Под вербное воскресение, в мае месяце (так совпало) стояла жара. В новом, построенном недавно, Храме шла всенощная служба. И вот, когда стали раздавать освященные вербы, то был уже поздний вечер, десятый час на исходе. Огни лампадок потускнели, фитили их нагорели, в небольшом помещении Храма было всё как в тумане. В этих церковных сумерках толпа верующих колыхалась, как море, люди двигались к амвону и отходили от него, тихо шаркая по полу ногами.
Пономарю Петру, который был нездоров уже три дня, казалось, что все лица людей - и старые, и молодые, и мужские, и женские - походили одно на другое. У всех, кто подходил за вербой, одинаковое выражение глаз, отражающих свет лампад, но мутных и темных зрачками. В тумане дыма ладана и дыма от свечей и лампад не было видно дверей, а толпа всё двигалась, и похоже было, что ей не будет конца. Еще пел женский хор на четыре голоса, а одна из пожилых клиросных читала канон.
Было как-то душно, жарко! Как долго шла эта служба - всенощная! Пономарь Петр устал. И дыхание у него было тяжелое, частое и сухое; и плечи болели от усталости, и ноги дрожали. И неприятно волновал голос из "притворной" лавки, где продавались свечи, иконки, книжки. Притвор отделялся только двумя квадратными столбами от входа и от самого помещения Храма.
А тут еще, вдруг, точно во сне ли в бреду, показалось пономарю, что подошла к нему старушка похожая на его родную мать, пять лет уж, как он её схоронил; и принявши от него вербу, отошла и все время глядела на него весело, с добротой и радостной улыбкой, пока не смешалась с толпой.
Вербы раздавали с обеих сторон амвона, у левого столика трудился диакон. Священник всё это время был в алтаре, уйдя туда после "отпуста" службы и благословения на канон. Но почему-то у пономаря Петра открылся "дар слёз", уже в продолжение всей болезни, все три дня, слёзы потекли у него по лицу и в этот раз. На душе-то всё было покойно, всё было благополучно вокруг, но он всё глядел на левый клирос, где читали и в вечерней мгле уже ничего не узнавал, ни одного человека, и - плакал беззвучно, продолжая брать со столика и отдавать веточки вербы.
__________________________
Лежал он заболевший один вечер в постели, к нему приходил священник и читал молитвы о болящих, и тут он заплакал в первый раз. На другое же утро, несмотря на температуру 37 и 8, пономарь Петр встал и работал, как и прежде: и во дворе набрал дров и протопил печь - для приготовления пищи и для выпечки просфор на службу; и в Храме пономарил без всякого попущения: кадило готовил, масло в лампадах проверил, заложил во всех книгах закладки тряпичные, сверяя всё по месяцеслову, где нужно было читать - и Апостол и Евангелие. Возился с кадилами двумя - одно для диакона, другое батюшке.... Но не мог он без слез читать даже простые молитвы: с первых двух-трех слов глаза его наполнялись слезами и он плакал чуть не навзрыд. "Это от болезни...", - сказал батюшка, и поставил читать "Часы" на клирос одну из женщин "хоровых".
__________________________
Пока он плакал, слушая канон, ему показалось, что, вот, вблизи ещё кто-то заплакал, потом дальше кто-то другой, потом ещё и ещё, и мало-помалу, как ему показалось, вся церковь наполнилась тихим плачем. А немного погодя, минуты через две-три, хор на клиросе пел ровно, и уже никто не плакал, всё было по-прежнему.
Скоро и служба кончилась. Когда пономарь Петр шел домой, то по всему церковному саду, освещенному луной, словно веселый, красивый звон колокольчиков - разливалась соловьиная трель. Между Храмом и церковным домом, сразу за садом, было небольшое прицерковное кладбище, пройдя сад надо было пройти и мимо кладбищенской ограды. Под луной виднелись белые плиты на могилах, белые каменные кресты, белые березы и между ними черные тени - и всё это и далекая луна, как раз стоящая над церковным домом клира, над длинным бараком, - казалось теперь, жило (существовало) своей особой жизнью, непонятной, но приближенной к человеку.
Петр вспомнил как он стал пономарем и церковнослужителем, в беседе со старцем он узнал, а потом и сам вычитал объяснения одного аввы, святого отца о мире нашем, наполненном и ангелами и бесами. "Не зря Господь лишил человека многого зрения, - мы не видим как кошки в темноте (инфракрасного видения нет), да и днем ограничены в зрении. А если бы человек увидел реально, в каком мире он живет - он бы ужаснулся и умер бы от страха. Увидишь бесовские отродья, которые толпятся вокруг и ангелы снуют туда и сюда по своим делам: то душу представившуюся забрать, а то помочь в беде людям". Вот тогда и начал Петр различать зло от добра, когда задумался. Так он пришел в монастырь и остался там. А так как он был строитель, и начали его посылать в мир, Храмы новые строить и старые восстанавливать. И сюда к батюшке Сергию приехал крышу крыть и в других делах по строительству помочь. Печку вот, для отопления Храма с котлом вмазанным переложил недавно. Перетопили зимой, кирпич-то и треснул.
Войдя в длинный дом с черного хода, с торца, Петр вошел в трапезную. Тут у стойки-стола под окном суетилась жена старосты Зина. Она предложила перекусить и налила ему чай, и он сел за большой стол, составленный из двух квадратных забранных под одну клеёнчатую скатерть. На столе были пирожки в сетчатой пластиковой тарелке под хлеб.
- Который теперь час? -
- Двенадцать в начале. -
- Охо! Вот оно как! -
Пономарь посидел немного в трапезной, раздумывая о чем-то, и как бы не веря, что уже так поздно. Руки и ноги у него поламывало, болел затылок. Было жарко и неудобно в подряснике. Отдохнув, он пошел к себе в спальню. Когда-то большую залу разделили на отдельные узкие комнатки-кельи тонкими перегородками, где помещалась кровать и тумбочка. Его комнатка была второй из четырех. И здесь он тоже посидел, все думая о матери: "Не зря же она показалась ему. И "дар" этот слёзный, тоже не зря. А могут же они, ангелы, в кого угодно перевоплотиться, и бесы - те же ангелы, только падшие".
Часть 2.
Через тонкие стены слышно было, как пришел сосед-келейник (обитатель "кельи") Роман. Он узнал, что в святцах значится Роман-сладкопевец и очень гордился, что его назвали этим именем, и всем рассказывал об этом непременно: "назвали меня в честь святого Романа сладкопевца...". Сам же он был обычным строителем, раньше работал в одном из стройтрестов, и святостью жизни совсем не отличался, скорее наоборот: был любителем выпить (может, поэтому и потерял прежнюю работу, может за пьянку его уволили?). В первое время и тут, на строительстве Храма работая, он часто выпивал. И при отсутствии денег, - что не мог купить водку в магазине, он находил в селе старушек, у которых был самогон. Как строитель и деловой мужик, он помогал старушкам: кому забор починить, завалившийся после зимы, кому крышу подлатать, а за работу ему давали бутылочку зелья. Частенько приходил он пьяненький, но в этом состоянии он не был буяном, а наоборот, послушный и сразу ложился спать.
Рабочие-строители Храма уехали давно, и только Романа оставил батюшка, разрешив ему жить в комнатках, как помощника завхоза по хозяйству. И работник он был хороший. Он помогал в подсобном хозяйстве, которое было у Церкви. Был свой огород, кроме сада с яблоками расположенного около кладбища. В огороде построена теплица. Собирали урожай и в подполье оборудованы полки и ящики для хранения овощей: картошки, моркови, свеклы. Все это хозяйство было старое, и доски, прогнившие в подполье... - всё обновлял Роман. И теплицу старую разобрал и построил новую, и другое-прочее он ремонтировал вместе со старостой и под руководством пономаря Петра. Главным во всем строительстве Храма, всё-равно, был Петр, которого зачислили в штат клира и пономарем, он как бы прораб от церковного начальства. У него были все чертежи по проекту строительства-восстановления Храма и так далее. Потому что чертежи старинные, найденные в архивах, и написаны на церковнославянском, дореволюционном языке. И мирским прорабам их было не прочесть.
__________________
Пономарь переоделся и стал читать молитвы на сон грядущий перед иконой Божией Матери "Утоли моя печали". Эта икона прошла с ним больше половины его жизни. Она была благословением игумена монастыря, в котором он в первый раз начал работать по восстановлению разрушенных Храмов, и где он встретил старца-монаха, который и объяснил ему суть и основу Христианства и он и определил путь Петра по жизни.
Петр внимательно читал эти старые, давно знакомые молитвы и в то же время думал о своей матери, которая показалась ему сегодня. У неё было два сына и жила она в деревеньке под романтическим названием - Алёнкино. Представлялось: что когда-то в деревне жила Алёна, святая девушка, потом и старуху, её так и звали Алёна, которая была травницей и целительницей. И многие больные люди, со всей округи ходили к ней. Так и повелось: - куда идешь, - к Алёнке, - откуда идешь, - из Алёнкиной деревни, - так и прижилось, что и деревню стали называть Алёнкино.
Петр помнил свою мать с раннего детства, чуть ли не с двух лет - и он любил её! И это милое, дорогое, незабвенное время детства. Почему-то детство, это навеки и невозвратно ушедшее время вспоминается радостно, почему-то оно кажется светлее, праздничнее что-ли, и богаче, чем было на самом деле (?). И мать его любила больше, думалось Петру, как первенца своего: когда и в детстве и в юности он бывало заболеет, то она была к нему необычайно нежна и чутка и заботлива, как истинная мать.
И теперь, даже молитвы перемешивались с воспоминаниями, которые разгорались в сознании Петра всё ярче, как пламя огня, и молитвы, произносимые своим чередом, совсем не мешали думать о матери.
Окончив молится, он разделся и лег. И тотчас же, как только в комнатке стало темно, представились ему его умерший ранее матери отец, и мать, и родная деревня Аленкино. Ближнее озеро, с кувшинками у заболоченного берега, стадо коров и овец с пастухом, прогоняющим его до дальнего за полем леса, ясное летнее утро, - и сладко было думать об этом во сне.
Уснув же, пономарь Петр забыл на время о своей болезни. А между тем, болезнь давала о себе знать. Петр потел всем телом, и ворочал головой и бредил. Его бред был услышан и к нему пришли: сосед Роман позвал самого батюшку, к мечущемуся в бреду больному.
Часть 3.
Очнулся Петр действительно болеющим:
- О-о! - простонал он, - Что же так плохо мне, батюшка, не знаю. Жар! -
- Должно быть ты простудился. Надо бы к врачу в больницу. -
Петру дали таблетки, чтобы убрать жар и головную боль, на которую он жаловался. Батюшка постоял немного и зевнул непроизвольно. "О господи, прости меня грешного!" - перекрестил он рот.
Батюшка был намного моложе пономаря Петра. Он был тощий, сгорбленный, ходил сутулясь, будто судьба положила на него неподъемную ношу. Всегда был он чем-то недоволен, любил поучать, наставлять. Но через некоторое время общения, Петр понял, что батюшка был недоволен своей собственной жизнью, своей судьбой и своим выбором. Однако он ничего не предпринимал, и всё шло "по течению", так как профессию он не имел и ничего другого, как только "кадилом махать", он не умел делать.
Перед самым окончанием школы, в 17 лет, отец Сергий "увлекся" религией. И именно как увлечение он рассматривал своё пристрастие к возрождающейся "моде" на Церковь. Он начал читать много книг. Он начал ходить на многочисленные (по числу людей) Крестные ходы в конце 1990-х годов, когда Храмы, восстановленные и возвращенные Церкви неожиданно стали переполнятся людьми. Люди словно "соскучились" (от слова куча), увидев некую отдушину в беспросветной жуткости временных передряг. И Сергей (будущий Сергий) поступил в семинарию, куда его легко приняли, несмотря на тройки в аттестате, потому что Закон Божий и особенности богослужений он хорошо знал теоретически из книг.
До этого батюшка даже служил в армии, в строевых войсках, где был дисциплинированным и отличником, отмеченным значками соответствующими армейскими. Это не помешало его "увлечению" Христианством, и в армии он читал книжки религиозного характера.
Он закончил обучение в семинарии на "хорошо". Успел жениться, познакомившись с девушкой верующей фанатично. А она была из дальней провинции и приезжала в большой город исключительно ради посещения святых мест и святых чудотворных икон. Так ему довелось попасть в провинциальный уголок, где требовались священники, на родину к своей жене-матушке. Местный епископ определил батюшку отца Сергия в район поближе к селу, где родилась его жена и где была вся её родня. Как раз там старинный Храм, который был в советское время и складом продуктов и клубом-кинотеатром, восстанавливал Петр-пономарь.
Верить не верить в Бога, вероятно, батюшка еще не решил. Потому что из разговоров его и проповедей вытекали противоречия. То и милостыня должна была твориться тайно, - а то, в разговоре, он требовал непременно ему всё сообщать: куда, кому и сколько....
В предприимчивости батюшке тоже не откажешь. Так кирпич он брал с Кирзавода ради благотворительности без налогов и об этом ловко договаривался с директором, чтобы взять в полцены. Заказывал официально 5 тысяч штук, а с директором оформляли 10 тысяч, половину из которых на заводе оставалось. Тогда директор мог использовать оставшийся кирпич и продать его по завышенной цене другим, по цене с налогами. Многие махинации по строительству знал Петр-пономарь, потому что был прорабом на строительстве и видел документы и видел реальность, хотя от него скрывали мирские прорабы. Но читать чертежи без Петра не могли, ибо цифры написаны в церковнославянском буквами, и к тому же особенности построения печей в алтаре, встроенных в стену, знал только Петр, построение купольных и арочных перекрытий и многие особенности строительства Храмового Петр знал, имея большой опыт. Он уже не один Храм, а чуть ли не шестой восстанавливал.
______________________
На другой день, в самое "Вербное воскресение" ожидался большой наплыв народа. Это знал пономарь Петр и поэтому не выспавшийся и больной поднялся и одел свой подрясник. Едва он вышел на улицу, перед глазами всё у него поплыло. Под ярким солнцем, озарявшим весеннюю природу, зеленеющие деревья и щебечущих птиц, вдруг, на все предметы опустилась дымка. Петр видел всё сквозь туман, и головокружение сделалось сильнее. У него кружилась голова с самого пробуждения, и когда чай пил на кухне с Зиной и диаконом. Но вот, - "туман в глазах..." - подумалось. Несмотря ни на что он пошел на службу.
И в этот день пономарь прислуживал вяло и медленно, все его движения были неточны, если он торопился: подавая кадило, промахивался и подавал в сторону от руки ожидающей. Все ж таки к обеду со службой управились, и прибраться в алтаре остался диакон, отослав больного и бледного пономаря домой. За обедом Петр похлебал ложечкой жижу из супа и есть совсем не стал, а сославшись на болезнь, ушел и лег в постель. Он пролежал до вечерней службы, и хотел было вставать, но в комнату зашел батюшка и на службу его не пустил. Только на ужин его подняли. Батюшка сам заставлял его есть, когда узнал, что Петр не обедал. Ему подали картофельное пюре с рыбой и пару кусочков хлеба, из которых он съел полтора. Весь ужин запил горячим чаем с вареньем, намешанным в него. Петр больше молчал и отвечал на вопросы однозначно короткими словами. Угрюмый он пошел после ужина в свою комнатку, лег в постель, укрылся потеплее. От выпитого чая ему стало жарко и он вспотел, но он не открывался, думая: "потом вся хворь и выйдет".
Он взял с тумбочки, с лежащих стопочкой книжек первую, это был Часослов. И он начал читать "Полунощницу": "хоть и лежа, помолюсь" - подумал пономарь Петр.
Читая молитвы вслух полушепотом, которые он знал наизусть, изредка, он поднимал глаза и видел по обе стороны двери целое море огней. А дверь белела словно светлый коридор, ведущий в неизвестное. Между тем, слова шрифта книги вырастали и отчетливо были видны. Он дочитал до слов: "Ныне отпущаешь раба твоего..." - которые всплыли из текста книги и со словом "Аминь" он испустил дух!
Его так и нашли, - с книгой раскрытой в руках....
Конец.