Наконец после длительного пешего перехода, особенно тяжелого для отца, да, и для меня это был первый такой длинный переход, мы достигли своей цели, перед нашим взором предстало двухэтажное кирпичное здание художественной школы.
Директором художественной школы, которая была организована в 1932 году, была Юкина Евгения Михайловна, полная женщина средних лет. Муж её известный владимирский художник-пейзажист Юкин Владимир Яковлевич.
Отец зашел в кабинет директора, где выяснял условия приема и учебы. Дети сироты, дети инвалидов Армии и войны ставились на бесплатное государственное обеспечение, то есть они обеспечивались бесплатным питанием, обмундированием, небольшой стипендией, общежитием, которое было в центре улицы Ленина. Общежитием служило небольшое двухэтажное здание, мест в нем на всех учащихся не хватало, остальные учащиеся размещались по частным квартирам, которые подыскивал завхоз школы Пал Палыч, как тогда все звали его, фамилию его, Песков, никто как-то и не помнил.
Формально я не совсем подходил, чтобы быть на полном государственном обеспечении. Здесь несколько слов об инвалидности отца, которую он получил в 1939 году, при прохождении службы в Армии, домой его привёз провожатый. Во время войны с него инвалидность сняли, и он стал работать на ткацких предприятиях, который в окрестностях Вязников было много, на них в то время выпускали брезент для нужд Армии. Так как он окончил текстильный техникум, то считался специалистом своего дела. Когда тех, кто работал с ним уходили на войну, то их обязанности возлагали на него и в конце концов его неокрепшее здоровье не выдержало и он стал инвалидом труда, одна нога и рука у него были парализованы. Правда, ко всему этому у меня не было матери, одним словом, я был почти сиротой.
Отец рассказал директору историю своей инвалидности, которая без лишней волокиты вошла в положение отца, при условии, что если я сдам вступительные экзамены. Показали ей мои рисунки, которые не совсем удовлетворяли требованиям. Но она сказала, что предварительно будет дано несколько ознакомительных уроков по рисунку и живописи, перед тем как сдавать экзамены по этим предметам и там всё прояснится. Вступительные экзамены были и по математике, русскому языку и по другим школьным предметам, которых я уже сейчас и не помню.
Сдав документы, отправились мы с отцом в обратный путь. Во второй половине дня, с отдыхом по пути, уставшие были мы дома. Отец к вступительным экзаменам купил мне чемодан, с которым я прошел по жизненному пути, кстати, как реликвия, он сохранится в подвале под домом у меня до настоящего времени.
Прошедшие до 1-ого августа дни совсем не помню. Тем же долгим путем пришел я сдавать вступительные экзамены, но уже один, таща с собой набитый учебниками и одежкой тяжелый чемодан. Рядом со школой было полно народу, некоторые прибыли даже с родителями. В то время был еще набор на граверное отделение и на вышивальное отделение. При поступлении на живописный курс был очень большой по тем временам конкурс, 6 человек на место. На время сдачи экзаменов меня разместили в общежитие на улице Ленина.
Помню лица расстроенных абитуриентов после того, как кто-то не сдавал экзамен, многие плакали. Особенно обидно было, если не сдавались не профильные дисциплины, с которыми у меня проблем не было. В результате первых моих усилий, я был принят в художественную школу. Со своим огромным для меня чемоданом отправился я в обратный путь в свою деревню. Настроение было и радостное и в тоже время грустное, я должен был расставаться со своей деревней, начиналась моя самостоятельная жизнь.
К первому сентября прибыл я учиться на новом поприще. Жить нас устраивали на квартиры, которые для нас подыскивал наш отец и мать, наш завхоз Пал Палыч. Перед первым курсом подбирались и те, кому выпал жребий жить вместе, но после, как правило, сформированные группы не распадались, ребята привыкали друг к другу, в основном, и жили вместе до окончания школы.
За время учебы появлялись знакомые из учащихся других курсов, как младших, так и старших. Этому особенно способствовали сельскохозяйственные работы, на которые снималась во главе со своими преподавателями, вся школа.
Нам пятерым: Борису Борисову, Виктору Черных, Алеше Курганову, Юре Климову и мне досталась квартира на улице Больничной, последней улице поселка, за которой простирались поля до деревни Козловка, хозяевами нашими стали тетя Дуся и дядя Петя Карпунины. Нам отвели целую комнату. У хозяев был сын школьник, не на много моложе нас, Валера. Пришлось нам с ним встретиться уже, будучи пенсионерами, жить он приехал во Мстёру. Получил он высшее образование, до пенсии работал в оборонке. Старший его брат тоже окончил институт в Москве, его я почти и не видел.
С нашей квартиры пролегали маршруты на все четыре стороны. Основной маршрут был в столовую, а отсюда, в зависимости от расписания, мы расходились кто куда. Много времени мы проводили в здании школы, где проходили основные уроки, каждый день ходили на производственное обучение.
Прямо напротив окон нашей квартиры улица вела в центр посёлка, где основным объектом был клуб, с левой стороны на углу Пролетарской улицы, был магазин, на втором этаже располагалась аптека, которую приходилось посещать часто.
Мимо этого здания пролегал путь, когда пришлось жить на другой квартире в конце улицы Ленина. Новой хозяйкой была Тетя Поля Шанцева, жившая с сестрой Любой, имевшей физический недостаток, она была горбатой, поэтому и осталась одинокой. Женщины они были простые и добрые. У тёти Поли муж с войны не вернулся, и она одна воспитывала двоих детей, сын служил в армии, а дочь после окончания педагогического института работала, по-моему, в Казахстане, к матери приезжала только в отпуск.
На улице Больничной жили мы несколько лет, точно сказать сколько, уже не помню. Дом был новый, хозяева держали корову. С ребятами мы любили гулять по окрестным местам, иногда с этюдниками, был за больницей в поле пруд, любимое наше место, особенно летними вечерами.
Позднее, когда посёлок расстроился, находиться он стал в черте посёлка. Пруд этот находился на возвышенности, слева от посёлка видна была деревня Барское-Татарово, которая прямо примыкала ко Мстёре, являясь её продолжением.
Когда было жарко, мы иногда спали и в коридоре, и на сеновале, постелив на сено простыни, места здесь было достаточно. Однажды, учась, наверное, уже на втором курсе, когда мы в жару спали на сеновале, я вспотел, и сено мне накололо под мышкой, где, после чего у меня выросла большая шишка, которую пришлось вскрывать хирургу.
Больница была поблизости, в конце улицы. Было это осенью, пора сельхозработ, от которых по болезни я был освобождён. Рана заживала долго, однажды, придя на перевязку, я услыхал, как врач с медсестрой говорили о том, что в следующий раз мне будут чистить кость. Услыхав об этом, я сказал себе, что не дождётесь.
И больной, отдыхая по пути много раз, я отправился к отцу в деревню. Таким образом, и прошёл я 12 километров. Отец на следующий день пошел со мной в Станки в медпункт к фельдшеру, который промыв и смазав, забинтовал рану. После этого моя рана стала быстро заживать, и после нескольких перевязок я вернулся во Мстёру.
Лечащий врач был просто поражён таким исходом. С повязкой я ходил почти до самого Нового года, которую меняли иногда в больнице, иногда на квартире ребята. За это время я сильно похудел, так как все ночи были бессонными, во сне от боли нельзя было переворачиваться. На курсе тогда у меня даже появилось прозвище - "тонкий, звонкий и прозрачный". С этого момента я что-то часто стал прихварывать, стал болеть ангинами, начинал болеть осенью и продолжал зимой, стало пошаливать сердце. Не малую роль в этом играли сельхозработы, на которых условия работы для нас были далеко не комфортные.
Где-то после 3-его курса я сильно вырос, навёрстывая упущенное, сначала был я русым мальчишкой небольшого роста, а тут за летние каникулы вырос почти сантиметров на 18, переместившись в строю по физкультуре с конца шеренги на третье место от начала.
Позднее и волосы у меня потемнели, и было в кого, у родителей волосы были черные как смоль. А вот сестра так и осталась на всю жизнь русой, только брови были абсолютно черные, за что ей часто попадало в школе, якобы она их красила. Сердце к такому бурному моему росту не успевало адаптироваться и стало шалить. На службу в Армию по этой причине меня не взяли.
Выборкой картошки мы занимались до глубокой осени, не раз, всей школой растянувшись по дороге, неся за собой котлы, миски, чашки, ложки пешим ходом шли занимать позиции в отдалённые деревни. Особо запомнился такой поход в сторону деревни Козловка. Выходя из посёлка, мы прошли мимо дома, в котором жили на квартире, оставив его слева отправились в незнакомый путь.
За посёлком дорога шла полем, которым мы часто весной ходили с нашим преподавателем по военной подготовке Калининым Федором Петровичем, неся винтовки на плече, на стрельбище, располагавшееся внизу высокого откоса на берегу речки Тара.
Наш преподаватель, был в прошлом начальником тюрьмы в городе Ковров. Он нам рассказывал, что частенько приходилось расстреливать, как он считал, врагов народа. После разоблачения культа личности Сталина, прожил он недолго, так на него повлияло это событие. Был он человеком крепкого телосложения, с военной выправкой, всегда брил голову наголо, полем любил раздеваться до трусов, открыв своё тренированное и загорелое тело весеннему ветру, и неустанно повторяя о пользе такого весеннего массажа для здоровья. Пока он работал в школе, всегда его можно было видеть с нами на сельхозработах.
Деревня Козловка оставалась в стороне справа, по пути встречались нам поля, перелески, вначале в деревни мы не заходили, только свернув вправо, они нам стали попадаться на пути.
Мимо мы проходили не одну деревню, сейчас, почти 50 лет спустя, из памяти многое стёрлось, места были незнакомые, я всегда с любопытством знакомился с новыми маршрутами, позднее, даже любил их посещать на велосипеде. Впечатления, которые я испытывал от посещения впервые, тянули меня, и было всегда желание вернуться к ним.
В этот раз мне особо запомнилась деревня, в которой рядом с заметным домом, росло несколько высоких стройных лиственниц, их я увидел впервые. По пути преподаватели нам рассказывали вкратце историю этих мест, мы с интересом слушали и пытливым взором окидывали незнакомые места.
Во всех походах нас сопровождали, ныне покойные, наши наставники и преподаватели производственного обучения Корсаков Василий Иванович и Дмитриев Николай Григорьевич, оба участники Великой Отечественной войны, Николай Григорьевич был участником обороны Москвы и Сталинграда. Курс наш на производственном обучении был поделён на две группы, у меня был преподавателем Корсаков Василий Иванович.
Концом нашего пути была деревня, состоявшая из нескольких домов, затерявшаяся среди полей, окруженных лесами. Места для размещения нас всех в домах на всех не хватило, пришлось размещаться в сараях с сеном, только девочки жили по домам. На окраине деревни рядом с прудом разместилась наша кухня, по соседству располагался скотный двор и сараи.
Весь день мы брали картошку, погода была уже осенняя, часто дождь перемежался со снегом, над полем низко шли серые тучи, задевая своими полами окрестные леса, форменная тужурка, которая была и рабочей и выходной, снаружи намокала, становилась тяжёлой, изнутри была влажной от пота, появлявшегося оттого, что тело не дышало.
После работы в ожидании ужина, мы грелись у костра, поворачиваясь к огню разными боками, стараясь до сна просушить свою одежду. Когда стемнеет, немного посидев у костра, мы отправлялись спать.
Постелей никаких не было, вырывши поглубже нору в сене, нахлобучив шапку на голову, свернувшись калачиком, дыша испарениями от сырой одежды, испытывая трудности с засыпанием, ворочались с бока на бок всю ночь. Но под утро усталость брала своё и, наконец, сон одолевал нас, не отпуская до самого подъема. С трудом, встав, позавтракав картошкой, иногда с маслом, иногда с тушенкой, попив чаю, отправлялись мы в поле на работу. Иногда целыми днями моросил дождь, немного погревшись у костра, мы продолжали работать.
По утрам уже стали заморозки, и когда выпал первый снег, переночевав последнюю ночь на полу в домах, утром мы снялись с места, и толпой, как французы, отправились назад в посёлок. После таких приключений многие заболевали, и я в том числе. Нам дали несколько дней на отдых, и опять больной я отправился в деревню к отцу. И таких приключений в памяти осталось несколько, это же было первое.
Запомнилось особенно, когда нас послали выбирать картошку в деревню Акиншино, расположенной на берегу речки Тара. Было это уже на старших курсах, где-то на третьем курсе, отец выиграл на облигацию, и на эти деньги мне решили купить велосипед, с которым я никогда уже не расставался в наших походах.
Пешком я уже не шел вместе со всеми, узнав маршрут, дожидался остальных у места назначения. Сюда мы приходили с ночевкой, каждый день ходить в посёлок с работой было трудно. По несколько человек мы размещались по квартирам, житьё по которым, уже превратилось во что-то естественное, адаптировались мы быстро. В этот раз с погодой нам просто повезло, стояла тихая золотая осень, только иногда тучи закрывали небо, но ветер разносил их, и ничто не мешало нам выбирать картошку и наслаждаться красотой окрестных мест, которыми славна эта деревня. Не одно поколение художников выросло в этих местах, которых сюда тянуло как магнитом.
Когда погода была хорошая, часто, отпросившись, после работы я на велосипеде ездил, в качестве тренировки, к себе в деревню. Узкой тропкой, спустившись с горы, мостиком перейдя речку, лесной дорогой, которую изучил ранее, оставляя речку Тару слева, я держал путь на свою обычную дорогу. В общей сложности приходилось ехать мне километров 20, но это было лучше, чем без дела коротать время в незнакомом месте, а к дорогам я привык, они мне никогда не наскучивали. Эта осень пролетела незаметно.
Места эти я уже все объездил ранее, сюда мы приходили с ребятами писать этюды, да, просто прогулка без особой цели была так же нашим любимым занятием, особенно по выходным, когда я не уезжал к отцу в деревню. Особенно привлекательны были прогулки ранней весной, когда только сходил снег, раздавалось журчанье ручьёв, бегущих по множеству оврагов и впадающих в речку, несущую воды в Клязьму, к этому весеннему хору прибавлялось пение птиц, льющееся откуда-то с вышины, как будто с небес. Речка Тара была полноводна, своими солнечными бликами, исходившими от мутной весенней воды, слепила глаза, устье её терялось в окрестных кустах, делая её солидной речкой.
Тропка вдоль речки на солнце просыхала рано, по ней пройтись было просто удовольствие. От длительных прогулок, от избытка кислорода иногда заболевала голова, хотелось присесть на бугорок и отдохнуть. Здесь внизу всегда было тихо, от высокого косогора так и шло весеннее тепло, поднимавшееся к верху, над вершинами сосен, росших на крутом косогоре, собираясь в небольшие облака, неторопливо несшиеся по синему весеннему небу. Невдалеке, на самой вершине косогора, спряталась со своими садами деревенька Спас-Иваново,
Глядя на эту красоту, подставив лицо теплому солнцу, закрывались глаза и, в забытьи дрема брала тебя в свой плен. Кругом журчали ручьи, сбегающие по множеству овражков и оврагов, которые в отличие от тех, к которым я привык с детства, были глубже и таинственнее. Но меня всё равно к себе звали мои овражки, по которым я скучал как по родителям, однако, я очень скоро привык и к этим местам, ставшими для меня второй родиной, по которой так же я тоскую теперь. Человеческое сердце безмерно, многое может оно вместить в себя.
Деревенька Спас-Иваново, расположенная в поднебесье, как в своей книге 'Мстёра рукотворная' выразился наш преподаватель Николай Григорьевич Дмитриев, так же была одним из мест приложения наших юношеских сил и ещё не окрепших рук. Картофельные поля располагались на южном склоне, на эти склоны с ребятами, с которыми мы жили на квартире, расположенной на улице Больничной, приходили мы писать этюды.
Особенно близок в то время я был с Алёшей Кургановым, он был года на два старше меня. В детстве, катаясь на коньках, при падении он повредил чашечку голени, и с тех пор при ходьбе прихрамывал. А так был он крепкий юноша, русый, немного увалень. Жил где-то около железнодорожной станции Вязники.
Вид сверху горы открывался волшебный, околдовывая и забирая в плен наше воображение, приглашал наш взор в путешествие по необозримым далям.
С радостью я принимал известие о том, что выбирать мы будем картошку в местах более знакомых для меня, это всё равно, что брать картошку дома.
Основным местом, где её брали мы всегда, была деревня Федосеиха, рядом с которой, берегом реки пролегал мой путь домой. Многое связано с этой деревней. Помню первую осень после поступления, когда мы ещё не узнали хорошенько друг друга, не притёрлись, каждый норовил проявить себя, иногда с не лучшей стороны, показывая, однако, какие мы были ещё дети.
Однажды, наших ребят местные жители захватили, когда те лазили по огородам за яблоками. Сразу же были опознаны хулиганы, это были ребята с нашего курса, имена которых я уже сейчас не помню. За этот проступок наказание было очень суровым, нескольким ребятам грозило даже отчисление из школы. Слёз было пролито много, только приезд родственников позволил им остаться в школе, все они были без отцов.
Дисциплина у нас в школе была строгая, зато какие ребята вышли из школы, никто из них не затерялся в этой жизни, может быть, не все стали знаменитыми художниками, но людьми стали все.