Аннотация: На этой земле лишь один хозяин, и законы, установленные им, суровы. Даже детям его сердца не дозволено их нарушить. Наказание - смерть.
- Ты - бог-над-богами, - сказала она, и он кивнул.
Он был так же бронзовокож, как Эекатль; невысок ростом, и его лицо... встретишь в другой раз - не узнаешь. И сила его - она упрятана так глубоко и так надежно, что и по ней при встрече не узнать его.
Но его глаза были старыми. Словно там, в глубине его взгляда, копился пепел веков, и по этому взгляду его можно было бы узнать - если б он позволял часто смотреть себе в глаза, а он не позволял.
- Твое имя Тескатлипока; ты хозяин этой земли, - продолжала она, и он кивнул снова. И спросил ее:
- Ты дочь не этой земли - кто твой хозяин и откуда ты пришла?
- Моя хозяйка мертва, - отвечала она, - мой путь лежал с заката через море.
- Отчего ты покинула свою землю?
- На той земле больше нет жизни.
Тескатлипока, бог-над-богами, провел рукой по подбородку, словно бы в задумчивости, но видно было, что не задумчивость заставляет его медлить с вопросом, а что-то иное - непонятное покуда.
- Эекатль сказал, ты бежишь от гнева бога. Кто твой бог и в чем твоя вина перед ним?
Она подняла на него потемневшие глаза:
- Он бог-под-землей. Я не защитила его землю, и он гневен.
- Бог мертвых? - переспросил Тескатлипока, хмурясь.
- Да, бог мертвых.
- И он разломает землю и создаст огненные горы, если тебя догонит?
- Это так.
Бог-над-богами помолчал еще немного.
- Земля эта велика, - произнес он внезапно не на языке Астлана, а на наречии тех, живших подле дальнего западного моря, - столь велика, что я не знаю еще всех ее краев, - и взглянул испытующе: поняла ли?
- Больше ли она, чем все страны этого языка? - ответила она без улыбки.
- Больше, - уверенно сказал Тескатлипока, - но я слышу, что и эта речь тебе чужая. Ты не из детей Ра, ты не из порождений Энлиля. Расскажи же о свой родине, Пелетль.
Теперь настала ее очередь молчать, собираясь с мыслями.
- Далеко, во многих днях пути от земли каналов, за пустынями, встают горы, которые зовутся Крыша Мира... - начала она, и незаметно для себя повела напевный и размеренный рассказ, вспоминая, как возвращалась из страны желтых мудрецов в родные джунгли, а потом все дальше и дальше, к тем краям, где чужие боги живут на вершинах зиккуратов, где песка больше, чем травы, а вместо рек - каналы; и как потом снова брела по бесконечным пустошам, каменным склонам и осыпям назад, к великим рекам юга и к соленым водам.
Она хорошо овладела наречием той скудной и порой безумной земли за десятилетия, проведенные на ее пыльных дорогах и улицах городов. Нигде не задерживаясь подолгу, она научилась понимать разные диалекты и для одной вещи знала иной раз дюжину разных слов. Рассказ ее походил на легенду, какие повествуют бродячие сказители.
Тескатлипока слушал, сидя недвижно, и не шевелился ни волосок на его голове, ни шерстинка на шкуре ягуара, в которую был он облачен поверх цветных одежд и металлических украшений. Но за троном его стояли другие: Эекатль, приведший сюда гостью, и сестра его Чальчиутликуэ, и высокий полуседой Уицилопочтли, и еще пятеро, чьи имена запомнить сразу было сложно; и все они тихонько раскачивались в такт ее словам.
Почти полную луну они шли с Эекатлем по лесам и лугам, среди влажной жары и голосов зверей, и это было почти как на берегах Таша - почти, но не до конца. Другие запахи, другие плоды. Им встречались поселения, и они входили, как положено богам: принимали подношения и поклонение, выбирали, чью кровь выпьют, - люди отдавали им кровь и жизнь безропотно и даже с радостью. Здесь принято было убивать жертву, а не отпускать ее на волю. Несколько раз Эекатль с церемонной торжественностью поедал сердце жертвы, а люди смотрели на это и славили бога.
- Ты действительно окажешь им милость за это? - спросила она после одной такой церемонии.
- Да, - ответил Эекатль, - я отгоню от деревни ветер с болот. В этот сезон они не будут болеть лихорадкой.
- Так правильно, - согласилась она.
Чальчиутликуэ, богиню проточной воды, они и встретили на воде. Она ожидала их, стоя в лодке, и лодка не двигалась с места, хотя течение несло мимо нее ветки, и пену, и все, что вода не принимает в себя. Но лодка, покачиваясь на речной ряби, оставалась на месте, и люди на берегу лежали ниц, испуганные явлением богини.
Она, Мет-ан-Мер, видела и знала, что именно сделала Чальчиутликуэ с лодкой, она так же гнала через океан свой плот. Колдовство это не было сложным; в Локаре им владели и другие, кроме жриц Таша; а в стране желтых мудрецов заклясть лодку мог каждый третий чародей. Но здесь, видно, чары принадлежали только тем, кто был от крови Тескатлипоки.
Богом делает бога не суть его, но поклонение ему, - так говорила Сумет, и это было правдой. Дети солнца могли быть богами, могли и не быть ими. В стране каналов их звали демонами. В стране желтых мудрецов считали познавшими запредельное. В Локаре и ближних странах они были богами, и здесь, в Астлане, шли той же дорогой.
Завидев идущих, богиня взмахом шеста подогнала лодку к берегу.
- Так будет быстрее, брат, - сказала она на быстром и словно бы журчащем наречии Астлана, - Ягуар знает о ней и желает видеть скорее.
Ягуар, громадная пятнистая кошка, был хозяином здешних лесов. И еще Ягуар - титул Тескатлипоки. Так сказал Эекатль, когда они взошли на лодку и та, освобожденная от чар, понеслась вниз по течению, подобно выпущенной стреле.
Они плыли еще два дня, пока с берега их не окликнули. Чальчиутликуэ подогнала лодку к самым зарослям; тропа открылась внезапно, незаметная с воды. И там ожидал их Уицилопочтли, долговязый, мрачный, с седыми прядями в волосах.
- Ягуар ждет, - сказал он, - будет хорошо, если мы поспешим.
Она шла по тропе, окруженная детьми крови Тескатлипоки: почет? конвой?.. Эекатль крутился рядом, улыбался ободряюще, но темный, как омут, взор Уицилопочтли не сулил добра.
И когда ее взору открылся город - меньше Локара, но все равно довольно крупный, с дворцами и храмами, рыночной площадью и людской многоголосицей, она была готова ко всему.
Но Тескатлипока, в золоте и драгоценных одеждах, облаченный в шкуру ягуара, не произнес ни слова угрозы, не сделал ни жеста опасности. Расспрашивал он долго, и большей частью - на языке земли, в которую Мет-ан-Мер столь многие не советовали ходить. Но она знала этот язык, речь людей из фараоновой страны, а Тескатлипока понимал, хоть и не в полной мере, наречие страны каналов; и она спросила себя, сколько же времени провел здешний бог-над-богами в тех краях и кем был он там.
И, расспросив, так сказал Ягуар, Тескатлипока, бог-над-богами:
- Земля эта велика, и если ты будешь бродить по ней даже годами, твой гневный бог не догонит тебя. Поэтому я говорю: оставайся, сколько захочешь, и пей здесь кровь. Никто из тех, что от моей крови, не станет тебе препятствовать. Но я хочу говорить с тобой о том, что ты видела, потому что тебе ведомы страны, где я никогда не был и даже не слышал о них. Возвращайся ко мне время от времени, Пелетль.
И она пообещала ему возвращаться. Другие пьющие кровь провожали ее ревнивыми взглядами, когда она покидала храм, где они обитали; и только Эекатль догнал ее у выхода и сказал:
- Видишь, все хорошо. Я тоже хочу видеть тебя часто, Пелетль. Возвращайся!
- Я вернусь к тебе, - ответила она, и обещание ее Тескатлипоке было словами долга, Эекатлю же - словами сердца.
Она бродила кругами, доходя от побережья одного моря до побережья другого; вверх по громадным рекам и вдоль подножия суровых гор. Это была земля под властью Тескатлипоки, и часто она встречала детей его крови, но никто из них не сказал ей дурного слова, хотя в их глазах она видела ревность. Никто больше в этом краю не был иной крови, лишь она одна.
И раз за разом она возвращалась к городу и храму, и проводила семнадцать дней у ног Тескатлипоки, как одна из его детей, хотя она была старше их всех. Почти все они были еще несвободны, кроме Эекатля и еще одного, огненного бога. А она вот уже полторы тысячи лет была сама себе хозяйкой, и это не было по нраву детям Ягуара, но никто не смел говорить или делать что-то против его воли.
И только Эекатль с радостью дожидался, пока Тескатлипока прекратит свои расспросы, и потом провожал ее месяц или два, до границ тех земель, где его признавали как бога. Дальше ему не велено было уходить. Но над нею у Ягуара не было ни власти, ни воли, и она шла, куда вели ноги: в южные джунгли, в северные степи.
Тескатлипока ввел ее в сонм богов этой земли, и из неведомой Пелетль она стала Миктлансиуатль - госпожой мертвых и хозяйкой подземелий. И ей приносили теперь жертвы, как прежде - дома, но это были всегда жертвы страха и никогда - любви. В этой земле нужно было бы жить Черной Руке, не Белой, - думала она, но так было удобнее, чем бродить от поселка к поселку в поисках пропитания.
Так длилось много лет - она потеряла годам счет. Эта земля и вправду казалась бескрайней, и ярость Таша все меньше тревожила ее - было бы заманчиво верить, что он потерял ее след, но это было невозможно.
Но беда, прогнавшая ее из страны Ягуара, пришла не от Таша.
Она возвращалась, в который раз, после долгого странствия - трижды по семнадцать лет она не видела города и храма, где почитали Ягуара. Запах свежей крови сдернул ее с тропы, бросил в легкий бег через джунгли - так не ходят люди, так и дети Тескатлипоки не ходят, но она, танцевавшая для Таша, могла пронестись через путаницу лиан, едва их задев. И она бежала, ведомая этим запахом, потому что так не пахнет кровь человека, но только одного из детей солнца.
Та, чья кровь впиталась в землю, лежала на краю обрыва, и внизу бились волны, такие же зеленые, как глаза ягуара, господина лесов. Она была совсем юной, едва вступившей в брачный возраст, и богатыми были украшения на ее запястьях и лодыжках, а в волосах трепетал убор из перьев - царская дочь!
Но рядом был другой пьющий кровь, живой, и сила его показалась знакомой и сладкой, как вкус вина после долгого воздержания. Рядом, но недоступен взгляду.
- Эекатль! - крикнула она, и голос ее заметался в скалах, над водой, над мертвой девочкой. - Где ты, Эекатль?!
Ответом ей был рыдающий стон, совсем неподалеку, и она кинулась на звук, перемахнув скальную гряду.
Он сидел под утесом на коточках, обхватив себя руками, раскачиваясь, как делают люди в боли и скорби, и быстрые слезы катились по его щекам. Она обняла его, гладила его волосы и вздрагивающие плечи, она слышала отголоски боли, пожирающей его.
- Он убил ее, - всхлипнул бог ветра, - мою Сенликуэ, он убил ее... почему так больно, Пелетль?.. когда он забрал меня, мне не было так больно...
- Запрет... - шепнул он ей в плечо, - он запретил обращать других... без его ведома, но я... Сенликуэ должны были отдать в жертву, я не мог ждать! Я любил ее, я не мог без нее. Я не могу без нее, Пелетль!
- Так воскреси ее, чего же ты ждешь? - почти крикнула она. - Ты уже взрослый, ты можешь! Или позволь мне сделать это.
- Воскресить?.. - он поднял на нее изумленные глаза, припухшие, совсем черные от горя. - Разве это возможно?
- Идем! - она вскочила, рванула его за руку...
...и увидела, как мелькает рядом пестрая тень - ягуар? но он близко не подойдет к детям солнца! - а потом широкое лезвие обсидианового ножа входит в грудь Эекатля, и разворачивается, сокрушая ребра, так жрецы вырывают у жертв сердца, - и видно ей, колдунье, как поток мертвенного холода струится по лезвию от руки, держащей рукоять.
Тескатлипока одной рукой подхватил падающего, другой - еще провернул нож, и все эти невыносимо долгие секунды он глядел Эекатлю в глаза, а тот - в глаза своего хозяина. А потом все кончилось, и не стало больше бога ветра, и, глядя на его тело, она уже знала, что даже отдай она всю свою кровь - его не воскресить уже.
Не глядя на нее, Ягуар поднял Эекатля на руки, прижал к себе, будто это кто-то другой только что убил его, а до того - его обращенную. Она видела горе на лице бога-над-богами, вся его поза была скорбной; так оплакивают свое дитя, утраченного первенца так баюкают перед тем, как отдать его могиле или огню. Но она видела нож и заклятье, и она отступила в сторону так, чтобы даже тень ее не пересекалась с его тенью, ибо более ни на полслова, ни на полвзгляда она не верила Тескатлипоке.
Она знала: Тескатлипока стар и могуществен. И это был его обращенный, не ее - иначе она бы бросилась на него сразу, не раздумывая. А здесь - он владыка, он в своем праве. Но теперь не повернется она к нему спиной и не доверится чутью, теперь каждый ее шаг на его земле будет сопровожден заклятьями охраны и предупреждения. Ягуар прячет свою силу, но плоть спрятать невозможно. Никто никогда не подойдет к ней здесь незамеченным, как он подошел сегодня.
- Он нарушил закон. Он совершил непростительное, - тихо проговорил Тескатлипока. - Я оставил бы его в живых, если бы мог. Но этого нельзя. Прости я это Эекатлю - и каждый из моих обращенных принялся бы испытывать мое милосердие.
Он погладил длинные, шелковистые волосы мертвого, так нежно, словно тот спал, и Ягуар боялся его потревожить.
О, если бы она не видела ножа!
Застань она их уже так, как это сейчас, - и боль Тескатлипоки показалась бы ей настоящей. Да что там, она, наверно, и была настоящей! Вот только она хорошо знала теперь, что он, не колеблясь, переступит и через боль, чтобы закон, установленный им, остался священен и нерушим. Через что же - не переступит?..
- Твоя власть, твое право, - сказала она, и собственный ее голос был глубок и спокоен. - Ты хозяин этой земли.
- Ты покидаешь меня, Пелетль, - отозвался он, не оборачиваясь, и это не было вопросом. Он хорошо понимал смысл ее спокойствия.
- Да, - подтвердила она, - я ухожу. Быть может, не навсегда, бог-над-богами, но сейчас я ухожу.
- Возвращайся ко мне, Пелетль... время от времени, - повторил он свою давнюю просьбу - двести, триста лет назад прозвучала она?.. - и тихо рассмеялся.
- Не называй меня так, ибо это имя дал мне Эекатль, - ответила она, - и это все, что останется мне от него - и только от него, - "кроме моей жизни, возвращенной им мне," - а если Миктлансиуатль после меня ты сделаешь кого-то еще, то вспоминай обо мне как о Мет-ан-Мер. И, может быть, однажды я снова приду к тебе.
Когда она строила себе плот, чтобы пересечь океан путем людей, к ней явилась Чальчиутликуэ. Молча помогла она связать бревна, сплести парус, наложить чары. И, сталкивая плот на воду, сказала:
- Если ты вернешься сюда, Миктлансиуатль, я встречу тебя на берегу вместо брата. Не годится тебе быть совсем одной.
Через две луны плот, гонимый течением, ветром и колдовством, достиг земель желтых мудрецов. Ветер открытого моря не имеет имени и не слушает слов, но всю дорогу она пела ветру, и иногда казалось, что тихий смех Эекатля отвечает ей...