Все закончилось в один из самых обычных дней ранним утром, когда небо пропитывалось розовым светом, как корж ликером, и хрустальная тишина парка отрезала от реальности.
Рони не могла понять, почему вдруг именно сегодня решилась открыть Гайсу все свои тайны. Возможно, так из переполненной чаши вода течет сама, и уже ничто не способно ее остановить. Рони больше не могла держать в себе волнение и страх, которые питали ее долгие недели, но дело было не только в этом. Самым странным оказалось то, что она поведала Гайсу о своих чувствах к рыцарю-ориону.
Слова лились рекой, вышедшей из границ, растекаясь и затапливая все на своем пути. Рони даже не заметила, когда изменился взгляд друга. Они не дошли до кафе, остановились под облетевшим деревом, да так и застыли на месте, и бледное лицо Гайса с потемневшими глазами сейчас пугало своей неподвижностью.
Только окончив свой рассказ, полный эмоций и чувств, Рони поняла, что Гайс не проронил ни слова. Это было сложно сделать, пока тараторила Рони, но и теперь, когда она в волнении ломала руки, смущаясь столь неожиданной откровенности, Гайс продолжал хранить молчание.
Растерявшаяся девушка видела лишь замершего молодого человека, плотно сжавшего губы, немигающим взглядом сверлящего какую-то точку у нее за спиной, а то, что его сердце оказалось разбито, и кровь хлестала из раны, осталось за кадром. Впрочем, к концу рассказа оно уже и биться почти перестало, покрывшись кровавой коркой, и глухо ныло, как брошенное в пыль существо, которое уже ни опознать, ни угадать было невозможно.
- Гайс... что ты молчишь? Что с тобой? - тихо окликнула его Рони. Она хотела прикоснуться к его руке, но отчего-то не решилась. Чутье подсказало, что этого делать не стоит. Что-то неясное, незримое, но бесспорное указывало на то, что Рони только что что-то испортила, нарушила гармонию, преступила некий закон, неофициальный, но имеющий последствия. Так, перейдя Рубикон, уже невозможно вернуться обратно.
Гайс не стал делать вид, что не услышал вопроса, адресованного ему. Он не очнулся, не встрепенулся, так как и не уходил в себя, все это время внимательно слушая Рони. Он лишь перевел взгляд на нее, и впервые Рони показалось, что его глаза омертвели, словно из них ушел свет. Этого объяснить она никак не могла, и Гайс это видел и понимал. За все время их дружбы эта девушка ни разу не подумала, что могла влюбить в себя Гайса. Ни разу не прислушалась и не присмотрелась к нему. Откуда ей было знать о таком, если все ее мысли были заняты совсем другим человеком. Гайс горько улыбнулся, и от этой улыбки обоим стало только холоднее, но ни Гайс не поднял воротник пальто, ни Рони не поправила свой непослушный красный шарф.
- Рони... - Гайс, наконец, заговорил. В голове гудела пустота, сам себя он ощущал заброшенным домом, и казалось, что порывы ветра пронзают его насквозь, не встречая преград на своем пути. - Все в порядке...
На самом деле его терзала боль, и назвать ее ревностью или завистью было бы осквернением его сущности. Скорее, ее можно сравнить с очищающим огнем, сжигающим глупое сердце, посмевшее взрастить мечту из маленького зернышка, которому с самого начала суждено было пролететь мимо его сухой безжизненной почвы. Этому огню не под силу уничтожить чувство, поселившееся в душе, но в этот момент оно беспощадно сжигало глупые надежды и бессмысленное ожидание чуда. Так дерево останется стоять, пустив корни глубоко в почву, но уже никогда не зазеленеет, являя миру свои обгоревшие ветви, на которые уже не присядет ни одна певчая птица.
И в этот самый момент Гайса вдруг посетила мысль, что, возможно, именно сейчас его вина перед братом может быть аннулирована. Он даже почувствовал некоторое душевное облегчение, словно впервые за долгое время смог вздохнуть полной грудью: он не испортил жизнь Тая, тот даже смог стать избранником Рони. Столько лет горечь осознания, что по его вине загублена жизнь брата, отравляла его существование. И вот теперь оказалось, что Тай сумел вызвать любовь в сердце девушки, ради которой не только не жалко умереть, но и хочется жить.
- Тай? Ты сказала, его зовут Тай?
- Да, красивое имя, правда? - Рони, было, оживилась, когда речь коснулась ее возлюбленного, но заметив, что Гайс так и не "оттаял", осеклась и замолчала. Все по-прежнему было плохо, она определенно что-то испортила.
Да, точно, сомнений быть не может: это его брат. В свое время, лишь узнав об этой страшной правде, Гайс наводил справки, отыскивая сведения в отцовских документах. Рыцарей, имеющих право только на короткое имя, никогда не называют одинаково во избежание путаницы. В одной возрастной категории не могло быть двух воинов с одинаковыми именами.
- А сколько, ты говоришь ему лет?
- Я не знаю. Наверное, как тебе, мне сложно сказать, - Рони смотрела на Гайса умоляюще, но он оставался замкнутым и неподвижным.
А ее мысли вдруг снова перенеслись во вчерашний день, когда она видела его последний раз. Красивый, высокий, сильный - от него исходил свет. А она даже не знает, сколько ему лет. Она вообще ничего о нем не знает. Ей совершенно ничего не известно о человеке, которому она отдала свое сердце. Впрочем, как отдала - оно само к нему прыгнуло, без колебаний и сомнений. Словно притянутое магнитом, без шанса что-либо изменить. Так птицы безошибочно определяют направление в поисках родного дома, когда расстояние и преграды на пути уже не имеют значения. И для Рони уже не важно, что Тай - рыцарь, давший обет безбрачия. Сердце сделало свой выбор, да и был ли он вообще?
- Гайс, что с тобой? - не спросила, а как будто прошелестела Рони. Руки замерзли даже в перчатках, бесполезно было прятать их в карманах пальто. Стоять на одном месте было уже невыносимо, но Рони не решалась даже переступить с ноги на ногу. Гайс же за все это время так и не пошевелился. Вдруг он схватил Рони за рукав и поспешил к кафе.
- Ты совсем замерзла, - заговорил он почти прежним голосом, - тебя надо согреть. Сегодня не пойдем к пруду, останемся в кафе, там тепло.
Рони послушно пошла за ним, поражаясь его энергичности. Это наводило на мысль о последнем танце или прощальной песне, и сердце Рони глухо застучало, словно в кровь впрыснули огромную дозу адреналина. А Гайс продолжал что-то говорить, словно намеренно не давая ей вставить ни слова, не позволяя задать какой-нибудь вопрос, на который ему придется дать честный ответ.
Но Рони дождалась своего честного ответа.
Они жадно выпили кофе, не успев толком согреть руки. Тихо звучала музыка, и в небольшом помещении они оказались первыми посетителями. В большое окно было видно, как пара собачников прошла по тропинке в сторону детской площадки, спустив своих резвых питомцев с поводка.
Без остановки зевающий продавец лениво стер с их столика невидимую пыль и осведомившись, не нужно ли еще чего, отправился в каморку, так как по опыту знал, что в ближайший час покупателей больше не будет.
Гайс и Рони остались одни. Девушка не смела поднять глаза, рассматривая густой кофейный остаток в маленькой чашечке, когда услышала:
- Твоя наивность не знает границ.
Такое нельзя было принять за легкую насмешку старшего брата, и это не было сказано мягким тоном любящего друга, что озадачило Рони.
- Ты о чем? - руки, почему-то задрожали, и Рони принялась натягивать перчатки, сосредоточив на этом все свое внимание.
- Я знал с самого начала, насколько ты открытый человек, как ты добра ко всем, - Гайс внимательно смотрел на подругу, но на лице его не было и намека на улыбку, - но это не может оправдать твое транжирство. - Рони вскинула на него удивленный вопрошающий взгляд, но Гайс не отреагировал. - Те драгоценные крупицы любви и уважения, которыми ты можешь одарить любого, ты тратишь на тех, кто этого не достоин. Пытаешься выручить подругу, которую это может только раздражать, - Гайс откинулся на спинку стула, поигрывая своей чашкой. - Я гарантирую тебе, Рони: Люмис не скажет тебе спасибо ни за одно твое действие, а ты продолжаешь считать ее своей подругой.
- Но как же так? О чем ты? Я не понимаю, - Рони ощущала себя ребенком, которому устроили выволочку, забыв объяснить, за что именно.
- А ты и вправду не понимаешь, - Гайс позволил себе легкую усмешку, которая коснулась лишь его губ. Красивое лицо по-прежнему оставалось бледным. - И я подозреваю, что мне бесполезно тебе это объяснять, ты не услышишь меня. Или не поймешь. Или не захочешь поверить. Потому ограничусь лишь этим, - он выпрямился, оперся о стол и посмотрел на растерянную девушку. - Ты думаешь, что делаешь благородное дело, спасая подругу, но твои попытки выглядят просто жалкими. Ты наивна, и не хочешь видеть правду. А правда в том, что ты зря теряешь время и силы, поливая пустой участок земли, потому что кто-то сказал тебе, что внутри - семечко красивого цветка. Нет там никакого семечка! И цветок никогда не вырастет, сколько его не поливай!
- Да что ты такое говоришь? - Рони нервно стянула перчатки и засунула в карман. Быстро раскрутила шарф, так как стало невыносимо жарко. Руки по-прежнему не слушались, она была взволнована, и смысл слов Гайса все так же ускользал от нее. Она лишь понимала, что ее за что-то отчитывают. Ее добрый тихий Гайс. Мягкий и нежный. Сейчас он негодовал и ругал ее, а она не могла поверить в то, что происходит. И от этого ужасно заболела голова. Но следующая его фраза заставила ее замереть и слушать, как в голове гудит... пустота.
- Рони, нам нужно расстаться.
Слова вдруг неподъемными валунами надавили на плечи, заставляя опустить голову еще ниже, стало не хватать воздуха и Рони показалось, что она задыхается. Она хватала ртом воздух, подбирая слова, но Гайс не позволил ей вступить.
- Пойми, для тебя в этом не может быть ничего печального. Это нормально, и у тебя все будет по-прежнему хорошо.
- А у тебя? - Рони выкрикнула это неожиданно для себя, уже ощущая себя на дне реки, куда едва-едва проникал рассеянный свет.
Гайс отодвинул пустую чашку и посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
- В том-то и дело, что для меня это будет еще лучше, - произнес он.
Рони не могла в это поверить, слова ранили ее, и такое отношение казалось предательством, но, как оказалось, у Гайса были основания так поступать и говорить. То, что она услышала, лишило ее дара речи.
- Ты сделала свой выбор, когда я ничего не мог о нем знать. Я не виню тебя, это твое право и дело, и ты не обязана делиться со мной своими чувствами. Я лишь удивляюсь, как ты, такая чуткая и внимательная к этому миру, оказалась слепа к тому, что видела... буквально у себя перед носом, - Гайс посмотрел Рони прямо в глаза, заметив, как те наполнились слезами. Но он не намерен был останавливаться на полпути, как ни один здравомыслящий человек не согласится повиснуть на страховочном канате над пропастью. Но именно это он и делал все месяцы, пока в его жизни была Рони. Теперь все нужно вернуть на свои места, и у него хватит сил сделать это. - Но дело не во мне. Пойми, я не могу винить тебя за то, что не смог вызвать твоей любви, это очевидно, и я урод, но я не глупый болван. Моя вина перед самим собой заключается в том, что я продлевал эту агонию, шаг за шагом приближаясь к бездне. Просто дело в том, что мое падение в нее не принесет тебе пользы, поэтому я и не стану геройствовать.
Девушка молчала, лишь слезы катились по щекам, порозовевшим от выпитого кофе и непонятного стыда.
- Рони, я уважаю твой выбор... - Гайс вдруг приложил кулак к губам, словно не давая каким-то словам сорваться с языка, но по тому, как он зажмурился, Рони показалось, что ему хотелось закричать или заплакать. Он справился с нахлынувшей эмоцией, и уже в следующую секунду снова мог владеть своим голосом и мимикой лица. Рони же хотелось закрыть глаза руками, как вчера в квартире, когда Люмис оставила ее одну, и громко разреветься. Но как будто это что-то изменит.
- Рони, послушай, - Гайс вдруг уперся руками в стол, приближаясь к девушке. - Прости меня, но я обязан тебе напомнить, что орион - это монах, и ни о каком союзе двух сердец в твоем случае речи быть не может. Поверь мне, это не сказки, и не драма, это жизнь, и в ней есть те, кто никогда не научится любить по-настоящему.
Рони не поверила. Ни одному слову. Она энергично затрясла головой, с обидой глядя на друга.
- А вот и нет! - проговорила она, рукавом пальто вытирая мокрое лицо. - Я же видела его лицо, я смотрела прямо ему в глаза, он уже любит меня, понимаешь?
Она тут же осеклась, поняв, что причиняет новую боль другу. Гайс стиснул зубы, пытаясь улыбнуться через силу.
- Услышь меня, - проговорил он будто силы оставляли его, и время на откровение заканчивалось, - ты уверена, что не придумала это для себя? Уверена, что не выдаешь желаемое за действительное? Да даже если он и вправду испытывает все то, что тебе хочется в нем видеть, если это на самом деле правда, а не выдумка девушки, изо всех сил желающей быть любимой, он сделает все, чтобы с этим чувством разделаться раз и навсегда. У тебя нет с ним будущего. Никогда не было и не будет. И это не злорадство, а боль человека, от всего сердца желающего тебе счастья...
Гайс хотел еще что-то сказать, но снова пришлось закрыть себе рот, и уже в следующую секунду он сорвался с места и заковылял к выходу. Он не смог бросить даже "Прости", боясь, что сорвавшийся голос выдаст его, причинив Рони лишние неудобства.
За спиной громко хлопнула входная дверь, и Рони, наконец, громко заплакала.
ххх
Аллар поднимался, наверное, уже больше часа, а лестнице не было конца и края. Впрочем, определить это было невозможно - подъем все время забирал вверх по спирали, и все, что молодой человек мог видеть, это грязные потертые ступени, убегающие за поворот, и бетонные стены с грязными потеками, словно стремящиеся раздавить свою жертву. Запах прелости и полумрак уже даже не нервировали, только боль в уставших мышцах давала о себе знать все сильнее.
Удивляло то, что Аллар испытывал физическую нагрузку и усталость. Предполагалось, что в астральном мире все иначе. Ведь даже метаморфозы, произошедшие с его телом, не причиняли ни малейшего неудобства, тогда как в реальном мире ломка костей, мышц и сухожилий для изменения формы и размера, а также исчезновение кожного покрова и перестройка внутренних систем сопровождались бы дикой болью, которую не выдержать ни одному человеку. А тут такое.
К тяжелому дыханию добавилась одышка, в глазах периодически темнело, и приходилось часто моргать, чтобы прогнать черных мошек. Манжеты рукавов намокли и больше не впитывали пот, струящийся по вискам и лбу, собирающийся над бровями и повисающий на ресницах.
Временами ему казалось, что он слышит какие-то звуки. Замирая, он упирался дрожащей рукой в ледяную стену и долго вслушивался в тишину, представляя, какая бездна простирается под ним, но слух ничего не улавливал, и Аллару приходилось продолжать подъем.
План победителя был составлен, первое желание выбрано из тысячи вариантов, и Аллар сомневался лишь в одном: сможет ли произвести должное впечатление на те силы, которые встретят его, готовые к исполнению его воли. Не так он представлял себе Первую Встречу, совсем не так.
Это жалкие просители обычно взбираются по гигантской лестнице в тысячу ступеней, коленями по битому стеклу, желая донести до правителя свою просьбу-мольбу, а тот восседает в удобном кресле, пребывая в полном комфорте. На кого станет похож Аллар, когда достигнет последней ступени? В каком виде сядет в то самое пресловутое кресло, чтобы начать повелевать и указывать? Это, конечно, было наивно, и молодой человек понимал, что в духовном мире может и не оказаться никакого трона, там все относительно, или, может, даже называется совсем иначе, а может, это зеркальное отражение его привычного мира, как знать. Но узнать это не представлялось возможным, так как он все взбирался и взбирался по бесконечной лестнице, тянущейся, наверное, в самое небо.
Может, ему предложили достичь астрала физическим путем, на своих двоих? Тогда к чему были его ежедневные духовные практики? Зачем месить грязь ногами, когда для избранных существуют порталы? Успокаивала мысль, что, возможно, это последнее испытание, когда свое упорство нужно доказать таким вот образом, упрямо продвигаясь к выбранной цели. Хотя, потеряй Аллар терпение и пожелай все бросить, вряд ли он решился бы повернуть обратно - расстояние было преодолено запредельное. Так что, молча, раскачиваясь из стороны в сторону, постепенно замедляя ход, он продвигался вперед, преодолевая ступень за ступенью, стиснув зубы и думая лишь о том, что ждет его впереди. Сила и власть.
Понемногу мрак стал рассеиваться. Разгоняя темноту, на лестницу проникло слабое свечение, позволявшее рассмотреть потеки на грязных стенах и старые трещины. Аллар остановился, не веря глазам. Это был явный знак того, что его неожиданное путешествие по немыслимой странной лестнице подходит к концу. Он поспешил вперед, словно блуждал впотьмах несколько лет, умирая без солнечного света и свежего воздуха.
Через несколько минут, через силу перепрыгивая через ступеньку и понимая, что в любой момент может упасть без сил и больше не подняться, Аллар выбрался на поверхность.
Оказавшись в небольшом предбаннике, где заканчивались злополучные ступени, он замер, тяжело дыша, и под стук взволнованного сердца осматривал открывшуюся панораму. Темное небо, практически не дающее света, давило на каменные плиты, торчащие из черной поверхности, напоминающей чернозем, и создающие странные конструкции. Сильный ветер тоскливо и тревожно завывал в этих руинах. Никакой делегации, отправленной на встречу со своим господином, ни одной живой души. И даже когда со стороны руин показались темные фигуры, по облику напоминающие человеческие, Аллар по-прежнему чувствовал, что из живых существ он находится здесь совершенно один.
ххх
Начавшийся ливень оказался на руку Кариарну: разогнал с улиц последних прохожих. В полном одиночестве он шагал по опустевшим улицам города, не замечая ни редких машин, не одиноких рыцарей, ни теплого света, льющегося из тысяч окон.
В теле человека фэгг не мог укрыться от дождя в своем измерении, и промок до нитки. Зубы Дорна Приса стучали, сам он дрожал мелкой дрожью, длинная челка налипла на лоб. Он едва переставлял ноги в прилипших брюках, и пропитанное дождевой водой пальто тянуло вниз, превращая тело в ледышку. Сейчас ничто не указывало на то, что он сибарит, возведший в культ собственную внешность. Кариарну же было все равно: совсем скоро все решится, и эту оболочку можно будет сбросить, как неудобный костюм на размер меньше нужного.
Дождь не мешал Кариарну принюхиваться. Он искал место, где сможет сотворить свой обряд и стать на порядок могущественнее. Место силы, которая умножит его собственную, парализуя жертву. Именно в такое место он приведет Рони. Неугомонную подругу своей "избранницы", которая станет первой в очереди на то, чтобы послужить великим целям фэгга.
В этом городе полно особых мест, о которых люди даже не догадываются. Они вечно спешат по своим делам, и им невдомек, что вокруг творятся вещи, которые не уловить обычным чутьем, но которые оказывают на них особое влияние. Места силы, ослабляющие волю и дух, парализующие и угнетающие сознание. Люди жалуются на головную боль, ругаются и ссорятся, строят козни и вынашивают планы мести, не подозревая, что "вдохновляют" их на это места силы.
Их можно найти, лишь зная, что и где искать. Люди все время играют с темной энергией, не понимая, что исход окажется смертельным, пусть конец и будет отсрочен. Ребенок, ничего не знающий об ужаснейшем яде скорпиона, может взять его на руки, чтобы рассмотреть необычную тварь, но добрый интерес и любопытство не защитит его от смертельного укуса.
Так любовь к прекрасному заставляет общество Райн-сити охранять храмы и древние постройки неизвестного назначения, присваивая им громкое звание памятников истории и архитектуры. Но то, что когда-то эти творения злого гения являлись капищами, и на алтарь приносились человеческие жертвы, делает эти памятники опасными. Чем грязнее энергетика, чем замусореннее духовная атмосфера, тем проще подчинить себе жертву, забредшую туда и запутавшуюся в паутине зла.
Кариарн уловил что-то, замер, прислушиваясь сквозь шум ливня. Энергия гудела, заставляя вибрировать тело. Он огляделся: оказалось, он забрел в старый район, полный заброшенных зданий, ставших пристанищем уличных попрошаек и местной молодежи. Они излазили эти строения вдоль и поперек, даже не догадываясь о подвалах, в которые не сможет пробраться ни один из смертных, если этого не захочет демон. Ноздри Приса раздувались, словно он почуял дичь, губы расползлись в злобной усмешке: теперь он знал, где Рони найдет свое последнее пристанище.