Она неспешно шла по тротуару, прислушиваясь к гулкому эху шагов, к разговорам прохожих, к вечернему ветру и его играм с листвой. Рядом шагала Вирджиния. Лиловый плащ с огромным воротом скрывал серебристое вечернее платье женщины, а на голове у нее красовалась чудная шляпка, которую венчали три искусственных пера.
В правом кармане плаща Лилиан поглаживала бархатную коробочку, в которой хранился ключ от ее дома. Делала она это скорее машинально, нежели сознательно. Но прикосновения к коробочке помогали чувствовать себя чуточку более уверенно, более защищенно. Сергиус, так нелепо бросивший ее, забыл в гардеробе плащ. Лилиан, хоть и испытывала обиду и раздражение, смешанные с некоторой долей тревоги, все же попробовала забрать его с собой. Но сделать ей это так и не удалось. Ведь не зря они оставляли в специальных углублениях отпечатки!
Ну вот, еще об этом беспокойся. Как будто у меня и без него мало проблем. Проклятье и замшелый олух! Вот увижу его завтра...
- Ты что-то сказала? - поинтересовалась Вирджиния.
После того рокового вопроса, поставленного ей зеленовлаской, Вирджиния как-то изменилась. Она осталась прежней, улыбчивой и уверенной в себе, но чего-то все-таки лишилась. Стала более погруженной в собственные мысли.
- Нет, хм, но зато подумала, - Лилиан бросила на свою подругу взволнованный взгляд, но та уже отвернулась и теперь рассматривала окна домов, мимо которых они проходили.
- Знаешь, я как-то хотела с тобой связаться. Но не знала, можно ли прийти в гости. Тогда думала написать письмо. И опять столкнулась с незнанием.
- Ты можешь приходить ко мне в любое время, - Вирджиния усмехнулась уголками губ и глаз.
- В любое?
- Ну, кроме тех моментов, когда я буду с мужчиной! - при этих словах Вирджиния расхохоталась. - Впрочем, можешь заглядывать и тогда. Никто и ничто не должно встать на пути нашей дружбы! - произнесла она с напускной патетичностью, остановившись посреди улицы и вскинув к небу левую руку с растопыренными пальцами.
- Ну, даже не знаю. А если я захочу написать письмо... еще кому-нибудь?
Они снова шли рядом, почти нога в ногу.
- Например, тому забавному незнакомцу, который так бессовестно и трагически тебя сегодня бросил?
- Как же это ты догадалась! - а ведь Лилиан хотела черкануть пару строк Сергиусу. Уж для него у нее слова найдутся!
- Жизненный опыт, наблюдения и умение делать выводы дают многое.
- Сколько же ты прожила в Телополисе?
Кинув на подругу быстрый взгляд, Вирджиния промолчала и продолжила рассматривать дома.
Они не следовали какому-то определенному курсу и, просто прогуливаясь, свернули уже на пятую улицу. Лилиан также вела наблюдения. Пусть и не такие изощренные и целеустремленные, как ее подруга, но и ей удалось кое-что приметить. Улицы, по которым они проходили, во многом походили одна на другую. Да, они отличались в том или ином архитектурном решении, по количеству фонарей и видам деревьев, но в остальном их смело можно было назвать близнецами. Те же три этажа, тот же кирпич, ну, может, другого цвета или фактуры, те же лавки-магазинчики и кафешки и даже те же настороженно-безразличные - Лилиан на практике убедилась в сочетании подобных эмоций! - прохожие. Странный город со странными жителями. Или это она была настолько странной, что не вписывалась в здешний колорит?
Вирджиния опять погрузилась в размышления, и Лилиан пришлось повторить последний вопрос.
- Достаточно, - ответила она. - И... больше, чем ты. Но тебя не должно это беспокоить. У тебя свой путь.
- А вдруг это помогло бы мне?
- Что тебе точно поможет, так это умение отправлять письма. Пойдем, я кое-что покажу тебе.
Вирджиния взяла девушку за руку и повела в лишь ей одной ведомом направлении.
Трижды свернув и минув две длинные улицы да один проулок, в котором они вместе прошли под латропом, подруги вышли к месту, которым оказалась до дрожи в коленках знакомая Лилиан площадь. Но, присмотревшись повнимательнее, она убедилась, что это другое место.
- Ты так хорошо знаешь город? - спросила она.
- М-м, наверное, да. Для этого... - Вирджиния опустила руку в левый карман плаща, но тут же вытащила обратно. - Впрочем, об этом после.
- Насколько велик Телополис? - встав рядом с подругой, продолжила расспросы Лилиан.
- Насколько велик? - изумленно переспросила Вирджиния, хотя в глазах ее скользнуло обескураженное выражение.
Чем я так удивила ее? Неожиданностью вопроса или его содержанием?
Лилиан вдруг захотела извиниться, но пресекла это желание.
- Я... не могу. Правда, не могу, - с сожалением проговорила Вирджиния, оправившись и вернув себе свою непоколебимую уверенность. - Лучше пойдем. Хорошо?
Лилиан боролась. Мучительно и тяжко.
Она знает! Так почему же?! Почему я не могу знать?!
И тут в ее сознании шепотом расцвел незнакомый голос:
- Время придет. Обязательно... И ты узнаешь.
Лилиан оглянулась по сторонам. Шепот шел из ниоткуда. Он был самим ветром и пространством. Он был ею. И только в последний момент Лилиан догадалась посмотреть на подругу.
- Ты только что что-то говорила?
- Что нам нужно идти, - ответила Вирджиния, и ее брови еле заметно дрогнули.
Площадь показалась Лилиан знакомой из-за огромного дерева, что росло посередине. Дерево, в жилах которого текло лунно-серебристое вещество. Это был белолист. Его раскидистые ветви, усыпанные сотнями остроконечных листьев, размеренно колыхались в полтора-двух метрах от поверхности мостовой. Каждый листик, вслушиваясь в пение незримого ветра, передавал рождавшуюся в его сердце мелодию собратьям и ветвям, по которым музыка, сливаясь в единое полифоническое звучание, текла далее по жилам белолиста, свивающимся в тугой жгут под его грубой кожей.
Лилиан заворожено рассматривала это дивное дерево, стоя под его кроной. Она была уверенна в том, что слышит его пение. Оно отзывалось в ее душе, восхищало и восторгало ее.
- Не смотри на него слишком долго, - предупреждение Вирджинии прозвучало у самого уха Лилиан. - Лучше присядь. Благо, сидеть под ним можно, сколько душа пожелает.
Пересилив себя, Лилиан оторвала глаза от дерева, но не удержалась и заглянула вглубь колодца, в котором многочисленные извилистые корни белолиста неспешно шевелились, утопая в мутной зеленовато-багровой жидкости, которая, если верить Вирджинии, была не чем иным, как кровью-лимфой белолиста.
- Присаживайся, - Вирджиния взяла девушку за руку и потянула вниз.
Наконец опомнившись, зеленовласка присела. Пребывая во власти охвативших ее чувств, она и думать забыла о цели их прогулки, и тем более о старшем эйдине Сергиусе.
- Зачем мы сюда пришли?
- Сейчас узнаешь. Только давай немного посидим и помолчим, - ответила Вирджиния, но, уловив непонимающий и недовольный взгляд подруги, прибавила: - Совсем немного. Так надобно.
- Ладно.
Замолчав, Лилиан задрала голову вверх, любуясь звездным небом и как бы невзначай поглядывая на ветви белолиста.
Чего же мы ждем? Сидим и молчим. Может, это какой-то ритуал? М-м-м... Хотя это весьма приятно. Просто отдохнуть. Ни о чем не думать. Всего пару минут...
2
Вскоре Вирджиния поднялась. Ее лиловый плащ колыхнулся. В волшебном сиянии белолиста его складки, а также перо на шляпке серебристо замерцали, придавая облику женщины большей таинственности. Лилиан поднялась и последовала за подругой.
Вирджиния обогнула колодец и остановилась перед широкой чашей с выгнутыми наружу краями, сделанной из некоего прочного черного камня, испещренного серыми прожилками. Под чашей отсутствовала какая-либо подставка - она стояла прямо на мостовой и по высоте лишь пару сантиметров не достигала до пояса Вирджинии.
Лилиан заглянула в чашу. Почти до краев она была наполнена мутной жидкостью. Девушке показалось, что это была просто вода, но абсолютной уверенности у нее в подобном предположении не было. По поверхности жидкости плавали гладкие кусочки белой бумаги, по форме напоминавшие остроконечные листья белолиста.
Лилиан вопросительно воззрилась на Вирджинию.
- Жди и смотри, - ответила ее подруга.
Не зная, как именно следует себя вести, Лилиан решила полностью довериться Вирджинии. Она напряженно всматривалась в неподвижную, идеально гладкую поверхность мутной жидкости, изредка тревожно поглядывая на свою подругу, стоявшую по ту сторону огромного каменного сосуда. За все это время выражение лица женщины не изменилось, оставаясь задумчиво-спокойным. Она также смотрела вглубь чаши, но казалось, что ее затуманенный взор был направлен в просторы совершенно иной реальности. Лишь раз их глаза встретились, и тогда Вирджиния ласково улыбнулась, и Лилиан успокоилась. Она на пару мгновений позволила себе освободиться от мучительных вопросов, тяготивших ее, и отдаться вольному течению времени.
- Смотри, - тихо произнесла Вирджиния.
Лилиан подняла голову, но ничего не увидела. Ветви белолиста продолжали серебриться, испуская накопленный за день свет, и шелестели они почти неслышно, ритмично покачиваясь в такт сонному прохладному ветру. Но не прошло и минуты, как меж них стал заметен падающий лист, который медленно опускался вниз, закручиваясь спиралью. Лилиан не понимала, что происходит, и не имела представления, что может произойти дальше. Но ее, отдавшуюся течению времени, охватило некое трепетное благоговение.
Сначала они молча сидели на шершавой лавке, умиротворяясь и очищая мысли, теперь стояли у чаши, ожидая, пока вальсующий лист дерева, породнившегося с луной, опустится на глянцевую поверхность мутной жидкости, которая казалась светящейся от отражавшихся в ней ветвей - все это походило на некий ритуал.
Завершив танец, лист коснулся жидкости, мгновенно погрузился в нее и скрылся в непроглядных глубинах.
Тревога и настороженность отступили, и Лилиан оказалась во власти завораживающего действия. Она более не смотрела на Вирджинию, неотрывно глядя только вглубь объемной чаши. Поверхность жидкости, так походившей на воду, но, очевидно, все-таки не являвшейся ею, вновь стала гладкой и будто бы застывшей. Но не надолго. Овальные полупрозрачные листочки, до этого неподвижно лежавшие на самой ее кромке, поспешно расступились, когда мутная жидкость забурлила, и на поверхности возник еще один овальный, но плотный и удивительно белоснежный листочек.
- Возьми его, - прошептала Вирджиния, почти неслышно, так что зеленовласке почудилось, будто бы голос женщины прозвучал у нее в голове.
Дрожащей рукой зеленовласка коснулась холодной поверхности густой, словно желе, жидкости и достала нововсплывший листок. Потом она невольно встряхнула его, желая освободить от излишества влаги неизвестного для нее происхождения. И лишь тогда поняла, что листок сухой. Он был плотным, но эластичным и совершенно сухим бумажным листком размером с ладонь. Удивленно хмыкнув, Лилиан посмотрела прямо, но Вирджиния уже успела куда-то отойти. Девушка повернулась, но тут где-то на периферии зрения уловила некое движение. Она оглянулась, но ничего особенного не заметила. Все та же массивная чаша из черного камня, слева - гигант-белолист, вокруг - истоптанные плиты площади. И тогда она посмотрела вверх. Ее сердце тоскливо защемило, хотя зеленовласка лишь начала смутно представлять, что может увидеть.
Сумрачный ветер, пропитанный ароматами летнего дня, подул чуть сильнее, и ветви белолиста качнулись с ним в такт. Горстка серебристых листьев, сорвавшись, закружилась в хаотическом танце, опускаясь вниз. Лилиан моргнула, не в силах отвести глаз от листьев, подхваченных ветром. Еще один неуловимый порыв, и остроконечные танцоры, на миг замерев в воздухе, превратились в птиц, взмахнули белыми крошечными крыльями и, влекомые свободой, упорхнули в мрачные выси, вскоре растаяв в черном небе, усыпанном мириадами мерцающих звезд.
Лилиан порывисто вдохнула и, шумно выдохнув, развернулась, ища Вирджинию. Ее подруга, покачивая запрокинутой одну на другую ногой, сидела на лавке, окружавшей колодец белолиста. С сосредоточенным видом она что-то искала в карманах плаща.
- Ви, ты видела? - в дрогнувшем голосе девушки отозвалось учащенное биение ее сердца.
- Что? - Вирджиния усердно продолжала поиски. - Наконец-то! - воскликнула она, извлекла из внутреннего кармана длинный острозаточеный карандаш и протянула его девушке.
- Ви, ты должна была это видеть!
- Возьми.
Лилиан схватила протянутый ей карандаш и повторил вопрос.
- Извини, а что именно? - вежливо поинтересовалась Вирджиния, усмехнувшись, и указала подруге на лавку, тем самым приглашая ее присесть.
- Ну как что? Листья, превратившиеся в птиц! - с легким укором произнесла Лилиан, сев рядышком с женщиной.
- Листья... в птиц? - заинтересованно переспросила Вирджиния.
- Да! Представляешь?
- Или гирлянда, или карусель, - прошептала Вирджиния и, спохватившись, будто бы болтнула лишнего, уже громче прибавила: - Интересно, вне всяких сомнений. А раньше ты подобное видела?
- Раньше? Подобное? - Лилиан хмыкнула. - Что ты! Я ведь только неделю, ну, чуть больше, как... как нахожусь в Телополисе. Как помню, что здесь нахожусь, - она растянула губы в подобии улыбки и глубоко вздохнула.
От нового порыва ветра ветви белолиста зашептались между собой на непонятном человеку языке. Но как только ветер стих, замолкли и они.
- Что это такое?
Успокоившись окончательно, Лилиан рассматривала карандаш, который дала ей подруга.
- Это чернильный карандаш.
- Чернильный? - Лилиан провела по его поверхности указательным пальцем, изучая искусную резьбу, украшавшую этот инструмент для письма.
- Ты ведь собиралась начертать письмецо своему забавному другу. Можешь приступать.
- Ты права, - Лилиан вспомнила о листке, который все держала в левой руке. Запрокинув ногу на ногу, она примостила его на коленке и приготовилась было писать, как вдруг о чем-то вспомнила.
- Ви, а... как, где поместить адрес? Ха, кстати, адреса-то его я и не знаю.
Вопрос почему-то насмешил Вирджинию.
- Просто напиши имя, - сказала она. - И подчеркни его.
Лилиан кивнула и приступила к делу. Когда незамысловатое, но вполне содержательное письмо было закончено, зеленовласка вывела чернильником имя Сергиуса, подчеркнула его и, немного поколебавшись, сделала приписку - 'старшему эйдину Трехбашья 'Кинга и Ко', не преминув провести чуть кривую линию и под ней. Послание было готово.
- Да, Ви, а что означают те слова, как там, 'или гирлянда, или карусель'? - поинтересовалась она, возвращая подруге карандаш.
- Или гирлянда, или карусель. Это... простая игра слов. Одно из моих любимых занятий, - отвечая, Вирджиния смотрела в звездное небо, поэтому Лилиан, не видя ее глаз, не могла проверить, говорит ли подруга правду. И все-таки девушка поверила ей, несмотря на то, что понимала - эти слова были произнесены не случайно.
- Письмо готово, - вместо того проговорила она. - Теперь, если я не ошибаюсь, его необходимо отправить.
- Не ошибаешься. И для этого нам следует пройтись, - неторопливо поднявшись, Вирджиния принялась поправлять плащ, но, заметив в руке Лилиан карандаш, прервалась: - Чернильник можешь оставить себе. Я давно им не пользовалась, и теперь он обрел нового друга-писаря, то есть тебя, - она безмятежно улыбнулась.
Как ей такое удается? Забывать, не думать о плохом? Да ведь и я сама сейчас не думаю о плохом! Но причину нужно выяснить... первопричину всего.
Кивнув, Лилиан спрятала чернильник в карман плаща. Затем поднялась и, окинув белолист долгим взглядом, последовала за Вирджинией, уже шагавшей к выходу с площади.
Нагнав подругу, зеленовласка пошла рядом с ней размеренным шагом. Одна из шести улиц, к которой они направлялись, была пустынна и от того выглядела еще более уныло. Ряды двухэтажек уходили вдаль и терялись в густых сливовых сумерках. Редкие фонари, будто бы специально установленные на невидимой линии, разделявшей безлюдную улицу пополам, рассеянным желтоватым светом в равной степени освещали вытертые плиты мостовой перед каждым из зданий, смотревших друг на друга слепыми глазницами окон с противоположных сторон.
Ветер усилился, из прохладного превратившись в пронзительный, и сменил направление. Резким порывом обрушившись на спины подруг, он заставил Лилиан оглянуться.
Вдалеке показался мужчина, вышедший с одной из улиц и теперь пересекавший овальную площадь по диагонали. Что-то отвлекло его внимание, и этого мига хватило, дабы новым порывом лихой ветер сорвал с его головы шляпу. Мужчина остановился и стал растерянно озираться по сторонам. Заметив свой головной убор, на десяток метров отлетевший в сторону, он сдвинулся с места и торопливо заспешил в его направлении.
Не зная, почему незнакомец заинтересовал ее, Лилиан остановилась уже на пятом шагу и продолжила наблюдение. Что-то в этой ситуации показалось ей знакомым. Или же, следя за этим одиноким человеком, так вовремя появившимся на пустынной площади, она просто хотела удовлетворить праздное любопытство? Способен ли незнакомец помочь ей вспомнить? Случайно ли он появился на площади с белолистом именно в те мгновения? Или...
- Что стряслось? Почему ты остановилась? - Вирджиния стояла рядом и внимательно смотрела на Лилиан.
Девушка хотела ответить, но никак не могла отвлечься от незнакомца, напряженно ожидая, пока тот наконец пройдет к шляпе и вновь водрузит ее себе на голову.
Вирджиния не стала переспрашивать. Она проследила за взглядом подруги и застыла в ожидании.
Незнакомец, остановившись, нагнулся за шляпой, и Лилиан собралась вновь отправиться в путь, но ветер, на время притихший, вдруг мощным порывом беспрепятственно промчался площадью, да так, что даже дремлющий белолист содрогнулся, что уж говорить о двух подругах, испугавшихся, прижавшихся друг к дружке и ухватившихся руками за вороты плащей, и тем более о шляпе мужчины, которая, ожив, спиралью взвилась в воздух и отлетела еще дальше, под колышущиеся ветви лунно-белого дерева, и довольно неудачно опустилась прямо на покрывшуюся рябью поверхность мутной жидкости в массивной каменной чаше.
Вирджиния судорожно сжала руку Лилиан, и та, задыхаясь от непрекращавшихся порывов разбушевавшейся стихии, мельком глянула на женщину. В немигающем взоре ее почерневших глаз застыло нечто, изначально зеленовлаской принятое за сильный испуг, но нечто, заставившее ее содрогнуться сильнее, нежели от свирепствующего ветра. Все это произошло так быстро, всего лишь за пару секунд, но Лилиан поспешила отвернуться, вдруг ощутив, что если этот немигающий взгляд обратится в ее сторону, она не сможет сдержаться и закричит.
Незнакомец безуспешно, с все возрастающим беспокойством, переходящим в отчаяние, пытался бороться со стихией. Он медленно пятился назад, в противоположную сторону от того места, где очутилась его шляпа, и боролся с ветром, который продолжал упрямо подталкивать его к белолисту. Незнакомец не желал приближаться к этому удивительному древу! Что могло послужить причиной такого неприятия, нежелания и даже страха, если судить по тем резким взмахам длинных рук, которыми он безуспешно пытался противостоять незримой стихии?
Лилиан вдруг поняла, что они с Вирджинией стали случайными свидетелями ужасного события, которое должно было произойти без них, если бы девушка не оглянулась, захотев еще хотя бы разок окинуть взором вековое древо, заворожившее ее чистым лунно-серебристым сиянием.
Что будет дальше? Затянет ли и их в этот безумный круговорот воздуха, который невозможно победить, будучи лишь игрушкой в беспощадных руках стихии, или бесчинствующий ветер, от звенящего свиста которого кругом идет голова, смилостивится и пощадит двух невиновных существ? Как это эгоистично и жестоко! А что же незнакомец, неумолимо теряющий силы прямо на глазах подруг?
Лилиан захотела зажмуриться, но веки не слушались ее. Она хотела раствориться в этом ветре, превратиться в одну из тех наименьших песчинок, закручиваемых им в вихри, отключиться, потерять сознание, или хотя бы всецело сконцентрироваться на чем-то другом - будь то ночное небо, ставшее стальным от набежавших неведомо откуда туч, будь то притихшие спящие дома, лучевыми монолитами окружающие площадь, это место злорадного торжества, будь то что угодно, сверхзагадочный белолист, едва ощутимые ароматы позднего летнего вечера или истертые плиты мостовой! Но не он, не тот страдалец, который просто не успел вовремя удержать шляпу на голове...
Сквозь раздражающий свист хаотичных воздушных потоков внезапно донесся леденящий душу и сердце вопль, переросший в хрип и оборвавшийся на самой высокой ноте, уже не доступной человеческому слуху. Мужчину стало плохо видно, то ли от того, что множество листьев, сорванных мощными порывами со светящихся ветвей, смешались с мелким песком и теперь закручивались неисчислимыми вихрями, или потому, что зрение Лилиан, не выдержав напряжения, начало сдавать и затуманиваться?
Зеленовласка успела запомнить, как незнакомец, обернувшись, пробежал всего пару метров и рухнул наземь, словно в один миг разом его покинули все силы. Возможно, он потерял сознание. Или же у него остановилось сердце.
- Лилиан! Лилиан... закрой глаза! - Вирджиния вышла из оцепенения и крепко схватила девушку за плечи. - Не смотри! Нам нужно... нужно уходить!
Но Лилиан не слушала ее, продолжая следить за упавшим мужчиной. Ветер, как будто ему было мало, подхватывал тело незнакомца и с силой бросал его обратно на плиты площади.
Вирджиния тряхнула девушку, потом еще раз, пока та не посмотрела ей прямо в глаза. И то лишь после того, как один из вихрей накрыл мужчину, засыпав его листвой с ног до головы.
Прижимаясь к Вирджинии, опустив голову и прикрыв глаза так, чтобы видеть только собственные ноги, Лилиан позволила подруге увести себя с площади.
3
Уже через пару мгновений, торопливо и шаг за шагом, они оказались именно на той улице со срединным освещение, на которую и направлялись. Вирджиния остановилась, а вместе с ней и Лилиан, и наконец отпустила свою юную подругу. Отпустила физически, продолжая тем временем внимательно ее осматривать, пока та, не выдержав, сказала:
- Ви, я в порядке! В плане и тела, и головы, - это прозвучало несколько раздраженно и недовольно, потому Вирджиния сразу же прекратила дотошный осмотр и, нахмурившись, буркнула: 'Ну и ладно'.
- А как... как ты себя чувствуешь? - чуть повременив, поинтересовалась Лилиан.
- Все отлично, - подчеркнуто твердо ответила женщина, даже не посмотрев в сторону зеленовласки.
Что же, трижды замшелый олух, с тобой происходит? Почему, да, почему, иногда ты выглядишь совершенно иным человеком, будто бы в тебе их несколько? Хотя... как я могу вообще говорить о тебе так, словно мы старые друзья? Ведь я виделась с тобой - не может быть, но это так! - всего-то три раза! А навоображала себе... Да потому что ты изначально проявила ко мне дружескую симпатию, подсказала в нужный момент и...
- Ви, ты в порядке? - тихий участливый голос возымел большее действие.
Вирджиния, до того напряженно смотревшая в сторону, о которой Лилиан даже не решалась помыслить, а именно - в сторону площади с белолистом, теперь обернулась к девушке и за считанные секунды чудным образом преобразилась. Взгляд ее темно-карих глаз снова стал спокойным, уверенным и безмятежным, на губах заиграла мягкая улыбка, и даже щеки, до того бледные, словно скулы мертвеца, приобрели приятный розоватый оттенок.
- Все хорошо. И... теперь это не суть важно, - заминка, длившаяся не более одного мгновения, не скрылась от слуха девушки, все еще довольно острого, как то бывает в чрезвычайных ситуациях.
Лилиан так и не смогла до конца успокоиться, избавиться от тревоги, отпустить излишнюю настороженность. Да и как она могла так легко расслабиться, если вот уже вторую неделю, одиннадцатый день от 'точки отсчета', у нее почти что не было ни минуты мысленной тишины, передышки, когда бы она просто все отпустила и погрузилась в благословенное расслабление? И в придачу те странные сны, при одном только вспоминании заставляющие сердце девушки колотиться быстрее? Но, может, сны - всего лишь результат, побочное последствие непрекращающегося мыслительного процесса в ее голове, стремящегося ничего не упустить из виду и все анализирующего, в надежде отыскать хотя бы крохотную зацепку, которая бы столкнула с мертвой точки ее поиски?
- Я должна покинуть тебя, - приглушенно сказала Вирджиния.
Лилиан не сразу поняла, что она имеет в виду.
- То есть... ты хочешь уйти прямо сейчас?
Мимолетным взглядом Вирджиния окинула темное свинцовое небо, не предвещавшее ничего хорошего, затем осмотрела крыши домов, стоящих на противоположной стороне улицы, и только после всего этого глянула на девушку.
- Ветер утих.
Лилиан опустила глаза и... ветер-то стих! Как только подруги пересекли невидимую линию, знаменовавшую конец овала площади и начало пустынной улицы, порывы ветра ослабели. А у фонаря, в ореоле света которого они остановились, дуновения недавно так бушевавшей стихии практически не ощущались.
Лилиан была слишком занята и увлечена испугом, эмоциями, вызванными увиденным и пережитым, мыслями, без конца роящимися в ее голове, была чересчур погружена в себя, чтобы заметить изменения, произошедшие в мире, в окружающем ее пространстве, в том, что было 'вне ее'.
Сделав глубокий вдох, она искоса глянула в сторону площади белолиста. И не увидела ничего, что буквально десять минут назад заставило ее сердце тревожно екнуть в груди, а ладони рук покрыться холодной испариной. Площадь была пустынна, в самом ее центре дремало лунно-серебристое древо, изредка тихо-тихо шелестя листвой, словно лениво перебирая витиеватыми мыслями, кирпичные стены двухэтажек, без единого окна, серыми скалами возвышались по краю вытянутого овала, будто защищая или охраняя столь ценный сон своего повелителя - белолиста. Сумеречная тишина и покой, лишь изредка перемежавшиеся дуновениями слабого ветерка. И ни единого следа человеческого тела, засыпанного листвой.
Вирджиния даже не моргнула. Ее взор был таким многозначительным, исполненным смысла, что проникал в те глубины естества зеленовласки, до которых она сама еще не добралась. И в этот миг девушка реально ощутила всю силу их зрительного контакта. Еще чуть-чуть, и она узрела бы душу Вирджинии, услышала бы ее мысли. Общение без слов, срывающее занавеси с великих тайн и разжигающее огненное сердце истины.
- Я должна идти, - усмехнувшись, Вирджиния склонила голову и, засунув руки в карманы, неспешно зашагала в сторону площади.
И тут Лилиан вспомнила о письме, которое продолжала сжимать в правой руке и которое чудом у нее не вырвал ветер во время бури и не унес в неведомую даль, как... как домик одной девочки. Какой-то сказочной героини? Еще одно воспоминание?
Лилиан догнала Вирджинию.
- Ви, а как же мое письмо?
- Ну, конечно! - остановившись, женщина покачала головой. - Прости, нужно было раньше рассказать, - сделав паузу, она вновь осмотрела небо и дома и уже тише, быстрее и проникновеннее продолжила: - Найди светлик или янтофрон, ну, фонарь, отличающийся от всех остальных. И потом... потом ты все сама поймешь. Извини, мне и вправду нужно идти. Не задерживайся здесь... слишком долго, - последние слова она уже кинула на ходу.
Озадаченно посмотрев вслед подруге, Лилиан аккуратно сложила письмо, изрядно помявшееся после того, как она во время бури сильно-сильно сжала пальцы в кулаки, и убрала его в карман, а затем настороженно осмотрелась.
Двухэтажки примыкали одна к другой почти вплотную, оставляя лишь узкие просветы, скорее щели, заполненные такими плотными черными тенями, что трудно было сказать, что еще, кроме них, может там находиться. Света нигде не было видно. Только сплошные окна в частых переплетах и слепой мрак за ними, не прикрытый даже скудными занавесками. Сонный, если не гробовой и могильный покой, что уж говорить. Может, в эти дома просто не успели вселиться жильцы? Кирпич цвета опавшей листвы выглядел новым, не успевшим обветриться, осыпаться или запылиться. Мелкая черепица и сдвоенные дымоходные трубы также будто бы светились новизной, насколько вообще можно было утверждать, что они светились в подобной темноте, слегка отступавшей в желтоватых ореолах фонарей.
О чем это говорила Ви? О неком светлике, фонаре с отличительными чертами? В первый раз...
Лучше не будем об этом, подумала Лилиан.
Где-то далеко-далеко завыла собака. Или некий другой зверь. Собака ведь воет на луну, верно? А та, скорее всего, сегодня больше не появится. Если учитывать густоту и количество туч, так не кстати продолжавших собираться над головой Лилиан.
Зловещностью и плохо попахивающей загадочностью веяло ото всего, что окружало ее в тот момент. Зеленовласка понимала, поздний час на дворе. Но неужели это неизменно провоцировало абсолютную безлюдность и тишину в этом городе?
Наверное, приближается буря. Теперь и Лилиан медленно-медленно посмотрела в небо. Настоящая буря, а не та, свидетелем которой ей пришлось недавно побывать.
Легкий ветерок, благо, всего лишь прохладный и не веющий кладбищенским духом, гонял по тротуару шары скомканной бумаги. Что-то блеснуло в голове девушки, нечто, среагировавшее на мысль о бумажных перекати-поле. И тогда к ней вернулось мимолетное воспоминание-вспышка, высветившееся прожектором ослепительной догадки на темной стене ее сущности. За подобными псевдосуществами она шла в тот день, воскресенье, когда возникла в Телополисе из самого воздуха, солнечного света и дыхания ветра. Света... Побольше бы его миру!
Фонари, достигавшие в высоту от силы метра три, находились довольно далеко друг от друга. Расстояние, остававшееся меж ореолами рассеянного света, было погружено в сумрак, казавшийся еще более темным и бесцветным, если смотреть на него изнутри ореола.
Не спеша, но и не медля, Лилиан продвигалась от одного фонаря к другому. Какими будут упомянутые, но не детализированные Вирджинией отличительные черты, она пока себе не представляла. Фонари же выглядели вполне обыденно - конусоподобная ножка, которую венчала застекленная многогранная головешка, излучающая сияние.
И когда в терпении Лилиан стали появляться бреши, а издалека донесся вот уже в четвертый раз вой неведомого ей существа, от чего легче не становилось, но по коже пробегали мелкие щекочущие мурашки, ей наконец-то удалось обнаружить фонарь, отличавшийся от остальных, счет которым она даже не начинала - было не до того.
Светлик или янтофрон был красавцем. Таким же почти трехметровым и чугунным, как и его собраться. Лилиан не знала, почему, но тогда ей думалось, что фонари Телополиса обязаны быть чугунными. Его неровная, покрытая пупырчатыми наростами поверхность еле заметно переливалась трехцветием - приглушенно золотистым, бледно лазурным и холодным серебристым. Свет, заключенный в его шестигранной головешке, был более ярким и более теплым, нежели исходивший от его собратьев.
Лилиан оглянулась на тихие дома, словно притворявшиеся спящими, а на самом деле исподтишка наблюдавшие за ней. Убедившись, что вокруг пока что все спокойно, девушка осторожно коснулась поверхности фонаря. Теплая и шершавая, она неожиданно вздрогнула от прикосновения человеческой руки, и расширяющаяся волна разошлась по всей конусообразной ножек. Все это произошло в мгновении ока и совершенно беззвучно. Как только неровная поверхность пришла в движение, Лилиан, испугавшись, резко отдернула руку назад. И тут же вспомнила, как обнаружила двери в Вертодор. Дважды случившееся уже не является случайностью. Еще раз, подумала зеленовласка, и я смогу утверждать, что открыла один из законов Телополиса.
Головешка светлика ослепительно вспыхнула, и волнообразные движения прекратились. Испуг Лилиан сменился любопытством, хотя девушка по-прежнему оставалась напряженной и старалась не упускать из виду то, что происходило вне светового ореола, в котором она ощущала себя в большей безопасности, нежели если бы стояла в полоске сумерек, разделяющей фонари.
Как только волны стихли, один из пупырышков, покрывавших все тело светлика или янтофрона, стал неспешно раскрываться, пока не образовалось круглое отверстие, в которое бы свободно вошли два пальца девушки, что она проверять не собиралась.
Отверстие было темным, и Лилиан не очень хотелось знать, что или кто может скрываться в нем. Ты все сама поймешь, сказала Вирджиния.
Хорошо, что ты в меня так веришь, но оправдаю я ли твои надежды... Пойму сама... Что именно? Нечто, обязующееся быть простым и ясным.
Достав из кармана письмо, которое в сложенном виде выглядело довольно-таки крохотным, Лилиан внимательно осмотрела появившееся отверстие. Развернув письмо, она сложила его по-новому - скрутила трубочкой - и смело сунула в черную дыру. Отверстие стало сразу затягиваться, и вскоре на его месте вновь красовался пупырышек. Тело светлика пару раз покрылось мелкой дрожью, а потом замерло на совсем.
Фонарь, который при таких отличительных признаках мог оказаться еще и живым существом, обратно письмо Лилиан не вернул, и это могло означать, что девушка поступила правильно.
Внезапно одна из створок головешки светлика с легким стуком отворилась и выпустила наружу искрящийся золотом пушистый комочек, который, пару раз обернувшись вокруг оси, поднялся в воздух на метров пять-шесть и умчался вдаль. Створка головешки тут же закрылась.
Пораженная, Лилиан часто-часто заморгала и прикрыла самовольно разинувшийся от изумления рот ладонью. Так вот кто отвечает за доставку писем в Телополисе! Пушистые комочки-шарики - крохотные сестрички и братишки, дети золотого солнца. А почтой, ее отделениями, служат внешне непримечательные, ну, если особо не придираться к переливающейся пупырчатой поверхности, столпы света, указывающие дорогу ночным путниками - фонари, светлики и янтофроны.
С успокоившимися сердцем и душой Лилиан отправилась домой.
4
Темная громада старого заброшенного парка издавала множество звуков. Древние деревья - дубы, ясени, тополя и кедры - протяжно стонали, их могучие стволы скрипели, длинные, корявые ветви колыхались, перешептываясь шелестящей на ветру листвой, издалека кажущейся стаей беспокойных птиц, копошащихся в старых кронах. Воображение тут же начинало вырисовывать ужасные и зловещие картины таинственных событий, которые могут случиться только в извечно сумеречных глубинах этого теперь уж никем не любимого заброшенного парка, где жилистые корни, вылезая из рыхлой земли, неслышно, подобно змеям, подкрадываются к заблудшим путникам и впиваются в их еще пульсирующие алой кровь артерии, а колючие и разросшиеся до немыслимых размеров кусты арники перебираются под покровом ночи с места на место, одурманивают глупцов, посмевших забрести в такие дебри, ароматами ядовитых цветов, во множестве распускающихся на их изогнутых ветвях, и скрывают поодинокие тропки, по которым давненько никто не хаживал, но которые еще способны указать верный путь.
Бронзовая вывеска, качнувшись, противно скрипнула, и Лилиан, вздрогнув, очнулась от мыслей, хмурых, как тучи, неразрывным пологом застывшие над ее головой. Как скоро разразится буря? Быть ли дождю?
Вывеска, с витиеватым узором по краю, гласившая, что Лилиан стоит в начале улицы под название 'Шелли Кровавая', качнулась в обратную сторону, что отобразилось на лице девушки в виде гримасы недовольства, приправленного усталостью, от которой начинало клонить в сон.
Она была дома. Если не считать пары десятков метров, которые оставалось пройти до трехэтажного строения из кирпича цвета бордо, увитого крупнолистным плющом.
Лилиан подняла ворот и поплотнее запахнулась в плащ. Ветер становился пронзительным, свежесть превращалась в колкий холод. Хорошо, что хоть сухо, подумала зеленовласка. Но почему так холодно? Ведь на дворе стоит июль!
Движением, входящим в привычку, она дотронулась пальцами до скромной коробочки, затянутой в черный бархат, с золотистой гравировкой на крышке, и быстрым шагом направилась в сторону 17-го дома.
Путь к нему превратился в многомильную дистанцию, которую зеленовласке с каждым шагом преодолевать было все труднее. Она вдруг поняла, насколько утомилась. Веки ее глаз тяжелели, а мышцы тела становились вялыми, и она шла все медленнее и медленнее. Ее организм хотел расслабиться окончательно и погрузиться в благословенный сон.
Окружающее пространство не менее эффективно, чем усталость, действовало на состояние Лилиан. Молчаливые фонари, приглушенный и мягкий свет которых был не способен разогнать темноту, а лишь помогал не сбиться с пути, ночь, такая тихая и темная, как древний колодец или океанская пучина, парк, поющий заунывные колыбели путникам, почившим в глухой земле под корнями его деревьев...
От неожиданности Лилиан встрепенулась и попыталась сфокусировать взгляд. На ступенях крыльца ее дома лежала чья-то тень, вздымавшаяся по мере... Да это же был человек!
Насторожившись, Лилиан очень медленно и как можно более бесшумно приблизилась к крыльцу, стараясь повнимательнее рассмотреть сидящего человека. Это был мужчина. Опустив голову на руки, покоившиеся на согнутых коленях, он, очевидно, дремал. Лилиан не знала, кем был этот незнакомец, и что ему было нужно, но тощая шея, торчавшая из белого воротничка, и сбившаяся прическа позволили ей предположить, что...
- Сергиус?
Незнакомец поднял голову. Некоторое время он смотрел на девушку в упор, пока, наконец, не осознал, кто она, и тогда радостно заулыбался:
- Лилейн! Как я счастлив тебя видеть! Все-таки дождался. Знаешь, у тебя такой тихий квартал, не то, что в Болотном Квадрате ил возле Заброшенного Коттеджа леди Ровены... - голос Сергиуса звучал возбужденно. Ни на секунду не умолкая, парень принялся вдобавок активно жестикулировать руками. - А знаешь, говорят, в Заоблачном Крае всегда царит тишина, ее еще называют кромешной, потому что не знают, что такое тьма. Бывает же такое, представляешь, что всегда светит солнце?.. Нет, я бы так не смог. А когда же спать? Ну, хотя бы вздремнуть. Постоянно бодрствовать, ха! Да ведь так и до безумства - три шага и прыжок! Сны, они такие разнообразные, полны цветов и все того же света. Так зачем?.. А еще приключения... Хотя, думаю, если забрести в этот парк, тоже нахватаешься их с головой. Только эти приключения не доведут до света. И можно... - голосом, полным чистого детского восторга, Сергиус все говорил и говорил, перескакивая с одной тем на другую, постепенно теряя связь, но не запас слов.
- Ты что, пьян?
- ...чудных говоров... Пьян? - Сергиус встрепенулся и посмотрел на зеленовласку снизу вверх. - С чего ты взяла?
- С чего взяла? А чего это ты вдруг так разболтался? Да и, вообще, сначала бросил меня одну, а теперь вот заявился прямо к дому, да еще утверждаешь, что, видите ли, 'пришлось подождать'?! - обиженной и разъяренной Лилиан перехотелось спать.
В густом желтовато-синем ночном воздухе Сергиуса было плохо видно, но эмоции настолько ярко и безупречно отображались на его лице, что Лилиан могла не сомневаться, правильно ли распознала его реакцию на собственные слова. В тот момент старший эйдин был потрясен. Он не сказал ни слова, но четким движением левой руки извлек из внутреннего кармана скромного пиджака светящиеся очки и надел их. И взгляд его сияющих голубых глаз, серьезный, трезвый и такой взрослый устремился прямо на Лилиан. И девушка выдержала его. Заставила себя это сделать. Но как только Сергиус отвел взор, девушка тихонько и с облегчением вздохнула. А парень тем временем достал из внешнего правого кармана небольшой листочек, размером с ладонь.
- Извини, что назвал тебя Лилейн. Это... ладно, забудь. Может, присядешь? - в его вопросительном и уже обычном взгляде зеленовласка прочитала просьбу. И, решив не упираться, подошла поближе и присела рядом с ним на верхнюю ступень крыльца, которая оказалась холодной и твердой, так что Лилиан передвинулась на самый ее край. Чтобы не простыть, промелькнуло в ее голове.
- Получил твое письмо. И прочел, - на миг умолкнув, Сергиус по-мальчишески усмехнулся и продолжил: - Мне еще никогда и никто не писал таких писем. Таких... поэтично недовольных. Ну, это насколько я... - поправил он себя и осекся. Метнув на девушку быстрый взгляд и убедившись, что она пристально на него смотрит и внимательно слушает, старший эйдин, опустив глаза, заговорил дальше: - Я... благодарен тебе за то, что ты согласилась со мной поужинать. И... извиняюсь за то, что... покинул тебя раньше времени. Мне действительно очень жаль.
Больше он не произнес ни единого слова. Вот так просто, без каких-либо объяснений, извинился и умолк. Но извинился искренне. И это тот старший эйдин, который с ненавистью смотрел ей в спину, когда она выходила из Трехбашья в пятницу, который бессердечно кричал на нее утром в субботу, когда Лоритан обезумела, и все из-за того, что седьмая эйда, видите ли, невнимательно кое-кого слушала? Какие же странные и противоречивые жители этого Телополиса!
- Сергиус?
- Да?
- Ты... как долго ты живешь в этом... городе? - спросила Лилиан и миг спустя, дружелюбно заулыбавшись, прибавила: - Просто интересно.
Сергиус ошарашено уставился на девушку, не веря глазам и ушам, будто бы она просила его кого-то убить, так, для забавы, чтобы посмотреть, как стекленеет взгляд умирающего человека. Да почему же они все так реагируют на этот вопрос? - воскликнула про себя зеленовласка.
Сергиус отвернулся и уставился в небо. Потом долго-долго смотрел в сторону парка, словно пытаясь разглядеть в его черных глубинах опасность, с которой тут же необходимо будет сразиться.
Лилиан покачала головой, но решила попробовать еще раз.
- В Трехбашье дядюшки Кинга ты работаешь давно. Это очевидно. Кто, кроме тебя, не считая Кинга, дядюшки Кинга, знает все о книгах и о том, как следует с ними обращаться, лелеять и холить, разговаривать по пятничным вечерам, чтобы они не грустили, и петь песни во время Праздника Трехсотой Страницы? Сергиус, я... умею хранить секреты. Да и какой секрет может быть в том, сколько лет ты живешь в Телополисе? Я вот...
Внезапно Сергиус схватил Лилиан за руку и увлек за собой, поднимаясь. Не успев ничего сообразить, она встала вместе с ним.
- Что?..
- Мы можем зайти к тебе в дом? - еле слышно спросил он.
То, как бесцеремонно он ее перебил, а затем больно сжал правую руку, вызвало в Лилиан прилив раздражения, и ей захотелось сказать что-то язвительное. Но как-то уж слишком беспокойно и болезненно светились глаза парня. И зеленовласке пришлось пойти на уступки, как бы противно от этого не стало на душе. А вдруг удастся что-то выяснить?
Поджав губы, Лилиан бросила на Сергиуса предостерегающий взгляд и молча кивнула. Тогда он разжал пальцы и выпустил ее руку. И пока девушка доставала из кармана коробочку, потом из нее - Первый Ключ и открывала дверь своего жилища, Сергиус, переминаясь с ноги на ногу, стоял позади и шумно дышал ей в затылок. Когда же дверь отворилась, старший эйдин первым ступил за порог и быстро вошел в дом. Лилиан едва сдержалась.
Пусть только он замыслил какую шалость или ничего мне не расскажет! Уж я ему тогда...
- Ты идешь? - окликнул ее Сергиус, скрывшись во мраке, вот уже который день безгранично царившем в доме под номером 17.
Лилиан громко вздохнула - специально, чтобы он расслышал! - и, войдя в дом, закрыла за собой дверь. Так они окончательно погрузились во тьму.
5
- А как же?.. - удивленно начал Сергиус и не договорил.
В повисшей тишине Лилиан различала лишь свое да его дыхание и еще какую-то непонятную возню, которая ей совсем не понравилась.
- Что 'а как же'? - не выдержав, желчно спросила она.
- Сейчас, сейчас... - торопливо ответил Сергиус, в этот момент явно занятый чем-то другим.
Ожидая, Лилиан стала размеренно притоптывать по полу ногой, таким образом словно отмеряя время.
Что-то ослепительно вспыхнуло, и девушка, зажмурившись, отвернулась. Но потом, подняв руку к глазам, посмотрела в сторону неожиданно возникшего источника света.
Держа в приподнятой левой руке длинную зажженную спичку, Сергиус с интересом осматривался по сторонам. Войдя в дом, он снял удивительные очки, о многих свойствах которых Лилиан не имела ни малейшего понятия и все не находила времени, чтобы спросить.
- У тебя, видимо, очень уютно. Та дверь ведет в гостиную? А вон та, наверное, в столовую, - выражая мысли вслух, Сергиус продолжал рассматривать интерьер дома зеленовласки, кивая то на двери, то на лестницу, то на светильники, от которых все равно не было никакого толку. Спичка горела медленно и ярко, но не настолько, чтобы Сергиусу удалось разглядеть истинную картину сущности дома, которая и при дневном свете была довольно унылой - пустые комнаты, полные пыльной тишины, узкие коридоры, поскрипывающие половицами на каждом шагу, беспросветный мрак под лестницей...
- Ну, и что теперь? Что ты предлагаешь?
Чем дальше, тем все меньше Лилиан нравилось наблюдать за тем, как человек, к которому она не испытывала ни особой симпатии, ни тем паче доверия, продолжает беззастенчиво рассматривать ее дом.
Хорошо, что хоть стоит на одном месте, а не рвется наверх, на второй этаж и в мансарду!
- Это кто еще у кого должен спрашивать! - глянув на девушку, Сергиус весело улыбнулся. - Может, нам где-то присесть? - он как бы невзначай кивнул на одну из закрытых дверей. - И если у тебя найдется что-то... ну, хотя бы свеча?
- Ты несносен! - гневно воскликнула Лилиан, тяжело дыша и горько жалея о недавно принятом решении.
- От несносной слышу! - выпалил в ответ старший эйдин, но сразу же как-то сник и, опустив глаза, прибавил: - Извини, со мной иногда такое бывает, - и вновь глянул на девушку, спокойно и даже с неким проблеском уважения. - Я полностью во власти твоей и дома, принадлежащего тебе, Лилиан, седьмая эйда Трехбашья Сори Кинга.
Последние слова были произнесены в возвышенно торжественном тоне, придавшем сумрачной обстановке некую таинственность, словно вдвоем они только что переступили незримую черту, отделявшую их от необъяснимых и не поддающихся человеческому пониманию мистерий.
Не зная, что следует ответить в таком случае, Лилиан молча кивнула и пошла к лестнице. На первой ступени она обернулась:
- Подожди меня, пожалуйста, здесь. Я принесу свечу. Только... ничего не трогай и никуда не заходи!
Когда Сергиус утвердительно кивнул, Лилиан повернулась и стала подниматься дальше.
За последние дни она научилась передвигаться по дому в полной темноте, на ощупь, ни на что не натыкаясь, помня все углы и ступени. Она не знала, почему более не загораются чудесные, стилизованные под свечи светильники, в достаточном количестве имевшиеся на стенах. А в камине последние дрова догорели еще в третий день на той неделе. Благо, теперь она спала на настоящей кровати, на мягком упругом матрасе. Но укрываться приходилось двумя одеялами - пледом из сундука и простеньким войлочным одеялом, приобретенным в одной из бесчисленных лавок-магазинов, раскиданных по всему городу в порядке, смысл которого девушке понять так и не удалось.
Июльские ночи были на удивление холодными, сильные ветра пронзительно завывали в дымоходе. Темное потухшее зево камина, из которого мансарду нещадно беспокоили сквозняки, пришлось завесить тяжелым куском плотной ткани, прижав его концы к полу при помощи ножек стульев. Так что, даже если бы Лилиан того захотелось, она не смогла бы пригласить Сергиуса наверх, в единственное обжитое в ее доме место. Девушке было бы стыдно за ту унылую, серую и безрадостную картину, которую ему довелось бы увидеть.
Но подобная ситуация возникла отнюдь не вследствие лени, какого-то отчаяния, лишенной просветов депрессии или же нечистоплотности. Все можно было объяснить довольно просто. Свободное время у Лилиан появлялось по выходным, а последние из них были первыми в ее жизни. Той, которую она помнила. Хотя порой зеленовласке и начинало казаться, будто в Телополисе она находится уже несколько месяцев, а не каких-то там двенадцать (с лишними неофициальными сутками затуманенного состояния) дней. Утром она уходила на работу в Трехбашье. Пребывая в постоянном движении из-за назойливых посетителей, словно притягиваемых ею, ко Второй Звезде Лилиан так уставала, что о темноте и холоде в собственном доме, о пустых комнатах и окнах без занавесок вспоминала только ближе к ночи, после теплого ужина в каком-нибудь ресторанчике и горячей ванны, расслабляющей мышцы всего тела, которую она принимала при свечах.
К тому же почти беспрерывно Лилиан размышляла о том, каким способом и образом ей вернуть свою память, как узнать, что было 'до точки отсчета', к кому обратиться за помощью, кому довериться, а кого стоит опасаться. И так вплоть до того неуловимого момента, когда, тяжело вздохнув от серой безысходности, она наконец-то погружалась в тревожный сон.
В коридоре второго этажа, на обратном пути, держа в одной руке две белые восковые свечи, а в другой - деревянный, украшенный резными символами подсвечник, Лилиан нечаянно натолкнулась на что-то, отозвавшееся на ее неосторожное движение звонким бряканьем. И вспомнила о двух коробках, книге и прочих мелочах, которые, брошенные на произвол судьбы, так и остались валяться в коридоре второго этажа, позабытые своей хозяюшкой.
- Тебе помочь? - спросил Сергиус, обернувшись на резкий звук. Он сидел на ступенях лестницы и до этого увлеченно рассматривал пол прихожей.
- Посвети мне, - попросила Лилиан.
Сергиус поднял руку, в которой держал спичку (прежнюю или уже другую?), повыше, и девушка спустилась вниз.
Вместе они закрепили одну из свечей в круглой впадинке подсвечника, зажгли ее и поставили на пол.
- Я внимательно тебя слушаю, - сказала Лилиан, присев рядом со старшим эйдином на деревянную ступень.
Сергиус глубоко вздохнул и окинул взором окружающее пространство, будто желая лишний раз убедиться в том, что они одни во всем доме, и их никто не подслушивает. После всех подготовительных процедур он, наконец, заговорил:
- Я поведаю тебе одну очень давнюю историю, которую один старший эйдин передает другому, вернее тому, который придет ему на смену. Потому что все наши судьбы схожи, - Сергиус сделал паузу, затем откашлялся, собрался с мыслями и, задумчиво глядя на пламя свечи, продолжил: - Много лет тому назад один парень, назовем его Киром, голодный и дрожащий от холода, появился в Трехбашье. На дворе завывал сильный ветер, закручивая в вихри последнюю опавшую листву и нещадно ударяя то в лицо, то в спину мощными порывами. На небе собирались тучи. Смеркалось. Кир и не помышлял о том, чтобы зайти в столь диковинное с виду строение, как Трехбашье. Он даже побаивался его! Но тогда, чувствуя, что приближается буря, и не зная, где можно было бы еще укрыться, он пошел на отчаянный шаг и, открыв одну из массивных створок дубовых дверей, вошел внутрь. Бушующая непогода осталась позади, она более не могла коснуться его, и Кир очутился в царстве тишины и сумрачного покоя, лишь изредка тревожимого отдаленными звуками неизвестного ему происхождения да отблесками пылавшего в огромном камине огня.
Сергиус умолк, чтобы глубоко вздохнуть и потереть указательным пальцем левой руки переносицу.
Лилиан молчала, предпочитая не нарушать некое таинство, выплывшее из глубин бытия и окутавшее их.
- Кир не знал, сколько бы времени он вот так простоял у двери, если бы рядом с ним, словно из ниоткуда, не появился человек. Мужчина, высокий и худощавый, одетый во что-то на подобии мантии. И на носу у него красовались те самые светящиеся очки - танриспы, если быть точным. Кир настолько перепугался от его внезапного появления, что резко развернулся и хотел было убежать. Но тут мужчина дотронулся до его плеча и тихо произнес: 'Пойдем со мной...', - голос Сергиуса завораживал, одновременно убаюкивая и успокаивая. - Возле камина стояло три кресла, которые Кир, находясь у двери, поначалу не приметил. Одно - огромное и величественное, оббитое темным бархатом, и два других - поменьше и поскромнее. В главном, то есть том огромном, восседал дядюшка Кинг, Сори Кинг, если быть точным до конца, во втором - некая женщина, со строгими чертами лица, мягким нежным взглядом темно-карих глаз и длинными слегка вьющимися волосами. Ее голова была склонена в сторону дядюшки Кинга, руки спокойно покоились на подлокотниках. В тот вечер на ней было длинное черное платье с высоким воротом. Кир понял, что сразу же влюбился в нее. Последнее, третье кресло, пустовало. Видимо, подумал Кир, в нем сидел тот высокий мужчина, который встретил его и провел к огню.
Кир проникся доверием к дядюшке Кингу и некой особой симпатией еще до того, как он пригласил его присоединиться к ним, указал на кресло высокого мужчины, который и не помышлял более туда садиться, накормил горячей едой и... предложил стать младшим эйдином. После бокала подогретого красного вина с пряностями Кир почувствовал себя по-настоящему счастливым и не смог ему отказать. Так он и стал младшим эйдином, одним из трех. Я имею в виду старшего эйдина Витторио, того высокого мужчину с правильными чертами лица, короткими русыми волосами и крепкими жилистыми руками, и седьмую эйду Фарильену, к которой следовало обращаться только как 'леди Фарильена'. Но она была восхитительна и обладала удивительным голосом, бархатным и мелодичным, очаровывающим все и всех вокруг... - пока Сергиус рассказывал о леди Фарильене, его затуманившийся взор был мечтательно устремлен куда-то вдаль, во тьму, в которой он, вероятно, видел сменяющие одна другую картины чужого прошлого.
Старший эйдин продолжил повествование:
- Кира приняли радушно. Витторио даже как-то сказал, что они ждали его очень долго и знали, что он вскоре появится. А чуть позже леди Фарильена изумительным голосом прошептала: 'В Трехбашье никто просто так не приходит. Всех приводит Шайто'. Что собой представляло это Шайто, Кир так и не понял. А я тем более этого не знаю.
Время шло. Недели сменялись месяцами... В начале лета приключилось одно событие, загадочное и необъяснимое. В тот солнечный день Кир бегал по городу, выполняя поручения дядюшки Кинга. Ближе к вечеру, уставший, весь в пыли, но счастливый от удачно выполненной работы, он вернулся в Трехбашье. И еле достучался в запертые двери. Запертые, понимаешь! - Сергиус повернулся и посмотрел Лилиан прямо в глаза, многозначительно и ошеломленно, будто бы на самом деле события, о которых он говорил, происходили с ним, а не с тем пареньком по имени Кир. Сергиус не мог совладать с переполнявшими его чувствами. - Такое случилось впервые, никогда ранее и впредь двери Трехбашья не запирались! Но тогда... Тогда Кир узнал, что старший эйдин Витторио выбросился с галереи Моритан.
Пораженный собственными словами, Сергиус умолк. Он закрыл глаза и опустил голову. Его руки, локтями упиравшиеся в колени, расслабленно и безвольно повисли вниз.
Лилиан и не догадывалась, что ее коллега может так расчувствоваться. В его голосе было столько силы, столько ярких эмоциональных оттенков, что перед взором девушки, даже лишенные особой конкретики, проплывали все описываемые старшим эйдином картины-события, и в тот миг тишины, тяжелым грузом опустившейся на их плечи, Лилиан ощутила, как ею овладели грусть и тоска.
Справившись с потоком чувств, Сергиус выпрямился и, протянув руку вперед, несколько раз провел ладонью над тонким огоньком свечи. Пламя заколыхалось и отбрасываемые им тени тревожно забегали по стенам.
- Через двадцать дней исчезла леди Фарильена. Однажды утром она просто не пришла. Дядюшка Кинг был молчалив и отвечал на вопросы Кира лишь усталой усмешкой. Это выводило парня из себя, он не знал, что делать, ночи напролет бродил по городу, никого не слушал и почти перестал есть. Но на работу всегда приходил вовремя. Потому что не мог бросить дядюшку Кинга, потому что понял, что он страдает намного больше и горше его самого, - последние слова Сергиус прошептал.
В обманчивом свете сгоревшей до половины свечи старший эйдин казался совсем выдохшимся, словно рассказ отнял у него последние силы. Прошло несколько минут, и он, встряхнув головой, оживился. Посмотрев на девушку, он улыбнулся, хотя в той улыбке, походившей больше на оскал, не было и сотой доли радости. Отведя взгляд, Сергиус вздохнул, задержал дыхание и шумно выдохнул. Затем заговорил:
- С того времени их жизнь потекла размеренно и спокойно. Дядюшка Кинг постепенно оклемался, пришел в себя и снова был полон бодрости и неисчерпаемой мудрости. Успевал даже шутить. Кира он назначил старшим эйдином, посвятив в новые обязанности, кои тот пообещал исполнять честно и прилежно. Работы хватало. Но это было даже к лучшему. Помогало Киру забыться, не думать о плохом. Дядюшка Кинг помогал парню. И так они с ним сдружились еще сильнее, стали более близки друг другу. Кир открылся старшему другу полностью и не видел причин что-либо утаивать. Ведь дядюшка, по сути, был единственным близким ему человеком. И так проходили дни и недели. Иногда Кир засиживался в Трехбашье допоздна, особенно по субботам, когда с дядюшкой Кингом они вели долгие беседы... Такая вот история.