Черкашина Ирина : другие произведения.

Хозяйка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Говорят, кому много дано - с того много и спросится. Ох и нелегко же будет держать ответ четырнадцатилетней Анее, будущей великой ведунье из рода Змиева, которая, сама того не желая, привела в свой дом большое зло. Ну, кто кашу заварил - тому и расхлёбывать... А помогут как могут верный друг да младшая сестрёнка. Написано в мире цикла Ника Перумова "Приключения Молли Блэкуотер". Автор "Молли" одобрил:) Здесь выложен ознакомительный фрагмент, полностью текст выкладывается по ссылке: Хозяйка
  Шумит над головой текучая берёзовая крона, от дома, от потемневших громадных брёвен, веет сладкой тоской старой древесины, травёшка, которой зарос двор, щекочет голые щиколотки, бранятся по-своему козы в стайке, а в предзакатном небе над тесовыми крышами Змиевой слободы с визгом носятся низкие стрижи - ох, быть ночью дождю!
  -Как звёзды небесные все пути земные прозревают, всех странников ночных провожают, так и мои глаза все пути окрест бы прозревали, всех тайных гостей бы провожали-видели...
  Анея, выпалив за раз пол-заклятия, поневоле перевела дух. Ох, была б здесь наставница Верея Велиславна, выдрала бы за торопливость. Но старая Верея далеко...
  -...растекусь я ветром летучим, разбегусь я волной бегучей, прорасту травою ползучей, - несите мне вести, птицы, да звери, да гады водяные...
  -Анейка-а! Где тебя, скаженницу, носит? Молоко только сдоила - пошто оно уже скисло?
  Анея только глаза завела к небу. Вот ведь повезло, что наставница далеко - не то быть кое-кому дважды драной! Ну пошто, пошто скисло... за эхом собственного заклятия потому что некоторые не следят. Заклятья-то здесь словно сами собой творятся - родной дом, стены помогают, хоть Анея теперь приезжает в эти стены лишь на зимний солнцеворот да на летний. Легко волшебничать, вот и забываешь про осторожность. Да, хорошо, что наставница далече - иначе сидеть бы за оплошность неделю на воде и хлебе.
  -...пусть от взора моего не укроется ни былинка лесная, ни росинка дождевая, ни тень ночная...
  Заклятие и впрямь растекалось окрест, словно разлитая вода. Анея, крепко зажмурившись, чувствовала разом всю Змиеву слободу, и дальше, на север, Подгорную, и на восток - Новую, и вообще весь град Змиев с его дворами, частоколами, садами, колодцами и торжищами. И даже ещё немного дальше.
  Плохо, конечно, что без заклятия она ещё не умеет обходиться. Бормочет, ровно деревенская знахарка... Вот отец, тот умеет - выйдет на двор, глаза закроет, вздохнёт поглубже, и уже знает, где в его владениях что происходит. Ну да немудрено - Вольха Змиевич величайший чародей русских земель, ему такое заклятие сплести легче, чх--------------ем орех расколоть. Только и отец нынче далеко...
  И отец, и мать, и множество других чародеев и чародеек. Весь город Змиев теперь оставлен на Анею да тихую старенькую травницу Зорю, наставницу младшей сестрёнки. А почему так вышло - про то лучше не думать, совсем не думать, иначе в груди растёт странная пустота, а сердце трепыхается, будто в силках. "Как бы войне не случиться", - на разные лады повторяли и повторяют взрослые, и глядят при этом куда-то за горизонт. Что такое большая война, Анея не знала, и не знали ни её родители, ни их родители. Но давным-давно, ещё до Изворота, когда мир был совсем другим, когда не было великих Зверей, и волшба шла по-иному, когда не было ещё Новых земель, а были одни Старые, и жили в них другие народы и племена, - тогда были большие войны.
  Большие войны, вражьи нашествия, когда земля стонала от боли, когда чужое войско растягивалось от горизонта до горизонта, вороньё жирело на трупах, а от градов, таких, как Змиев, оставались только пожарища с торчащими из пепла закопчёнными печными трубами. Когда тот, кто хотел, чтобы род его жил, и жил бы свободно, - должен был брать оружие и стоять насмерть. Так рассказывалось в преданиях и сказах - и Анея, воображая почерневший от неисчислимых полчищ горизонт, всегда вздрагивала. Когда она была маленькой, в Змиеве случилось нашествие гусениц-листогрызов, да в таком количестве, что даже колдуны с ведуньями справиться не могли. Она запомнила тихий, опустевший, словно враз умерший лес, обнаженные среди лета деревья, согласный шорох мириадов гусениц, потемневшие лица взрослых и свой ужас перед этой неотвратимой напастью. А следующий год выдался голодным. Но то были гусеницы. А если - войска?..
  Здесь, в Новых землях, таких войн не случалось. После Изворота земли оказались пустыми, ждущими только хозяйской руки и заботы, а с народом, жившим южнее Полуденных гор, который умел делать железных чудовищ, - русские не воевали. Пока.
  Хотя как воевать с железными чудовищами, Анея представляла себе плохо. Разве что водой залить, чтобы ржа поела?..
  -Анейка... Анейка, там Малуша гневается, что молоко скисло... Иди, что ли, скажи ей, что делать-то, она ж его хотела соседям отдать...
  Вот и сестрёнка, легка на помине - дёргает за пояс. Видно, и впрямь придётся поторопиться.
  -Счас, - процедила Анея, всё ещё зажмурившись. Раскинула в стороны руки, словно хотела обнять весь мир.
  Тысячами глаз смотрела сейчас она, тысячами ушей слушала. Вот корова возвращается с выпаса на вечернюю дойку, боталом гремит, - Анея видит, что улица перед ней обычная: пыльная, сонная, уставшая от дневного зноя. Бурундучок перебежал через неприметную тропку в лесу - всё спокойно, люди этой дорогой сегодня не хаживали. Мальчишки купаются в Чёрном ручье - вода в нём хоть и тёмная, как всегда, но прозрачная, бестревожная. Собака бежит вдоль околицы в Подгорной слободе. Водяные духи играя пускают рябь по речке Песчанке. Женщины возвращаются с поля, тянут песню - скоро, скоро уже праздник первого снопа, время жать рожь. Сова, дневавшая под крышей заброшенной избы, встряхивается, таращится в полумрак чердака, рассечённый вечерними лучами. Домовой забеспокоился в подполе - тревожит, щекочет его Анеино волшебство.
  Всё, всё как обычно. Всё тихо в городе Змиеве. Но Анея, прежде чем позволить заклятию рассеяться, ещё раз пробежала, прощупала каждый закоулок, каждую пядь родной земли - отец, уезжая, велел за городом следить во все глаза. "Одна ты у меня, Анеюшка, надежда, хоть и мала ещё. Не на кого больше ни двор, ни город оставить".
  -Анейка, давай уже быстрее...
  -Тихо! - цыкнула старшая сестра. Всё казалось обычным в граде Змиеве, да что-то было не так. Настолько, что сердце подпрыгнуло и заколотилось в горле.
  Что, что, что?!
  Она лихорадочно пробежала по Змиеву в третий раз, перескакивая с одного на другое. Вот опять корова, уже в хлеву; мальчишки на ручье; собака, прибежавшая на свой двор; окончательно проснувшаяся сова. Вот баба с вёдрами у колодца, вечно недовольный банный дух в старой бане, мышка, торопливо семенящая к амбару, и кошка, поджидающая мышку за углом, кривая яблоня у забора, мужик с топором, ладивший в сарае не то скамью, не то стол. Вот девчачьи посиделки в Змиевой слободе - ой, да к ним и мальчишки в гости пожаловали! Анея узнала несколько знакомых лиц, но сейчас не до них, совсем не до них.
  Что насторожило её, что? Ох, Верея Велиславна всыпала бы сейчас за тупость! "Чего рот разинула, ворон ловишь? - прикрикнула девочка на себя голосом старой колдуньи. - Где споткнулась, обо что? Вспоминай!"
  Как ни странно, это помогло. Заброшенная, просевшая изба, под крышей которой устроила днёвку сова, - вот где споткнулась Анея. Пыльный полумрак чердака был косо расчерчен вечерним солнцем, оно мешало сове, но она упрямо не перебиралась в углы потемнее, хотя под крышей их хватало. Почему? Потому что там был... там был...
  Там был след. Там прошло нечто, с чем Анея никогда не сталкивалась и о чём даже не слыхивала - не живое, не мёртвое, пустое, точно дыра в самом пространстве. Девочка глядела на след глазами совы, и веяло от него запредельной - даже не замогильной - жутью. Нечто было, проявилось и исчезло - должно быть, ночью, когда родители уже покинули Змиев, а Анея видела десятый сон.
  А ещё в избе не было обычной для нежилого дома нечисти. Совсем. Словно выжгло...
  "Надо с Зорей посоветоваться, - Анея наконец позволила чарам рассеяться и выдохнула. - Хотя Зоря, конечно, зелейница, что она ведает кроме трав своих? Разве ж поможет... Что ж за нечисть сильная такая да странная? С погоста, что ли, вылезла? Да уж, платочком не отмахнёшься. Может, оно и рассеялось - кто знает? - да только с погостов едва ли что хорошее явится. За Костяным Пределом - там ведь по-другому совсем... Но коль что-то страшное - я бы знала, - спорила она сама с собой и сама же себе возражала. - А ну как что совсем незнаемое?! А? Тогда что? Нет, надо всё ж таки Зоре-травнице сказать... Эх, и молоко-то ещё некстати, чтоб ему два раза скваситься! Придётся, видно, завтра к Зоре идти... только что я ей скажу? Увидела, мол, тень неведомую, лихо несказанное? То-то она над моим невежеством посмеётся!"
  Анея открыла глаза - вечерний свет с отвычки показался слишком ярким. Рядом переминалась с ноги на ногу сестрёнка - Добронега, она же Добра, она же Шанежка, и она же - в минуты злости - Веник Банный. Хотя, если честно, злиться на неё долго не получалось ни у кого. Вредности в Добре было не больше, чем в полевой ромашке. Вся Анее досталась...
  Увидев, что сестра наконец отмерла, Добра едва не запрыгала от радости:
  -Пошли молоко расколдовывать, а то Малуша тебе шею-то намылит!
  -Это мне-то? - фыркнула Анея. - Мне только Верея может. Ну, и батюшка с матушкой...
  -Ты просто Малушу забыла уже, - заявила Добра, беря сестру за руку. - Пошли!
  "И как я то молоко расколдую? Что скисло - то скисло, назад не вернёшь. Хотя..."
  Старая Малуша, - одинокая погорелица, прибившаяся когда-то ко двору чародея Вольхи Змиевича да так тут и оставшаяся - только закончила заводить опару. В потемневшем, треснувшем с одного боку корытце уже дышало пьяным духом будущее тесто. В детстве Анея любила тайком сунуть в опару палец и облизнуть - сладко! Малуша вытирала руки тряпицей и привычно ворчала на меньшую из сестёр - малышку Предславу, возившуюся в уголку на чистом половике со своими деревянными лошадками и медведями. Предслава, судя по всему, ненароком разломала ложку, которой хлебала вечернюю кашу. Силой мать-земля её не обделила, в отличие от старших сестёр.
  Под столом стояла бадейка с тем самым молоком. И впрямь скисло так скисло...
  -Один разор от вас, девок. - Малуша сердито стучала по столу деревянными плошками со снедью - творогом, мёдом, остатками Предславиной каши - выставляя их перед сёстрами. - Ни еды, ни посуды не напасёшься. Ну? Чего глядишь? Верни молоко, что я Векше-соседке скажу? У неё меньшой хворает, ему надо снести.
  -Тётенька Малуша, коль скисло, так уж всё, - Анея опустила голову. - Я другое могу сделать.
  -Чего другое, чародейка ты аль нет?
  Вместо ответа Анея только вздохнула поглубже, набирая силы, чувствуя, как поднимается она в груди щекочущей, распирающей волной, и - "сыто-пьяно, кисни, сметана, собирайся в комок, твори творог!" Разным чародеям по-разному колдовать легче. Кому жест помогает, кому значки-руны, а Анее вот со словом проще всего. Хоть и сердится наставница Верея Велиславна, требует, чтобы без подпорок ученица ходила...
  Прошелестел по избе порыв тёплого ветра, хлопнула печная заслонка, подпрыгнула под столом бадейка - а в ней, в сыворотке, плавают уже комки свежего, нежного творога. Только отжимай.
  -Я ж с тебя, скаженницы, молоко просила! - Малуша в сердцах вытянула Анею кухонной тряпицей по плечу. - Да что с тобой поделаешь... сойдёт и творог. Садись, ешь, чародейка...
  Анея только головой помотала. Эх, эх, за один сегодняшний вечер Верея-колдунья на три порки бы грехов насобирала. Торопилась Анея, хотела поскорей от своей ошибки отделаться, да снова забыла, что в родном доме, который в Змиевой слободе не зря прозывали Чародейным двором, заклятия творятся не так, как везде. Перестаралась... И опять покатилось эхо от её вроде бы нехитрого колдовства, и что-то далеко-далеко ему откликнулось.
  Как будто хлопнула дверью, в дом зайдя, а с печки от того горшок упал да разбился.
  И отчего-то Анее показалось, что это шевельнулась в ответ та самая не то нечисть, не то нежить, чей след она почуяла в заброшенном доме. Так ведь расточилась она? Или нет?.. И что это всё ж таки за беда? Эх, славно же начинается твоё чародейное служение, Анея Вольховна! Что ни сделаешь - всё не так! Хорошо, что отец не знает, - а то б застыдился дочери.
  Нет, нельзя завтрашнего дня ждать, - сейчас надобно проверить, что за лихо бродит по граду Змиеву. Проверить, и уж после бежать бегом к Зоре, советоваться. Живёт-то она совсем на другом краю, в Подгорной слободе.
  -Прости, тётенька Малуша, не могу я сейчас есть, тороплюсь...
  -Это куда это, на ночь глядя?
  -Любава на посиделки звала, - вывернулась она, вспомнив виденную развесёлую компанию старых подружек да дружков. - Пойду хоть поздороваюсь, а то приехала и носа не кажу... обижаются.
  Не скажешь ведь, что почудилось незнамо что... Засмеют. Какая из тебя чародейка, коли ты понять не можешь, явь это или блазнится!
  -Велика важность! Тебе не о посиделках думать положено, а о том, как отцов наказ выполнять! А вдруг кто с нуждой к нам придёт, а тебя и дома нет - где чародей ка? Хиханьки да хаханьки с подружками у неё!
  -Ну тётенька Малуша! Будто ты молодой не была! Небось сама на посиделки-то бегала!
  Малуша внезапно вздохнула, сгорбилась ещё пуще, присела, охнув, на лавку. Погладила рассеянно белые волосики Предславы, которая забыла про своих лошадок и только переводила серьёзный взгляд с сестры на няньку и обратно.
  -Что ж... было времечко, и я бегала, и то верно... Быстро пролетело, и вспомнить-то нечего! Что ж делать с тобой, Анейка? Беги на свои посиделки, да только до заката. Опоздаешь - батюшке твоему всё расскажу да Верее Велиславне отпишу, не поленюсь!
  Малуша была в дружбе со старой колдуньей - насколько вообще можно было водить с ней дружбу.
  -Спасибо, тётенька! Не опоздаю!
  Но не успела Анея выскочить из сеней на двор, как её поймали за подол.
  -Анейка, возьми меня с собой!
  -Да ты что, Шаньга с клюквой! Мала ещё на посиделках сиживать!
  -Ну возьми, Любава вот сестёр своих пускает, и ничего! А мне с Малушей вечерять ску-учно! Ну Анеюшка, ну пожалуйста!
  -Возьми-возьми, - раздался над головой скрипучий Малушин голос. Она, отодвинув ставень, высунулась из окна. - С сестрой-то не набедокуришь!
  Ох, вот же не было печали!
  
  Пока разбирались с несчастным молоком, солнце уже успело скатиться к самым слободским крышам. Скатиться и почти утонуть в мягких пепельных облаках, наползавших из-за горизонта - точно будет дождь. Змиев притих, и даже неутомимые стрижи, кажется, устали - чертили небо реже и кричали не так весело-звонко.
  Анея шагала по улице широко, нарочно не стараясь подождать семенившую следом сестрёнку. Что, ну вот что теперь делать? Как объяснить, что не собиралась она ни на какие посиделки, а хотела потихоньку проверить кое-что... А если и правда не почудилось, если там, в заброшенном доме - ходячий покойник или упырь? -С мертвяком-то и наставница Верея не вдруг справится! Теперь вот думай, куда сестру девать!
  -Анейка, подожди... куда бежишь-то?
  -На Кудыкину гору...
  -Ну подожди! Глянь, что я нашла! - В руке у Добры, запыхавшейся от почти бега, листок клевера, да не простой - четырёхлистный. Не такое уж диво дивное, но всё же сколько-то силы этот клевер запасает. Травники его любят.
  А Добру кашей не корми - дай повозиться с травками да живностью. Будто ничего интереснее на свете нет!
  -Эка невидаль, - буркнула Анея, не сбавляя шага. - На луг пойди, охапку наберёшь.
  -Ага, охапку! Что-то мы с Зорей на лугу никаких таких охапок не видали! - Добра, кажется, обиделась. Ну так и что, кто заставлял её тащиться следом?!
  -Искали плохо...
  -Ты что, не хочешь, чтобы я с тобой шла, да? - Сестрёнка аж кулачки сжала. - Такая большая выросла, да, всех умнее? Или с Васильком своим хочешь одна встретиться?
  -Думай, что говоришь! - Ух, как злость вскипела в груди! - При чём тут Василько! Да я про него вообще не думаю! Никогда! Что вы мне его сватаете! А что он за мной бегал - не моя забота!
  -Сердитая ты какая, Анейка! Уж и слова сказать нельзя... Держи травку, не обижайся, пойдём только!
  -Да на что она мне? - буркнула Анея, но взяла примятый клеверный листик. Хотя рука едва не дёрнулась выкинуть. Вот такие они, младшие - то стукнуть хочется, то обнять...
  Сунула клевер в волосы, в основание косы. Куда же Шаньгу девать, куда идти? Время совсем уже к вечеру.
  -Слушай, Шанежка... Надобно мне до слободской околицы добежать вначале - подождёшь? Проверить там кое-что хочу...
  -А потом на посиделки? Да? Я Любавиным сёстрам, Звеньке да Жданке, обещалась, что приду. Им батюшка с ярмарки новую куклу привёз, с волосами!
  Ах вот в чём дело было! А вовсе не в посиделках и несчастном Василько, о котором Анея и впрямь думать забыла. В ученицах у Вереи-колдуньи ещё и не о том забудешь...
  -Потом к Любаве. Но ненадолго!
  До околицы - кривыми улочками, меж высоких заборов, мимо ворот и калиток: иные распахнуты, и видны дворы, где бродят ещё куры, где хозяйки на воздухе чинят белье или стирают, где мужики по мелочи плотничают, и дети, не занятые работой, носятся между дворовыми постройками. Анея, когда была маленькой, тоже любила так бегать. А ещё залезать на сенник и там играть, воображая, будто она сказочная богатырка или великая чародейка, пробирающаяся лесами и болотами, мимо чудищ, за золотыми молодильными яблочками...
  Хотя, когда ты внучка самого Змея Полозовича, куда уж мечтать о большем... И так ты - из рода первых чародеев русской земли.
  Нет, нет, можно мечтать! Никогда Анее не забыть, как при первой встрече Верея Велиславна - похожая больше на древний деревянный идол, чем на человека - взяла её за подбородок жёсткими, колючими какими-то пальцами: "Вижу силу... Был бы парень - вырос бы славнейшим колдуном, а с девки какой спрос! Выучу, что возьмёт".
  Что возьмёт?! Всё возьмёт, и ещё сама придумает! И чародейкой станет не хуже, чем отец, Вольха Змиевич, а может... может, и как сам Змей.
  Змей, сделавшийся в конце концов силой для своего рода и для его земли.
  -Анейка, мы пришли? Я тут и не бывала ни разу... вон какая крапива вымахала, гляди, выше меня! Цветёт вовсю - надо бы собрать цвет-то! А яблоня засохла без присмотра...
  Добра не видит страшного следа - мала ещё, да и вся в травах да живности. Дальше носа своего ничего не чует! След здесь, никуда не делся, и наяву куда чётче, чем в видении, когда Анея увидала его глазами совы. А вот сова куда-то пропала - должно быть, как только свет позволил, покинула чердак.
  -Стой здесь, меня жди, - велела Анея сестрёнке. - Я быстро. Только посмотрю и обратно!
  И, подхватив подол, полезла через дыру в заборе на заросший крапивой и репейником двор. Сердце ухало в груди, словно кузнечный молот. А если неведомая нечисть всё ещё здесь? А если это и впрямь ходячий покойник - что против него сделаешь голыми руками? А если вовсе лихо незнаемое - хотя откуда ему тут взяться?.. Да ещё Добра - нет, надо было всё же её дома оставить или завести к Любаве, пусть бы играла там в куклы...
  По двору никто живой точно очень давно не ходил - травы стояли нетронутые, непримятые. Сестрёнка-то права - крапива вымахала такая, что хоть топором руби да избу строй. Анея прокляла всё на свете, покуда добралась до полусгнившего крыльца, а прежде всего кляла старуху Малушу, потребовавшую от неё снять порты ("срамно девке точно парень в штанах бегать, я и Верее Велиславне отпишу, чтоб тебя в порядке держала") и надеть старый, уже коротковатый сарафан. Крапива обстрекала ноги по колено.
  А ещё здесь было тихо. Слишком тихо. Так бывает на болоте, когда дух-болотник ведёт жертву к раскинувшейся среди сухостоя ловушке-чарусе, заросшей приветливой зелёной травкой. Верея рассказывала, как оно бывает... Или в лесу, когда путник некстати набредает на логово лешака, откуда так просто не выбраться. Вот и тут: словно бы за забором остались все звуки слободы, и вечерний ветерок, и взвизги стрижей. Тихо и мёртво, и душно пахнет травой.
  Анея осторожно ступила на крыльцо. В вязкой тишине старая доска под ногой треснула прямо-таки оглушительно, девочка подпрыгнула и одним махом очутилась на пороге. Дверь полуоткрыта - разбухла да и застряла так, и из мёртвого дома теперь тянуло гнилью и сыростью.
  А дом даже и не мёртвый, он сам - как прореха какая-то. Даже кикимор нет, хотя в подобных местах они роятся, точно пчёлы по весне. Ни в доме, ни в просевшем сеннике, ни в опустевшем хлеву. Интересно, и давно здесь... так? А если давно, то почему отец этого не видел, а если видел - почему ничего не предпринял? Такое дурное место - и почти в слободе!
  Дом без хозяина следовало бы разобрать, раздать нуждающимся то, что ещё можно использовать. А оставшееся, как и положено мёртвому, вернулось бы в великий круговорот жизни. Проросли бы сквозь крыльцо травы, кроша корнями доски и брёвна , а мелкая нечисть, играя, разрушала бы старые венцы и балки, чтоб скорее их древесина вернулась в землю, вырастать новыми травами и деревами.
  Но даже если слободские не разобрали дом, не захотели - почему, почему тут всё так неправильно?!
  Анея вздохнула поглубже и шагнула через порог. И только тогда сообразила, что ещё было неправильно в этом месте.
  Сила, которую каждая чародейка берёт из мира - из земли и вод, камней и цветов, деревьев и ветра - здесь словно бы иссякла. Анею отрезало от живой земли, её земли - и осталась только та сила, что была в ней самой. Прямо скажем, негусто, и на ходячего покойника точно не хватит...
  Шаг, ещё шаг через тёмные сени - под ногами что-то скрипит и трещит, а вход в бывшую холодную кладовку похож на бездонную дыру, воняющую гнильём. И как тут только сова сумела передневать! Но - слава Великим Зверям - солнце ещё не село, и через оконные проёмы внутрь льются розовые вечерние лучи, в которых медленно плавают пылинки. Анея останавливается перед таким лучом - может, хоть свет поможет! Если неведомое лихо не расточилось, изгадив перед тем заброшенный дом, а всё ещё тут и прячется, найти его можно, лишь ступив на чародейные, тайные пути.
  Как тогда, когда осматривала весь Змиев-град, Анея сбросила лапти, зажмурилась и раскинула в стороны руки, развернув вверх ладони. Не помогут сейчас глаза, не ими следует смотреть...
  "Выйду за порог, покачу клубок, поведёт он меня сквозь огонь и воду, высь и глубь, явь и навь, на нитку держу, за ним хожу!"
  Нехитрое заклятие помогло - вокруг Анеи словно зыбкий туман, а в нём смутные то ли тропы, то ли прорехи - то видны, то заплывают маревом. Где-то угадываются стены, проёмы и просевшие балки. А сила - та, что осталась в самой Анее - раскрывается куда легче, но и истекает куда быстрей. Трепещет на кончиках пальцев едва видными ореолами.
  Дурное здесь место, как есть дурное. Непонятно совсем, куда ступить и кого искать - а обычно ищущему чародею всегда путь открывается. Анея потопталась на месте, шагнула наугад, потом ещё и ещё. Тропы так и нет, но словно тянет снизу, из какого-то угла ледяным ветром. Туда она и пошла, нащупывая дорогу босыми ногами. Шаг, ещё шаг, ещё... Марево внезапно рассеялось, и перед Анеей открылся непроглядный провал во тьму.
  Нет! Вовсе не провал, а тень - движущаяся, клубящаяся, словно живая! И в то же время и не живая, и не мёртвая... Схоронилась в углу и поджидала, таилась, жуть незнаемая... На мгновение Анея растерялась, и вдруг тень шевельнулась, развернулась - и прянула прямо на неё!
  Девочка едва успела уклониться - не удержалась, упала, пребольно треснувшись коленками, отползла в сторону. Тень вновь прянула, уже из тумана - словно клок чёрной тучи, зыбкий, ледяной. Анея, защищаясь, выставила ладонь - не успела ни оформить удар, ни сообразить, чем и как лучше бить. Ударила просто собственной силой, словно прозрачно-огненным, наспех слепленным снежком, но лишь отбросила тень в туман.
  Вскочила - в груди расползалась знакомая боль. Так всегда бывает, когда слишком много силы израсходуешь, а взять неоткуда. Тень вновь налетела, но Анея сумела предугадать удар по ледяному дуновению и снова уклонилась - тень лишь косу зацепила, зато дёрнула сильно, до слёз. И словно вытянула ещё силы, которой в Анее и так-то осталось немного.
  Боль не давала дышать, девочка закашлялась. Куда бежать? Что делать? Не погибать же теперь, от неведомой этой нечисти! И Добра... как же Добра? А вдруг тварь потом на неё кинется?!
  Анея пригнулась, метнулась в сторону, прочь от наступающей тени. Смутно чуяла перед собой стены заброшенного дома - там косяк, тут простенок, не развернуться... похоже, тень её таки загнала в угол. Не убежишь!.. Ах ты, мерзость неведомая, ну я тебе покажу! Мы тебя сюда не звали - убирайся!
  Злость, как всегда, придала сил. Анея развернулась, коснулась кончиками пальцев стен - здесь, на чародейных путях, они зыбкие, колышущиеся и в то же время прочные, так просто не пробьёшь. Сейчас мертвее мёртвого - но когда-то брёвна венцов были живыми деревьями, росли в лесах возле Змиева, тянулись к солнцу, пережидали бури и долгие зимы, радовались бегу весенних соков. И она изо всех сил потянулась к памяти о жизни, всё ещё заключённой в них. Отзовитесь... вспомните лес... жизнь... боритесь вместе со мной!
  Не дайте себя последней смертью уморить, прахом обратить! Помогите!
  Неведомая тень не спешила - видно, поняла, что жертва никуда не денется. Она подступала ближе и словно росла, нависала над девочкой, и Анея, вжавшись спиной в мёртвые брёвна, чуяла на себе холодный и в то же время какой-то любопытный, изучающий взгляд. Нет... не нечисть это. Нечисти люди безразличны, она как зверьё - ест, спит, играет, охотится, а интереса у неё ни к чему нет. А эта тварь - разумом наделена, как человек. Что же она такое?..
  Тень придвинулась ещё, можно было уже различить, что и обликом она отдалённо напоминает человека: голова с блёклыми провалами-глазами, руки, ноги, что-то вроде развевающегося плаща на плечах... Анея отчаянно воззвала к тёмным, трухлявым брёвнам под спиной, вливая в них остатки собственной силы, стараясь пробудить память о той жизни, которую они прожили сами, и о другой, человеческой, которая много лет текла в этих стенах, о тепле и свете, о радости и покое... О жизни, которую нужно защитить.
  И дом откликнулся.
  Раздался жуткий, рвущий слух скрежет, оглушительный треск. Стены содрогнулись, повернулись, пол заходил ходуном, словно у старого дома внезапно выросли ноги. Тень споткнулась и замерла, будто в недоумении. Дом застонал, затрясся, а потом пол рванулся из-под ступней. Анея, визжа, полетела в туман, грянулась всем телом обо что-то твёрдое, неровное и колючее, и... ой-ой-ой! Крапива!
  Девочка встряхнулась, отбросила с лица растрепавшиеся пряди - чародейные тропы закрылись, а она и впрямь упала в самую крапивную гущу у стен мёртвого дома.
  Вот только дома больше не было.
  На его месте, прямо над её головой, подымался неуклюжий великан, составленный, точно детская игрушка, из обломков досок и треснувших балок, из вывороченных камней фундамента и перекосившихся рам. Фасад с двумя пустыми оконными проёмами служил ему лицом, над ним нависал разломившийся конёк, руки словно из соломинок были сложены из разломившихся брёвен, а опирался он на несколько уцелевших, точно нелепый жук. Среди этих брёвен, едва заметная в сумерках, металась полупрозрачная, смутная тень - и почему-то никак не могла вырваться. Сила клубилась вокруг: мертвая, жуткая, словно и впрямь из-за Костяного Предела, из смертной стороны...
  Деревянный исполин - настоящий ходячий покойник, только дом! - старался ухватить эту тень, шаря "руками" над землёй. Пару раз исполинская бревенчатая конечность, с которой сыпался сгнивший мох, пролетела над самой Анеиной головой, едва не снеся макушку. Щёлкали доски-пальцы, обламывались, скрипели, но никак не могли поймать вёрткую нечисть. И сам дом скрипел, трещал и стонал, точь-в-точь как потревоженный мертвец.
  Анея хватала ртом воздух - дом-великан тянул из неё всё, что она могла отдать. Но вскоре стало легче - теперь она могла и сама черпать силу у той же крапивы, у текущего за забором ручейка, у танцующего над градом ветра. Задыхаясь, уже не замечая крапивных ожогов, она отползла подальше, к забору. Не то зашибёт ненароком...
  Неведомая тварь металась, точно заяц в силке, дом стенал, обращая живую Анеину силу в свою, мертвую. Кровь грохотала в ушах, и Анее казалось, что где-то высоко над ней тревожно каркает ворон. Пора!
  "Прости и спасибо", - прошептала девочка ожившему дому - и закрылась, оборвала текущий через неё поток колдовской силы.
  Дом простоял ещё пару ударов сердца, слепо шаря руками-брёвнами, так и не поймав изворотливую тень, а потом с каким-то удовлетворённым вздохом осел на неё всей своей тяжестью. Земля под Анеей вздрогнула, в стороны полетели щепки, камни, всклубилась пахнущая гнильём пыль, но девочка уловила и жуткий, полный тоски призрачный вопль - тварь-таки придавило.
  И сразу стало легче.
  Шатаясь, она поднялась на ноги, пролезла в знакомую дыру в заборе, который чудом выстоял, - и сразу в неё вцепилась ревущая Добра.
  -Анейка-а! Это что такое было-о? Ты чего такая чумазая? Где лапти твои-и?
  Анея погладила сестрёнку по голове, чувствуя, как трясутся руки.
  -Эх ты, рёва-корова... Поколдовала я маленько, подумаешь. Надо было одну нечисть придавить...
  -Так ведь жуть какая! Дом-то! Ещё немного и пошёл бы! Я думала, тебя задавило-о! Насме-ерть!
  -Не реви, дурёха, меня так просто не задавишь! Пошли давай отсюда, а то сейчас народ набежит на шум...
  Объясняться со слободскими мужиками сейчас Анее совершенно не хотелось. Завтра, всё завтра. Негоже им видеть чародейку из рода Змиева перепачканной в земле и дрожащей от пережитого страха. Да и про тень не расскажешь - перепугаются, весь Змиев на уши поставят, а может, не стоит оно того... А батюшка и Верея - те, кто мог бы действительно помочь, - далеко. И потому Анея потянула за собой всё ещё всхлипывающую Добру - за кусты, к мелкому ручейку, умыться и успокоиться. Хорошо, хоть сарафан ухитрилась нигде не разодрать, а то не миновать бы выволочки от Малуши...
  -Ой, Анейка, а чего это у тебя в волосах?!
  Анея провела рукой по голове - на ладони осталась какая-то зеленоватая труха, мелкая, рассыпающаяся в пальцах. Да ведь это же четырёхлистник! Видно, он на себя колдовской удар принял, спас, когда тень за косу ухватила...
  -Ничего, - глухо сказала Анея и вдруг обняла сестрёнку и заревела сама.
  
  Уснуть у Анеи не получалось очень долго. Дождь, который, казалось, вот-вот закапает, так и не собрался, облака побродили по горизонту и рассеялись. Погасли за окнами самые последние, слабые отсветы заката, рассыпались серебряным пшеном по темно-синему небу звёзды, и луна вылезла из-за кроны большой берёзы, растущей во дворе, - а Анея всё вертелась на своей лавке. У соседней стены, завернувшись по макушку в стёганое одеяло, посапывала Добра, в закутке возле кухни храпела Малуша, и там же рядом с ней спала богатырским сном малышка Предслава. Даже пёс во дворе примолк и не брехал - а Анея всё не могла заснуть.
  Села на лавке, распахнула окно - ночной ветер принёс запах сырости и болотных трав. Белая луна глядела на девочку сочувственно, но Анея всё ещё видела перед собой марево колдовских путей и жуткую тварь, бросающуюся в лицо из мглы. И голова болела - чуть-чуть ломило виски, словно и впрямь от пришедшегося вскользь удара.
  Ни на какие посиделки к Любаве они, конечно, не пошли. Кое-как умылись в ручейке и потом задами, хоронясь в кустах от встречного народа, вернулись домой. Дома Анее как следует влетело за утерянные лапти ("это какие такие нонеча посиделки пошли, что на них обувку оставляют?!") и за грязный сарафан, который пришлось замочить в корыте на ночь. Утром ещё отстирывать придётся...
  Спасло от полного разноса только вмешательство Добры, с детской прямотой утверждавшей, что "Анейка не виноватая!" Правда, большего она сказать не могла - старшая сестра строго-настрого запретила рассказывать про рухнувшую, а до того ожившую и гулявшую своими ногами заброшенную избу.
  О том, что и как рассказывать слободским, Анея подумает завтра. Да, точно, завтра. А ещё о том, что и как рассказать травнице Зоре и отписать наставнице Верее Велиславне. А отписать непременно надо, жуткая немёртвая тень - не та нечисть, о которой следует молчать. Это хуже... хуже даже ходячего покойника. Пусть наставница посмеётся да выдерет за ошибки - но хоть объяснит, что оно такое. А может, ещё и не выдерет - не каждая девица тринадцати годов от роду сумеет дом на ноги поставить да ворога придавить!
  А пока всё же надо постараться заснуть.
  Анея только собралась прикрыть ставни, как у забора что-то хрупнуло. Точно там, под кустом уже отцветшей сирени, кто-то наступил на упавшую ветку. В ответ несмело брехнул дворовый пес - и умолк, точно прятавшийся был хорошо ему знаком.
  -Эй, кто здесь? - Анея, вопреки здравому смыслу, не испугалась, а рассердилась. Ну ладно, она-то может сидеть ночью у окна да пялиться на луну, но следить за ней в это время никому не позволено! - Ну-ка, выходи давай!
  Мгновение было тихо, а потом из куста выбралась какая-то смутно белеющая в сумраке тень. И по высокой и нескладной фигуре Анея сразу её узнала.
  Точнее, его.
  -Ага, Василько свет Добрынич! Давно не видались! Что это тебя ночью принесло на Чародейный двор? - Анея упёрла руки в боки, стараясь, правда, говорить шёпотом. Если Малуша их застанет - ох, быть Анее выдранной и Малушей, и Вереей, и батюшкой. Во избежание.
  Василько опустил голову и неловко поклонился. К груди он прижимал нечто, завёрнутое в тёмную тряпку.
  -Здрава будь, Анея Вольховна! Ждал... ждали мы тебя сегодня... на посиделки... Вот, решил после сам к тебе зайти... гостинец принёс... - последние слова Василько прохрипел едва слышно.
  -Гостинец?! И для того ночью в кустах сидишь?
  Даже в темноте было заметно, как мальчишка покраснел - прямо-таки пятнами пошёл, ровно зарумянивающийся каравай. Вот-вот печёным запахнет.
  -Я... раньше хотел... а вы уж двери на клюшку...
  -И ты бы до утра там сидел?
  Василько молчал, всё так же опустив голову и мучительно краснея.
  -Ну хоть покажи, что принёс!
  Мальчишка неловко развернул тряпицу - "гостинец" предательски брякнул, Малуша на мгновение перестала храпеть, а у Анеи сердце ухнуло в пятки. Но обошлось.
  -Вот... Сам делал... Это тебе, Анея свет Вольховна... гхм... - в руке у Василька красновато блеснул медный гребешок, украшенный медным же цветком с изогнутыми лепестками и чеканным узором. Красивый...
  -Это сестрицам твоим... Добронеге да Предславе... - На свет явился маленький, на детскую руку, изогнутый змейкой медный же браслет - у змейки в лунном луче сверкнул гранатовый глазок - и крошечный игрушечный меч. Всё-то он знает, Василько-кузнецов сын, - даже и то, что Предслава, ещё не умея толком говорить, тянется к оружию, ровно мальчишка...
  -Хороши твои гостинцы, Василько, что скажешь... - протянула Анея. И правда, хороши. Но ведь возьмёшь - засмеют, задразнят женихом и невестой! И так уже... едва не поженили за глаза. А ей в невесты пока рано, учёба далеко не кончена!..
  Василько опять опустил голову, прижав к груди свои подарки. Старший сын слободского кузнеца, уже сейчас искусный в работе с металлом, - да только отец прочил ему не кузнечное дело, а оружейное. Мало было в Васильке физической силы, а много выдумки да смекалки. Сказывали, что он сумел разобрать одну из пищалей, которые, бывало, выменивали у народа, живущего за Полуденными горами, - что стреляли куда лучше наших. Василько её разобрал и вновь собрал и сказывали, мог теперь и сам такую сделать.
  Славный парень Василько. Чудной только - к чему он ведунье Анее, будущей великой чародейке! Совсем ни к чему.
  -Хороши твои гостинцы, - повторила Анея, берясь за ставни, - да вот беда - не нужны нам. Своего хватает. Шёл бы ты домой, ложился бы спать, а не сидел по кустам, у честных людей под окнами!
  Василько вздрогнул, хотел что-то сказать - а потом коротко поклонился, положил свои подарки вместе с тряпицей на крыльцо и легко зашагал к забору. Перемахнул - и только его и видели.
  -Не больно-то и надо, - повторила Анея, обращаясь к луне.
  Прикрыла ставни, села на лавку, подтянув коленки к груди. Легче почему-то не стало... Скорей уж наоборот. Вечно от этого Василька неприятности!
  Из темноты, из Малушиного тёплого закутка, раздалось сопение, возня, потом по полу прошлёпали крохотные босые ножки. Анею настойчиво подёргали за край спальной рубахи:
  -Тюх! Тюх-тюх!
  Ох, кто только придумал этих младших сестёр?!
  Анея нагнулась, втащила пыхтящую Предславу на колени. Запрыгала на месте, приговаривая шёпотом:
  -Поехали, поехали за спелыми орехами...
  Добра подняла голову, поглядела на них осоловелыми глазами и вновь заснула. Предслава бодро хихикала, там, где "в ямку бух" - вообще залилась радостным смехом, но Малушу, благодарение Зверям, не разбудила. Потом извернулась на Анеиных коленках, серьёзно поглядела на сестру и потребовала:
  -Кази!
  Анея вздохнула. Ну ясно, старая нянька опять уложила малявку спать без сказки.
  -Кази! Кази!..
  -Ну хорошо. - Анея забралась под одеяло, уложила сестрёнку рядом. - Про что рассказывать? Про Морозко?
  -Неть!
  -Про богатыря Святогора?
  -Неть! Зей! Зей Позовись!
  -Ладно, про Змея Полозовича, - опять вздохнула Анея. Эта история - совсем притом не сказочная - у Предславы была любимой. - Давным-давно, когда и бабок наших ещё на свете не было, земля была другая. Жил наш народ в Старых Землях, где и реки, и горы, и моря были другие, и народы вокруг иные. И волшба, сказывают, была иная, и даже год по-иному считали... Всё, всё, было другое! Но вот однажды, - Анея понизила голос, и сестрёнка уставилась на неё серыми тревожными глазищами, - однажды случился Изворот! Потемнело небо, хотя ни тучки на нём не было, средь бела дня высыпали звёзды, завертелись хороводом, Мать-Земля вздрогнула и застонала так громко, точно мучилась страшной мукою. Люди все от мала до велика попадали наземь и закрыли глаза, а когда открыли - увидали, что мир стал иным. Кусок от Старых Земель пристал к Новым Землям, где мы живём теперь. А держит всё Чёрная гора, что на севере...
  Тут Анея невольно споткнулась. С Чёрной горой у неё были связаны вполне живые и неприятные воспоминания - которые она, впрочем, старалась не тревожить. Хоть иногда и бывало, что во снах вновь всплывали жаркие, тёмные, подсвеченные алым подземным огнём пещеры, и вновь она держала в руках нити общего - на двенадцать чародеев - заклятия, и сердце ухало в висках: а ну как не получится удержать? А ну как вырвется из пут багровое, ярое пламя глубин?..
  -Под этой горою - замОк, а ключ мы сами держим, - неожиданно для себя сказала она Предславе. - Но так стало не сразу... Слушай дальше... После Изворота сильно ярилась Чёрная гора, выплёскивала пламя и дым, и люди думали, что вскоре им всем настанет конец. Но вместе со Старыми Землями невесть откуда в мир явились и Звери, что силой своей удержали все вместе...
  -Да! - Предслава аж подпрыгнула от узнавания. - Зеи!
  -Звери, числом двенадцать. Медведь, Конь, Рысь, Тур, Волк, Жар-птица, Кракен, Нетопырь, Рыба-кит, Сокол, а ещё Змей Полозович да Ворон Воронович.
  Предслава повторяла имена Зверей шёпотом вместе с сестрой.
  -Один только Змей Полозович из них мог обернуться человеком. И он пришёл к людям и ходил среди них, и учил их колдовству и прочим разным премудростям. Научил, как Чёрную гору обуздать. Откуда силу в Новых Землях брать да как с нею управляться. Как править народом по справедливости. Как печки ставить сразу с дымоходами. Как оружие делать, чтоб стреляло огнём да порохом. Ну и много чего ещё... Один раз бродил Змей Полозович по земле и встретил девицу красоты неписаной...
  -Аду!
  -Да. Ладу Добрыничну. Слыла она в русских землях первой красавицей: высокая, да статная, коса белая до пят, а в глазах будто небо отражается, такие синие. - Анея невольно вздохнула. - Полюбили они со Змеем друг друга и сыграли свадьбу. Вскоре народился у них сынок, Вольха Змиевич, наш с тобой батюшка... Только недолго счастье длилось. Вновь Мать-Земля затряслась, а Чёрная гора разъярилась пуще прежнего, огонь встал до небес. Понял тогда Змей, что не хватает силы Зверям, чтоб Старые Земли на новом месте удержать. Покинул он молодую жену да малого сынишку, ушёл от людей и силу свою отдал Зверям, чтоб земли держали да возложенную на них работу исполняли как должно. После того Мать-Земля успокоилась, и Чёрная гора приутихла. Ну а мы с тобой, получается, не только Вольховны - по батюшке, но ещё и Змиевны - по деду нашему, Змею Полозовичу...
  Предслава уже помаргивала едва-едва, и в её глазах стоял тёмный, глубокий как колодезная вода сон. Анея на цыпочках отнесла сестрёнку в её уголок, к Малуше, а потом легла на свою лавку, завернувшись в одеяло - и мгновенно заснула.
  И снилась ей Чёрная гора и огонь, стоящий стеной до самого солнца.
  
  
  Утро выдалось знойное, тяжкое, и облегчения от дел тоже не принесло. Сарафанчик выстирать и то было некогда - и, к вящему возмущению Малуши, Анея вновь обрядилась в порты и мальчишескую косоворотую рубаху, вышитую, правда, девчоночьим узором, берегинями.
  Васильковы подарки с восторгом разобрали сёстры. Предслава бегала по двору, размахивая сверкающим мечиком - тупым, не поранишься, но на вид очень даже настоящим - и гудела что-то себе под нос. Добра мигом нацепила браслетик, да и гребешок себе прибрала - "тебе же не надо, верно, Анейка?"
  -Не надо, - буркнула Анея. Что его принесло ночью, этого окаянного Василька? Мог бы и потом со своими подарками прийти! Да ещё чего выдумал, гребень дарить... Если б у Анеи ещё коса была, как у Добры, до пояса, густая да гладкая, а то косица, мышиный хвост, едва до лопаток достаёт - обидела её Мать-Земля волосами. Да и цветом они странные - русые с рыжиной, точно шерсть у домашней кошки Мурёны. Не подарок этот гребень, а насмешка одна...
  С утра пришлось тащиться вместе с Доброй к Зоре-травнице: сестру отдавать "в уроки", собирать травы, особо сильные сейчас, в канун Жар-птицына дня, летнего солнцеворота, а самой - рассказывать о вчерашней стычке с неведомой тварью. Правда, как Анея и думала, ничего толкового из этого не вышло: Зоря, чистенькая, сухонькая старушка, которую все звали просто по имени, только всплёскивала ладошками да приговаривала: "Ой лишенько, ой, страсти... Пиши скорей Верее Велиславне, девонька, тут только она поможет!"
  Потом на Чародейный двор явился слободской голова с нижайшим поклоном к "мудрой Анее Вольховне" и просьбой посмотреть, отчего на окраине Змиевой слободы вчера рухнула пять лет как пустая изба, да не просто так рухнула, а с великим грохотом. Пришлось надевать дорогие, мягкой кожи сапожки, замшевую куртку, подпоясываться наилучшим, собственноручно расшитым пояском (при воспоминании о часах, проведённых за вышиваньем, Анею бросало в дрожь) - и следовать вместе с головой сотоварищи к знакомым руинам.
  Ничего там не изменилось кроме того, что пропала, рассеялась колдовская духота и тишь. Дом был по-прежнему мёртв - но теперь мёртв как положено, и в развалинах его уже копошилась мелкая нечисть.
  Неужто и правда Анее вчера удалось ту чёрную тень придавить? Если б можно было, она бы сейчас как следует покопалась в обломках, но слободской голова, Бажен Мстиславич, ждал её слова.
  Пришлось выворачиваться и сочинять на ходу: дескать, вчера собиралась сильная гроза, да не собралась, а девы-громовницы, грозу чуя, уже слетелись ко Змиеву-граду, вот одна из них со злости в старый дом и грянулась...
  Голова приглаживал вислые усы, кивал, удивлялся. Но не возражал: на то Анея Вольховна и чародейка, чтобы подобные незримые сущности видеть да с ними управляться. К тому же от "громовницы" никто урона не претерпел. Кроме заброшенного дома...
  Язык у Анеи сам болтал, нёсся, будто конь без узды, - а она невольно отводила глаза. Эх, эх, вроде от вранья её никому вреда не выходило, ну совершенно, - а всё равно неловко. Права была Верея Велиславна, когда говаривала, что малая ложь всегда за собой тянет всё большую, и прежде чем врать - подумай, справишься ли?
  Ну, а уж после всех этих дел пришло время для главного - отписать наставнице письмо.
  Солнце уже перевалило далеко за полдень. Слобода примолкла - и не только потому, что навалилась сверху душная, влажная жара, но и потому, что сегодня пришёл наконец канун летнего солнцеворота - праздник, которого ждали всю весну и начало лета. Ждала, разумеется, молодёжь - старики вроде Малуши, напротив, ворчали и кляли почём зря нынешние нравы.
  В другое время и Анея бы ждала Жар-птицына дня с замиранием сердца, и сейчас не сидела бы над старым, со следами многочисленных потёртостей, пергаментным листком, а мылась бы да наряжалась в лучшие наряды, готовясь к вечерним пляскам. Думала бы... про какого-нибудь Василька.
  Но не пристало ей, чародейке, вместе со всеми в одном хороводе плясать! Пусть другие развлекаются, венки плетут да через костёр друг на друга кидают томные взгляды. Ей в эту ночь не до плясок - земля в самой силе, где уж тут развлекаться! У Анеи свои, чародейские дела.
  Сейчас же, в виду ненаписанного письма наставнице, никакие праздники тем более в голову не лезли.
  Анея придвинула к себе пергамент, в уголке которого зелёной тушью был искусно нарисован рябиновый листок. Точно такой же пергамент хранился у старой Вереи - и ученице наказано было использовать его только в случае крайней, наибольшей нужды. Поскольку второй раз, до возвращения к наставнице, написать на нём ничего нельзя. Да писать следует полууставной скорописью, без помарок и ошибок - старая колдунья забывчивостью не страдала, и по возвращении воздала бы Анее за каждое исправление.
  Стеклянная чернильница и очиненное, острое гусиное перо лежали тут же, на чисто отскобленном столе.
  Анея с тоской поглядела на пергамент, снова и снова прокручивая составленный в голове текст: "Здрава буди, Верея свет Велиславна, пишет тебе отроковица Анея. Вчерашнего дня случилась во Змиеве-граде напасть. В старой избе нежилой открылась мне тварь не живая и не мёртвая, не говорящая, видом как чёрная тень. Та тварь трижды меня ударяла, но промахнулась. Я же смогла обрушить на неё избу и тем погубить. По невежеству моему не пойму, что то за тварь и есть ли подобные ей. И как мне дальше обходиться. За сим кланяюсь и поклон шлю от старой Малуши-ключницы".
  Вроде бы всё сказано? Пора браться за писание... А потом ждать, когда наставница ответ пришлёт, на оборотной стороне пергамента написанный. К ночи, пожалуй, пришлёт, а позднее самое - к утру. Анея тяжко вздохнула, обмакнула в свежеразведённые чернила перо и слегка дрожащей рукой вывела первую строку.
  Точно такая же строка - знала она - сейчас появляется на таком же пергаменте с рябиновым листком в доме Вереи-колдуньи, за много-много вёрст от града Змиева...
  
  Духота, навалившаяся днём, к вечеру ничуть не рассеялась. Стрижи и те летали еле-еле - и куда ниже, чем вчера. По горизонту бродили уже не пепельные облака, а чёрные, вспухшие тучи, словно примериваясь, с какой стороны лучше зайти на град. Иногда от них долетал сердитый раскат грома.
  Вот они и вернулись, Анея, твои "девы-громовницы"...
  Однако слободской народ грядущая гроза ничуть не смутила. Летний солнцеворот раз в году случается - что же теперь, гулянье отложить, парням с девицами хоровода не водить? Тем более что дождь с громами и молниями пока далече.
  -Ты куда ж это собралась, чародейка? - подозрительно вопросила Малуша, когда Анея попыталась незаметно проскользнуть к сеням. Старуха с утра напекла хлебов и теперь складывала их в шкап, перекладывая чистой, заговорённой от мышей и плесени холстиной. Предслава всё ещё скакала со своим мечом, но уже под ногами у няньки.
  -На гулянье, тётенька. - Анея скромно опустила глаза, надеясь, что домашняя гроза обойдёт её стороной.
  Не обошла.
  -А вчера кто с посиделок пришёл без лаптей и в грязи, а? Нынче что, вовсе драная явишься? Да и постыдилась бы, батюшка с матушкой за порог, а дочерь на гулянки!
  -Ну тётенька Малуша...
  -Это я вчера была тётенька, а сегодня Малуша Храбровна! И на какие это ты гулянья в таком виде собралась? В портах, ровно парень, - стыдоба! И порты-то старые, только что рехмотьями не висят... а рубаха...
  -Так ведь сарафан-то я выстирала, не просох ещё...
  Малуша заворчала, точно собака при виде чужака.
  -Ну-ка стой, скаженница! Хочешь на гулянье - оденься в приличное и отца с матерью не позорь! И меня заодно!
  Пришлось подчиниться и нарядиться как на праздник. Эх, жалко будет рубаху, подумала Анея, расправляя на себе рукава - красивая, новая почти что, из тонкого дорогого льна. И расшита по вороту бисером... Другой такой у Анеи не было. Порты, правда, попроще - но тоже почти новые. Что, интересно, скажет Малуша, когда увидит, что осталось от наряда после этих гуляний?
  В жизни, наверно, больше из дому не выпустит.
  Впрочем, Анея надеялась проскочить ночью незамеченной, а там как-нибудь отчистить одежду. Хорошо хоть, бдительная Малуша не заметила свёрнутую и засунутую за пояс тонкую холщовую сумку...
  
  Так или иначе, а на гулянье идти всё равно пришлось. Малуша не поленится, завтра расспросит соседей да знакомых, и потом ещё матушке доложит, где её дочь была да чем занималась.
  Летние костры всегда, сколько помнила Анея, зажигали на окраине Новой слободы, на привольной поляне над невысоким откосом, обрывавшимся в речушку Песчанку. Весной поляну заливало паводком, а летом на ней росли на диво пышные, душистые травы, которые словно по какому-то уговору никто не косил. Летняя поляна - она была только и исключительно для праздника.
  Когда Анея добралась до гулянья, там собралась, наверно, молодёжь уже со всего Змиева - и не только молодёжь. Посреди поляны в ранних из-за туч сумерках полыхал громадный, сыплющий искрами костёр. Сейчас он подымался выше голов, а под конец гулянья, когда жердины, поставленные стоймя, прогорят и рухнут, - через этот костёр станут прыгать парни с девушками. Анея один раз тоже прыгала, два года назад, но не с парнем - мала ещё была - а с подружкой. Ничего не поняла, кроме того, что едва не подожгла подол.
  Как это обычно водилось, поначалу девушки собирались отдельно, парни отдельно, но вместе с тем и недалеко друг от друга, - словно бы и вместе и не вместе разом. Над поляной раскатывался смех, визг, то и дело кто-нибудь принимался петь - но время общих песен ещё не пришло, оно будет позже, когда потянутся по густой траве хороводы. Близ опушки в лесу тоже горело несколько костров - там обычно собирались слобожане постарше, кому уже нет охоты кидать венки в медленное течение Песчанки или скакать над костром, а интересней почесать языками да попеть всласть.
  Анея отыскала девчонок своего возраста, не самых старших здесь, но уже и не самых младших, - многих она помнила по детским играм, только вот уже три года, как игры кончились. Уехала Анея учиться...
  -Ой, Анейка-чародейка пришла! - пискнул кто-то, и её тут же втянули в гомонящий и хохочущий круг.
  -Ты к нам надолго? Ну как Верея, шибко бьёт или уже не так? Наколдуй чего-нибудь, Анейка! Можешь мне ленту заклясть, чтоб не распускалась? А ты чего так вырядилась, получше-то одёжки не нашла?
  Вопросы сыпались с разных сторон, точно горох из мешка, а сверху, уже над самой головой, лениво перекатывался гром, и ветер пригибал на поляне дикий анис и тысячелистник.
  -Анейка, Анейка, сделай так, чтобы молнии бы мимо били, а то страшно!
  -Сделаю, - пообещала Анея, слегка покраснев. Вишь ты, и от чародейки польза есть! Больше-то никто от молнии не спасёт!
  Но едва она сделала шаг в сторону, чтобы очертить вокруг поляны круг, как учила её Верея, да замкнуть его отводящим молнии заклятием, как кто-то тонко крикнул:
  -Хороводимся, а то сейчас как польёт!
  И словно по команде и парни, и девушки вскочили, схватились за руки - кто с кем попал - и пошли, пошли по поляне вкруг костра, широко, едва не задевая лесную опушку. Анею тоже дёрнули, потащили, и кто-то совсем рядом с ней звонко затянул первую хороводную песню: "Как во поле травушка, как в лесу берёзонька..." - и весь хоровод, как один человек, подхватил припев.
  Анея, резво перебирая ногами - из хоровода не так-то просто вырваться! - скосила глаза. Ну конечно, певуньей оказалась Любава - та самая, до дома которой они с Доброй вчера так и не дошли. За тот год, что Анея не видала бывшую подружку, та сильно изменилась: вытянулась, распрямилась, обрела завидную стать. Небось первой красавицей слывёт между змиевскими девицами, вон какая: черты точёные, глаза громадные, голубые - даже в сумерках видно, какие, от ресниц тени на щеках... Светлая, почти белая косища до колен, перехваченная лазурной лентой, голос - соловьиный, и на шее нежная жилка бьётся.
  Эх, есть же на свете красивые люди! Не то, что она, Анея...
  А по другую руку в хороводе - вот незадача! - ступает не кто иной, как кузнецов сын Василько. Идёт, на Анею даже и не смотрит, выводит вслед за всеми: "А на сердце любушка, любушка..." - а сам сжимает Анеину ладошку тёплой, жёсткой от работы своей ладонью. Будто и не было никогда вчерашней ночи.
  Анея аж споткнулась - и тёплая ладонь на миг сжалась, помогая ей удержаться на ногах. Ну уж нет, этого мы не просили! Мы как-нибудь сами о себе позаботимся! С большим трудом Анее удалось сдержаться и не вырвать руки - только потому, что нельзя разбивать хоровод, плохая это примета. Пришлось, скрипя зубами, дождаться окончания песни, и только когда отзвучала последняя "любушка" - яростно высвободиться. И броситься едва не бегом к краю поляны: очерчивать колдовским кругом все горящие костры.
  Гром над головой перекатывался уже куда как часто, и в тучах в ответ коротко сверкали зарницы. Ветер налетал порывами и пах травой и мокрой пылью. И стало так темно, словно ночь подступила.
  Самые робкие из гуляющих потянулись в слободу, домой, но поляна ещё звенела смехом и песнями, вот пошёл второй хоровод... Анея, сжав зубы, пятилась вкруг поляны и скребла по траве подобранной веточкой, читая про себя грозовое заклятие - за веточкой вспыхивал и тут же гас одной ей видимый след. Погодная волшба давалась ей не слишком хорошо, но молнии отвести - сил хватало. Эхо от ее волшбы уходило в тучи, вызывая в них бледные сполохи.
  И когда она уже почти замкнула круг, кто-то ухватил её за запястье.
  -Стой, чародейка!
  Анея не глядя стряхнула чужую руку:
  -Дай закончу! Ну! Или молнию в лоб хочешь?
  Приставшая к ней девчонка - Анея краем глаза ухватила алый сарафан, отороченный расшитой атласной лентой - руку отняла, но не ушла. Так и тащилась за Анеей, покуда та не замкнула круг. Ветер вздувал дорогой сарафан вокруг загорелых коленок, а по траве она ступала дорогими сафьяновыми башмачками - такие только на полку поставить да любоваться!
  Закончив, Анея наконец выпрямилась и глянула в лицо нахалке. И онемела на мгновение.
  Любава - глазищи горят, лазурная лента сбилась, ветер волосы так и треплет, а на щеках лихорадочные пятна. Подбоченилась, надвинулась:
  -Ты, ведьма, что думаешь - всех сильней тут? Едва приехала - и за своё? Да что тебе, парней мало, что ли?!
  -Ты ч-чего? - изумилась Анея.
  -Чего-чего! Будто не знаешь, змеюка! Вся слобода гудит... Отсуши его, не то хуже будет!
  -К-кого его?!
  -Василька! - То ли Анее показалось, то ли в голосе красавицы и впрямь прозвучали слёзы. - Отсуши, ну на что он тебе? Как ты приехала, так он сам не свой!
  И тут Анея всё поняла и расхохоталась.
  -Ну и дура ты, Любавка! Сразу видно, что в колдовстве ни уха ни рыла не смыслишь. А туда же, меня учить вздумала! Коли не знаешь, так слушай. Отсушить парня можно, только если до того и впрямь присушка была. А я Василька твоего не присушивала. И правда, на что он мне?
  Ревнивица только пыхтела в ответ. И всё равно была красива до чёрной зависти.
  -Ну, на что он мне, сама подумай! А?
  -А кто тебя, ведьму, знает! Врёшь ты всё, змеиное племя!..
  Любава продолжала слезливо браниться, стараясь перекричать усилившийся ветер, но Анея перестала слушать. Внезапная догадка поразила её. Это что же выходит... Если Анея и впрямь не привораживала Василько - а она не привораживала, и даже в мыслях не держала, и вообще презирает она все эти приворотные хитрости! - то что же получается? Он что... сам? По своей воле за ней ходит? Не насмехается, не развлекается, а правда... любит?
  Да не может быть такого! Что тут любить? Волосы - как пакля, сама тощая, мелкая, личико остренькое, по переносице блёклые веснушки рассыпаны... Где тут красота? Лягуха, а не девица. Глаза вот не подвели - колдовские, болотные, в тёмную крапинку. Да умом Звери не обидели... правда, за ум пока что Анее доставались в основном тумаки - чтоб, значит, не чванилась раньше времени.
  Разве за лягухой в человеческом облике можно бегать, когда по тебе такая лебедь, как Любава, сохнет? Он что, совсем дурак? Да ещё и за ведьмой.
  А ведьме, особенно будущей наилучшей чародейке, - никто не нужен!
  -Умолкни, Любавка, - устало бросила Анея, и Любава и впрямь умолкла на полуслове. - Сейчас дождь польёт - иди-ка домой, а то сарафан промочишь. Дорогой он у тебя.
  Повернулась и пошла к опушке, на ходу доставая из-под ворота рубахи странный камень на вощёном шнурке: тёмно-красный, рассечённый белой ветвящейся жилкой, точно молнией, громовик. Она ж сюда не гулянку гулять пришла, а дело делать!
  -Ах ты!.. - взвилась за спиной Любава, но дальнейшее заглушил долгий раскат, точно в небе кто-то высыпал из мешка камни. Налетел ветер, пригнул растущие на опушке берёзки да сосенки, бросил в лицо сорванные листья, пыль, - Анея аж рукой заслонилась - и в землю ударили первые, самые крупные, самые тяжёлые капли. Такие тяжёлые, точно не вода, а кровь.
  Над поляной раздался многоголосый визг, смех, крики - народ побежал прятаться кто куда. Впрочем, Анеино колдовство многие видели и без опаски укрывались под деревьями у лесных костров - знали, что внутри колдовского круга молния их не достанет. Любава, видно, тоже куда-то метнулась, потому что Анея, поёживаясь под дождём, добралась до леса беспрепятственно.
  С грозой ей повезло. Ох и повезло! Ещё вчера - да что там, ещё и утром в мыслях не было у Анеи подобной дерзости, но гроза всё решила за неё. Не каждый год в ночь солнцеворота случается гроза. Не каждый солнцеворот цветёт папоротник-цвет - а лишь тогда и там, где ударит в колдовскую ночь самая яркая, самая сильная молния!
  А батюшкин камень-громовик это место найти поможет...
  Сжав в кулаке снятый с шеи камень, Анея всё дальше и дальше забиралась в лес. Позади остались и костры, и человеческие голоса. Да и лесные голоса примолкли - только дождь шумел, пробиваясь сквозь листву к земле, только ветер гнул ветви, сердился, ворочался в кронах. Темно стало почти как ночью, хотя над тучами солнце ещё не село. Но вокруг лежали знакомые места, и Анея почти не глядя пробиралась нахоженной тропой, время от времени стирая с лица щекочущие капли. Дождь лил стеной, и она продрогла и вымокла до нитки очень скоро.
  Ничего. Ведуньи простудой не болеют.
  Молнии били в лесу где-то далеко, за чёрными деревьями, на каждую громовик-камень отзывался покалыванием в ладони, и то место, куда ударила молния, ещё долгомерцало в глазах голубоватым призрачным светом. Да, без камня ничего бы во тьме не найти...
  Была бы здесь старая Верея - выдрала бы, как сидорову козу. "Мала ты ещё к Огонь-цветку соваться! Знай своё место, ученица!" Что ж, если и правда этот цвет так силён, как о нём говорят да пишут в колдовских книгах, - то и впрямь соваться к нему опасно. Гибельно даже. Но...
  Но если б не чёрная жуткая тень, непонятно откуда взявшаяся, и раз за разом нападавшая на неё, Анею... Если б не старая изба, обратившаяся в глухое, отравное место... если б не сама Анея, выводившая в письме "по невежеству своему" - а ведь она прекрасно всякую нечисть знала и умела с ней обходиться... Если б не всё это - не ослушалась бы наставницу, полезла бы за папоротником-цветом даже в самую жуткую, самую волшебную грозу!
  Папоротников цвет, Огонь-цветок, все пути открывает, все замки отмыкает - он-то и поможет увидеть, откуда в Змиев явилась чёрная тварь.
  Сами собой в голову лезли мысли одна другой увлекательней. Вот старая Верея, разведя руками, скажет: "Не знаю, не ведаю, откуда такова напасть!" А Анея ей: "Я ведаю, мне дорога её открылась!" То-то Верея удивится! Вначале, конечно, выдерет за самовольство, ибо, какая б ты ни была талантливая ученица, а негоже обходить запреты и лезть куда не следует. А потом-то, конечно, скажет: "Ну, Анея, ну, дочка, вижу - быть тебе первейшей чародейкой!"
  Тогда тварь эту они проследят, и других таких же, ежели сыщутся, из нор вычистят и скинут в туманы непроглядной ночи за Ледяным Кругом - пусть бродят там веки вечные, вреда никому не причиняя...
  За этими грёзами Анея не заметила, как забралась довольно далеко. Дождь приутих, но темень никак не рассеивалась, и девочка уже не узнавала дорогу. Гроза всё ещё бушевала, молнии били где-то недалече, и свет, видимый при помощи громовика-камня, позволял не сбиться с тропинки. Давно пора было ударить той, наисильнейшей молнии, но тучи никак не могли ею разродиться.
  Эдак и гроза кончится...
  Анея остановилась. Эх, и отчего она не погодница, не облакопрогонница? Всегда этому радовалась - дескать, облака гонять удел слабых чародеев, а теперь вот пришлось об этом и пожалеть. Ну да... была не была! Как уж выйдет...
  Девочка подняла руку с зажатым в кулаке волшебным камнем к небу. Глубоко вздохнула, вбирая в себя разлитую вокруг кипящую силу бури. Велика эта сила, но и опасна, будто необъезженный конь. Много возьмёшь - разорвёт в клочья, мало - на колдовство не хватит... Ну, помогайте, великие Звери! Сила взвихрилась вокруг, туго скрутилась, заколола будто мелкими иголками тело и, повинуясь мысленному заклятью, взвилась из камня-громовика вверх, в чёрные обрывы грозовых туч.
  "Небо - Отец, Земля - Мать, найду пояс их связать: из огня свитый, пламенем шитый, громом подбитый!"
  Эхо от заклятия она сумела отправить туда же, вверх, вслед за собственной силой.
  В ответ над головой раздался такой звук, будто сам Великий Полоз заворочался на своём ложе. Аж уши заложило. Анее больше всего захотелось упасть ничком, прикрыв голову руками, сделавшись незаметней былинки. Но негоже ведунье от своего же колдовства бежать - нагонит и в спину ударит. И потому она устояла, хотя сердце заходилось в бешеном перестуке.
  Гром не смолкал, ворочался, разрастался - и вот из него родился жуткий треск, словно небо разорвалось как старая простыня, и прямо перед Анеей в лесной мягкий ковёр ударила молния - громадная, ветвящаяся, будто небесное огненное древо внезапно выросло на земле. Одно долгое мгновение девочка смотрела на голубой ослепительный огонь - а потом молния дрогнула, ожила, обратившись текучим огненным змеем, крылатым и рогатым. Змей взвился, свился в кольца, мгновенно взлетел до вершин берёз и оттуда рухнул вниз, беззвучно войдя в землю. А через миг раздался такой удар, что Анея кувырком полетела во тьму, в мокрые, колючие кусты дикой малины, так и не выпустив громовика-камня.
  Ох, второй раз за сутки приходится приземляться в какие-то колючки...
  Поднялась Анея далеко не сразу. От удара в голове помутилось, воздух из груди будто выбило, не сразу удалось и вздохнуть, а в глазах плавали яркие разноцветные пятна. Анея просидела некоторое время в малине, приходя в себя, - и вылезла только тогда, когда пятна рассеялись, а сама она начала ощутимо дрожать от холода.
  А ведь домой ещё идти, и идти неблизко...
  Она постояла, помаргивая, - но пятна упрямо плавали в глазах. Да что же это такое! Особенно досаждало одно пятно - оно ещё и ярче становилось! И не сразу Анея поняла, что это вовсе не в глазах у неё мороки.
  Там, куда ударила молния, в пустом чёрном круге выжженной земли, - от неё сильно тянуло одновременно горелым и мокрым, - разрасталось призрачно-багровое сияние. Притихший, измельчавший дождь пронизывал его насквозь, и капли вспыхивали в нём рубиновой пылью. Анея потёрла глаза кулаками - не чудится, нет?
  Не чудилось. И если верить колдовским спискам и книгам, которые она читывала у Вереи, самое интересное только начиналось. Девочка смахнула с лица дождевую влагу, надела камень снова на шею, мимолётно отметив, что рукав у рубахи безобразно разодран, и вся она перепачкана в земле и прелой листве.
  На земле, где багровый свет растёкся озерком, вспыхнул крошечный огонёк. Нет, не огонёк - начал разворачиваться огненный резной листочек. Вначале один, за ним другой... Огонь-цветок, папоротник-цвет - оказывается, обычному папоротнику-орляку никакая не родня! Похож просто... Огненные многолопастные листочки разворачивались, сияние становилось всё ярче, и вот наконец между листочками на гибком и тонком стебельке вырос продолговатый бутон.
  Анея глядела на это действо, затаив дыхание. Прямо на глазах вырос цветок! Это ли не диво!
  Сияние от Огонь-цветка так разошлось, что вокруг стало светло как днём. Только свет был багровый, и внутри него всё так же ясно тянулись к земле рубиновые нити дождя.
  Покачиваясь, бутон поднимался выше и выше, пока не сравнялся ростом с Анеей. Он был похож даже не на бутон, а на тонкую, вставшую на хвост болотную змейку - и даже покачивался так же. Анея стояла, боясь пошевельнуться. Ей вдруг стало страшно - а ну как этот цветочек и впрямь набросится? Есть же болотные травы-мухоловки, Добра одну такую даже в горшке на окошке выращивает.
  Бутон покачался-покачался, наливаясь всё более ярким огнём, и, когда побелел, точно раскалённое железо в горне, - треснул.
  Горячий вздох пронёсся по лесу, Анее едва не опалило брови.
  Сияние вырвалось из трещины, ослепительное, полное колдовской силы. Анея против воли схватилась за висящий на шее камень - камень в ответ так обжёг ладонь, точно она за крапиву ухватилась. Ох... если бутон так жжётся, то как же весь цветок сорвать?!
  Ослепительная трещина расходилась, горячий ветер не утихал, сила хлестала от Огонь-цветка во все стороны - и откуда-то из глубин леса на это безобразие откликнулась лесная нечисть. Визгливо заухал, захохотал лешак. Забубнил болотник - склизкий, ползучий трясинный дух. Заверещали мелкие кикиморы.
  Да они же все сейчас тут будут, с замиранием сердца подумала Анея. В книгах упоминалось, что-де нечисть "препятствует всякой честной ведунье взять папоротник-цвет". Но не говорилось, что в таком количестве и так решительно настроенная!
  И бежать поздно.
  А из трещины тем временем проклюнулись лепестки, похожие на прозрачно-багряные языки пламени. Анея, уж как ни тряслась от страха, и то не могла оторваться от созерцания этого чуда. Вот выстрелил один язычок, ослепительно-белый у основания, а ближе к концу багряно-лиловый, - затрепетал, изогнулся. Вот развернулся другой... Третий... Четвёртый - ярче и шире предыдущих... Пятый - у основания голубоватый, совсем широкий...
  "Да сколько их?" - в смятении подумала девочка. В небольшом на вид бутоне скрывался целый костёр!
  Нечисть уже ухала и улюлюкала совсем рядом, вокруг, ничуть не пугаясь человека. Анея изо всей силы старалась по сторонам не глядеть, чтоб не привлекать их к себе. Ещё бы, такой источник силы посреди леса - да все нечистики сейчас от этой силы будто пьяные... Кроны шумели от колобродящих в них лешаков, ветви гнулись, на землю летел какой-то влажный лесной мусор. Завывали дивы, рыдали русалки, ахали злые шишиги, которых в окрестностях Змиева давно уж никто не видал. И хорошо, что не видал - добром для человека такие встречи не кончались... А цветок всё разворачивал и разворачивал пылающие лепестки, вытянулся уже точно трубка, - и наконец раскрылся весь, выпустив на волю пучок лилово-синих, брызжущих искорками тычинок.
  Вот теперь его следовало сорвать, "нечисти лесной не потворствуя".
  Как?!
  Анея бочком-бочком подобралась ближе. Волшебный цветок, слегка покачиваясь, пылал, обдавал жаром, но больше не обжигал. И словно вопрошал синими зрачками тычинок: ты кто такая? Зачем пришла? Хватит ли дерзости на меня руку поднять, чародейка?
  У меня-то?! Хватит, и ещё останется!
  Какие-то тени скакали вокруг во тьме по крошечной полянке, верещали в уши, пытались заглянуть в лицо, хватали на запястья и щиколотки холодными, мокрыми лапами. Анея же не отрываясь глядела в колдовской цветок - а цветок глядел в неё широко раскрытым огненным глазом.
  -Ты как Жар-птица, - прошептала Анея, помянув огненную стихию. Она, словно зачарованная, протянула руку, да и застыла, не смея коснуться тонкого пылающего стебля. - Жар-птицын цвет... вот ты кто. Красивый какой... Жар-птица-сестрица, твой цветок мне сгодится... Не себе на забаву, а граду Змиеву на подмогу... Дай мне твой цветок, не погуби град, а уж я в долгу не останусь!
  Наверно, она попросила хорошо и сказала правильные, нужные слова, потому что цветок вспыхнул чуть ярче - и пригас, и сам склонился в протянутую ладошку. Мягкий, лёгкий и тёплый, точно остывающий уголёк из печки.
  Осталось только слегка потянуть стебель.
  И сразу, как только волшебный цветок очутился у Анеи, нечисть взъярилась пуще прежнего. Ещё бы - всё равно что у пьяницы бутыль отнимают!.. Анея дрожащей рукой, не сводя глаз с начавших потихоньку угасать листьев, выдернула из-за пояска холщовую сумку, завернула в неё цветок (сквозь редкие нитки тотчас забили в стороны багряно-голубоватые лучи) и сунула за пазуху.
  Теперь, если верить книгам, следовало бежать - и бежать не оглядываясь, не останавливаясь и не спотыкаясь. Упадёшь - тут тебе и конец наступит, обезумевшая нечисть заест. Ну... помогите великие Звери, выноси, Конь, дай силы, Рысь!
  Девочка развернулась на пятках и бросилась прямо сквозь хоровод нечисти, через кусты, через прогалины, не разбирая толком дороги.
  "Анея! - точно батюшкин голос позади. - Я кому сказал, стой! Ну-ка вернись сейчас же!"
  Нельзя, нельзя, бежать надо! Не батюшка это, а нечисть зовёт! По-другому-то остановить не может... Девочка, оскальзываясь на мокрых, выступающих из земли корнях, мчалась по направлению к граду. То есть, она думала, что по направлению к граду - с перепугу да в темноте, да среди разбушевавшейся нечисти легко потерять направление. Но сейчас это не важно, сейчас следует бежать - бежать, и всё тут. А с направлением она разберётся - чай, не в первый раз в здешних лесах. Дождь превратился в мелкую морось, греметь над головой и вовсе перестало. И пахло мокрой листвой и сердитым, потрёпанным бурей лесом.
  "Анеюшка, - это матушка зовёт нежно, и справа в кустах смутно белеет чья-то высокая фигура, так и манит - повернись, приглядись! - Анеюшка, куда же ты спешишь так?"
  Бежать, бежать, бежать!..
  "Анейка, ленивица! Как игры играть, так первая, а как дело делать, так не сыщешь! - Старая Верея словно бы склоняется из тёмных, тесно сплетённых ветвей. - Ну-ка поди сюда!"
  "Анейка, скаженница, кто добрую рубаху в клочья порвал, а?" - голос Малушин, а за рукав хватается какой-то сухой сучок.
  Вырваться - и дальше бежать, дальше!
  Плач.
  "Анея... Сестрица-а... Ау-у... Я заблудилась, помоги-и!"
  Добра это. Шанежкин голосок, дрожащий, испуганный.
  "Сестрица-а!.. Ой, страшно-то как!.."
  И Анея не смогла бежать, замедлила шаг. А ну как и правда Добра?! Ведь утром она сама её "в уроки отдала", травы в лесу собирать, а на ночёвку сговорились у Зори оставить.
  А вдруг она и правда... заплутала?!
  "Сестрица-а!.. Помоги-и-и!.."
  И Анея, чувствуя, как холодеет в груди, сворачивает в сторону, откуда доносится детский голосок. Ветви хлещут по лицу - мокрые, жёсткие, наверняка щёки расцарапала. Но что щёки по сравнению с тем, что сестрёнка потерялась! Да под грозой в лесу бродила!
  -Добра-а! Ау! Иди ко мне! Иди на голос, слышишь? - Анея задыхается, замедляет шаг, но не останавливается. Нечисть лесная шуршит в кустах, мерцает в листве призрачными зеленоватыми глазищами, мерзко хихикает в густой, сочной траве под ногами.
  А чего это они, кстати, радуются?!
  -Не могу, - всхлипывает невидимая Добра где-то впереди. - Меня что-то схватило-о! Ой, спаси, сестрица-а! Скорее!
  Хлюп-хлюп-хлюп. Земля под ногами внезапно провалилась, промялась, забулькала, в лапотки потекла ледяная вода. Так ведь это ж болотина!
  Ловушка!..
  Жалобный плач Добры вдруг обернулся мерзким, злорадным хихиканьем.
  Анея чудом успела отпрянуть назад - кикиморье хихиканье уже чуть не в ушах звенело - рванулась, едва не оставив лапти в болоте, упала, покатилась - да и выкатилась на твёрдое место. Вся в вонючей тине да мокрая... А в сумку тут же из травы вцепились сильные крошечные ручонки - кикиморы, жабы их сожри! "Всех гадин потом повыведу!" - яростно поклялась Анея, выдирая сумку из кикиморьих лапок. Раздался жалобный треск - старая холстина не выдержала, и на болотную траву выкатился багряно-голубой сияющий цветок.
  Точно стеклянный сосуд тонкой, наитончайшей работы, заполненный мягким светом.
  "Какой же он красивый!" - не мысль даже, мгновенное невольное восхищение. А тело само ринулось вперёд - схватить, не дать нечисти отнять чудо! Но нечисть тоже оказалась проворна. Кикиморы - мелкие, тёмные вёрткие тени - налетели на Огонь-цветок одновременно с Анеей. И - не успела девочка и вздохнуть - а в руке у неё оказался не цветок, а пол-цветка. Даже ещё меньше.
  По траве рассыпались угасающие нежные лепестки, оторванные тычинки, всё ещё мерцающие голубоватым светом, - нечисть жадно бросилась к ним, выпивать остаток силы. Анея миг смотрела на это разорение остановившимся взглядом - а потом прижала остаток Огонь-цветка к груди и кинулась бежать - прочь, прочь от болота!
  -Анея-я! - нёсся вслед плач, в котором явственно слышались издевательские нотки. - Верни-ись! Куда ты-ы!
  Девочка мчалась по лесу, лавируя среди кустов и стволов, в последний момент перепрыгивая через упавшие деревья, скользя на сосновых корнях. Она перестала считать время, перестала смотреть по сторонам - одна мысль вела её: бежать, бежать как можно дальше! Дыхание сбилось, губы засохли, щёки, на которые налипло изрядно паутины, горели - и впрямь расцарапала ветками... И если б не отсвет от папоротникова цвета, от израненного цветка, засунутого под рубаху, бежать было бы куда тяжелее.
  А нечистая сила свистела где-то позади, окликала её знакомыми голосами...
  -Анея-я! Ау-у! Анея!
  Бежать! Бежать! Они кем угодно могут прикинуться!
  -Анея Вольховна-а!
  Девочка прикусила губу до крови, хрипела - но бежала.
  -Анея! Это ты? Стой, куда?!
  Старая промоина, заросшая кустами, возникла перед ней внезапно - нога подвернулась, и Анея с коротким хрипом покатилась вниз, считая боками кочки. Вокруг радостно заулюлюкало, завизжало - и вдруг смолкло, а Анею подхватили чьи-то сильные руки.
  Тёплые. Не лешачьи.
  Подхватили и поставили на ноги.
  Она осторожно разлепила глаза. И изумлённо прохрипела:
  -В-василько? Я думала, ты морок!
  Кузнецов сын серьёзно ответил:
  -Не морок. Пойдём-ка домой, Анея Вольховна. Светать скоро начнёт.
  Молча пригладил ей волосы, стёр со щёк и со лба паутину - у Анеи сил не нашлось отдёрнуться, только бледнела и краснела от стыда - и повёл, почти потащил за собой. Анея только слабо ногами перебирала.
  Что он тут делал? Чего по лесу шлялся в предрассветный час? Её, Анею, искал? Но даже если так - она его об этом не просила! И потому никакой благодарности ему не будет! Сам пришёл, сам напросился помогать.
  Про цветок, мерцание которого явственно пробивалось из-под Анеиной рубахи, мальчишка не спросил. Наверняка заметил, но решил промолчать. Что ж, вот и ладно.
  До Змиева они добрели как раз к первым петухам. Василько отвёл девочку к Чародейному двору и всё так же молча помог открыть калитку, которую Малуша заперла не на засов, а на щеколду-вертушку - у самой Анеи руки уже не шевелились от усталости. Видно, ждала Анею с гулянья, пока глаза не слиплись. "Ох, и достанется мне... Скажу, что у Любавы ночевала", - смутно подумала девочка. Силы у неё разом кончились, и больше всего на свете хотелось упасть на месте и уснуть.
  Василько на двор не пошёл - видно, и ему нужно было спешить домой. Анея кое-как дотащилась до своей лавки, скинула изодранную, перепачканную одежду, засунула Огонь-цветок в тайник, под отошедшую половицу - днём светло, и сияние из-под досок будет незаметно - и мгновенно уснула. Успела только подумать:
  "Надо завтра узнать, как там Добра...".
  А на столе, позабытый, лежал перевёрнутый обратной стороной волшебный пергамент Вереи Велиславны. И на этой обратной стороне, отмеченной берёзовым листком, чётким полууставом без единой помарки и кляксы было выведено: "Тварь сию не трогать, буде появится - беречься и людей уводить, ни к ней, ни к следу её не приближаться, ждать меня или моего слова! Малуше-ключнице передай ответный поклон".
  
  Пробуждение приятностью не отличалось.
  Что-то стегануло по спине. На миг Анее приснилось, что она муха, и Малуша хлещет её полотенцем, пытаясь прибить, - а ещё через миг она поняла, что почти так и есть. Только она не муха.
  Влажное кухонное полотенце - не слишком чистое, украшенное потрёпанной вышивкой - опять прошлось по голым Анеиным плечам.
  -Ну? - сурово вопросила Малуша, поигрывая полотенчиком. - Где гуляла, сударыня чародейка? Весело ль было? Ась? А ну отвечай!
  И полотенце снова прошлось по Анеиной спине - не больно, но унизительно.
  Анея внезапно вспомнила про испорченную одежду, которая до сих пор валялась на полу под лавкой, и едва не застонала. Ой-ёй, ещё один грех...
  Однако отвечать надо было, и так, чтобы Малуша бы поверила и отстала.
  -Тётенька Малуша, вы чего, - Анея подтянула коленки к груди, завернулась в одеяло. Сделала круглые, недоумённые глаза. - Так ведь грозища была - нешто не видали? Мокнуть не хотелось... а попеть хотелось... Я и пошла к Любаве на ночёвку. Попели, поели, поболта...
  -Так вот у нас кто теперь первая подружка, - прищурилась старуха. - Любава! Которая перед всеми парнями слободскими хвостом крутит, батюшка с матушкой её уж глаза не знают, куда от стыда девать!..
  "Что-то незаметно", - подумала Анея, припомнив дорогущий Любавин сарафан.
  -Вчера ты у неё на посиделках лапти оставила, сарафан извозила невесть в чём, нынче и вовсе ночевать не явилась... Не рано гулять начала, а, нахалка? Думаешь, коли от Вереи Велиславны вырвалась, тут тебе будет свобода и пряник печатный?
  Ох... Про вчерашние "посиделки у Любавы" Анея успела напрочь забыть. А теперь клясть себя уж поздно... Для Малуши же, напротив, всё прекрасно складывалось одно к одному.
  -А ну поднимайся!
  Делать было нечего. Не расскажешь ведь ни про чёрную тварь в заброшенном доме, ни про Огонь-цветок, который, хоть и не целиком, но удалось выдрать из лап лесной нечисти, и который надо скорей, пока не увял, пустить в дело. Даже про Любавину ревность не расскажешь - "подружки" теперь!
  Придётся подниматься и являть собой покорность с раскаянием.
  Хотя каяться-то совершенно не в чем!!!
  Анея встала, завернувшись в одеяло. Хоть ведьмы простудой и не болеют, чувствовала она себя премерзко: от недосыпа болела голова, от катания по кочкам - бока, от бега - ноги. Стояла и тряслась, как осиновый листок.
  -Это что ж вы творили, что у тебя щёки расцарапаны?..
  -Тётенька Малуша! - взмолилась Анея совершенно искренне. - Ну чего вы гневаетесь! Это мы от дождя бежали, в лесу поначалу спасались - вот ветками и оцарапало...
  И ведь главное - почти правда!
  -На всё-то у тебя ответ найдётся, - хмыкнула Малуша. - На вот тебе сарафан, гулёна - и, значит, с сего дня гулянки прекращаются. Одевайся, натаскай воды как следует - проспала, а кто мне воды наносит? Потом, значит, начистишь овощ всякий, что я дам. Потом мак на пироги напаришь-натолчёшь, тесто заведёшь-обомнёшь. Потом одёжу свою да сестрину выстираешь. Потом дом выметешь начисто. Потом сходишь Добру заберёшь от наставницы, а то, боюсь я, сама она пока по всем лужкам по дороге не протащится, все травки не обсмотрит, домой не явится. Потом воды нагреешь и Предславу выкупаешь. Потом...
  -Тётенька Малуша! - взвыла Анея. - Смилуйтесь!
  -Смилуйтесь? - Малуша упёрла руки в бока. - Раньше надо было думать, голубушка! Когда гуляла-погуливала...
  -А ежели кто придёт на Чародейный двор с нуждой своей?..
  -А одно другому не мешает, гулёна!
  Пришлось, скрипя зубами, натягивать обузившийся после стирки сарафанчик и топать за вёдрами, попутно поплескав в лицо прохладной водой со дна бочонка, стоявшего для этих целей во дворе под навесом, у стены холодной кладовой. Еды вредная Малуша не дала - "небось у Любавы-то на неделю вперёд наелась!"
  Одно хорошо - колодец на Чародейном дворе свой. На то он и Чародейный двор!..
  
  К полудню Анея так устала, что едва ноги волочила. Нет, в другое время она бы до упаду не утомилась - но после ночных похождений по лесам, после битв с лесной нечистью домашние дела совершенно её подкосили. До сих пор нет-нет, да чудилось ей злобное кикиморье хихиканье. А может, и не чудилось. Кикиморы, они ж как мыши, везде живут: и в лесу, и в поле, и в доме человечьем...
  Но, как бы усталость ни валила с ног, Анея упрямо бралась за новое дело. Потому что в доме, под половицей, ждал хоть и помятый, и ободранный, - но всё ещё живой папоротников цвет. И чтоб все лесные злоключения были не зря - надо скорей переделать все дела, чтоб Малуша ненадолго отстала, и заняться цветком.
  Как писали в колдовских списках и поучениях, - "над Огонь-цветком солнце дважды не восходит". А оно уже один раз взошло.
  От усталости Анея даже есть расхотела.
  Можно было, конечно, втихаря отъесть маковой начинки для большого пирога, что завела Малуша, но это вышло бы боком - поешь, а потом в сон потянет с десятикратной силой. Анея ограничилась тем, что отщипнула крошечный кусочек от теста, подходящего в бадейке, - сдобного, масляного, приправленного пряными травками.
  Наконец Малуша, уложив Предславу поспать днём, крикнула, что пора бы привести домой среднюю сестрёнку. Анее того и надобно было.
  Вихрем метнулась в их с Доброй комнату, запустила руку под половицу, вынула привядший цветок - даже в солнечном свете он всё ещё сиял! Сунула под сарафан.
  -Я побегу, тётенька Малуша! Я быстро!
  Ага, быстро. Но прежде - завернуть на руины нежилой избы, под которой нашла свою смерть чёрная тень... ну, то есть, наверно, нашла. Оттуда проще всего проследить её путь, поглядеть, откуда она такая взялась. А уж потом - за Доброй.
  Но едва Анея вылетела из калитки на улицу, как тут же кто-то ухватил её за косу, у самого её основания, так, что не дёрнешься.
  Любава - первая красавица Змиевой слободы - зашипела ей в лицо разъярённой кошкой:
  -Ах ты злыдня, разлучница!..
  -Отпусти, скаженная! - взвизгнула от неожиданности Анея. - Отпусти, не то в лягуху превращу!
  Не помогло. Любава, как видно, поджидала соперницу давно, и полностью обезумела. Анея быстро огляделась, пытаясь высвободить косу: поодаль топчется стайка знакомых девчонок, должна быть, Любавины подружки, вон соседка вышла за водой с коромыслом, да остановилась, увидев, как девицы дерутся.
  -Ты чего! - Анея вновь попыталась воззвать к Любавиному разуму. - Белены объелась, что ли? Что я тебе сделала?!
  -Что сде-елала, - протянула красавица. Щёки у неё пылали от ярости, глаза сияли, и красива она была неимоверно. Сарафан на ней был другой, без атласной ленты, но тоже нарядный, из тонкого малинового полотна. И на ногах не лапти, а сафьяновые башмачки с каблуками. Каблуком-то она и притопнула: - Кто под утро с Васильком под ручку гулял, а? Кого он до дома на рассвете провожал? Что глядишь, не тебя, что ли? А кто мне вчера клялся, что ни при чём, и что в мыслях Василька не держит? Ты, змеюка! Разлучница, присушница!
  Анея аж рот раскрыла. Это что же выходит, за ней уже и слежка ведётся?!
  -Ах ты!.. - вновь она рванулась, и вновь безуспешно. А драться всерьёз с дурой Любавой на глазах у всей улицы - соседи уже собирались на шум, точно пчёлы на мёд, - чародейке из рода Змиева как-то негоже!
  Колдовать же против своих нельзя. Этот запрет Вольха Змиевич крепко вложил дочерям в головы.
  А Любава торжествовала. Она повернулась к столпившимся и посмеивающимся слободским, таща за собой Анею:
  -Вот, слобожане, какова ваша чародейка! Начала с чего - с присушки да с остуды! Как теперь в Змиеве честным жёнам жить, с такой-то гадюкой под боком?
  -Ах ты тварь! - взъярилась Анея. Злость словно горячей волной изнутри окатила. Девочка дёрнулась, хоть коса затрещала и от боли слёзы выступили, и изо всех сил толкнула Любаву бок. Та не удержалась на ногах, рухнула, потащив за собой Анею. Анея вырвала косу - бедная коса, что от неё осталось теперь! - и от души влепила бывшей подружке оплеуху:
  -Охолони!
  Эх, жаль, некогда её как следует уму-разуму поучить да из роскошной косы-то волос повыдрать! Бежать на...
  В следующий миг её рывком поставили на ноги. Ухватив, правда, не за косу, а за ворот рубахи - аж затрещал.
  Малуша - даром, что старая да согбенная, - когда надо, являла немалую силу. И теперь волокла Анею за собой обратно на двор - молча, зло, губы в белую линию сжаты.
  -Тётенька Малуша! - взмолилась Анея. - Я не виновата, вон вся улица видела, что не я начала! Спросите кого угодно!
  Улица гомонила, хихикала, обсуждала, Любава что-то бессвязно орала вслед, а Малуша волокла девочку молча, и это было хуже всего. Анею обдало предчувствием чего-то очень, очень нехорошего.
  -Тётенька Малуша! Я не... Ну послушайте!..
  -Батюшка послушает, когда вернётся, - соизволила ответить старуха. Отворила холодную кладовую в сенях и втолкнула Анею внутрь: - Посиди тут покамест. Нечего тебе среди добрых людей делать. Позорница...
  И дверь снаружи заперла.
  Анея в сердцах заехала ногой по ни в чём не повинной кадушке с малосольными огурцами. Кадушка всплеснула, по боку потекли струйки, остро пахнущие укропом и чесноком. Ну хорошо, хоть с голоду здесь не помрёшь...
  Анея выудила огурец покрупнее, села на скамейку, которой обычно пользовались, чтоб добраться до верхних полок, и принялась его грызть. Внутри у неё аж кипело. Ну Любава, ну ревнивица! Такое натворила... И Василько - кто его просил вчера её по лесам искать, ну кто? Сама бы до дома добралась, не поломалась.
  А сейчас попробуй оправдайся...
  Ну почему они все вмешиваются в её жизнь? Кто их просит? Что она им всем сделала?
  Батюшка, конечно, справедлив, но и суров, и глубоко разбираться не станет. Скандалила на улице, валяла подружку в пыли при всём честном народе? Виновата! Нечего позорить род Змиев! И какое он придумает наказание, ещё неизвестно...
  Да и где он сейчас - одни Звери ведают... Почему-то Анее за мать и отца было очень тревожно.
  За первым огурцом последовал второй, за вторым третий, на полках нашлись сухари и туес с сушёными прошлогодними яблоками - жить можно. Наевшись, Анея принялась думать.
  Скоро Малуша её не выпустит - уж это точно. Может, батюшку с матушкой ждать и не станет, но для острастки подержит в кладовой подольше. А у Анеи все ещё числится несделанным важное, очень важное дело. Которое надо бы сделать прямо сейчас, иначе - всё зря, вообще всё.
  Значит, прямо сейчас она его и сделает. И прямо здесь.
  Эх, хорошо бы только найти что-нибудь, чего касалась чёрная тень! На руинах старого дома заклятие творилось бы легко, там след сам собой бы нашёлся, а здесь - за что зацепиться? Сарафан Анея успела выстирать, а косу - не отрежешь ведь... Стоп! Волосы она в эти два дня не мыла, только чесала частым гребнем - но вдруг осталась какая-то частица от Добриного четырёхлистника?
  Она выложила папоротников цвет на полку, где тосковали пустые туески да глиняные плошки и принялась внимательно, очень внимательно перебирать пальцами волосы. Эх, не сидела б взаперти, можно было бы поискать на лавке, где спала... Она так внимательно ощупывала волосы, что почти совсем успокоилась. И даже думать забыла о том, что наказана.
  И - о чудо! - вот она, крошечная зеленоватая частичка, прилипшая к пальцу! Почти что пылинка.
  Анея очень осторожно пристроила пылинку на один из туесков, поновее и посветлее, чтоб её сразу было видно. И принялась выстраивать заклятие.
  Здесь требовалось поразмыслить. Заклятие сложное, уже не выйдет просто собрать силу да направить, помогая себе рифмованной строкой. Поиск определённого чародейного пути, как и вообще любой колдовской поиск, требовал умения, таланта и многих знаний, а у Анеи из всего этого имелся только талант.
  Но огневеющий цветок, жалкий, ободранный - против того, который расцвёл в лесу вчерашней ночью, - и всё равно прекрасный, тихо мерцал на полке и сыпал мелкими-мелкими искорками из сохранившихся пламенно-голубых тычинок. И ждал.
  Разная бывает волшба. Бывает стихийная, обращённая силе разных Зверей - огненная, воздушная, водяная, земляная... Анее лучше всего удавалось водяное колдовство - эх, эх, надо было всё ж таки окатить Любавку пригоршней ледяной воды, не такой был бы великий грех. Зато уж точно остуда бы наступила! Бывает волшба писаная, рунная, буквенная - такие наговоры имеют силу, только будучи записаны. Бывает волшба зелий и снадобий - сильная, могущественная. У Добры к ней явная склонность... А бывает такая волшба, в которой всё годится, что ты только знаешь и можешь - и слова, и знаки, и зелья, и стихии. Такая, которой пользовалась Анея, замыкая чародейную цепь под Чёрной горой, - два года тому назад.
  Но тогда её Верея направляла-наставляла, да и не одна она была в подземных коридорах - двенадцать чародеев волшбу творили, ещё трижды двенадцать - со всех сторон поддерживали, сбиться не давали, огонь подземный направляли. А теперь?
  Анея решительно отложила недогрызенный огурец. Или ты не первая чародейка русской земли, Анея свет Вольховна? Или ты не из рода Змиева, колдовского? Неужто не придумаешь, как быть?..
  Ещё минуту она поразмыслила, потом решительно отодвинула кадушку с огурцами в угол. Пол в середине кладовки вымела за неимением метлы ладонью - чисто-начисто, чтоб ни пылинки, ни крошки бы не осталось! На верхней полке, ближе к выходу, лежал здоровенный кусок мела, который Малуша время от времени крошила в корм курам - Анея отломала кусочек, обвела на полу круг, положила внутрь Огонь-цвет и - осторожно, чтоб не сдвинуть нечаянным движением или вздохом - частичку четырёхлистника.
  Одновременно - как всегда бывало - сами собой стали складываться заговорные слова.
  "Медный Змей, кольца свей, завяжи узелок, поставь силок, кто в силок попадёт - от меня не уйдёт! Слово моё крепко, на замок закрыто, золотым гвоздём прибито!"
  Откуда взялся этот золотой гвоздь, Анея и сама сказать не могла, но как бы странно заговор ни звучал, она в нём не сомневалась. Это пришло ей на ум само собой, и потому было правильно. Всякая чародейка, как говаривала старая Верея, должна прежде всего доверять сама себе. Начнешь сомневаться да метаться - ничего у тебя не выйдет, лучины не зажжешь, домового не дозовешься. Но трудно колдовать самой, из своей головы, из своей веры - так, как учила Верея. Проще по готовому, как старая Зоря учила Добру: "В заговоре перво-наперво следует помянуть Зверя, у которого силы просишь, потом следует свою цель высказать, да не просто, а с разворотом, а уж потом заговор крепить..." Фу, скукотища! Не волшба, а урок грамоты!
  Анея ещё подумала и внутри очерченного круга, у его верхнего края, начертила руну, похожую на цветок или траву со сложно-оперёнными листьями, загнутыми посолонь - Цвет Небесный, что способствует отысканию сокрытого - в земле ли, в небе или в самом человеке. Анея очень надеялась, что изобразила всё правильно. Эх, видно, мало драла её Верея Велиславна, раз плохо затвердила знак...
  -Не надо мне ваших кладов, - бормотала девочка, вырисовывая множество стилизованных листочков. - И замков запертых не надо. Откройте мне одну дорожку, одну-единственную, тогда, может, батюшка с Вереей меня простят... Да и сама я тоже...
  Наконец всё было готово. Анея глубоко вздохнула, поднялась на ноги. Впервые в жизни она творила волшбу сама - полностью сама, и даже её сама придумала!
  В кладовой было тесно, руки в стороны не раскинешь - подняла над головой, раскрыла ладони вверх. Потянулась - к небу над крышей, к деревьям в недальнем лесу, к морковке, капусте да редьке в огороде, к травам - сурепке, сныти, ползучему пырею... Потянулась к земле, в которой незримо росли, шевелились корни и рассыпались в прах кости, чтоб стать этими корнями, и мёртво лежали камни, которые так и будут лежать до конца времён. Потянулась к речке Песчанке, к другой - Ольховке, к многочисленным ручьям и ручейкам, к родникам в лесу, к колодцам и подземным, тёмным, молчаливым рекам. И отовсюду понемногу, по чуть-чуть Анея брала силу.
  И сила поднималась в ней, как весенняя вода.
  "Эхо, - смутно подумала она, сосредоточившись на удержании этого мощного потока. - Эхо рассеять... не забыть... А то Велиславна почует, и вообще все..."
  Наконец, когда кончики пальцев стало уже не просто покалывать, а нестерпимо жечь, Анея чётко произнесла заклятие - и обрушила часть силы в очерченный круг, в Огонь-цветок.
  Цветок вспыхнул белым пламенем, поглотил лежащую подле него сухую зелёную пылинку. Весь круг теперь пылал белым, кладовая осветилась так, как никогда ещё не освещалась. Запахло грозой и тлеющей древесиной. Получилось! Анея аж топнула лапотком:
  -Кто в силки попадёт - от меня не уйдёт!
  Зыбко стало вокруг - открылись чародейные пути-дорожки. Вот они, словно тропки в негустом тумане, только иди! А вот и след - чёрной ниткой свился подле пылающего яростным пламенем цветка-костра. И веет от этой нитки такой знакомой жутью - не живой, не мёртвой, начисто лишённой присущей всему на земле силы, и более того - эту силу отнимающей... Анея, содрогнувшись, подняла конец нитки, уводящей куда-то в туман. Да тут даже и дорожки нет - просто нить...
  "Спасибо", - шепнула цветку.
  И пошла за нитью, всё глубже погружаясь в колдовской туман, всё дальше удаляясь от живой земли - так далеко, что и двери, и стены родного дома уже перестали быть преградой, остались где-то позади. А нить вела в туман - дальше и дальше, глубже и глуше. Ничего уже вокруг не осталось - один только туман, и похолодевший, погустевший, и Анея забеспокоилась - если спуститься достаточно глубоко, можно в нём и потонуть. Но нить в её руках - суровая чёрная нитка, которую девочка сматывала в клубочек - оставалась натянутой и даже порой чуть-чуть дрожала, точно насторожённая паутинка. Дескать, скоро, скоро выйдешь куда хочешь!
  И правда, она вышла. Туда, где её поджидали.
  Чёрные тени кинулись на неё разом, с разных сторон. Страшные, безглазые, в развевающихся не то плащах, не то лохмотьях, и ужас летел впереди них. А у Анеи - даже ножа с собой нет, только нитка в руке, нить, которую не выпустишь, иначе как выйти наружу? Она взвизгнула, пригнулась - леденящее, скользящее прикосновение к правому локтю, и от локтя вверх и вниз сразу побежали болезненные мурашки. И силы внутри сразу убыло - точно от Анеи, как от пирога, отрезали кусок. Да что же это... и вправду они её поджидали?
  Зачем?!
  Тени кружили в чародейном тумане, в изнанке мира, словно были у себя дома - а может, и правда здесь их дом? На чародейных путях и впрямь встречалось разное, порой опасное, а нечисть тут и вовсе сильнее, чем в обычном мире. Но таких тварей Анея близко не видывала...Четверо - одинаковые, не различить, и непонятно, здесь ли та самая тень, которую завалило обломками старой избы. А нить тянулась дальше в туман, и впрямь указывая какой-то неведомый, далёкий путь. Значит, есть дорога туда, откуда эти твари явились, есть!
  Анея озиралась и тоже кружилась на полусогнутых ногах, в любой миг готовая отпрыгнуть. Чёрную нить переложила в левую руку, а правую - локоть жгло, будто крапивой исхлестали, - правую выставила перед собой, как учила её когда-то Велиславна. Как там было, на самых первых уроках? Ладонь вверх, кулак, лодочка, цветок! Нет, не набирается сила, совсем не набирается... Здесь, на чародейных тропах, сила ближе, легче берётся, но и быстрей тратится. А где глубоко, где от живого мира далеко - там уже и сила иссякает. И остаётся только то, что внутри тебя самого.
  Как вот здесь. И как было там, в заброшенном доме.
  Тени ждать не стали и вновь пошли в атаку.
  -И-и-и-и! - завизжала Анея, отпуская смотанную в клубок нить.
  Нить, ударив по пальцам, мгновенно устремилась ввысь - а вслед за ней и Анея, отталкиваясь от самой себя, от собственной, в пружину сжатой, силы. Больно было - аж дыхание пресеклось,
  но она успела-таки вырваться, взмыть, и теперь стремительно летела обратно, вдоль разматывающейся, помнившей направление нити. На чародейных путях много что возможно, и летать тоже можно, хоть и недолго.
  Эх, был бы здесь ветер - шумел бы в ушах!..
  Анея оглянулась - твари отстали, но совсем её не оставили, маячили далеко за спиной тёмным неясным пятном. Скорей, скорей, вернуться домой - а там и силу есть откуда брать, отобьёмся, ничего!..
  Домой её вышвырнуло точно как в прошлый раз - аж кувырком полетела. Чёрная нить лопнула в пальцах с противным щелчком. Анея пребольно долбанулась головой о скамеечку, извернулась, вскочила, готовая к бою, и...
  И - ничего.
  Круг на полу - почти стёрся, на месте Огонь-цветка - кучка пепла, под ним пол потемнел, обуглился. Только в стороне, под нижней полкой, лежит-мерцает последний лепесток - видно, когда Анея силой своей ударила, его оторвало да в сторону отбросило. Дверь по-прежнему заперта. В затянутое пылью оконце под потолком падают лучи вечереющего солнца. Снаружи доносятся далёкие крики ребятни с улицы, мычание соседской коровы, кудахтанье бродивших по двору кур.
  Неужели... всё? Оторвалась? Ох, вот хорошо бы! Значит, чёрная нить... Есть, есть путь, которым эта мерзость пробирается в Змиев! Только лежит он так глубоко и далеко, что не вдруг отыщешь - где-то едва не за краем мира. Но отыскать можно. Напрямки-то неизвестно ещё, как пройти - может, батюшка или Верея Велиславна что знают. Но самое главное - путь есть, и ясно, в какую сторону лежит.
  Ай да Анея, ай да чародейка!..
  Анея судорожно вздохнула - грудь всё ещё стягивала острая, сосущая боль. Присела на скамейку, бездумно подняла с пола оставшийся от Огонь-цветка лепесток и сунула под рубаху. Так... надо бы эхом заняться, пока не раскатилось да не сквасило у Малуши не только молоко, но и все прочие жидкости.
  И вдруг - удар, ещё удар, стены кладовой сотряслись, Анею опять отбросило к стене - на сей раз приложилась плечом, но вскочить так и не успела. Точно из-под земли - полупрозрачные, колышущиеся, как воздух над огнём, фигуры. Четыре.
  Пол внутри круга теперь почти весь обуглился, и пятно даже за круг вылезло.
  Хитры оказались... куда хитрей, чем она думала. Видно, по какой-то причине они не могли полностью проявиться в живом мире - но, оставаясь там, в чародейном тумане, вполне могли крушить и ломать всё здесь. И даже, наверно, убивать.
  Кладовая вновь затряслась, с полок полетели горшки и плошки, Анею обсыпало сушёными яблоками. Тени толклись в тесном проходе, мешали друг другу и чего-то ждали. Про Анею они словно забыли.
  -Анейка, скаженная, ты что там творишь?! - сердитый голос Малуши.
  Ох... Там же Малуша, сёстры... А если эти вырвутся... Скорей, скорей, сила - набирайся! Анея швырнула сгусток чего-то неоформленного, злого, текучего, как вода. Дыхание вновь пресеклось, а прозрачный, радужный выплеск силы уже ударил в тварей, раскидывая их.
  Только вот не сжёг пришлецов, а витался по большей части в них, точно вода в тряпку. И попутно с грохотом снёс дверь.
  Теням того и надо было - мигом втянулись в сени и дальше, в дом. И почти сразу дом вздрогнул, взбрякнули на полках горшки, охнула Малуша, хныкнула басом проснувшаяся Предслава.
  Анея вскочила, потирая онемевшее плечо. Дура, дура, дура!.. Ну как можно было так глупо швыряться силой! Она кинулась вслед за тенями - в доме разгром, словно вихрь прошёлся, вещи раскиданы по полу, вот сундук, стенка разбита, вывалились матушкины сарафаны да рубашки, вот половик сбит, скомкан, вот жбанчик с мукой опрокинут - мука рассыпалась белым веером...
  "Да что же деется-то?!" - Анея метнулась туда-сюда, перед ней проскользнула одна из теней, и на пути её вещи словно сами собой разлетались в стороны. Анея, не раздумывая, швырнула сгусток силы, выдрала из самой себя, с кашлем и хрипом, - мимо, только разбитое окно зазвенело.
  Со стороны Малушиного закутка раздался вдруг сердитый, громкий рёв. Предслава!!! Анея кинулась туда - и успела увидеть сестрёнку, гневно отмахивающуюся игрушечным мечом от наседающих тварей. Личико сморщено, залито слезами, но не сдаётся - дерётся! А тени сгрудились вокруг кроватки-качалки, что смастерил для младшей дочери отец, Предслава испуганно взревела - и вдруг все пропали, точно не было. Только ветер ударил в лицо.
  Ушли чародейными дорогами...
  И всё разом стихло.
  Откуда-то из-за печи раздались всхлипывания и причитания няньки:
  -Охти мне, помогите встать... Анейка... Славунька... девоньки... живые вы аль нет? Родные мои...
  Анея побрела на голос. На неё словно обрушилась неподъёмная тяжесть, пригнула к земле. Всё кончено... всё пропало. Вот тебе и узнала дорожку, вот и погордилась, первая чародейка на деревне... Что теперь делать? Где Предславу искать? И на что дитя этим... этим тварям поганым?
  Как теперь батюшке с матушкой в глаза смотреть?!
  -Где вы, тётенька Малуша? - выдавила Анея, и тут внезапно скрипнула притворённая дверь в сени.
  На пороге стояла Добра. Вернулась от наставницы сама. Увидела разгром в доме - в серых глазищах плеснул ужас.
  -Анейка-а... Сестричка... Это что такое-то?!
  -Напали на нас, - едва вымолвила Анея. - Предслава... Предславу забрали. Нет её...
  Добра ещё миг непонимающе глядела на сестру, а потом заревела в голос.
  А Анея - Анея плакать не могла.
  
  Долго она не думала.
  До ночи прибирали дом - молча, словно после покойника. Только Малуша изредка охала, да шмыгала носом Добра. Конечно, за объяснениями сперва все подступили к ней, Анее-великой чародейке - а что она могла сказать? Пробормотала, что, дескать, налетели тени какие-то, что чуяла она подобную там, где нежилая изба рухнула (при этих словах Добра вся напряглась - вспомнила, должно быть, как изба своими ногами ходила), чуяла - да подумала, что блазнится. А тень эта, видно, за ней увязалась, да оказалась не одна - выждали они момент и напали. Зачем Предславу забрали - непонятно, а почему - как раз понятно. Анея-то так просто бы не далась, как полуторагодовалая малышка...
  Анея рассказывала, а у самой в груди было пусто, как в том заброшенном доме. Что ж, и такой рассказ Малуше сгодится, и может, даже Верея Велиславна ему поверит, и батюшка с матушкой. Хотя нет, Велиславна не поверит - ей же письмо было отписано. Кстати, а где оно? Письмо Анея нашла на столе отлетевшим к стопке чистой бумаги - жёлтой, пористой и дорогой. Прочла ответ наставницы - и даже за голову не смогла схватиться, так ей стало дурно. Ну, пришла беда - отворяй ворота!.. Ещё и ослушница теперь.
  Можно, конечно, рассказывать всем, что она тут ну совсем ни при чём. Просто не заметила притихшей колдовской твари, по неопытности и не такое случается. Или - решила, что тварь погибла под обломками, проверять не полезла, испугалась. Бывает.
  Можно рассказывать другим. Но сама-то ведь знаешь, как дело было. И от своей совести не спрячешься.
  Потому, едва Малуша, уставшая от волнений прошедшего дня, захрапела в своём опустевшем закутке, Анея тихо-тихо сползла с лавки, прихватила из разгромленной кладовки наскоро собранный мешок с провизией, огниво, верёвку и длинный нож, каким хорошо и дичь свежевать, и от врага отбиваться. Не забыла бронзовое зеркальце и гребень, косу расчёсывать (не коса, а слёзы одни, а всё равно чесать надо!) Воровски оглядываясь, оделась в мальчишечью, осуждаемую Малушей косоворотую рубаху и портки, поверх рубахи - куртка, на ноги - сапоги из мягкой кожи. Матушкин подарок...
  Стараясь не скрипеть дверью, выскользнула во двор. Взнуздала кроткую пегую лошадку Голубку, навьючила припас, свой и лошадиный, - и покинула родной дом.
  На дне мешка с провизией лежал всё ещё не угасший лепесток Огонь-цветка.
  Чёрная нить, открыв Анее нужный путь, оборвалась, и второй раз пройти там же она бы не смогла. Да и неизвестно, может ли живой человек так глубоко уйти чародейными тропами, а потом вернуться... а вот кружной путь в гости к этим теням, за край мира, наверняка есть.
  И знает его лишь тот, кому ведомы дороги и всех живущих на земле, и нежити блёклой, и созданий волшебных, странных - всех, кому рано или поздно придётся ступить и на его путь. Но добраться до него нелегко.
  
  Малуше она оставила записку - углём прямо на столешнице. Старуха, конечно, разворчится, да зато мимо точно не пройдёт.
  "Ушла искать Предславу".
  Вело её злое, несгибаемое упрямство. Что ж, Анея свет Вольховна, хотела ты первой чародейкой всей земли сделаться? А сестру уберечь не сумела, не сдюжила... Но коль уж виновата - не беги от вины, последнее это дело. Трусость - хуже смерти. Этому даже не старая Верея - матушка с батюшкой сызмальства учили.
  А злость держала за горло, не отпускала. Твари чёрные, значит, неведомые, жуткие? Да кем бы они ни были - нежитью, мертвяками, чудами заморскими, - как посмели они незваными, со злом явиться в мой град, в мою слободу, в МОЙ ДОМ? Напасть на мою сестру?
  "Пусть я не сдюжила, не защитила, - мрачно думала Анея, шагая во тьме узкими улочками Змиевой слободы, - но это не значит, что я сдамся! Что Славуньку им отдам! Великие Звери свидетели - сама сгину, но малую нашу верну, и этим... чернодырым... такой нагоняй учиню, что во веки вечные к нам дорогу забудут!"
  Но всё равно то и дело всплывали в памяти батюшкины слова: "Не на кого мне больше ни двор, ни город оставить..." Сколько ни убеждала себя Анея, что поступает правильно, что град Змиев от Полуденных гор, от границы далеко, что ничто ему не грозит, что Предславу выручить кроме неё некому, - а всё равно на душе было темно. Зоря-травница, конечно, старенькая, но она справится, твердила себе девочка, она не может не справиться! Если что, и Добра подсобит - она мала, конечно, но силой колдовской земля её не обделила.
  А ежели тени эти чёрные вернутся, а Зоря не справится - что тогда?..
  "Страх силы отнимает, - говаривала Верея, когда ученица перед чем-то пасовала. - Кто боится - надрожится, а дела не сделает".
  Значит, надо идти вперёд, раз пошла. У града Змиева и впрямь есть хотя бы Зоря, а у маленькой Предславы - никого... Анея тряхнула головой и решительней потянула за собой лошадку.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"