Чечулин Александр Леонидович. Я верю Тебе

Автор: Александр Чечулин

Я верю Тебе

Рассказ с реалистичным сюжетом. Мальчик пришел поздравить деда с днем победы и тот рассказал ему одну из историй войны. Но история эта была не о войне, а о маленькой девочке, оставшейся без мамы, в оккупированном Сталинграде.

Одним ясным майским утром, просыпающегося города, по дорожке с весенними лужами в которых отражалось облако, и искрились лучи света, быстро шагал мальчишка, сжимая в правой руке красную гвоздику. Его решительная походка говорила о том, что он ясно представляет куда идет и для чего. Но при всей внешней расторопности, мальчик успевал замечать, как искры света купались в лужах, оживляя их своим присутствием, как белое спелое облако неспешно проплывало по синему небу, как рассветные солнечные лучи, во влажном утреннем воздухе становились осязаемыми, и простирались сверху, словно чьи-то руки, обнимая и согревая все живое.

Мальчик прошел через дворы, свернул в переулок, вышел к дороге и бодро зашагал по тротуару прямо, уже не сворачивая. Многоквартирные высотки сменились низкорослыми двух-этажками, а еще через полчаса пути и вовсе начались деревянные домики и домишки, первой застройки, больше похожей на деревню. Еще через несколько минут мальчишка остановился возле одного низкорослого деревянного дома с резными ставнями на двух окошках. Он ловко открыл наружную калитку и шмыгнул во внутренний дворик, затем медленно открыл входную дверь дома, так что та даже не скрипнула, и ступая бесшумно как кошка вошел в переднюю.

Мальчишка огляделся, вытянув шею в направлении кухни, и заприметив знакомую фигуру, притаился. Возле окна крохотной кухни сидел старик и глядел на небо. Сидя в маленькой тесной комнате, он наблюдал бескрайние глубокие небеса. Его губы слегка шевелились, и тихие слова слетали с них словно птицы с ветвей деревьев, устремляясь к небу. Мальчик услышал лишь несколько слов, которые старик повторял: "Я верю Тебе...". Мальчик еще с минуту наблюдал за стариком, после чего также тихо выбежал во двор, обошел дом со стороны огорода и заглянул в кухонное окно, припечатав нос к стеклу и поймав удивленный взгляд старика, расплылся в улыбке.

- С днем победы, тебя дед! Выпалил мальчик, отлепив нос от окошка.

- Ну, заходи боец! - приглашая, махнул рукой дед.

И не успело облако на небе, проплыть пару метров, как мальчик уже крепко обнимал деда, уткнувшись носом в его грудь.

- Ну, садись Максимка, небось, уже успел проголодаться, пока шел?

Мальчишка кивнул, и дед поставил перед ним на стол небольшую кастрюльку с вареной картошкой и банку с молоком.

Дом старика был не моложе своего хозяина и даже похож на него. Дом был очень простой, коренастый, без особых украшений с прозрачными чистыми окнами и честными стенами: бревенчатые стены не были закрыты отделкой, как снаружи, так и внутри выступали ровные венцы потемневших от времени бревен. С улицы и со стороны огорода окна украшали деревянные наличники с незатейливой резьбой, обрамляющие высокие окна. И вроде на первый взгляд дом был обычный и не примечательный, но более внимательный наблюдатель увидит правильные пропорции высоты и ширины, навесов крыши и расположения окон. Через занавески простоты и обыкновенности проглядывала стать, надежность и сдержанное достоинство. А внутри дома было чисто, тепло и светло.

Старик поставил подаренную гвоздику в банку с водой и сев на свое место возле окна, смотрел на внука серыми выцветшими глазами, как тот уплетал картошку, запивая молоком.

- Дедушка, у тебя какая-то особенная картошка, - заговорил Максимка, беря очередную картошину

- Чем же она особенная? - искренне улыбнувшись, спросил дед

- Вкусная очень, у нас дома не такая!

- Вот и ешь на здоровье! Картошка, она как второй хлеб.

- А на войне тоже картошку ели?

Дед снова перевел свой взгляд в окно и всматриваясь в белое облако, и вспоминая то время, отвечал:

- Мы о еде лишь, в дни затишья вспоминали, а когда немец наступал, и рядом снаряды разрывались о еде и не думали. Была у нас другая пища - немца прогнать и во время боя забываешь про себя, словно и нет тебя, а раз нет, то и в еде нужды тебе нет. А в затишье кашу ели, да сухари. А вот в нашей деревне в войну картошку даже из кожуры выращивали.

- Как это из кожуры? - заинтересовался мальчик.

- Да, вот так: ростки с кожурой срезали, да в землю садили, а картошку ели.

- И, что прямо из кожуры вырастала?

- А то, на молитве росла, не хуже сортовой! Бог никогда не оставлял мою семью, особенно когда меня рядом не было, еще больше заботился. А время то голодное было. На Него только и надеялись, и всякий день у них еда была, как манна небесная появлялась: не густо было, но и не пусто, да и с соседями всегда делились.

- Дед, а что значит твоя молитва: "я тебе верю..."? Ты часто ее повторяешь.

Старик снова развернулся к заинтересованному собеседнику, а лицо его осветилось лучистой улыбкой и все морщинки вокруг глаз и губ вторили ей хором.

- А то и значит, что верю я Господу нашему, так верю Максимка, что и вслух Ему это повторяю. Поверил Ему один раз, потом второй, а потом полюбил так Боженьку, больше чем бабушку твою, Царство ей небесное, - этим и живу. Когда бывает, один остаюсь, и забот нет, сижу за столом и с Ним разговариваю и понимаю, что Он, вот так же как ты сейчас, рядом сидит со мной. Я и дверь то, потому никогда не закрываю, чтобы Он всегда мог войти. А Господь, Сам редко говорит, но если скажет, то слово это дороже золота и прямо в сердце попадает.

Максимка уже доел картошку и слушал деда особенно внимательно, потому что тот говорил с таким трепетом и вдохновением с каким рассказывают о самом важном и сокровенном.

- А молиться я так стал, - продолжал старик, - С осени 42-го года, после того, как случилась одна история...

- Расскажи! - с нетерпением проговорил мальчик, желая, чтобы дед как можно поскорее перешел к самой истории и с большим вниманием, о каком мечтает любой школьный учитель, смотрел на своего рассказчика.

- А ты допивай молоко-то, вот и пряником угощайся! - тренируя терпение внука, приговаривал старик.

Максимка, послушно взял пряник, но есть не спешил и, не отрывая пытливый взгляд от деда, ожидал рассказа.

- В 42-ом, - начал старик свой рассказ. - Мы под Сталинградом немца держали, нынче Волгоград. Тяжелые были месяцы. Сталин еще тогда указ издал: "Ни шагу назад" - это значило, что немца нужно было любой ценой остановить - жизнь отдай за это, но отступать не смей, а ежели отступишь, то свои потом расстреляют. Не знаю, как живой остался, видать воля Божья на то была, чтоб мне на этом свете еще послужить, или мои дома молились крепко. Если бы немец Сталинград взял, то может, нашего дня победы не было бы, там и по Волге реке грузы военные сплавляли, и дороги важные были. Вот Гитлер все силы туда и бросил. Сначала наши их на подступах к Сталинграду держали, но не удержали - оттеснили нас... А они ведь город бомбили страшно, сколько народу простого полегло там... И когда немец наших в город оттеснил, там уже руины были, живого места не осталось, ни один дом не уцелел. Все что люди строили, обустраивали, обои клеили, украшали, покупали - все в один день сгинуло... А в городе бои шли за каждую улицу и дом, порой даже за каждый этаж и комнату, но зато бомбежки прекратились - не будут же они своих бомбить. Многих жителей: женщин, детей и раненых вывезли на левый берег Волги, да поздно, да не всех как оказалось...

- В тот день за "Молочный дом" развернулась битва. Мы через канализацию, в подвал пробрались, и перестрелка завязалась с немцами. Помню, я на стену спиной облокотился, чтобы от обстрела укрыться - высовываться никак нельзя было, и увидал тогда ее - девчонку эту, сначала за мальчишку принял. Смотрю, из-под обломков выглядывает кто-то - прячется, думает, не видят ее. Я ее окликнул, а она обратно шмыгнула, ну а мы дальше по дому продвигаться стали. "Молочный дом" мы тогда отбили - снайперы наши помогли хорошо. А девчушка у меня из памяти не уходила, пошел я, то место искать, где она пряталась. Кличу ее, да она не откликается, под обломки те уже полез и гляжу, она там сидит, в угол забилась - сидит и на меня глазами своими большущими смотрит. Тут я и разглядел, что по личику то девчонка. "Дяденька, - говорит, - Не стреляйте!". "Да ты что, малАя, я тебя не трону, - говорю ей и винтовку за спину прячу, - Я немца стреляю. Ты одна здесь?" - спрашиваю. "Одна, - отвечает, - А вы, дяденька, ни в кого не стреляйте!". Я тут опешил, конечно: "Как же мне не стрелять, когда по нам стреляют? Тогда враги нас всех перебьют". "А вы все равно не стреляйте" - говорит.

- Не понял я ее философии тогда, - продолжал старик, взглядом спрашивая внука его мнение, - Ведь Христос говорит, чтоб мы душу свою за друзей полагали... А значит и ближних от расправы защищали.

- Но ведь Бог еще говорит, чтобы мы не убивали никого? - прервал повествование деда, Максимка, уловив его немой вопрос.

- И это верно, но, да Бог нас пусть рассудит и помилует грешных, не за себя воевали, а ты мамку разве не стал бы защищать?

Максимка задумался, сжал губы и тихо ответил: - Стал бы...

Дед по-отцовски похлопал внука по плечу, словно извиняясь за не простой вопрос, и повторил: - Бог нас пусть рассудит и помилует грешных.

- Девчонка та лет восьми была на вид, - продолжал старик. - Лицо у нее интересное было: глаза большие - серо-голубые, живые такие, пытливые, с таким характером она на меня смотрела. Глаза только и запомнил, да кудри ее. Волосы у нее острижены были коротко и взъерошенные - торчали во все стороны светлые кудри, словно одуванчик. Я ее спросил: "Где мамка то у тебя?", и гляжу, у нее на глазах слезы навернулись, да по щекам потекли, - уж лучше бы не спрашивал. "Ну ладно, - говорю, - Прости солдата. Пойдем со мной, опасно тебе тут одной оставаться". А она и не двинется, сидит, плачет, ресницами хлопает, слезы кулаками вытирает и на меня смотрит: "Я маму искать останусь", - всхлипывает. Я и не знал уже, что ответить ей на это, где же она маму среди руин найдет? Ее или немец подстрелит или сама с голоду пропадет, но вот как малой девчонке это втолковать?. "Родная, - говорю. - Мама бы твоя пожелала, чтобы я вывел тебя отсюда в безопасное место, а ее может уже и вывезли на другой берег с ранеными, и она там тебя ищет да ждет, а если и не так, то я сам ее здесь искать буду. Ведь тебя, такую малую углядел, так и ее найду, даст Бог. Поверила она мне, из норы своей вылезла, и стали мы выбираться. Надо было нам до переправы добраться, а там бы ее вместе с ранеными отправили на левый берег. Пробирались мы с ней через руины до поста, не простой путь был и опасный.

- Солнце, помню, холодное уже стояло и лужи корочкой льда покрылись, воздух морозный, кругом руины, да разруха, а на небо посмотришь и словно в другом мире оказываешься, где все по прежнему: бескрайнее синее небо и облака по нему плывут - белые. И никакая бомбежка этот дом небесный не поколеблет и не разрушит. В эти мгновения я и позабыл, что по руинам иду. Бог нам это небо оставил как напоминание о Его небесах вечных, как же бывает, хочется разрешиться, чтобы там с Ним оказаться. И тут позади нас граната взорвалась, и очередь автоматная забарабанила, хоть и не по нам стреляли, но девчушка перепугалась, ручонку свою из моей выхватила и побежала куда глаза глядели, а я за ней вдогонку. Она к ближайшему дому шмыгнула и как кошка в маленькое подвальное окно юркнула, я только башмаки и успел разглядеть. Мне туда, при всем желании, было не протиснуться, а другого входа поблизости не было. Я голову в окошко просунул и кличу ее: "Эй, малая, не бойся, не по нашу душу стреляли, вылезай давай и дальше пойдем!". Из дальнего угла, слышу, всхлипывает: "Не пойду туда, убьют они нас!". А убеждать ее было некогда, в любую минуту на нас немцы могли выйти, я уж чуть не сорвался на нее, если б дотянулся, то за рукав бы наверно вытянул силой. Выдохнул, у Господа помощи попросил и снова ее зову: "Дочка, послушай меня, солдата. Я без тебя не уйду. Выведу тебя отсюда, слышишь! И немцам в обиду не дам, если надо душу свою за тебя положу и от пуль укрою. А Боженька с нами, поможет нам выбраться, слышишь? Ты мне верь только, больше ничего не надо. Верь мне и я смогу вывести тебя к переправе, а иначе не спасти мне тебя". В ответ тишина, даже всхлипов не слыхать. "Ты веришь мне, малая?" - снова спрашиваю в никуда. И тут ее личико чумазое прямо передо мной появилось и снова, как в первую встречу, на меня внимательно смотрели большие серо-голубые глаза девчушки, внимательно так: "Верю, вам дяденька". - уже без слез сказала и ручонку протянула. Вытащил ее, снова в глаза ей заглянул и говорю: "Ну теперь, дочка, мы точно с тобой выберемся, если веришь мне, значит слушайся меня и не убегай!". Она кивнула в ответ. Так мы шаг за шагом, дом за домом и выбрались к переправе.

- Девчушка меня на последок обняла крепко: "Спасибо дяденька, я вам теперь совсем верю, вы и маму мою найдете, если она в городе осталась". Опустился перед ней на колено, за плечи обнял: "Помню, дочка, обещал, что буду искать, дай Бог тебе самой ее найти живой, здоровой на том берегу!" Перекрестил ее и отпустил с Богом.

- Нашла девчонка маму - не знаю, да только если она тогда мне не доверилась и осталась в норе той сидеть - мне бы ее не спасти было. После этого случая, Максимка, я и стал так молиться. И когда я словно та девчушка прячусь от страха, а страхи за жизнь разные нападали, пострашней пуль, тогда к небу глаза поднимаю и о Христе думаю, что Он сейчас протягивает ко мне Свою руку, зовет меня по имени и повторяет: "Ты только верь Мне, и я выведу тебя". И всякий страх мой тут же рассеивается, как утренний туман в лучах солнца. Ведь Господь всегда с нами: со мною и с тобой, и никогда не оставляет нас, даже когда кажется, что мы совершенно одни и помощи ждать не откуда. И ведь Ему чтобы спасти нас, наша вера нужна и чтобы мы слушались Его и не убегали, куда глаза глядят. Как Его ученики в лодке, когда буря бушевала, помнишь? Они на другой берег моря переправлялись, и "великая буря" началась, так что и лодка уже водой наполнялась. Хоть и опытные были рыбаки и знали что делать, но буря, видать страшная была, так что и взрослые мужики перепугались. А Христос спал на возглавии, они его будят и говорят "Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?" Он же встал и ветру запретил, и море усмирил, и великая тишина сделалась - была великая буря, а Он сказал слово, и стала великая тишина. И говорит им "Что вы так боязливы? как у вас нет веры?" В какую бы "великую бурю" ты не попал, Максимка, помни, что в одной лодке с тобою Сам Господь, которому и ветер и море повинуются и всякую бурю он усмирит. Если и медлит порой, то нашу веру ожидает, испытывает. А бури они будут, Максимка, без них на другой берег не переплыть. Ты главное, верь Ему и с Ним в лодке оставайся.

Максимка допил молоко, а пряник в его руке так и остался не съеденным. Дед поведал ему не что большее, чем историю времен войны, теперь Максимка станет чаще смотреть на синее небо с белым облаком и со временем слова молитвы деда, до этого дня не понятные, но притягательные, станут для него осознанными и обретут силу. Старик, закончив свой рассказ, снова перевел взгляд к верхнему углу окна, где виднелось небо... Перед уходом мальчик крепко обнял своего деда и, заглянув в его серые выцветшие глаза, увидел отражение бескрайнего неба с белым облаком.

Оставить комментарий © Copyright Чечулин Александр Леонидович (chen12@ya.ru) Размещен: 29/09/2014, изменен: 29/09/2014. 17k. Статистика. Рассказ: История		Ваша оценка:
Аннотация: Рассказ с реалистичным сюжетом. Мальчик пришел поздравить деда с днем победы и тот рассказал ему одну из историй войны. Но история эта была не о войне, а о маленькой девочке, оставшейся без мамы, в оккупированном Сталинграде.

Чечулин Александр Леонидович : другие произведения.

Я верю Тебе