Чеботарёв Виктор Павлович : другие произведения.

О поэзии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
   ***
   Прошение
   Нине Бендриковой
  
  Дай мне, судьба, четыре строчки,
  Чтоб в них вместился шар земной
  С его хрустальной оболочкой
  И мученической тщетой,
  
  Чтоб в них вместились до предела
  Вся боль и скорбь людской страды,
  И чтоб душа при этом пела
  О юности и о любви.
  
  Трагизма вечного ошибку
  Нам не дано предотвратить.
  Но этой горестной улыбки
  У нас не вырвать и купить.
  
  Вы улыбаетесь, и, значит,
  Живете. Значит, люди вы.
  И каждому предел означен.
  Как тут без веры и любви?
  
  Прошу, судьба, четыре строчки
  О муках и о чистоте,
  О многоточии и точке
  На белом саванном листе.
  
  О рваном почерке разрыва
  Между реальностью и той,
  Которая меня забыла,
  Как позабудет род людской.
  
  Но, может, где-то алой розой
  Взойдет на огненном песке
  Моя непонятая проза
  На самом ясном языке,
  
  Мои несбывшиеся грезы,
  Зажатые в больном виске,
  Мои невидимые слезы
  О человеческой тоске.
  
   ***
   Доля
   Анатолию Абальмазу
  
   Чтобы по бледным заревам искусства
   Узнали жизни гибельный пожар
   А Блок
  
   I
  Как мне вместить стальное время,
  Живой природе приговор,
  Английский ум, французский гений
  И православный русский хор,
  
  И лязг кладбищенских понятий,
  И грубый слог людской молвы,
  И Непорочное Зачатье,
  И бесконечность синевы?
  
  Как совместить вражду с надеждой,
  Воинственных веков печать,
  Страны моей простор безбрежный,
  Ее извечную печаль,
  
  В краю, где в звездах отсвет терний,
  Где не изжит со смертью брак,
  Где человек как факел бледный
  Мерцает сквозь могильный мрак,
  
  Лишь изредка чело подъемля,
  Бросает в небо тусклый взгляд,
  Где Слова боле не приемлют -
  Приемлют кислый виноград?
  
  Как черной чаши сладострастья
  Испить до дна, чтоб ощутить,
  Какое горестное счастье
  Среди людей на свете жить?
  
   Оставь врагам свои сомненья.
  С друзьями хлеб свой раздели
  И до второго Воскресенья
  Люби, люби, люби, люби.
   2
  Увы, стихи не правят миром,
  Стихи нелепы и смешны.
  И в ноги валятся кумирам
  Народы, слабы и страшны.
  
  Как поцелуи на базаре,
  Стихи не к месту. Что тебе?
  Твори,знай, блоковским пожаром
  Служа потомству и мечте.
  
  Ведь ты еврей, избранный Богом,
  И, значит, доля такова
  Вернуть так нужные народу
  Им позабытые слова.
   3
  Поэт. Любому лепестку,
  Любой трепещущей былинке
  Поверь, как женщина цветку,
   Приобретенному на рынке.
  
  Пред одурманенной толпой,
  Привыкшей к ежедневной тризне,
  Своею дерзкою строкой
  Свидетельствуешь ты о Жизни.
  
  Так верь. Звезда твоя с тобой.
  И что бы там не говорили,
  Свершится данное судьбой
  Сверхнепонятной черни былью.
   4
  Прости меня, мой бедный враг.
  В краю безмерного лишенья
  Благословляю я, как брат,
  Твои прекрасные мученья.
  
  Средь человеческих путей
  Есть тропы горького удела.
  Они для избранных людей.
  Там стон и ужас без предела.
  
  Ты был мне друг и стал мне враг.
  Вина ли это человека?
  С рожденья брошен он в бардак.
  Не дети - пасынки мы века.
  
  Мужайся, бедствуй и терпи,
  Чтоб обрезаньем крайней плоти
  Достичь покинутой черты
  Еще невысказанных строчек.
  
   ***
   Рождение
  
  Как грозы издают свой рык,
  Как день являет свой язык
  Из зева рыжего металла,
  Явись мой запоздалый стих,
  Судеб открытое зерцало.
  
  Пусть будет яростен язык -
  Взъяренный на арене бык,
  Вскормленный гордостью кинжала,
  Соблазн крушащий пьедесталов
  И немощь сумасшедших залов,
  Как перед смертию старик,
  Сорвавший маску и парик,
  
  Как шут на троне короля -
  Вот слова роль, его значенье,
  Его волшба и преступленье -
  Взойти до умоисступленья,
  Не отрекаясь то себя,
  Пасть, не избегнув ничего,
  Ниц пред Явившим нам его.
  
  Вновь горизонт падет в свой стык,
   Покажет солнце нежный лик.
  Благослови, друг, этот миг,
  И ты услышишь детский крик,
  Понесший Слово и Язык.
  
   ***
   Раннее
  
  Я не пишу стихотворений.
  Но если бы рука могла
  Сердечное вместить мученье -
  Я бы писал, им несть числа.
  
  А так...Что может робкий гений
  безвестности и тесноты?
  Лишь только жалкое хрипенье
  Прорвется из больной груди.
  
  И руки как больные дети
  Бессильно валятся вдоль кресл,
  Когда на Невском парапете
  Кричит о славе грязный снег.
  
   ***
   Художник. Амадео Модильяни
   Серафиму Горбунову
   художнику, иконописцу
  Ты стар и сед - все двадцать восемь.
  И за окном монмартр проблем,
  Где ищет свое ложе осень,
  Прижав букетик хризантем.
  
  Все, как вчера и снова - надо
  Опять, взяв проклятый мольберт,
  Идти искать свою награду -
  Писать приснившийся портрет.
  
  На берегу ленивой Сены,
  Забыв Италию и Рим,
  Презрев забавы и измены
  Воссоздаешь прекрасный мир.
  
  Загадочный и отрешенный,
  И полный чудных женских лиц,
  И тел, весомости лишенных
  И обреченных на каприз.
  
  Но день как клеть уныл нуден,
  А воздух Франции так чист,
  Но на чужбине хлеб так труден,
  И путь художника тернист,
  
  И надо делать свое дело
  Мыслителя, борца, творца.
  Всех мыслимых достичь пределов -
  Вновь с белого начать холста.
  
  ...Заплатят мелкою монетой
  за профиль чистый и изыск.
  Но абрис, ломаный и нежный,
  Войдет в их души и их жизнь.
  
   ***
   Дмитрию Тимченко
  
  Протуберанцев огненные плети
  Опять пронзают кожу вплоть до жил.
  А мне казалось, пожил я на свете,
  И чашу до конца испил.
  
  Как нищий, подобрав свои лохмотья,
  Бреду устало с рынка распродаж,
  Но своего еврейского сиротства
  Я ни за что на свете не отдам.
  
  Я - ваш. Я - крестник, сродник вам и сводник
  Всего, что не свести вовек глупцам.
  Гиенам - не чета - и подлецам,
  Хоть жизнь моя - несовершенный сборник
  
  Разбитых рам, незавершенных драм.
  Несовместимых лет, судеб, программ,
  Мираж и жупел, пепел и песок -
  Ищу сквозь пыль дорогу на Восток,
  
  Хоть мне друзьями были только ветви,
  Цветы и песни, да еще поэты,
  "Единого Прекрасного жрецы",
  Влачащие тяжелые венцы
  
  Из золота созвучий и мечты
  С надменною улыбкой первородства,
  С печатью нищеты и благородства
  У запредельной финишной черты.
  
   ***
   ТОВАРИЩ
   Я как отчаявшийся танк
   Рву поле минных заграждений
   Генрих Абальмаз
   I
  Товарищ у меня
   был.
  Потом он меня
   убил.
  
  Увезли на машине
   с красным крестом.
  Дважды врач сказал, -
   Повезло.
  
  Теперь есть друзья богатые,
   блеск.
  А товарища
   нет.
  
  Вещи несут и деньги
   в долг дают.
  Сердца куска
   не принесут.
  
  Как он, бывало, придет,
   посреди ночи, разбудит
  Стихи читать,
   как тут осудишь?
  
  Заведет Бетховена
   Героическую Сонату,
  Коммуналку будоража
   рыцарскими латами.
  
  (А как шел он по причалу, Боже,
   средь иностранцев в Старом Петергофе,
  Как Петр Великий - благо, что похож был -
   меж своих оторопелых обормотов.)
  
  Ввел меня, как в храм,
   в поэзию и строфу,
  Чтобы самому задыхаться
   на ветру.
  
  Читал наизусть мне Шекспира,
   "Марию Стюарт".
  И, поскольку был актером,
   был сам себе театр.
  
  Женщин любил,
   стоял за них горой.
   Но не был счастлив он
   ни с одной.
  
  Заступался за них,
   поскольку был не слаб,
  Рыцарь верный,
   поклонник их и раб.
  
  Прекрасный пол обожал,
   но подонков бил,
  Так как благородство
   и справедливость любил.
  
  (И, верно, действительно был
   сыном пленного немецкого офицера.
  Видно, оттуда его
   воинственность и осатанелость).
  
  Маму любил.
   Сестер вспоминал.
  Кому-то что-то дарил,
   а кому-то, странно, не отдавал.
  
  Был тем и этим.
   Не шутя, шут знает кем.
  Кричал мне, - А легко ли
   в тридцать семь быть никем?
  
  Быть талантливым, быть поэтом
   и остаться без дела и книг.-
  Вот и решай при этом,
   кого тут винить.
  
  В общем, какие-то грустные,
   брат, дела.
  Да жизнь не переиграть.
   Жизнь то - одна.
  
  Как будто случайно нашел
   свою мину в Абхазии. Война.
  И зачем-то ему позарез
   понадобилась она.
  
  Вот поэт. Лет в семнадцать
   предсказал себе смерть и Спасение,
  Подорвавшись на том
   самом поле минного заграждения.
  
  Этим спас чью-то жизнь
   и, может быть, не одну,
  Как когда - то Гайдар, искупая
   расстрела свою вину.
   2
  Значит, ты рад расстараться,
   исчезнуть и уйти?
  Не обольщайся. Снова
   я на твоем пути.
  
  Может, ты и Верлен.
   Но я не Рембо.
  Не беспокойся. Я отомщу
   за раненое ребро.
  
  Я буду драться.
   Но много чести, чтобы с тобой.
  Драться надо за четь всех таких,
   как ты, друг единственный мой,
  
  Молодых и талантливых,
   лучших из народа моего,
  Сбитых и раздавленных
   худшими, неизвестно из кого,
  
  С миром и с Римом -
   до конца победного
  За друга юности
   неверного,
  
  Смертным боем биться
   до пепелища, до пожарища
  
  За моего ненадежного,
   прекрасного товарища.
  
  А если я солгу
   или струшу -
  Убей еще раз
   мою бессмертную душу.
   3
  Учитель у меня
   был.
  Меня как поэта
   родил.
  
  Остальное все -
   пустяки, суета.
  Спасибо, равви,
   за золотые слова.
  
  Показал райские
   врата,
  Где раки зимуют,
   неспроста.
   4
  Розы нет
   без садовника,
  Солдата нет
   без полковника.
  
  Нет ученика
   без учителя,
  Креста -
   без мучителя,
  
  Дерева, слова -
   без листа,
  Сына, дочери -
   без отца.
  
  Нет распятия -
   без Христа.
  
   ***
   О славе
  
  Им не помочь. Уйдут поэты -
  Как Миша, Генрих и Вадим -
  В свою неласковую Лету,
  Оставив Родине лишь дым.
  
  И мир своих воздушных замков
  И удивительной мечты,
  И неги петербургских храмов,
  И венценосной простоты,
  
  И роскошь бурного общенья
  На горнем высшем языке,
  И ощущение вращенья
  На запредельном вираже -
  
  И все. И кончен бал. Навеки.
  И ни мечты, ни красоты.
  И чем-то белым люди в церкви
  Накроют близкие черты.
  
  На мине подорвется Генрих.
  В ночь прыгнет Миша из окна,
  И сгинет в петербургских дебрях
  Вадим. И чья ли тут вина?
  
  Да. Рок судил. Вполне возможно.
  Что ни скажи, все может быть.
  Но, люди. Почему не может
  Поэт средь вас подольше жить?
  
   ***
   Памятник.
   Посвящение поэту
   Велимиру Хлебникову
   Есть двадцать праведников,
   на которых держится мир.
   Восточное предание
  
  Когда умолкнет чуждая молва
  Лжи и войны всех четырех стран света,
  И мир предъявит, наконец, права
  На правду, на свободу, на расцветы,
  
  Когда утихнет праздный шепоток,
  Что к прошлому не может быть возврата,
  Когда, восставший раб, поднимется Восток,
  И длань ему подаст усталый Запад,
  
  И прошлое - крестьянство, монархизм,
  Религии, беспечный дух народов -
  Войдет теперь навеки в нашу жизнь,
  Меняя зла природу, зло в природе,
  
  Когда тот новый Двойственный союз
  Увенчан будет славою без меры,
  И не стыдясь высоких братских чувств
  Гарантом будет доблести и веры,
  
  Когда братоубийственность всех войн
  и всех насилий и кровопролитий
  Ясней вдруг станет всех других наитий
  И кончится последний вечный бой -
  
  Тогда воздастся должное пророкам,
  Провидцам и мечтателям тех дней,
  Мельхиседекам страждущего рока,
  Друзьям и охранителям людей,
  
  И в Палестине, Мекке иль Тибете
  Изваян будет белый постамент
  С изображеньем Странника Поэта,
  
  Где надпись ESSE HOMO,значит -
  Переведем чуть-чуть иначе -
  
  Земного Шара Президент.
  
  ...Пьем чай, довольные, в домах.
  А Он - в дороге. Он - без хлеба.
  Бредет Он под прикрытьем Неба,
  Хрусталь Земли держа в руках,
   И пепел пыли на губах.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"