В ней ощущалась отчужденность, характерная для женщин, уставших от постоянного демонстрирования своих достоинств. Несомненно, именно это ее качество породило слух, будто до замужества она была актрисой. Слух продолжал жить, хотя все давно знали, что на самом деле она была учительницей младших классов разных школ в Хатченсе. Тогда Клайд Харпер и познакомился с ней в одной из своих деловых поездок, а потом на ней женился.
Хотя никто в городе, даже миссис Кора Форсайт, не имели к ней особых претензий, было очевидно, что люди в Уиллистоне ее не недолюбливали. Возможно, из-за ее христианского имени и манеры произносить его на особый манер, делая ударение не на последнем слоге, как можно было ожидать, а на втором: ГерАльдетта. Но, как бы понимая, что в городе к ней испытывают некоторую нерасположенность и решившись ее преодолеть, Геральдетта никогда не рассказывала о себе или о своей прошлой жизни. Близких друзей у нее не было, и часы послеполуденного отдыха она проводила на боковой веранде, а вечера - под лампой в гостиной, за шитьем. Ее дом примыкал к нашему, и пожилая миссис Пол Кобб, однажды днем зашедшая к моей матери за рецептом кукурузной каши, выходя, замешкалась у передней двери и, многозначительно глянув на дом Харперов, произнесла:
- Кто угодно, кроме Геральдетты, чувствовал бы себя одиноко, потому что её мужа почти никогда нет дома. Ей бы надо почаще выходить и общаться с людьми.
Грейди и я спустились со ступенек, где мы наклеивали марки в альбом, и уселись под верандой, прислонившись спиной к прохладным кирпичным опорам. Нам было тогда по десять лет, и не было секретов друг от друга. Мы поклялись в вечной дружбе.
- Ей, наверно, нравятся домашние дела и шитье, - ответила мама.
- Хоть убейте меня, понять не могу, что она делает со всеми этими баттенбергскими и мексиканскими мережками, когда кончает их, - продолжила миссис Кобб. - Силы небесные! Наверно, весь дом у нее завален ими.
Она предостерегающе понизила голос:
- Тс-с-с! Вот и Геральдетта, - и прервалась на минуту.
- Добрый вечер, миссис Харпер. Над чем вы сейчас работаете?
(Хотя говоря о ней, все называли ее ГеральдЕттой, обращались к ней только по фамилии).
Геральдетта долго не отвечала, будто время не имело для нее значения. Она удобно поставила стул, уселась и только тогда подняла руки с длинным куском материи.
- Сейчас я делаю дорожку для стола и набор салфеток.
Она поставила стул так, чтобы сидеть вполоборота к стене, подняла корзинку с шитьем и погрузилась в работу. Длинный кусок тонкой ткани свисал с колен, касаясь солнечного блика на полу. Между бровями у нее было красноватое пятнышко, шишечка размером с горошину, которая ритмично поднималась и опадала, впрочем, не переходя дозволенные границы и не превращаясь в настоящий пупырышек.
Моя мама и миссис Кобб перешли на нашу веранду и уселись там.
- Сколько уже Клайда не было дома на этот раз? - спросила миссис Кобб.
Геральдетта подняла палец и коснулась пятнышка между бровями
- Клайд вернулся сегодня днем, - ответила она. - Плотно пообедал и лег отдохнуть.
- Да, - сказала миссис Кобб. - Надеюсь, поездка была удачной, но если ему не удалось продать пиломатериалы, то хоть завод останавливай! Что тогда его парням делать?
Потом миссис Кобб и моя мама, расположившиеся провести в креслах-качалках остаток дня, стали обсуждать городские новости. А я с Грейди под верандой, где они нас не видели, слушали их беседу. Геральдетта тоже слышала ее, потому что они из вежливости говорили громко, включая ее в беседу, если бы она захотела к ней присоединиться. Но она не произносила ни слова, если только к ней не обращались с прямым вопросом, и только покачивалась в своем кресле, время от времени кидая взгляд на узор и дотрагиваясь до розового пятнышка между бровями.
На этот раз разговор зашел о Сэме Пэлфри, и о том, какой он, при всем прочем, замечательный человек. Он недавно появился в Уиллистоне в лавке при заводе, и никто прежде не производил такого впечатления на весь город. Едва успев распаковать чемодан, он бросился набирать бейсбольную лигу их мужчин разных цехов, и команды играли под его началом после ужина и в полдень по субботам в парке между строгальным цехом и негритянскими кварталами. Он с энтузиазмом взялся вести класс девочек в воскресной школе, хотя сразу стало ясно, что он разбирается в священной книге не лучше своих учениц, если вообще что-то в ней смыслит. Пэлфри не был религиозен, но очень приветлив, и хотя ученицы мало что узнавали от него о Библии, они, развесив уши, слушали его истории и хохотали над шуточками.
Он каждый раз прибегал в класс взмыленный, и немного опоздав, когда уже были сделаны объявления и прочитаны первые молитвы, и садился за последнюю парту с набриолиненным четким пробором. Он улыбался, кивал и быстро оглядывал класс, чтобы убедиться, что все его девчушки на месте и готовы собраться вокруг него, когда прозвенит звонок и начнутся занятия. Он мог не беспокоиться, потому что все пятнадцать девочек были в него влюблены, и ничто не могло их заставить упустить хоть минуту в его обществе.
- Теперь, - сказала миссис Кобб, - он болтает повсюду, что собирается устроить театральный клуб и ставить пьесы. - Если что-то взбредет ему в голову, он ни за что не отступится. Уже набрал и записал человек восемнадцать-двадцать.
Она заговорила громко, опять пытаясь включить Геральдетту в разговор.
- Думаю, миссис Харпер знает об этом больше, чем я, - продолжила она извиняющимся тоном. - Вы, наверно, были одной из первых, к кому он обратился.
- Что еще Сэм Пэлфри может выдумать? - спросила мама.
- Он ко мне не обращался, - ответила Геральдетта. - Я вообще его не знаю.
- Как, вы с ним не знакомы? - удивленно спросила мама. - Тогда вы единственный человек в Уиллистоне, кто с ним не знаком.
Мама потерла ладонью трещину на ручке кресла, улыбнулась снисходительно и покачала головой:
- Понять не могу, как вам удалось его избежать. Ко мне он просто подошел в лавке и представился.
- Подумать только, она с ним до сих пор не знакома! - воскликнула миссис Кобб, обращаясь в удивленном отчаянии к побегам бархатных бобов. - А я-то думала, вы будете первой, кто заведет знакомство с ним в этом городе, потому что у вас столько общего.
Геральдетта вяло повела плечами и дотронулась до пятнышка между глаз. Она задумчиво сохраняла позу, будто прислушиваясь к чему-то в доме, неслышному для других.
- Клайд встал и ходит, - сказала она. - Мы его разбудили.
Клайд Харпер вышел на веранду и стал рядом с женой, зажмурившись от солнечного света. Он поправил галстук и пригладил растрепанные волосы. Невысокий мужчина с элегантными руками и ногами. Его полный чувственный рот был плотно сжат, а ноздри поднимались и опускались при каждом вздохе, как крышка чайника, потревоженная паром. Он нагнулся к жене, поцеловал ее в лоб и что-то шлепнул на ухо. Геральдетта тут же встала и ушла в дом, а Клайд, который был по характеру еще молчаливей жены, обратился к моей маме и миссис Кобб, но казался смущенным и не в своей тарелке, будто сам процесс речи был ему не по силам.
- Если я что-то положил, то никак не могу потом найти, а Геральдетте эта вещь будто сама в руки прыгает.
Геральдетта вернулась на веранду, передала ему журнал заказов и карандаш, а сама уселась в кресло и вернулась к вышиванию. Клайд раскрыл журнал и стал внимательно его изучать, а его широкие тонкие ноздри раздувались и сужались, будто он надеялся напасть на некую фразу, которую он сможет повторить и которая скроет неловкость его ухода. Наконец, он закрыл журнал и сказал:
- Теперь я пойду в контору. Буду к ужину.
Когда он вышел, разговор вернулся к мистеру Пэлфри. Казалось, в последние недели город ни о чем другом не говорил, как о пьесе, которую выбрал театральный комитет, и которая носила название: "Страдания супруги". Под его руководством пьеса принимала нужную форму, возбуждая интерес в городе. Наконец, ее поставили в зале "Рыцарей пифий", и она имела успех. Я помню, что играли ее в пятницу вечером, потому что следующим днем была суббота, и мы с Грейди решили пойти на рыбалку в последний раз перед началом школы. Всю вторую половину дня мы искали червяков для наживки, и уложили их в банку, присыпав землей и спрятав в сарае для надежности. Мы оба собирались пойти на пьесу мистера Пэлфри, а наутро должны были рано встать, и Грейди остался у нас на ночь.
В последнюю минуту на двух актеров Пэлфри напал сценический страх, и они отказались от участия, но, к счастью, роли у них были крошечные и сыграть их мог сам Пэлфри, не отказываясь от главной мужской роли, которую он взял на себя, потому что для нее невозможно было подобрать никакого другого исполнителя. Получилось, что весь вечер принадлежал только ему, и некому было завидовать его успеху, но, как ни странно, именно исполнение им одной из маленьких отвергнутых ролей - старой бабушки у камина во втором действии - более всего пленила зрителей.
- Я бывала на спектаклях в настоящих городских театрах, - без конца повторяла миссис Альф Гендерсон, - и даже в самых лучших, но ничто и никогда не тронуло меня сильнее, чем эта старушка, у которой сердце разрывалось из-за последнего рокового шага ее дочери.
Мы с Грейди смотались сразу же после конца представления, и поэтому последнее, что мы увидели, был сам мистер Пэлфри в кругу своих почитателей, всё еще с нестертым розовым гримом на лице. Он выглядел настоящим щеголем в вельветовом пиджаке и бриджах, которые комитет по костюмам сварганил ему из пары отслуживших штор винного цвета. Он отступил назад, будто пытаясь скрыться от своих обожателей, смеялся, отнекиваясь от похвал, и поднимал руки, отвергая свою причастность к успеху представления. Мы шли домой по дорожке и на минуту остановились у ворот Геральдетты, потому что она сидела там с лампой у открытого окна и вышивала медленными точными механическими движениями подушку для дивана.
- Наверно, весь город был там, кроме нее, - сказал Грейди. - Кажется, у нее нет никакого интереса в жизни, кроме шитья.
Я не ответил, пока мы не улеглись рядом, и я не задул лампу.
- Клайд вчера опять отправился в поездку, и я думаю, что Геральдетта сочла неудобным развлекаться, когда он в отъезде.
Мы сразу же заснули, но Грейди неожиданно разбудил меня среди ночи. Ему приснилось, что все черви выползли и сбежали, и он сомневался, прикрыл ли я банку куском дерева или кирпичом. Я ничем банку не прикрыл, а просто наполнил землей и оставил в сарае. Я не думал, что черви могут уползти, но Грейди уверял, что прочел о таком случае в журнале. Мы еще немного полежали, но всё же встали и оделись. На цыпочках мы спустились по лестнице, позевывая в кулак. Я глянул на часы в передней. Было десять минут третьего.
Очень тихо, по-индейски, мы подошли к забору, отделявшему наш дом от дома Харперсов, но, не дойдя до сарая, оба в тот же миг замерли и взглянули друг на друга. Нам послышались скрипучие шаги по гравиевой дорожке Харперсов. Не издавая ни звука, мы привстали на цыпочках, заглянули через забор и в тусклом свете увидели Геральдетту у задней двери дома. Похоже, что на ней не было ничего, кроме ночной рубашки и тапочек. Уставившись на нее, мы увидели, что она лениво прислонила голову к двери и зевнула. Мы сразу поняли, что человек, уже прошедший полдорожки, был Сэм Пэлфри. Тогда Геральдетта что-то шепнула, чего мы не расслышали, и спустилась по ступенькам к нему. Они встретились в тени куста японской айвы и страстно прижались друг к другу на пару минут, а их губы плотно сомкнулись.
Когда мы вновь улеглись, Грейди сказал:
- У Клайда индейская кровь. Если он узнает, что тут случилось, могу поклясться, он прикончит Сэма Пэлфри.
- Мы должны поклясться никому не говорить о том, что мы видели сегодня ночью. Никогда в жизни.
- Иди и принеси Библию, - потребовал Грейди. - Мы поклянемся на ней.
Мы поклялись, положив руки на Книгу.
- Только как они могли познакомиться, - спросил я через минуту. - Как Сэму Пэлфри удалось встретиться с ней? Не могу этого понять.
Мы улеглись на подушки и подтянули простыни до подбородка. Мы были возбуждены и несколько возвышены торжеством момента, но более всего - горды мистером Пэлфри. Нам казалось, что не было преград, которых он не смог бы преодолеть, и мы счастливы, что принадлежим к тому же полу, что и он.
На следующий день Геральдетта вышла на веранду в свое обычное время, волоча за собой кресло-качалку. Когда она уселась и открыла шкатулку для шитья, я подошел к забору и выглянул.
- Что вы теперь шьете, миссис Харпер? - спросил я.
Она ответила не сразу, но сказала, наконец:
- Я вяжу что-то вроде накидки, чтобы надеть на спинку стула в нашей гостиной. Не знаю, как она точно называется.
Моя мама, услышав наши голоса, подошла к окну и сказала:
- Не надоедай миссис Харпер, сынок. Разве ты не видишь, что она занята?
- Когда-нибудь, когда у меня будет больше времени, - сказала Геральдетта, - я свяжу постельное покрывало. Мне всегда хотелось иметь такое и, думаю, я смогу это сделать.
- С ним много возни, - возразила моя мама. - Вот дочка миссис Кобб занялась таким в прошлом году, но бросила.
- А я знаю одну женщину у нас в Хутченсе, которая такое связала. Ей за это одеяло двадцать пять долларов давали.
- Думаю, оно того стоит, - ответила мама
- Один только материал обойдется в двадцать три доллара, - ответила Геральдетта, - не считая работы. А ведь работа тоже чего-то стоит!
Она замолчала, как если бы уже наговорила слишком много, и вновь впала в свою обычную презрительную летаргию. Потом опустила руки на колени, подняла их и коснулась мягкой шишечки между бровей.
- Вам надо было бы сходить вчера вечером на "Страдания жены", - сказала мама сочувственно. - Сэм Пэлфри, конечно сделал себе имя такой удачной постановкой. В жизни не видела ничего подобного, особенно, когда он дал себе волю и совсем вошел в роль. Честное слово, вы многое потеряли, миссис Харпер!
- Так постановка удалась? - лениво спросила Геральдетта.
Я направился к дому Грейди, чтобы рассказать ему об этом разговоре, но вспомнил нашу клятву. За несколько следующих недель мы ни разу не заговорили о том, что знали, но теперь, ложась в постель, я ждал, пока все в доме уснут, и прислушивался к шагам мистера Пэлфри по гравию к соседней двери, гадая, когда мистер Клайд обо всём этом узнает и что тогда будет.
Когда, к удивлению всего города, это случилось, Грейди и я узнали обо всём, как только вышли из школы. Вроде бы, Клайд зашел в лавку в час тридцать пять, вынул пистолет из кармана и выстрелил в Сэма Пэлфри. Сэм тогда продавал банку лосося негритянке-поварихе миссис Хортон, и сила пули отбросила его назад к бочке патоки. Это, думали в городе, спасло ему жизнь, потому что две следующие пули прошли выше и не причинили ему вреда. Тогда повариха миссис Хортон завопила во весь голос: "Он убил его! Я знаю, что он его убил!"
Она обрушилась на Клайда всей тяжестью своего черного тела, схватила его за руки и боролась с ним, пока не подошли люди в лавке и не отобрали у него оружие. Клайд лишь качал головой и на вопросы ничего не отвечал. Он стоял, неудобно опершись спиной о прилавок, сжав полные чувственные губы, а его ноздри медленно раздувались и сужались в спокойствии, полном страсти.
Потом Пэлфри отвели в кабинет доктора Кромвеля, который перевязал его рану и остановил кровь. Было решено отправить его на станцию, чтобы оттуда отвезли на операцию, и его уложили на носилки.
Узнав это, мы, ничего не обсуждая, бросились со всех ног на станцию кратчайшей дорогой, и чуть не столкнулись там с крошкой Мэйми Лу, девочкой из класса Пэлфри в воскресной школе. Она опередила нас всего на пару секунд и теперь стояла на ступеньках грузового депо, так запыхавшись и такая страшно взволнованная, что даже забыла подтянуть чулки и не заметила, что ее аккуратный пенал расстегнулся, и все резинки, точилки и цветные мелки высыпались на ее расшнуровавшиеся ботиночки. Почти в ту же минуту появились Элли Чилдерс и Бланш Форсайт, которые выглянули из-за цистерны на подъездном пути и подбежали к Мейми Лу на ступеньках. Девочки прижались друг к дружке для утешения, отведя полные горя глаза, и не произнесли ни слова.
Носилки мистера Пэлфри с замаранным серым одеялом поставили в комнате ожидания для белых между станционной печкой и ящиком для дров. Начальник станции Нейл Эрроумэйк стал у дверей и пускал зевак. Грейди и я протолкались через толпу и заглянули внутрь. Сэм стонал, поворачивал голову из стороны в сторону и пытался подняться на локтях. Когда он заметил нас с широко открытыми ртами, он обратился к Нейлу и сказал, что хочет поговорить с нами, потому у нас, мальчишек, впереди вся жизнь, и он должен дать нам добрый совет, который ему самому никогда не дали. Люди у двери пропустили нас вперед. Мы, робея, подошли к носилкам и склонились над мистером Пэлфри, вслушиваясь в его сокрушенный голос.
Он хотел, чтобы его несчастье стало для нас наглядным уроком. Он хотел, чтобы мы поняли, что нельзя достичь счастья, нарушая Заповеди Бога и законы людей, чтобы мы учились на его ошибках - тогда его страдания не будут напрасными. В этом смысл того, что случилось с ним, в этом смысл его теперешних страданий, которые облегчит эта мысль.
Я сразу понял, что рана мистера Пэлфри не была серьезной, и что он скоро поправится. Грейди, который вообще его не слушал, сидел на полу на корточках.
- Как Клайд узнал о вас и Геральдетте? - тихо спросил он.
Я стал на колени с другой стороны носилок, и у нас с языка сам собой сорвался рассказ о том, что мы видели в ту ночь, когда ставили пьесу, о нашей клятве, и что мы никогда никому об этом не говорили, и даже ни разу не обмолвились между собой. Сраженный такой преданностью, мистер Пэлфри протянул к нам руки и взял в них наши. Мы были, сказал он, его настоящие друзья.
Люди снаружи, думая, что мы молимся, зашаркали ногами и сняли шляпы. Через минуту мистер Пэлфри ответил на вопрос Грейди. Но его манера стала совсем другой, потому что теперь он считал нас равными себе участниками одного заговора. Он осторожно подмигнул, прикрыв глаза рукой, и попросил нас пригнуться поближе к носилкам. У него, сказал он, нет ни малейшего представления, как Клайд узнал об этом. Может быть, сама Геральдетта, но он не видел ее после выстрела, и вряд ли уже когда-нибудь увидит, раз дело обернулось таким образом. Жаль что так, но это всегда будет ему любопытно.
Тогда он попросил нас подвинуть носилки, чтобы его тело не оставалось на виду у зевак, а когда убедился, что они не видят его лица, поднял брови и засмеялся. Он просунул кончик языка между зубов и лукаво подмигнул нам, будто говоря: "Могу им на потеху сыграть кающегося грешника, но эта роль не для меня. Мне по душе быть веселым и героем романтичной комедии". Он развел руки, томно вздохнул и заговорил тихим голосом так быстро, что нам пришлось пригнуться к нему еще ближе, чтобы расслышать слова.
"Никогда не поверите, просто взглянув на нее, какая у нее чудная фигура, - восхищенно говорил он с затуманенным плавающим взглядом. - Я уже стольких повидал и знаю, о чем говорю. Да, сложена она превосходно!"
Внезапно он остановился, сраженный воспоминанием о красоте Геральдетты, но через секунду опять заговорил и стал методично перечислять ее прелести, будто давно хотел рассказать о них понимающему человеку, потому что еще до того, как из его плоти извлекли пулю, пущенную ее мужем, Геральдетта уже стала одним из его воспоминаний. Он еще не окончил рассказ, когда поезд подошел к станции, а люди вошли в зал ожидания и подхватили носилки.
Теперь уже собрался весь класс Пэлфри из воскресной школы, чтобы попрощаться с ним. Девчушки столпились у лестницы грузового депо, тихо плакали и дергали свои платья, устремив взгляды на землю, но когда Пэлфри пронесли к багажному вагону и высоко подняли носилки, все пятнадцать уже не могли сдержать рыданий. Они обхватили друг дружку и разревелись. Какая разница, что потом взрослые наговорят на Пэлфри, и какое их ждет наказание за такое проявление чувств на людях. Они его любили, и в эту минуту им было всё равно, кто об этом узнает. Они чувствовали, что Пэлфри отрекся от них, бросил их, посрамленных, но их поругание было общим, а не каждой в отдельности, и они вытерпят его все вместе, утешая друг дружку. Они забрались на платформу, чтобы видеть его до последнего мгновения, прижав грифельные доски и атласы к своим незрелым грудям.
- До свидания, мистер Пэлфри! - выкрикивали они пронзительными голосами, полными страдания. - До свидания! До свидания! До свидания!
Я стоял у рельсов, когда состав выехал со станции, прополз мимо эстакады и, наконец, подкатил к разъезду Уэлл. Я хотел задать мистеру Пэлфри один вопрос, но когда он стал рассказывать о Геральдетте, уже не представилось случая. Меня, прежде всего, интересовало, как он ухитрился с ней познакомиться. Ведь не мог же он просто подойти к ней в лавке мясника и представиться, как он представился моей маме, потому что она лишь мельком взглянула бы на него, улыбнулась своей рассеянной безразличной улыбкой, отошла и в следующий миг забыла бы о нем. Может быть, она написала ему письмо и назначила свидание? А, может быть, они были знакомы еще до того, как оба оказались в Уиллистоне? Может быть, он просто подошел к ее дому, постучал и вошел?
Я, наверно, никогда этого не узнаю. Я думал, что дома захотят узнать, где я так долго пропадал, но никто об этом не спросил. Я вошел в дом и повесил шапку, старая миссис Кобб и ее дочка были в гостях у мамы и удобно расположились в креслах. Миссис Кобб зашла передать моей маме рецепт джема из боярышника, что пообещала еще прошлым летом. Она совсем забыла об этом обещании до сегодняшнего дня, но когда вспомнила, они с Хелен поспешили сюда, даже не переодевшись. Она знала, что моя мама очень обрадуется рецепту, и он будет очень кстати в мае, когда боярышник опять созреет на болоте.
Я узнал больше от миссис Коб и Хелен. Мистера Клайда заперли для надежности, пока Пэлфри не увезут из города, но против него не будет выдвинуто никаких обвинений, и нет сомнения, что его очень скоро выпустят. Он отказывался отвечать на вопросы, но весь город только и говорил об этом случае, и все знали, хотя никто этого не сказал, что один мужчина стреляет в другого без очевидной провокации только по одной причине. Геральдетту с утра никто не видел, а окна с обеих сторон дома были зашторены.
Миссис Кобб поставила стул у окна и сдвинула занавес, чтобы смотреть на дом Харперсов.
- Я бы тряслась от страха, окажись я на ее месте, - сказала она. - Бог знает, что такой человек, как Клайд, может устроить ей, когда вернется домой.
- У них вообще нет права выпустить Клайда, - ответила Хелен. - Да как можно! Человек, который стреляет в людей!
Пока они разговаривали, открылась боковая дверь, и Геральдетта вышла на веранду, волоча за собой кресло-качалку. Она разложила шитье у ног, расправила на коленях отрезок ткани, на котором собралась продолжить работу, на минуту подняла глаза и посмотрела на улицу лениво и безразлично, как будто она уже переварила эту ситуацию и выбросила ее из головы как не имеющую никакого значения. Она медленно подняла руку, дотронулась до усыхающего бугорка между бровей, улыбнулась отстраненной загадочной улыбкой и принялась за работу.
- Она начала вязать постельное покрывало, - благоговейно сказала мама. - Она ведь говорила, что свяжет его, когда у нее будет больше времени.