На эту тему в начале перестройки натолкнули меня рассуждения наших реформаторов, которые в своих речах нас приравняли к кошке. Во время разгула нашей демократии модны были дискуссии на темы проведения реформ в России, а, конкретно, все были озабочены скоростью проведения реформ. Некоторым прямо-таки не терпелось скорее пожить в демократическом государстве, да, вот только народ наш стал мешаться под ногами, особенно им мешал наш хвост, под которым они подразумевали наши советские взгляды.
Образно выражаясь, речь шла о том, что кошке хвост отрубать надо сразу, или по частям, о том, что в обоих случаях нам, то есть кошке, будет больно, речь не шла. Особенно меня раздражали разговоры реформаторов о пенсионерах, которые живут в крупных городах. Особенное отношение у них было к старикам нашей Родины, Москве, когда те начали жаловаться на своё тяжелое житьё. Тогда, тем, кто имел жильё в столице, а особенно, в центре её, создали невыносимые условия для жизни, выражалось это очень высокими коммунальными платежами, в пору всё бросить и уехать, куда глаза глядят, но этого-то и добивались наши реформаторы.
Рассуждали они примерно так, что, дескать, пенсионеры не понимают того, что сидят на сундуке с деньгами, здесь имеется в виду их квартира с её стоимостью, в центре же стоимость квартиры особенно высока. Дескать, продавайте своё жильё и езжайте жить на периферию, вам денег хватит, как на квартиру, так и на безбедное житьё. Вот здесь-то и начинает мешать им хвост пенсионеров! Понять им пожилых людей трудно. В России традиционно сложилось особое отношение к своему жилью, желание иметь своё жильё и рядом работу.
Весь быт России был нацелен на то, чтоб были заселены все районы страны. Это было связано так же и с обороноспособностью страны. Это было основной причиной победы в Великой Отечественной войне. Сельский человек был менее всего уязвим в тяжелые годы для страны. Но это не говорит о том, что надо стариков гнать со своих насиженных мест. Да, что толку от пожилых людей, тем более наукой уже доказано, что человека после 60-и лет лучше не трогать, и дать доживать ему последние годы в том, месте, где он привык жить, не зря же говориться о том, что в родном доме и стены помогают жить.
Стремление русского человека к оседлому образу жизни является тем хвостом, который мешает жить нашим новым хозяевам-рыночникам. Им надо захватывать лакомые куски, обирать данную территорию, и двигаться дальше. Но ведь прибыль-то им даёт наёмный работник, значит, и он со своей рабсилой тоже должен двигаться за своим хозяином. А здесь им опять мешает хвост русского человека. Одним словом, человек, превратившийся в перекати-поле лучший для хозяина объект.
Однако, привязанность человека к своей Малой Родине тоже является тем хвостом, что не устраивает хозяина жизни, для него лучше человек без рода и племени.
Советская же власть наоборот боролась с летунами, и это желание власти не противоречило особенностям русского человека. К 90-ым годам выросло уже не одно поколение, привыкшее жить оседло, объект, который надо ломать через коленку или, образно выражаясь, которому надо обрубать хвост. И это власти удаётся сделать, все ринулись в столицу нашей Родины, оставляя жен одних мучиться с детьми.
В продолжение поднятой темы, я буду приводить примеры из жизни, как близких мне людей, а так же истории кошек, которые как люди оставили свой след в моей жизни. Сейчас очень много развелось бездомных кошек и собак, видя их, у меня всегда появляется к ним особое чувство сострадания, но не возможно же им всем помочь. Сейчас появилась новая порода кошек, приспособленных к жизни в условиях многоквартирных домов, и люди чем-то напоминают этих умных животных, которые даже привыкли к железным дверям. Они теперь знают всех жителей своего подъезда.
Я сам в конце жизни тоже обречён доживать свои последние дни в этом каменном мешке, поэтому-то так часто мне вспоминаются мои молодые годы, когда я был свободен как птица, но всегда во мне жила надежда и стремление заиметь свой угол.
Родился я до войны в 1940-ом году, ребёнком был я поздним, отцу с матерью уже перевалило за тридцать. Родители своего жилья не имели, и долгое время им приходилось часто менять своё место жительства, одно только было неизменно - всё это происходило в Вязниковском районе Владимирской области. Район этот славился своими ткацкими предприятиями, а отец у меня был специалистом ткацкого производства, - он в 1933-ем году окончил Вязниковский льнотехникум. Первое время мы жили у родителей отца, в деревне Большие Холмы, рядом была расположена деревня и Малые Холмы. Отец работал в ближайших к деревне населённых пунктах с ткацкими фабриками, иногда родители снимали квартиру, чтоб быть поближе к работе.
На войну отца не брали, был он инвалидом армии, инвалидность получил во время прохождения воинской службы в 1939-ом году. После контузии трое суток у него из ушёй, горла, носа текла кровь, которую не могли остановить. Домой он приехал с провожатым. Когда отец вернулся из госпиталя, первая жена от него ушла, врачи ей сказали, что дети от него могут быть ненормальными. С моей матерью они всё-таки решились иметь детей, я был первым ребёнком. На время войны инвалидность с него сняли. Работать ему приходилось много, и у него случился рецидив полученного ранее заболевания, и с того времени он стал неработающим пенсионером, но уже инвалидом труда, только в редкие годы ему удавалось работать, когда иногда давали рабочую группу, у него была парализована одна рука и одна нога, поэтому он ходил прихрамывая.
Чтоб выжить в военные годы, отец с матерью уезжают жить в деревню к родителям матери. Деревня эта называлась Удельное-Рыкино. Хоть деревни этой давно нет, перед моим взором стоит она как живая, я до сих пор помню каждый дом, каждый кустик, каждое деревце, - ведь здесь прошло моё военное детство, в детской памяти оставалось всё. Это были незабываемые для нашего поколения годы, я только начал тогда познавать окружающую меня действительность. Всё во мне разжигало интерес.
Сменили мы в этой деревне три дома. Отец с матерью всё время работали в колхозе, я их видел редко, отец работал бухгалтером, мать в бригаде. Мы, детвора, были представлены себе, моей нянькой был двоюродный брат, который был старше меня, звали его Юрием. С его именем произошла целая история, позднее он стал Леонидом. Его мать, сестра и брат восприняли это вполне естественно, я же никак не мог привыкнуть к его новому имени и до сих он для меня остался Юрием. Его сейчас нет в живых, последние годы жить пришлось ему далеко от дома, в Читинской области. Там он прожил почти всю свою жизнь, когда он служил в армии и подошёл срок демобилизации, ему предложили остаться служить сверхсрочно, он согласился. Потом там женился, появились две дочки, и пришлось ему там остаться до конца жизни.
А его история с именем была такова. Когда пришло время выправлять брату паспорт, мать стала искать его свидетельство о рождении, но его нигде не могли найти, стали поднимать церковные книги, тогда всех крестили, в книге он был записан как Леонид. А объяснялось всё просто, родители его никак не могли определиться с его именем, крестили его Леонидом, а после стали звать Юрием. Прошло достаточно много времени, мать Юрия как-то в чулане и наткнулась на Юрино свидетельство о рождении, - им был покрыт какой-то горшок.
Работы в то время в деревне было много, так как рядом все леса были заняты войсками, которые переформировывались и обучались здесь после боёв, затем отправлялись на фронт, железная дорога находилась за ближайшим лесом. Кормили эти войска соседние деревни. Все окрестные леса и овраги были изрыты окопами и блиндажами, только одни дороги оставались нетронутыми.
В колхозе в то время выращивали почти всю сельскохозяйственную продукцию, необходимую для обеспечения всем необходимым армию, большие площади занимали посевы льна. В Вязниках были предприятия по выпуску брезента, так необходимого на войне. Лён культура очень трудоёмкая, на его обработку выходила вся деревня. Когда цвёл лён, все поля преображались, зрелище это было неописуемое, поражавшее моё детское воображение. Это надо было просто видеть. Остались в памяти ещё поля с гречихой, когда она цвела, в воздухе на всю округу разносился запах мёда, а когда его качали, нас было не отогнать, вместе с пчёлами вились рядом и мы, и не зря. Попробовать такую вкуснятину при нашем голодном пайке была большая удача. В деревне взрослых мужчин почти не было, были женщины, старики, подростки и дети. И в это тяжёлое военное время частенько приходилось слышать поющих, идущих на работу и с работы, женщин. Такого мне больше никогда не приходилось наблюдать.
Перед концом войны войска покидали наши окрестные леса целый день, трудно даже было представить, сколько солдат мог вместить наш лес. Отлично помню этот день, техника, и солдаты колоннами шли и шли через деревню. Я спрятался под крыльцо, дом этот был у нас третий, и под крыльцом между приступок наблюдал за всем происходящим. Под ложечкой сосало от голода. Через улицу перейти не мог, на другой стороне улицы жил мой дружок, с которым мы часто играли
После войны, распродав с себя одежду, собрав денег по родственникам, родители покупают дом в деревне Барское-Рыкино, которая находилась рядом. Помню, как нас с сестрой на салазках, зимой, закрыв с головой одеялом, везли на новое место жительства в свой дом, который недорого отцу продал его знакомый, который уехал жить в Вязники.
Так в возрасте 37 лет родители обрели свой угол. Отец с матерью последними приехали в эту деревню, отец последним ее и покинул. Матери я лишился в 13 лет. Я до последнего дня поддерживал связь с деревней, навещая отца, да, и сейчас мои думы постоянно о ней, родной деревне, которой тоже уже нет. В деревне была начальная школа, в ней учились дети только двух соседних деревень, учились в две смены.
Напротив нашего дома, через дорогу жили две сестры, одна из них работала уборщицей в деревенской школе, вторая сестра вскоре уехала из деревни, поэтому как-то не запомнилась. Была у них кошка, которая, можно сказать, жила на два дома, она часто заходила к нам в дом, мы её привечали, кормили. После отъезда сестры, а та, что осталась, стала жить при школе, дом сломали, похоже, уехавшая сестра его перевезла в другое место.
Однажды утром мы просыпаемся и слышим, как около печки мяучат котята, глядь, а их там целых три лежат рядом с кошкой. По приметам, говорят, первой в новый дом пускают кошку, а к нам кошка пришла сама, да привела ещё своих котят. В деревне не помню, чтоб котят насильно уничтожали, всегда их удавалось пристроить среди жителей своей деревни или соседних деревень. Все друг знали, знали даже то, что у кого-то окотилась кошка и сколько принесла котят. Жили у нас часто две кошки, оставляли мы обычно ещё кота, другие котята долго не задерживались в доме, а коты куда-то обычно пропадали, оправдывая своё название - кот.
Возможно, привела наша кошка своих котят поближе к их отцу, который жил, по всей видимости, в соседних домах; возможно, она вернулась домой, когда в нашем доме не было хозяев, жила она у соседей, когда же в доме появились мы, решила она вернуться домой.
Кошачьих свадеб в то время что-то не наблюдалось. Кошки свою любовь не выставляли на показ, партнёров имели постоянных, уединяясь в огородах и дворах, места в деревне было достаточно для всех.
Дед Углов, сосед, рассказал потом, когда он сторожил деревню, в то время ночью по деревне сторожа ходили с колотушкой, как всю ночь раздавалось мяуканье кошки. Это она переводила котят с конца деревни. Отойдет вперед по тропке, сядет и мяукает, пока котята не подойдут к ней, затем она отходит снова, и это повторялось до тех пор, пока не привела она их всех к нам.
Кошка была просто замечательная, жила она у нас до самой своей смерти. Мать, правда, делала попытку её отвезти подальше от деревни. К концу сенокоса однажды, она взяла её с собой, и оставила за рекой. Через три месяца, осенью, когда и мост через реку на зиму развели, она, на радость нам, пришла. Была она как член семьи, во время обеда всегда терпеливо сидела и ждала, когда покормят и её. Конечно, пропитание она добывала и сама, в деревне мышей было много.
Соседом с другой стороны был у нас дед, по фамилии Борисов, который жил с дочерью, один сын которого с войны не вернулся. Был он, Героем Советского Союза. Вязниковский район по количеству Героев Советского Союза занимал первое место в стране. В другой половине дома жил оставшийся в живых второй брат, которого на войну не брали, у него, как у железнодорожника, была бронь.
Здесь нельзя обойтись несколькими фразами о деревне, которая для меня была живым организмом, и которая в те времена представляла уникальное явление гармоничного соединения человека и природы. Понятие дома, родины неразрывно связано с той местностью, где ты провел свое детство, отрочество, представлявшей собой продолжение родительского дома, являясь своеобразной средой обитания не только для тебя, но и жителей деревни, твоих односельчан, соседей, сделавшимися тебе роднёй в прямом смысле этого слова. Но всякое бывало между соседями.
Однажды, прибегает соседка Борисова, кричит, что, якобы, сейчас, ваша кошка пролила у неё в чулане молоко. Наша же кошка сидела рядом, и соседка могла убедиться воочию, что её молоко пролила не наша кошка. Однако, дед Борисов, который был заядлым охотником и имел ружьё, стрелял в неё дробью несколько раз, но все как-то обходилось. Кошка зализывала все свои раны и продолжала здравствовать.
Когда дед умер, и крышка гроба стояла у угла его дома, она сидела рядом с крышкой на завалинке. Умерла она от старости, сначала пропала, нашлась же между полениц с дровами. Потомство её продолжало жить с нами, без кошки в деревне было нельзя, она выполняет свою роль, боролась с грызунами, стараясь быть полезной хозяевам. Всегда, когда появлялись котята, учила их ловить мышей.
Во время войны и после, одиноких стариков в деревне не было, все они жили в семьях с дочерьми, снохами и внуками, которые подрастали, многие подростками покидали деревню. Население деревень старело, старики оставались жить с кошками, которые скрашивали их жизнь.
Под выходной старики ждали гостей из соседних городов, куда уехали их родственники. Откуда ждать гостей была в деревне примета, - утром, когда умывалась кошка, смотрели, куда она поворачивалась мордочкой, значит, оттуда надо и ждать гостей. Зимой кошка, как человек, часто сидела у окна и наблюдала за тем, что происходит на деревенской улице.
Летом каждый дом полон был гостей, это внуки приезжали из соседних городов. Они с нетерпением ждали летних каникул, приезжали и на зимние каникулы.
Позднее стали появляться и одинокие старики, особенно когда колхозы укрупнили, деревня наша попала в разряд неперспективных, многим предлагали переехать на центральную усадьбу, но они отказывались. Вдовы не покидали дома, живя воспоминаниями о своих мужьях, с которыми они начинали свою счастливую семейную жизнь и погибшим мужьям были верны до конца.
С войны у нас в деревне вернулись только 3 солдата. Двое построили себе новые добротные дома, власть для постройки помогала с лесом. Один из них построил дом вместо старого, из которого он ушёл на войну, оставив дома жену и детей. Второй на месте дома, где жили его родственники. Вернулся он домой израненным, с одним лёгким, привёз с собой и жену, медсестру из госпиталя, где лечился.
Когда деревня стала разъезжаться, то и они разобрали дома и перевезли их на другое место. Третий участник войны остался жить в своём доме. Был он изранен, подбиты были обе ноги, когда ходил, то хромал. Жил в деревне до последнего дня.
Есть у меня картина в серии 'Моя Малая Родина', написанная в 1990 году, назвал я её "Безмолвие", есть у неё ещё название "Кошка", она последняя четвёртая, посвящена деревне и родительскому дому.
В центе картины, у потухшего очага, уходящего как бы вглубь бугра, на котором детворой проведёно было немало времени, как летом, так и зимой, около развевающих на ветру холодных занавесок, на шестке сидит, выгнув спину, кошка, хранительница очага.
Этот образ навеян нашей первой кошкой, которая навечно осталась на картине живой, как символ верности своему дому, даже холодному и разрушенному.
Из чёрной глубины печки, затянутой паутиной, веет холодом. Колорит у картины холодный, цвета серые, и всё изображено на черном фоне. Родительский дом стоит уже покинутый жильцами, крыша местами разрушена, снег покрывает её и возвышающую над ней печную трубу толстым слоем. На углу сруба дома ярко светят красные звёзды, так помечались дома, потерявшие в последнюю войну своих сыновей и мужей. Такие метки были почти на каждом доме. Мужья и сыновья защитили свою страну, но не смогли спасти свои дома. Их дети были мобилизованы в города, создавать технический потенциал своей страны на случай новой угрозы. Но враг оказался коварен, разрушил он нашу страну изнутри, опираясь на перевёртышей, присвоивших победу в последней войне себе.
Над домом нависли снежные облака, ветер свистит в ветвях дерева, склонённого над крышей. Среди ветвей виднеется скворечник, висящий внизу сломанного шеста. Вдали, за заснеженными буграми падающие и наклонённые до земли электрические столбы. Внизу, в центре, разрушенный, как бы предостерегающий, колодец, рядом на земле валяется худая бадья. Между домом и колодцем угадывается дорога, мост разрушен, около него валяется колесо от телеги, потерянное на таких ухабах. С правой стороны под большим развесистым деревом видно кладбище, где покоится не одно поколение предков.
Картину купили у меня из Московского салона 'Марс' в Италию, это было в 1990 году, когда еще процветало салонное искусство. Взаимоотношения тогда между художником и салоном были такие, что лучше и желать не надо было. Я очень быстро стал узнаваем в салоне, но это продолжалось недолго, всегда задавали вопрос о том, почему я не пишу картины больших размеров. А причина была проста, мастерской у меня не было, а в двухкомнатной квартире не развернешься, да и возить картины приходилось одному на поезде.
В это время я ещё работал на производстве в отделе АСУ, был начальником бюро программирования. В голове я постоянно вынашивал идеи своих программ, но часто приходили идеи и художественные, время было такое, окружающая жизнь способствовала этому.
Днем занимался программированием, вечерами и в выходные дни, претворял в жизнь свои художественные замыслы. Когда появлялись работы, отвозил на поезде их в московский салон, оборачивался за один день, расходы на дорогу были не ощутимы для семейного бюджета. Длинной дорогой поневоле приходилось задумывать о жизни, и не только о своей, даже можно сказать, больше не о своей. Насмотрелся я тогда на русских умельцев, особенно запомнилась мне по пути в Москву станция Вековка, весь перрон был заполнен работниками Гусь-Хрустального завода, которым заработную плату выдавали изделиями, вот и реализовывали они свою продукцию, кто как мог, торговал и стар и млад.
Наблюдать жизнь больше приходилось из окна автобуса, поезда, на остановках и в разных канторах. Москва с каждым днём становилась неузнаваемой, чужой, - это уже была не столица нашей Родины - город Москва. Сейчас же в неё для нас пенсионеров путь закрыт совсем.
Жизнь стала непривычной для нас, во всём виден был бардак, страна скатывалась в пропасть, успешных людей тогда не наблюдалось. Сейчас же явственно проявляется движение в двух направлениях: одни продолжают опускаться всё ниже и ниже, другие поднимаются всё выше и выше. Советский средний класс стал уничтожаться на корню, а началось с уничтожения армии, рабочего человека, c сельского человека, освободителя своей страны во время Великой войны. С этого времени и начал я своё повествование.
Было это пока до 2-ого января 1992-ого года. Специалисты, вспоминая начало реформ, единодушно сходятся на том, что единственным периодом, когда реформы шли в правильном направлении, был 4-ый квартал 1991-ого года. Тогда стал подниматься отечественный производитель, именно, с подъёма производства начались тогда реформы, но кому-то это было невыгодно. Сразу после этого часа X, я тогда сказал себе, что начинают избавляться от конкурентов. Так оно и вышло. Кто-то искусно направлял реформы в нужном для них направлении, а не для народа, отечественное производство было уничтожено полностью и всё продолжается уничтожаться, не успев встать на ноги, разве что только Потёмкинские деревни начинают процветать.
В это время я вынужден был крутиться, чтоб как-то свести концы с концами. Много всего пришлось насмотреться. Кошка же заняла прочное место в рекламах наших новых хозяев
![Кошка [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/apupglawa25koshka1/bezmolwie800.jpg)