Первый выход в мир

Чекалов Евгений Васильевич

В первом ряду справа сестра. Слева дочь моей двоюродной сестры.
Во втором ряду автор, через год таким отправился он в самостоятельное плавание.
Это было последнее лето, когда ещё жива была мать.

I

На всю жизнь мне запомнился Новый 1954-й год и мои последние зимние школьные каникулы, учился я в это время в 7-ом классе. На Новый год из школы, тех, кто хорошо учился, повезли на Новогоднюю ёлку в районный центр Вязники, где в торжественной обстановке вручили каждому подарок, ими мы были тогда не избалованы. Назад привезли нас в Станки, когда было уже темно, мне тогда ещё не было 14-и лет. Выйдя из Станков, трусцой бежал я мимо кладбища, с опаской поглядывая в его сторону, как будто предчувствуя что-то, и мои опасения вскоре неожиданным образом сбылись.
Дома, конечно, были расспросы о том, что было на празднике. Потом были зимние каникулы.
В это время мать работала в колхозе дояркой и на работе простудилась, заменить её было не кем, больная ходила на работу, крыша на ферме была худой, где были коровы, ветер гулял по помещению. Работать ей приходилось в развязку, то есть с непокрытой головой. Пришла мать с утренней дойки с сильной головной болью. Отец побежал за фельдшером, это было 4 километра в один конец, затем он стал искать транспорт, её надо было срочно вести в больницу.

Мать, отец, сестра
http://samlib.ru/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/apupglawa04/chekalowy.jpg

Мать 1909-1954
http://samlib.ru/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/k75letijuchekalowaewgenijawasilxewichafoto/foto-portretmateri.683.jpg
Отец 1909-1982
http://samlib.ru/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/k75letijuchekalowaewgenijawasilxewichafoto/foto-portretotca.683.jpg
Сестра 1945
http://samlib.ru/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/k75letijuchekalowaewgenijawasilxewichafoto/foto-sestrawerachekalowa-orehowa-600.jpg

Я с матерью был один. При мне мать потеряла сознание, мечась в постели от боли, и я ничем не мог помочь своей матери. До вечера отец не мог найти транспорт, чтоб отвезти её в больницу, а класть надо было срочно. Положили её в больницу в посёлке Мстёра, так я впервые заочно познакомился с этим посёлком. Всю неделю мы с сестрой оставались дома одни, отец не отходил от постели матери. Состояние её было тяжелым, не помог даже областной хирург, который на кукурузнике прилетал в больницу. Каждый день нас с сестрой навещали родственники из соседней деревни.
Помню, как через неделю, привезли гроб с матерью, то, что мы испытали с сестрой в то время, было просто неописуемо. Во время похорон, на кладбище, которое находилось в 3-ёх километрах от деревни, нас с сестрой не взяли, была пурга. Вышел из дома я раздетый и смотрел, как устанавливали гроб на сани. Так отец инвалид остался один с двумя детьми на руках.
Простудившись, и после потрясений, я заболел и в школу пошёл только в апреле после весенних каникул. Пропустил я целую четверть.
Меня так потрясла смерть матери, что до 30-ти лет не мог посещать могилу матери.
Зимой меня несколько раз навещали ребята из класса, приходили они к нам в деревню вместе с классным руководителем Алексеевой Валентиной Алексеевной, учителем по математике, после окончания института мы были её первым классом.
За время болезни многое пришлось передумать, ведь через полгода решалась моя судьба, мне нужно было делать первый в своей жизни выбор, выбор своего пути в этой жизни. Оставаться в деревне я не мог, хоть всей душой любил деревню. Были внутри меня какие-то неосознанные мной стремления к чему-то, но пока неизвестному. Рисовать я любил всегда, часто ходил я по окрестным полям и лесам, любовь к природе жила во мне с самого рождения. В своих друзьях этого я не замечал. В школе я всегда оформлял стенгазеты, этим пока и ограничивалось моё прикосновение к искусству. В деревне никаких кружков не было. Прислушиваясь к своему внутреннему зову, решил я идти учиться на художника. Весной мне на глаза попалась газета, в которой извещалось о наборе учащихся в художественную школу в посёлке Мстера, это в 12 километрах от деревни.
Все, что было летом после окончания семилетки, мне не запомнилось, все было как в тумане. Наверное, помогал отцу по дому, дел было много. Надо было засаживать огород, полоть, косить и сушить сено, следить за сестрой. Да, мало ли чего ещё надо было делать, в марте мне уже исполнилось 14 лет.
В начале июля мы с отцом отправляемся в Мстеру подавать документы в художественную школу. Этот день я запомнил на всю жизнь, он предстоял быть трудным. Это было начало дороги, оказавшейся длиной в человеческую жизнь, по которой я иду и сейчас, хотя живу, далеко от тех мест.
Вышли мы из дома часов в семь утра, путь предстоял дальний, только в один конец 12 километров, это идти пешком часа два с половиной.
Дорога вначале шла улицей деревни в сторону Станков, затем сворачивала влево, проходила между деревенской школой и током. Позади школы был небольшой подъём, поднявшись на него, внизу оставались и школа и деревня.

II

Здесь под останками деревни покоится моя первая школа.

Здесь в моём повествовании необходимо сделать экскурс в этот край деревни, чтобы описать его. Не могу об этом не написать, тем более что деревни-то давно уже нет. В новое время многие даже не знают о том, что раньше здесь была деревня, в которую можно было попасть с разных сторон. Сейчас здесь асфальт, который был проложен уже после того, как не стало деревни. Совхоз рядом с деревней устроил летнее пастбище для коров. Но, долго этой дорогой совхозу не пришлось пользоваться, - его не стало.
Когда идёшь из Станков, при входе в деревню с левой стороны находилась конюшня, очень знакомое место. Кстати скотный двор находился на другом конце, вдали от деревни. Эти два объекта обеспечивали работой многих жителей деревни. Сначала это был колхоз, в него входили две деревни, затем эти деревни присоединили к совхозу.
В селе Станки была центральная усадьба совхоза, где был Сельский Совет, маслозавод, пекарня, сельский клуб, библиотека. Отца почти всё время избирали Депутатом Сельского Совета.
В 5-и километрах от деревни находилась железнодорожная станция Мстёра, многие работали там. Как правило, это была работа сутками, а потом был отдых, во время которого железнодорожники занимались на своём приусадебном участке. Размер всех участков у нас был по 25 соток. Бывало, железнодорожники привлекались иногда и на работы в колхозе, естественно, это было по просьбе.

Частенько, обычно это было зимой, ближе к весне, на конюшне нам приходилось очищать от навоза стойла, в которых были лошади, навозу накапливалось иногда под крышу. Как только лошади забирались в стойло? Летом лошади в стойле находились реже.
Навоз выкидывался в окна, которые были в каждом стойле, его затем вывозили на поля, где равномерно раскидывали. Старались делать это своевременно, чтоб территория вокруг конюшни не превращалась в сплошное месиво, распространяя ароматы на всю округу. Вывозить навоз на поля приходилось и зимой, тогда его сваливали только в кучи, которые раскидывались весной по насту. Засевали поля с помощью сеялок, запряженных лошадьми, а иногда мужики разбрасывали семена и руками из больших решет, висевших спереди.
Напротив конюшни, через дорогу, был ток, рядом с которым находилась школа. Помню, как в переменку мы бегали на ток, где на брезентах под крышей были рассыпаны большие кучи льняного семени, схватишь, бывало, горсть семян и отправишь их в рот, очень утоляли они голод.
Между током и школой шла, подымаясь вверх, дорога в деревню Хмельники, позднее эта дорога на многие годы будет для меня дорогой жизни, по которой шел я во взрослую жизнь обретать профессию. Когда выйдешь из бульвара, со стороны Станков, с правой стороны тянулось поле, простиравшиеся до самой деревни. Это поле пересекала наискосок упомянутая выше очень знакомая мне дорога, с прекрасным видом на окрестные дали с одной стороны, с другой - на деревню, когда идешь со стороны Хмельников. Засажены эти поля были, когда картофелем, когда рожью. Я же запомнил эти поля, засаженные, цветущим синим льном, невольно вспоминаются слова, популярной в то время песни, которую многие годы пела вся страна. Поля хоть и располагались на возвышенности, однако, почва на них была влажная, как раз такую почву любит лен. На уборку льна выходила вся деревня, так как культура эта тогда на всех стадиях обрабатывалась вручную, народу требовалось много. Надо заметить, что в Вязниковском районе промышленность и сельское хозяйство сочетались очень рационально, обеспечивая жителей крупных поселков и деревень работой и зимой и летом.
В военное время в городе Вязники на ткацких предприятиях выпускали брезент, так необходимый для фронта.
Большой объем работ в поле требовал и мужской силы, что, как во время войны, так и после её окончания, было трудно обеспечить, поэтому немалая часть этих работ падала на плечи нас подростков. Параллельно бульвару за неширокими полями тянулись овраги, поросшие орешником рядом с деревнями, с левой стороны до деревни Удельное-Рыкино, справа за полем и оврагом была деревня Хмельники. В устье этого оврага, во время войны были вырыты землянки, в которых жили солдаты. Овраг, расширяясь и мельчая, терялся в лесу, на окраине которого была построена плотина. Со временем этот искусственный водоем зарос кустарником и обмелел, на его берегу, на месте сведенного когда-то леса, на делянке, были заросли орешника. Рядом с плотиной, ниже её, вброд проходила краем леса дорога, ведущая в одну сторону в деревни Хмельники, Тимино, Калиты, Доронино, в другую же сторону дорога вела на железнодорожную станцию Мстера.
В этот лес из деревни дорога шла полем мимо фермы. Здесь окраина леса была любимым местом для токования тетеревов, в глубине же леса иногда встречались и глухари, которые тебя всегда пугали своим неожиданным стартом, создаваемым шумом своих могучих крыльев. Места эти были любимым местом деревенских грибников. Леса отсюда тянулись на многие километры. Надо заметить, что в окрестности деревни почти никогда не встречались жители соседних деревень, им всегда хватало своих лесов.
Планировка деревни Барское-Рыкино говорила о том, что все в ней было сделано для рационального ведения хозяйства, ни одного кусочка земли не пропадало даром. Дороги, мосты через овраги, прогоны для скота, хозяйственные постройки, пруды, пастбища, земли для выращивания зерновых, картофеля, все то, что необходимо для ведения сельского хозяйства все было предусмотрено. На полях все росло хорошо, погода была благоприятная, ни о какой пленке жители тогда и не знали, земля была удобрена, скота было много, хватало органических удобрений, продукция не содержала никаких нитратов.

III

Деревня Барское-Рыкино 1956 год
Автор в нижнем ряду крайний слева.

Родительский дом был в центре деревни, на самом высоком месте, под окном росли три акации. Рядом с домом проходила неширокая рукотворная низина, пересекая приусадебные участки и огороды, заканчивающая небольшим прудом прямо посредине улицы, оставляя узкий проезд для дороги, которая весной и после дождей была влажной.
Напротив родительского дома, через дорогу наискосок, находился переулок, которым можно было попасть на дорогу, ведущую в соседнюю деревню Демаково и далее лесом до деревни Коурково, которая расположена на автомобильной трассе Москва - Нижний Новгород.
Нашими соседями были родители гвардии полковника Героя Советского Союза, Борисова Михаила Семеновича (1904 - 1944).

Дом родителей Героя Советского Союза

Дорога на пастбище. В центре вековая липа.
Вдали слева виды останки соседского дома, а рядом с ним
находился дом моих родителей.

Весной, когда начинал таять лед, и появлялись лужи, мы с отцом прокапывали канавы, по которым вода стекала в пруд, иначе затапливался погреб под домом. Потом появлялись проталины, и оголялась тропинка, бегущая под окнами вдоль порядка. Около домов, знаком был каждый её изгиб, каждый бугорок.
Отсюда в разные стороны и были мои дорогу во взрослую жизнь.
Вначале это была дорога в начальную школу, затем в школу семилетку, которая располагалась в селе Станки в 4-х километрах от деревни. Ходить в школу приходилось в любую погоду.
Первой же моей дорогой к взрослой профессии была дорога в посёлок Мстёра. Как правило, путь от крыльца начинался рано утром и проходил он мимо начальной школы.
Это была даже по тем временам особая школа, где учились 4 года, ученики были из двух деревень - Барское-Рыкино и Удельное-Рыкино.
В двух деревнях было около 60-и домов. Детей было много, приходилось учиться в две смены. Электричества в то время в деревне не было, в тёмное время суток в помещении зажигали керосиновые лампы.
После окончания начальной школы дети из деревни Удельное-Рыкино получали семилетнее образование на железнодорожной станции Мстёра.

Особенность школы заключалась в том, что учитель у нас был на все 4 класса один, и уроки вел с нами со всеми одновременно. Бывало, сделаешь задание и, от нечего делать, смотришь на постригшие наголо и склоненные над тетрадями головы своих товарищей, слушаешь то, что проходят в других классах, как правило, интересовали старшие классы, но иногда приходилось заниматься и повторением пройденного материала, обративши своё внимание на младшие классы.
Очень оригинальная, не лишенная смысла, форма обучения, возможно, сейчас в связи с уничтожением деревень и нехваткой учителей, в наше мирное время данная форма обучения где-то может опять оказаться востребованной к жизни.
Постриженные наголо головы тоже навевают на размышления, тогда, все как один боролись с педикулёзом, болезнь эта называлась вшивостью. Тогда это явление было понятно, население воспринимало его спокойно и боролось с ним активно.
Первый мой учитель, Запевалов Александр Васильевич, был нашим дальним родственником, который жил в селе Станки, воевал, ранен был в ногу, перебиты были сухожилия, хромал. В школу приходилось каждый день делать 4 километра только в один конец. Впоследствии он перешёл работать в город Ковров директором детской колонии.
Уже после окончания университета встретились мы с ним случайно на автовокзале в Вязниках. Я с женой и старшей дочерью из Мурома ехал в свой первый отпуск к отцу в деревню. Узнали мы друг друга сразу, хотя прошло столько лет. Он ехал из Станков в город Ковров.
Учился я хорошо, учеба давалась легко. Первые 4 класса отец меня контролировал. В первых классах особенно у меня хорошо шел русский язык и чистописание, этому предмету почему-то в то время уделяли большое внимание. Почерк у меня был просто полиграфический. Однако хорошо шла и математика, большую роль в этом сыграл и отец.

IV

Та, моя первая дорога в мир всегда стоит у меня перед взором, так и кажется, что этой дороге не будет конца, но прожитые годы берут своё. Давно уже нет в живых отца, моего первого проводника в жизнь, давно нет в живых и моих деревень. О тех проблемах, с которыми пришлось столкнуться автору в последние годы, тогда невозможно было даже и помыслить. А в тот далёкий тёплый летний день окружающая нас природа навевала совсем другие мысли.
Было тихое солнечное летнее утро. Солнце было еще низко справа от нас, вдали внизу видны были Станки. Каждый участок дороги сейчас в моей памяти ассоциируется со временем года и с определенным временем суток, как правило, это было раннее утро или поздний вечер.
Участок сразу за деревней припоминается мне весной, когда уже сошел снег с полей. Раннее утро, первая зелень уже набирает силу, лицо нежно ласкает теплый утренний ветерок, солнце начинает подниматься всё выше над вершинами берез скрывающего за небольшим полем в легком тумане бульвара.
Над головой раздается звонкая песня жаворонка, а, позади, вдали на горизонте, на окраине поля за фермой рядом с лесом уже на полную мощь токуют тетерева. Внутри меня всегда звучала музыка, пока ещё не понятая мной.
Только позднее, я нашёл эту мелодию, всегда звучащую во мне при соприкосновении с деревней - это 1-я симфония Василия Калинникова.
Позднее, когда в деревне домов оставалось всё меньше и меньше, и птичьи песни стали раздаваться всё реже. Видно, как человеку, и им необходим был заботливый, внимательный сосед и благодарный слушатель.
Это был путь от деревни, когда утром, обычно в понедельник, я шел к 9-и часам утра, не заходя на квартиру, на занятия в художественную школу.
По субботам к вечеру при подходе к дому передо мной внизу открывалась своими огородами деревня. Жители деревни сновали туда и сюда в своих субботних заботах, которых в деревне было не счесть. Зимой, при выходе из деревни, я для себя всегда решал трудное уравнение, где мне идти. Дорога через Хмельники была менее людной и в зимние метели заметалась сильнее, спасал карманный фонарик, который я купил для этой цели. Бывали случаи, когда идешь по полю, голову уткнешь в воротник, закроешь глаза, все равно ничего не видно, да и заснешь. Опомнишься, а ты уже сошел с дороги, вынимаешь фонарик и начинаешь искать дорогу. Так что в метели приходилось идти через Станки, это было километра на 3 длиннее, зато дорога была более ухоженной, особенно после Станков, был и санный след.
Идти приходилось мимо другой своей школы, где я окончил 7 классов. Затем дорога шла берегом реки Клязьмы, которая оставалась справа, слева был косогор, кое-где поросший березняком.
При подходе к тому месту, где я всегда спускался от деревни Калиты к реке, левый берег зарос крупным лесом, а справа от дороги был густой кустарник. Дорога здесь шла в темноте. Путь в одиночестве способствовал размышлениям на разные темы, и дороги эти любились мне всё больше и больше, становясь моими единственными бессловесными собеседниками, с которыми я переживал свои юношеские радости и горести.
А пока же тихим летним утром мы с отцом вышли из деревни и шли полевой дорогой, кругом были поля ржи. Слева за оврагом, между деревьев виднелась деревня Хмельники, при подходе к оврагу дорога пошла на уклон, затем, извиваясь, спустилась вниз по рукотворной дороге, уже давно поросшей по краям густым кустарником, внизу вброд пересекала небольшой ручей, мы же перешли его по дереву, перекинутому через узкое место ручья. Весной же, когда овраги разливались, пройти было невозможно, и здесь меня часто встречал отец с резиновыми сапогами. Иногда приходилось идти и через Станки, так как там через овраги были устроены мостки.
При подъеме из оврага справа стоял большой дом, потом его хозяева уехали, оставив после себя густые заросли терновника, в которые я заглядывал иногда по пути домой. Наверху дорога сворачивала влево, какое-то время шла вдоль ближайшего порядка улицы, затем сворачивала в переулок, пройдя который, мы оставили слева скотный двор, справа вдали виднелся ещё ряд домов и мы вышли из первой деревни.
Кругом колосилась и колыхалась рожь, поднимался легкий ветерок. Деревни в нашей местности расположены рядом друг с другом. Здесь местность была без леса, он оставался вдали слева от нас. Только окончилось поле, за небольшой низиной видна была деревня Тимино, располагалась она одной улицей, вначале шедшей небольшим углублением начинающего оврага, затем всё более углубляющего при приближении к низине реки Клязьмы. Сразу за деревней, дорога круто поворачивала влево, и открывался вид на следующую деревню - Калиты (одно название уже дышит стариной), она была как будто продолжением первой.
Слева и справа перед деревней располагался скотный двор. От скотного двора направо начинался овраг, который, чем ближе к реке Клязьма, тем становился всё глубже и дремучее. Иногда, чтоб срезать путь и познакомиться с новыми местами, зимой, на лыжах, я обследовал эти овраги, обходя деревни, оставляя, их справа.
При входе в деревню Калиты с левой стороны дороги был пруд, на берегу которого стоял красный двухэтажный каменный дом. Летними, тихими вечерами, проходя эти деревни по пути из Мстеры домой, наблюдал, как на лавочках сидели старики, разглядывая прохожих, до меня лишь иногда долетали слова: "Вон, мол, идет Василия Ивановича сынок к отцу". Здесь все знали меня. Что сталось с этими деревнями, не видел я их лет тридцать пять.
Много утекло воды с окрестных полей в реку Клязьму знакомыми оврагами, утешает то, что они-то за это время остались прежними, я имею в виду овраги, являясь заметными вехами, подобно тому, как по вехам определялась задутая зимними метелями полевая дорога. Так и сейчас они не дают заблудиться мне в своих воспоминаниях.
Одно время мне очень снились эти деревни, во снах они принимали какой-то загадочный вид, и в них разворачивались различные события, далекие от действительности, в которых причудливо переплетались прошлые явления моей жизни и события сновидений. Даже сейчас, вспоминая свой первый путь, встречающиеся деревни, реальность и сны начали путаться в моей памяти.

V

Дорогой этой ходил и ездил на велосипеде я целых девять лет в любую погоду и во все времена года. Учась в университете, приходилось иногда бывать здесь летом. Каждое лето я в каникулы подрабатывал в Мстере и частенько ездил на велосипеде наведывать отца в деревне, однажды, познакомил я со своими дорогами жену, когда вез её для знакомства со своей деревней.
Моё же первое путешествие с отцом по дороге к моим университетам, которые не принесли мне особого материального благополучия, вспоминается часто и сейчас, но других дорог я для себя не представляю.
Пока идешь, о многом думается, и, кажется, что прожил ты с ними не одну жизнь. Редко кому из современной молодежи, особенно из деревни, удалось бы выжить сейчас, окажись они в таких тяжелых материальных условиях. Пройденные мной дороги стали для меня частицей моей жизни.
В пожилом возрасте решил я заняться станковой живописью, и, что удивительно, меня стала притягивать тема дорог, темы связанные с моей деревней, с родительским домом. Картин же мной было написано мало, не было у меня мастерской, что говорить, угла не было, только частные квартиры да общежития, картины живут больше только во мне.
Окружающая меня природа навечно врезалась в моё сердце и в мою память, городскому жителю этого не понять. Быт той сельской жизни безвозвратно утерян, потеряна нить, связывающая человека с окружающей его природой, которая для человека являлась лучшей наставницей, воспитывая его чувства, чего сейчас никто не делает. Люди стали примитивнее, бесчувственнее и жестче, как в отношениях между собой, так и по отношению к окружающей их красоте, которая безликим фоном не замечаемая идет за человеком по жизни и тоже становиться редкостью.
Особенно запомнилась мне зимняя ночь, когда, однажды, я вышел из деревни Калиты, и передо мной открылся зимний пейзаж, залитый желтым лунным светом, луна выглядывала между темных бегущих туч.
Это было, примерно, в пять часов утра, дрожь пробежала по всему телу от этого видения.
Зимняя дорога, заметаемая снегом, чувствовалась только ногами, вскоре за деревней начала спускаться вниз к реке, которая в лунном свете угадывалась за деревьями, стоящими на краю поля. Слева чернел глубокий, заросший высокими елями овраг, в устье которого стояла деревня Дороново, её, конечно, не было видно, весной рядом с ней по полям и лесам любил я выбирать свой путь домой, когда шёл на выходной.
Спустившись вьющейся между деревьев еле заметной зимней дорогой вниз, выходишь на дорогу, каменку, как мы звали её, идущую берегом реки Клязмы. Здесь дорога делает крутой поворот, углубившись в овраг, поросший лесом. Во время весеннего половодья вода совсем близко подступала к дороге, иногда даже и затапливала её, но ненадолго. По краям, бежал рядом с дорогой, ряд телеграфных столбов, издали, очерчивая предстоящий путь.
С правой стороны на берегу реки, подходившей близко к дороге, стояла избушка бакенщика. На реке летом вдали стояла землеройная машина, которая углубляла фарватер реки, что, делалось регулярно каждый год, но только в разных местах. Влево отходила, петляя и поднимаясь к верху, дорога в Налескино, именно, только здесь можно было проехать в деревню на транспорте, после подъема до деревни надо ехать было немного полем.
Деревня располагалась на высоком левом берегу, заросшем большими старыми деревьями. Вначале, на пологом откосе были березы, затем с увеличением крутизны, пошли дремучие вязы, между которыми проглядывала колокольня, находившейся на бугре церкви, в темные ночи, когда в просветах между облаками проглядывала луна, на фоне её колокольня смотрелась как будто сошедшей из русской сказки.
Наверх, изредка петляя между деревьями, проглядывались пешеходные тропки, ведущие в деревню. Пока идешь вдоль реки, слева в дорогу упирались и здесь заканчивались четыре оврага, верховья которых терялись километрах в трех за полями в глухом лесу в районе деревни Осинки.
Весной этими оврагами с шумом неслись вешние воды с окрестных полей, впадая в реку Клязьма. Небольшие мостики с таким потоком не справлялись, и вода, переливалась через них, заливала всё кругом. Я был свидетелем того, как эти весенние потоки пополняли и без того бескрайнюю полноводную реку, вплотную подошедшую к дороге, а иногда и переливаясь через неё. Вода плескалась рядом с дорогой, а русло реки вдали угадывалось только по верхушкам, росшего по берегам кустарника. Это было самое красивое время года, даже в ненастье, когда ветер грозно гнал серые волны, скрывающие горизонт, нельзя было оторвать взгляд от окружающей тебя красоты.
После предпоследнего оврага на высоком левом берегу стояла деревня Федосеиха, это был подшефный колхоз художественной школы. Через овраг был мост, в половодье вода чуть не заливала его. В месте впадения оврага в реку располагалась ещё будка бакенщика, справа, близко к берегу, внутри реки тянулась песчаная коса, здесь часто летом останавливался я, чтоб искупаться и продолжить дальше путь. Сейчас, глядя, из окна проходящего автобуса, еле угадывается эта коса, заросла она густым кустарником, за которым узкой полоской просматривается вода, русло некогда бывшей судоходной реки, сейчас в этом месте стало совсем узким.
Деревня Федосеиха располагалась между двух глубоких оврагов, за последним из них, через мост дорога, резко поворачиваясь и извиваясь, поднималась в гору и шла к небольшой деревеньке Радионово, от которой сначала оставалось несколько домов, а потом не стало и их. Деревня узнавалась только по оставшимся после неё ещё не запаханным садам. Дорога в этом месте сильно изгибалась, заворачиваясь два раз чуть ли не под прямым углом.
Позднее, когда я уже покинул эти места, дорогу спрямили, а эта, до боли знакомая, заросла травой и угадывалась только по разрушенному мосту. Частенько это место я видел во снах, но в фантастически измененном виде, здесь со мной происходили события, о которых просто трудно в действительности предположить.
На другой стороне глубокого оврага происходили уже реальные события моей сельскохозяйственной жизни, к которой нас приобщали каждую осень, это тема особого разговора. Здесь мы выбирали картошку, одновременно запасая её, и для школьной столовой. Не забыть, как мы её выковыривали из замерзшей земли своими еще детскими голыми пальцами, рабочих перчаток тогда еще не было. Кисти рук напоминали грязные гусиные лапы. Выпахивали картофель с вечера плугом, который тащила лошадь.
Под утро же земля сковывалась морозом, и не оттаивала почти до половины дня. Сверху была только тонкая холодная грязная жижа, растопленная осенним солнцем. Вначале мы топтались и грелись у костра, выходя на разведку с проверкой, можно ли выбирать.
Внизу, под деревней, дорога от реки поднималась в гору и удалялась от реки, старая дорога напоминала о себе идущей в поле березовой аллеей, по которой у меня всегда пролегал путь. Все окрестные поля были до боли знакомы, которые на коленях мы обползали все, собирая осенью картошку.

VI

Поля заканчивались деревней Слободка, здесь дорога спускалась вниз в пойму реки Клязьма, захватывая край деревни с домами, расположенными на спуске по обе стороны дороги. Слева за нешироким полем виднеется деревня Новоселки, за ней начинались леса, шедшие вплоть до железнодорожной станции Мстёра, это километров 10.
С высокого бугра открывался взору посёлок Мстера, первое мое впечатление от увиденной картины было незабываемым. На горизонте дома занимали как низину, так и возвышенность, на вершине которой угадывался парк, рядом с которым стоял дом с колоннами, с правой стороны виднелась колокольня церкви, перед ней дымилась высокая фабричная труба. Справа в пойменных лугах терялась река Клязьма.
Позднее я восхищался этим видом, особенно зимней ночью, когда поселок сверкал от огней, которые освещали небеса и все окрестные места. При подходе к Мстере ранним утром, вся округа начинала оглашаться гудками, издаваемыми местными фабриками, оповещающими своих рабочих о времени.
Первые гудки начинали раздаваться уже при спуске в низину реки Клязьма, пока находился на возвышенности, слышны они были и из Вязников и со станции Мстера, особенно тихим безветренным утром, или, когда ветер дул в эту сторону. Идти утром приходилось в кромешной темноте, к которой, выйдя из дома, не скоро привыкали глаза. Рядом же с Мстерой, дорога видна была как днем.
Невольно на ум приходит сравнение с современностью, когда в 90 годы прошлого века при выходе ночью из подъезда своего дома, окунаешься в непроглядную тьму, откинувшую страну на сотню лет назад.
Этим, наверное, и будут помниться 90-ые годы, есть, конечно, и другие приметы тех лет, которые, накрепко, засели в сознание людей, которых уже трудно стало чем-то удивить, вера этих людей во что-то лучшее была потеряна навсегда.
Наконец после длительного пешего перехода, особенно тяжелого для отца, да, и для меня тоже, это был первый такой длинный переход, мы достигли своей цели, перед нашим взором предстало двухэтажное кирпичное здание художественной школы.
Директором художественной школы, которая была организована в 1932 году, была Юкина Евгения Михайловна, полная женщина средних лет. Муж её известный владимирский художник-пейзажист Юкин Владимир Яковлевич.
Отец зашел в кабинет директора, где выяснял условия приема и учебы. Дети сироты, дети инвалидов Армии и войны ставились на бесплатное государственное обеспечение, то есть они обеспечивались бесплатным питанием, обмундированием, небольшой стипендией, общежитием, которое было в центре улицы Ленина. Общежитием служило небольшое двухэтажное здание, мест в нем на всех учащихся не хватало, остальные учащиеся размещались по частным квартирам, которые подыскивал завхоз школы Пал Палыч, как тогда все звали его, фамилию его, Песков, никто как-то и не помнил.
Формально я не совсем подходил, чтобы быть на полном государственном обеспечении. Здесь несколько слов об инвалидности отца, которую он получил в 1939 году, при прохождении службы в Армии, домой его привёз провожатый. Вначале он был инвалидом Армии. Во время войны с него инвалидность сняли, но на войну не брали. И он стал работать на ткацких предприятиях, которых в окрестности Вязников было много. На этих фабриках в то время выпускали брезент для нужд Армии.
Так как он окончил текстильный техникум, то считался специалистом своего дела. Когда тех, кто работал с ним, забирали на войну, то их обязанности возлагали на него и, в конце концов, его неокрепшее здоровье не выдержало, и он стал уже инвалидом труда. Одна нога и рука у него так и остались парализованными на всю жизнь. И они с матерью принимают решение ехать жить к родителям матери в деревню Удельное-Рыкино. Так мы стали деревенскими жителями.
Отец рассказал директору историю своей инвалидности, которая без лишней волокиты вошла в наше положение, при условии, что если я сдам вступительные экзамены. Мы показали ей мои рисунки, которые не совсем удовлетворяли требованиям. Но она успокоила нас, сказав, что перед тем как сдавать экзамены, предварительно будет дано несколько ознакомительных уроков по рисунку и живописи. Вступительные экзамены были и по математике, русскому языку и по другим школьным предметам, которые я уже сейчас и не помню. Сдав документы, отправились мы с отцом в обратный путь. Во второй половине дня, с отдыхом по пути, уставшие, мы вернулись домой. Дорога отцу далась трудно, ведь у него была парализована одна нога и рука.
Отец к вступительным экзаменам купил мне чемодан, с которым я прошел по жизненному пути, кстати, как реликвия, он хранится в подвале под домом у меня до настоящего времени.
Прошедшие до 1-ого августа дни совсем не помню. Затем, тем же долгим путем, пришел я сдавать вступительные экзамены, но шёл уже один, таща с собой набитый учебниками и одежкой тяжелый чемодан, который был для меня совсем не по росту. Отдыхать по пути приходилось не один раз. После болезни я ещё полностью не оправился.
Рядом с художественной школой было полно народу, некоторые прибыли сюда даже с родителями. В то время был еще набор на граверное отделение и на вышивальное отделение. При поступлении на живописный курс был очень большой по тем временам конкурс, 6 человек на место. На время сдачи экзаменов меня разместили жить в общежитие на улице Ленина.
Помню лица расстроенных абитуриентов, не сдавших экзамены, многие плакали. Особенно обидно было, если не сдавались не профильные дисциплины, с которыми у меня проблем не было.
В результате своих усилий, я был принят в художественную школу. Со своим огромным для меня чемоданом отправился я в обратный путь в свою деревню готовиться к первому сентября.
Настроение было и радостное и в тоже время грустное, я должен был расставаться со своей деревней, начиналась моя самостоятельная жизнь.
Мои друзья и знакомые большей частью свою судьбу связали с городом Ковров, некоторые устроились работать в городе Вязники.
Моя сестра с подругами после окончания 8-и классов устроилась работать на ткацкую фабрику в селе Серково. Сейчас она на пенсии и живёт в городе Карабаново, ей досталась тоже тяжелая судьба, ткацкое предприятие города, которое является градообразующим, перестало существовать.

***

В Мстёре я потерял мать, но позднее здесь я нашёл много добрых простых русских людей, которых встретил на своём жизненном пути.
А самое интересное заключается в том, что первой улицей, на которой я стал жить в Мстёре, была улица Больничная. От дома, где мы с ребятами жили, видна была больница. Мать, как будто хотела меня видеть чаше. Сколько лет я уже прожил, всего повидал и во сне и наяву, но удивляет меня то, что мать за всю мою жизнь мне, ни разу не приснилась. Говорят, что покойники не снятся тем, кого они сильно любили при жизни. А она меня любила, любил меня и отец.
После улицы Больничной стал я жить на улице Ленина, где находилось место моей учёбы, а позднее, и работы. Здесь рядом будет жить моя будущая жена, с которой мы уже прожили 47 лет.
Вот эти места

http://www.vomstyore.ru/_ph/207/1/41725879.jpg?1446308127
Фабрика 'Пролетарское искусство'
В первом доме жила на квартире моя будущая жена.
Во втором доме 4 года я занимался производственным обучением, затем в этом доме была контора фабрики.
Вдали видно одно из первых производственных зданий, в строительстве которого, участвовал и я.
На переднем плане молодёжь посёлка. В центре группы находится подруга жены.
Когда строилось ещё одно здание фабрики, первые два дома снесли.
Теперь весь первый этаж производственного здания отдан в аренду под магазины!
Пролетарскому искусству пришёл конец.

Случайная встреча с девушкой 31 декабря 1966 года на автобусной остановке на железнодорожной станции Мстёра оказалась для меня судьбоносной. Я не знал, где она живёт, где учится. А училась она в тех же учебных заведениях, что окончил и я!
Последняя же улица, откуда мы уже с семьёй переехали в Муром, была тоже, совсем рядом с больницей. Здесь мне школа снимала целый дом, я работал в то время заместителем директора в ШРМ, которую окончил сам. Мистика.
Такое совпадение пришло мне в голову буквально в момент, когда я заканчивал статью.
В моей жизни было много подобных совпадений, играющих в моей жизни роковую роль. Связано это и с выбором профессии математика, и с местом жительства и учёбы.
Судьбе было угодно, что я попал на территорию университета в Горьком на несколько лет ранее, совсем не помышляя тогда о профессии математика.
Первый производственный коллектив, артель художников, прошла со мной всю жизнь. Это они всегда принимали с пониманием меня любого и с участием следили за моей судьбой. С годами у меня выработались навыки работы художником, которые быстро восстанавливались после длительного перерыва. Поэтому меня всегда брали на работу художником. Учась в университете, я здесь всегда подрабатывал.
Здесь у меня появились верные друзья и товарищи, к которым можно было обратиться в любое время. С годами я прикипел к Мстёре крепче, чем некоторые её коренные жители, за годы жизни я сменил в ней 12 мест жительства, это большая часть улиц посёлка.
Жить приходилось на частных квартирах, хозяева, которых было много, как будто, принимали нас в свою семью. Ты становился свидетелем и участником всех событий их семейной жизни.
Разве сейчас такое возможно?
Все окрестности посёлка в радиусе 10 километров, даже более, для меня стали родными, которые я вспоминаю до сих пор.
В самые трудные дни своей жизни это сюда я возвращался для того, чтобы набраться сил для следующего рывка, в поисках своего места в этой жизни.
Большинство людей, которые находятся в поиске, как правило, к прошлому редко возвращаются. У меня же все знания, навыки, умения, профессии накапливаются и органически уживаются во мне, и всегда мне пригождаются.
После смерти матери я многие годы хотел быть врачом. Интерес к медицине помогает мне жить сейчас в старости. Все знают, какой сейчас стала наша медицина! Что меня ждёт дальше - Посмотрим?

Евгений Чекалов