Здесь тихо ночью.
Ну, может быть, кузнечики в траве стрекочут,
и в лужи смотрятся луна и клёны,
и где-то вдалеке
хрипит военная колонна, что через поле
переползает с тяжелым лязгом
и оставляет за собою сизый смрад.

Темно, лишь пятна призрачного света
скользят по лужам и скамейкам
в аллеях при усадьбе древней,
где окна не горят, а тлеют, но посиделки с самоваром,
с вареньем в баночках
и чашками, из старого, как мир, сервиза
и декламацией Ахматовой, всё не закончатся,
хотя...

Рычит колонна за черным парком
и режет поле луч прожектора, вслед за которым вспышки света
по золоту волной идут.
И серебристые туманы
вслед за луной к реке сползают, где почерневшие солдаты
воды ладонями касаются
и будто слушают, как музыку, шум камышей и плеск волны.
А может быть, им просто хочется
обычной летней тишины? Чтоб видеть вдалеке усадьбу
с мерцающими там огоньками и стол, накрытый белой скатертью,
и недоеденный арбуз. И чтоб гитара на покрывале,
и чашки-блюдца, и варенье, и на смартфоне сообщение:
"Война проиграна! Беги!"
Но, кто же будет торопиться, когда сверчки поют в пшенице, 
и по росе идут солдаты, от солнца будто отступая,
за тенью следуя кромешной, за лязгом танков и машин?

Луна становится прозрачной под утро середины августа, 
и солнце, старых лип касаясь, как будто наполняло парк
и паутинками порхающими, и золотистой дымкой в воздухе,
и чувством времени последнего, что было с нами и прошло.

А взрывы где-то возле парка или на поле, где недавно
в пшенице спелой по колено шли призраки в свой вечный ад.
А мы арбуз свой не доели и чай цейлонский не допили,
и просто с ужасом смотрели,
как листья и траву носило
по парку огненными вихрями, и как осколки били в липы,
в перила, в стол, в полы и окна, забрызгав острым и хрустящим,
и чем-то красным, страшно пахнущим, половики, рубашки, платья...

Здесь тихо прошлой ночью было