Аннотация: таланты и их музы при стечении обстоятельств.
Поэт, художник, музы
Памяти Е.В.Бачурина
Однажды Пеленин, на вид заурядный мужчина лет сорока, вышел погулять, но заступил не с той ноги и пошел неверной дорогой. Он шел по тротуару вдоль широкой улицы, покрытой свежим еще горячим асфальтом, источавшим заманчивый запах гудрона, напоминавший ему детство, когда он с пацанами жевал куски битума, не зная, что на другом конце Земли люди жуют специальную резинку, называемую чуингамом.
Было раннее утро. Армянские гастарбайтеры, укладывавшие асфальт, сворачивали ограждение, собирали инструменты, чтобы удалиться в неизвестном направлении, очевидно, − на новое место заработков.
Запах гудрона попадал Пеленину на рецепторы обоняния, раздражал их и, в конце концов, стал раздражать его всего. Он решил сменить направление, благо, − в стране наступил плюрализм (от латинского "плюрал" - множество).
"Возьму и сверну сейчас налево, − думал он, подходя к перекрестку, но остановился: − А что, если свернуть направо? Там и запах лучше, и тротуары выложены свежей плиткой".
Действительно, таджикские гастарбайтеры только-только закончили укладывать бетонную брусчатку прямоугольной формы взамен устаревшей шестиугольной, простоявшей целый год и начавшей местами рассыпаться от несоблюдения технологии ее изготовления.
На этой улице пахло ванилином, ибо за одним из заборов находилась хлебопекарня, где только что закончили выпекать плюшки из слоеного теста, называемые загадочно − круассаны. Этот запах настраивал Пеленина на лирико-гастрономический лад, и в его желудке приятно засвербило.
"Вот бы выпить хорошего кофе из кофемашины с этой самой плюшкой, посыпанной корицей или, на худой конец, сахарной пудрой!" − подумал Пеленин, и его рука рефлекторно опустилась в карман, чтобы лишний раз почувствовать гладкость и твердость прямоугольного пластика, − ощущение, добавлявшие ему уверенности в платежеспособности.
С этого момента вектор его движения приобрел смысл: идти только направо, где за очередным забором должно было быть заведение с искомыми составляющими. Утвердившись в своих намерениях, он не стал добавлять шаг, намеренно растягивая момент встречи с вожделенными продуктами кулинарии, и это, несмотря на то, что в том же направлении двигалась стройная фигура противоположного пола в босоножках на звонких шпильках.
Известно, что подобные каблуки сконструированы так, чтобы издавать звон частоты, совпадающей с частотой альфа-доминанты звуковых рецепторов мужчины в возрасте от 16 до 60 лет. То есть, слуховой аппарат мужчины, вступая в резонанс со звуком, издаваемым шпильками, должен выводить мозг означенного субъекта из равновесия и целеполагания. Передавая возбуждение от слуховых органов к органам зрения, начинающим поиск источника звона, мозг мужчины должен вырабатывать адреналин и сопутствующие ему "охотничьи" гормоны.
Пеленин не был исключением. Его сорокалетний организм не имел физических и психических отклонений. Хотел он того или нет, но психофизическая схема сработала должным образом, и его повлекло, как охотника за добычей, вслед за источником возбуждающего звука. Подобная картина описана в известных сказках, где дети или крысы уходят на свою погибель за звуком, льющимся из волшебной дудочки. Но кто из нас помнит подобные притчи в зрелом возрасте, когда голос инстинкта глушит любые знания и опыт, если он, конечно, есть.
Пеленин шел поодаль носительницы шпилек по встречной полосе, если бы таковая имелась на тротуаре. После оценки фигуры незнакомки сзади ему требовалось ознакомиться с ее профилем, для чего он добавил шаг, и в этот момент произошла авария.
Известно, что размер низа шпильки подбирают таким, чтобы она при ударе о тротуар издавала звон именно той частоты, на которую настроен описанный выше механизм восприятия и реакции мужчины. Диаметр низа этого каблука обычно равен 5.6 мм, что соответствует диаметру патрона мелкокалиберного оружия. Конечно, это наводит на мысль о смене ролей жертвы и охотника. Кто за кем охотится в такой паре - не всегда понятно.
В свою очередь, между укладываемыми брусками гастарбайтеры оставляют зазоры в 5 мм. Случается однако, что где-то грунт в основании кладки проседает от недостаточной трамбовки или по каким-либо другим причинам, от чего бруски или плитки незначительно смещаются, и щель между ними увеличивается.
Производители брусчатки и материально заинтересованные проектировщики, энтузиасты замены асфальтового покрытия тротуаров на легко сменяемую брусчатку, конечно, не рассчитывают на использование женщинами охотницами за мужчинами-самцами, такого оружия, как шпильки диаметром близким ширине зазора между плитками, тем более, − на их возможный люфт.
Так или иначе, хорошо это или плохо, но попадание шпильки в тот самый увеличенный зазор невольно поспособствовало тому, что могло и не случиться, а именно − знакомству двух невинных в своем неведении людей, встрече двух "лун".
Правая нога дамы, вдавившая каблучок в щель меж брусками так, что он вместе с изящной босоножкой, мастерски сплетенной из эфемерных ремешков, стоившей столько же что и зарплата гастарбайтера таджика, по инерции шагнула абсолютно голой нежной стопой с высоким подъемом и узкой лодыжкой на грубую поверхность брусчатки.
Трудно себе представить чувство, испытанное владелицей этой стопы, вместо теплой и навощенной лайки, ощутившей прохладу и твердость бетона. Несмотря на вполне приличный вид дамы, подразумевавший наличие у нее законченного высшего образования, слова, вырвавшиеся из ее не менее приличных уст, никак не соответствовали ее внешности. Приводить их здесь не стоит, ибо каждый может воспроизвести их сам, поставив себя на место означенной дамы.
Реакция Пеленина была превосходна, насколько возможна реакция перворазрядника по теннису, некогда выступавшего за сборную города. Несколько лет назад он брал такие мячи, что прыжок к пострадавшей мог сорвать аплодисменты не только его болельщиков, но и противников. В этом прыжке можно было увидеть и желание спасти человека от падения, и азарт игрока, доказывавшего свое превосходство над другими, которых, к сожалению, в данный момент рядом не оказалось.
Первым делом, оценив нелепость рефлекторного сочетания слов в выражении дамы, где первое слово было краткой формой глагола несовершенного вида прошедшего времени мужского рода, второе - притяжательным местоимением второго лица женского рода, а третье - существительным единственного числа женского рода в винительном падеже, и, очутившись рядом, Пеленин слегка обнял ее за талию, пытаясь выказать посильное участие и помощь в удержании равновесия, и проговорил не вполне логичное:
− Вы не ушиблись?
− Спасибо! − ответила женщина, не глядя на спасителя. - Ушиблась головой, когда вышла в этих туфлях.
− О, да! - согласился спортсмен-спаситель. - По этим плиткам лучше ходить в шекельтонах или, на худой конец, в римских лапотках.
Дама посмотрела на Пеленина и улыбнулась.
− А вы, кажется, тот самый баснописец, о котором столько говорят?
− Ну, что вы! Наш баснописец - это подражатель Эзопу, а я сочинитель современных историй.
− Как это? - задумалась дама, забыв про шпильку, застрявшую меж брусков. - Разве можно сочинять истории про наше время? Оно ведь еще идет...
Пеленин нагнулся, не убирая правую руку с поясницы женщины, и, повращав туфельку левой, − вытянул каблук из западни.
− Меня зовут... − проговорил он.
− Ой, а я знаю, − опередила дама, − вы − Бычков. Я читала ваше это ... как его?..
− Стоит ли напрягаться вспоминать то, что когда-то было написано, тем более, не мной? − сказал Пеленин, понимая, что его опять приняли не за того, кем он хотел быть и был. - Давайте-ка наденем драгоценную потерю.
Он нагнулся еще раз и подставил босоножку так, чтобы женщина могла вдеть в нее свою ухоженную стопу с ярко-красным педикюром. От ее идеальной формы икроножной мышцы с золотистым загаром пахнуло свежестью чистого, умащенного в массажной тела с тонким отзвуком незнакомого аромата.
"Ужель - это одна из трех пар стройных женских ног, которые ищи хоть по всей стране, − не найдешь?" - изумился Пеленин.
− У вас, я вижу, тридцать шестой размер? - сказал он невпопад, чтобы как-то скрыть свое волнение от увиденного. − Возможно ли это с вашим ростом?
− Рост обычный, сто семьдесят, − ответила дама без жеманства, − плюс каблук десять. А зовут меня Ася.
− Отлично, Асса. Я так и подумал.
− Да не Асса, а Ася, − не поняла насмешку Пеленина дама.
− Ну, а меня, − вы уже угадали ...
− Кажется, Митрофан. Я по радио слышала...
− Зовите меня просто Митя, − недолго думая, сказал Пеленин. - Далеко ли путь держите, Ася?
− Да как сказать... Сначала − далеко, но не сложилось. Каблук ...
− Очевидно, он титановый и ему ничего не будет.
− Ему-то ничего, а у меня аура нарушилась.
− Предлагаю ее поправить в ближайшем кафе за чашкой кофе, − нашелся Пеленин, − если вы не против составить мне компанию.
Ася задумалась, полагая, что должно последовать уточнение об оплате сего мероприятия. В Европе в заведениях общепита принято платить за угощение независимо от партнера, самостоятельно, как доказательство своей состоятельности. Но они находились на нейтральной территории, и она смутно надеялась на варварские обычаи ее обитателей...
По этой незначительной паузе в ответе женщины Пеленин догадался о расплывчатости своего предложения и спохватился:
− Я угощаю.
Обретя устойчивость и на тротуаре, и в мыслях Ася дала согласие на экскорт Пеленина. Получив нежданное изящное сопровождение, он невольно перевоплотился из независимого денди в светского бонвивана. Следовало продолжать непринужденную игру ради самой игры, независимо от ее финала.
Они двинулись в том же направлении, но уже, как обычная пара симпатичных безработных людей, коих теперь много встречается на улицах наших городов в рабочее время. Эти люди не обременены заботами ни о пропитании, ни о детях, ни о планах на завтрашний день. Их могли беспокоить, разве что курс доллара, погода и необходимость очередного обслуживания любимого автомобиля.
По внешнему виду и непринужденной походке их можно было принять за давно не видевшихся старых знакомых, бывших сокурсников одного из престижных столичных вузов или бывших сотрудников крупной фирмы. Бывших, ибо речь их прерывалась паузами, в момент которых какой-нибудь гипнотизер, вроде Вольфа Мессинга, мог услышать, как в мозгу мужчины скачут темы разговоров, могущих быть интересными даме, а в голове дамы - вопросы, которые хотелось бы задать спутнику, но было еще не совсем удобно.
"Ася, а поэтов знаете ли вы стихи? Нет, это пошлый вопрос. А вы бывали на Красной Поляне? Тоже глупо. Если не бывала, что ей, рекламировать ее что ли? А, знаете, сколько раз американцы высаживались на Луну? Нет, во "Что, где, когда" играть не будем. А, может, предложить ей сразу...", − так думал немолодой повеса, идя по свежей мостовой.
"Симпатичный он парень и брюнет... Женат или в отношениях? Печатается много и еще преподает. Сколько ж зарабатывает? Попросит телефон после кофепития, или я его не зацеплю? Какие ему нравятся: любознательные или загадочные? Ах, милый, что б тебе я сделала!.." − мешалось в голове Аси.
Они шли, посматривая по сторонам, и, пытаясь за необязательным разговором разгадать сущность друг друга. Кафе располагалось не так далеко, но этот путь им хотелось продлить, чтобы каждая фраза осталась в их жизни до самой старости, когда они, возможно, будут вспоминать, сидя у камина в своем загородном поместье: "Как важно все, что ты сказала! Все, что в ответ ты промычал...".
− Ася, а вы бывали в Майами? - наконец, спросил Пеленин.
− Майами? Это, кажется, во Флориде? - блеснула знанием географии Ася.
− Да, на восточном побережье.
− Это, где рядом на острове дачи наших олигархов и звезд?
− Да, − подтвердил он, − Пугачевых, Киркоровых, Абрамовичей...
− Нет, не бывала.
− Я тоже.
− А хотели бы побывать? - спросила Ася.
Пеленин задумался. Если сказать "хочу", она может поймать на слове и раскрутить на тур по Америке. Билет в оба конца - тридцать тысяч. Отели, перелеты-переезды − по сто долларов в день. Еда, выпивка, развлечения - еще по сто. Лететь, так на двадцать дней! Итого: четыре тысячи баксов. А на двоих - все восемь, и платить придется мне.
− Нет, − ответил он. - Там непомерно жарко, а я не переношу воздух из холодильников, то бишь − кондиционеров. Он сушит гортань и связки...
− Да-да, я понимаю. Для чтения лекций связки нужно держать в рабочем состоянии, − сказала она и подумала: "Жаль, что он такой нежный. Я могла бы взять его с собой на Багамы вместо Славы. Он уже два раза там был, и в третий − ему будет скучно".
"Опять Бычков, со своими лекциями! − думал Пеленин. - За какой-то час милого щебетания он берет со слушателей по две штуки! Вот это ловкач! Но пускай она подольше тешит себя надеждой. Когда-нибудь открою ей глаза на ошибочку, посмотрю, как она будет рада!..".
− Вы над чем-нибудь сейчас работаете? - робко спросила Ася, боясь вторгнуться в святая святых - творческий мир поэта.
− Конечно, и сейчас, и присно, и в любой момент, − живо откликнулся Пеленин. - Вот говорю с вами, а процесс так и идет. Всякое движение материи и эмонации духа - все идет в строку. Знаете, в каком мусоре порой растут стихи? Ужас! Ради одного слова перекопаешь его тонны, извозишься, как, извините, бомж. Но, если что-то путевое получается, и народ это принимает, омоешься лучами славы, и − ни грязи на тебе, ни запаха.
Женщина, было, поморщилась, но тут же исправились:
− Как интересно! Но бывают, наверно, и моменты вдохновения?
− Да, бывают. Вдруг находятся легкие рифмы, руки сами тянутся к клавиатуре, и стихи свободно текут. Очень помогает владение печатью вслепую. Бывало, ночью сядешь в кровати, не зажигая свет, чтобы не спугнуть музу, схватишь ноут и ну − печатать!
− Понимаю. У меня тоже бывают такие моменты. Иной раз, ночью вскочишь от наплывающих во сне образов, схватишь уголь, фломастер или что под руку попадется и ну - чертить на обоях! Мне тоже свет зажигать не надо, − ночью с улицы фонарь от аптеки светит.
− На обоях? И часто это бывает с вами? Вы - художник?
− Ах, не волнуйтесь. Это бывает редко, только когда новые обои наклею... Если старые зарисованы так, что места свободного не найдешь, меняю их и пачкаю поновой.
− И получается что-нибудь стоящее? Вы выставляетесь?
− Да у меня было несколько выставок на Винзаводе. Не слышали: "Ночные видения" Аси Голод.
− Ой, смотрите - рифма пришла, − встрепенулся Пеленин и прочитал нараспев: − Ночные бредни Аси Голод бьют по мозгам, как тяжкий молот.
− Здорово! Именно такой эффект мои работы производят на критиков.
− Так, мы с вами оба из творческих цехов! − резюмировал Пеленин. − Это приятно. Представляете, какой синтез может возникнуть от слияния наших ... э-э муз.
− Возможно. Известно, − в древнегреческой мифологии однополые союзы были в порядке вещей...
"Интересно, − подумал Пеленин, − не была ли Ася когда-то мужчиной? Уж очень быстро она провела связь с Древней Грецией".
− О! Вы знаете мифологию? - решил он ближе подойти к этой теме. Не раскроет ли новая знакомая некие секреты своей биографии.
− Увы, весьма скромно. Только, как художник, черпающий из чистых источников, в том числе − из античных.
Такое заявление успокоило Пеленина, и он не стал "копать" в интимном направлении. А пусть бы − и бывший мужчина, сейчас-то − видная женщина!
Действительно, стать Аси выдавала присутствие в ее генеалогии хороших корней или, точнее, ветвей, ибо корней у генеалогического дерева не бывает, и растет оно прямо в воздухе, как висячие острова в фильме "Аватар".
Ее фигура была сравнима с точеной фигурой чемпионки мира по художественной гимнастике, которую принимали не только в Думе, но и в Кремле, а живой ум и повадки отсылали воображение к современникам императрицы Екатерины из рода Воронцовых-Дашковых. Чувствовалось, − общение с такой особой требовало такта, утонченного литературного, хорошо подвешенного языка и энциклопедических знаний.
По крайней мере, интуиция Пеленина так слепила ему образ Аси. Насколько интуиция бывает точной, знают только физиогномисты, коими являются цыганки и ведуны. Астрологи так же претендуют на точность предсказаний, но требуют большого времени для сложных расчетов, ибо траектории движения планет - область точной науки астрономии, а знание о результатах их взаимодействия, влияющего на будущее каждого человека, − наука в квадрате, а то и в кубе.
То, что астрология сложнейшая наука, Пеленин знал из личного опыта. На заре безоблачной юности он пытался проникнуть в ее глубины, но сил хватило лишь на то, чтобы лишь слегка прикоснуться к ее холодной поверхности. Возможно, главным мотивом тогда ему служило желание приобщиться к сакральному глобальному сонму астрологов.
В то же время, гранит сей науки холодной, как космос, притягивал своей утонченной структурой, подобно игрушкам Снежной королевы, заворожившим Кая. Но Пеленин, уже "замерзая", встретил среди студентов, точнее - астрологентов, родственную, алчущую чистых знаний душу. От слияния двух душ, в терминах астрологии и Голливуда - двух Лун, произошло невероятное: астрологический холод отступил, пришло весеннее потепление, время, когда люди головы теряют, и монолитный гранит науки астрологии начал таять, рассыпаться и превращаться в мокрый песок.
Увы, от этого слияния произошло не желаемое вечное сияние, а лишь короткая вспышка, от каковой катастрофы их могли бы уберечь астрологические расчеты, буде освоены самими юными Лунами. Так человеческая слабость и податливость страстям губят таланты и превращают их в банальных потребителей готовой продукции, в том числе, интеллектуальной.
Кафе было простой "стекляшкой" под скромным названием "О! Дуванчик". На место дележки добычи казаками оно походило лишь ценами. Обычные плюшки с кофе здесь были дороже, чем в других заведениях, в два раза. Впрочем, цены кажутся высокими тем, кто никогда не бывал за границей отечества. Попав в Европу или Америку, наш гражданин, изучая цены в простом кафетерии, лихорадочно пересчитывает их на отечественные деревянные и в ужасе понимает: то, что ему предлагают здесь, на родине стоит в два-три раза дешевле. Возвращаясь же в отечество после длительного пребывания за границей, человек чувствует себя почти нуворишем.
Пеленин проходил это не единожды, поэтому к счету, предъявляемому официантами, относился спокойно. Лишь однажды, будучи молодым пижоном, в буфете самого крупного столичного театра, выстояв в очереди за стопкой коньяка, который ему рекомендовали, как самый лучший, он чуть не потерял равновесие и душевное, и физическое, услышав ее цену, равную стоимости ящика армянского трехзвездочного, который, как известно, предпочитал всем остальным сортам У.Черчиль.
Зато сервис в "О! Дуванчике" был на высоте: мамаш с плачущими детьми, как и дамочек со вздорными карманными собачками, сюда не пускали. У тех, кто все же проникал в священное место справления естественной потребности, детей и собачек забирали, увозили к заливу Лаперуза и бросали с крутого бережка. Так, по крайней мере, гласило предуведомление при входе в кафе для устрашения фривольных клиентов.
По случаю довольно раннего времени посетителей в кафе еще не было. Подойдя к столику у окна, Пеленин отодвинул стул, предлагая даме занять место с видом на улицу, зная, что ее лицо будет освещено. Сам же сел напротив, лелея надежду спрятать в тени ранние морщины на лице − мимические следы и спутники его холеричного темперамента.
Одно время Пеленина занимала проблема своего психического устройства. Знакомясь с теорией сего предмета в учебниках по психологии, он пришел в некоторое замешательство. Для определения психотипа человека, ученые, как оказалось, не выработали единой системы.
Когда психология только обретала черты отдельной науки, миксируя социологию с психиатрией, появилось несколько систем оценки психотипов. Пеленин стоял на перепутье, чью теорию выбрать: Фрейда, Юнга, Шелдона, Фромма? Именно тогда в школе астрологии их фанатичный препод доказывал, что К.Г.Юнг связывал свою систему с законами астрологии.
Почитав об этом в разных источниках, Пеленин уяснил, что К.Г. только пытался приспособить астрологические расчеты, точнее зодиатические знаки к своей классификации темпераментов. Но, поскольку достоверной статистики, подтверждавшей их связь, ему получить не удалось, он оставил эту идею на откуп враждующих и поныне сторонников и противников астрологии как науки.
Тем не менее, выбор Пеленина пал на систему Юнга, указавшего на существование, среди прочих, типа "интуитивный экстраверт", к коему, ничтоже сумняшеся, причислил себя.
Что ж, интуиция редко подводила его и иногда давала материальные плоды. Например, глядя как-то по телевизору на испытание спорткара в аэродинамической трубе, его осенило. По-научному, у него произошел инсайт: трубу надо направить вертикально вверх, тогда в струе воздуха можно будет тренировать парашютистов. Подав в патентное бюро заявку на "новое использование известного оборудования", он получил премию.
Правда, что касается интуиции в приложении к физиогномике, у Пеленина бывали и проколы. Взять хотя бы последнюю его подругу Людмилу или, как дразнил ее вслед за гоголевским Ноздревым его приятель Алексей, "Милку, суку брудастую". И, хотя с русской борзой у нее было сходство лишь в излишней стройности, бруд у нее точно не было, а были превосходные, не отвислые, неожиданно полновесные груди.
Она была тиха и молчалива, понимала его с полуслова и делала все быстро и точно, что в постели, что в быту. Но, как ни долго счастье длится, везде преследует нас рок... В одном, ничего не предвещавшем разговоре, Мила сорвалась на повышенный тон и выдала себя: оказалось, она старалась быть образцовой подругой, − а стоило это ей приличных усилий, − в надежде на то, что он сделает ей предложение руки, сердца и пароля к кредитной карте. А он, как она поняла, − "просто негодяй бесчувственный". Такая симпатичная, не знал он, что змея.
Однако, что ни делается, все к лучшему. Испытав очередное разочарование и расставшись с прагматичной Милой, Пеленин не очерствел душой, но остался таким же романтиком, верящим в то, что когда-нибудь ему придется покупать в лавке, торгующей мерным лоскутом, рулоны красной ткани, чтобы сшить паруса для его "Секрета".
Вот и сейчас, любуясь грацией, с которой Ася приняла позу на предложенном ей стуле, он подумал: это − Ассоль! Правда, сейчас же бежать в "Ткани" за парусиной он не собирался. Это желание должно было сначала стать хотя бы таким же листком, что выбивается из горошины, лежащей на тряпочке в блюдце с водой. Вот, когда он вызреет в длинный вьющийся и разветвленный стебель, цепляющийся за любую неровность своими лапками-завитками, когда длина его станет такой, что его макушка скроется в облаках, вот тогда...
Что "тогда", Пеленин, привычно откладывал на потом. И хотя в его фантазиях о своем будущем жизнеустройстве брак и семья имели конкретное воплощение наподобие "Черного квадрата", его темперамент все время заводил его в дебри "Герники". Найдется ли такая личность, что удержит его от разрушения вожделенного, собираемого по кирпичику, домашнего очага, − было тайной покрытой мраком астрологического тумана.
Несмотря на наличие коварных подводных рифов в жизненном мореплавании, надежда на то, что желанный берег вдруг выйдет из упомянутого тумана, не оставляла Пеленина. Вот и сейчас, находясь под очарованием внешнего флера Аси-Ассоли, Пеленин не мог видеть всего, что скрывается под ним в глубинах неизведанного и, влекущего не всякого, но любознательного мужчину, − таинственного духовного мира новой знакомой.
Ася понимала состояние сидящего визави мужчины и была готова приоткрыть верхний слой своего глубокого, как Марианская впадина, внутреннего содержания. Внешнюю оболочку или сосуд, в котором, долженствовал мерцать огонь, не без помощи максимального декольте она уже приоткрыла. Пеленин все же не торопился углубляться в темноту неизведанного, боясь испытать разочарование в отсутствие ожидаемого света.
− Итак, Ася, вы человек творческий и вам не чуждо все новое, что вы можете использовать в процессе создания своих, так сказать, сонных произведений, − продолжил общую тему Пеленин.
− О, да, − согласилась Ася. - Так уж получается, что всякое лыко у меня идет в строку, то есть, в картину. Впрочем, так же, как и у вас. Что вижу, то и пишу. Вернее, мое подсознание, переварив увиденное в далеком и близком прошлом, выплескивает все на холст моего сна. Мне остается только вовремя проснуться и, не отвлекаясь на какие-нибудь мелочи, вроде естественных отправлений, быстро перенести все на ближайшую поверхность.
− А бумага или холст в роли такой поверхности не подходят?
− Увы, мне ограниченного пространства не хватает. Изображение просится на все свободные плоские поверхности, и я не могу удержаться. Иногда приходится пачкать и окна...
− Это прекрасно! - без тени иронии воскликнул Пеленин. - Этот ваш вдохновенный порыв, когда ничего, кроме стремления запечатлеть вспыхнувшую в воображении картину, не существует, мне знаком. Но об этом я уже говорил...
В это время подошел молодой официант с выражением неприязни на лице. Ранние посетители явно раздражали его, что невольно отразилось в его поведении. По обыкновению, неприязнь он не скрывал: либо попал на эту работу случайно, либо был настолько горд, что на чаевые не рассчитывал.
Диктуя заказ, Пеленин продемонстрировал парню удовольствие от общения с ним, надеясь вызвать у того адекватную реакцию. Однако гордец никак не отреагировал. Пеленина это слегка задело, но он решил не заострять внимание на поведении юноши и, как ни в чем не бывало, продолжил погружение в глубины Асиной души.
− Знаете, Ася, мне ваша искренность мила, − сказал он, глядя в миндалевидные зеленоватые слегка глаза женщины. - Редко встретишь человека, умеющего рассказать так просто о своем самом сокровенном моменте жизни. Скажите, а, буде кто-нибудь рядом с вами в момент спонтанного пробуждения и порыва творить, его присутствие помешало бы вам или, может, помогло б?
− Вы хотите узнать, не одна ли я сплю? Сплю я в одиночестве именно ради того, чтобы никто не помешал моим сомнамбулическим выходкам. Но бойфренд у меня есть.
− О! Вы опережаете ход моих мыслей. Хорошо, когда в теплую кофту внимания душа человека укутана. То есть, когда есть кто-то, согревающий его своим теплом и заботой. Насколько хуже тому, кто, как маяк на краю у пристани, маячит-мается один, − сказал Пеленин и, сделав многозначительную паузу, добавил: − У одинокого человека теряется цель жизни, его тепло пропадает втуне.
− Вы - и один? Что-то не верится. Поэты люди общительные, всегда в центре внимания...
− Ах, не скажите. Быть в центре внимания толпы и в центре орбиты близкого человека - разные вещи. Бывало, стоишь, как в чистом поле, в людном городе, по-человечески никому не нужный. Да что там говорить. Возьмите десяток известных поэтов и посмотрите на них не через призму поэзии, призму музыки или призму народной любви, а в микроскоп, как Линней смотрел на одноклеточных. Увидите: только у половины из них розовая аура, благоухающая обаянием взаимного чувства. Остальные будут светиться холодновато-голубым светом отчуждения и одиночества. Увы, я не попадаю в число счастливчиков, − Пеленин сделал паузу, собираясь с мыслями. − Некоторые утверждают, что одиночество прекрасно. Или они лукавят, или примитивно путают два понятия: одиночество и уединение. Лишь немногие, вроде, О"Генри в шумных кабачках или Пушкин средь шумного бала могли творить. Уединение, вот что имеют ввиду страждущие мира и покоя. Некоторые писатели, изобретатели, ученые ради избавления от суеты городов запираются в мастерских, кабинетах или уезжают, куда подальше. Вот, Ленин уединился в шалаше на границе с Финляндией и сочинил рассказ "Государство и революция". Причем, он не был одинок, его душа была согрета невидимым присутствием двух женских сердец.
− Значит ли это, что вы находитесь в поисках музы или страдаете в ожидании оной? Такого рода трудности - удел страстных, одухотворенных натур. Я проходила через это и − не раз, − сказала Ася, глядя мимо Пеленина в окно.
В ее душе появилось едва заметное движение неопределенного направления, будто она вспоминала проблемы, которые ей удалось некогда преодолеть. Возможно, в речи Пеленина она услышала тревожное: "SOS: спасите наши души!". Смогла бы она начать или повторить попытку спасения еще одной неприкаянной души, если та действительно загибается от одиночества? Решение этого вопроса должно было вызреть или завять в ближайшее время. Но Ася его не торопила и даже старалась оттянуть, чтобы оно не было скороспелым и опрометчивым, что свойственно лишь юным особам.
− Насчет одухотворенности не мне судить, − скромно опустил глаза Пеленин. - Что касается страстей...
В это время подошел юноша с подносом и стал снимать с него и ставить на стол чашки с кофе и блюдца с плюшками. Пеленин поблагодарил его, но мысль потерял или не хотел ее развивать и заговорил о качестве кофе, об аромате "арабики" в сочетании с запахом свежей выпечки.
В начале поглощения скромных яств беседа прервалась, но в редких промежутках их вкушения собеседники обменивались репликами полными единства мнений о незаурядных способностях кулинаров.
− Чудесный кофе, − предлагал свою оценку напитка Пеленин.
− Недурственный, − подтверждала его мнение Ася.
− Как им удается сделать такие воздушные круассаны! - продолжал Пеленин, будто до этого ел только засохшие или заплесневелые.
− Да, подобные я ела в бистро на Монмартре три года назад, − вторила ему Ася.
Так, стараясь не задеть чувств сотрапезника, обходя возможные подводные рифы противоречий, они, в терминах психологии Э.Фромма, "поглаживали" друг друга, а в обыденности - стлали друг перед другом комплименты, чтобы сохранить подольше вкусные моменты.