Милая, милая - говорили дети 

и показывали на цветущий жасмин: 

всегда к нам приходит 

и стесняется нас, и прячется в тени, 

и оттуда протягивает на ладонях конфеты. 

 

А когда зима, 

ходит за нами шагами скрипучими по снегу, 

и во всякую осень по жёлтой листве, 

и по весенней траве, 

и летом в грибные дожди с белым светом, 

и в тихие дни, и в громкие, и в ночи тёмные, и с оранжевым сполохами...

 

И когда дроны-птицы, что кричат надрывно, 

бросают на людей огонь и раскалённое железо, 

она кружится посреди двора, руки разведя, и смеётся, и поёт песни, 

а если попасться ей в этот миг на глаза - будешь жить долго; 

она не в гости пришла сюда, и смотреть будет, как из синевы бездонной. 

Ни спать, ни устать теперь тебе нельзя, 

ни за себя, ни за того парня, 

чтобы пальцем указательным она 

в шею, в грудь, в живот не била, а вслед за ним 

красные пятна не расползались и кровавые брызги, 

и смех её заразительный: 

"Не умирай! Не умирай, пожалуйста! Я ещё много куда не показала!" 

 

Вечность не в том, чтобы не умереть от болезни или старости, 

случайно или по плану,  

нет; 

вечность в том, чтобы вообще не знать про смерть. 

А жить или умереть - решать не тебе. 

А кому? 

А вот ей, 

которая с конфетами и кровью изо рта - пей до дна! 

Это она 

ещё сто лет назад 

знала всё про тебя из интернета, 

стоя под окнами в лужах света, 

пока дроны разбрасывали огненные гортензии, 

и гудели, как высоковольтные линии, и гудели, гудели, гудели...