Она проснулась от чувства долга. В десять двадцать каждое утро начинался сериал. Дурацкий, конечно, но надо же было как-то проводить день, организовывать его, что ли. Так вот, день начинался с дурацкого сериала, где все с трудом открывали рот, перекладывали "кашу" из-за одной щеки за другую, говорили "позвОнит" (от чего ее пробирало крупными мурашками) и "рвали" мелкие страстишки. Зрелище было почище мексиканских мыльных опер. Но там хотя бы актеры красоты необыкновенной. И если уж они произносят всякую чушь, то смотреть на них не противно. В наш же сэконд хэнд набрали украинский ширпотреб, приправили российской действительностью, и пытаются выдавать за достижение отечественного телевидения.
Включив компьютер, она услышала из соседней комнаты странную, скорее отталкивающую мелодию, и стала прислушиваться. Ну конечно же, его вновь потянуло на Восток. Мало того, что все эти граждане мусульмане ездят на машинах с открытыми окнами, и откуда несется чуть ли не молитва с Медрессе. В магазин невозможно войти, чтобы не услышать этих заунывных песнопений... Так еще и дома арабские корни по линии матери периодически вылезают из его почвы и щекочут ее нервы, на радость всем восходящим Солнцам.
"Что это?" - выйдя на кухню, спросила она устало. "Это Далида." - ответил он и чмокнул ее в щеку. Как странно, что она не узнала Далиду, одну из ее любимых певиц... Как странно. А впрочем, ничего странного. В родной стране все знали только то, что было им положено знать. Дозированно, чтобы не слететь с катушек от бесконечного выбора. Знали одни альбомы, раскрученные до тошноты, и никогда не слышали другие, очевидно, из соображений этической и моральной безопасности. О чем Далида там пела в своей заунывной арабской песенке? Один только Аллах знает.
Она налила воды в турецкую кофеварку и поставила на огонь. И вдруг по ее, еще толком не проснувшейся, душе, застучали... Нет, вернее сказать, заскреблись такие знакомые и чарующие ноты. Далида запела ту песню, которую она не просто знала, но и любила. Французские корни по линии его матушки опять взяли верх, и он начал подпевать на чистом, прекрасно звучащем в данной ситуации, французском языке. За несколько секунд до припева она вдруг спросила его: "А что значит "пароле"?" "Это значит - "слова". Он говорит, что любит ее, а она не верит. Она говорит, что одни слова не могут служить доказательством любви."
"И действительно, - подумала она, - вот сидит он, совершенно голый и безащитный, за своим рабочим столом. Перебирает какие-то глупые бумажки и проводки. Весь погруженный в свои рабочие и бесконечно для него важные мысли. Но, вместе с тем, он поет с прекрасной Далидой прекрасную песню о том, как мужики, чтобы добиться своего, веками морочат нам голову обольстительным бисером слов. И только наше дело, верить этому или нет. Но может быть я верю. И может быть я люблю его? А?"
"Послушай, - спросила она, - а твои слова тоже полный бред?" "Конечно." Он улыбнулся. И по этой улыбке было видно, что он любит ее потому, что он хочет ее. И любит он ее до тех пор, пока хочет. А дальше могут быть лишь "пароле". Так же просто, как - вчера, сегодня и завтра.