньги. Самый простой и надежный способ заключался в предоставлении права распоряжаться своей "выпиской" лицензированным дилерам. Даже младшим дипломатическим чинам, атташе или третьим секретарям каждые три месяца разрешалось приобрести такое количество "живительной влаги", которого им хватило бы на пару лет. Для тех, кто постарше (от советника до посла), количество существенно увеличивалось. Квоты регламентировались пакистанским Министерством иностранных дел, вероятно, полагавшим, что потребность в алкоголе резко возрастает по мере карьерного роста дипломатического работника.
   Передавая свою квоту дилерам, державшим специальные магазины, счастливый обладатель беспошлинной выписки получал не только нужное ему количество бутылок, но и определенную сумму в твердой валюте или в пакистанских рупиях. Дилер внакладе не оставался, реализуя доставшееся ему богатство по заоблачным ценам.
   Если дипломат не желал делиться с дилером, он продавал свою личную выписку самостоятельно, находя клиентов среди пакистанцев. Это было рискованно: полиция отслеживала незаконные трансакции, дело могло закончиться скандалом и даже вынужденным отъездом из страны. Подобное случалось, ведь в отличие от дилеров "дипломатические дельцы" не располагали необходимыми связями в правоохранительных органах. Но игра стоила свеч...
   Продажей алкоголя обычно занимались не дипломаты из посольств стран Европы, США, Канады, Австралии, Новой Зеландии, словом, тех, где не принято скупиться на содержание внешнеполитической службы, а их низкооплачиваемые коллеги из азиатских, африканских миссий, ну и российской, разумеется. Жажда обогащения, обуревавшая дипломатов, больно ударила по техсоставу, который пугала перспектива воздержания. Был, правда, вполне легальный вариант приобретения напитков местного производства, благо в стране имелись два ликеро-водочных завода - в Мари (неподалеку от столицы) и в Кветте, административном центре Белуджистана. Выпускались пиво, несколько сортов водки, виски одинарный и 8-летней выдержки, а также джин. Увы, качество этих изделий было невысоким по одной и главной причине - вода в Пакистане была скверной, а вода для хорошей алкогольной продукции - обязательный и важнейший ингридиент.
   Но техсостав не побрезговал бы и пакистанскими спиртосодержащими жидкостями, которые продавались в нескольких городских "точках" - там успешно отоваривались граждане, не исповедовавшие ислам: буддисты, христиане, зороастрийцы и приверженцы иных конфессий. В местном обществе они считались людьми низшей касты, подвергались негласной дискриминации, однако в вопросе о выпивке находились в привилегированном положении. Тот самый случай, когда правоверные смотрели на них с завистью, ведь им самим за распитие алкогольных напитков грозило тюремное заключение. Словом, техсостав мог продемонстрировать свою солидарность с угнетенными меньшинствами. К сожалению, для оформления разрешения на покупку местного алкоголя требовалось преодолеть массу бюрократических проволочек, что представлялось совершенно невозможным для техсотрудников, не владевших ни английским, ни урду. Вот и сводилось все к вымаливанию бутылок у дипломатов, или распитию всего, что горело и обжигало пищевод.
   Примерно за полгода до описываемых событий рабочий посольства Григорий Прушкин, не изменяя отечественным традициям, хлебнул метилового спирта. Бог знает, где он его раздобыл. Спасти беднягу не удалось. После этого ЧП посол распорядился, чтобы все дипломаты с каждой выписки выделяли определенное количество спиртосодержащих бутылок для распределения среди техсостава. Ответственность за выполнение данного поручения была возложена на Ксана - только лишь потому, что он занимался "проталкиванием" общепосольской выписки через пакистанский МИД. Хотя вещи эти были совершенно разные - раздавать мзду мидовцам, которые в противном случае могли не принять посольские бумаги, и следить за тем, чтобы дипломаты делились с техсоставом. Но посол отмел возражения своей любимой фразой: "У нас лишних людей нет, надо решать вопросы комплексно". И Ксан, попробовавший заартачиться, вынужден был смириться. Не помогло даже вмешательство резидента Алексея Семеновича Старых, предпочитавшего не отвлекать своего работника на выполнение "дурацких" поручений. То, что они дурацкие, он послу, ясное дело, не говорил.
   Головной боли у Ксана прибавилось, приходилось давить на жадных дипломатов, не желавших отдавать техсоставу кровные бутылки и лишаться части левого заработка. В число нерадивых входил и Бахыт Бахытович Талдашев. Ксан терпеть не мог этого жирного узбека, который был прислан в посольство офицером безопасности. На такие должности обычно назначались подходившие к пенсионному возрасту сотрудники Службы внешней разведки. Им давались ранг первого секретаря и возможность поднакопить деньжат перед отставкой. Никакой работы "в поле", никакого риска. Командуешь дежурными комендантами, следишь за физзащитой посольства. Чтобы стальные ворота открывались, посетителей досматривали и проверяли, и колючая проволока на стене вокруг компаунда не проржавела.
   Конечно, офицер безопасности должен мониторить ситуацию - на случай террористических актов, провокаций. Для этого нужно поддерживать контакты с коллегами из загранпредставительств других стран, с местными мидовцами, разными чинами из МВД, других силовых ведомств и спецслужб. Но на такие подвиги Бахыт Бахытович был неспособен. Хотя урду и пушту знал неплохо (в свое время успел послужить в Афгане), правда, с английским было хуже. Но это не суть важно. Главное, не желал Бахыт Бахытович напрягаться на работе. В основном, он гулял, выезжал в магазины и на экскурсии - с супругой. В отличие от Талдашева, который отличался весьма крупными размерами, она была маленькой, сухонькой женщиной, посвятившей свою жизнь обслуживанию мужа.
   Талдашев посвятил свое пребывание в Исламабаде активному накоплению финансовых средств, ввиду неумолимо приближавшейся пенсии. Поэтому от продажи алкоголя он отказываться не собирался. Ксан прибегнул к репрессивным мерам, отказавшись визировать документы Бахыта Бахытовича на личную выписку. Это грозило солидной дырой в семейном бюджете, по сравнению с которой прореха, которая могла образоваться от передачи спиртного техсоставу, представлялась совершенно незначительной. Он должен был вспомнить народную мудрость о том, что лучше потерять часть, чем целое, но не вспомнил. Талдашев проявил стойкость, не поддался увещеваниям и на попятный не пошел, заявив, что Ксан хамит и чинит произвол.
   Ксан свару затевать не стал, но вывод для себя сделал и бумаги не подписал. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Каково же было его удивление, когда через какое-то время он обнаружил, что выписка офицера безопасности благополучно оформлена, причем с его, Ксана, подписью. Бахыт Бахытович ее успешно подделал, сканировав оригинал. С компьютерной техникой офицер безопасности не дружил, но ему помог один из дежурных комендантов, тот самый Караваев. Ксан был взбешен, доложил о случившемся послу, предложив "вычистить жулика и вора из посольства поганой метлой". Однако это предложение не прошло. Талдашев устроил в кабинете Харцева бурную сцену и разрыдался, рассказывая, как его "гнобит" злобствующий Ксан. Он, заслуженный работник, пожилой человек, терпит издевательства.
   Ксану было сделано внушение, совсем как в советском культовом фильме - "к людям надо относиться мягше, а на вопросы - смотреть ширше". Его не поддержал даже Старых, опасавшийся, что насильственная замена офицера безопасности обернется скандалом и проще дождаться истечения срока его контракта. Ксан вспылил, подстраиваться под начальство не стал и категорически заявил, что заниматься выпиской больше не станет. В результате он испортил отношения с послом и начал подумывать о возвращении на родину. Пусть руководство остается с Талдашевым, вот только кто будет с агентурой работать, секретные документы доставать и террористические акты предотвращать? Этого вслух сказано не было, но о настроении Ксана Старых догадывался и злился оттого, что многие задания никто кроме него выполнить не мог.

***

   Ксан тяжело вздохнул.
   - Так выписку можно оформить. На выпивку, которую местные делают. Для немусульман.
   - Их бормотуху лакать? - возмутился Володя. - Вы что? Ихний джин пробовали? А ром? С одной бутылки башка трещит, будто ее пилой пилили.
   - С бутылки - оно конечно, - недобро отозвался Ксан.
   - А если не с бутылки? С рюмахи? Тоже вред, хоть и меньший. А дипломаты нам не всегда кидают. Что я тебе - магазин, говорят. Кто-то подбрасывает, конечно. Вот, Мичко... Жуть как захотелось, ну, не выдержал. Дай, думаю, зайду, свой человек, славянин.
   - Кто ж тебя выпустил такого тепленького?
   - Андрюха дежурит. В плане безопасности ништяк. У нас камеры всю дорогу висят, записывают, вы ж знаете.
   - Успокоил, - хмыкнул Ксан. - Завтра кино будем смотреть. Вместе с Талдашевым.
   Караваев расстроился, втянул голову в плечи.
   - А может, Бахыту Бахытовичу не говорить? А?
   Караваев жалобно посмотрел на Ксана. Тот ничего не ответил. Он отлично помнил, кто помог Талдашеву подделать его подпись и жалости к дежурному коменданту не испытывал.
   Коменданты боялись Бахыта как огня, ведь от офицера безопасности зависело продление их командировок, хорошая зарплата, благосостояние семей. Узбек был внушителен и суров - расплывшаяся туша, увенчанная несоразмерно маленькой головой. На физиономии цвета орехового масла выделялись змеиные глаза, гипнотизировавшие подчиненных. Те всячески угождали начальнику, а тот делал вид, что не замечает слабости своих подопечных, их недисциплинированность и пьянство. Ксан подозревал, что Бахыт Бахытович использовал свое служебное положение и для фривольных забав с комендантскими женами, это тоже "входило в меню".
   Караваева было жалко, но спускать на тормозах ночное безобразие не хотелось.
   - Не надейся, - сказал Ксан, не глядя на своего спутника. - Когда меня Мичко разбудил, я отзвонил твоему любимому руководителю.
   - А он что? - возбужденно поинтересовался Володя.
   - Храпел так, что в трубке было слышно.
   С Бахытом по городскому телефону сначала пытался связаться Мичко, но городской офицер безопасности не брал никогда, опасаясь ненужных просьб, предложений и контактов. Зная об этом, Ксан позвонил ему по мобильному, который был выдан посольством и всегда должен был быть включен. За "симку" платила администрация, рассчитывая, что офицер безопасности будет на связи в любое время дня и ночи, на случай нештатных ситуаций. Однако на звонок Ксана ответила супруга Бахыта, не осмелившаяся разбудить Талдашева. Ксан был взбешен, но делать было нечего -- пришлось самому улаживать инцидент. Нельзя было допустить, чтобы Мичко обиделся. Пришлось вылезать из теплой постели, заводить машину, ехать через весь город. Путь до дипломатического анклава занимал не меньше получаса. Даже по пустевшим ночью улицам.

***

   Они подошли к высоким стальным воротам. Охранник-пакистанец, завидев русских, вскочил, отдал честь. Ксан нажал кнопку вызова. Ничего не произошло. Нажал снова. Что за черт! Что могло произойти? Прошла минута, другая... Положение самое что ни на есть глупое. Сотрудники посольства не могут попасть к себе домой! Середина ночи, фонари по периметру компаунда освещали стены и ворота, а в остальном - тьма кромешная.
   Караваев и охранник принялись стучать в ворота, примыкавшую к ним калитку и выкрикивать имя коменданта Андрея Лосева, который, как предполагалось, должен был "сидеть на кнопке". Этот посольский жаргонизм означал дежурство в контрольной комнате, откуда осуществлялось управление всеми воротами посольства (были еще хозяйственные - главные и вспомогательные), наблюдение за территорией компаунда и прилегавшими к ней участками. Пятнадцать видеокамер, расположенных в узловых точках - на подходах к административному корпусу, у жилых домиков, в гараже, на всех въездах - давали "картинку" на мониторы, за которыми следил дежурный комендант.
   Караваев демонстрировал свое рвение. Сообразив, что звуковой резонанс от ударов кулаками по стальной поверхности невелик, он принялся колотить по ней башмаками, но и это дало минимальный эффект. "Андрюха!", "Андрюха!", - истошно вопил Караваев, прыгая перед воротами. Вероятно, думал, что в прыжке его голос становится особенно сильным и звучным. Пакистанец ассистировал ему, получая несомненное удовольствие от представления.
   В отличие от этой "сладкой парочки" Ксан молча стоял, курил и все больше мрачнел.
   Вскоре комендант и охранник окончательно разошлись. Вызывая "Андрюху", Караваев не скупился на сочные матерные словечки, а в какой-то момент гневно проорал "Аллах акбар!". Возможно, подумал, что упоминание о величии Аллаха должно обязательно подействовать на Андрюху. А, возможно, ни о чем не подумал, просто резвился - обстановка располагала.
   Охраннику этот "новый ход" пришелся по душе и он с энтузиазмом поддержал Караваева. Крики "Аллах Акбар", казалось, всех перебудят. Не иначе как террористы-исламисты собрались штурмовать посольство, что еще могло прийти в голову людям в такой стране, как Пакистан? Но посольство не пробудилось. Его обитатели привыкли к звукам, нарушавшим ночную тишину в дипломатическом анклаве - тявканью шакалов, выстрелам из автоматов (охранники отстреливали диких кабанов или от избытка чувств палили в небо), усиленному мощными динамиками пению муэдзинов. Выкрики "Аллах акбар" неплохо вписывались в эту аудиопалитру.
   Наконец, дежурного проняло. Стальная створка со скрежетом поползла в сторону, освобождая проход на территорию посольства. Ксан тут же направился в административный корпус, где на первом этаже находилась дежурка. За широким пуленепробиваемым стеклом маячила физиономия Андрея Лосева, уставившегося в экраны мониторов, показывавших все, что происходит у центрального входа, у хозяйственных ворот, на автостоянке, аллеях, ведущих к резиденции посла, к жилому городку и на прочих жизненно важных участках посольства. Ксан рванул дверь, вошел внутрь и в бешенстве схватил Андрея за плечо. Тот замычал, обратив на дипломата мутный, невидящий взор, упал головой на стол. На полу красовались батарея пустых пивных бутылок и допитая бутылка водки.
   - Сволочи, - проговорил Ксан. Повторил несколько раз: "Сволочи". Глянул на Караваева с такой ненавистью, что тот испугался.
   - Живо замену! Пусть сидит до утра! Этого оттащишь домой. Дежурные, мать вашу.

***

   Перед тем, как вернуться к машине, Ксан решил прогуляться по ночному посольству. Иначе не уснуть. Миновав бассейн, спортплощадку, добрался до густого мандаринового сада. Обойдя жилой городок, устремился вперед по узкой тропинке, вившейся между высоких эвкалиптов, баньянов и гималайских сосен. Совсем рядом - бетонная стена, усыпанная битым стеклом. Для пущей надежности поверху протянута колючая проволока. Через каждые десять метров - мраморные скамейки, на которых днем сплетничают посольские дамочки. Одна занята и сейчас. Впрочем, не женщиной, а мужчиной, в котором Ксан узнал Леонида Шантарского, заведовавшего консульским отделом. Эту должность традиционно занимал кто-то из "ближних соседей". Так на профессиональном дипломатическом жаргоне именовались сотрудники Службы внешней разведки. Прозвище это родилось еще в первые годы советской власти, когда Министерство иностранных дел на Кузнецком мосту располагалось почти встык со зданием госбезопасности на Лубянке.
   Ксан тоже принадлежал к семейству "ближних" и с Шантарским поддерживал и деловые, и дружеские отношения. Леонид был единственным человеком в посольстве, с которым он мог поговорить по душам, поделиться чем-то личным, не думая, что откровенность может быть использована ему во вред.
   Шантарскому не было и тридцати. Красивый, обаятельный, веселый, с открытым лицом. Он был энергичен, порывист и свою работу в разведке воспринимал как захватывающее приключение. Пакистан был первой его командировкой и опасности, связанные с работой в этой стране, Леонида ничуть не пугали. Ему нравилось рисковать, это его подстегивало, он рвался выполнять самые сложные задания, и нередко начальство было вынуждено осаживать этого неуемного сотрудника.
   С Ксаном они сдружились, несмотря на разницу в возрасте. Ксан передавал приятелю свой немалый опыт, время от времени одергивал его, приучая следовать жестким правилам спецслужбы. При этом сам он заряжался от Шантарского драйвом и втайне завидовал его юношеской лихости.
   Ксана не коробила любвеобильность Леонида, хотя он и пенял ему за неразборчивость в отношениях с дамами. Но, в конце концов, эта черта также свидетельствовала о том, что жизненная энергия у парня била через край. Оставив в Москве жену с двумя дочерьми, в Исламабаде он "отрывался по полной" и в посольстве успел заработать устойчивую репутацию бабника, перед которым ни одна не устоит. Брал не только внешностью, но и умением обольщать. Женщины любят ушами, а заговаривать зубы Шантарский умел.
   Однако в последнее время он отдался во власть романтического чувства, что внушало Ксану гораздо больше беспокойства, чем откровенное волокитство. Дело было не в том, что он не приветствовал "большой и чистой любви" - ради бога, пусть каждый сходит с ума по-своему. Проблема заключалась в том, что влюбленность Шантарского мешала работе, и здорово мешала. Юный удалец просто преображался, причем не в лучшую сторону. Становился угрюмым, неразговорчивым, и все у него валилось из рук.
   Вот и сейчас Шантарский был хмур и насуплен. Лицо бескровное, в углу рта - сигарета. Ксан почувствовал запах перегара.
   - Полуночничаешь?
   Шантарский вопреки обыкновению не улыбнулся. Видно, появление Ксана его не обрадовало. Во всяком случае он не был настроен на беседу. Глаза у него были черные, ввалившиеся.
   - Слушай, хватит романтических страданий. До добра это не доведет. - Ксан говорил грубовато и фамильярно. Леонид этого тона не принял и метнул на друга злобный взгляд.
   -Тебе, - отчеканил он, - романтические страдания не понять. Это ясно. Ты черствая и бездушная скотина. Тебе на все начхать, кроме твоей работы. Поэтому Наташа и не выдержала. И послала тебя ко всем чертям. А я живой человек...
   Наташа была бывшей женой Ксана, с которой они расстались три года назад.
   - Сейчас ты живой труп, - выпалил Ксан, который ужасно устал и уже не мог и не хотел сдерживаться. Слишком много для одной ночи. Сначала один комендант вламывается к иностранному послу в поисках выпивки. Потом их не пускают в свое посольство, потому что другой комендант назюзюкался в хлам. А теперь лучший друг, тоже основательно набравшийся, говорит ему гадости. И все это вместо того, чтобы спокойно спать в своей постели.
   - Ты сдохнешь от своей неразделенной любви, которая тебя убивает, от которой ты мучаешься и ничего не можешь нормально делать. И некому тебе вправить мозги, кроме меня. И если ты не возьмешься за ум, я это сделаю. А насчет меня и Наташки не тебе рассуждать, не твое это собачье дело. Она ревновала меня ко всему, что для меня имеет огромное значение. Ко всему, что вокруг. К Пакистану, Индии, Афганистану, ко всей Азии. Потому что ей тошно здесь было, потому что она хотела комфорта и цивилизации. И не суй свой нос в чужую жизнь. Разберись со своей.
   - Ты черствая и бездушная скотина, - упрямо повторил Шантарский. Затем с некоторой гордостью добавил. - А я люблю Хамиллу.
   - Зато она тебя не любит! - гаркнул Ксан. - И слава Богу! Или Аллаху! Как тебе больше нравится. Советую выкинуть ее из головы как можно скорее. Потому что иначе тебя вышибут из Исламабада. Осядешь в архиве младшим фондохранителем и будешь бумажки перебирать. И это еще не так плохо. По крайней мере, поживешь спокойно с семьей. Вместе того, чтобы охмурять эту чеченку. Или ты забыл, что она у нас в разработке? Мало тебе русских баб? Тех, что в посольстве, мало? Или ты всех уже успел перетрахать?
   "Подвиги" Шантарского ни для кого не были секретом. Его "внимания" не избежали ни Райка-бухгалтерша, ни многие другие.
   - А тебе мало? - резко отпарировал Шантарский. - Можно подумать, что ты сам посольских курочек щиплешь. Что замолчал? Правда не по вкусу? Речь же не о том, что мне не с кем перепихнуться, сбросить давление в баках. Тебе, может, ничего другого и не требуется...
   - Правда мне как раз по вкусу, - устало проговорил Ксан. - Он понял, что Леонид намекает на Фарзану Ношаб. Как-то он рассказал ему, а зря. - Заводи адюльтеры, где хочешь. Хочешь в нашем посольстве, хочешь в украинском или американском. Но чтобы это не вылезало наружу и никому не мешало. Чтобы работе не мешало. А ты черте что творишь.
   - Я люблю Хамиллу, - с пьяным упорством вновь заладил свое Шантарский.
   - Хватит. Для меня это уже не новость. Он мне еще будет пенять, что я с женой развелся. Не забывал бы о Лерке и детях.
   Шантарский не ответил, только передернул плечами и презрительно сплюнул.
   Ксан переменился в лице. Отвернувшись, пошел прочь и прошептал: "Как же мне все надоело. Проклятая страна. Проклятая жизнь".
   ***
   С Хамиллой Шантарский познакомился около полугода назад. Тогда пришло указание из центра усилить работу в чеченских эмигрантских кругах - для улучшения их отношения к России и выявления противников режима Горгуева. Подразумевалось, что они могли что-то замышлять нехорошее, устраивать провокации или теракты. Не хватало еще, чтобы во время визитов российских официальных лиц местные чеченцы выходили на демонстрации с требованиями о соблюдении на их родине прав человека, или, не приведи господь, взрывали бомбы.
   Шантарскому поручили сходить на одно из собраний чеченской диаспоры, проходившее в захудалой гостинице на окраине города. Над сценой висел синий транспарант с белыми буквами: "В поддержку народа Чечни". За столом президиума - представители диаспоры, лидеры и функционеры пакистанских религиозных партий, использовавшие любой случай, чтобы заявить о солидарности с "братьями по вере". Среди публики -- бородачи разного возраста, в том числе те, кто большую часть своего времени проводил в горах Кашмира или Афганистана. Но попадались джентльмены и леди в европейских костюмах. Это иностранцы -- дипломаты и журналисты.
   Чеченцы выступали по-разному. Кто - умеренно, апеллируя к международному общественному мнению с тем, чтобы оно повлияло на российские власти и те приструнили Горгуева, кто - воинственно, настаивая на помощи боевикам в Чечене. Наконец на трибуну поднялся низкорослый пакистанец: толстогубый, с окладистой бородой и копной нечесаных волос. Это был Зафар Вазед, из небольшой клерикальной партии, восполнявший малочисленность своих сторонников громогласным пустословием. Говорил с чувством:
   -- Друзья. Мы счастливы приветствовать на гостеприимной земле Пакистана не только сыновей мужественного народа Чечни, но и его отважных дочерей. Не так часто нам выпадает возможность позаботиться о тех женщинах, которые отдают свои силы и жизни благородному делу джихада. Это честь для меня -- видеть среди нас молодую и красивую... -- по физиономии Вазеда пробежала тень вожделения, -- благородную воительницу, которая, я не сомневаюсь в этом, может дать русским достойный отпор не хуже мужчин.
   Торжествующе воздев к потолку руку с открытой ладонью (прямо-таки Ленин на броневике), оратор провозгласил:
   -- Хамилла Уруказаева!
   Головы пакистанцев, чеченцев и иностранцев повернулись к женщине, поднявшейся с места и направившейся к трибуне. В платке, как и положено мусульманке, но никакой платок не мог скрыть ее красоты. Персидские мастера вдохновлялись такими лицами, создавая свои бессмертные шедевры - миниатюры. Черные волосы, выбивавшиеся из-под платка, идеальные дуги бровей, словно прорисованные художником, кожа как мед с молоком, четко очерченные губы.
   Свое выступление она начала с обычного, продекламировав нараспев: "би-сми-лляхи-р-рахмаани-р-рахим", "во имя Аллаха милостивого и милосердного". Мужчины пожирали ее глазами. У Шантарского перехватило дыхание. Ему страстно захотелось приблизиться к этой чеченке и бесконечно долго созерцать ее красоту. В прошлые века могли бы сказать, что такая женщина оказывает магнетическое воздействие. Леонид, всегда высмеивавший такую экстрасенсорику, теперь готов был поверить в существование этого необъяснимого животного магнетизма. Он с трудом заставил себя усидеть на месте. Его потрясение усилилось, когда Хамилла начала говорить. Ее речь была великолепна. Поблагодарив за предоставленное ей слово, она сказала:
   -- Здесь собрались разные люди. Но большинство из вас объединяет одно -- неравнодушие. Вы неравнодушны к волнениям и заботам, к муке и боли, к надеждам и чаяниям других людей. Где бы они ни страдали, где бы ни сражались и гибли, вы думаете о них. Помогаете им...
   Я горжусь тем, что вхожу в число дочерей чеченского народа. Хотя я воспитывалась в другой стране, в Турции, мое сердце принадлежит Ичкерии. Ее боль, страдания, ее счастье - это мои боль, страдания и счастье. Моя родина многое пережила. Я родилась перед первой чеченской войной, когда стала литься кровь моих соотечественников и русских людей. Мы не один раз пытались прекратить войну и, наконец, это удалось. Знаю, что многим не по душе нынешнее правительство в Грозном. Многие осуждают Москву за то, что она его поддерживает. Но это не повод для того, чтобы браться за оружие, снова убивать, грабить и насиловать. Я убеждена, что нужно улучшать свою жизнь мирным путем. И сделать это усилиями одного только народа немыслимо. Мы, мусульмане, живем в этом мире бок о бок и должны совместно бороться за свое будущее. Чечня может возродиться только общими усилиями чеченцев, русских и других народов, которые живут на нашей земле. Я бесконечно благодарна турецком народу, который приютил меня и мою семью. Я бесконечно благодарна пакистанскому народу, который не оттолкнул меня и принимает как равную. Я бесконечно уважаю Россию, которая сегодня держит курс на сотрудничество государств Азии в их противостоянии терроризму и братоубийственным конфликтам. Страница, когда чеченцы и русские убивали друг друга, должна быть перевернута. Нужно смотреть в будущее, а не цепляться за узкие национальные интересы.
   Я - чеченка, но вышла замуж за пакистанца. Я уже не Хамилла Уруказаева, а Хамилла Дуррани. Это не значит, что я забыла свои корни. Я буду делать все от меня зависящее, чтобы моя родина жила в мире и я никогда, слышите, никогда не встану на сторону тех, кто разжигает межнациональные и межгосударственные распри.
   Хамилла сошла с трибуны под шквал аплодисментов. Ее выступление проняло даже закоренелых моджахедов, вопивших от восторга. Почерневший от злобы Зафар Вазед попробовал пробиться к микрофону, но его опередил турецкий консул, заявивший, что он во всем присоединяется к Хамилле и готов подписаться под каждым ее словом. Так же высказались и другие дипломаты и пакистанцы.
   В перерыве Шантарский подошел к красавице-чеченке, представился, сказал, что находится под впечатлением ее выступления, что хотел бы встретиться и обсудить вопросы, связанные с положением чеченской диаспоры в Пакистане. Российское посольство должно помогать соотечественникам, а русские они, татары или чеченцы, это неважно. Несмотря на сутолоку, Хамилла задержала взгляд на российском дипломате, как ему показалось, чуть дольше обыкновенного.
   Они еще несколько раз "пересекались" на официальных приемах. Потом Шантарского пригласили на прием в особняк Дуррани. Хамилла по-прежнему была в центре внимания. О ней писали газеты, показывали в теленовостях.
   Она оживленно общалась с другими приглашенными, однако, заметив Шантарского, подошла к нему и дружески протянула руку. Он был ошеломлен - подобного можно было ожидать от европейски или американки, но никак не от восточной женщины, мусульманки.
   - Вы изумлены? - улыбнулась Хамилла. - Не ожидали такого?
   - Признаться, да. - Леонид осторожно пожал руку чеченке и почувствовал, как от этого прикосновения его бросило в жар. Это не ускользнуло и от внимания Хамиллы. В ее глазах появился озорной блеск.
   - Есть условности, которые мешают общению. Зачем они? Почему нельзя пожимать руку мужчинам? Почему в ресторане женщины должны сидеть в отдельной комнате. Зачем прятать лицо? Вы же видите, я сегодня без платка.
   Шантарский уже не мог сдерживаться и брякнул то, о чем думал постоянно:
   - Вы ослепительно красивы. Я не могу избавиться от мыслей о вас. С тех самых пор, как впервые увидел.
   Чеченка даже не покраснела, не осадила русского, лишь посмотрела на него с какой-то странной усмешкой.
   - Поосторожнее, господин дипломат. Не забывайте, мы здесь не одни.
   - Никто для меня сейчас не существует, кроме вас! - с горячностью воскликнул Леонид. Это было совсем уж опрометчиво. Хорошо, что вокруг было шумно. Разговоры гостей, звяканье стаканов, музыка, которую исполнял пакистанский оркестрик, все сливалось в ровный и тяжелый гул.
   - А я думала, что дипломаты более сдержаны, - усмехнулась Хамилла. - Нам следует выбрать другое время для разговора и, пожалуй, место...
   - Безусловно! - с энтузиазмом согласился Шантарский.
   - Но поговорим не о тех глупостях, которые приходят вам в голову после пары коктейлей, а о вещах более серьезных. Вы упоминали, что посольство хотело бы теснее сотрудничать с нашей диаспорой. Такая встреча была бы полезна.
   Что оставалось Шантарскому? Он смутился, судорожно кивнул и пообещал пригласить Хамиллу в посольство.
   Вскоре состоялась эта встреча, с участием Шантарского, Ксана и советника-посланника Джамиля Джамильевича Баширова. Дипломатам было важно отрапортовать в центр о выполнении поручения "по чеченцам", показать, как они используют инструментарий "мягкой силы" для налаживания отношений и взаимодействия с местной чеченской общиной, предотвращения возможных эксцессов.
   Спустя какое-то время Хамилла подкинула идею об учреждении в Пакистане должности почетного консула Чечни. Им готов был стать ее супруг, Идрис Дуррани, человек состоятельный и влиятельный, заинтересованный в развитии торговли между своей страной и Чеченской республикой. В Москве это предложение одобрили с оговоркой: официально, с учетом того, что Чечня является не независимым государством, а субъектом Федерации, она может иметь за рубежом торговых представителей, но никак не почетных консулов. Хамилла и Идрис не возражали, какая в сущности разница, что будет написано в документах. Де-факто Дуррани все равно будут считать почетным консулом. Лучше звучит. В посольстве об этом знали, но не возражали. И впрямь, какая разница?
   Хамилла учредила благотворительную организацию "Ночхалла", занимавшуюся "гуманитаркой" поддержкой беженцев, не только чеченских, но и афганских, сирийских и других.
   Чета Дуррани присутствовала практически на каждом посольском мероприятии. В свою очередь Идрис и Хамилла приглашали к себе российских дипломатов. Вот только сердечные дела Шантарского не продвигались. Он переживал, давал себе слово "больше к Дуррани ни ногой", но нарушал его, как только приходило очередное приглашение.

***

   Растаяла ночь, и на Исламабад навалился ослепительно белый и яркий азиатский день. Расположившись в долине между горными грядами, город вырос в шестидесятые годы ХХ века на севере пакистанского Пенджаба. Это одна из тех столиц, что строились "на ровном месте" по воле чиновников и государственных деятелей, тыкавших пальцем в карту и изрекавших: "Здесь будет город заложен".
   Из окон домов открывается вид на предгорья Гималаев и Гиндукуша. Макушки зеленых вершин подпирают отчаянной голубизны небосвод. Горожан радуют сочная растительность и освежающие бризы.
   Исламабад протянулся на десятки километров геометрически правильными проспектами и улицами. Между ними - тенистые переулки и парки. Здания разные. Небоскребы и уютные особняки для чиновников, бизнесменов и дипломатов. Дешевые лачуги, в которых ютится беднота.
   Доступ в дипломатический анклав преграждают полицейские и военные патрули, спидбрейкеры и бетонные надолбы. Французское, американское, египетское посольства - современные, удобные. А вот и российское. Выстроено полвека назад. Облезлые бетонные стены. Узкие окна-бойницы. На флагштоке - трехцветный символ павшей империи.
   В то утро Ксан опоздал на работу. Должен был он получить хоть какую-то компенсацию за прерванный сон! Встал поздно, не спеша позавтракал и только к одиннадцати был у въезда в дипанклав. Еще через пять минут парковался на стоянке посольства.
   Административный корпус был выстроен в виде буквы "п". В левом крыле находились служебные помещения, в правом - жилые квартиры и подсобки, а в центральной части - просторный зал приемов. Внутри - уютный дворик с фонтаном и ухоженным палисадником. Пересекая его, Ксан замедлил шаг - его внимание привлекло пение, доносившееся из-за стеклянных дверей. Хотя он торопился, любопытство пересилило. Трудно было удержаться и не взглянуть на тех, кто музицирует в разгар рабочего дня.
   Картина, открывшаяся взору Ксана, была настолько необычной, что он застыл в изумлении. В центре зала на мягких подушках восседал Бахыт Бахытович, в шелковом халате и тюрбане. Ни дать, ни взять - восточный владыка. Отхлебывал ароматный чай из фарфоровой чашечки и снисходительно взирал на танцевавших перед ним женщин в разноцветных шальвар-камисах. Прямо одалиски из "Тысячи и одной ночи". В этой роли выступали жены четырех дежурных комендантов.
   Конечно, профессионализма им не хватало, извивались они ненатурально и не всегда ритмично виляли бедрами. Однако владыка, мир, эмир, падишах или паша, называйте его как угодно, наслаждался своим гаремом и едва ли захотел бы променять этих любительниц на опытных танцовщиц. Возможно, его привлекала полнота власти над маленьким коллективом, и пусть формы комендантш не были безупречными, они определенно волновали Бахыта Бахытовича. Его взор туманился, а сальные губы причмокивали.
   Офицера безопасности возбуждал не только танец. Приятна была и юмористическая песенка "Если б я был султан" из фильма "Кавказская пленница", которую старательно исполняли дамы. Вполне уместная по содержанию.
   Ксан догадался, что все это сценическое действо - репетиция номера художественной самодеятельности к вечеру, посвященному Дню защитника Отечества, который в посольстве собирались отпраздновать в скором времени. Он не нашел ничего лучшего, кроме как прервать творческий процесс и с усмешкой произнести:
   - Поднимаете боевой дух? Растете над собой? Патриотично и сексуально! Завидное сочетание.
   Вздрогнув от бесцеремонного вмешательства, женщины остановились. Лица их выразили неудовольствие от вторжения человека, настроенного явно недружелюбно. Одна из "одалисок" агрессивно вздернула подбородок и смело двинулась навстречу Ксану.
   - Приберегите свои комментарии для более подходящего случая. Мы занимаемся своим делом, чего и вам желаем.
   Это была тридцатилетняя Настя Караваева, жена ночного возмутителя спокойствия. Полупрозрачная ткань обтягивала ее полную грудь, которую Настя гордо выпячивала, чтобы ловить на себе жадные взгляды мужчин. Ее благоверный не возражал, начальник тоже.
   - Ладно, - не стал спорить Ксан. - Только шепну пару слов вашему повелителю.
   Талдашев отставил чашку, нехотя взглянул на Ксана. Но не встал и Ксана не пригласил сесть, намек на то, что к продолжительной беседе падишах не расположен. Что ж, Ксан без приглашения расположился на одной из подушек.
   - Ночью произошел досадный инцидент, о котором я вынужден поставить в известность руководство. Один из ваших сотрудников в пьяном виде вломился в соседнее посольство. Другой напился до такой степени, что заснул на рабочем месте. Их начальник не отвечал на звонки.
   Талдашев сохранял невозмутимость.
   - Что за фантазии? Уверяю, вас неверно информировали. И никому докладывать вам не придется. Владимир Караваев своевременно поставил меня в известность о происшедшем, я уже доложил послу. Если бы вы вовремя приходили на работу, то смогли бы ознакомиться с моей служебной запиской. Впрочем, еще не поздно... Конечно, необходимо сделать выводы и не сомневайтесь - они будут сделаны.
   Бахыт Бахытович мотнул головой, показывая, что разговор закончен. Хлопнул в ладоши и комендантши вернулись к своему занятию. Настя продефилировала почти впритирку к советнику, победно тряхнула налитыми грудями и смерила его торжествующим взглядом.
   Итак, Ксана переиграли. "А этот человек не так глуп, - подумал он, поднимаясь с мягкой подушки. - Быстро соображает, когда на кону его шкура".
   Ксан задержался в дверях и обернулся - Талдашев смотрел ему вслед с нескрываемой ненавистью.

***

   Одно из помещений внутри посольства называется "референтурой" - там готовятся шифрованные сообщения. Они отправляются с помощью радиосвязи, то есть "верхом", по воздуху, и этим отличаются от обычной корреспонденции, пересылаемой с диппочтой. Вход в референтуру преграждают массивные стальные двери. Внутри - аппаратура, отдельные комнаты для дипломатов, "ближних" и "дальних соседей". Все без окон, освещение искусственное. Маленькие бюро отделены друг от друга перегородками, чтобы нельзя было подсмотреть за "творчеством" соседа. "Телеги" по старинке пишутся от руки в блокнотах. О компьютерной технике, обеспеченной надежной защитой, здесь не мечтают. Рукописный текст правится и утверждается главой миссии, а затем передается шифровальщику, который ломает голову над доставшимися ему каракулями.
   В референтуре - вторые секретари: Дмитрий Ромадин, (только прибыл и пока еще плохо разбирался в местных реалиях) и Николай Реутов, местный старожил. Ручки и блокноты отложены, говорят об Афганистане - одной из самых больных и чувствительных тем.
   - Всыпали им по первое число, - с удовольствием заметил Реутов. Так им и надо...
   - Ты о ком? - не понял Ромадин.
   - Да о талибах. О ком же еще. В Талукане прижали. Деньги к ним рекой льются, из Катара, Саудовской Аравии, Эмиратов, отовсюду оружие поставляют... Но власть пока взять не получается.
   - А может, будет лучше, если возьмут? Хоть кто-то щелкнет американцев по носу. Разве плохо? К тому же, если талибы не победят,то победят игиловцы.
   - В этом смысле ты прав, - согласился Реутов. - Кто бы из них ни взял верх, америкашки увидят небо в алмазах. Есть еще и такой вариант. Игиловцы и талибы сейчас собачатся, а потом возьмут и объединятся. Все же одним миром мазаны.
   - А нам этого хуже не будет? - принялся размышлять Ромадин. - Что потом делать? Янки уберутся на свой континент, а мы с этими исламистами под боком останемся...
   Оба замолкли, когда дежурный впустил в комнату Ксана. Минут пятнадцать он просматривал шифровки, делал выписки в служебную тетрадь. Затем расписался в книге посещений. Подождав, пока не лязгнула дверь, дипломаты продолжили беседу.
   - Ксан, - хихикнул Ромадин. - Что за имя. Как у бабы... Ксан, Ксанка... Как в "неуловимых".
   - Ты с ним особо не шути.
   - А что?
   - Яйца открутит.
   - Он из "ближних"?
   - У нас тут не принято расспрашивать. - После паузы Реутов признался: - Да, ты правильно догадался. В Пакистане не новичок, не первая командировка. Специалист. - Это было сказано с уважением. - Его прислали, когда по чеченами поручение пришло. Сверхштатная единица. На совещания посла почти не ходит, только к своим на третий этаж шастает.
   - Живет не в посольстве.
   - На вилле.
   - Значит, из "ближних", четкий критерий.
   - Вообще-то, это не такой уж показатель, - наставительно заметил Реутов. - Так в дипкорпусе считают - если русский живет в городе, значит, из "соседей". Чаще всего так и есть. Но на самом деле всякое бывает...
   - Все равно они на особом положении. Захотят - уедут, захотят - приедут. Не докладывают, не объясняют. Мне Караваев говорил. Мы-то обязаны каждые три часа отзванивать и сообщать - нахожусь, мол, в сортире гостиницы "Марриот", ссу. В смысле - писаю. Пидеры пока не приставали. А этим вопросов не задают и всегда выпускают из посольства. В городе живут. А мы тут кукуем. - Ромадин говорил с горечью. - Обо всем все известно. Все просматривается и прослушивается. Как на ладони. Никакой личной жизни. Соображения безопасности. Тьфу!
   - Проблема безопасности существует. Про Рычкова слыхал?
   - Нет.
   - Он тоже из "ближних" был, Слава Рычков. Хороший парень, добрый. Я не знаю, чем он там точно занимался, но думаю: чеченов отслеживал.
   - И они его?... - взволнованно прошептал Ромадин.
   - Слава с семьей в Лахор ездил. Ну, ты знаешь, триста километров на юго-восток, большой город, много исторических памятников, магазины и прочее. Прямо у торгового центра, когда все уже в машине сидели, ему пистолет под ребра - вези, куда скажут. Двое мужиков, может, дакойты. Ну, решил - тачку угоняют. За детей перепугался, сопротивляться не стал - тачка казенная, застрахованная. Выехали за город, там их вышвырнули из машины, Славу и Светку с детьми. Только Рычкову еще пулю добавили. Так что с безопасностью здесь проблемы, Дима.
   - Ничего себе. В посольстве безопаснее?
   - Не факт. Захотят - везде достанут. Хошь - не хошь, а за наши крепостные стены нос высовываешь. Полноценно работать, когда живешь в компаунде, трудно. Живем в конурах, принять, пригласить никого не имеем права - секретность долбаная. Тебя приглашают, а ты не можешь. Ну и тебя перестают. Вот и пишешь по газетам. А родная внешняя политика в дерьме.

***

   Покинув референтуру, Ксан спустился на первый этаж, прошел узким коридором, толкнул неприметную дверь и оказался в той части административного корпуса, где трудились "ближние". Прочие сюда не заходили - разве что руководители посольства по особому приглашению шефа резидентуры. Скажем, отметить 20 декабря - День внешней разведки.
   По крутой лестнице можно было подняться в изолированные и дополнительно защищенные от внешних систем наблюдения и прослушивания помещения третьего этажа. В одном из них был оборудован кабинет резидента. Алексей Семенович Старых человеком был малоприметным. Лет около пятидесяти, но выглядел старше. Невысокого роста, сутулый. Морщинистое лицо, неизменная сигарета. Глядя на него, трудно было предположить, что он занимает солидный и ответственный пост, представляя разведслужбу в 200-миллионной стране, обладающей ядерным оружием и расположенной на передовой линии антитеррористического фронта.
   Старых редко улыбался и многие считали его неприветливым. По распространенному мнению, это профессиональная черта: мол, контрразведчик постоянно начеку, всех подозревает, что сказывается на внешности. На самом деле, не совсем так. Старых нравилось предугадывать поведение людей, использовать их слабости и недостатки. Однако по натуре он не был злым, и если имелась возможность, всегда приходил на помощь.
   Несмотря на возраст, Алексей Семенович сохранял энергичность и подвижность, решения принимал быстро и самостоятельно.
   Его побаивались и уважали. В отличие от главы миссии, Старых много работал и располагал всей полнотой информации. Как и его подчиненные он пользовался посольской "крышей" и фигурировал в дипломатическом листе в качестве советника. Это была всего лишь должность - дипломатического ранга у Старых не было, да он в нем и не нуждался.
   Не в пример большинству своих сотрудников он жил на территории компаунда, в скромной двухкомнатной квартире. Считалось, что резидент должен заниматься стратегическими вопросами, плести паутину шпионской сети, а не вкалывать в "поле". Правда, работа в "поле" имела свои плюсы. Ксан и многие его коллеги, включая и третьих, и вторых секретарей, устраивались со всеми удобствами в просторных особняках - с прислугой и сторожами. Это было необходимо для выполнения профессиональных заданий, а заодно позволяло жить подальше от склок и сплетен, столь характерных для замкнутого мирка российского посольства.
   Старых запрашивал центр о возможности аренды для себя городского дома, соответствовавшего его уровню, но получил отказ. Трудно сказать, насколько Алексей Семенович переживал по этому поводу. В Исламабад он приехал один, без жены, ей был противопоказан местный климат. У него была взрослая дочь и пятилетняя внучка, к которой он был очень привязан. Звонил ей и долго беседовал, прогуливаясь по посольским аллеям с прижатым к уху мобильным телефоном. Лишь в этих случаях его лицо становилось живым, улыбчивым и шагал он энергично, расправив плечи, и даже казался выше собственного роста, а росту он был ниже среднего.
   В остальное время Алексей Семенович сохранял пасмурный вид, личных отношений ни с кем не поддерживал и приватных бесед не вел. Если кто-то пытался вызвать его на общение, то быстро понимал свою ошибку. На вопросы Старых отвечал односложно или вовсе молчал, заставляя собеседника почувствовать себя неловко и неуютно.
   Он тщательно расчесывал остатки волос и они темными нитями прочерчивали его череп, спускаясь с затылка до середины лба. Пожалуй, это было единственное, что свидетельствовало о заботе Старых о своей внешности. Выбривался он не особенно тщательно, волосы на ушах и в ноздрях его не смущали.
   Глаза резидента смотрели остро и внимательно, но привлекательности ему не добавляли - узкие, под припухшими веками. Равно как тонкий хрящеватый нос и острый, некрасиво выпирающий подбородок. Все это придавало Алексею Семеновичу сходство с хищным зверем, который мог внезапно вцепиться в горло своей жертве.
   Однажды Ксан присутствовал при неприятном разговоре между Старых и послом. Это случилось месяца через три после приезда резидента в Исламабад. Особого впечатления Алексей Семенович на главу миссии не произвел. Невзрачный, одевавшийся явно не дипломатическим манером - помятые костюмы из дешевой ткани, темные рубашки и неброские галстуки, да еще какие-то несуразные и совершенно не "протокольные" мокасины. Сам Харцев всегда выглядел безупречно, в идеально сшитых темно-синих или серых тройках, белых или светло-голубых рубашках. Шелковые, ручной работы галстуки тщательно подобраны.
   Разговор этот состоялся в том самом зале приемов, где Бахыт Бахытович позднее отрабатывал песенно-театральную композицию с преданными ему комендантшами. Зал тогда был плотно заставлен пакистанской мебелью, которую приобрели несколько семей сотрудников посольства. По качеству она уступала европейским образцам, но многим нравилась - своим восточным стилем, прочностью (настоящий массив дерева) и, что немаловажно, дешевизной. Хотелось увезти в Россию нечто солидное, напоминающее о трудных пакистанских буднях.
   Коллега Ксана, прикупивший пару кресел, буфет и письменный стол, не дождавшись доставки этих чудесных, хоть и громоздких изделий, отбыл на родину раньше, чем предполагал и попросил приятеля помочь отправить их в Россию. Когда в зале появились Харцев и Старых, Ксан находился в самом центре мебельного лабиринта, осматривая "товар" на предмет выявления древесного жучка и составляя список для компании, занимавшейся отправкой несопровождаемого багажа. Вероятно, посол и резидент начали спор еще в кабинете Харцева, из которого по коридору можно было выйти в зал через узкую боковую дверь.
   Ксан не собирался подслушивать, но вылезать на свет божий с возгласом "вот он, я!" следовало сразу, а он промешкал. Оставалось ждать, ничем не выдавая своего присутствия. Он был надежно скрыт шкафами и сервантами, так что посол и резидент не замечали его. Харцев был эмоционален, говорил сердито, а Алексей Семенович возражал вяло, почти равнодушно, что еще пуще раздражало главу миссии.
   - У меня нет времени, - нетерпеливо сказал Харцев, - ланч у киргиза. И обсуждать нечего. Шантарского не оставлю. Ни под каким видом!
   Совмещать консульские обязанности с работой по "основной специальности" всегда непросто, а Шантарский к тому же был молод, опыта набраться не успел и по консульской части частенько "прокалывался". С другой стороны, задания Старых он выполнял старательно. По общему мнению резидента и Ксана, он мог вырасти в настоящего разведчика.
   - Шантарский у нас меньше года, - тусклым голосом произнес Старых, - надо дать шанс парню. Ему всего двадцать девять.
   - Вот пусть пятьдесят стукнет, тогда и приезжает! - гавкнул Харцев. - Сколько можно! Вы же помните, как в Пинди росгражданка умерла, ну, которая на пересадку почки приезжала.
   Старых помнил, помнил и Ксан. Эти операции в пакистанском медицинском центре, находившемся в городе-спутнике Исламабада Равалпинди (в просторечии - Пинди) стоили гораздо дешевле, чем в России или в Европе, и пациенты туда валом валили. Но не для всех операция проходила удачно.
   - Этот ваш Шантарский ее гроб, в смысле - гроб с ее телом, вместо Саратова в Ташкент отправил! Родственники жалобу написали, мы это дело еле расхлебали!
   - Неприятный случай.
   - Неприятный?! Чудовищный! А когда он неправильно оформил "пролетку" в Коломбо? Самолет не пустили в воздушное пространство Пакистана и его пришлось сажать в Кабуле!
   "Да, - улыбнулся про себя Ксан, - тогда все посольство залихорадило. "Пролетку", или пролет через территорию Пакистана, нужно было оформить для самолета, принадлежавшего авиакомпании "Волга-Дон". Она была тесно связана с министерством обороны и развозила российское оружие по всему свету. Деньги там крутились немалые и задержка рейса обошлась в копеечку. Посольство получило нагоняй".
   Старых слегка качнул головой. - Но...
   - Какие там "но"! - взмахнул руками Матвей Борисович, как рассерженная курица. - А эта безобразная история со списком гостей на наш прием по случаю национального дня? Дня России! Это ведь все Шантарскому было поручено! А он не уточнил, не проследил!
   - Он лично занимался проверкой на воротах.
   - Вот именно, лично! И лично завернул шефа мидовского протокола Захера Икбала, которого не оказалось в списке! Икбал ушел, жутко разозлился, и у всего посольства уже который месяц большие сложности с выпиской!
   "Ах, выписка, выписка, - ухмыльнулся Ксан, - что может быть важнее выписки!".
   - Поэтому, - резюмировал посол, - мы с Шантарским расстаемся. - Все его прегрешения заактированы, акты подписаны, документы с диппочтной отправим в Департамент кадров.
   Ксан не видел лиц беседовавших, но мог поклясться, что Алексей Семенович сохраняет на своей физиономии обычное для него бесстрастное выражение, говорящее о том, что ему будто бы на все наплевать. Но это впечатление было обманчивым.
   - Мне нужен Шантарский. Он перспективный работник. Он учится и вырастет в хорошего профессионала.
   "Молодец, старик, - обрадовался Ксан, - своих не сдает".
   - Он разгильдяй.
   - Не всегда собран, зато наблюдателен.
   - Вот уж не заметил, - с сарказмом отозвался Харцев. - Так или иначе, это теперь не имеет значения.
   - Может, имеет. Вот доказательство.
   Раздался шелест бумаг.
   - Что это?
   - Шантарский оформлял груз вашей супруге, для отправки несопровождаемым багажом, и на этот раз не допустил никаких неточностей. Не упустил из виду грубую ошибку.
   Ксан навострил уши. Жена посла - крашеная блондинка неопределенного возраста - отличалась алчностью и высокомерием. Дипломатов считала чем-то вроде слуг, а техсостав - грязью под ногами.
   - Что еще за ошибка? - раздосадовано спросил Харцев. Ему, видно, до чертиков надоел весь этот разговор и хотелось как можно скорее смыться на ланч.
   - В список были внесены три сервиза английского фарфора - "вудсфорд", чайно-столовый на 12 персон, столовый "мунлайт роуз", 35 предметов, и еще чайный "черчилль" на 8 персон. Общей стоимостью не менее девяти-десяти тысяч долларов.
   - И в чем же ошибка? - в интонации Матвея Борисовича возникли если не тревожные, то какие-то смущенные нотки.
   - Потому что именно такие же сервизы были куплены завхозом для проведения официальных приемов и в тот же день разбиты и списаны. Все три, разом. Я акты взял из канцелярии, чтобы показать вам. Странное совпадение, объяснить его не могу. Поэтому не сомневаюсь, что имела место элементарная ошибка.
   "Вот черт! - восхищенно произнес про себя Ксан. - Определенно молодец".
   Повадки послицы были хорошо известны. На представительские, имевшиеся у завхоза, закупалась дорогая мебель, посуда или сувениры, которые удивительно быстро ломались, ветшали, словом, приходили в полную негодность и подлежали списанию. Затем они пополняли багаж крашеной супруги главы миссии, регулярно отправлявшийся в Москву.
   Матвей Борисович взял паузу, обдумывая услышанное. Не дожидаясь его реакции, Старых продолжил.
   - Я разделяю ваше мнение относительно недостатков Шантарского...
   - Он еще и бабник! - с какой-то обидчивостью вставил посол. - Создает в нашей колонии напряженную атмосферу.
   "Тебе-то чего бояться? - Ксан с трудом заставил себя не рассмеяться. - На твою "половину" никто не польстится".
   Старых будто не расслышал этого последнего, отчаянного замечания.
   -...но, как видите, он не без достоинств. Уверяю, вопрос с грузом Ксении Леопольдовны он отрегулирует с учетом ее интересов.
   Ксенией Леопольдовной звали жену Харцева.
   - В этой связи повторяю свою просьбу - дадим парню еще один шанс?
   Ксан услышал, как тяжело вздохнул посол.
   - Только из уважения к вам, Алексей Семенович. Под вашу ответственность.

***

   Заходя в кабинет резидента, Ксан вспомнил эту историю - очередной пример стародавней вражды между загранслужбами. Редко когда послы дружили с резидентами, чаще конкурировали, доказывая центру свое первостепенное значение и по возможности подставляя партнера. Расхождения по серьезным вопросам дополнялись мелкими выпадами и уколами. Посол распоряжался всем движимым и недвижимым имуществом посольства, от него зависели решения, связанные с обеспечением материально-бытовых условий работников внешней разведки. Те же, прикрытые дипломатическими должностями, были обязаны подчиняться главе миссии и трудиться на общее благо. То есть, "отрабатывать крышу". Для Шантарского это означало выполнение консульских обязанностей, для других - оперативно-аналитическую работу в группах внешней, внутренней политики и двусторонних отношений.
   Не всегда это делалось с охотой, нередко свои посольские обязанности сотрудники спецслужбы выполняли условно, уделяя основное внимание разведработе. Имелись, конечно, исключения. Некоторые "ближние" становились почти полноценными мидовцами, что, понятно, диктовалось интересами дела. К этой категории принадлежал и Ксан, освоившийся в центральном аппарате внешнеполитического ведомства и в загранучреждениях. Ему приходилось заниматься вопросам широкого профиля, от разоружения и ядерного нераспространения до терроризма - контакты с зарубежными коллегами подразумевали хорошее знание мидовской "кухни". Но полностью влезть в мидовскую шкуру у представителей "конторы" не получалось. Они могли провести чужих, а свои их всегда вычисляли и соблюдали дистанцию.
   В случае чего резидентура могла прибегнуть к собственным рычагам давления на посла. Обычно она располагала более детальной и важной информацией о стране пребывания, нежели мидовцы, и при желании могла делиться ею или держать при себе. Если резидент хотел "свалить" посла, он старался показать центру, что его служба добывает по-настоящему ценные сведения, а мидовцы "гонят туфту".
   Но по большому счету пикировки и разборки между службами были утомительны, даже изнурительны, внося напряженность в работу всего коллектива. Поэтому Старых, относившийся к числу тех резидентов, которые считали, что худой мир лучше доброй ссоры, старался избегать конфликтов и сглаживать возникавшие шероховатости. Он не приветствовал, когда его сотрудники давали повод для возникновения подобных ситуаций. Именно это, по мнению Алексея Семеновича, делал Ксан, бросая вывзов Талдашеву. Бахыт Бахытович принадлежал к семейству "ближних", но являясь одновременно помощником посла во вопросам безопасности, успешно апеллировал к главе миссии. В общем, резидент встретил Ксана хмуро и недоброжелательно.
   Кабинет был узким, как пенал. Письменный стол и шкафы занимали почти все пространство. Скорее, это был кабинетик, а не кабинет. Не сравнить с офисами резидентов ЦРУ или МИ-6. Старых там не бывал, но не сомневался в их повышенной комфортности.
   Ксан протиснулся между столом для заседаний и книжным шкафом, опустился на приставной стул напротив шефа и поздоровался. Ответного приветствия не услышал, вместо этого Алексей Семенович спросил, резко и отрывисто:
   - Чем сегодня занимаешься?
   - Тем же, что и вчера, - Ксан позволил себе подерзить, все равно грозы не миновать. - Ядерка, терситуация, ну, теперь Ваха Хисратулов добавился.
   - А разгребание дерьма? Ты на это время тратишь и меня заставляешь.
   Старых говорил негромко, монотонно, но он был зол, Ксан это сразу понял.
   - Я тебя предупреждал, оставь Бахыта в покое. Его не изменить и не заменить, если ты к этому стремишься. Забыл?
   - Не забыл, но куда было деваться. Позвонил Мичко...
   - Ладно, излагай.
   Ксан приободрился и рассказал о том, что произошло ночью. О покушении Караваева на алкогольные запасы посольства маленькой, но гордой восточноевропейской страны, о "бдительности" Андрея Орлова.
   - И ты все уладил?
   - Ну, да.
   - Теперь почитай, что пишет твой узбекский друг. Он тебе в аппаратных играх сто очков вперед даст. - Алексей Семенович протянул лист бумаги с отпечатанным текстом и затейливой подписью офицера безопасности, с завитушками и закорючками.
   - Чрезвычайному и полномочному послу Российской Федерации в Пакистане...
   - Пока ты отсыпался, он заявление накатал. В половине девятого отнес в секретариат, копию - мне.
   - Можно было и наоборот.
   - Да нет! Не можно. Когда ему надо, он вспоминает, что официально является помощником посла по вопросам безопасности. Не моим. Должность офицера безопасности еще в девяностые какие-то умники решили ликвидировать.
   - Суть-то не меняется...
   - Статус другой. Проще к главе миссии прискакать и пожаловаться. Взывать к справедливости. Но ты дальше читай, читай. Можно вслух.
   Текст был простой и ясный. "Ночью 17 августа, около 01.30, комендант В.Караваев, выполняя свои служебные обязанности, обходил территорию посольства по внешнему периметру..."
   - Не подозревал, что перед комендантской службой такие задачи ставятся, - усмехнулся Ксан.
   - А ты не смейся, в мире есть много такого, о чем ты не подозреваешь. Читай дальше.
   - "...Неожиданно он услышал крики о помощи со стороны посольства, расположенного в шаговой доступности от нашей миссии, на другой стороне проспекта Зульфикара Али Бхутто..."
   - Люблю этих паков! - не удержался резидент. - Кривой проулок с растрескавшимся асфальтом, по нему гуляют буйволы да ишаки, да говно разбросано - и туда же, проспект! Дальше.
   - "...Караваев бросился на зов...". Отважный Буратино, - хихикнул Ксан. - "...Бросился на зов, оперативно разобрался в случившемся и успокоил посла Мичко Желева. Выяснилось, что его напугал советник российского посольства К.Ремезов, который по неизвестной причине решил навестить Желева в этот неурочный час. Караваев и Ремезов вместе вернулись в посольство, однако дежурный комендант А.Орлов не сразу узнал их по причине плохой освещенности площадки перед главными воротами и, руководствуясь соображениями безопасности, не открывал их, пока не удостоверился в личности подошедших сотрудников. В связи с вышеизложенным вношу предложение объявить благодарность дежурным комендантам В.Караваеву и А.Орлову в приказе по посольству. Б.Талдашев".
   - Ну, что? Тебя еще заставят писать объяснение по поводу твоего неурочного визита к болгарина. Зачем напугал Мичко?
   - Хрена лысого, - пробормотал Ксан: - Сволочь этот Талдашев.
   - Сволочь - не сволочь, а переиграл тебя.
   - Мичко скажет, как было.
   - Ни черта не скажет! - взорвался резидент. - Бахыт с ним на рыбалку и на охоту ездит, и дочку его, которая туберкулезом заболела, в российский санаторий устроил! У него все схвачено, понял? С ним осторожно, понял? У Бахыта один зять - депутат Госдумы, а другой газовыми делами в Узбекистане командует. И другие зацепки у него найдутся. Его сюда отдыхать прислали и нечего с ним цапаться. Зубы обломаешь.
   Ксан побагровел от ярости, но промолчал.
   - Сам виноват. Нечего было к Мичко среди ночи переться, он тебе не брат, не сват и не кореш закадычный.
   Ксан хотел возразить, но Старых не позволил.
   - Хватит! Все! Закрыли тему, время для другого нужно. Телеграмму про Ваху видел?
   - Я как раз из референтуры...
   - И что?
   - Еще одна головная боль. Пользы от этого деятеля никакой. А хлопот - полон рот.
   - Но раз нам поручили пасти его и обеспечить безопасность, значит, надо обеспечить.
   - Такого ублюдка не грех пришить, - проворчал Ксан.
   - Эти разговорчики оставь для своего дружка Шантарского, - рассердился Старых. - Не забывай, где находишься и с кем говоришь.
   Ксан вскочил и вытянулся "по струнке":
   - Слушаюсь товарищ полковник!
   - Нечего ерничать, - уже беззлобно произнес резидент. - Намекаешь, что до генерала не дослужился?
   - Что вы! - всплеснул руками Ксан. - Тут ведь личные качества и достижения во внимание не принимаются. Все дело в должности. Резидент в Нью-Дели - генеральская. А в Пакистане - только полковничья...
   - Пользуешься тем, что не могу тебе уши надрать.
   - Конечно, - Ксан присел. - Кто тогда Ваху охранять будет? И вообще, работать...
   - Да, и вообще, - кивнул Старых. - Чеченцы сюда зачастили, словно пятнадцать лет назад. Ты тогда тоже здесь был...
   В те годы, на излете второй чеченской войны, в Пакистан регулярно наведывались эмиссары "Независимой Ичкерии", собиравшие пожертвования на борьбу с русскими. Они наладили тесные связи с местными клерикалами, развернув пропагандистскую кампанию и собирая средства на "святой джихад". Потом все как-то утихло. Чечня обрела некоторую стабильность, а пакистанские власти, заинтересованные в улучшении отношений с Москвой, пообещали не допускать антироссийских акций. Но вот чеченский вопрос снова обострился, и Пакистан не остался в стороне. Ситуация вроде была принципиально иной, но, как и прежде, могла легко спровоцировать повышение террористической активности. Режим Горгуева в Чечне становился все более жестоким и авторитарным, ширилось оппозиционное движение. Боевики действовали в горах, другие бежали из республики, в том числе в Пакистан. Формировались боевые группировки, ставившие своей целью свержение диктатора, обосновавшегося в Грозном.
   - Ваха - правая рука Горгуева, - напомнил резидент, - его спецпредставитель, заместитель министра внутренних дел. Но влияния у него больше, чем у министра. Какой-то он его родственник, Горгуева, не министра...
   - Перевертыш, - хмыкнул Ксан. - Ренегат.
   Резидент нахмурился.
   - Когда-то был человеком Масхадова. Сколько крови пролил. Потом переметнулся. Умный. Вовремя предать - это не предать, а предвидеть. Только какого рожна ему надо в Пакистане?
   - Ты читал депешу.
   - "Расширение сотрудничества с целью роста взаимопонимания, религиозной терпимости, цивилизационного взаимопроникновения и с учетом установки на расширение внешних связей субъектов Федерации".
   - Ну вот. Указание центра.
   - Да центр давно у Горгуева в заложниках! В Москве боятся, что в Чечне снова заваруха начнется. Горгуев - диктатор, зато порядок поддерживает. Деньги ему нужны, конечно, но сотрудничество с Пакистаном денег не принесет. И какое это может быть сотрудничество? Кроме остатков нефти у Чечни ничего нет. А эти остатки как доставлять? В канистрах горными тропами?
   - Это политически вредное высказывание, - прищурился Алексей Семенович. - Проекты по развитию местной энергетической отрасли при содействии Чечни рассматриваются? Рассматриваются. Нефтяники из Грозного приезжали? Приезжали. Мы даже чеченским почетным консулом обзавелись...
   - Он такой же консул, как я - мулла, - буркнул Ксан.
   - Ему нравится. Ты ведь сам этим занимался. Знаешь ведь, что Идрис и его супруга нам нужны.
   Идрис Дуррани входил в первую сотню пакистанских предпринимателей. Чечня и Россия не играли особенной роли в его бизнес-планах, главное было "титуловаться" консулом, да еще почетным. А какой страны - не имело большого значения. Конечно, с российскими дипломатами и сотрудниками торгпредства, с которыми Идрис частенько встречался, он постоянно обсуждал перспективы двустороннего взаимодействия, что давало обильную пищу для телеграмм в центр. Но и только. Старых и Харцева это не смущало. Дуррани был ценным источником информации и о контаках с ним докладывалось как о конкретном доказательстве выполнения поручения "по чеченцам".
   - Официально он представитель Чеченской республики по торговым и экономическим вопросам. Но слово "представитель" здесь не котируется, а "почетный консул" - даже очень. Пусть им и остается.
   - Жаль, только, что торговать нечем. У Горгуева мания величия. Захотелось международного признания. У других субъектов Федерации есть свои представители в разных странах, почему Чечне нельзя? Вот он и поназначал их. Кого-то из Чечни направил, кого-то из местных взял. Служба не пыльная. И выгодная. Тут многие готовы хорошо приплатить, чтобы почетным консулом сделаться. А Идрису эта должность задарма досталась. Он щеки надувает, на воротах табличку повесил - почетный консул Чечни в Пакистане, не у Пронькиных! Делегации ездят, приемы устраиваются, статус у человека какой! На кривой козе не подъедешь.
   - Ну, а почему бы и нет? - резидент осадил распалившегося Ксана. - Есть же в Исламабаде почетный консул Литвы, тоже из местных. Хотя торговые связи с этой страной не поддерживаются и литовская диаспора в Пакистане не существует. Делать ему толком нечего. Зато тот же статус, те же приемы, вес в обществе, а значит, и в бизнесе. Здесь это дорогого стоит. Восток. Судят по одежке, по мишуре. А Горгуеву приятно, ему хочется, чтобы у него все по-взрослому было. Власть, влияние, зарубежные эмиссары - почти послы. Кому это мешает? На приемах вкусно кормят, тусовки там небесполезные. Есть с кем пообщаться, можно многое узнать... Шантарский там днюет и ночует...
   При упоминании о Шантарском Ксан помрачнел.
   Старых посмотрел на часы и Ксан понял, что резиденту нужно заняться другими делами. Алексей Семенович положил перед собой ладони на столешницу и побарабанил по ней пальцами. Это означало, что он подводит итоги беседе и принимает решение.
   - Визит Вахи насыщенный. Встречи в МИДе, в министерствах, создание чеченского культурного центра, обмен опытом в области сельского хозяйства... Главное, побыстрее этот визит свернуть и Ваху спровадить. От посольства к нему приставят дипломата, на тебе - вопросы безопасности. Шантарского привлеки, он ведь у нас ведет "чеченские сюжеты"....
   - Привлеку, - пообещал Ксан.
   - Бронированный "мерс" дадим, Ваха обязательно захочет по окрестностям прошвырнуться, что-то посмотреть...
   - Покажем.
   - Сегодня вечером у Идриса прием в честь Вахи. Всем быть. И тебе, и Шантарскому.
   - Само собой, - пожал плечами Ксан.

***

   Идрис Дуррани часто устраивал приемы, на которые приглашал партнеров по бизнесу, нужных людей, крупных чиновников. Он считался видным промышленником с разносторонними интересами. Строил электростанции, птицефабрики, молочные фермы. Ему принадлежало немало объектов недвижимости в Исламабаде, Бхавалпуре, Карачи, Лахоре и других пакистанских городах.
   Человек дородный, властный, Идрис гордился своим положением, роскошным особняком и красавицей женой. Хамилла была много моложе мужа (тому "зашкаливало" за шестьдесят) и с необычной судьбой. Чеченка по происхождению, она родилась в Турции - туда ее семья перебралась еще в XIX веке, в годы Кавказской войны. Рано потеряла родителей, погибших в автомобильной катастрофе и, оставшись круглой сиротой, воспитывалась в приюте. Идрис, приезжавший в Стамбул для деловых контактов, увидел ее на благотворительном концерте, сбор от которого шел в фонд помощи детям.
   Пакистанца поразила красота девочки, исполнявшей чеченскую народную песню. В то время ей было пятнадцать. Идрис познакомился с ней, стал навещать - в Турцию он ездил по нескольку раз в год. Хамилла благосклонно принимала ухаживания пожилого, но состоятельного человека - внимательного и воспитанного. Идрис мог, не дожидаясь совершеннолетия девочки, склонить ее к браку, но он не стал торопиться - чтобы лучше узнать Хамиллу, чтобы она почувствовала привязанность к нему. Этой историей счастливая супружеская чета любила делиться с друзьями и знакомыми. Но были ли они действительно счастливы, этого никто не знал. С каждым годом Хамилла взрослела, а Идрис неумолимо дряхлел.
   Но что до того Ксану? Дом Идриса отличался гостеприимством, там собирались люди, контакты с которыми представляли для разведчика профессиональный интерес.
   На этот раз хозяин встречал гостей один. У Хамиллы, как он объяснил, было недомогание, она просила передать всем свои извинения и самые добрые пожелания. Ксана отсутствие хозяйки не расстроило, зато Шантарский моментально скис.
   Ксан ткнул приятеля кулаком в бок.
   - Ты, вижу, нос повесил.
   - Отстань, - огрызнулся Леонид.
   - Не надейся. У тебя все на лице написано, работничек. Мне нужен помощник, а не сопляк-воздыхатель. Хочешь страдать, тогда иди домой. Если остаешься - делом займись. Вон, кстати, Ваха. Пошли к нему.
   Шантарский недовольно тряхнул головой, но повиновался. Что ему оставалось? По правде сказать, отправляясь на прием к Дуррани, он меньше всего думал о работе, о порученном ему задании. Все мысли молодого человека занимала женщина, в которую он был влюблен как сумасшедший. Совсем недавно он добился того, что она ему, наконец, назначила встречу - в одном из городских парков, где вечерами всегда было людно и легко было затеряться среди густых деревьев и гуляющих парочек. Там у Шанатарского и чеченки состоялся откровенный разговор.
   Когда Леонид заговорил о своей любви, она рассмеялась.
   -- Вы забавный... Решили соблазнить меня. Или завербовать?
   Шантарский нахмурился. Он не имел права выдавать свою профессиональную принадлежность и попытался все перевести в шутку.
   -- Я не из разведки. С чего вы взяли? Но ради того, чтобы завербовать такую женщину, как вы, вступил бы туда, не задумываясь. -- Леонид старался придать своему голосу максимум доверительности. -- С вами мне хорошо и просто. Поэтому говорю прямо и честно, я влюбился. Думал, такое со мной уже не случится.
   Он обольщал Хамиллу грубо, прямолинейно, отлично зная, что такого рода подход срабатывает чаще, нежели "тонкие" методы. Но она не стала его обнадеживать.
   - Вам следует остановиться, Леонид.
   -- Почему?
   - Вы ставите меня в неудобное положение. Я в Исламабаде человек известный. У меня уважаемый супруг. Я веду активную общественную деятельность. Меня приглашают министры, члены парламента...
   - Зачем же согласились со мной встретиться?
   - Чтобы попросить - оставьте меня в покое. Так будет лучше. Мы с Идрисом хотим сотрудничать с вашим посольством, делаем все от нас зависящее для сближения наших стран, надеемся на вашу поддержку в улучшении положения чеченских иммигрантов. Не нужно все это разрушать.
   - Вы правы, - чувствуя, как его переполняет отчаяние, произнес Шантарский. - Но я ничего не могу с собой поделать...
   -- Думаю, сможете. Вы мужчина, должны понимать, что не всякая женщина станет бросаться к вам на шею. Тем более, чеченка. Русские оставили в Чечне кровавый след.
   - Но вас же там не было!
   - Главное, что я чеченка. Все, что происходило там - и моя боль.
   Шантарский гневно воскликнул:
   -- А что творили басаевы и радуевы?! Это не кровавый след?! Это не ваша боль?
   Отвернувшись, Хамилла помолчала, потом сказала: - Уходите, пожалуйста, уходите.
   Вспоминая этот разговор, Шантарский думал о том, что хотя его прогнали, между ним и чеченкойустановилась какая-то тонкая, незримая связь. Это обнадеживало, и он мечтал увидеть ее снова, переброситься парой слов. Теперь же, выяснив, что Хамиллу не будет, Леонид был обескуражен, почувствовал себя обманутым.
   Им с Ксаном понадобилось не меньше десяти минут, чтобы пройти сквозь толпу жующих, пьющих и оживленно беседующих гостей. Приходилось останавливаться, здороваться, перекидываться словечком, шутить, улыбаться, отпускать комплименты. У приема свои правила - молча обходить публику не принято.
   Ксан с облегчением увидел, что Шантарский взял себя в руки, принявшись успешно развлекать публику. У него всегда были припасены занимательные истории, анекдоты, а когда речь заходила о политике, он поражал собеседников своей информированностью. Закулисные интриги в парламенте и президентском секретариате, любовные интрижки местных правителей, разные "скелеты" припрятанные в их вместительных "шкафах". Все он знал и обо всем судил - хлестко, с юмором. При этом Шантарский знал что, кому и как можно рассказывать, чтобы попасть в точку и не нарваться на неприятность.
   Всем, кто скептически относился к пакистанской политике и ситуации в стране, он мог слить информацию о личном состоянии президента, источниках его богатства, принадлежащих ему фирмах и компаниях, и даже нашептать кое-какие скабрезные сплетни о его альковных делишках. Индийцы с усиленным вниманием "наматывали на ус" сообщение о поставках российских двигателей для пакистано-китайских истребителей. Эти данные хоть и не были секретными, Москвой не афишировались, вполне могли сойти за таковые и отлично годились для "подкармливания" нужных контактов, то есть, лиц, которые могли стать полезными источниками информации..
   С пакистанцами можно было поделиться своим отношением к индийцам. Пускай, они дружат с Россией, но раздражают своим высокомерием, амбициями и уверенностью, что имеют монопольное право на "русскую дружбу". Представляете, вещал словоохотливый Шантарский (будто хлебнул лишнего), этот Викрам Мисри заявил, что мы не можем продавать вам наши вертолеты! Почему же, спрашиваю я, а потому, отвечает он, что мы друзья! Но ведь англичане и американцы продают вертолеты и самолеты, да и вооружения обеим сторонам кашмирского конфликта! Почему же нам нельзя? А вот нельзя, упорствует Мисри, потому что мы друзья! Что за логика, а?
   Мисри был первым секретарем посольства Индии, отвечал за внешнюю политику и ревностно отслеживал все связи России и Пакистана. В Дели переживали всякий раз, когда Москва поставляла Исламабаду вертолеты семейства "Ми" (особенно в военном исполнении) и ставили этим поставкам палки в колеса.
   Зато с Мисри и другими "индусами" (хотя не все индийцы были индусами, русские упорно величали их именно так) можно было обсудить вопросы продажи Пакистану вооружений из европейских стран или Китая, козни пакистанского Объединенного разведывательного управления (сокращенно - ОРУ), и другие, не менее занятные темы.
   Ксан ассистировал Шантарскому, не уступая ему в умении заинтересовать собеседника коротким разговором и прервать его так, чтобы тот не обиделся.
   Наконец, они приблизились к Вахе Хисратулову, окруженному плотным кольцом гостей. Он с упоением вещал об экономических и культурных достижениях своей республики, неоценимой помощи федерального центра, успешной борьбе с недобитыми остатками террористов. Говорил о том, как зарвались "либерасты", то есть всякие правозащитники и западные НПО, которые ужасаются диктатуре Горгуева. А никакой диктатуры нет, просто чеченцы по традиции уважают власть, которую они сами же и выбрали. Старейшины поддерживают чеченского главу, и президент России его поддерживает. А это важнее всяких там выборов. Конечно, они проводятся...
   Ваха говорил по-английски с ужасным акцентом, но в остальном вполне прилично. Кто-то из присутствовавших поинтересовался, откуда он "так замечательно знает язык", и довольный Ваха сообщил, что изучал его в школе и университете, а затем "отточил" в зарубежных поездках.
   В свое время среди чеченских боевиков Ваха славился как интеллектуал. Он и впрямь был образован - выпускник Литературного института, принятый в свое время в Союз писателей СССР, автор стихов и коротких рассказов.
   - Ездил в Америку, Европу, - делился он, - общался с коллегами по цеху...
   Ксан мог бы добавить, что Ваха посещал еще Турцию, Афганистан, Ирак, Эмираты, где тоже общался с коллегами по цеху, только цех этот был другим - в него входили главари террористических группировок.
   Чеченцу нравилось находиться в центре внимания. Он не стеснялся своего английского, смеялся и шутил. На вопрос о том, как относятся в Чечне к русским - ведь война закончилась совсем недавно, Ваха ответил так.
   - У нас анекдот раньше рассказывали. Стоит на развилке трех дорог федерал, в смысле русский солдат, а перед ним камень. На нем написано: Налево пойдешь - убьют. Направо пойдешь - убьют. Прямо пойдешь - убьют. "Что же делать?", - думает федерал. И тут внутренний голос ему подсказывает: "Думай быстрее, не то убьют прямо здесь".
   Прервав раздавшиеся было смешки, Ваха серьезно пояснил.
   - Так рассказывали, но уже не рассказывают. Потому что русские - наши друзья, и мы живем в одной федерации. Они - федералы и мы федералы. А с бандитами мы бы и без них справились, и сейчас справляемся.
   В телеграмме из центра упоминалось, что Ваха - человек болезненный и ему следует обеспечить определенную диету. Какую именно, Ксан не помнил. Правда, по словам Ромадина, который встречал Ваху и уже успел поводить по местным магазинам, посланец Горгуева с удовольствием поглощал острые пакистанские блюда. Вот и сейчас он не отпускал официанта с подносом, на котором были разложены тигровые креветки в кляре. Ваха макал их в жгучий соус чили и уверенными движениями отправлял себе в пасть.
   Миловидная Фарзана Ношаб, работавшая в местном отделении Международного валютного фонда, заставила чеченца прервать это увлекательное занятие. С невинной улыбкой она осведомилась, как относятся в Грозном к росту чеченской эмиграции. Ведь население бежит из Чечни. Ваха застыл с креветкой, зажатой в пальцах, и уперся в Фарзану убийственно-ледяным взглядом.
   С виду ничего пугающего в нем не было - пожилой, лет шестидесяти пяти, худющий и сутулый, с несоразмерно крупной головой, с которой слетели остатки волос. Но в чертах лица - кавказская отточенность, ястребиная цепкость и дремлющая ненависть. Кожа, темная как у египетской мумии, туго обтягивала череп. После заданного вопроса физиономия Хисратулова приобрела выражение не просто злобное, но, как показалось Ксану, совершенно отвратительное. Ни дать, ни взять заспиртованный монстр из кунсткамеры. Но, почувствовав реакцию окружающих (те чуть не отшатнулись), он спохватился, изобразил улыбку и ответил достаточно мягко:
   - Мы такая же свободная страна, как Соединенные Штаты. Каждый может ехать куда захочет. А захочет вернуться - пожалуйста, пусть возвращается. Вот и в Пакистане то же самое. Миллионы за границей работают, деньги домой высылают... Вы еще молоды, многого не знаете, а жизнь - она такая разная...
   Затем, после непродолжительной паузы он произнес нараспев что-то заунывное по-чеченски.
   - Мои стихи, - скромно пояснил Ваха.
   - Нам бы хотелось услышать перевод, - сказал первый секретарь индонезийского посольства Аугус Даранджа.
   Ваха благосклонно улыбнулся и также заунывно перевел на английский:
   "На Земле мы все - племя людское, но в этом племени мы все такие разные, и негоже принуждать друг друга жить по-своему, станем на колени и попросим взаимно прощения у матери-земли, чтобы не стать пятнышками позора на ее лице...".
   Все зааплодировали, в том числе и Фарзана. Похлопав, она попыталась вернуть беседу в прежнее русло.
   - Значит, чеченцы уезжают не из-за политических преследований?
   Ксан мысленно отругал девушку. И что она лезет с расспросами? Старая привычка. Прежде Фарзана была научным сотрудником в Исламабадском институте политических исследований и лишь недавно, не без помощи Ксана, перешла на работу в местное отделение Международного валютного фонда. Там должность была престижнее и платили больше.
   К этому времени Ваха разглядел, что пакистанка не так уж молода, ей не меньше тридцати пяти, просто стройна, подтянута и умело пользуется косметикой. Он коротко бросил "нет" и отвернулся в поисках более дружелюбно настроенных собеседников. Заприметив Ксана и Шантарского, отсалютовал им стаканом с "лонгдринком" и полюбопытствовал:
   - Ну как я справляюсь, мастера-дипломаты? Идеологически правильно?
   Шантарский тут же "вернул мяч".
   - А идеологически правильно пить спиртное? Для мусульманина?
   Ваха нисколько не смутился, даже расхохотался.
   - Да тут все пьют! - он обвел рукой лужайку. И вправду - все, или почти все гости жадно припадали к бокалам и стаканам с коктейлями, водкой и прочими горячительными напитками.- Мы же не на улице, Аллах не видит! А если увидит, то простит нам это малое прегрешение, разве нет?
   - Вам виднее, - усмехнулся Ксан.
   Идрис, который, выполняя обязанности хозяина, опекал главного гостя, до сих пор не принимал активного участия в беседе. В какой-то момент он задумался, и его взгляд, устремленный на чеченца, стал изучающим, словно смотрел энтомолог, оценивавший очередной экземпляр насекомого для включения в свою коллекцию и размышлявший, протыкать его булавкой или нет. Но, почувствовав неладное, Идрис пресек назревавший конфликт в зародыше.
   - Коран запрещает лишь вино пить, про виски, джин, водку и прочие крепкие напитки в священной книге ничего не сказано. Под мою ответственность, дорогие гости, здесь угощаю я и с Аллахом как-нибудь договорюсь.
   - Вот так, мой юный друг! - морщины, образовавшиеся на пергаментной лысине Вахи, разгладились. Он ткнул пальцем в Шантарского и миролюбиво добавил:
   - Когда будешь показывать местные достопримечательности, мы продолжим дискуссию.
   - Вокруг Исламабада так красиво, что времени на дискуссию у вас не будет! - пообещал Идрис.
   Шантарский что-то хотел сказать, но Ксан дернул его за рукав: "не лезь, молчи". Ему не нравилось настроение приятеля, который то уходил в себя, то вспыхивал по пустякам. Он оттащил его от Вахи и прошипел:
   - Когда поедете, будь с ним полюбезнее. "Чего изволите" и так далее. Тоже мне, гонор свой показываешь! Ты профи или кто?
   - Или что... - хмыкнул Шантарский.
   - Вот именно. Пошли к Идрису, потолкуем перед уходом.
   Почетный консул к этому времени снова занял место у входа - провожал гостей, которые стали покидать его гостеприимный дом.
   - Для вас его приезд - событие, - сказал Ксан. - Впервые такой визит. Вся пресса о нем пишет.
   Идрис склонил голову в знак согласия, но уголки его рта дрогнули в чуть заметной иронии.
   - Для бизнеса будет польза?
   - Будет. Но не с Чечней.
   - А с кем же?
   - Да с кем угодно. Для меня это хорошая реклама. Все видят, какой я известный человек. Репутация! В деловом мире репутация больших денег стоит. А с Чечней торговать пока нечем и незачем. Можно переговоры вести, на перспективу. Но и это полезно.
   - Для репутации?
   - Верно.
   - Ваха должен это понимать. Он-то зачем сюда приехал? Приятнее по "европам" разъезжать. Там комфорт и развлечения.
   - По-моему, я догадываюсь о причине его приезда, - задумчиво произнес Идрис.
   - И в чем же она заключается?
   - Если подождете, пока я провожу гостей...
   Конечно, Ксан и Шантарский готовы были подождать.
   Когда лужайка опустела (последним отбыл осоловевший Ваха), они прошли в гостиную, удобно устроились в креслах перед камином. Идрис разлил виски.
   - Night cap, на посошок.
   Он сделал глоток.
   - Знаете, что Хисратулов однажды уже приезжал в Пакистан, пятнадцать лет назад?
   - Знаем,- Шантарский осклабился. Дескать, большая новость! - Тогда он был человеком Масхадова. Собирал здесь средства, закупал оружие.
   - А как его приняли, знаете?
   - А как? - Ксан озадаченно посмотрел на хозяина. - Принимала "Джамаат-и-Ислами", другие клерикалы...
   - А как его дюжиной палочных ударов угостили, тоже знаете?
   У русских глаза округлились от удивления. Идрис наслаждался произведенным эффектом.
   - Тогда он приехал сюда нелегально и по какой-то причине исламисты не обговорили его приезд с военными властями.
   - Правительство возглавлял генерал Первез Мушарраф, - уточнил Шантарский.
   - Конечно, Мушарраф, Военный переворот произошел в октябре 1999-го, а Ваха пожаловал к нам в феврале следующего года. Военные в Пакистане не особенно любят клерикалов. Сотрудничают с ними, но любви не испытывают. Может, поэтому Кази решил обойтись без них...
   В то время "Джамаат-и-Ислами" возглавлял Кази Ахмад Хуссейн.
   - Джамаатовцы поселили Ваху не в "Марриотте" или "Краун-плазе", а в скромном гестхаусе, правда, в центре города. Назывался он... - Идрис наморщил лоб,- "Утренняя звезда". Все бы ничего, да только не учли они, что эту гостиницу облюбовали проститутки. Не самые дешевые, но все равно проститутки, и полиция регулярно их шерстила, то ли для порядка, то ли, чтобы получить дополнительную мзду, а, скорее всего, для того и другого. По иронии судьбы блюстители закона вломились туда в первую же ночь после вселения Вахи и, естественно, наткнулись на него.
   - Что-то припоминаю, - пробормотал Ксан. - У него не было документов?
   - Был советский паспорт с иранской визой. Ваха какое-то время провел в Тегеране и уже оттуда направился в Пакистан. Непонятно, почему он не запросил пакистанскую визу. Может, боялся, что откажут... В общем, он перешел границу на одном из белуджских участков и добрался до столицы на автобусе. Многие так делают, полиция нелегалов вылавливает.
   - Джамаатовцы должны были заступиться за него. Кази был фигурой влиятельной.
   - Так и случилось. Но до этого Ваху успели наказать. Двенадцать палочных ударов, по решению судьи. Газета "Джанг" статью об этом поместила, с фотографией голой спины Вахи, она вся была в кровоподтеках. Скандал замяли, других публикаций не последовало. Джамаатовцы извинялись, сделали Вахе официальную визу, но тот так и не отошел и программу своей поездки скомкал. Обиделся. Вроде бы на прощание сказал, что ноги его больше не будет в этой стране. И вот сейчас...
   - То есть, - Ксан рассеянно перекатывал в ладонях стакан с виски, - захотел взять своего рода реванш? Победно явиться туда, где с ним так скверно поступили? Расшаркивайтесь теперь передо мной, стелите красную дорожку.
   - Дело еще в том, - Идрис хитро взглянул на русских, - что тогдашний арест, возможно, не был случайностью. Вообще, такие случайности редко бывают. Особенно в Пакистане. Возможно, военным ни к чему был такой Ваха. Среди них, конечно, немало радикально настроенных исламистов, но, прежде всего, они военные. Конкретные люди, родину защищают. А пустозвонов и клерикалов, которые возбуждают и провоцируют чернь, они не сильно привечают. Джамаатовцев в том числе. Да и к чеченцам военные относились осторожно, не желая слишком уж навредить отношениям с Россией. Ни одного местного радикала в Чечню, когда там шла война, они не пустили. На это тоже обратите внимание.
   - Кстати, - заметил Шантарский, - на сегодняшнем приеме военных не было.
   - Верно. Хотя приглашения им были направлены, в том числе в ОРУ. Но я и не думал, что они придут. Тем более, что явление этого "посланца" может спровоцировать протесты и даже террористические акты.
   "А ему самому господин Хисратулов не по вкусу, - подумал Ксан. - Идрис нормальный и неглупый мужик. За версту видит дешевых политиканов. Жена - чеченка, сам - торговый представитель Чечни, но иллюзий не строит".
   - А кто будет протестовать и теракты осуществлять? - поинтересовался Шантарский.
   - Чеченцев, обиженных вашими властями, в Грозном хватает. И ни вам, и ни нам не нужно, чтобы они сблизились с боевиками из пакистанского Талибана или с людьми из ИГИЛ. Приезд Вахи может спровоцировать их на это не хуже, чем несправедливости режима Горгуева.
   - Может, вам не стоило становиться чеченским представителем? - коварно спросил Шантарский.
   - Отчего же, - возразил Идрис. - На этом посту я могу способствовать развитию отношений Пакистана с этой русской провинцией, изоляция еще никому не шла на пользу...
   - Это субъект Федерации, не провинция, - поправил Ксан.
   - По-русски мне это никогда не выговорить, - сказал Идрис, - и звучит это, извините, несуразно - Subject of the Federation, предмет Федерации. Или подданный. Лишний раз говорит о том, что всем у вас заправляет Москва, а провинции подчиняются. Но главное в другом. Преодоление всего негативного, того, что противоречит морали, исламской или христианской, реально только в процессе общения. Моя супруга родом из Чечни и я мечтаю о том, чтобы мои усилия оказались небесполезными. Торговля, культурные связи, контакты между людьми должны делать нас лучше. А в изоляции ничего хорошего быть не может.
   - Ну, ладно, - Ксан допил виски и отставил стакан. - Поскольку визит Вахи - тоже развитие связей, побережем Хисратулова. Это к тебе, Леонид, в первую очередь относится. Закончатся переговоры и он поступает в твое распоряжение. Свозишь в Мари, Натья-Гали, Патриату, сам решишь куда, но доставь обратно в целости и сохранности.

***

   Было еще не поздно, и домой Ксан не собирался. Последние дни были суматошными. Была нужна какая-то разрядка. Приемы в счет не шли, на приемах дипломаты не отдыхают, а работают. Поэтому Ксан решал навестить Хасана Каваджу.
   Любопытный это был персонаж, обитавший в просторном особняке, в квартале местной знати, вдали от шумных улиц. Каваджа был отпрыском аристократической семьи, когда-то владевшей маленьким горным княжеством на севере Пакистана. В 1970-е годы его присоединили к Исламской республике, а бывшим владельцам выплатили щедрую компенсацию. Родственники Каваджи разъехались по разным странам, он тоже путешествовал и жил в свое удовольствие, проматывая государственную дотацию. Когда от нее остались жалкие воспоминания, князь вернулся в Исламабад, обратившись к властям с просьбой обеспечить ему приличное существование.
   Негоже было позволить бедствовать такому человеку, но в правительстве не стали поощрять мотовство. Ему купили хороший дом, но пенсию начислили скромную, дававшую князю средства на хлеб насущный, только никак не соответствовавшую его потребностям и статусу. Содержание одного только автомобиля "роллс-ройс", оставшегося от прежней роскоши, влетало в копеечку. Имелись у Каваджи и другие транспортные средства, на которые приходилось тратиться, однакоо "ройс" был самым любимым. Надраенный, сверкающий, он был известен всему Исламабаду и считался городской достопримечательностью.
   Друзей и знакомых у Каваджи хватало. Политикам, промышленникам и финансовым воротилам льстила дружба с потомственным аристократом. Ну, а он пользовался этим, чтобы взимать с них своего рода плату за общение. Брал в долг и никогда не отдавал. Ксан тоже подкармливал владетельного князя, служившего бесценным источником информации, шедшей, в том числе, "с самого верха". И еще одну услугу предоставлял ему Каваджа, которую следовало ценить не меньше информационной "подпитки".
   Дом князя редко пустовал. И на этот раз на лужайке перед входом в особняк и внутри, в просторном холле, сновали гости. Они обычно заходили без приглашения, "на огонек", зная, что хозяин им всегда рад. Вечеринки у Каваджи были неформальными, расслабляющими и пользовались большой популярностью в столичном обществе. Каваджа жил ими, оставаясь один, он не знал, чем себя занять, поскольку ничего не умел, а читать или смотреть телевизор не любил.
   Поздоровавшись, Ксан поболтал с ним минут десять, не выпуская из поля зрения толпившуюся вокруг публику. Он ждал Фарзану. Когда она появилась, то оба незаметно переглянулись, как бы подтверждая, что все идет по плану. Ксан извинился перед хозяином, сказав, что ему необходимо отлучиться в мужскую комнату. Каваджа понимающе кивнул, прекрасно зная, куда и зачем направляется Ксан. Тот поднялся на второй этаж и открыл своим ключом одну из спален. Через пять минут там появилась Фарзана, покинувшая гостей, чтобы "припудрить носик".
   Без долгих слов мужчина и женщина подошли друг к другу и крепко обнялись. Пакистанка многим рисковала, решаясь на такие встречи. У нее был муж, по-прежнему занимавшийся научными исследованиями в том институте, который сама она оставила. Но даже, если бы Фарзана не была связана узами брака, ее поведение могло иметь нежелательные последствия. В исламской стране женщинам не прощали распутства. В сельской местности виновницу побивали камнями, обычно до смерти, а если у нее имелись мужские родственники, те были вправе изуродовать несчастную. Этот обычай назывался каро-кари. В столице, конечно, такого самосуда произойти не могло. Органы правопорядка ограничились бы тюремным заключением нарушительницы исламских законов. Она лишилась бы работы, от нее бы отвернулись друзья и знакомые.
   Итак, риск был велик, но женщина полагалась на Ксана, который обеспечивал безопасность этого запретного адюльтера. Отказываться от него она не собиралась. Во-первых, дипломат ей нравился. Во-вторых, он помог ей найти завидную работу. В-третьих, тайные свидания, да еще обставленные таким хитрым образом (внешне невинное посещение вечеринок) будоражили кровь и обостряли взаимную страсть.
   Комната в доме бывшего правителя княжества, отведенная для любовных утех, отличалась удобствами. Там были широкая кровать, диван и кресла с журнальным столиком. В общем, в те двадцать или тридцать минут, которые Ксан и Фарзана проводили вместе, им было вполне комфортно.
   Фарзана никогда не заговаривала о любви, хотя Ксан догадывался, что она испытывает к нему сильное чувство. Если бы он предложил женщине покинуть Пакистан и уехать с ним в Россию, она бы, вероятно, согласилась. Но для него это означало бы конец карьеры, на что он пойти не мог. Да и его отношение к пакистанке было достаточно спокойным. Отличный вариант для командированного, который не хочет, чтобы его имя трепали посольские кумушки. Что касается возможной огласки в столичном обществе, то благодаря услугам Каваджи, эта опасность была сведена до минимума.
   Ксан и Фарзана быстро, по-деловому оделись. На прощание он подарил женщине дежурный поцелуй, а она улыбнулась - нежно и немного грустно. Вышла первой, возвращаясь к гостям. Ксан выждал некоторое время и последовал за ней. Правда, на лужайку и в холл, где набирала обороты вечеринка (запасы алкоголя у Каваджи не истощались), он не пошел. Если обратят внимание на его отсутствие, то вряд ли придадут этому значение.
   Он почувствовал, как на него нахлынула усталость. Не физическая, а иная, внутренняя. Просто все обрыдло до чертиков и смотреть на до боли знакомые лица не было никаких сил. Он поймал себя на мысли, что с удовольствием подольше отдохнул бы в обществе такой милой дамы, как Фарзана. Побыл бы рядом с человеком, с которым можно поговорить на разные интересные темы... почувствовать себя не таким одиноким, ощутить сердечное тепло.
   "Перестань, - одернул себя Ксан. - Ты не Шантарский, сердечное тепло не по твоей части". Вспомнив о Леониде, Ксан нахмурился. Однажды он сказал другу о возможности использовать гостеприимство Каваджи в интимных целях, но тот этим не соблазнился. Резвился с посольскими барышнями, а потом "запал" на эту красавицу-чеченку, ставя под удар не только свою карьеру, но и общее дело, которым они занимались в Исламабаде.
   Ксан заглянул в кабинет Каваджи, открыл верхний ящик письменного стола, положил туда конверт с деньгами. Прошел на террасу и спустился по пожарной лестнице на задний дворик, откуда вышел на улицу через малоприметную калитку.

***

   Ранним утром Шантарский и Ваха Хисратулов выехали из города. Им был выделен бронированный "тойота лэндкруизер", которым с завидным умением управлял пакистанский водитель Фейсал. По узкой горной дороге - головокружительный серпантин - они поднимались все выше и выше. С каждой минутой воздух становился чище, прохладнее. Впечатляющие пейзажи. Горы, долины. Заросли тамарисков, тополя, баньяны, акации и эвкалипты сменялись маслинами, дикими гранатами и дубами. Затем начались смешанные леса: пихты, ели, конский каштан. Фейсал с завидным упорством обгонял тяжело груженые грузовики, неизменно размалеванные, со свисающими цепями и черными тряпками от сглаза. Не обгонять нельзя - грузовики испускали черные клубы дыма; ехать за ними - наверняка задохнуться от ядовитых выхлопов.
   За "лэндкруизером" неотступно следовала патрульная машина с двумя полицейскими в сине-голубой форме. Сопровождение выделил МИД, обычная практика - следует заботиться о безопасности высокого гостя. Места вокруг Исламабада - спокойные, но мало ли что... Вдобавок, предоставление эскорта - свидетельство уважения к гостю, признание его статуса.
   Цепким взглядом полицейские провожали вереницу автомобилей. Шантарский расслабленно посматривал на стражей порядка, довольный тем, что сегодня он может не опасаться наружного наблюдения. У него официальная миссия, а не какое-нибудь агентурное задание, когда раз пять приходится проверяться перед тем, как подсадить к себе информатора..
   Они поднимались все выше. Если Исламабад находится на высоте 700 метров над уровнем моря, то высшая точка курортного местечка Мари - 2500 метров. Говорят, это местная Швейцария. Действительно: домики в швейцарском стиле, есть ощущение отдыха и покоя.
   Вскоре появилась развилка дорог. Одна уходила на Мари, другая - в Бурбан, третья - на Патриату. Это излюбленные исламабадцами места отдыха. Особой популярностью пользовалась Патриата, где находилась подвесная дорога, позволявшая без усилий подняться на вершину горы, наслаждаясь по пути изумительными пейзажами. Для тех, кто хотел потренировать мускулы, имелись тропы для "хайкинга" - горных прогулок.
   Неподалеку от Патриаты "тойоту-лэндкруизер" нагнал седан "субару", грязный, побитый. За рулем - молодой мужчина. В этом месте узкая дорога, опоясывающая горы, непрерывно петляла, и на ней с трудом расходились две автомашины. Обгоняя, можно было без труда свалиться в полукилометровую пропасть. Однако "субару", почти не сбавляя скорости на поворотах, обошел посольский джип. Ваха, Шантарский и Фейсал закашлялись от выхлопов. Пакистанец процедил: "Улю-ка-пате", что на урду означало "сын совы" и считалось обидным ругательством. Леонид раздраженно проворчал: "Они, черти, не на бензине, а на керосине ездят. Им бы наш экологический контроль...".
   Что правда, то правда - бензин, а особенно дизельное топливо в Пакистане были низкого качества. На автозаправках в центре Исламабада еще можно было получить приличный продукт, но и цены там держались соответствующие. Обычно же водители заправлялись на дешевых колонках, не смущаясь тем, что плохое топливо губило двигатели и автомобили исторгали из себя клубы сизого дыма.
   Впрочем, Ваха к этой экологической угрозе отнесся спокойно, лишь обмахивался платочком. Когда Шантарский предложил поднять окна и включить кандей, то чеченец попросил этого не делать. Наверное, дома у себя привык. Там ведь тоже на каждом углу продают "паленые" бензин и солярку. Врочем, сам Хисратулов объяснил это по-другому.
   - Хочется подышать горным воздухом. Он все равно чувствуется, несмотря на выхлопы. Здесь прекрасно! Будто мы в Чечне. Очень похоже.
   Шантарский, который предпочел бы кандей, не стал спорить. Он в Чечне не бывал, а пакистанские красоты ему надоели. В эти курортные места он ездил многократно - по делу и для удовольствия. Но с гостем нужно было проявлять любезность, выполнять его желания и поддерживать беседу. Она, кстати, протекала весьма однообразно. О политике или каких-нибудь других серьезных вещах Ваха не разговаривал, только делился своими восторгами по поводу пакистанской природы. Шантарский посоветовал Вахе прокатиться по подвесной дороге, затем отправиться на оздоровительный "хайкинг" и завершить экскурсию в хорошем ресторане. Ваха согласился и Леонид с тоской подумал, что этот день закончится не скоро.
   По сторонам замелькали указатели, извещавшие, что до подвесной дороги остается несколько километров. Оставив автомашину на стоянке под охраной верного Фейсала (там же запарковался полицейский эскорт), Шантарский и Ваха направились к кассам. Леонид заметил наглеца с "субару", который, по всей видимости, тоже решил покататься. Однако не торопился встать в очередь за билетами, вероятно, кого-то ждал - приятеля или девушку.
   Взяв билеты, Шантарский и Ваха вышли на маленький перрон, к которому причаливали кабинки подъемника. Они не останавливались и у пассажира было секунды две на то, чтобы забраться внутрь и расположиться на широком сиденье. Тем, кто в силу физической слабости или нерасторопности не мог проделать это упражнение самостоятельно, помогали служащие.
   Вокруг улыбки, смех, веселая возня детей. Подвесная дорога - праздник для всех. Каждые пять минут кабинка подлетала к перрону и двое пакистанцев усаживали в нее очередного клиента. Тот отправлялся в заоблачное путешествие, болтая ногами и обозревая окрестности. Кабинки фиксировались на тросе на расстоянии пяти-шести метров друг от друга. Сзади и сверху - матовая пластиковая полусфера, спереди кабинки оставались открытыми и пассажиры, чтобы не вывалиться, должны были закрепить страховочный поручень.
   Путешествие давало ощущение риска - от высоты захватывало дух. Слабонервные мужчины и женщины побелевшими пальцами вцеплялись в поручни и с ужасом взирали на проплывавшие внизу верхушки сосен и грозного вида каменные глыбы.
   Первая часть путешествия длилась минут тридцать. Затем пассажиры прибывали на конечную станцию, находившуюся на высоте около трех тысяч метров, и пускались в обратный путь.
   Шантарский и Ваха благополучно добрались до верха. Кабинки, сделав петлю, на пару секунд задержались на посадочной площадке. Кто-то соскочил, чтобы прогуляться по парку, разбитому на вершине горы, другие, в том числе Ваха и Шантарский, начали спуск. Под ногами проплывали деревья, дома, фигурки людей, шоссе и автомобили.
   Оставалось еще около получаса безмятежного отдыха. Посланец Горгуева хвалил горные виды, щелкал "найконом" и не донимал своего спутника просьбами и расспросами. "Ну и слава богу, - думал Леонид, - гость счастлив, все - счастливы, культурная программа выполняется".
   Склон горы был укреплен грубо отесанными камнями и проволочными сетками. Селевые лавины и камнепады в этих краях не редкость. Время от времени мелькали дома, прилепившиеся на почти отвесных скалах. Скромные жилища крестьян и особняки богачей, отдыхавших здесь от напряженного ритма политики и бизнеса
   Примерно на середине пути Леонид снова увидел водителя "субару" - среди пассажиров, двигавшихся навстречу. Очевидно, наглец сел в кабинку примерно через полчаса после Вахи и Шантарского. На этот раз Леонид смог получше разглядеть парня, обставившего их на серпантине. "Гонщик" развалился на сиденье, поигрывая страховочным поручнем - то поднимал его, то снова опускал, защелкивая в крепежных отверстиях. Видно, демонстрировал храбрость, страха высоты он не испытывал. При этом покуривал тонкую сигариллу и беззастенчиво рассматривал барышень, которых среди пассажиров подъемника было не так уж мало.
   Выглядел "гонщик" франтом. Лет тридцати, не больше. Белолиц, чернобров, усы густые, щегольски закрученные. Белоснежный, тщательно отутюженный и накрахмаленный шальвар-камис. Он явно заботился о своей внешности и старался поспевать за модой. Через мочку правого уха продето золотое кольцо - такое не часто увидишь у пакистанца. Характерным жестом молодой человек поправлял волосы, подстриженные в аккуратную гривку. В том, как он отставлял руку, пальцы которой зажимали сигариллу, было что-то картинное, рассчитанное на дешевый эффект. Красавец был явно настроен на бесцельное и безмятежное времяпровождение.
   Шантарскому показалось, что лицо молодого пакистанца ему знакомо. Но, скорее всего, это было обманчивое впечатление. С местной молодежью, тем более "золотой" (а этот тип, судя по всему, принадлежал именно к этой категории) Леонид не общался. Эта публика не отличалась осведомленностью, не занимала важных должностей и вербовочного интереса не представляла.
   Тем временем подвесная дорога исправно поскрипывала шкивами, прицепные устройства катились вперед. В кабинку перед Шантарским и Вахой ухитрилась втиснуться целая семья - муж, жена и две дочки. Они оживленно жестикулировали, восторгаясь природой и горным воздухом.
   Тросы протянулись рядом с высокой скалой, похожей на гигантский каменный палец. От кабинок подъемника ее отделяло метра полтора: казалось, рукой можно дотянуться до бурой поверхности, изрытой оспинами впадин и расселин. Шантарский видел, как навстречу ему движется улыбающийся франт. Он небрежно закинул ногу за ногу, выставив напоказ тонкие щиколотки. Вежливо кивнул пакистанской семье, затем задорно помахал рукой Шантарскому и Вахе.
   Все произошло стремительно. Поравнявшись с ними, франт выхватил из-под просторной рубахи пистолет с глушителем. Первая пуля пробила Вахе череп и, сохраняя остатки убойной силы, расколола пластиковый колпак. Мозговое вещество растеклось по матовой полусфере. Второй выстрел - в сердце. Третья пуля впилась в горло. Ваха выпустил из рук фотокамеру, которая разбилась о камни.
   Пакистанская семья сначала только на это и обратила внимание. Муж поцокал языком, выражая сочувствие растяпе, лишившемуся камеры; жена и дети свесили головы вниз, пытаясь разглядеть осколки. Но через пару мгновений, обернувшись, они отчаянно завизжали. Зрелище было жуткое. Старик полулежал на сиденье, неестественно задрав голову, будто пытаясь что-то разглядеть в безоблачном синем небе. Из горла у него хлестала кровь, пропитавшая рубашку и летние брюки.
   Вслед за фотоаппаратом в пропасть полетел пистолет. Убийца откинул страховочный поручень и совершил быстрый прыжок на каменный палец. Вот он уже на площадке, словно специально вырубленной в скале для таких каскадеров.
   Шантарскому кровью забрызгало лицо, на него навалился труп Вахи. Он оттолкнул его, хотел было последовать за убийцей, но кабину, продолжавшую движение, отделяло от каменного пальца уже не меньше шести-семи метров.
   Добежав до края скалы, убийца спустился на узкую террасу, исчезнув из поля зрения пассажиров. Затем появился снова. Пассажиры увидели, как он выводит на стартовую позицию сине-белый дельтаплан, который, судя по всему, был заранее доставлен и спрятан на террасе. Пристегнувшись, убийца, разбежавшись, оттолкнулся от земли. Вот он уже летит, ловко маневрируя, находя восходящие воздушные потоки.
   Раздались удивленные возгласы. Пассажиры в дальних кабинках, не видевшие жестокого убийства, одобряюще заулюлюкали, восторгаясь дерзким трюком. Но затем одобрительные возгласы сменялись криками ужаса. Еще совсем недавно окровавленный труп, застывший на широком сиденье, был самоуверенным мужчиной, убежденным, что он принадлежит к избранному клубу хозяев жизни. Теперь он стал мертвой плотью, которая через пару часов начнет разлагаться под жгучим пакистанским солнцем. Когда тело привезут в Исламабад, его определят в морг в Пакистанском институте медицинских наук, где отработавшие свой срок системы охлаждения с трудом поддерживают нужную температуру. Потом усопшего отправят самолетом на родину и еще подумают, стоит ли его останки показывать друзьям и родственникам. Закопают, и жизнь пойдет своим чередом.
  
   Сторож, охранник (урду).
   Просторная рубаха и шаровары - традиционный местный костюм, который носят и мужчины, и женщины.
   Кондиционер (жаргонизм).
   В Пакистане официальный государственный язык (наряду с английским).
   Шифртелеграммы (профессиональный жаргон).
   Имеются в виду культовые советские фильмы о "неуловимых мстителях", где одним из главных героев была девушка Ксанка.
   Разбойники, бандиты (урду).
   То есть, средства, выдававшиеся на представительские расходы.
   Паки, то есть пакистанцы. Прозвище, которое сами пакистанцы считают оскорбительным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"