У каждого человека с матерью связаны первые впечатления и о музыке, и о песне и о Родине и начинается это знакомство с колыбельной песни, которую пели нам матери, склоняясь над колыбельками.
Моя колыбельная начиналась словами: 'Баю, баюшки, баю не ложися на краю, на краю-то упадёшь, всю головку расшибёшь...'.
Сколько было мне лет, не знаю, так и хотелось написать - не помню, одно знаю, было мало.
Жили первые годы после моего рождения мы у родителей отца. До сих пор помню обстановку в доме, большую русскую печь, которая и была для меня колыбелью. Перед печью, чтоб на неё взобраться, надо было подняться по лесенке на длинную полку, пристроенную на всю длину к печи. Обстановка запомнилась мне, скорее всего, потому, что часто там я бывал позднее, будучи взрослым.
Так вот край печки-то и запомнился мне на всю жизнь, видимо, лежал я на краю печки и во сне перевернулся не в ту сторону и упал я с этой печки, спас меня тот самый пристрой. Сначала я упал на пристрой, затем уже упал на пол. Головку я действительно зашиб, долго плакал, кто-то держал меня на руках, ходил по комнате и успокаивал. Шишки заживали, наверное, долго, когда позднее я приходил в гости к бабушке, высота печки всегда удивляла меня.
Видеть свою мать в детстве приходилось мне мало, заняты родители тогда были больше работой, и тем радостнее были те короткие встречи, которых было больше, когда ты болел, в 14 лет матери я лишился. Детвора тогда, больше всего, представлена была сама себе.
Ничего нам не оставили наши родители, единственно, чему научился я у них, так это держать удары судьбы. Не повезло нам детям войны, и в старости на нашу долю достались только одни шишки.
В то время я не помню никаких песен, время было тяжелое, началась война.. Радио начинало входить в нашу жизнь позднее, стоял приёмник, имущество колхоза, с большими квадратными батареями и у нас в комнате. Жили мы в то время в колхозной конторе, у приёмника собирались старики и женщины, чтоб слушать известия с фронта, из этого приёмника узнали мы и о окончании войны.
Сейчас уже сразу после рождения, ребёнок окружён всеми достижениями цивилизации, начинается всё с телевизора, который с малых лет начинает заслонять собой ребёнку весь мир и ребёнок этот суррогат, который он видит на экране телевизора, считает реальной жизнью.
Нас же окружала с малых лет реальная жизнь, ушедшая сейчас деревенская натура, это с ней всё прекрасное входило в нашу душу, это при виде её, растерзанной и обезображенной, входили в нашу душу боль и страдание.
Это те уроки наших первых университетов, которые навечно оставили свой след в наших душах.
Как крупные реки начинаются с оврагов, своих истоков, затерявшихся в глухих лесах, так и Россия начиналась и процветала своими деревнями с их трудолюбивым талантливым народом, вынесшим на своих плечах не одну войну. Весь облик деревень говорил о богатой истории, уходящей в века древности.
Последняя же война оказалась для них непосильной, выстояв и победив, они погибли сами. Не спас людской поток, направляемый из городов, в противовес потоку, уносившему жизненные силы из деревни.
Кругом звучала тогда особая музыка, и кругом были другие видения - окопы, траншеи, блиндажи, звон котелков, пустые чугунки, гул самолётов и грохот танков входили в детскую душу.
Слова песни ' Вставай страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой ... ' больше звучали тогда, а некоторые и сейчас завещают, чтоб их с этими словами проводили в последний путь. Этим мне запомнились военные годы.
Когда я учился уже в начальных классах, на уроках пения мы пели: 'Врагу не сдаётся наш гордый 'Варяг', пощады никто не желает...'.
Теперь, у нас по прошествии многих лет опять на устах зазвучали эти слова, только наше поколение может оценить мужество матросов, с этой песней идущих ко дну. Мы сами, как матросы в песне, теперь идём ко дну.
Вид окружающей тебя природы, дом, ещё неосознанная музыка, звучащая в твоей душе, понятие Родины, так между собой связаны, с детских лет это пронизало всё твоё существо и бывает трудно это ощущение разделить на его составляющие.
Как помню себя, всё способствовало воспитанию этого чувства, а, самое главное, вокруг тебя даже не говорили об этом, чувство это входило в тебя тихо, совсем незаметно, но осталось там на всю жизнь. Лучше об этом всего сказано в песне 'С чего называется Родина', на которой воспитано не одно поколение.
Когда оскверняют наше 'тоталитарное прошлое', всегда возникает одно и то же возражение: ' Разве могли родиться такие шедевры, я говорю о советской песне, у людей из-под палки, по принуждению. А ведь в создании этого творения участвовало много людей. Разве можно заставить людей чувствовать одинаково? К чему угодно можно людей принудить, но только не к этому! Что-то не создаются подобные творения сейчас?'
Как ощущение от музыки трудно выразить словами, много на эту тему написано литературы, а писать о чувстве Родины, этом синтетическом ощущении человека, рождённым вместе с человеком, которое даже трудно назвать воспитанным, описать ещё труднее, это затрагивает всё многообразие окружающей нас жизни.
Не является ли возникновение такого объединяющего чувства у разных людей результатом рождения нового строя, советского?
Всегда, когда оскверняют наше прошлое, у меня внутри возникает чувство возмущения, тем более, если это ты слышишь от людей, которые намного моложе тебя.
Только понимания корней русской жизни, могло возродить к жизни такую общность людей, которые победили в Великой войне, рыночные же начала теперь не воспитывают такого чувства в человеке. Мы, наоборот, теперь наблюдаем, молодые люди не хотят служить в армии, видимо, они не видят, что теперь защищать.
В меня это ощущение входило часами, днями, годами общения с природой, когда я шагал несчетными вечерами, ночами по бесконечным просёлочным дорогам.
Сейчас хожу я этими путями часто только во снах, уже нет тех полей, заросли лесные дороги.
Раньше мы все свои дороги проходили пешком, поэтому-то болят сейчас у нас натруженные за длинную жизнь суставы. В молодые годы, когда только под весенним солнцем просыхали наши окрестности, более десятка километров преодолевал я иногда без дорог.
Дороги мои большей частью проходились в темноте, не было тогда электричества, появилось оно у нас в деревнях, когда я уже окончил 7 классов и дома не жил, приходил в деревню только погостить. С появлением электричества уже ярче стали видны огни в окнах домов.
Но почему-то запомнилось мне время, когда не было электричества и всегда в моей памяти всплывает только один маршрут.
Когда появились автобусы, частенько я доезжал до железнодорожной станции Мстёра. Путь всё равно мне предстоял ещё не близкий, километров 5, но чем-то меня этот маршрут притягивал, скорее всего, играло немаловажную роль то обстоятельство, что путь мой пролегал по знакомым с раннего детства местам. Ведь с этими дорогами у меня связаны все времена суток и все времена года, не понять этого городскому жителю. Можно об этом говорить бесконечно, большой промежуток моей жизни прошёл у меня на этих дорогах, тогда этот путь проделывали мы пешком, позднее на велосипеде. Автомашин на этих дорогах я не помню.
От станции сначала надо было идти тропкой, бегущей параллельно железной дороге. Воздух был наполнен запахом смолы, которой были пропитаны шпалы. Позднее, шпалы поменяли на железобетонные, но этот запах так и остался навсегда.
Дорога, дойдя до первого железнодорожного домика обходчика, перейдя рельсы, шла густым лесом и так шла до первой моей деревни Удельное-Рыкино. Какое название, уже в самом названии чувствуется веяние глубокой старины.
Дорога эта называлась зимником, название такое она получила из-за того, что зимой она не заметалась. Путь здесь у меня всегда проходил в темноте, никто ни разу мне здесь не встретился в ночи.
Только один раз я встретился с волком, но это было на других дорогах, по другую сторону от деревни, где было много оврагов и скотных дворов и овчарен. После войны волков в наших лесах было много.
Дело было под вечер, я только поднялся из оврага, навстречу мне идёт волк.
Уступил он мне 16-и летнему подростку дорогу, нехотя соскочил с заметённой снегом тропы и не спеша, сугробами отправился он в сторону оврага. Охранял меня на моих дорогах всевышний, хоть я и неверующий.
При выходе из леса дорога сразу упиралась в деревню и шла всей деревней, а деревня всего-то состояла из одной улицы. Частенько я заходил к родственникам, дом которых стоял почти на входе в деревню.
Перед выходом из леса, ты пересекаешь газопровод, после этого, повернув почти под прямым углом, пройдя немного перелеском, и твоему взору всегда открывалась первая деревня - Удельное-Рыкино.
Последнее время домов в деревне оставалось немного, но деревня была видна, и это согревало душу при каждой встрече, - всё-таки она была ещё жива. А, тут, сразу при выходе из леса, дорога обрывалась, и вместо деревни открылось передо мной поле подсолнухов.
Это был для меня удар, к которому я не был готов, - не думал я, что так быстро отживёт моя деревня.
Так я потерял свою первую Малую Родину, благодаря которой я выжил во время войны, выпавшей на долю моих односельчан, когда стар и млад, вносили свою лепту в нашу Великую Победу. Из односельчан с войны вернулся только сосед бабушки.
Частенько видел я соседа сидящим на берегу пруда, который был позади дома бабушки, иногда бывал он навеселе, изредка и купался, я с удивлением наблюдал за тем, как человек может жить без ноги, для меня маленького мальчика это было ново, частенько он нам с ребятами рассказывал про войну.
Это был последний мой маршрут. Ехал я тогда с женой и маленькой дочерью в деревню в отпуск. Так они познакомились с моей Малой Родиной.
Но, почему-то ближе мне был другой путь, по маршруту называемому летником. Дорога эта прямо за посёлком, почти напротив железнодорожной станции, уходила сразу в лес, путь лесом был значительно короче, эта дорога весной долго не просыхала и ей пользовались в сухое время года.
Были и ещё причины, почему мне был близок этот путь, этой дорогой в последнее лето, когда жива ещё была наша мать, мы с сестрой и матерью ходили на станцию Мстёра в гости к родственникам брата матери, сам брат к этому времени помер.
При выходе из леса долго приходилось идти полем, деревня сначала вдали была почти не видна и пока идёшь полем ржи, солнце, которое было слева, уже садилось за горизонт. Незаметно опускалась мгла, вдали, справа, где был дом моей бабушки, где когда-то жил и я маленький, а в то время жила тётка, сестра моей матери, зажигались огни.
Был в то время я молод, жил уже вдали от родного дома, встреча с которым всегда волновала меня, но прежде, в лесу, в поле, была как бы прелюдия встречи с домом, окрашенная впечатлениями иного порядка, здесь, окружающая тебя природа, возрождала к жизни музыкальные впечатления.
Трудно даже сказать, когда я впервые столкнулся с музыкой, наверное, тогда, когда ещё в домах были чёрные тарелки радио, оставшиеся после военных времён, но в деревнях этого не было. По радио часто тогда звучали песни, а после я стал различать и классическую музыку. А, может быть, это было раньше, когда до моего уха доносились звуки патефона.
Для меня Родина в прямом смысле начиналась с горящих окошек вдали. Современный человек уже не может понять того состояния, которое овладевает юношей с появлением первых огней под вечер в окнах еле видной на горизонте деревеньки, вид маленького незаметного мерцающего огонька, зовущего и манящего к себе, это состояние не описать словами. Это чувство генетически заложено в человека, но современная жизнь вытаптывает это чувство.
Городской ритм жизни, когда ты почти никогда не бываешь один, не способствует твоему внутреннему развитию, ты не умеешь прислушиваться к себе, не можешь себя понять, что говорить о понимании другого человека, душа у человека грубеет. С этого-то всё и начинается.
Никогда не забыть своего ощущения, когда ты в маленькой деревеньке ночью остаёшься один на один с темнотой, только в небе сверкают звёзды, тишина. - И есть только ты один, с таким ощущением ты идёшь по просёлочным дорогам. Позднее, ты начинаешь понимать, что тебе начинает не хватать этого состояния, и тебе хочется туда, где ты познакомился с самим собой и опять, как в молодости, идти и идти куда-то.
Вначале ты идёшь, этот огонёк всё приближается, потом до него рукой подать, затем он от тебя начинает отдаляться, и ты уже его не видишь, он у тебя остаётся за спиной.
Тема огонька любимая тема авторов-песенников тех времён, на всю жизнь запомнилась песня 'Огонёк':
' На позицию девушка провожала бойца,
Тёмной ночью простилися на ступеньках крыльца.
И пока за туманами видеть мог паренёк,
На окошке на девичьем всё горел огонёк... '
Эта песня, и другие сопровождали меня в пути.
Так незаметно проходит время, ты не замечаешь того, как уже подходишь к первой деревне.
Вот знакомый прогон в конце деревни, слева в одиночестве стоит дом, перед ним колодец, но очень глубокий. Этот колодец был один на всю деревню, располагался он под крышей, стены которого были как решето, пропуская свет. Воду доставали с помощью большого колеса. Однажды меня спускали в этот колодец за бадьей, которая оборвалась, и упала на дно. Мне было лет 5 или 6, так что глубину колодца знаю не по рассказам. Оказавшись на дне, при взгляде наверх, видно было только небольшое квадратное отверстие, и голос, издаваемый мной, усиливался многократным эхом, отражаясь от стен колодца.
Это место у колодца было, что-то вроде клуба. Летом, когда стемнеет, на стену колодца вешали большую простынь, и показывали кино. Электричества тогда не было, пленку крутили вручную. Запомнилось мне кино про Зою Космодемьянскую.
Почему-то в этой связи, припоминается полное солнечное затмение, население деревни собралось на этом людном месте. Явление это очень редкое, запоминающее, можно даже сейчас точно определить дату и время его, информация об этом хранится где-нибудь.
Помню, было это к вечеру, правда, до захода солнца еще было далеко. Вдруг, стало резко темнеть, скотина стала возвращаться домой, вела она себя очень беспокойно, бегала, мычала. А потом всю ночь лил дождь, прямо ливень, непрерывно громыхала гроза, утром же, как будто ничего и не было, ярко светило, отдохнувшее за долгую ночь, солнце.
Народ из других деревень, когда шел на станцию Мстёра, в деревню не заходил, а только пересекал край деревни, пользовался этим путем часто и я. Под окном дома росли липы, между ними и домом на площадке трава была вытоптана, что говорило о скоплении здесь часто народа.
Позади дома, между сараем и огородом, дорога спускалась к пруду, здесь брали воду на скотный двор. Лошадь, с бочкой на телеге, заходила прямо в пруд, и возница черпал воду, не слезая с телеги. Сюда мы часто приходили купаться, место это было со всех сторон закрыто от ветров, хорошо здесь было полежать на травке и понежиться на припёке, позагорать. В углу огорода находилась баня, рядом в заборе была калитка. Напротив этого въезда, на другом берегу пруда была плотина, укрепленная посадками ивы, которые разрослись и склоняли свои ветви до самой воды.
Эта плотина перегораживала путь весенним потокам из оврага бегущего параллельно деревне на некотором отдалении от неё, в другой овраг, теряющийся в полях и продолжающий свой путь вплоть до самой реки Клязьмы. Осенью, когда пруд замерзал, это был наш каток, где мы катались по льду на финках. С другой стороны дома, шла, изгибаясь около изгороди, тропинка, ведущая на скотный двор, занимавший достаточно большую площадь.
За первой деревней какое-то время ты идёшь в темноте низиной оврага, справа за небольшим бугром располагались поля. Весной, когда сходил снег, мы выстраивались в шеренгу и шли позади пахарей. Пахали, как правило, ребята постарше. Мороженую картошку мы приносили домой, её мыли, мяли, затем пекли лепешки или блины из этой массы, которые, к тому же, были и сладкими.
Забыть военные годы невозможно, до сих пор помню ощущение голода, с которым так и жили мы постоянно, даже не хватало картошки, которая была, можно сказать, единственной пищей. Помню лепешки из муки, которую отец получал из зерен ржи, промолов их в самодельной мельнице между двух камней. В эти лепешки добавляли высушенные очистки картофеля, сваренного в мундире, а затем измельченные. Горький привкус во рту ощущается до сих пор, когда вспоминаешь об этом.
При выходе из низины оврага, тобой овладевает какое-то непонятное чувство, это ты проходишь мимо места, где справа в лесу, когда-то располагался хутор деда. Когда у нас дома умерла бабушка, мы с матерью пришли сюда, чтоб вылить в овражек воду, которой обмывали тело бабушки.
В один из своих приездов прошелся я этим путем, знакомого прудика я не нашел, на месте его построили плотину. Под воду ушла большая часть тропинок, но сохранились только со времен моего детства две ветлы, которые как деревца карлики больше не росли, крона их сделалась круглой, как будто её регулярно подрезали, цвет их остался таким же серебристым.
Один берег плотины был более крутым, часть его так же ушла под воду, с пологой же части поля стала спускаться к воде березовая роща, деревья стали уже большими, на их месте раньше часто колосилась рожь, которая занимала поля и напротив. Позднее я написал картину с названием 'Меж высоких хлебов'.
Вспоминая эти места, невольно на память приходят слова некогда популярной русской песни с такими словами:
'Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело...'
Говорят, теперь нет этой плотины, затянуло илом тропинки, по которым ты мальчишкой бегал босиком, заросли осокой, затопленные когда-то берега.
Раньше, на месте этой плотины был маленький прудик, который в жаркое лето пересыхал. В этом прудике, когда ещё после весеннего половодья держалась вода, с мальчишками корзинкой ловили мы карасей и вьюнов.
Родные тебе места меняются у тебя на глазах, заметно это особенно, когда посещаешь ты эти места через значительные промежутки времени.
Создаётся впечатление, что ты являешься зрителем эскизов к какой-то картине, творимой пока не известным миру великим творцом-художником.
Поднявшись из низины, ты идёшь уже по полю, за которым сразу начинают маячить огни, это появляется другая моя деревня, Барское-Рыкино, других деревень здесь рядом нет. Запомнилось мне это поле, засаженное картошкой, я учился тогда ещё в классе четвёртом, осень тогда была дождливая, выпахивать картошку на лошади было нельзя, тогда на уборку с вёдрами вышла вся деревня и выбрала всю картошку под лопату. Это был далёкий 50-ый год.
Деревья, изображенные на картине вдали, выросли на моём веку.
Позднее, долго встречали меня мои деревни горестью и печалью, когда огней становились всё меньше, и меньше, а я уже жил от этих огней совсем далеко.
Сейчас же всё чаще мне вспоминаются слова песни, звучащие немым укором, ныне живущим поколениям, которые в испытаниях, которые выпали на нашу долю, не уберегли того, что им оставили их отцы и деды. Наши же годы стали не те.
С огнями связана у меня ещё песня, которая всюду сопровождает меня, и всегда в памяти у меня возрождается фигура умирающего будёновца со склоненной головой, рядом с ним лежит упавшее красное знамя, на котором колосья уже не окаймляют наш герб, а только, как слёзы, роняют на ткань пересохшие зёрна, осенний ветер срывает последние листья с горькой осины. Вдали застрял на многие годы старый бесхозный трактор.
Сейчас это уже трагедия не одного человека, не успевшего дожить, не успевшего долюбить, это трагедия многих поколений людей, воспитанных на этой песне, с этой песней многие из них шли в свой последний бой.
Теперь звучит эта песня как реквием по суровым тем годам, но, конечно, только в наших воспоминаниях.
В молодости у меня звучали в ушах начальные слова этой песни: 'Там вдали за рекой зажигались огни, в небе ясном заря загорала...', теперь, когда жизнь на исходе, звучат уже другие слова, но уже из конца песни: 'Там вдали за рекой уж потухли огни...'.
Как современно звучат эти слова сейчас. Нет уже тех деревень, улицами которых я ходил в молодости, порушены последние электрические столбы, только они последнее время напоминали о том, что здесь когда-то жили люди, где с утра до позднего вечера звучали детские голоса, звуки гармоники не стихали до утренней зари. - Тогда ещё была жива наша Родина, и мы были молоды.
Всё, это нашло полное выражение в песне 'С чего начинается Родина', с появлением этой песни так и кажется, что жила эта песня в тебе всегда. Когда я впервые услыхал её, не знаю, но в дальнейшем она всегда сопровождала меня. Сейчас звучит эта песня просто трагически - кончилась наша Родина.
Тема Родины всегда волновала людей искусства, есть у меня в небольшой коллекции пластинок литературно-музыкальная композиция Алексея Покровского 'С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА', студия 'Мелодия' 1980 год.
Композиция эта незаслуженно забыта, так как обладает она, я думаю, страшной разрушительной силой, раньше эта сила была созидательная. Почему все сейчас зациклились только на руководителях той эпохи? А ведь в стране всегда жили и простые люди, почему об том никогда сейчас не вспоминают, такая забывчивость говорит о многом.
Когда закончилась война, душа наша стала отходить, мы стали подрастать, русская душа всегда тянулась к песне, главной фигурой на деревне становится гармонист, о котором стали слагать и песни:
' Словно замерло всё до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
То пойдёт за поля за ворота,
То обратно вернётся опять,
Словно ищет в потёмках кого-то
И не может никак отыскать'.
Вот и мы теперь не можем тоже ничего отыскать, кругом новые люди, нас заставляют жить по другим, чуждым нам, законам, мы слышим новые речи, новые песни, которые уже не трогают душу.
Оригинальный способ борьбы с коммунизмом взяли на вооружение наши реформаторы. С помощью демократии, диктатуры закона, строка которого оказалась самой мощной силой в этой борьбе. Оказывается, строка закона может убивать противника изощреннее, чем пуля пистолета, долго, но надёжно.
В стране опять передел, опять разрушение, человечество решает извечную проблему оценки вложенного каждым труда и его денежного эквивалента.
Все эти передельщики давно поняли истину, гласящую о том, чтоб закрепить своё превосходство в завоёванной стране, необходимо захватить сферу производства законов и написать новые правила игры.
В результате чего обесценилась вся наша жизнь, прошедшая по другим принципам и законам, потраченная на благо нашей Родины, наши деньги и наши ценности инфляция уничтожила совсем.
Как здесь не вспомнить миниатюру нашего земляка Владимира Солоухина, которая как никогда современна, и звучит следующим образом:
- Птолемей, сподвижник Александра Македонского, говорил царю, когда они обсуждали вопрос, почему захватчики, заняв ту или иную страну, в первую очередь истребляют культурные, исторические ценности. 'Очень просто... прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни.
На изгаженном, вытоптанном месте не вырастет любви к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести.
Забыв о своём славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить своё брюхо'.
Владимир Солоухин 'Камешки на ладони', стр. 427, Москва, 'Современник', 1988 год
http://www.bookman.ru/book3172336.html
Как-то не хочется портить это высказывание излишними комментариями.
Часто задаёшь себе вопрос: 'Где ты? - Что творится кругом'. И на ум приходит очевидный ответ: 'Идёт оккупация страны, а ты находишься в резервации'.
Вот с таким настроением ты подходишь к 65-летия нашей Победы. Оказывается, что победа эта уже не наша!
Где-то я вычитал высказывание: 'Праздновать победу в условиях поражения - это нонсенс!'
Поневоле, ты начинаешь возвращаться к прошлому своему, к прошлому нашей Родины - СССР. Этого отнять, несмотря на все усилия, у нас не могут.
Живем мы теперь одними только воспоминаниями, в плен которых ты попадаешь ночами. Вспоминаю часто своего отца. В старости ампутировали ему одну ногу, и он последние годы вёл сидячий образ жизни. За свою жизнь он тоже немало прошагал дорог.
В память о нём изобразил я его на картине шагающим, по зимней дороге. Жил он в 4-ёх километрах от магазина, в любую погоду приходилось ему преодолевать этот путь.
Это своеобразный итог нашего с ним пути, да, итог всей нашей страны! Россия всегда славилась своими просторами и бесконечными дорогами!
Когда в деревне уже не оставалось жителей, перевёз я их с женой на центральную усадьбу совхоза, поближе к магазину.
Теперь память меня возвращает уже к русскому романсу: ' Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь лежит... ', и занимают тебя теперь больше вопросы о вечном. Раньше ещё появлялись вопросы о том, куда идти, теперь таких вопросов нет.
Под старость уже начинаешь понимать истинную цель своих дорог. Оказывается, основной смысл пути заключается в самом пути:
'СТРЕМИТЬСЯ, ИСКАТЬ, НЕ НАХОДИТЬ, НО И НЕ СДАВАТЬСЯ'
Ромен Роллан. Эпиграф ко второй книге 'Очарованная душа'.
![0 К 65-летию [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/k65-letiju.jpg)
![1 Там, вдали [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/1tamwdali.jpg)
![2 Серия Моя Малая Родина [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/2serijamojamalajarodina.jpg)
![3 Серия Хотят ли русские войны [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/3serijahotjatlirusskiewojny.jpg)
![4 Мираж [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/4mirazh.jpg)
![5 Там, вдали за рекой [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/5tamwdalizarekoj....jpg)
![6 Там.. [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/6tam.jpg)
![8 Безмолвие [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/8bezmolwie.jpg)
![9 Апофеоз холодной войны [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/9apofeozholodnojwojny.jpg)
![7 Дорога в ночи [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/tamwdalizarekojuzhpotuhliogni/7dorogawnochi.jpg)