Аннотация: Бонины радости - это рассказ из жизни собаки
- Отравилась!.. - закричала Глаша на всю Алёнину квартиру.
Из кухни выскочил перепуганный Семён, на ходу смахивая с усов макаронину:
- Ты чего, Глафира, с ума сошла? - он закашлялся, подавившись от неожиданности куском котлеты. - Кто отравился? Где? - сдавленным голосом прохрипел он.
- Боня отравилась! Видишь, вялая лежит и дышит тяжело?! - по Ганиным щекам уже текли слёзы.
В ответ на её вопли Боня приоткрыла глаза, подняла голову с подушки и тяжело вздохнула:
"Подремать не даст, - подумала она. - Я тут набегалась... Только заснула... Молчала бы!" - но не произнесла ни звука, только повернулась на другой бок и начала укладываться поудобнее.
- Видишь, - Глафира ткнула пальцем в её сторону. - Ворочается, беспокойно ей... Я так и знала! Я даже видела, когда она отравилась. Я пыталась предотвратить, так разве она послушает? Съела - и всё! Я даже не успела разглядеть, что это было... Что теперь будет? - она разрыдалась. - Умрёт? Как думаешь, Семён? Что ты молчишь? Надо делать что-то!
- Да с чего ты... - замямлил Семён.
"Ага, - между тем размышляла Боня, снова засыпая. - Умру я! Как же! Не дождётесь... Да ну вас", - и она опять вздохнула, погружаясь в сладкую дремоту.
- Наверное, рвоту вызвать надо, - почесал затылок Семён. - Желудок прочистить, пока она не переварила. Может, Глашь, в инете глянуть про отравления...
- Ну, ты умный! - огрызнулась жена, размазывая по щекам слёзы. - Всё я сама должна, а ты - только советы давать! Дай сюда! - выхватила она из рук мужа "айфон" и ушла с ним на кухню.
Семён присел на краешек кровати, тревожно смотрел на спящую Боню, выискивая признаки страшного происшествия, трогал её лоб, пытаясь определить температуру. А та не открывала глаз и дышала так тихо, что понять: дышит ли она вообще, - можно было лишь по чуть вздымающейся груди.
- Чего сидишь?! - вздрогнул он от голоса жены. Руки у неё были в резиновых перчатках, в одной она держала пластиковую бутылку с какой-то прозрачной жидкостью. - Будем промывать желудок. Боня, вставай, пойдём в ванную, - решительно позвала она.
Та даже не пошевелилась.
- Видишь! - Глафирины глаза стали наполняться влагой. - У неё уже не сил, чтобы встать... Бери её на руки и неси, да скорей, пока не умерла!
Семён подхватил Боню, осторожно прижал к себе, и они ринулись в ванную комнату. Семён ощутил расслабленное Бонино тело, почувствовал её частое дыхание, и его тоже охватила тревога. А когда сонная Боня доверчиво прижалась головой к его плечу, в его голове вспыхнула тревожная мысль: "Вот так они, малые, незаметно и уходят от нас..."
***
Между тем, пару дней назад Боне исполнилось ровно два года. По собачьим меркам - в сравнении с человеческими, конечно, - это тянет лет на двадцать. А в двадцать-то лет люди уже взрослые и соображают, как надо. Не все, разумеется, но большинство. Поэтому Боня давно уже всё понимала и соображала, как надо. Вот слова человеческие говорить, да, не умела. А зачем собаке говорить как люди? Она на своём, собачьем, всё разъясняет этим двуногим. Если кто не понимает, так это не мои проблемы, была уверена Боня...
Она не запомнила своего рождения. Это случилось в один из слякотных ноябрьских дней.
Впрочем, у заводчиков Стаса и Агаты в просторном помещении всегда было тепло. Бонькину маму накануне родов они определили в большую коробку с мягкой подстилкой. И хотя собака уже не в первый раз приносила щенков, хозяева, как всегда в таких случаях, волновались и приглядывали за мамашей.
Из тёмно-багрового материнского пузыря Боня появилась последней. Перед ней родились целых пятеро её крохотных братишек и сестрёнок. Слепые и беспомощные, они тихо попискивали, пока мама старательно вылизывала своих детей. Постепенно писк смолкал - это щенки находили мамины сосочки и припадали к ним своими мягкими, влажными ртами.
Боня дольше других искала этот вкусный живительный источник, раздражённо пикала и настойчиво расталкивала проголодавшуюся родню, пока что-то или кто-то не приподняло её в воздух и не ткнуло носом в мягкий мамин живот, она тут же ухватила губами свободный сосок, из которого в Боньку потекло вкусное сладковатое молоко. Она упивалась им до тех пор, пока не заснула...
Стас стянул резиновые перчатки, одной рукой бережно поглаживал новорожденных, спящих вкруг своей раскинувшей лапы и чутко дремлющей мамы. По очереди брал каждого на ладошку, перепроверяя пол щенка, задумчиво поглаживал свою короткую серебристую бородку. Собака подняла голову и с благодарностью посматривала на хозяина умными тёмно-коричневыми глазами.
- Хороший помёт, - одобрительно вымолвил он, наконец. - Думаю, их быстро разберут, - повернулся он к жене, которая тут же занималась приборкой после родов своей воспитанницы. - Только одна девочка мелковата... Та, что последняя, помнишь?
Высокая, стройная Агата кивнула головой, откидывая с лица непокорную тёмную прядь волос, устало улыбнулась мужу:
- Ничего, пристроим. На биглей любителей много...
***
Незаметно, в хлопотах, пролетели первые недели жизни собачьей семьи.
Агата со Стасом по очереди приглядывали за своими новыми питомцами. И хотя уже доверяли опыту мамаши, но в самые первые дни тщательно следили, чтобы она не придавила слепых щенков.
К концу первой недели у каждого из этих пятнистых комочков пипка носа начала окрашиваться в тёмно-коричневый цвет. Они часто мёрзли, поэтому трогательно жались к мамке, попискивали во сне, а если не спали, то с удовольствием сосали её молоко.
Боня ещё не могла видеть свою маму, но уже хорошо знала её запах и вкусный сосок, который располагался у самых задних ног - здесь вечно голодные Бонькины конкуренты толкались меньше.
К концу второй недели её маленькие глазки начали приоткрываться, но никакого смысла в затянутом белёсой пеленой взгляде опять-таки не было. Правда она уже ползала и всё норовила достичь пределов лежанки, но мама доставала дочку лапой или осторожно брала зубами за холку и возвращала на место.
К окончанию третьей недели Боня впервые встала на лапы - вначале на передние, потом, немного подумав, сумела оторвать от лежанки и свой крохотный задок. Немного постояла на всех четырёх, раскачиваясь из стороны в сторону, сделала первый шаг и смешно завалилась на бочок - прямо под ноги матери...
Аппетит у неё был отличный, она постоянно хотела есть и часто теребила мамин живот в поисках молока. Но и другие малыши не страдали отсутствием аппетита. И однажды Агата поставила в их коробку несколько мисок, от которых вкусно пахло. Все щенки разом рванули к ним, и в несколько минут от ароматной жидкой кашицы не осталось и следа. "Эге, - поняла Боня, которой тоже перепало немного новой еды. - Тут не зевай!" И с этого раза к обеду она старалась оказаться у миски первой...
Собачья кампания с каждым днём становилась всё шумней. Шесть коротких хвостиков стояли торчком, щенки научились вилять ими так, что казалось, будто по лежанке гуляет весёлый ветерок.
Вскоре у Боньки, как и у остальных, прорезались зубы. Само это прорезывание было ей неприятно и даже больно. Зато теперь, играя с братиками и сестричками, она нет-нет да и прихватывала крепкими зубками их длинные мягкие ушки. Впрочем, те в долгу не оставались...
Мама тоже начала показывать свой характер подрастающим не по дням, а по часам детям, раздавая шлепки особо резвым, кто пытался вылезть за пределы коробки с лежанкой.
Боня в этом небольшом собачьем стаде была хоть и самая мелкая, но такая непоседа! Ей больше всего на свете хотелось выйти из коробки, чтобы рассмотреть окружающий мир. Однажды она выбрала момент, когда мама была занята другими детьми, перевалилась через картонный край и вприпрыжку понеслась к противоположной стене комнаты, которая давно уже привлекала её внимание тем, что странно поблёскивала в свете ламп.
За спиной беглянки раздавался лай и скулёж с требованием немедленного возвращения в родительское гнездо. Но любознательную Боню это не остановило.
Дальняя стена, к которой она стремилась, казалась очень необычной. Во-первых, в её глубине просматривалось точно такое же помещение, в котором находилась Боня с семьёй. Во-вторых, подбегая к этой ненормальной стене, она заметила, как ей навстречу несётся некто, очень похожий на её собратьев, к облику которых она уже привыкла, размахивая на бегу длинными ушами и покачивая торчащим острым хвостиком, быстро и ловко выбрасывая вперед передние лапы.
Боня попыталась изменить маршрут, чтобы не столкнуться с этим чудиком. Она резко приняла сначала влево, затем прыгнула вправо, однако тот, от кого она пыталась уклониться, в точности повторил все её движения, и, не успев затормозить, она столкнулась с ним, пребольно стукнувшись, как ей показалось, своим носом об его нос.
Она остановилась, испуганно тявкнула, уселась, уперев передние лапы в пол, и уставилась на обидчика. Тот синхронно проделал точно такие же действия. И, тоже сидя, с самым серьёзным видом рассматривал Боню.
"Да кто же это? - напряжённо думала маленькая беглянка. - Он точно из нашей стаи! Но откуда он взялся, ведь я одна убежать от мамы?"
Впрочем, её обидчик на первый взгляд казался симпатичным. Передняя часть верхней и нижней челюстей были ярко-белого цвета, который красиво обрамлял коричневую кожицу ноздрей, дальше широкая белая полоска шла ровно посередине через всю удлинённую мордаху, через весь лоб - к затылку, отчего голова незнакомца казалась поделённой на две равные части. Слева и справа его голова, а так же шея и длинные, мягкие на вид, свободно свисающие уши имели насыщенный светло-ореховый окрас. Такой же цвет покрывал и его плечи. А маленькая крепкая грудь, косолапые лапки - передние и задние, а также живот были белыми. Всё его короткошерстное тельце начинало нравиться Боне, и она попробовала неумело улыбнуться тому, кто так внимательно смотрел на неё грустными карими глазками. И, о чудо, незнакомец тоже раздвинул мордашку в улыбке.
- Во-от она, девочка! - вздрогнула Боня от возгласа незаметно подошедшего Стаса. - Сидит смирно и в зеркало себя разглядывает, - он подхватил её на руки и ткнул, зажмурившуюся от страха, носом в стекло, а потом, не выпуская малышку, отступил на шаг назад.
И тут она с изумлением увидела, что стало двое одинаковых мужчин: один держал её, у второго, точно такого же, сидел на руках тот самый незнакомец. "Ничего не понимаю!" - только и успела рассудить Боня, как снова оказалась в коробке со всеми остальными щенками.
Мама лишь проворчала ей в ушко своё недовольство смелым побегом, и на этом приключение закончилось.
***
...Остатки сна мигом слетели с Бони, когда Глаша, решительно открыв кран, пустила в ванную тёплую воду. Семён поставил собаку на белое чугунное дно, та мигом вскочила на ноги, стряхивая с себя водяные капли, удивлённо смотрела на своих "спасателей".
- Чего стоишь! - ткнула Семёна локтем в бок Глафира. - Быстро открывай ей рот!
Муж упал перед ванной на колени, схватил ничего не подозревающую Боню за нос, насильно разжимая руками собачьи челюсти. Боня долго сопротивлялась, однако люди оказались сильнее. Глафира тут же опрокинула бутылку в открывшееся горло животины. Жидкость из широкого горлышка бутылки обильно хлынула в собаку. Она от неожиданности сделала несколько больших глотков, поперхнулась и закашлялась.
- Мы чем её поим-то? - спросил жену Семён.
- Чем, чем? - огрызнулась та. - А то ты не знаешь! Я воду с солью намешала... Должна вызвать рвоту... Господи, хоть бы ничего не случилось!
А Бонин кашель сначала перерос в сильную икоту, потом у собаки начались рвотные позывы. Но не так, чтобы слишком...
"Да они совсем обалдели, что ли? - возмутилась про себя Боня, которую уже накрывала волна тошноты. - Нет мне покоя! Только прилегла! Чего они хотят? Чтобы та вкусняшка вышла из меня? Да ни за что!"
Однако крутой Глашин рассол в собачьем желудке делал своё дело. Как Боня не сопротивлялась, её стошнило, хоть и очень умеренно: назад выходила солёная жидкость, слюни, да несколько белых крошек - это Глаша, когда они уже вернулись с прогулки, угостила Боню творогом.
- Ганя? - Семён участливо смотрел на тяжело дышавшую собаку. - Расскажи толком, что случилось на улице?
- Да, погоди, - отмахнулась Глафира. - Дай, уберу за ней...
***
Дети быстро подрастали, и мама радовалась, глядя, как они скачут по просторному вольеру, резвятся и играют друг с другом. Она, как могла, помогала им приспособиться к взрослой жизни.
Благодаря маме Боня уже знала, что ходить в туалет надо на небольшой тканевый прямоугольник, который Стас или Агата называли пелёнкой и меняли по мере надобности, и что теперь это место надо искать подальше от лежанки.
Она с удовольствием ела вкусные маленькие шарики сухого корма, которые смешно похрустывали на зубах.
Иногда щенячьи забавы "зашкаливали", например, братья или сестрёнки не могли поделить резиновое кольцо или отполированный до основания мячик для большого тенниса. Тогда терпеливая мама вскакивала с места и быстро наводила порядок. Обычно для этого хватало короткого строгого рыка, и шалуны разбегались в стороны. Но иногда дело доходило и до шлепков. Непоседливой Боне частенько перепадали неслабые мамкины тумаки, которые та раздавала своим детям за проделки и безумные скачки.
Однажды - спустя примерно месяц после рождения - в их семье стало на одного меньше. Поздним вечером в тёмном вольере вдруг вспыхнул свет - это Стас привёл двух новых людей. Они долго разглядывали уже угомонившихся к ночи щенков. Потом тот, что пониже ростом, и от кого шёл сильный и резкий запах чего-то тревожного и незнакомого, взял в руки одного щенка, осмотрел его со всех сторон, зачем-то понюхал, вернул на место, поднял другого, разглядел третьего. Снова вернулся к первому...
- Это точно - бигль? Точно - кобель? - тонким визгливым голосом расспрашивал этот человек Стаса. - Чем, говорите, они хороши?
- Ну, конечно, это мальчик, Тина Марковна, - с мягкой улыбкой отвечал Стас. - Настоящий бигль, окрас - биколор, два цвета. Родословная в полном порядке. Мы вам паспорт на него дадим, - пообещал заводчик. - А если позволите подробнее...
- Мы не торопимся, - хмуро сообщила покупательница. - Хотим знать, за что будем платить.
Стас начал издалека. Заснувшая было Боня, с интересом всматривалась в хозяина, который рассказывал гостям о том, что её предки пошли от английских биглей. А те в свою очередь корнями уходили в античность. Мол, одни источники их родиной считают древнюю Грецию. По другим данным современный бигль выведен в древнем Риме. Говорил о том, что бигль - собака охотничья с озорным и активным характером, умная и добрая, подвижная и легко ладит хоть со взрослыми, хоть с детьми.
- Вы только посмотрите, какие у него добродушные глаза, - нахваливал Стас. - А уши потрогайте... Будто из плюша!
Он ещё долго бубнил о чём-то, но Боня уже не слушала. Засыпая, она силилась понять, что означает слова "предки" или "родина", да так и уснула, не разобравшись...
А утром семья недосчиталась одного братца. Он был самым крупным из щенков. Правда, Боня даже не обратила внимания на его отсутствие, а её мама ещё некоторое время скулила, обходя в поисках пропажи и обнюхивая углы вольера, заглядывала в глаза Агате или Стасу, когда те приносили еду или убирались в их доме. Впрочем, вскоре она переключилась на оставшихся детей.
Только едва ли не с каждым днём их становилось всё меньше. Стас приводил покупателей, они выбирали себе питомца: мальчика или девочку, - и забирали с собой. Иногда с покупателями приходили дети, они визжали от радости, брали щенков на руки, ласкали, прижимали к груди, гладили по голове, трепали за уши. Детские ласки перепадали и Боне. Одна девчонка так хотела взять изящную малышку к себе домой, что громко разрыдалась, когда взрослые отказали ей...
И наступил день, когда Боня осталась в вольере одна. Всех щенков разобрали покупатели. Стас куда-то увёл и Бонину маму. В их доме стало непривычно тихо.
Боня пыталась играть сама с собой: незаметно подкрадывалась к резиновому кольцу, внезапно хватала его и, крепко сжимая зубами, неслась в дальний угол или вприпрыжку гонялась за мячом. Но оттого, что никто не бросался вдогонку, чтобы выхватить её добычу, потому, что не стало привычной весёлой жизни с бесконечной щенячьей вознёй, с шумом и визгом, от которых радостно стучало маленькое сердечко, игры в одиночестве ей быстро наскучивали. Тогда она садилась на попку, крепко уперев в пол передние лапы, и пыталась подать свой неокрепший голос:
- Бов - во - вов... - негромко выводила Боня. - Бов - во - вов... - в свои два месяца она уже научилась неплохо лаять.
Но никто не откликался ей.
***
- Погоди, я сейчас, - Глаша подхватила опустевшую бутылку. - Только держи её, не выпускай, - и жена снова выбежала на кухню.
Семён всё сидел перед ванной на корточках, одна рука была занята душевой лейкой - он осторожно поливал из неё тёплой водой Бонины лапы, другой ласково гладил собаку по мокрой голове.
Боня покашливала, выталкивая из пасти обильную слюну, макала в воду свой длинный красный язык, пытаясь попить.
"Что я вам сделала, старики? - уныло думала она. - Чего привязались? Дайте же поспать!"
...Глафира вернулась минуты через три. Она не сняла перчаток, а жидкость в пластиковой бутылке теперь имела чёрный цвет.
- Снова открывай ей рот! - командовала Глафира. - Держи крепче!
Тем же способом они быстро напоили присмиревшую собаку новым раствором.
- Что это было? - Семён вытирал тыльной стороной ладони вспотевший лоб. - Ей хуже не будет?
- Что, что? - передразнила мужа Глаша. - Это активированный уголь! Для абсорбирования, понимаешь? Ну тебя! - на её глаза снова навернулись слёзы. - Собаку спасать надо, а он - что, да что... Вот потеряем Боню, как перед Алёной отчитываться будем?
- Так, может, в ветеринарку, Ганя? - робко посоветовал Семён. - Пока не поздно...
- Какая ветеринарка?! Не выдумывай! - всхлипнула Глаша. - Открывай ей лучше рот, остаток вылью!
"Уголь, ветеринарка, - затряслась от страха Боня. - А там уколы. Знаю я всё! За что?! Вкусненького съела? Так это моя добыча была! Хоть бы скорей хозяйка вернулась..."
Она и без того всегда грустила, если Алёна уезжала на несколько дней по делам, оставляя её на попечение родителей. Ей и сейчас было не до веселья, ведь хозяйка куда-то уехала и не возвращалась уже три дня...
***
Боне было три месяца, и у неё выросли уже все молочные зубы, когда она нашла Алёну. Всё, конечно, было наоборот: это Алёна выбрала Боню, - но щенкам же это не объяснишь, они считают иначе...
Алёна давно хотела собаку. Когда она была маленькой и жила в родительском доме, там был кот, большой пушистый сибиряк с крутым характером, который в трудные кошачьи весенне-осенние разгуляй-месяцы не слушал никого. Вытворял порой в квартире такое, что взбешённый глава семьи - добрейшей, между прочим, души человек - орал благим матом: "Уничтожу негодяя!"
В такие минуты Маркиз бесшумно в мгновение ока прятался так, что сразу и не найдёшь. И пока всей семьёй искали "приговорённого", страсти утихали, да и сам нашкодивший котяра благоговейно тёрся об хозяйские ноги, ласково вылизывал шершавым язычком маленькую лысинку Семёна, стоило тому прилечь на диван, словом, делал всё, чтобы его простили. "Но в следующий раз...", - обещал Семён. А Маркиз снова и снова становился на скользкий путь непослушания.
Бывали у кота дни, когда сладить с ним не мог никто, тогда он всех, кто приближался к нему, нещадно бил крепкой когтистой лапой или норовил цапнуть острыми зубами. В такой период сладить с ним под силу было только Алёне. За что он её бесконечно любил и уважал, одному кошачьему Богу известно... Даже в самые тяжёлые минуты, когда ему, разъярённому до слепого гнева, человек на дух был не нужен, он мгновенно стихал, стоило только девочке приблизиться, позволял ей взять себя на руки и уже через секунду-другую ластился к ней, забыв все свои яростные обиды.
Эта крепкая связь тянулась с первых дней его жизни в этой семье, когда его, маленького, пушисто-серого принесли в этот дом, оторвав от матери. Он беззащитно пищал, безнадёжно пытался отыскать её в чужом мире. И успокоился лишь тогда, когда маленькая Алёнка взяла его на руки и убаюкала в своих мелких ладошках.
С тех пор он не отходил от неё ни на шаг. И эта связь продолжалась у них до последнего кошачьего дня...
Но, став самостоятельной, Алёна решила завести не кота, а именно собаку. Не сразу, конечно. Сначала она долго сомневалась, настраивалась и изучала мнения знакомых и незнакомых собачников. Её родители были категорически против.
- Знаешь, - вкрадчиво внушал ей по телефону отец Семён Ильич, - у всех моих знакомых, кто держит собак, квартиры постепенно превратились в большие собачьи будки...
- Как это? - Алёна нетерпеливо перемещала трубку от одного уха к другому.
- Ну, собака вечно всё грызёт, царапает, обо всё трётся... шерсть опять же...
- Её надо выгуливать по три раза каждый день, - тревожно телефонировала дочери мать Глафира Ниловна. - Ну, хотя бы два раза. Хочешь или нет, зимой и летом, в дождь и мороз... А если надоест, что тогда? Собака не игрушка, и не вещь!
- С ума сошла! - кричала на неё одна подруга. - Такая ответственность! Они же болеют, от них аллергия...
- Будешь бегать по ветеринарам всё время, я-то знаю, - уверял бывший одноклассник. - Кучу денег потратишь... Вообще расходы на их содержание очень большие...
А один знакомый даже анекдот со смыслом рассказал. Приходит, мол, мужик к психоаналитику и говорит: что-то, доктор, тоскливо у нас в доме, ничего не помогает. Врач рекомендует - заведите козу. Через полгода мужик опять приходит и говорит: доктор, козу мы в доме завели, но стало ещё хуже. А вот теперь, говорит врач, избавьтесь от козы. И вам сразу станет легче!
Порылась Алёна и на сайтах собачников, и действующих, и бывших. Там вообще такой раскардаш, что свихнуться можно! Одни говорят - какое это чудо, другие уверяют - не надо в дом этого ужаса. Однако философско-прагматичный подход: "Нет плохих собак - есть плохие хозяева", - в "мировой паутине", кажется, перевешивал.
Словом, "being determines consciousness", решилась однажды Алёна. Она часто думала на своём любимом английском, хотя, по-русски эта фраза значила всего лишь, что бытие определяет сознание.
На дворе был февраль. На улице стоял холод, а в душе царил обычный для коротких зимних дней депресняк. Хотелось чего-нибудь тёплого и ласкового... И девушка старательно "пролистывала" в айфоне объявления от московских заводчиков. Одна порода щенков казалась ей большой. Куда в доме с ротвейлером, хаски или овчаркой, когда вырастет? - размышляла она. А эти терьеры, фокстерьеры, чихуахуа, наоборот, такие мелкие...
Сообщение про Боньку она вначале пропустила - животинка показалась ей маленькой. Но, когда эта информация снова мелькнула на экране, она внимательней вгляделась в картинку: умные глазки, милая мордашка. Она нашла в интернете про биглей. "Оптимизм породы не позволит своему хозяину хандрить или скучать, - делился эксперт. - Ему никогда не бывает скучно, и он не даст своему владельцу загрустить... Дружелюбный, ласковый и абсолютно безопасным, этот весёлый добряк станет отличным другом, любящим, терпеливым и, что важно, неприхотливым в уходе... Правда, всё это в сочетании с упрямством... А когда вырастет, в холке достигнет 33-40 сантиметров, весить будет килограммов 12-15, если не раскармливать, конечно..."
"У меня не разжиреешь", - подумала стройная Алёна, которая каждую неделю пару раз регулярно бывала в спортзале. Она нашла школьную линейку и, измерив ножку стола, прикинула рост и размеры собаки - выходило самое то, что хотелось. Алёна ещё раз вгляделась в фото собаки и... снова нашла объявление, набрала указанный телефон.
- Опоздали, девушка! - разочаровал её приветливый мужской голос. - Кажется, хозяин для нашей малышки уже нашёлся...
- Что значит, кажется?! - разозлилась Алёна. - Её уже забрали?
- Нет ещё, - ответила трубка. - Но обещали сегодня после восьми вечера.
- А если я приеду раньше, отдадите? - часы показывали только шесть часов, и Алёна почувствовала, что не упустит свой шанс...
В трубке повисла пауза, потом мужчина ответил:
- Хм, - усмехнулся он. - Если будете первой, само собой...
Девушка быстро оделась, завела машину и понеслась по слякотно-снежным улицам вечернего города.
***
...От неё пахло чем-то вкусным. Боне этот запах понравился сразу, как только эта высокая стройная девушка взяла её на руки. Щенок даже лизнул запястье руки, которая гладила его по голове. Ещё никто из людей никогда так ласково не гладил её.
- Вот её паспорт, - пересчитав купюры, Агата протянула Алёне документы. - Там записано, что щенка зовут Алиса. - Впрочем, владельцы могут и сами давать собакам имена...
В машине Алёна положила малышку на переднее сиденье. Правда, та лежать не стала, сразу приняла привычную позу - уселась на попу, уперевшись в основание автомобильного кресла крепкими передними лапками. На поворотах и неровностях дороги её качало и мотало из стороны в сторону, но прилечь она так и не рискнула.
Боня глядела на мелькающие за окном фонари, её было тревожно и любопытно одновременно. "Что происходит? - пыталась разгадать она. - Ничего не понимаю... Вдруг мне будет плохо..."
Алена дважды останавливалась. Сначала она заехала в зоомагазин, купила пару металлических мисок, подставку для них, ошейник и поводок, несколько собачьих игрушек, лежанку и еду для щенков, потом - в обычном маге взяла перекусить себе. Собаку она оставляла в машине, наказывая ей: "Жди меня, я скоро приду. Ничего не бойся..."
- Ага, не бойся... - размышляла Боня. - А если не придёт, что я буду делать? - и она начинала мелко-мелко дрожать от страха.
Потом они ехали ввысь в лифте, что внутри большого многоэтажного дома и, наконец, оказались в уютной Алёниной квартире. Первое, что бросилось Боньке в глаза в прихожей - большое зеркало: из него состояли двери шкафа-купе. Алёна опустила её на пол, и та сразу рванула к этой необычной и такой знакомой стене, в глубине которой просматривалась точно такая же прихожая. И в зеркале - ну, как же, она уже знала! - она увидела собственное отражение. Она упёрлась в него передними лапами и радостно залаяла тонким ещё голоском:
- Бов - во - вов! - и вдруг, то ли от волнения, то ли от избытка чувств, звонко дала "собачьего петуха". - Бон - во - вон...
- А-ха-ха, - весело смеялась Алёна. - Ты лаять умеешь! Вот здорово! Ну, какая же ты Алина?! Ты - не Алина, ты... - Алёна на секунду задумалась. - Ты - Боня! Вот кто! Буду звать тебя Боней... Бонькой! - Алёна подхватила свою собаку на руки и закружилась с ней по комнате.
"Конечно, я - Боня...", - молча согласилась маленькая новосёлка.
Потом они с аппетитом поели - каждый сам по себе, и, прежде чем улечься спать, Алёна уладила Боне лежанку возле книжного шкафа. Она уложила в неё щенка и долго сидела рядом, гладила его гладкий, едва вздымающийся в такт дыханию, бок, длинное шелковистое ухо. Боня закрыла глаза и затихла, даже, показалось Алёне, засопела во сне. Девушка погасила свет, на цыпочках подошла к кровати и бесшумно улеглась.
Как только тёмную комнату прочертили тени от уличных фонарей, Боня подняла голову, всматриваясь в темноту. Не успела Алёна закрыть глаза, как собачка села и тихо жалобно заскулила. Девушка включила лампу и снова уселась рядом с собачьей лежанкой, усыпляя малышку. Однако стоило ей вновь повернуть выключатель, Боня снова принялась пищать. И всё повторилось сначала.
На третий или четвёртый раз Алёна сказала собаке:
- Спи! Надо спать, ведь мне завтра на работу...
"Ага, - подумала Боня. - А если мне не спится... потому что я не знаю - где я? Куда подевался мой привычный уголок, и что со мной будет?"
- Спи, - говорила Алёна. - Я тебя не обижу, никто тебя не обидит...
Боня внимательно и недоверчиво смотрела на неё умными грустными глазами.
- Пойми, - объясняла ей Алёна. - На кровать я не могу тебя взять. Все собачники говорят, что это неправильно, нельзя тебя баловать... - Боня раз и другой, и третий лизнула Алёнину руку. - Ладно, - решила Алена. - Пойдём ко мне, но только на первую ночь... Потом, как хочешь, будешь привыкать спать у себя, на полу...
Боня тут же подскочила к кровати и остановилась в неуверенности.
- Давай, запрыгивай! - скомандовала Алёна.
Боня примерилась к высоте препятствия и нерешительно глянула на девушку: "Высоко, не допрыгну, помоги..."
- Ладно, - Алёна подхватила её под мягкий живот и подсадила на кровать.
Когда они улеглись, и Боня, уткнувшись носом девушке в бок, действительно забылась крепким сном, Алена ещё долго лежала, вглядывалась в ночной полумрак квартиры, размышляла: "То ли я сделала? Не было у бабы забот..." А Боньке снилась мама, её тёплый и такой лакомый сосок, что она чмокала, упиваясь вкусным сновидением...
***
- Жди меня, - сказала Алёна утром. - Игрушки у тебя есть. В мисочках еда и вода. Не балуй! Вернусь с работы - пойдём гулять...
Бонька сидела на полу в своей привычной позе и с любопытством вертела головой, наблюдая, как Алёна одевается. Когда за той закрылась дверь, собака подошла к порогу, послушала, как в замке поворачивается ключ, и затихают в коридоре Алёнины шаги.
"Почему ушла? Куда? - подумала собака. - А как же я? Я поиграть хочу, побегать..."
Она начала обследовать помещение. Недалеко от входной двери, на полу, была расстелена широкая голубая пелёнка. Боня обнюхала её: "Чистая! Это я знаю, для чего...", - вспомнила.
Она приподнялась на задних лапах, уперевшись передними во входную дверь, заскулила: "Ну, где она? Не идёт... Мне же скучно..."
Потом медленно пошла по комнате, внимательно обнюхивая все углы и пробуя острыми зубами каждый предмет: кожаную обивку дивана, открытые полки шкафа, ножки кровати, - незнакомые запахи волновали и настораживали её. Ничто здесь не напоминало о недавней жизни в вольере.
Впрочем, кое-что знакомое всё же было: увидев миску с едой, она решила немного поесть, хотя особого голода после недавнего плотного завтрака не было. Нехотя начала есть, и жевала вкусный корм до тех пор, пока не опустошила миску. Потом полакала воды, прилегла прямо на тёплый паркет и немного подремала.
Дом был полон новых звуков. За окном непрерывно гудели моторами машины. За стенами слышалось шипение льющейся воды, где-то бубнил телевизор, громко разговаривали соседи. Боне было грустно и тревожно слышать всё это, она тихо запищала, захлюпала своим маленьким горлышком, призывая кого-нибудь из своих: Стаса или Агату, или даже мамку, но никто из них не явился ей на помощь. Боня ещё немного погрустила, потом стряхнула плохое настроение и решила поиграть.
Резиновое кольцо показалось ей неинтересным, она "повозила" его носом по полу, несколько раз куснула, зажав между лап, и оставила в покое. Играть с ним занятно, если вместе с кем-нибудь... А вот другая игрушка показалась ей более интересной. Она напоминала ей какую-то животинку - это был тряпичный кролик, набитый внутри чем-то хрумким и упругим.
"Давай играть!" - Боня носом толкала кролика. Тот не реагировал. Тогда она крепко схватила его за ухо и понеслась в другой конец комнаты, там на полном ходу развернулась, шмякнувшись боком о батарею, и поскакала к противоположной стене. Она бегала с кроликом взад и вперёд, резко меняя траекторию движения, подбрасывала его вверх и ловила, теребила ламами и рвала зубами. Вскоре от игрушки остались только разбросанные по всей квартире небольшие куски ткани, пластика, крохотные прозрачные шарики, которыми был набит кроличий живот. В центре этого безобразия лежала Боня и небрежно рассматривала результаты своих усилий.
"Скучно, - раздумывала она. - Почему никто не идёт? Чем бы ещё заняться?"
И она направилась в прихожую. Сначала присела на пелёнку и "сделала" на ней лужу.
...Этим утром, перед уходом, Алёна впервые вынесла её на руках на улицу, поставила на стылую землю, потянула за поводок. Они быстро добежали до засыпанного гравием и мелкой галькой закутка между домами. Там она сказала собаке: "Давай, сходи в туалет..." Боня долго робко обнюхивала камешки, улавливая острые запахи других собак, часто посещавших это место, потом присела и справила малую нужду. Опять потыкалась носом в землю и... сходила уже "по большому". Алёна тут же собрала её "следы" в полиэтиленовый пакетик, как не противно это было, и отправила в ближайшую урну... Но с тех пор прошло уже часа три, и Бонькин организм снова потребовал облегчения.
Довольная, она повеселела и осмотрелась. Недалеко от двери выстроился ровный ряд обуви: туфли, ботинки, кроссовки, сапоги, - Алёна любила порядок в доме. Боня уже знала: люди надевают на свои "нижние лапы" нечто подобное и так ходят.
Она внимательно изучила эту шеренгу, тщательно нюхая каждую "обувку". Каждая пара пахла чуть по разному, и в тоже время, каждая "держала" в себе запах Алёны. Только у одних он был как бы "вкуснее", к другим примешивался резкий дух. Его Боня невзлюбила ещё с тех пор, когда из вольера забирали её первого братца. Так пахли дорогие духи, от которых щенку хотелось чихать. Она и чихнула раз-другой и, раздосадованная этим недоразумением, решила разобраться с ним по-своему. Осторожно ухватив зубами белую лакированную туфлю на высокой шпильке, выволокла её на середину комнаты, уселась рядом, выгадывая наиболее удобный для зубов край. И решила начать с пятки...
Через час-полтора модный туфель больше напоминал старый расхристанный шлёпанец, а к беспорядку на полу добавились остатки изящного ещё недавно каблука, обрывки кожи и подошвы. Настырный щенок, лишь проглотив пару кусочков, убедился, что всё это было невкусным,
...Короток ноябрьский день. Скоро за окном стемнело, и, как всегда, сами собой зажглись фонари. Уставшая от игр и забот, Боня дремала в темноте у порога. Как вдруг услышала за дверью знакомые шаги, ключ повернулся в замке, дверь открылась, и вошла Алёна.
- А вот и я! - радостно сообщила девушка.
Боня вскочила ей навстречу, оживлённо скуля: "Наконец-то! А то уж и не знаю, что ещё придумать?" Тут же в квартире вспыхнул свет. И... сумочка выпала из рук ошеломлённой девушки:
- Боже мой! - в отчаянии воскликнула она. - Что ты наделала?!
В растерянности она шагнула в комнату, где пол был усыпан обломками крушения нормального девичьего быта. К её любимым изглоданным туфлям-лодочкам на шпильках Боня успела добавить левый осенний сапог - его высокое голенище теперь больше напоминало мочало. И эта была трагедия! Повсюду было разбросано какое-то тряпьё, которое щенку удалось извлечь, отодвинув створку шкафа-купе. О том, что сталось с бедным кроликом, девушка поняла, обнаружив его оторванное ухо...
Алёна в сердцах ругала собаку, даже слегка наподдала ей подвернувшейся под руку тряпкой, оплакивала внезапные невосполнимые потери. Потом долго молча сидела на диване, вглядываясь в домашний разгром, наконец, взялась за уборку.
Когда очередь дошла до прихожей, обнаружила, что за день собака сделала три лужи: две на салфетке, одну - рядом на полу. Сделала и ещё кое-что - кучку, от которой исходил тот ещё аромат.
Не скоро Алёна навела порядок. Что-то выбросила в мусоропровод, что-то - смыла в унитаз. Всё это время Боня просидела под кроватью, уткнув мордочку в передние лапы и грустно размышляла: "Не понимаю, что такого я сделала? Ну, поиграла, ну, погрызла - зубы-то чешутся... Вот бы сама посидела целый день без дела..."
***
По маме и по прежней жизни Боня скулила совсем мало, максимум дня три, и то - ночью и тихо-тихо, почти как мышка. А вот спать на своей лежанке привыкала долго. Ей больше нравилось укладываться под Алёнин бок, и на это её новая хозяйка - добрая девичья душа - не возражала.
Но сильнее всего на свете маленькая Бонька полюбила гулять в лесопарке, названия которого проживающие в округе люди то ли забыли, или вообще не придумали.
Топать до него от метро Молодёжная, где стоял их дом, - всего-то метров четыреста. Парк зарос березняком и кустарником вперемежку со стройными соснами. Он был лишь чуток засыпан снегом, которого в эту зиму было очень мало. Весь исчерченный тропинками, заваленный сушняком и отмеченный многочисленными костровищами с пустыми пивными банками, бутылками, обрывками бумаги, грязными пакетами и ещё чёрте какими отпечатками посиделок разномастных компаний, он казался Боне настоящим лесом. Ведь настоящего леса она ещё не видела. А снег казался ей чудесным ковром: хоть валяйся на нём, хоть ешь его.
Теперь, стоило только хозяйке вывести её на улицу, собака тянула поводок в сторону темнеющих вдалеке деревьев. Впрочем, Алёна и не возражала - в неухоженном, на первый, да, впрочем, и на второй взгляд, парке от стабильных "восьмидесятых" годов сохранилось несколько приличных дорожек с искусственным освещением. Поэтому гулять здесь не страшно даже в бесконечные зимние сумерки.
К парку Боня неслась вскачь, и Алёна еле поспевала за ней. Зато когда они входили под кроны деревьев, малютка преображалась. В ней сразу просыпался древний инстинкт бигля-охотника. Она утыкала коричневый кончик носа в замёрзшую, припорошенную снегом, землю, медленно и методично обнюхивая всё подряд: сухую траву и стволы деревьев, тропинки и следы на них.
Если замечала вдалеке голубей или ворону, слегка приседала на лапах, вытягивалась в струнку и медленно приближалась к намеченной птахе. Потом делала рывок в её сторону, и... птицы разлетались, кто куда. "Не очень-то и хотелось...", - фыркала четвероногая охотница, тут же забывала про них, снова утыкаясь носом в землю. Теперь уже недовольная Алёна тянула поводок, одёргивая щенка от заинтересовавшего запаха.
Оказывается, в этом лесу - к щенячьему удовольствию - также прогуливалось много разных собак. Завидев издалека сородича, Бонька бросалась к нему со всех ног, неважно, какого размера бывала встречная собака. Ей казалось, чем больше "барбосина", тем лучше. Можно стремительно носиться с ней, куда глаза глядят. Она стремглав бесстрашно подскакивала к встречной псине, будь то огромная овчарка, могучий ротвейлер, голубоглазая хаски или же маленький джек-рассел, и, не успев даже как следует обнюхаться с незнакомцем, подпрыгивала перед ним или клала передние лапы ему на спину, предлагала: "Давай, побегаем!" И тут же неслась вскачь - длинные уши болтались по воздуху.
Если повстречавшаяся собака принимала предложение и бежала вслед, Боньку было не остановить, да и не догнать. Она носилась меж деревьев без остановки, как угорелая, - и четверть часа, и все полчаса, могла и больше. Чаще всего в этом соревновании новый знакомец "упахивался" так, что ложился на землю, высунув красный язык, а Боне - хоть бы что.
"Ну, давай ещё! - нетерпеливо звала она. - Что же ты?"
- Гляди-ка, маленькая, а бегает быстро, как заводная, - одобрительно удивлялись собачьи хозяева...
- Так это ж бигль - гончая порода! - с нотками гордости в голосе соглашалась Алёна и брала Боню на поводок. А та с удовольствием позволяла себя гладить, как говорится, и своим, и чужим...
Очень нравилось Боне исследовать "оттиски" лесных костров и того, что разбросали рядом с ними беспечные люди. Алёна сразу поняла, что эти стоянки "homo sapiens" надо обходить стороной, что, однако, удавалось не всегда. Такая черта характера, как хитрость, у биглюшки была заложена в генах.
Она с абсолютным безразличием как бы подчёркивала, что следы человеческих кутежей меня совершенно не интересуют. С первого раза обязательно обходила костровище стороной. Затем притормаживала, делая вид, будто что-то тщательно вынюхивает, совершала широкий круг по периметру свершившегося людского праздника, этак равнодушно поглядывая в его сторону, прикидывая, что и где тут происходило и чем можно попользоваться. Очень медленно, нехотя приближалась к намеченному месту. После чего мгновенно выхватывала из-под какого-нибудь сучка обглоданную кость или что-либо в этом роде и со всех лап мчалась в противоположную от Алёны сторону, на ходу торопливо поглощая останки еды. И как бы не сердилась на неё Алена, пытаясь отобрать эти негодные "харчи", Боне чаще всего удавалось поживиться.
"Ну, уж нет, - кряхтела и порыкивала упрямая Боня, крепче сжимая зубы. - Моя добыча! Ни за что не отдам!"
Но больше всего в дальних прогулках эта красотуля-пусичка норовила найти отходы жизнедеятельности людских кишечников, поваляться в которых считала для себя несказанным удовольствием.
- Да что же это такое?! - выходила из себя Алёна после очередной такой собачьей выходки. - Что натворила! Зачем ты вывалялась в этой дряни! Дворняжка бездомная! К тебе же подойти невозможно, воняет, как на помойке...
Довольная Бонька гордо семенила рядом с хозяйкой домой и радовалась жизни: "Эх! Как она не понимает? Я же - лесная ищейка... Чтобы выйти на добычу, надо спрятать свой истинный запах... Я её запутаю чужим запахом... Разве не понятно?!"
А дома Алёна, закрывая нос и морщась от отвращения, тщательно отмывала "лопоухую псишку" в собачьем парфюме, совершенно не догадываясь, что дикие волки ещё много тысяч лет назад научились валятся в экскрементах других животных, чтобы не пахнуть как волк. Чтобы жертва не могла по запаху определить близкую опасность, и для волка проще было добыть себе пищу. Потомки волков унаследовали этот инстинкт и спустя тысячелетия пользуются той же самой логикой.
- Будешь так продолжать, отдам тебя в приют, - грозила Алёна Боне, насухо вытирая её сразу двумя махровыми полотенчиками.
Боня терпела, глядела на неё грустными глазёнками, кумекая своими щенячьими мозгами: "Отдаст она, как же... Я же теперь из твоей стаи, а ты - из моей... Как мы друг без друга?!"
***
...Семён опять насильно раздвинул челюсти изо всех сил упирающейся собаки, а Глафира плеснула ей в горло остатки чёрной жидкости. Боня снова раз-другой глотнула, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. И решила покончить с этой экзекуцией, начала рваться на волю.
- Может, дадим ей полежать? - робко предложил Семён.
- Ладно, - тяжело всхлипнула Глафира. - Оботру её, и отнесёшь на кровать...
Бонька же не дала обтереться, вывернулась из рук и выскочила из ванной. На повороте скользнула по паркету мокрыми лапами и "юзанула", едва удержавшись на ногах.
- Видишь? - тут же громко среагировала Глафира. - Может, у собаченьки уже ножки отказывают! А мы... Что делать?
"Да отстаньте, наконец! - Боня запрыгнула на кровать, желая с головой зарыться в подушки. - Будете ещё приставать, точно, тяпну..."
- Давай всё же подождём, Глашь, - Семён взял жену за руку, чтобы хоть немного успокоить. - Посмотрим, как она...
С Глафирой и Семёном Боня познакомилась примерно через месяц жизни в Алёнином доме. Однажды та сказала ей:
- Пора тебе, собаченция, познакомиться с моими родителями. Поедем с тобой во Владимир.
Боня снова оказалась на переднем сиденьи и отправилась в первое в жизни настоящее путешествие. Алена уже не раз катала свою питомицу в автомобиле, но это были короткие поездки - в гости к друзьям или в дальний парк. В этот же раз ехали долго, часа четыре с лишним. Остановились только однажды: потребовалось заправить машину, а Боне - справить малую нужду...
Бонька сильно притомилась в поездке. Сначала она то и дело становилась передними лапами на дверной подлокотник, утыкалась мордашкой в стекло и с любопытством разглядывала проезжающие за окном машины, мелькающие деревья, дома и людей. Иногда Алена опускала ей стекло, и собака свешивала голову на улицу, звонко погавкивая на соседние авто. Водители улыбались, приветливо махали ей руками, сигналили. И Боне, и Алёне нравилось это внимание.
Вскоре Боне надоело высовываться, а, может, её укачало от вонючих выхлопных газов улицы, и она ненадолго прилегла на своём сиденьи, куда хозяйка постелила мягкий коврик. Однако дальняя дорога всё не кончалась, и Боню это начало тревожить не на шутку. "Куда она меня везёт, - забеспокоилась она. - Не бросит ли в этом далеке?"
Четвероногая подружка решила на всякий случай приласкаться к девушке. Вначале она положила голову на локоть правой Алёниной руки, но девушка лишь пару раз погладила щенка по голове, не отрывая внимания от руля и дороги. Тогда Боня, неловко шкрябая лапами по кожаной обивке, перебралась к ней на колени, раз-другой лизнув её запястье.
- Мешаешь ты мне, - сказала Алёна. - И чего тебе на своём месте не сидится? Чего крутишься, как сосиска на горячей сковородке?
"Волнуюсь я, - вздохнула Боня. - Беспокойно что-то... Я лучше у тебя полежу", - она закрыла глаза и задремала.
Во владимирский дворик они приехали, когда густые мартовские сумерки сменились ночными потёмками. Алёна тихонько припарковалась у родительского подъезда, потрепала Боньку за ухо:
- Ну чего разлеглась, сосиска? Вставай, приехали, пойдём знакомиться...
Боня отчаянно зевнула, показав длинный влажный язычок, осторожно выпрыгнула из кабины на мёрзлый асфальт. Встряхнулась, разминая затёкшие лапы, тут же присела и напустила лужу, скребанула задними ногами по земле, будто хотела присыпать её чем-нибудь, снова встряхнулась и глянула на хозяйку: "Я готова, веди".
В Глафире и Семёне Боня сразу признала членов своей "стаи": они радостно обнимались и целовались с Алёной, оживлённо расспрашивали её о дороге, о делах, о жизни. Своя порция восторгов досталась и Боне: её гладили по голове, теребили уши и хвост, поднимали на руки, чтобы прижаться лицом к её мордашке и сказать ей: "Привет!" Ею откровенно восторгались. Ну, кому такое не понравится?!
Боня тоже чутко обнюхала и внимательно осмотрела их. От Глафиры пахло вкуснее, чем от Семёна. Зато Семён показался ей серьёзнее и совсем "не такой", как девочки... Но самое главное, почему Боня приняла их за "своих": несмотря на множество запахов, которые обнаружились в этом доме, - один из запахов, едва уловимый, был такой, который она очень хорошо знала, - едва приметно они пахли так же, как её Алёна. Поэтому Бонька сразу же расслабилась, оставив свои страхи и сомнения за порогом дома со "своими" людьми.
Квартира родителей была больше, чем Алёнина. Вначале Бонька неторопливо обошла каждый уголок, а уже через четверть часа весело носилась по комнатам, смешно "пробуксовывая" при резких поворотах на гладком полу.
- Только убирайте с пола обувь, тапки, одежду, - предупредила Алёна. - Если она что-нибудь схватит, не отберёшь, пока не изорвёт, не истреплет. Да ещё и рычать начинает, сердится, что я у неё добычу отбираю...
- А я свой носок не могу найти, - растерянно откликнулся Семён, одна нога у него была в носке, другая - босая. - Вот тут, у дивана, оба положил...
- А где наша маленькая мордашка? - отозвалась Глафира. - Что-то затихла!
Они разбрелись по комнатам в поисках малышки. А та притихла, забившись в щель между кроватью и тумбочкой, придавила скрутившийся в комок носок и деловито обнюхивала тряпичный трофей. Она слышала, что её ищут, но вылезать из своего укромного местечка не собиралась, зная по опыту, что добычу тотчас отберут: "Ни за что не отдам!", - твёрдо решила Боня.
Однако стоило Глафире загреметь на кухне тарелками, собирая ужин, собака тут как тут оказалась у стола, забыв про свою поживу, которую торжествующий Семён, кряхтя, извлёк из-под тумбочки и надел на ногу. А когда в ходе затянувшегося ужина Глафира, незаметно для ворчавшей по этому поводу Алёны, надавала Боньке со стола лакомых кусочков, "четвероножка" окончательно решила, что пока жизнь удалась.
Почивать она улеглась с Алёной на диване, однакож ей не спалось. Стоило хозяйке уснуть, Боня осторожно срыгнула в темноте на коврик и прокралась в спальню, тихо цокая по полу коготками. Постояла возле кровати, на которой спали родители, прислушиваясь к мерному сопению Глафиры и похрапыванию Семёна, потом вспрыгнула на постель и улеглась у них в ногах, решив, что так будет лучше караулить, чтобы новые знакомцы не сбежали ночью куда-нибудь. "Знаю я людей, - сквозь дрёму размышляла она, - сначала дадут вкусняшек, а потом исчезнут насовсем..."
***
На следующий день они всей гурьбой направились за город на Алёниной машине. Боня по обыкновению сидела впереди, гордо поглядывая по сторонам. Ей нравилось, что день был солнечный и весёлый, по обочинам дороги угадывались грязноватые снежные "отрыжки". И встречного транспорта было немного.
Вскоре они оказались в настоящем сосновом бору. Он был засыпан белым, едва подтаявшим снегом, пронизан лучами солнца, которые так ярко отражались от выбеленных полянок и застывших цветочных клумб, от покрытых тонким ледком лужиц, "изготовленных" накануне весенней оттепелью, что Боня невольно щурила свои любопытные глаза. Такого леса, высокого, светлого, с одуряющим ароматом хвои, она ещё не видела.
Вольный ветер подул в вышине, мерно раскачивая макушки деревьев, отчего лесные великаны тихонько заскрипели. Чуткое ухо псишки уловило этот древесный "диалог", ей вдруг почудилось, что за этими звуками скрывается какая-то угроза. Она поджала хвост и прижалась к Алёниным ногам.
- Ты чего, трусиха, испугалась? - девушка подхватила собаку на руки. - Идём на ресепшен, устраиваться будем...
Сразу за воротами на огромной территории парк-отеля слева и справа выстроились ровные цепочки, домиков и коттеджей, сложенных из тёмно-рыжих брёвен, двух и трёхэтажных гостиничных корпусов. Ровные дорожки уводили вглубь бора, там вдалеке расположились рестораны, уличная кафешка с пирожками, церквушка, виднелись мангальные беседки, от которых вкусно тянуло ароматом жареного мяса, раздражающим собачий нюх. Боня сразу же захотела чего-нибудь вкусного. Но её "стае" было не до еды: оформлялись на проживание в корпус, где разрешено ночевать с собаками, пристраивали на стоянку отеля автомобиль, носили сумки на второй этаж, в номера - их было два: для Алёны с Боней и для родителей.
Боня, как могла, помогала этой приятной суете, тем более, что двери комнат располагались рядом. Она сновала туда-сюда, засовывала любопытный нос в каждый принесённый Семёном с улицы сверток и проверяла все углы, включая туалет.
Потом Семён громко сопел носом, отдыхая от обязанностей грузчика, а Глаша с Алёной обсуждали их временное - на одну ночь - жильё.
- По-моему, уютненько, - ворковала мать. - Номер чистенький, кровать удобная, полотенца высшего качества, ванная светлая...
- Ага, - иронизировала дочь. - Отметь ещё милый гобеленовый интерьер... И холодильник есть, и телевизор. Цивилизация!
"Циви... чего? - не поняла Боня. - Мне нравится, пахнет деревом, а вот пыли хватает и по углам, и под кроватью. А давайте, люди, лучше поедим".
- Есть хочу, - будто подслушал её мысли Семён. - Накрывай-ка, Глаша, стол.
...После сытного обеда захотели прилечь, но Боня не дала.
- Бов-вов! - тявкнула она, что означало одно: пошли гулять. И они отправились на улицу.
Здесь было так хорошо и привольно, что Алёна решила отпустить Боню с поводка.
- Гуляй! - легонько шлёпнула она собаку по загривку. - Только смотри, не потеряйся...
Освобождённая Бонька рванула вперёд по дорожке, потом резко тормознула, обернулась, проверяя, все ли следуют за ней. И, убедившись, что вся "стая" движется следом, понеслась вперёд уже без оглядки.
Она резвилась, как могла, казалось, забыв обо всём на свете, шустро носилась взад и вперёд по заснеженным газонам, только уши развевались по ветру. Умаявшись, долго не могла отдышаться, захотела пить и наскоро похватала зубами заледеневших снеговых крошек, которые таяли во рту, превращаясь в обычную воду.
Между тем, вся их компания приблизилась к детской площадке, где гомонила разношёрстная ребятня. Бонька любила маленьких человечков. Обрадовавшись, ринулась в самую их гущу, подставляя спину, голову и уши рукавичкам, перчаткам или просто голым детским ладошкам. Дети восторженно ласкали, гладили и трепали красивую собачонку, и та минут пять неистово плескалась в лучах славы, которая, правда, ей тут же и надоела...
Вернее, внимание Бони внезапно привлекло движение необычного странного существа, которое мелькнуло за стоявшим в трёх-четырёх метрах от игровой площадки невысоким плетёным заборчиком. Она тут же вырвалась из детского круга и подбежала к плетню - глянуть, кто такой?
Оказывается, рядом расположился минизоопарк, где в отдельных клетках жили белки, брундучок. На мелких зверушек наша подружка даже взгляда не бросила. Уставилась туда, откуда сквозь плетенье прутьев на неё злыми глазами смотрела чудная морда с крутыми, лихо загнутыми назад рогами, торчащими в разные стороны ушами и неопрятной бородой. Морда остервенело жевала клок сухой травы.
- А-ав? - спросила её Боня. - Ты кто?
- Бэ-э-э-е-й... - хрипло и маловразумительно ответил козёл.
Ещё секунду биглюшка рассматривала непонятную животину, которая ходила на четырёх ногах с острыми копытцами по небольшому, усыпанному соломой загону, длинная серая шерсть свисала с козьих боков неровными клоками.