Генерал от инфантерии, Граф Александр Иванович Остерман-Толстой. Генеральский сын и внук, он не был мажором, а был настоящим русским офицером. Андрей Первозванный, три Георгия, Золотое оружие за храбрость, два Владимира, Невский и Анна, плюс россыпь орденов от союзников. После неоднократных ранений, всегда возвращался в строй и это о многом говорит.
Герой штурма Измаила, генерал в 28 лет, он, как и многие Екатерининские генералы пришелся не ко двору Павлу I и был отправлен в отставку, но начались Наполеоновские войны и он прошел их все от Аустерлица до Кульма, не минуя естественно Бородина.
Во время битве под Островно, когда у нашей артиллерии кончились заряды, а французы все наращивали огонь, он сказал фразу, ставшую классикой военной истории и донесенную до нас очевидцем...
"Артиллерия француза выкашивала целые полки. У нашей артиллерии закончились снаряды, пушки замолчали. Кто-то спросил графа: "Что же теперь делать?" "А ничего, - ответил он, - стоять, держаться, умирать!"
Во время Бородинской битвы войска подчиненные Остерману-Толстому до конца стояли, держа позиции у батареи Раевского и отбивая атаки. Граф получил тяжелую контузию, но через несколько дней он уже вновь был в строю. Как говорили современники: "Всегда шел впереди, одушевлял своих стрелков, выказывал непоколебимую храбрость и приобретал полный успех всякий раз".
А когда ы Чехии под городом Кульм Александру Ивановичу раздробило руку. Ее остаток еле держался на сухожилиях плечевого сустава. Генерал оглядел собравшихся полковых врачей и сказал одному из них:
"Твое лицо мне нравится. Режь!" И велел солдатам петь. Хирургическом столом послужил полковой барабан. После он говорил: "Принять ранение за Отечество приятно. У меня осталась рука, нужная для крестного знамения! Бог не оставит".
А при самой ампутации руки генерал не издал ни единого звука.
В Кульме местное дворянство вручило ему в благодарность за победу почетный кубок. А руку Александр Иванович позже лично похоронил в фамильном склепе Остерманов. В знак того, что не уронил чести фамилии. И еще до самого 1817 оставался на военной службе.
После восстания декабристов, часть которых он потом прятал у себя в доме от ареста, он уехал из России, не поладив с новым императором Николаем I. И долгие годы провел в Италии, а потом в Швейцарии, где и преставился в возрасте 88 лет. И до самого конца старый воин сохранял острый ум, твердую память и благожелательное отношение к людям, пользуясь при этом их глубоким уважением.
Его портрет кисти Доу висит в галерее 1812 года в Эрмитаже.
Поэт Вяземский, знавший генерала, вспоминал:
"Его память и жизнь, как часы остановилась на эпохе, замкнутой царствием Александра Павловича. Новейшие события совершенно не возбуждали его внимания".