Когда я была маленькой, в моей жизни был Дядя. Не могу сказать, что "честных правил", но в моем детстве он был, и остался в памяти ярким пятном.
Момент моего появления на свет мне не очень запомнился, но свой возраст в два с половиной года я прекрасно помню. Меня впервые решили повести в детский сад, точнее в ясельную группу. Зима свирепствовала ....
На мне было красное пальто, валенки с калошами и чёрная цигейковая шапка, обмотанная резинкой, чтобы, как мама сказала, уши были прикрыты.
В ясли она меня и привела, а вернее сказать, принесла на руках. По дороге мы повторяли одну и ту же фразу: "Я иду в ясли". Мы шли по заснеженному тротуару, точнее шла мама, а я ехала на ней, крепко обхватив руками её шею и разглядывая прохожих, идущих за нами. Если кто-то скажет, что человек не может помнить себя в два года, это не так. В этом возрасте нельзя помнить всё, но яркие моменты не стираются уже никогда.
Мы вошли в детский сад. В нос сразу ударил незнакомый запах тепла и какой-то еды. Новый аромат мне совсем не понравился, и моя рука неосознанно вцепилась в мамину. Поднявшись по лестнице, мы оказались в комнате, где было много разных шкафчиков с танцующими зверюшками на дверях. К нам навстречу вышла полная женщина в широком синем платье. Она что-то сказала, и золотой зуб сверкнул в её улыбке.Я сразу поняла, что это не к добру и спряталась за мамину ногу, крепко обхватив её. Мама и воспитательница заговорили. Я стояла за родительской ногой и разглядывала комнату. Потом мама сняла с меня валенки, шапку, пальто и надела на ноги сандалии, предварительно погрев их на батарее. Сандалии - великая вещь из детства любого советского ребёнка. Удобные, пахнущие кожей, у всех детей одинаковые, различающиеся только по размерам и цвету, они по сей день вызывают у меня чувство сентиментального уважения к их обладателю.
Мои сандалии были весьма потрёпанными, но с признаками высокой моды. Цветочки из разноцветной кожи были скреплены металлической кнопкой и красовались на ноге не хуже "Prada" или "Gucci".
Закончив переодевание, мама что-то сказала воспитателю и, тихонько подтолкнув меня, отправила в открытую дверь следующей комнаты.
В тот момент в мою жизнь ворвался целый мир. Я никогда не видела ранее такого количества детей, играющих в одном месте. Все были заняты своими делами, и огромное количество игрушек у ребят очень мне запомнилось. Никто не посмотрел в мою сторону. Идти не хотелось. Встав у двери как приговорённая к казни, я настороженно смотрела вслед уходящей маме. Хотелось плакать, но женщина в синем платье взяла меня за руку и повела показывать игрушки. Яркие пластмассовые коты, зайцы и медведи смотрели добрыми глазами и вызывали доверие. Особенно понравилась синяя ванна, в которой сидела кукла. Она почему-то была без ноги, но это абсолютно не смущало. Я вопросительно посмотрела на воспитательницу, та одобрительно кивнула: можно взять. И с осознанием полного счастья я уселась на ковёр купать одноногую куклу в синей ванне.
Потом был обед. Еда была не как дома, поэтому есть я не стала. Воспитательница в синем платье пыталась накормить меня кашей, но кушать я наотрез отказалась,показав ей крепко сжатые губы и закрепив своё намерение не есть. Мне дали булочку с чаем, и это всех устроило.
После обеда нас повели спать. Я подошла к огромной кровати, впоследствии мама рассказывала, что это была всего- навсего детская раскладушка, но в тот момент раскладушка казалась огромным гиппопотамом из книжки "Доктор Айболит".
Спать на "мутанте", которого назвали моей детской кроваткой, я не смогла. Просидев весь тихий час на стуле, и дождавшись, когда придёт мама, мы отправились домой. На следующий день всё повторилось. Есть и спать в саду у меня не получалось, и только одноногая кукла скрашивала моё положение. На третий день пребывания в группе у меня произошло несварение желудка со всеми вытекающими последствиями, меня "вывели" из сада, и мучения закончились.
Я снова вернулась домой, но сидеть со мной было некому. Все работали. Частично помочь родителям мог только мамин брат, которому на тот момент исполнилось 18 лет. Утром со мной оставалась соседка, а после обеда приходил мой восемнадцатилетний дядя, и мы шли гулять. Мамин брат в свои 18 лет уже был алкоголиком со стажем, и его друзья были такими же. Время, проведённое в их компании, запечатлелось в моей памяти счастливейшим воспоминанием, наполненным теплотой и искренностью.
Дядькиной особенностью было то, что он никогда не церемонился. Ставя передо мной тарелку с супом и вооружая столовой ложкой, он говорил: "Через десять минут мы выходим, у тебя есть пять, чтобы всё съесть". Не отводя от него глаз, я съедала весь суп с плавающим в нём ненавистным луком, и мы шли на улицу. Наша компания состояла из дядькиных друзей, примерно одного возраста, и меня, немного помладше. Дядька считался авторитетом. Его команды слушали все, и я в том числе. Моей обязанностью было сидеть в коляске и крепко держать приёмник, из которого хрипела музыка. Выходя на улицу, мы всегда направлялись в пивнушку, которая находилась через дорогу.
Пивнуха была не самым чистым местом, но запах в ней был гораздо приятнее, чем в детском саду.
Всем подобным заведениям почему-то давалось какое-то милое и нежное сердцу название - "Березка" или "Ромашка"...- как будто, зайдя туда, ты должен был ощущать себя среди берёз или ромашек ... На деле все было совсем не так. В "ромашках и березках" не было стульев, чтобы любители "природы" особо долго не засиживались. Забулдыги обычно стояли у высоких столиков и пили из граненых стаканов, закусывая каким-нибудь бутербродом , по которому до этого полдня ползала местная муха. Сейчас бы это назвали красивым словом "фуршет". Но тогда это было место для общения и улучшения настроения . Посетители, как правило, были либо работяги, зашедшие после смены на заводе тяпнуть по литрухе пива перед домом, либо постоянные члены заведения, вросшие в него своими небритыми рожами и грязными ногтями, просиживающие там от рассвета до упора. Продавщицы в пивнухах были обязательно "Зинами" или "Нинами", как будто их специально так называли при рождении, определяя их судьбу. Они с невозмутимым лицом продавали весь этот незатейливый ассортимент праздника, механически наливая и выдавая вдохновляющие на подвиги напитки страждущим. "Зинаиды" ходили в белых халатах , почему-то всегда на два размера меньше, видимо, чтобы подчеркивать фигуру, и в накрахмаленных кокошниках, явно давая понять, что заведение приличное и всё по ГОСТу. Ровно нарезанный по миллиметрам хлеб и колбаса, выстроенный в ряд томатный сок в трехлитровых банках, аппарат для молочного коктейля - все говорило о порядке. Не вписывались в ГОСТы только мухи и запах стойкого перегара, который сбивал с ног при входе любого неподготовленного пришельца.
Коляской, в которой я сидела, всегда управлял один и тот же дядькин друг. Звали его Витька Бройлерный. Невысокого роста, полный и всегда улыбающийся Витька никогда не выпускал из рук коляску, в которой находилась я.
Если вы думаете, что женщины лучше ладят с детьми, чем мужчины, уверяю вас, это не так. Ни одна представительница прекрасного пола, которая касалась меня в детстве, не относилась ко мне так трепетно, как Витька Бройлерный.
Этот товарищ всегда следил за тем, чтобы мои уши были плотно закрыты шапкой, и каждую свободную минуту проверял их. Если с валенка слетала калоша, Витька останавливал нашу компанию , и дядькины друзья, громко ругаясь, шли на ее поиски, а Витька, успокаивая меня, доставал из куртки конфету и угощал. Бывали случаи, когда в пивнухе компания моего дядьки встречала врагов из соседнего двора, и они выходили драться на улицу. В такие моменты Витька отходил со мной и коляской на безопасное расстояние, и мы наблюдали битву со стороны.
Заканчивалось побоище двумя сценариями: либо приезжала милиция и забирала дерущихся в отделение, либо мы возвращались домой иногда победителями, а иногда побеждёнными. Но в любом случае моей обязанностью было включать на всю громкость хрипящий приёмник, из которого грохотала музыка с неразборчивыми словами.
Наши походы в пивнуху продолжались до лета. Летом случился инцидент, когда после очередной драки в милицию увезли не только дерущихся, но и нас с Витькой. В участок пришли мои родители и забрали меня. Дома дядьку сильно ругали. Пытаясь защитить своего родственника, я отталкивала кричащую маму, чтобы она не подходила к нему близко.
В пивнуху больше мы не ходили. Через какое-то время меня отправили к бабушке на всё лето в деревню. Я в свою очередь очень скучала по Витьке. Однажды к нам приехал дядька и привёз мне от него подарок. Это были мои уже давно полюбившиеся конфеты, упакованные в бумажный кулёк, и маленький серый плюшевый зайчонок, путешествующий со мной по жизни и сегодня.
Судьба дядьки и Витьки Бройлерного сложилась не так, как хотелось бы. Но в моей жизни они были первыми друзьями, которым я научилась доверять.
Время, проведённое в компании требовательного всезнающего дядьки и сентиментального Витьки, стало скелетом моего формирующегося характера. Впоследствии в моих поступках и принятых решениях сочетались их жизненные подходы и характеры. Возможно, не встреться они в моем детстве, я бы не имела такой уверенности в своих действиях в последующей жизни. На протяжении всего времени я испытываю чувство искренней благодарности к обоим, а серый Витькин заяц, путешествующий по годам моей жизни, напоминает о беззаботном детстве, когда мир казался безграничным, а "деревья были большими".