ТАЙНЫ ЛЮБВИ. Часть II. ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

Оглавление: ЧАСТЬ II. ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ Глава 1.Мечты и реальность Через тернии – к звездам Иногородним вход воспрещён! Неожиданный поворот. Квартирантка или как дочь? Общага.Жизнь продолжается Какой путь выбрать? Призвание Глава 2.Новый год, роковое решение Глава 3.Ох, Одесса! Как хорошо дома! Сюрприз от Одессы Трудное решение Глава 4.Гений и злодейство По лезвию бритвы. Дорога в никуда Обнаженка Искушение Художник. День назад Скандал под Новый год, или Семейные тайны и драмы Глава 5.Непризнанный гений Первый урок. Рисунок Судьба Глава 6.Кто меня полюбит? Уроки акварели от гения Квазимода Не поменять ли дочку на маму? Семейный совет Униженный и оскорбленный Глава 7.Прощай, Ленинград!Новая жизнь Возвращение в Одессу Как жить дальше?Дневник Вперед, на работу! Уроки английского. Соблазн Глава 8.Египетская принцесса Глава 9.Запретная книга Настоящая любовь не причиняет страданий Не могу и не хочу! Раздвоение личности Глава 10.На перепутье Фиктивный брак. Белла Наташа Гуд бай, Америка! Глава 11.Лед и пламень Глава 12.Свадьба отменяется Искусство требует жертву Другая женщина с ребенком Глава 13.Разочарование Глава 14.Над пропастью Шаг в бездну Ночь любви, или Чего хотят девушки Глава 15.Поворот на 180 градусов Ангелы или Гости из Космоса? Глава 16.Тайный круг

  

Часть II. Искусство требует жертв

  

Глава 1. Мечты и реальность

---

   Ленинград, 1978 г.

  Наташа спешила в Эрмитаж. Она обожала эти ранние часы выходного дня – едешь в троллейбусе и никого, только солнечные зайчики прыгают по стеклам. На душе – светло и радостно. Полная свобода на целый день!

  Наконец-то, она вырвалась из этого муравейника – галдящей с утра до ночи общаги. Два выходных, два дня блаженства – делай, что хочешь! Вот она и мчится к Эрмитажу – своему любимому, обожаемому Эрмитажу. По сути, только ради его сокровищ – она и оказалась в этом прекрасном, удивительном городе.

Через тернии – к звездам

  Ленинград манил её всегда: полтора года назад приехала поступать именно сюда, несмотря на мамино недовольство. Да и что думать, рассуждать – в шестнадцать лет? В Магадане, где прошли школьные годы, оставаться не хотелось. Одесса тоже не привлекала – вроде родной город, квартира, но жить там?.. Идешь по улице, словно голая – всей кожей ощущая липкие взгляды. Нет, только Ленинград – утонченный, изысканный, интеллигентный. Там такая красота. И Эрмитаж!

  Она не думала о стезе художника, несмотря на то, что закончила художественную школу, и педагоги считали её талантливой. Быть художником-оформителем? (чем еще занимаются художники?) Рисовать плакаты и афиши в кинотеатрах? Нет, скучно. В сердце горела другая мечта – настолько сильная, что казалось, если она не осуществится, жизнь потеряет смысл. Она представляла себя в будущем на вершине горы, а над ней огромное звездное небо – бесконечная Вселенная. Она и Вселенная. Это всё, чего она желала от жизни. Глубины Космоса завораживали и звали к себе. Зачитывалась фантастикой и книгами по астрономии. Штудировала книгу Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум», а «Гости из Космоса» Казанцева оставили неизгладимый след в её душе.

  

  Она мечтала изучать далекие звезды, постигать законы Вселенной, открывать новое и неизведанное, проводя ночи у телескопа. В магаданской квартире, на стене ее комнаты висела огромная карта звездного неба – по ней она изучала созвездия и запоминала названия ярких звезд. Эта карта вдохновляла корпеть над учебниками физиками и математики, мечтать и верить. Она везла её с собой в чемодане, когда летела в Ленинград поступать в университет. Это был ее талисман, ее надежда, что все мечты сбудутся – она станет астрономом.

  Живопись слишком близка и понятна, всегда успеется. А от бесконечности Вселенной – захватывало дух, замирала душа. Земной мир – с его суетой, проблемами и заботами, своим житейским мельтешением – казался унылым и невозможно скучным.

  Единственно, что смущало на пути к мечте – она не считала себя гением в математике. А факультет, куда она собралась поступать – механико-математический! Конечно, она могла выбрать другой город, не Ленинград, ту же Одессу. Но как не побывать в Ленинграде, если есть такая возможность? Готовилась, ходила к репетитору по физике и математике. Физику знала на отлично, а математика... не внушала оптимизма. Но отказываться от всего, о чем мечталось, не хотелось. Будь, что будет! Если не поступит, будет пытаться снова и снова – своего добьется: она же упрямая! Мама говорит – упрямая, как осел! Вот её упрямство и пригодится: будет упорно двигаться к своим звездам. Ведь всё зависит от самого человека – и она об этом много читала: люди работают по нелюбимой профессии только потому, что когда-то отказались от своей мечты, перестали верить в себя, опустили руки и поплыли по течению, как равнодушные, тупые бревна. А потом жалуются на свою жизнь – что работа опостылела, и в жизни нет никакой радости? А кто виноват? Надо было в юности не опускать руки, двигаться к своей мечте! Так рассуждала Наташа, собираясь в Ленинград, в вуз, где конкурс на одно место был выше, чем по всей стране. Она не особо верила в свои математические способности, но верила, что всего можно добиться упорством и трудом. Учеба – тоже труд. Главное, не загасить огонь в душе, стремление идти к цели, несмотря ни на какие трудности и препятствия. Она была готова к провалу, к тому, что может не пройти по конкурсу. Ну, так что ж? будет готовиться, поступит на следующий год.

  Мама, узнав о выборе дочери – Ленинград, университет, астрономия! – была в полном недоумении и даже немного встревожена: что это взбрело ей в голову, а она осилит? Зачем ей наука, если хорошо рисует, вот и шла бы по этой тропинке! Зачем хватать звезды с неба? Что за мечту себе придумала? Сил-то хватит? Но спорить и переубеждать дочь не стала – знала, бесполезно: упрямая, как осел. Раз захотела, пусть – это ее жизнь. Почему бы не слетать в Ленинград и не попробовать? Вдруг у нее получится? Ей нужна поддержка, а там, как сложится. Только спросила, ну так, на всякий случай – «А почему не художником? В художке тебя хвалят: талантливая девочка!» Наташа отмахнулась – нет, не хочу, не то! Как объяснять маме – почему её привлекает Астрономия – звезды, галактики, почему она безумно влюблена во Вселенную? Как объяснить необъяснимое? Или рассказать, как она проваливается в беспросветную пропасть отчаяния, только подумав, что мечта о звездах может не осуществиться? Нет, бесполезно: взрослые рассуждают по-своему – скучно и занудно, всё равно никто не поймет, что там у тебя в душе. Она сначала даже не знала, что такая профессия существует – только позже нашла книги, где прочитала, что есть наука Астрономия, есть профессия астроном. Казалось даже нелепым – что за любимую работу еще и зарплату получают!

   Мама удивилась её решению и только. Ученым, так ученым. Вдруг, получится? Девочка умная, хорошо учится. Может, у нее способности? стоит ли сразу рубить с плеча? Надо помочь, а там видно будет. И мама поддержала – оплачивая репетиторов по физике и математике, чтобы Наташа смогла сдать сложные экзамены в университет.

Иногородним вход воспрещён!

  В Ленинграде они сняли квартиру на Васильевском острове. Это получилось случайно – мама познакомилась с сотрудницей университета, когда Наташа сдавала документы в приемную комиссию и проходила собеседование. Женщина сдавала квартиру на месяц, пока семья в летнем отпуске. Мама Наташи с радостью приняла её предложение. Они уже сняли комнату рядом с Московским проспектом (бабулька выловила их сразу в аэропорту, как только они получили багаж и пошли к выходу). Хозяйка оказалась слишком любопытной, везде совала свой нос – пока они вышли в магазин, немного прогуляться – она порылась в их чемоданах, что-то там искала (деньги, золото?). Мама возмутилась и решила найти другое жилье. Заплачено было вперед – за месяц, но бабка деньги не вернула, заявив, что уже всё потратила. Мама махнула рукой – Бог ей судья! – и они перебрались на новую квартиру. Район на окраине Васильевского острова, у Финского залива. Двухкомнатная современная квартира, с лоджией, и просторной кухней. 8 этаж. Улица Кораблестроителей. Вечерами с лоджии любовались потрясающим закатом.

  

  Они приехали ближе к вечеру и ждали хозяйку на лестничной площадке. Она поднималась пешком, хотя лифт работал. Наташа, увидев её пронзительные синие глаза, полные каким-то яростным блеском, вздрогнула. Хозяйка, пусть и научный сотрудник истфака – показалась сердитой, злой теткой. Даже мурашки побежали по спине. Но та радушно улыбнулась маме, и они вошли в квартиру. Потом болтали, как две закадычные подружки, засидевшись на кухне до поздней ночи.

  Хозяйку звали Галина. Хотя по паспорту - Алла. Наталья даже первое время называла ее по имени и отчеству - Алла Акимовна. Но хозяйка кривилась, ее это коробило, и она предложила называть ее просто 'тетей Галей'. Муж и двое детей – уехали отдыхать в Ростов. Галина задержалась, чтобы сдать квартиру – они платили за кооператив, денег катастрофически не хватало. К тому времени, когда все вернутся из отпуска – Наташа должна поступить в университет или где-то устроиться, будет жить в общежитии. Так они думали. Но всё повернулось несколько иначе.

  На следующий день квартира была в их полном распоряжении – хозяйка уехала, оставив ключи и получив оплату вперед.

  Перед экзаменами Наталье пришлось заново проходить медкомиссию для университета. Вузы не доверяли иногородним: их медкартам и, якобы, «липовым» подписям и печатям. Всех отправили по врачам. Это было лишней тратой времени и сил – но абитуриенты послушно носились по городу, проходя медосмотр, флюорографию и ставя питерские печати.

  Потом начались экзамены. Первый – математика. Надеясь на чудо, Наташа добросовестно решала совершенно непонятные задачи. Чуда не произошло – получила «двойку». Полный провал. Забрала документы. И куда дальше?.. Мама предложила ехать в Одессу. Может, рассчитывала на это с самого начала? Запасной вариант. Там тоже университет и факультет астрофизики – те же звезды! И там будет всё проще – физику Наташа знает отлично, поступит. Кроме того, там квартира, тетя, дедушка. Дома всё-таки.

  Наташа даже слушать не захотела: а как же Эрмитаж? Ленинград? Что она в Одессе забыла?.. И потащила маму в Эрмитаж. Кутить так кутить. Наташа была в восторге, а у мамы болели ноги и спина – разве можно за один день всё просмотреть?.. Пусть уж Наташа без нее ходит – а ей хватило впечатлений.

  Стали решать – как быть дальше. Конечно, устроиться на работу, лучше с общежитием. На общежитие и рассчитывали. Они стали ездить по объявлениям по всему городу. Как сказали в университете – хорошо бы поработать по специальности, для стажа – это учтется при поступлении. Поехали в ЛОМО – Наташе показалось, что лучше стажа не придумаешь: ведь именно там делают линзы для телескопов (не считая фотоаппаратов и разной оптики). Но обучаться работе с высокоточной и тонкой техникой – могли только юноши и девушки с ленинградской пропиской. Местные. Был вариант в охране, но без предоставления жилья. А жилье как раз и стояло на первом месте.

  Оставались профтехучилища – с общежитием и лимитной пропиской. Получить специальность и снова поступать. Но интересные профессии только для питерских. А иногородним – строительные ПТУ. На стройку как-то не особо хотелось. Но мама настаивала, и они съездили куда-то на окраину, на конечную остановку трамвая – в училище был набор на мозаичников-плиточников. Видимо, мама решила, что это близко к художеству и таланту Наташи. Но именно на данную специальность приглашались только питерские выпускники. Опять облом. Был вариант – штукатур-маляр. Но какое отношение эта работа имеет к рисованию? Наташа вздохнула с облегчением, когда они покинули это училище на окраине – она сразу увидела, что глушь еще та, к училищу надо будет идти поздним вечером (после подготовительных курсов), через темный парк. Это сразу не понравилось – увидела себя идущей поздним вечером в общагу и... брр, нет, не пойдет.

  Мама, устав от бесполезных поисков и мотания по городу – нервничала и раздражалась: «Ничто ей не нравится, ничего не хочет, от всего кривит нос! Тогда в Одессу – и никаких проблем. Зачем ей Ленинград, чего она в него вцепилась? Посмотрела, увидела, в Эрмитаж сходила, в Русском музее побывали, даже на Исаакиевском соборе. Всё, экскурсия закончена!»

  Была еще одна причина, почему Наташа так «вцепилась» в Ленинград, но она не могла о ней сказать – это было личное и сокровенное, чего не хотелось выносить на всеобщее обуждение. Хотя она давала читать маме свой дневник в 10 классе, и та была в курсе её первой школьной любви (безответной, неопределенной, светлой и тоскливой). Но маме даже в голову не пришло, что Ленинград может привлекать Наташу из-за юноши, который где-то здесь учится. А если бы знала? Обратила внимание? Или сказала – «Всё это блажь, ерунда – еще сто раз влюбишься, выкинь эту дурь из головы, поехали в Одессу!»? Так зачем говорить и открывать то, что до сих пор греет душу надеждой на встречу? Лучше молчать.

  А маме всё уже порядком надоело. Северный отпуск проходил – она мечтала поскорее вырваться в Одессу и окунуться в море. Имелась еще пара вариантов по трудоустройству Натальи – и мама решила, что это их последний шанс. Если ничего не получится – берет Наталью за руку и увозит в Одессу, без слез и истерик.

  Они поехали по объявлению на фарфоровый завод. Но там то же самое, что и везде: иногородних на обучение и работу не принимаем, прописки не предоставляем. Только для ленинградцев. (А Наташа уже обрадовалась, что сможет этим заниматься – тем более, что обучают: будет рисовать на каких-нибудь кувшинах. Правда, к технике это не имеет никакого отношения – к астрономии тем более!)

  Еще одно объявление – училище при ткацкой фабрике. Предоставляется общежитие. Уфф!.. Поехали. Директриса встретила их с распростертыми объятиями. Очень обрадовалась, что девочка рисует. Документы приняла с огромным удовольствием. Общежитие находилось прямо в учебном корпусе, рядом с фабрикой. Мимо них пробегали девушки в разноцветных косынках и фартучках. Директриса уверила, что если Наташа поступит в институт – никто её держать не будет. С богом, как говорится!..

  К тому времени, когда они, наконец-то, всё разрулили и мама перевела дух, устроив дочь – вернулась хозяйка квартиры со всем семейством, из отпуска. Её муж оказался тихим мужчиной, с кроткими карими глазами. Дети – девочка, лет 11-ти, и сын, 3-х летний малыш.

  Мама снова проговорила с Галиной всю ночь, и они решили – что Наташа может остаться под крылышком Галины, «жить как в семье». И маме будет спокойнее и Галине – дополнительный доход к семейному бюджету (мама обещала высылать за квартиру и питание Наташи). Всё складывалось, как в сказке. Мама поехала в Одессу – встретиться с сестрой и дядей, покупаться в море и позагорать. Со спокойной душой она оставила дочь на попечение Галины, которую уже считала подругой.

  Галина не была в восторге от девушки, но надеялась ей «вправить мозги» – поставив на нужные рельсы, объяснить – что есть реальная жизнь! Галине казалось, что Наташа маменькина дочка, избалованная и капризная. А что скромная и тихая – может, маска такая? Какие сейчас современные девицы? Говорят одно, думают другое, делают третье. Надо держать ухо востро, не расслабляться. С одной стороны – лишняя копейка к семейному бюджету, с другой – обуза и лишние хлопоты. Но Галина оптимистично смотрела в будущее – авось справится!

  До занятий в училище было еще две недели – и Наташа накинулась на книги хозяйской библиотеки, ездила в Эрмитаж и Русский музей.

  Галину слегка раздражала такая беспечность, и она решила взять подопечную квартирантку в оборот. Самое первое, что они решили с мужем – ткацкое училище для девочки не подходит – ей нужен технический стаж, если она собирается поступать в университет на мехмат. При чем здесь «ткачиха»?

  «Да и оглохнешь ты там – слышала, какой там шум?!» – убеждала Галина. По их мнению, надо выбрать именно техническое, а не ткацкое училище. И лучше радиотехнику. Они с мужем когда-то работали по этой специальности, там и познакомились. Вскоре они нашли для Наташи подходящее радиомонтажное училище. Но набор был закончен. Опоздали всего на один день! А так как из ткацкого училища документы уже забрали (Галина лично ходила с Наташей и с трудом «отбила» её у директрисы) – пришлось идти в первое попавшееся, с годичным обучением. Был дополнительный набор после 10-го класса – как раз для тех, кто не поступил, и кому просто надо переждать год и снова штурмовать стены вузов.

  Так Наталья оказалась в электромонтажном училище. Где их почти ничему не учили. Закон Ома они знали еще по урокам физики в школе. Шло обычное повторение. На практике ездили на стройку, ставили коробки розеток и выключателей. Никакими электромонтажными работами не занимались. На уроках труда мастер заставлял точить на станках какие-то металлические болванки. У Наташи по труду была уверенная «тройка». В отличие от одногруппниц, она не кокетничала и не сюсюкала с мастером – была с ним «на ножах» из-за постоянных опозданий, а то и прогулов. Иногда утром, по дороге в училище, вдруг неодолимо тянуло в Эрмитаж – она разворачивалась и шла в обратную сторону!

  Но такое было редко, училась она нормально и получала стипендию 30 рублей. Жила в семье Галины. Мама регулярно высылала деньги за квартиру и питание. И всё было бы хорошо, если бы Наталья своей тягой к книгам, письмам и беготней в Эрмитаж – не стала раздражать квартирную хозяйку.

  «Ты мне как дочь, и я желаю тебе только добра! Мама тебе не скажет того, что я скажу!» – говорила она Наталье во время вечерних посиделок на кухне, когда дети и муж мирно спали. Эти разговоры длились порой за полночь. Но стать «дочерью» для чужой женщины трудно – как Наташа ни старалась. Галина видела в ней недостатки, которые её просто бесили. Сама она, по своей натуре и характеру была полной противоположностью – активной, общительной, веселой. А эта девчушка – себе на уме. Постоянно сидит за столом и строчит письма – то маме, то подружкам. Тоже мне, писатель! надо заниматься, готовиться – а она книжки читает, больше нечем заняться?

  

  Смотрела на Наталью, словно через увеличительное стекло, и не видела там ничего хорошего. Всё не так. Мать не зря жаловалась, что дочь упряма и своевольна, трудный характер. Да уж, заметила. Даже с её высшим образованием – не подступиться. Смотрит, слушает внимательно, даже вроде сопереживает – но ничего о себе не рассказывает. Что на уме? О чем думает? То ли дело её мама – душевный, открытый человек, вся как на ладони! А эта... какой-то темный омут.

  Но более всего раздражало Галину, от чего ей хотелось скрипеть зубами – девчонке всё легко дается. «На блюдечке с золотой каемочкой!.. Мама заботливая, квартиру нашла, устроила. Я как к родной дочери отношусь. Всё, как по волшебству! Разве так должно быть? За всё надо бороться, добиваться потом и кровью. А ей всё преподнесли готовенькое, на, пользуйся! Даже пальцем не пошевелила! Нет, так нельзя. Жизнь – не сахарный пряник. И чего она ждет – что с ней и дальше будут носиться? Одни только чудеса будут происходить?.. Вместо того чтобы зубрить математику – накинулась на мою библиотеку! Читает день и ночь!.. Не успеет, что ли? Вся жизнь впереди!»

  

  Сама того не осознавая, завидовала их отношениям с матерью, черная зависть переполняла сердце. Её мать была алкоголичкой – ни детства, ни юности, ничего хорошего: даже вспомнить не о чем. Рванула куда подальше, сразу после школы. Свою жизнь сама сделала, выбилась в люди. Вышла замуж за ленинградца, закончила университет. Стала научным сотрудником, археологом. Муж, двое детей и квартира на Васильевском острове, с прекрасным видом на залив. Всего добилась сама!.. А эта финтифлюшка, птенец желторотый – приехала на всё готовенькое!.. На блюдечке преподнесли – и квартиру, и добрую тетю Галю. Как в родную семью влилась. Главное – ни за что! Чем она это заслужила? И как ей настоящую жизнь показать, как научить уму-разуму, чтобы не было всё в розовом свете, чтобы спустить с облаков на землю?

  Так размышляла Галина, страдая ночами от невралгических болей в спине – злясь на себя, на мужа (которого не любила и вышла замуж ради прописки), на поломанную карьеру археолога. И на эту девицу, которую нелегкая занесла в её квартиру. Не нравилась ей Наташа. С мамой они быстро нашли общий язык, но дочь... Галина видела одно – надо её перевоспитать: смотрит на мир так, словно путь под её ногами усеян цветами!.. Порхает, как бабочка! Сегодня Эрмитаж (где Галина ни разу не была), завтра Русский музей... А ей экзамены сдавать – задачки решать, учебники зубрить! О чем думает? что в голове?.. Скорее всего, ничего. Вот и порхает, что жизни настоящей не знает – не страдала, не мыкалась, как Галя в свое время. Всё ей на подносе преподнесли – мама добрая, тетя Галя добрая! Да, надо её научить, открыть глаза – чтобы понимала, была благодарной за всё. Но как?

  Другой возможности, кроме словесных нотаций – она не видела. Мама лентяйки регулярно высылала деньги за квартиру и питание. Жаль отказываться от такого дохода – терпела и ждала удобного случая. Не раз намекала на общежитие – Наташина лимитная прописка именно там, за ней закреплено место: почему бы не сходить, не посмотреть, как там и что, как другие девочки живут. Жизнь в общежитии – это не жизнь у «тети Гали» под крылышком!

  Наташа была настроена оптимистически, несмотря на провал в университет и рассказы Галины о том, что творится в научном мире. Часто до поздней ночи она слушала откровения «о жизни». Галина делилась воспоминаниями о молодости, первой любви, замужестве. Может, ей просто хотелось поделиться наболевшим, просто поговорить? А тут благодарный слушатель. Галине нравилось, что девчушка смотрит на нее с таким восхищением. Но сама Наташа оставалась загадочным сфинксом, молчаливой и замкнутой – ключик к этому сердцу она не смогла подобрать. Внутренний мир девушки, её чувства и мысли оставались для хозяйки квартиры за семью печатями.

  Иногда Галина находила некоторые плюсы в их общении – после её рассказов о жизни любимой певицы Эдит Пиаф, Наташа купила грампластинку. Галина растаяла и решилась на покупку проигрывателя. Махнула рукой на экономию каждого рубля. Дочь даже обрадовалась: «Может, и телевизор купим?» Но Галина так зыркнула, что та быстро прикусила язык.

   На следующий день Галина торжественно внесла в дом новенький проигрыватель – и вечером на кухне все наслаждались хрипловатым голосом француженки.

  Почему она считала, что Наталья не знает жизни, и «маменькина дочка»?.. Не в теплице же она жила, не под стеклянным куполом! Трудно ничего не знать о жизни, когда твой отец работает в милиции и рассказывает обо всем, что произошло на дежурстве. Быть может, мама, делясь с Галиной рассказами о своей жизни и жалуясь на упрямую дочь – кое-что упустила? Желая сохранить вид обеспеченной семьи, не стала распространяться о том, как они копили деньги на Ленинград – как она устроилась на полставки уборщицей, и Наташа, вместо того, чтобы делать уроки – шла вечером убирать кабинеты (потому что мама устала после работы). Или как дочь, получив паспорт, работала в кинотеатре уборщицей и дворником. Зачем это знать квартирной хозяйке? Видимо, мама рассудила, что так будет лучше – у них никогда не было денежных проблем. Чтобы Галина не сомневалась, что она будет регулярно высылать за «угол» и проживание Наташи в семье. Наверное, именно поэтому дочь в её рассказах выглядела всего лишь избалованной, упрямой девочкой, которая постоянно треплет маме нервы. Захотела в Ленинград – поехали. У них всё хорошо и замечательно, всё идет как по маслу. Это дочь-эгоистка села маме на шею.

  Наташа влюбилась в Ленинград. Всё казалось прекрасным и удивительным. Она поехала в Пулково, в обсерваторию, чтобы проверить себя – не будет ли ей скучно этим заниматься? Ведь тетя Галя говорит, что мечты одно, а жизнь совсем другое. Не разобьется ли её мечта о подводные камни?

  

  Обсерватория не разочаровала – сладостно заныло сердце, всё показалось еще более заманчивым и желанным. Еще решительнее взялась за учебники, вера в мечту стала еще сильнее – хотелось горы свернуть. А Галина продолжала капать своим жизненным опытом – «Всё это романтика, мечты, а будешь ли ты работать по специальности еще неизвестно! Все эти «астрономы» идут в школы учителями или на ЭВМ работают!»

  От этих «откровений» опускались руки – ведь она верила каждому слову бывшего археолога: «Тетя Галя желает мне добра, она знает жизнь лучше меня!» Мама тоже верила Галине – что та позаботится о её дочери, поможет, подскажет советом.

  А хозяйка, видя, что девчонка вцепилась в свою идею зубами, решила отрезвить упрямицу и столкнуть с «настоящей жизнью» – отправить в общежитие. «Вот тогда и посмотрим, как ты запоешь – до книжечек ли тебе будет! Там жизнь! И она тебе покажет!» Сюсюкаться с ней, как её мать, она не собиралась – говорила, что думает, прямо в глаза. Она еще добрая, а вот жизнь – сурова и жестока, никого не жалеет!

Неожиданный поворот. Квартирантка или «как дочь»?

  Наташа слушала, кивала головой, но не спешила покинуть уютную квартирку. (Еще не все собрания сочинений прочитала?)

  Галина ждала-ждала, терпела-терпела и, наконец, не выдержала. Да и случай подвернулся подходящий – путевка в санаторий на несколько дней. Но может ли она оставить квартирантку со своим мужем-рохлей? Наслышалась про этих семнадцатилетних – наглых и шустрых! Быстро окрутит этого «тюфяка» и прощай квартира! «В тихом омуте черти водятся». А эта юная особа – еще та «темная лошадка», никому доверять нельзя!

   В тот же вечер (Галина собиралась с духом весь день) квартирантка (которая «как дочь»!), услышала жесткий приговор: «Собирай вещи и топай в общагу! Тебя там заждались!»

  

  Наташа была в шоке: намеки-намеками, но вот так с бухты-барахты, на ночь глядя, поставить перед фактом? А если место занято, где она будет ночевать? И куда потом?

  Галина с трудом сдерживала ликование при виде её растерянного лица. «Со своими детьми не справляюсь – так хоть на этой момле отыграюсь, сделаю из нее человека!»

  Чтобы как-то оправдаться перед укорами совести, ко всем прочим аргументам добавила ужасный характер: замкнутая, нелюдимая – только и видят её спину, никогда не поможет, слова доброго не скажет!.. Собрался целый букет нелицеприятных качеств квартирантки-эгоистки – они к ней всей душой, а она к ним спиной!.. Муж-рохля что-то поддакивал, но все чувствовали себя не в своей тарелке.

   Наташа ощущала себя так, словно её стукнули мешком по голове – всё было несправедливо, сплошная ложь и клевета. Так всё вывернуть и исказить! Видят ее спину? Это когда она после ужина вышла с кухни, чтобы сесть за учебники, а они с мужем еще сидели за столом? Да, такое было – даже чувствовала спиной укоряющий взгляд тети Гали. Словно что-то не так делает. Ну, а если ей надо идти заниматься, а они продолжают сидеть на кухне, должна сидеть рядышком? Только потому, что им скучно и хочется поговорить об учебе в училище? И что там рассказывать, о чем? Она тогда и предположить не могла, что Галина ей это припомнит.

  Больше всего поразило, когда хозяйка сказала о прописке – она могла пойти навстречу и прописать, но Наталья... «ведь даже не попросила!» Наташа от изумления не знала, что ответить. Она понятия не имела, что её могли прописать! Это было невозможно – Галина постоянно твердила о своем недоверии, про «тихий омут с чертями» и про «темную лошадку» и разных там семнадцатилетних вертихвосток: только пропиши, сразу квартиру отхапает! Без конца зудела, что надо закрепиться в общежитии, сохранить место. И вдруг как обухом по голове – она же и виновата, что «не попросила»! Это как? Надо было бухнуться на колени и умолять прописать? Кто-то хоть намекнул о такой возможности? Или она телепат и должна читать мысли хозяйки? А та, оказывается, ждала, когда же она сама догадается и приползет на коленях! И всё могло быть по-другому, если бы Наташа... «вела себя иначе»!

  Но как «иначе»? Как должна себя вести? Петь, плясать, рассказывать анекдоты, веселить всю семейку за ужином? Это новое обвинение ввело её в стопор. Она и так старалась быть родной и близкой, всё для этого делала. Если тетя Галя её ненавидит, видит в ней только недостатки – выше головы не прыгнешь. Золотой и любимой не станешь. Всё равно чужая. Всё равно не дочь.

  Сдерживая наворачивающиеся слезы, стараясь не поддаваться панике – Наташа складывала учебники и вещи в чемоданы. Чемодан с книгами был просто неподъёмным! (Но никто не помог донести до остановки автобуса: сама дотащишь, привыкай к пинкам жизни!)

  Что книги окажутся такими тяжелыми, она не ожидала. Но и оставлять свои вещи не хотела: возвращаться после того, как её вытолкали в шею? Потому и тащила два тяжелых чемодана. Судьбе навстречу. Вернее, «настоящей жизни». Что такое общежитие она имела представление. И не понимала страшилок Галины – чем та хотела напугать? На летние каникулы её постоянно отправляли в пионерский лагерь. Так что, особой разницы не видела – что лагерь, где в комнате по 10-20 кроватей – что общежитие. Не всё ли равно?

  Может, хозяйка ждала от нее какой-то особенной реакции – покаяния на коленях? Чтобы Наташа умоляла оставить её в этом теплом, уютном гнездышке и обещала исправиться?.. Но она не видела своей вины – не понимала претензий и упреков, которые градом посыпались на её голову. Что хотела от нее Галина?.. Может, она не была такой болтливой и общительной, как хотелось квартирной хозяйке, но упрекать в эгоизме?.. Наташа постоянно предлагала свою помощь на кухне – чистила картошку, мыла посуду, да и в комнате уборку делала: пылесосила, вытирала пыль, следила за порядком и чистотой (хотя в комнате жили дочь и сын Галины, которые вообще ничего не делали). Занималась с их дочерью, которая училась в шестом классе – помогала с английским и математикой, вела с ней беседы, чтобы та лучше относилась к матери. Сказать, что она отворачивалась от всех и жила своей жизнью, была равнодушной эгоисткой? «Слова не скажет»? А задушевные разговоры далеко за полночь? Была «необщительной» и отворачивалась от всех?.. А постоянные беседы вечерами на кухне, когда муж Галины давал ценные указания по учебе и жизни? «Пряталась в свою скорлупу и никого не хотела видеть»?! Где логика и объективность?

  Может, хозяйка просто ищет повод её вытурить? Может, у нее свои тараканы в голове? Если в каждой юной девушке видит соперницу, которая мечтает отхапать у нее квартиру – у нее точно проблемы с психикой (а не только с нервами), лечиться надо!

  И самое смешное (или грустное), что буквально за полчаса до приговора хозяйки – Наташа говорила по душам с её дочерью Ириной, абсолютно неуправляемой и грубой, которая ни во что не ставила мать, дерзила ей на каждом шагу и ненавидела. Наташе удалось убедить девочку, что маму надо любить, жалеть и ценить. Мама – единственный человек, который тебя любит, всегда поможет и поддержит. Та согласилась, и обещала быть чуткой, заботиться о мамочке. И вот, сразу после этой задушевной беседы – не успев перевести дух и порадоваться, что достучалась до сердца упрямого подростка, тут же получила по лбу! «Попросили» покинуть квартиру, потому что она «чёрствая эгоистка», и Галина 'устала тащить её на себе, пытаясь найти общий язык'. (А что такое 'общий язык'? Наталья думала, что с этим все в порядке, Галина рассказывала ей такие вещи из своей молодости, о которых муж даже не знал и не догадывался. Она ей доверяла и видела в ней подружку, пусть и младше по возрасту. У них были теплые и доверительные отношения. И... куда всё делось? Как будто за один день всё перевернулось с ног на голову. Другое лицо, другой человек, другие слова. Град камней и обвинений! И оказывается, никакого 'общего языка' никогда и не было. )

  Наташе не дали времени задуматься и хоть как-нибудь защититься – просто поставили перед фактом. Не завтра, не послезавтра, а прямо СЕЙЧАС, немедленно выметайся! Скатертью дорога.

  Конечно, всё было неожиданно и даже жестоко. Но Наташа и не собиралась оправдываться – в чем её вина? Упреки и обвинения Галины звучали фальшиво и неправдоподобно, словно она всё придумала только что, в последний момент.

  Можно было порассуждать и на тему отношений хозяев и квартирантов. Если ты – квартирант, с какой тебя спрос? Платишь деньги за квартиру и всё. Квартирант снимает не угол, не койку, как в общежитии, а комнату и даже квартиру. А здесь Наташа жила «в семье», в одной комнате с детьми хозяев. Питание? Мама высылала и на питание. Если хозяйке было жаль своих продуктов («ешь много сахара, диабет будет!»), можно было решить этот вопрос. Питалась бы отдельно, в столовой. А если её считали, «как родную» (по их же словам), за дочь – то разве с дочери берут плату за проживание и питание? Где логика? Либо ты родная, либо квартирантка, и тогда какие претензии? Ты не обязана выслушивать до поздней ночи жалобы и стенания хозяйки, мыть посуду за всю семью, делать уборку и вести душеспасительные беседы с их чадами. Но почему-то умные люди с высшим образованием – не стали вдаваться в такие мелочи: жена решила, муж поддакнул. Взяла чемоданы – и вперед с песней!

  Наташа упаковала чемоданы и двинулась к двери. Но тут Галина заметила, что мама выслала деньги за квартиру – они на холодильнике. Наташа, взяв деньги, собралась уходить, но Галина зло проворчала: «А мне ничего не хочешь заплатить за полмесяца?» Наташа оставила половину и направилась к двери.

  Сцена прощания на этом не закончилась. Чего еще ждала от нее Галина – непонятно. Все стояли в прихожей и смотрели на Наташу. Муж Галины кисло улыбнулся – «Всего хорошего, удачи!» (Как будто это её решение, и им очень жаль, что она уходит!)

   Дочь Галины, Иринка, растерянно выглядывала из-за плеча отца («За что? Почему? Зачем ты уходишь? Я тут одна останусь с этой мегерой?»), Галина – тоже выглядела растерянной и подавленной, словно не она заварила эту кашу. На её глазах блестели слезы. Слезы?! С чего вдруг? Еще и сожалеет? Это совершенно сбило с толку Наталью: выгоняет и жалеет?.. И что она теперь должна сделать, что сказать? Что та ждет от нее, какой реакции, каких слов? Обвинила во всех смертных грехах, выгоняет в общагу – и еще чего-то ждет?.. Просить прощения, обещать исправиться и быть хорошей девочкой? А это поможет?.. У нее же фикс-идея: сама заявила, что её нельзя оставлять наедине с мужем, сейчас такие девицы пошли, без морали и принципов. И теперь слезы льет? Нормальная, вообще? Странные люди.

  Галина, словно не выдержав тяжести расставания – убежала в свою комнату с пузырьком валерьянки. Наташа кивнула всем на прощание, ободряюще улыбнулась растерянной Иринке – и вышла к лифту, таща за собой тяжеленые чемоданы. Дверь захлопнулась. Было горько и обидно, но она не плакала. Всё застыло горьким комом в груди. Да и чемоданы как-то отвлекли – книги просто с тонну!.. Муж Галины мог помочь, но даже не рыпнулся. Побоялся жены?

  Она чувствовала себя щенком, которого выбросили на улицу – одинокий и никому не нужный: катись отсюда!

   Во всей этой спешке, оглушенная и подавленная, забыла любимую картину - 'Мадонну Литту' Леонардо да Винчи. Однажды увидела в Гостином дворе, проходя мимо. Картина сразу бросилась в глаза удивительным сочетанием цветов – красный, небесно-голубой и золотой, на темном фоне. Привлек и нежный профиль мадонны, склоненной над младенцем. Всё было настолько гармонично и красиво, что она не могла отойти от витрины, упиваясь гармонией линий и цвета. В конце концов, купила (как раз получила стипендию) и принесла в квартиру. Галина не возражала, повесили картину в гостиной (детской). Репродукция была на холсте, натянутом на подрамник. В Эрмитаже Наталья не смогла добраться до зала Леонардо - в бесконечных лабиринтах залов и коридоров музея. Но репродукция у нее появилась, как настоящая картина на холсте.

  

  Мадонна Литта. Леонардо да Винчи. Эрмитаж

  Доехала на автобусе до метро Василеостровская. Потом с пересадками (еле таща чемоданы, «словно кирпичей туда напихала!»), на троллейбусе до конечной остановки на окраине. Там и находилось ученическое общежитие. Конечно, её никто не ждал. В комнате, где она должна была жить с девчонками из группы, не было кровати. Сказали: приезжай завтра, комендант будет только утром. Тогда всё и получишь - и матрас, и кровать. Завтра?! А сейчас куда?.. Но разве кому-то есть дело, куда ты сейчас пойдешь, и где будешь ночевать. Твои проблемы. Вздохнув, Наталья поплелась на остановку троллейбуса. Возвращаться обратно к бывшим хозяевам не хотелось. Унизительно проситься переночевать? Но что еще делать, куда идти? Подружка Валька где-то у тетки. Она даже не знает ее адреса. Значит, придется идти на поклон, ехать обратно на Кораблестроителей. Взять в кулак свою гордыню и обиду - и вперед! Обратно. Как побитая собака. Она не представляла, как это сделает - но у нее не было другого выхода.

   Она знала, что хозяйка уже уехала. (Потому так спешно вытурила в общагу – вечером поезд в санаторий.) Успела на метро и на автобус. И всё это время, как ехала обратно целый час - ощущала себя подавленной и разбитой. Да, тетя Галя, наверное, мечтала вот так ее унизить и растоптать. Сколько раз ее критиковала и указывала на какие-то недостатки - что и общаться не умеет, вся в себе, в своем мирке, и в жизни придется трудно с таким характером, и вообще... момля! Наверное, хотела ее сломать и слепить что-то другое? Но наткнулась на упрямство и совсем другой характер, чем представляла? Как раз за день до этого - просила помочь с дочерью: не слушает, грубит, нервы мотает, может тебя послушает? Ну вот, поговорила с Ириной, убедила быть ласковее с матерью. И в результате? Иди-ка ты в общагу! Нет у меня к тебе доверия! И вообще надоело с тобой возиться, ты же мне не дочь, так и не обязана. Всё скрытое вылезло наружу. И все перечеркнуто. Не было никакого доверия и душевности между ними. Ненавидела и мечтала вот так выставить, высказать всё, что накипело, да еще и торжествовать при этом! А теперь - надо вернуться и попроситься переночевать. Как это унизительно! Хорошо, что тетя Галя уехала - если б она была дома... нет, не смогла бы вернуться. Дядя Саша, ее муж - совсем другой. Кроткий, тихий. С тихим голосом. Когда жена истерит и кричит на всех - его не видно и не слышно. Молчит. Как вообще всё терпит? Она ведь его не любит, просто издевается на каждом шагу. Когда-нибудь он от нее уйдет, не выдержит всего этого.

  Она позвонила в дверь, чувствуя стыд и смущение. (А если не пустит - мол, ты у нас уже не живешь, зачем вернулась?) Открыл дядя Саша – запинаясь и краснея, она объяснила ситуацию: коменданта нет, кровати нет, спать негде, сказали приехать завтра. Он не стал возражать – позволил переночевать. На лице была виноватая улыбка, как будто извинялся за грубость жены. Ирка безумно обрадовалась, кинулась на шею, прыгала и скакала от радости. Перед сном они еще долго шептались в темноте, как две подружки. Это был последний день, а вернее ночь, когда Наталья квартировала. Утром поехала в общежитие. Навстречу своей «настоящей жизни».

  Мама, узнав из письма Наташи, что квартирная хозяйка выставила её, выгнав в общагу, на ночь глядя, возмутилась и даже обиделась, словно Галина ее обманула и предала. Доверила ей дочь, думала, что поможет делом и советом, а она?.. Ведь договорились, всё обсудили, решили, да и деньги ей были нужны, сама жаловалась, что за кооператив платить, ничего не хватает. И чем не угодила Наталья? Скромная и стеснительная девочка, мухи не обидит. Слишком тихая, вот и решила, что в 'тихом омуте черти водятся'? решила перестраховаться, уезжая на пару дней? Но разве это честно? Не могла предупредить заранее, в последнюю минуту всё решила! Выгнала девочку на ночь глядя! Чем она думала?! Впрочем, мама не стала держать гнев и обиду в себе - написала Галине всё, что о ней думает.

Общага. Жизнь продолжается

  Началась самостоятельная жизнь. Общежитская. На следующий день принесли железную кровать, выдали матрас и белье. Девчонок было трое – из её группы в училище. Она с ними не особо общалась – это были любимицы мастера, его подхалимки. К Наташе отнеслись недоверчиво, приглядывались. Когда она наклеила над кроватью репродукции картин, их сорвали, пока ее не было в комнате – соседкам не понравилась эта галерея. Однажды, когда она уже легла спать – одна девица начала стягивать с нее простынь и хихикать, очевидно, собираясь подразнить и поиздеваться. Может, они считали её белой вороной или, как говорила тетя Галя, «момлей»? Во всяком случае, не той, которая даст отпор. Наташа, поняв, что надо сразу пресечь издевательства, иначе не отстанут – схватив будильник с тумбочки хулиганки, стала дубасить её по спине. Та завизжала. Девчонки притихли, ошалело таращась на Наталью. Больше не приставали и не цеплялись. Она сама по себе, они сами по себе. Картинки со стены больше не срывали.

  Общагу она невзлюбила с первой же минуты (особенно, увидев душ и туалет). Не понимала, как другим такая жизнь доставляет радость – этот постоянный шум и гам, беготня из комнаты в комнату, визги и крики? Оглохнуть можно. Галдящий муравейник.

  Не понимала она и изречений Галины, что только в общаге она увидит настоящую жизнь, и эта жизнь её чему-то научит. Странно – чему может научить общежитие? Только тому, что надо перебираться в свою квартиру? А квартира у нее была (и не одна) – двухкомнатная в Магадане (с ванной и горячей водой), и комната в Одессе, почти в центре – 25 кв.метров, с балконом, в коммуналке. Выбирай любую. В Магадан не хотелось, в Одессу тоже. Но и общага с её мельтешением не прельщала. Развитие и уровень ума человека определяются его способностью приспосабливаться к неблагоприятным условиям окружающей среды. Наташа как-то бессознательно начала приспосабливаться – избегать то, что вызывает у нее дискомфорт. Приходила в общагу, когда там все уже спали. Тишина и покой. Прийти только переночевать. А что еще там делать? Подруга Валька живет у тетки, на Обводном. А здесь у нее подруг нет, несмотря на то, что кругом девчонки из училища. Общаться не с кем. Да и что делать в общаге в выходные? Носиться по комнатам, болтать и распивать чаи? И это та ЖИЗНЬ, которой ее пугала тетя Галя? Конечно, в общежитии жизнь кипит ключом, и там происходит всяко-разное. И выпивки, и гулянки. Возможно, даже распущенность. Может, именно поэтому мама переживала и не хотела, чтобы она жила в общежитии? а лучше в семье, под крылышком 'доброй и заботливой' тети Гали?

  Можно понять мамино беспокойство за дочь, вчерашнюю школьницу. Но она зря переживала. Наташа была, если не из железа и стали, то из крепкого прочного металла. Она могла противостоять чему угодно и кому угодно. Конечно, домашнее тепло и уют расслабляют. И именно это Наталье не нравилось: вроде жила в семье, в уютной квартире с душем и горячей водой (Галина постоянно упрекала, что она сидит в ванной по часу) – но это её не расслабляло, а напрягало. Она всё равно ощущала себя посторонней, чужой. Галина пыталась залезть в душу, выудить ее секретики, мысли и чувства – и это тоже не нравилось. Есть общительные девочки, которые могут болтать часами ни о чем. Просто ни о чем. И все их будут слушать, разинув рты. Это называется общительностью. Но Наташа не могла говорить ни о чем, а тем более, о своих чувствах. Однажды она все-таки открылась квартирной хозяйке, рассказав о первой школьной влюбленности (хотя влюбленностей была тьма, и обязательно в двоечников и хулиганов, но эта влюбленность настигла ее в старших классах, и она назвала это первой любовью, единственной и неповторимой, на всю жизнь). И потом чувствовала себя, словно под лупой. Ее откровенность не помогла подружиться с квартирной хозяйкой. Та все равно смотрела свысока, с высоты жизненного опыта и прожитых лет. Как на девчонку - глупую и наивную. Так о чем вообще говорить? И даже семейный уют и запеканки с черносливом, которые пекла в выходные дни Галина, не давали ощущения покоя и расслабленности. Ты под лупой, под микроскопом – так она себя ощущала. Тепло, но приторно и совершенно неуютно, потому что не у себя дома. Вот ушла тогда с кухни, повернувшись спиной – и всё, хозяйка поставила галочку, а потом упрекнула. А что ее дочь вытворяет, и как ей грубит – не замечала? Потому что своя? И вообще, у них какой-то свой этикет, который она нарушила - нельзя встать из-за стола раньше хозяев?.. Потому... Наташа, в принципе, ни о чем не жалела. Ее жизнь не изменилась: она ходила в Русский музей и Эрмитаж, но уже никто не упрекал и не капал на мозги, что не картинами надо любоваться, а готовиться к экзаменам! Появилась та свобода, которая была ей так нужна. Она вздохнула свободно. Правда, под боком не было томов БВЛ (Библиотеки всемирной литературы) и собраний сочинений Паустовского, Блока и Чехова, но она по ученическому билету записалась в несколько городских библиотек. И вот - она снова В СВОЕЙ СТИХИИ! (как когда-то упрекала ее Галина).

  С подружкой Валькой купили абонемент на подготовительные курсы по истории и математике, и вечером ходили на лекции в ЛГУ на Университетской набережной. Валя хотела поступать на истфак, ей очень нравилась история. Правда, еще у нее была мечта – выйти замуж за иностранца. А для знакомства нужен белый брючный костюм, которого у Вальки пока нет. Но это она рассказала Наташе по большому секрету. Сама она была из деревни, и зачем приехала в Ленинград – сама не знает. Просто у нее здесь тетя живет и двоюродная сестра. Вот и решила сменить обстановку. В деревне надо быть здоровой и сильной, а она слабая и хрупкая, ноги часто болят. Вот мать и сказала – поезжай в Питер, может замуж там выйдешь, какой здесь от тебя прок? Вот она и поехала. Рядом с домом тетки училище, она от нечего делать, сдала туда документы. Так они оказались в одной группе. Но вообще ей нравится история. И еще театр. Может, станет учителем истории. Если поступит куда-нибудь. Валя улыбалась, и для нее не было никаких проблем в жизни. И уж точно, она бы не слушала никаких теть Галь – у нее был свой взгляд на жизнь. А смысл ее жизни на тот момент был... флиртовать с парнями. Наталью удивляло, с какой легкостью Валя могла заговорить с кем угодно. Парни липли к ней, как мухи к меду. Стоило ее оставить где-нибудь на минуточку (как в Эрмитаже), как тут же возле Вали нарисовывался какой-нибудь кадр, и они мило болтали и смеялись. Вот такая легкая натура, в отличие от Натальи.

   С Валей было легко и просто, и она была хорошей подругой. Им было весело гулять по Невскому, лопать мороженое в вафельных трубочках, ходить в кино или в Эрмитаж. Только Валя быстро уставала из-за болезненных ног и долго ходить по Эрмитажу не могла. Но терпеливо ждала Наталью где-нибудь внизу, в фойе. Ну и как всегда, когда Наталья возвращалась к подруге – возле нее уже увивался какой-нибудь симпатичный паренек.

   Наташу не изменила жизнь в общежитии, она не стала другой, ну и вряд ли могла стать другой. «Удар жизни», который создала искусственно Галина, она восприняла спокойно. Ничто не могло её изменить – даже общага. По-прежнему грезила звездами, ходила в астрономический кружок при Планетарии, читала учебники по математике. Порой сбегала с практики – чтобы походить по Эрмитажу, насладиться созерцанием шедевров.

  Единственное, что угнетало – одиночество. Ей восемнадцать, а она ни с кем не встречается. Не с кем пойти в кино, просто поболтать. Нет друга. И поэтому ощущение какой-то неполноценности. Тем более, что перед глазами были примеры подруг, у которых свои парни. Есть ли там что-то серьёзное – неведомо, но они дружат, общаются, вместе куда-то ходят, встречаются с друзьями. А она? Может, у нее на лбу написано – «оставь надежду навсегда»? Вот никто и не смеет подойти? Или она сама от всех шарахается?

  К бывшей квартирной хозяйке – однажды все-таки зашла. У них в гостях был племянник Галины, курсант-подводник. Невысокий паренек, белобрысый, сероглазый. Разговорчивый, считающий себя очень умным. Тетя Галя поглядывала в их сторону с интересом – очевидно, хотела познакомить племянника со скромной, порядочной девушкой. Наташа нехотя сыграла в шахматы. Но его планы на семейную жизнь, как он себе это представляет – не вдохновили. Совсем еще пацан – а уже собирается строить семью, не рановато ли?

  В гости она больше не ходила, и не звонила. Наконец-то, поняла, что «тетя Галя» её просто ненавидит – за что и почему неизвестно. Зависть к более счастливой судьбе? Все должны, как она, продираться сквозь шипы и тернии, разбивая лбы о непрошибаемые стены – только тогда узнаешь настоящую жизнь? А иначе никак нельзя?

Какой путь выбрать? Призвание

  Однажды весной в Академии художеств (Институте им.Репина) был День открытых дверей. Наталья пошла посмотреть. Просто так. Походив по залам и аудиториям, вышла оттуда... с болью в душе. Такое всё родное, такое близкое! Тогда же появились и сомнения – а стоит ли быть глупым (тупым) астрономом (в математике нет гениальных способностей) – если можешь делать что-то хорошо, где ты уверена в себе, и чувствуешь себя как рыба в воде?.. Чувствовать неуверенность в себе или быть мастером своего дела – что лучше?

  Она вспомнила, как сдавала математику в университете. Как её поразили абитуриенты с высокими лбами и умным взглядом. Ясно, что для них все эти задачки – как орешки. Она была среди них, как что-то чужеродное, не их поля ягода. Какой из нее математик? Ей было не по себе. Там, в фойе, перед экзаменом – она уже ощущала себя неполноценной.

  А тут, в Академии, она бродила по коридорам и аудиториям, заглядывала во все уголки и была... дома! Запахи красок – родные, знакомые. И вообще – «всё мое!» Ей нравились студенты, педагоги. Ей было комфортно, она чувствовала себя на своем месте. Было тепло и радостно. Тогда и поняла – где её путь и призвание. Но не хотелось так быстро отказываться от мечты, от своей цели. Душу еще манили звезды. Но в Академии словно что-то позвало – «Иди к нам! Ты наша!»

  В университете – было холодно и неуютно. Предчувствие было не в её пользу. Может, и лучше, что она не поступила? Но как же – глубины Космоса, неизведанные тайны Вселенной? Она не будет всё это изучать? Не будет смотреть в телескоп на Луну и далекие галактики? Не будет искать внеземные цивилизации? Как быть с этим?.. Неужели она так быстро сдалась? Тетя Галя оказалась права, и её «капанье на мозги» достигло цели?

  Самолюбие протестовало, но сердце говорило – «Делай то, что ты УМЕЕШЬ! Занимайся тем, что ты делаешь ХОРОШО!.. Твое – живопись. Астрономия – останется чистой и светлой мечтой. Ничто её не загрязнит – никакие жизненные и человеческие передряги. Она останется в твоей памяти – яркой звездой!»

  Было нелегко это признать и изменить свой путь. Но решение принимала она сама – никто не давил, не уговаривал. Спокойно разобралась и поняла, что карьера астронома ей не светит. Может, то, что она хотела – и было её, но эта земная работа, дрязги в научных обществах, карьеризм – не для нее. Опыт Галины во многом её убедил – археолог, а сидит в какой-то маленькой, полутемной комнатке и выдает студентам учебники! Наташа не хотела повторять этот бессмысленный путь. «Я лезу туда, где у меня нет никаких способностей! Двойку по математике получила – это о чем-то говорит. Быть хуже всех, тянуться изо всех сил к тому, чего тебе не дано? Чувствовать себя глупее всех?»

  

  Худ.Лаури Бланк

  Так она выбрала путь Художника. Хотя выбирать особо и не пришлось: она уже давно, сама не осознавая, шла по этому пути. Зачем, спрашивается, целыми днями пропадала в Эрмитаже, изучая технику старинных мастеров? Зачем ей нужна «техника живописи»? Зачем читала старинные книги по Живописи в читальном зале, покупала репродукции картин? Она постоянно живет этим, это и есть её настоящая жизнь – воздух, которым она дышит, без которого не может существовать. Это её настоящий Мир!

  Даже если бы она поступила в университет, проучилась там год-два, потом все равно бы поняла, что это не её, чужое. И сбежала бы к своей любимой Живописи.

  Впрочем, тайны Вселенной, её бесконечность – по-прежнему, тревожили душу и разум. И она знала, что встреча со всем этим еще будет в её жизни. Она не станет ученым, но ей всё равно откроются тайны мироздания – то, чего она желает всем сердцем, всё равно когда-нибудь её найдет.

  Она уже работала и жила в рабочем общежитии, которое мало чем отличалось от ученического. Та же безалаберность, шум, суета и толпы народа. Правда, в комнате были девушки – более взрослые и опытные, чем они с Валькой. Прожили в Питере несколько лет. Глядя на их жизнь, хотелось рвануть отсюда, куда подальше – полная бесперспективность. Некоторые девушки посмелее – пытались познакомиться с иностранцами, выйти замуж и уехать за границу. Но все романтические связи заканчивались не счастливым браком, а абортом, «материальной помощью» парня, от которого она «залетела». А заграничный ловелас благополучно укатывал к себе во Францию. Лимитчицам не везло. Ни в чем. Они работали на самых непрестижных работах и, кроме своей общаги, ничего не видели. С поступлением в вузы – было еще хуже. Брали, в первую очередь, питерских, с постоянной пропиской.

  Наташа услышала печальную историю – в их комнате жила очень талантливая девочка, рисовала блестяще. Поступала в Мухинское училище, не один раз. Безрезультатно. Уехала ни с чем: главное – не талант, а прописка! Вот с этим Наталья столкнулась впервые. Неужели, всё так безнадежно?

  Она решила пойти на подготовительные курсы при Мухинке, пришла со своими работами и ахнула. Во-первых, столько желающих! А, во-вторых, у городских были такие сильные работы, что становилось непонятно – зачем им учиться дальше?

  Наташа тихонько ретировалась из длинного коридора и унесла свои «слабенькие» работы. Ей было просто стыдно их показывать. Когда она уезжала в Ленинград, то не собиралась поступать в художественный вуз, а потому ничего с собой не взяла. Надо было наверстывать упущенное, рисовать гипсы, натюрморты – браться за это серьезно и основательно. Стала искать изостудию. В одной – было слишком много народа, даже сесть было негде. Другая – далеко от общежития.

  Наконец-то нашла в одном Доме культуры на Нарвской. Правда, там были какие-то школьники, подростки. Но для нее было главное – мольберты, постановки, гипсовые слепки. Заниматься надо было усердно. В себе она не сомневалась. А вот лимитная прописка – будет ставить палки в колеса! С этим не поспоришь. Это было главным препятствием. И непреодолимым. Что с этим делать – она не знала. (Как сказала бы т.Галя – «выйти замуж за ленинградца», что она сама когда-то и сделала!)

   Правда, ни разу не пришло на ум – что она могла бы вернуться в Одессу, и поступать там на астрофизику. Там не было заумных математиков, которые её шокировали в универе. Была бы физика и астрономия. Физику она знала. К тому же, своя квартира и прописка. Но такой простой вариант к достижению цели – ни разу не пришел ей в голову! Она не хотела уезжать из Ленинграда. И не могла жить без Эрмитажа.

  В изостудии один парень, лет двадцати семи, стал проявлять к ней интерес. Он был самый взрослый из всех участников изостудии. Симпатичный, с серыми, с легкой синевой, глазами. Правда, взгляд этих глаз – пронзительный и какой-то странный (она мысленно назвала его «шизофреническим») – настораживал. Картины он писал тоже странные, хотя, что может быть странного в натюрморте, выполненного гуашью? Но в них отражалось то, что было в его странном взгляде – видимо, он всё видел тоже по-своему, необычно. Это были странные работы – по цвету и настроению, композиции. Сразу становилось ясно, что человек «не в себе». Может, постоянная депрессия? Когда он похвалил её рисунок с гипсовой головы Венеры – она пропустила его комплимент мимо ушей. Но потом он снова подходил, стоя немного поодаль, чтобы не мешать, и наблюдал, как она работает карандашом. «Знаете, – наконец сказал он, – у вас определенно есть талант!» Она удивленно обернулась, взглянув на него, но ничего не ответила. Ничего нового он ей не открыл – она это знала. И если бы говорили противоположное – всё равно бы не поверила. В чем-в чем, но в этом – она скала. Она рыба, а это её море, её океан. Наглая, стопроцентная уверенность в себе. Единственное, не хватает времени и побольше работ. И еще хорошего института. Если у нее что-то и есть, это надо развивать, учиться, много рисовать.

  Масляная живопись за семью печатями. В художественной школе рисовали только акварелью. Хотелось узнать эту великую тайну – как пишут маслом, как грунтуют холсты, как делают подрамники, как наносят краски. Её занимала вся эта «кухня», но не было ни одного знакомого художника!

  

  

Глава 2. Новый год, роковое решение

---

  Наташа уже целый час ходила по Эрмитажу – от одной любимой картины к другой – решая всё тот же мучительный вопрос: где встречать Новый год?..

  Самый любимый праздник – и где его встречать? В прошлом году летала домой, в Одессу. Но тогда были каникулы. А сейчас? Второго января на работу. Погуляли первого января – и хватит! Тетя и дедушка категорически против её приезда, не видят смысла: приехала и сразу обратно? Даже если на самолете. И что делать?.. Общага опостылела невыносимо. Девки будут пить, наведут пьяных парней. К тете Гале – не хочется. Будет снова сватать племянника? Подружка Валька зовет с собой, в деревню. Но... нет. Да, ей там понравилось – ездили на майские праздники. Там было чудесно – какое радушие, какие все добрые и приветливые! Всё хорошо и прекрасно, но у нее странное предчувствие, что если она поедет туда на Новый год, влюбится, потеряет голову и... случится что-нибудь необратимое. Даже видела, КАК это произойдет – в каком-то стогу сена, безумно влюбленная в какого-то парня. Конечно, эта милая деревушка ей очень понравилась. Тогда весной – она много рисовала, делала портреты сельских ребятишек. Дети наперебой просили: «и меня, и меня нарисуй!» – и довольные бежали домой с карандашным рисунком.

  Но именно тогда, в деревне – она чуть не влюбилась. Катастрофически. Вообще-то это была её отличительная черта (или обычное состояние) – быть влюбленной. Случалось это постоянно – любила и страдала, скрывая свои чувства. Влюбится – и ходит-страдает! Последний раз – влюбилась на работе, где они с Валькой отрабатывают полученное образование. С чего вдруг влюбилась в этого пьяницу, да еще и женатого? Странно, необъяснимо. Но сердцу не прикажешь. К счастью, её загадочная влюбленность осталась никем незамеченной – Наташа умела скрывать свои чувства. Правда, они с Валькой, занимаясь покраской каких-то непонятных металлических конструкций, во дворе мастерских, с упоением горланили (то есть, пели): «Парней так много холостых, а я люблю женатого!» Что звучало весьма недвусмысленно, и могло дать повод женатым мужчинам мастерских думать, что девичье пение относится именно к ним. А вдруг в него влюбились девчата?

  Но в той глухой деревеньке – она, кажется, могла не только влюбиться, но и найти взаимность. Той весной ни до чего серьезного дойти не успело – они с Валентиной вернулись в Ленинград. Праздники закончились, пора на работу. Но это хождение «по краю» – её долго не покидало. В деревне, где воздух дурманит как прозрачное вино, она ощутила, что не знает саму себя – не знает, что в ней таится, что дремлет. Она ощутила сладкий ужас от сознания, что может запросто «потерять голову» и кинуться в объятия возлюбленного. Только взгляды и какие-то незримые горячие токи... В отличие от города – здесь все были открыты и раскрепощены.

  Эх, природа, деревня... Она даже не подозревала, что может быть так хорошо. С самого начала её подкупило всеобщее добродушие, простота, искренность. Правда, был один казус, от которого её постоянно коробило – абсолютно все матерились. И малышня, и старушки, и молодежь. Все!.. Это резало слух.

  Но самое сильное впечатление, которое она вынесла с той поездки – это какая-то необъяснимая, удивительная атмосфера тепла и свободы, даже чего-то высокого. Она не успела понять за те несколько дней, что же её так поразило. Но было что-то в воздухе, полях, где они горланили во всю мощь молодых легких: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?» – в нежной березовой зелени, в рыжей глине под ногами, в стремительном течении поднявшейся реки – что-то такое, что поднимало душу ввысь, давало ей силы, простор, словно крылья вырастали! Там она ощутила себя совсем другой. Ум перестал анализировать, контролировать каждый шаг, жест и слово. Раскрылись душа и сердце. Она перестала ощущать себя, как на сцене. Здесь неважно, как ты выглядишь, какая у тебя прическа, одежда, обувь – да хоть в тулупе, хоть в платке, хоть в галошах! Здесь все красавицы. Важно что-то другое. Тебя принимают, какой ты есть. Главное, чтобы простой, добрый, открытый.

  И даже её – «маменькину дочку» (как зудела т.Галя), всю из себя городскую – приняли сразу, как свою. Словно она всю жизнь здесь жила. Никто не корил, что она «ничего не умеет» или «в жизни не смыслит». Эти люди были с другой психологией, взглядами. И она стала ощущать себя такой же – как крепкое дерево с могучими корнями. У нее впервые воцарился в душе глубокий покой, какое-то греющее тепло. Как будто она нашла себя. Впервые стала самой собой.

  

  Уезжать не хотелось – словно её держали тысячи невидимых нитей. Но им надо было вернуться на работу, в Ленинград.

  И вот Валя зовет в эту самую деревню, встречать Новый год. Вроде должна согласиться с восторгом и радостью. Но... она боится того неведомого, что тогда в ней открылось. Рассудок предостерегает: «Ты там влюбишься и останешься в этом захолустье навсегда! Будешь всю жизнь в деревне прозябать? Тебе нужна такая жизнь?» И она четко видит, что да, влюбится и останется в деревне – там какая-то магия, ей там хорошо. Но может ли она допустить это в своей жизни? Эта милая деревня – какой-то горячий омут, который поглотит её безвозвратно. Возможно, она и встретит там свою любовь, но остаться там навсегда?

  «Где же встречать Новый год? – продолжала она размышлять. – В общаге? О, нет, хуже не придумаешь!»

  И её потянуло в Одессу. Пусть и на два дня. Соскучилась!

  Наташа побежала покупать билет. Авиакассы находились на Невском, в старинном сером здании, недалеко от Дворцовой. Денег хватало – до Одессы и на обратную дорогу. Перед праздником им выдали зарплату.

  На следующий день – она уже летела над облаками.

  

Глава 3. Ох, Одесса!

---

   Ленинград-Одесса, 1978 г.

  Это была пятница, 29-е декабря. Они еще работали, хотя рабочий день сократили. Всё-таки впереди Новый год, столько дел у всех!.. Очень удачно совпало, что впереди три выходных, вместо обычного одного (1 января). Главный инженер махнул рукой – да идите уже! И все помчались на электричку. Наташа успела забежать в изостудию и немного порисовать. Рейс на Одессу в 8 вечера, так что она решила прямо из изостудии ехать в Аэропорт. Не терять же время – раз сегодня занятие, зачем пропускать?

  Сероглазый юноша что-то говорил, но она слушала в пол уха, нанося ровные штрихи светотени. У нее было ощущение, что он хочет пригласить ее к себе в гости, но никак не решается. Еще ей казалось, что, наверное, это неизбежно – не оставаться же старой девой. Так что... может, и согласится на свидание с этим симпатягой. Хотя в нем есть что-то странное. Как и в его картинах. Но что делать, если ты больше никому не интересна? В деревню не поехала, боишься влюбиться, так чего придираться и выбирать?

  

  Gil Elvgren

  Покорпев над карандашным рисунком, она побежала на автобус и вскоре ехала в аэропорт, перебирая в уме события прошедшего дня. Так она тренировала память: в обратном порядке вспоминая, что делала, говорила, чем занималась. И поток мыслей – мечты о будущем, мысли о живописи, о том, как надо много рисовать, чтобы было с чем идти на подготовительные курсы в Мухинку... Она ощутила вдохновение: хотелось рисовать, много рисовать... Потом летела над облаками, любуясь золотистой полоской горизонта и высокой синью неба. Там уже мерцали вечерние звезды...

Как хорошо дома!

  В Одессу она прилетела поздним вечером, в 10 часов. Никто не встречал, да ее и не ждут: дали телеграмму НЕ ПРИЕЗЖАЙ! А она явилась! Будет хорошая взбучка от тети Лизы. Но может, и не будет ругаться? Её деньги – зря, что ли, работает? Захотела и приехала. Если хочется побыть дома и отведать теткиного борща и котлет? Почему бы и нет? Хочется просто отдохнуть и просто побыть ДОМА. Неужели, непонятно?

  На трамвае спокойно доехала до своей улицы, прошла еще пару сотен метров и вот она в своем подъезде, поднимается на третий этаж по плоским мраморным ступеням. Дом старый, старинный. Квартиры когда-то были трехкомнатные, с ванной, кухней, балконами. Буржуазные. А потом сделали коммуналки, каждому по комнате, и общая кухня. Им еще как-то повезло – у них есть малюсенькая кухня, с собственной газовой плитой и раковиной. Ну и еще вместился стол и кухонные шкафчики. В общем, маленькая, зато своя. Наташа позвонила в дверь. Открыла тетя Лиза. Увидела племянницу и... началось!

  Она не разделяла Наташиного восторга от их встречи и накинулась с упреками:

  – Бессовестная, эгоистка! Тебе второго на работу! Где твоя голова, о чем ты думаешь?.. Мы специально дали телеграмму, чтобы не приезжала, зачем явилась?! Деньги некуда тратить? – тетя кипела от негодования. – Наташе показалось, что она сейчас выставит её за дверь и отправит обратно в Аэропорт, с глаз долой. (С разными вариациями эти морали продолжались до самого ужина.) – Завтра же пойдешь за билетом! – грозно заявила тетя. – И первого числа, чтобы духу твоего здесь не было!

  Тетя была в своем репертуаре, но долго злиться не умела. И скоро, выпустив пар, ласково обнимала племяшку и кормила вкусной домашней едой, о которой Наташа часто вспоминала в своей «задрипаной» общаге. Монолог любимой тетушки нисколько не обескуражил – воевали они друг с другом с тех пор, как себя помнит. Обе эмоциональные, вспыльчивые «скорпионши», что тут поделать?

  Для нее все эти обвинения в «безмозглости» были «как слону дробина» (по выражению тети)–проходили мимо ушей. Её ничто не задевало, потому что она дома и родные стены помогают. У «тети Гали» в Ленинграде давно бы расплакалась от горечи и обиды. Или жизнь в общаге её закалила?.. А может, потому что она чувствовала за словами – любовь и заботу?

  Она блаженствовала – «Я – дома! Дома!» Даже не верилось, что она так далеко от холодного (хотя и любимого), Ленинграда, от надоевшей, суетной общаги. Она здесь – в их уютной одесской квартире со скрипящими паркетными полами, высоченным потолком, балконом, шумом проходящих троллейбусов под окнами... запахами с коммунальной кухни и говором соседок-евреек. Какое всё родное и близкое! Она погружалась во всю эту атмосферу Одессы – как, окоченевший от сорокаградусного мороза, человек опускается в теплую ванну.

  Даже темно-вишневые обои на стенах больше не раздражали, как раньше. И даже город казался тонким, изысканным – в голубой прозрачной дымке улиц, четких линиях деревьев. Была во всем этом своя, особенная элегантность. Наташа стала замечать в Одессе черты утонченности и аристократизма, хотя раньше ей казалось, что только Ленинград самый утонченный и прекрасный город на свете. У нее словно стали открываться глаза после всех мытарств в северной столице.

  Да, жизнь в общаге – многому научит. И прежде всего, ценить тепло семейного очага, родной дом, заботу близких. Раньше всё это казалось клеткой, западней, жалким бытом. Чем-то нудным, скучным и надоевшим до оскомы. Хотелось прыгнуть выше головы. Взлететь! Уехать подальше от всего этого повседневного и унылого: «Трясина!»

  А теперь? Родная тетка – свет в оконце, глядеть-не наглядеться. И супы, и борщи, и котлеты – объеденье, вкуснятина! И вообще – как хорошо дома! Правда, понимает это человек – только когда намыкается по «чужим углам», съёмным квартирам и общагам, поскитается по городам, которые так манили «золотыми горами», получит от жизни и людей пару оплеух, набьет кучу шишек. Тогда приползет домой и вздыхает – «Как дома-то хорошо!.. И чего я, дурак, куда-то уезжал? Зачем что-то искал? Дома-то лучше!»

  Утром, 30 декабря – Наталье пришлось отправиться за обратным билетом. Новый год намечалось встречать завтра, в воскресенье. В голубом небе ярко сияло солнце, наполняя улицы Одессы теплом и прозрачным светом. Выглянув в окно и улыбнувшись солнышку, Наташа поняла, что впереди предстоит чудесный день – она поедет к морю, будет любоваться на изумрудные волны, сядет рисовать где-нибудь на берегу, вдыхая свежий морской воздух и слушая крики чаек. Разве не прекрасно? Она дома, в Одессе – и этим всё сказано. Будет рисовать, мечтать, смотреть новогодние фильмы по телевизору (возможно, и любимую сказку Морозко), есть теткину вкусную стряпню, что-нибудь читать и записывать дневник.

  

  Блаженные три дня! Разве не чудесно?.. Она блаженно потянулась. Но её счастливое настроение слегка омрачилось теткиным ворчанием. Со вчерашнего вечера репертуар моралей не изменился – и про деньги на ветер (как будто это её деньги!), и про бестолочь с отсутствием мозгов в голове, и прочая-прочая, что слушать совершенно не хотелось в такое тихое, ясное утро. Где бы она сейчас была? В общаге? А тетя знает, что это такое? Там нет никакого уединения и покоя. Сплошная беготня, шум, вопли-крики. Соседки по комнате, может, и уехали куда-нибудь, домой. А вот соседка из другой комнаты – с очень активной личной жизнью. Одна не бывает. А кухня, коридор и ванна – общие. И все ее кавалеры будут шастать по всей этой общей территории, как у себя дома. Вот тебе и покой, и уединение! Хорошо, да? Ну что тетя понимает? Или она никогда не жила в общаге? Хотя, может, и не жила. Потому не понимает, как хочется иногда вырваться из этого шумного муравейника, побыть в тишине и покое. И как хорошо – вернуться домой!

  Идти за билетом не хотелось: купит первого января, не всё ли равно? Но тетя Лиза, собираясь в магазин, приказала немедленно выкатываться из дома. Сладко потягиваясь, Наташа начала одеваться. Зимнее, персикового цвета, пальто (мама купила в Ленинграде), зимние сапоги. И цветастый русский платок с кистями, на голову. (Такая мода в Питере.) В Одессе тоже зима, так что не будет выглядеть нелепо. Тетя Лиза, вообще, шубу одела («надо же её когда-нибудь носить!»)

   Одесса встретила её ласковым солнцем – как мать встречает любимую дочь после долгой разлуки. Наталья просто растаяла от мягкого, почти весеннего воздуха, от теплых лучей, от ясного голубого неба над головой – такого родного, одесского. Контраст был поразителен: вчера шла по Невскому, в такую же солнечную погоду – и чуть не отморозила ноги, а тут весна, теплынь! Воробьи радостно щебечут, от солнечного сияния – ослепнуть можно. Зимнее пальто уже стесняет. Весна, весна, весна! – вопреки всем законам Природы. И душа парит, хочет ввысь, к Небу, к Солнцу!..

  Она наслаждалась теплом, которое дарил ей родной город. Удивительно, что раньше она не любила Одессу, а теперь отдыхает душой и телом. В Ленинграде ужасно холодно, и, кроме Эрмитажа – что там радостного? Одиночество, когда ты одна, без «пары» – угнетает и действует на нервы. Она девушка скромная, ей не надо гулянок, поцелуев и прочего... Просто как-то не по себе, что твои сверстницы имеют друзей, встречаются, за ними ухаживают, просто общаются... а ты как перст. Одна. И такое ощущение, что это будет продолжаться вечность!

  Она дошла до Авиакасс, которые находились недалеко от Дерибасовской, и купила билет на второе января. Тетя хотела, чтобы она улетела уже первого? Ага! Лучше лишний денек побыть дома. На работе ругаться не будут, у них хороший коллектив. Смотрят на всё сквозь пальцы: девчонки молодые, им хочется погулять. Она и не собирается задерживаться в Одессе – почему тетка погнала за билетом, непонятно. Раскричалась! Не понимает, что Новый год для нее так важен? Или она должна встречать его в общаге, нервничать из-за пьяных парней, которые ломятся в комнату? Почему родные ей не доверяют и постоянно ожидают каких-то выкидонов?.. Она работает, готовится поступать в художественный вуз, пойдет на курсы в Мухинку. И, вообще, она серьезная девушка. А они что думают? Она никогда не останется в Одессе – здесь нет Эрмитажа, и люди не нравятся – какие-то подозрительные личности шастают. Нет, ей здесь нечего делать. Встретит Новый год по-человечески – и обратно, в любимый Ленинград.

  Она шла по тихой пустынной улочке, подставив лицо теплым солнечным лучам. Как чудесно, что здесь нет прохожих – можно расслабиться и наслаждаться неожиданным покоем, ласковым солнцем, почти весенним воздухом. Ей никогда не было так хорошо. Что за блаженные минуты! Одесса решила её одарить? Как же хорошо!..

Сюрприз от Одессы

  Но, видимо, такое состояние души не остается безнаказанным. Вдруг из-за угла дома, вынырнул лохматый тип в широком распахнутом пальто и черной шляпе. Нагло скалясь и расставив руки, словно пытаясь её схватить – он шел прямо на нее.

  Всё радостное, счастливое настроение испарилось, как дым. Она ловко уклонилась, проскользнув мимо «сумасшедшего хиппи». Везет же ей! Только на миг расслабилась, раскрылась этому миру, была так счастлива и вот – как обухом по голове! А что еще ожидать от Одессы – в своем репертуаре, кишит такими «личностями», шагу нельзя ступить! Сердце учащенно забилось. Да уж, Одесса!.. Вот и приезжай. В Ленинграде такого нет. Возвращалась в общежитие почти в полночь, шла по темным улицам – и ничего не боялась. Никто не пугал и не выскакивал из-за угла. А тут среди бела дня, да еще и скалится, весело ему! Точно сумасшедший!.. К счастью, это «чучело» не стало её задерживать.

  – Девушка, как вас зовут? – услышала она за своей спиной.

  «Ага, так и сказала!» – усмехнулась Наташа.

  Но когда прозвучало:

  – Я – художник! Могу нарисовать ваш портрет! – остановилась, словно услышав магическое заклинание.

  «Что-что?.. Художник?!»

  Она недоверчиво оглянулась.

  – Я – художник! – снова повторил лохматый «хиппи-наркоман-чучело», не подозревая, что его внешний вид больше говорит о бродяжничестве, чем о принадлежности к Искусству.

  Наташа не шелохнулась, разглядывая его издали и держа дистанцию. «Да, вроде борода, как у художника, но кто его знает?.. Брр! Страшный какой!»

  – Я могу нарисовать ваш портрет! Хотите?

  Ага, удивил! Сама кого угодно нарисую! Но... «художник»? В Ленинграде именно этого ей не хватает – знакомства с настоящим художником!

  Тип подошел и представился.

  Он говорил без умолку, а она только успевала вылавливать из этого словесного потока, что ей нужно. Через некоторое время простила этому странному «типу» и несуразное пальто, и дурацкую шляпу, и волосы до плеч. Он казался уже не таким неприятным, как при первом взгляде. К тому же не наркоман, не сумасшедший, а просто художник. А какие у него замыслы, какие проекты!

  Разговаривая, они немного прошли вверх по улице. Несколько минут назад она испуганно шарахнулась от него, как от чумы – а тут слушала его вдохновенный треп, чуть ли не благоговея – «Художник!» Как ей повезло: встретила настоящего художника! И он разговаривает с ней, что-то рассказывает, не чудо ли?

  Она давно мечтала, хотя бы глазком, взглянуть, как и чем грунтуют холсты, как пишут маслом. Теоретически имела представление – читала «Технику живописи». Но как всё происходит на самом деле, где увидеть своими глазами? Искала в Ленинграде, а встретила в Одессе – «первый встречный» оказался настоящим художником! Слушала и не верила своей удаче – «он такой же фанат, как и я!» Разве такое бывает – встретить своего единомышленника совершенно случайно, на улице?

  Ей не надо было казаться умной, высказывать какие-то познания в Искусстве – он говорил за двоих. Только слушай и мотай на ус. Наташа старательно изучала его физиономию, выражение глаз – чем-то он был похож на Ван-Гога, только бородка побольше, нос крупный, губы «египетские», выразительные. Она отдавала себе отчет, что разговаривает на улице с совершенно незнакомым мужчиной: может, всё врет – вешает лапшу на уши. Сказать можно, что угодно. А она выглядит слишком юной и наивной. Когда он услышал, сколько ей лет, изумленно вытаращил глаза:

  – Девятнадцать?.. Не может быть! Ну, не больше шестнадцати!

   Неужели, она выглядит, как школьница?

  Художник (или кто он там) – оставался для нее загадкой. Болтал обо всем на свете: музыке Баха, Бетховена, про затонувшую Атлантиду, Джоконду и Леонардо да Винчи... Поток информации лился водопадом. Она поражалась его эрудиции – откуда столько знает? Еще и композитор, сочиняет свою музыку? Пишет стихи и поэмы?.. Не много ли для одного человека? Всё казалось фантастикой. Но она почему-то верила. Не считая эпизода, когда он сравнил её с «сикстинской мадонной». Разве можно быть похожей на эту бесподобную мадонну? к чему эта лесть?

  Сказал, что у него возраст Христа, тридцать три года. Но при чем здесь какой-то Христос? Что он этим хотел сказать?.. Возраст показался солидным. Художник болтал, не умолкая. Обычно, она не знала, о чем говорить с людьми, даже с подругами – их темы были самые банальные, бытовые, мелкие. А её интересовала вечность, Космос, тайны Вселенной, смысл жизни, загадки древних цивилизаций, инопланетные миры. Но с кем поговоришь об этом, кому это надо? А этот человек говорит, говорит – словно ходячая энциклопедия! И какие темы уже успел затронуть! То, что её всегда волновало – например, загадочная Атлантида: была ли она на самом деле?.. Удивительно, что они обсуждают это всерьез, как нечто реальное, а не как миф и легенду!

  Наконец, он сообразил поинтересоваться её особой – кто она, откуда? Наташа нехотя рассказала, что приехала на Новый год, живет и работает в Ленинграде. Мечтает поступить в художественный вуз, готовится к экзаменам. Художник, услышав, что она рисует, восторженно взмахнул руками:

  – Художница?!.. Это же здорово! Отлично! – чуть не прыгая от радости, кинулся её обнимать.

  Его реакция была для нее неожиданной. И чему так обрадовался? Она не считала себя художницей (еще учиться и учиться!) – но приятно, что кто-то тебя так назвал.

  Его отношение к ней сразу переменилось – словно увидел её другими глазами. Изменился голос, взгляд, интонация. Перестал с ней флиртовать, и они беседовали, как равные, как друзья. Художник сразу предложил свою помощь – он может дать какие-то особые знания по рисунку: преподает в изостудии, помогает ребятам при поступлении в вуз – есть опыт. Она сдаст экзамены на отлично (с его помощью, конечно!)

  – Но как? – приуныла Наташа. – Второго я улетаю в Ленинград, на работу. Как раз сейчас и купила обратный билет...

  – Зачем тебе ехать? – искренне огорчился художник. – Останься, сдай билет! Что тебе там делать? Я тебя всему научу, останься! – он умоляюще смотрел на нее.

  – Нет, не могу.

  Он пытался её переубедить. Но как же работа, удивлялась Наташа, ей поставят прогулы, уволят! Разве так можно?.. Она смотрела на него, улыбаясь, и отрицательно качала головой. Ему легко говорить – он «свободный художник». Но ведь на что-то живет – продает картины, где-то работает. В конце концов, он сдался:

  – Хорошо, за два дня я тебе всё дам – рисунок и живопись. У меня есть своя методика. За два дня научу всему!

  Наташа опешила – за два дня? Это реально? Но он настойчиво убеждал в превосходных результатах. Всего два дня! Словно просил отсрочить казнь.

  Она согласилась. Договорились о встрече на следующий день, 31 декабря, в 12 часов дня, у Оперного театра. На прощание чмокнул в щеку, восторженно блеснув глазами, и побежал вверх по улице. Потом еще раз оглянулся, помахав ей рукой. На его бородатом лице сияла широкая белозубая улыбка.

Трудное решение

  Наташа медленно, в каком-то замешательстве – продолжила свой путь домой. «И что это было? У меня завтра свидание? Реально, свидание?» Хотя они и говорили почти час или больше – о живописи и обо всем на свете, она сразу ощутила, что он к ней «неровно дышит». Но она-то спокойна и холодна, как айсберг. Он ей понравился только тем, что он – художник, не более того. Внешне он какой-то... не очень: с бородкой, лохматый, волосы до плеч, как у хиппи. Нервный какой-то, слишком эмоциональный. Может, все фанаты такие?

  Что-то её насторожило. Она шла через Городской парк, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Голубое ясное небо над головой уже не радовало, как раньше. Над ней нависло что-то темное и тяжелое, как монолитная плита.

  Легкость в душе исчезла. Она вдруг поняла, что не знает – идти ей завтра на свидание или нет. Первое свидание в её жизни – и она не пойдет?.. Разве в Ленинграде с ней кто-то знакомится? Она там невидимка! К подружке постоянно парни цепляются, а её не замечают, хотя она в десять раз симпатичнее. Так неужели она пропустит свое первое свидание? Хотя это не совсем «свидание» – он обещал научить её какой-то новой технике рисунка. Вроде всё понятно, и чего беспокоиться, но почему на душе такая тяжесть? Почему она не вполне доверяет этому «художнику»? Или он ловко её обманул, а сам хочет заманить в какие-то сети? Как быть? Он такой странный и непонятный, и вид у него... Почему она должна ему верить и идти с ним куда-то в мастерскую? Может, просто забыть об этой встрече, как будто ее и не было?

  С такими мыслями и бурей в душе – она добрела до дома, ничего не видя и не слыша вокруг. Сразу сообщила тете, что у нее завтра свидание, в 12 часов. Тетя никак не отреагировала – как будто это самое обычное, заурядное дело: племянница ходит на свидания, как семечки щелкает! Неужели ей всё равно? Вот так запросто отпустит? Хоть бы спросила – кто, что, какие-то ЦУ (ценные указания) дала – как себя вести, куда не ходить. Никакого беспокойства и переживаний. Ни слова. Иди, куда хочешь и с кем хочешь!

  К морю она не поехала, как мечтала, и рисовать не хотелось. Накатила апатия. На душе было что-то тягостное и тревожное. Она не могла решить один простой вопрос: встречаться ли ей завтра с художником? Как не вляпаться в какую-нибудь «историю»? (Слышала, чем может закончиться такой поход к художнику в мастерскую!) Как не сделать глупость? Хотя тетя и говорит, что она ни о чем не думает, она как раз очень много думает, и взвешивает каждый свой шаг. Идти или не идти на встречу – важное решение, всё может закончиться хорошо, а может не очень... Смотря, что он за человек. А о нем – она абсолютно ничего не знает. Ничего. Поверила тому, что он сам о себе болтал, а правда это или нет, кто знает? Сказать можно, что угодно: и художник, и мастерская, и картины в технике старинных мастеров, и уникальная обнаженка. А что же есть на самом деле? Врет или нет? Она ощущала, что словно идет по краю, над пропастью – и от ее решения зависит: пройдет ли она благополучно мимо пропасти или свалится в эту темную бездну.

  Удивляло и вызывало недоумение холодное спокойствие родной, любимой тети. Ее полное безразличие – даже не спросила, с кем она познакомилась, сколько ему лет... Ага, всё равно! Типа пора уже с кем-то встречаться – а с кем, неважно. Топай на свидание и ни о чем не думай! А если что пойдет не так – шишки свалятся только на ее голову: о чем думала? Где была твоя голова?

  Вечером она всё-таки открыла свой дневник и записала события дня: вот познакомилась с художником. Так, для истории. В Ленинграде у нее не было таких записей. Однажды в трамвае к ним прицепились двое симпатичных парней, лет под двадцать. Вернее, прицепились к Вальке, она же блондинка, ее сразу видно, несмотря на густо накрашенные черной тушью ресницы и тонкие бледные губы, она имела оглушительный успех у парней. Все хотели за ней приударить, все приглашали встретиться. Эти двое были особо настырные. Шутили и флиртовали с Валентиной, а Наталья сидела у окна, и ее не замечали. Потом, когда они выходили из трамвая, и эти двое за ними – тогда только и заметили, что у девушки есть скучная подруга. Ну ладно, махнули они рукой, приходите завтра вдвоем к такому-то памятнику. А памятник был как раз недалеко от Наташиной общаги. Пришли они с Валей, как две дуры, а парни и не явились. Передумали, видимо. А может, отпугнула вторая подруга, то есть, Наташа. В общем, свидание не состоялось.

  Было так глупо себя чувствовать у того памятника и кого-то выжидать. Вальке как с гуся вода, а Наташе было неприятно. Хотя, может, и лучше, что не пришли – кто знает, что бы там было дальше? Эти парни были слегка нагловатые, и когда они вышли из трамвая, приставали к Вале, не хотели ее отпускать. И всё-таки они пошли на то свидание, зачем спрашивается? От нечего делать? На безрыбье и рак рыба? Так, что ли?

  Да, Ленинград ее не баловал. Всё строго и чино. И она невидимая. Никому не интересна. А тут вдруг – свидание. Хотя есть и опасность. Ту самую историю про художника, который заманил девушку в мастерскую, она слышала как раз в Одессе. Далеко ходить не надо, как говориться. И вот – возможно, ее заманивают в те же сети. А она, как мотылек полетит на заманчивый огонек?.. Неужели, она такая дура? Но почему тетя Лиза молчит? Ей, действительно, всё равно. Ну иди. И всё. Вроде не маленькая уже, мама в ее годы уже замуж вышла. В девятнадцать.

  Наташа была один на один со своими тревожными мыслями. Они не давали уснуть. Но и принять мудрое решение – не получалось. Откуда мудрость и дальновидность в девятнадцать лет? (да и то, всего месяц назад стукнуло, так что чуть больше, чем восемнадцать!) И не ясновидящая она, чтобы заглянуть в завтра и всё увидеть. И бабки-гадалки знакомой нет. Да и не пойдет она к гадалке, не верит им. Хотя мама с тетей верят. Что-то им какая-то бабка нагадала про замужество. И вроде всё исполнилось. Или исполнится.

  Она не могла ничего решить, а часы тикали. И скоро утро. Вдруг она утром всё поймет? Утро вечера мудренее, как гласит народная мудрость. Утром и надо подумать, а не ночью.

  Под утро ей приснился странный сон. И очень реальный. Всё было как в ярком кино – они плыли с Валькой на белом большом пароходе в море. В чистом голубом небе сверкало солнце. И вода была спокойная, штиль. И вдруг корабль начал тонуть. Просто погружаться в воду. Наташа в ту же минуту оказалась на каком-то плоту, а Валя утонула вместе с белым пароходом. Всё было, как наяву.

  Наташа в ужасе проснулась. О чем же сказал этот сон? Это какой-то знак? Мол, не ходи на свидание? Или, наоборот, иди? Она ведь спаслась, была на плоту, а Валя утонула с тем белым большим пароходом. Ничего непонятно. Такой реальный сон, так всё ясно и многозначительно, и в то же время – абсолютно непонятно!

  Она понимала, что сейчас всё, как на чаше весов – от её решения зависит вся её дальнейшая жизнь. Она как будто слышала скрип колеса Фортуны – «Решай, как хочешь, но потом не жалуйся!» А как лучше, она знает? Кто этот художник, можно ли ему доверять? И художник ли? Страшно. Она его совсем не знает. Первый встречный – и она куда-то с ним пойдет? Прежние страхи вернулись с новой силой. Ясное солнечное утро не подкрепило ее мудростью и яснознанием. Даже сон ничего не говорил: почему Валя утонула с таким красивым белым пароходом среди спокойного моря? И что это за плот? Как вообще можно верить первому встречному? Да еще такому подозрительному типу с длинными волосами и бородой? Он похож на бродягу, а не на художника. Не может побриться, что ли? зачем ему борода? Она его старит.

   Она вспомнила, что он говорил про обнаженку, картину с натуры. Что написал её гладко, в технике старых мастеров. Её это сильно заинтриговало. Она только и видела современную живопись в виде грубых мазков. Никто не писал, как художники эпохи Возрождения, или как на полотнах Эрмитажа. Эта техника живописи ушла в небытие. Все спешили, не могли ждать, когда высохнет один красочны слой за другими, чтобы закончить всё лессировкой. Наташе хотелось увидеть его живопись. Но как идти в мастерскую к незнакомому человеку? Может, права тетя Галя – «Никому не веришь, а какому-нибудь подлецу – поверишь»? Зачем это свидание? Без него, что ли, не прожить? Идешь, словно по краю пропасти – никто не поможет, не подскажет. Тетку вообще ничего не интересует – свидание, так свидание. Даже не удивилась. Ноги подкашиваются – не знаешь, что делать, а ей хоть бы что: иди, куда хочешь! Нормально? А ничего, что Одесса? А ничего, что уже была такая история с художником и все говорили, что нельзя вот так безбашенно куда-то переться, непонятно куда! Все осуждали ту безрассудную девушку, что доверилась какому-то художнику, обещал нарисовать, а только зашли в мастерскую, сразу на нее набросился.

  Вот как учиться на чужих ошибках? Ведь кажется, что у тебя другая жизнь, всё по-другому. С тобой такого не случится, ты же умная, осторожная, мудрая. Так что... решай. Можешь и не ходить. Подумаешь, художник! Еще встретишь в Ленинграде – рано или поздно. Он же не единственный художник в мире. Вроде всё поняла, успокоилась, села завтракать. Потом открыла журнал «Работница», стала листать, смотреть рецепты, читать заметки. Жизнь пошла своим чередом, небо не рухнуло, ничего не изменилось, что не пошла на первое в своей жизни свидание. Подумаешь! Стало спокойнее и веселее. Но ненадолго.

  «А если... – снова заработала мысль, – он, на самом деле, художник, а я просто трусливая дура? Буду локти кусать, что упустила такой шанс увидеть настоящую мастерскую, мольберт, холсты, подрамники, картины! Встретила гениального художника и бегу прочь? И потом, как сказал Пушкин: «Гений и злодейство – две вещи несовместные! » Значит, нечего опасаться, не надо думать о плохом!»

  Последняя мысль перевесила все страхи и сомнения. Наташа стала быстро одеваться – времени оставалось мало. Вдруг опоздает, и он уйдет? Она бежала, уже ни о чем не думая, кроме того, что должна успеть на эту встречу.

  

Глава 4. Гений и злодейство

---

По лезвию бритвы. Дорога в никуда

  Она опоздала на пять минут, но художник еще не пришел. А она-то думала, что он в нетерпении ждет (возможно, с букетом роз). Прошло десять минут, двадцать... Она стояла под большими круглыми часами, чувствуя себя полной дурой. Ну что тут выжидает? Может, он просто пошутил – и про уроки соврал, и сам не художник?

  Пол первого. Сколько можно ждать? Зря торопилась – свидание отменяется. Еще десять минут... Гордость взяла вверх. Ждать бесполезно. Она вздохнула и пошла обратно. Пройдя несколько метров, вдруг заметила бегущего художника – он помахал рукой. На нем была та же черная шляпа и широкое пальто. Наташа не могла понять – обрадовалась ли она его появлению. На нее надвигалось что-то неминуемое и пугающее.

  Художник добежал и произнес, с трудом переводя дыхание:

  – Уфф!... не надеялся... дождешься... в доме... трубы прорвало... Так спешил! Думал, ты уже ушла!

  Он счастливо улыбался, не сводя с нее желто-зеленых глаз. Подробно рассказал об аварии на даче – там водяное отопление, надо все время топить, а он забыл. Ночью был мороз, трубы лопнули, всё залило. Он спасал свои картины.

  Все-таки он странный. Одно её подбадривало, что он – гений. А «гений и злодейство – две вещи несовместные», как сказал Пушкин. Значит, «гений» не причинит ей зла. Он просто не способен! Ей нечего сомневаться и опасаться. Приглашает в мастерскую? Иди, несмотря на его странную внешность и свои подгибающиеся коленки.

  Она искоса поглядывала на него, но, как ни старалась, не могла найти ничего привлекательного. Только улыбка – искренняя, ослепительная и радостные блестящие глаза. Без умолку говорил и говорил, заглядывая ей в лицо и широко улыбаясь.

  Идти неизвестно куда – совершенно не хотелось. Наслышалась разных историй. Легкомысленной и глупой не была, но почему-то шла – очевидно, не желая обидеть художника своим недоверием.

  Ей стало не по себе, когда услышала, что в мастерскую надо ехать на автобусе. Ей казалось, что он живет где-то рядом. Автобусы, обычно ходят в пригород. Это насторожило, и она решила незаметно улизнуть. Такой случай вскоре предоставился: он забежал в магазин за хлебом, а она осталась ждать на улице. Увидев через стекло витрины, что он повернулся к ней спиной, начала потихоньку отходить от магазина. Потом рванет и скроется в толпе. Но он, заметив её маневры, выскочил из магазина. Нее успела сделать и пары шагов, как он железной хваткой сжал её запястье:

  – Куда собралась?.. Ты меня боишься?! – глаза помрачнели и излучали что-то зловещее.

  – Нет. Я должна бояться? – она пожала плечами и улыбнулась. Он успокоился, но теперь крепко держал её за руку и от себя не отпускал.

  Наташа поняла, что этого человека злит, когда его боятся и не доверяют ему, в глазах сразу вспыхивает гнев. Лучше притвориться, что всё хорошо и замечательно. Да уж, влипла в историю! И как теперь отвертеться? Ни убежать, ни вырваться – вцепился, как клещ. И только спрашивает – «ты меня боишься?» Теперь разыгрывай из себя пай-девочку, улыбайся!

  «Вот оно – предчувствие!» – запоздало раскаивалась Наташа. Устроить скандал на улице, позвать на помощь – мешала гордость. Хотела справиться сама, без паники. Но что она могла сделать? Шла, как покорная овца, ощущая свою беспомощность. Даже села в автобус, который ехал неизвестно куда. Еще немного рыпнулась перед автобусом, пытаясь отказаться от поездки – мол, тетка строгая, устроит скандал, если вовремя не вернусь домой. Но он уверил, что здесь недалеко, ехать пару минут. Он словно её не слышал – у него было что-то свое на уме, и он тащил её к своей цели.

  Ехали долго – не пять минут, и не десять. Где-то полчаса или больше. Заснеженные поля, какие-то домики – пригород Одессы. Они всё ехали и ехали, и у нее сжималось внутри от нехорошего предчувствия... Художник подозрительно на нее посматривал, словно искал на её лице признаки паники и страха, и что-то плел про свои заработки, дом в Москве и покупку машины.

  Она безмятежно смотрела на него наивными, доверчивыми глазами и обезоруживающе улыбалась, словно хорошая актриса. Её глаза говорили – «я тебе верю, ведь ты – хороший человек!» Она словно гипнотизировала его своим спокойствием и абсолютным доверием.

  Наверное, художник сам был немало удивлен: другая, на её месте – давно бы запаниковала, а эта и бровью не поведет! Едут и едут. И даже не спросит куда. Словно это она его везет куда-то, под конвоем. Это он – её пленник, её заложник!

  Наконец они вышли возле какого-то пригородного поселка. С одной стороны бесконечные поля, с другой – дачи. Было холодно, лежал снег. Когда ехали, было пасмурно и серо, но здесь – небо вдруг очистилось, и засияло солнце.

  Наташа подняла глаза к голубому простору, который она так любила, который был преддверием бесконечного Космоса. Там она искала опору. Солнце смотрело на нее, ослепительно сияя, и словно говорило – «Всё будет хорошо! ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!» И она поверила. Всё будет хорошо. На душе сразу стало спокойно и ясно. У нее словно появились невидимые защитники.

  Художник восклицал, заглядывая в её лицо:

  – Идет, идет и не боится ничего!

  Наташа пожала плечами, словно он сказал какую-то глупость: чего она должна бояться?.. А тот был в еще большем восхищении от её смелости.

  Воспитанная в атеизме, она не верила ни в ангелов-хранителей, ни в бога. Не знала молитв и не умела молиться. Да и кому? Но она любила Вселенную и верила ей. Может, это и было её Богом?

  Только свет, только солнце!.. Обезоружить своей лучезарной улыбкой того, кого она совершенно не знает, но куда-то с ним идет.

  Людей на улице не было. Вокруг стояли обычные дачные домики. По дороге, покрытой коркой льда, невозможно идти. Художник поддерживал девушку за локоть, чтобы она не поскользнулась. Они свернули направо и оказались перед одноэтажным белым домиком. На плоскую площадку над домом – вела лестница. Художник сбегал наверх, взял ключ, открыл дверь. Они вошли. Сбоку была кладовка – там стоял ящик с яблоками в опилках. Вход был сразу в кухню, и от нее расходились в разные стороны – комнаты. Слегка пахло сыростью. В кухне стояла обычная печка, с железной плитой. Художник начал суетиться, включил электроплитку, поставил чайник. Предложил Наташе яблоко. Но она хотела увидеть его картины.

Обнаженка

  Хитро на нее взглянув, художник повел её в большую просторную комнату, к главной своей гордости – «обнаженке».

  Что она ожидала увидеть? Когда он рассказывал про «обнаженку», ей представлялась обычная девушка – с белым телом, тщательно выписанным (он же говорил, что пишет гладко) – лежит на простынях, вся раскрытая, со всеми прелестями напоказ. «Женская красота» – как она есть.

  На выставке американской живописи в Эрмитаже – она видела, КАК пишут обнаженное тело современные художники, на больших полотнах. На фоне безликой стены – огромная кровать и на ней валяются в разных позах голые розовые девицы. Пустые и безликие. Просто анатомия– вот этому можно поучиться.

  Нечто подобное Наташа и ожидала увидеть. Её больше интриговало полотно с «Атлантидой» – художник затронул очень интересную тему (далекую от будней «строителей коммунизма»). Хотелось поскорее это увидеть. Он уши прожужжал про «обнаженку», но что там может быть особенного? Хотя интересно – как пишет, действительно ли владеет техникой старых мастеров.

  И вот он показывает свой главный шедевр – «обнаженку». Ладно, посмотрим.

  На стене висело большое полотно. Первое, что бросилось в глаза – чистые насыщенные краски. Такое она видела только на полотнах Святослава Рериха – лимонный с желтым. Это не было краской, цветом – это было солнечное сияние за спиной сидящей женщины. Контражур. Самое сложное в живописи. Колорит картины сразу покорил – с первой доли секунды. Она всегда любила чистые цвета, но потом стала подстраиваться под современную «серую» живопись – под то, что видела на полотнах Русского музея и выставках – ближе к реализму. А здесь... просто откровение! Если Рерих оглушил её потоком ярких красок – то здесь её оглушил мощный аккорд фантастического цвета, который был не аппликацией, а реальным и живым.

  Наташа стояла перед картиной, занимавшей почти всю стену от пола до потолка. Очевидно, художник рисовал девушку в натуральную величину. Она сидела, положив руки на колени, и смотрела на зрителя сверху вниз. Тело отливало темной бронзой (с магическим фиолетовым оттенком). Волосы, мягкими блестящими волнами, ниспадали на белую упругую грудь, слегка её прикрывая. Наташа сразу же обратила внимание на технику живописи – её почти не было видно: грудь казалась живой и дышащей, к ней можно было прикоснуться.

  Это не было «обнаженкой», в общепринятом смысле – она не казалась голой, обнаженной – ничего такого, что смутило бы взгляд. Единственное ощущение, которое мог испытать зритель – «как она прекрасна!» Там был какой-то смысл, идея – а не просто обнаженная натура. Царственная и гордая – несмотря на чувственную улыбку и смеющиеся глаза, в которых плавилось золото.

  Что это шедевр (художник не лгал, говоря об этом) – было очевидно. Это была великолепная работа. Но все мысли и рассуждения исчезли – остался только один замирающий восторг. Художник ждал похвал – а она молчала и не могла отвести глаз от картины.

   Первое, что ей показалось – это не земная женщина, она ВСЕГДА была на этом полотне. Улыбка алых губ и белоснежных зубов – была обворожительна, как улыбка голливудской звезды. Она и была похожа на красотку с обложки американского журнала – только подобного ни один журнал не видел. И тем более, такой живописи. Её глаза сверкали янтарным блеском, манили к себе – хотелось смотреть на это лицо бесконечно.

  Удивляла простота позы – она сидела, как царица на троне. Казалось, что сейчас встанет и сойдет с полотна в комнату – всё также вызывающе улыбаясь.

  Пару месяцев назад в Русском музее, на выставке Святослава Рериха она любовалась необычно яркой живописью и портретами смуглых красавиц – но такого реализма, с долей фантастики, и такого обнаженного тела она не видела даже у Рериха. В советском искусстве, тем более, так никто не писал – то ли не умели, то ли боялись, зажатые в рамках идеологии.

  

  Святослав Рерих. Индия

  Он, действительно, гениальный мастер. И это – настоящая живопись! Именно такую живопись она мечтала увидеть на современных выставках, которые посещала в Ленинграде.

  Но почему такой художник прозябает, сторожит какую-то дачу – когда его талант должен греметь по всей стране? Он пишет лучше Святослава Рериха, в сто раз лучше! Его обнаженка просто мировой шедевр – в технике старинных мастеров и, в то же время, такая современная. Ясно, что его стиль неповторим, это что-то особенное – он сказал новое слово в Живописи – и, возможно, еще прославится, станет знаменит. Как же ей повезло познакомиться с таким мастером и увидеть эту картину! Она подумала, что, наверное, художник безумно влюбился в натурщицу. Рисовать такую красотку и не влюбиться? Просто невозможно. Но полюбила ли она его? Почему они не вместе? Где она? Он её написал – и они расстались? Или его любовь не была взаимной?

  Словно отвечая на её мысли, художник заметил:

  – У нее удачно сложилась жизнь – она вышла замуж и уехала в Америку.

  – Обычно художники влюбляются в натуру. Вы в нее влюбились?

  – Мм... – он растерялся от прямого вопроса. – Не знаю. Гм, наверное... Это она в меня влюбилась. Хотела быть со мной. Но я – творец, фанат! – гордо заявил он. – Я не был с ней. Иначе, я не смог бы написать ТАК!.. Да, она меня любила.

  Извивался, как уж на сковородке, но правду так и не сказал. «Фанат», «творец». И что? Наташа была абсолютно уверена – что между ними возникли чувства, любовь, страсть, что-то необыкновенное. Он же не чурбан, а художник! Она сама влюбилась, рисуя одного парня в деревне – такие токи возникают, такая магия, такое происходит, когда смотришь в глаза другого человека, пытаешься передать его душу! А тут он рисовал прекрасную девушку – не два часа, а много дней. И хочет сказать, что не влюбился, вообще ничего не почувствовал? Странно. Почему не сказать правду? Зачем лгать и изворачиваться?

  Художник понял, что она не поверила – но сказанного не воротишь. И с какой стати, он должен перед кем-то отчитываться?

  Он привык, что мужчины столбенеют, глядя на картину. Но реакцию женского пола – наблюдать было куда интересней. Картина поднимала его на недосягаемую высоту – как художника и как мужчину. Женщинам хотелось соперничать с обнаженной красоткой – хотелось завоевать художника, добиться его любви и очутиться с ним в постели. Ведь он не забывал упомянуть, что натурщица была от него без ума!

  На этот раз всё было по-другому. Он не представлял, какого знатока приобрел в лице Наташи – полотна старых мастеров она изучала чуть ли не с лупой, исследуя каждый мазок, каждый штрих.

  Сказать, что она была в восторге – ничего не сказать. Она была потрясена до глубины души – и живописью, и содержанием. Контражур, когда свет падает сзади, считается самым сложным, как в живописи, так и в фотографии. Художник написал модель именно так. И справился с этой задачей – тело прописано тонко, гладко. На бронзово-шоколадном теле – белоснежная грудь особо выделяется; кажется, что она поднимается и опускается в такт дыханию. Золотой свет мягко обволакивает фигуру. Цвета просто фантастические (что уже необычно для советского «реализма»). Всё в полной гармонии. И это не этюд с натурщицы, а полноценная картина, со своим содержанием, историей, смыслом. Глаза девушки горят каким-то внутренним огнем – они притягивают как магнитом и смеются. Как ему это удалось?

  Наташа подошла к полотну – поближе рассмотреть технику. Никаких грубых мазков. Бесподобно.

  – Ну как тебе? – не выдержал художник. – Нравится? – ему нужны были похвалы и комплименты.

  Что тут сказать? Слова – пустой звук: в душе намного больше, чем можно выразить в шаблонных, привычных фразах. Но он ждет её мнения, одобрения. Надо что-то выдавить из себя.

  – Да, здорово!.. Очень красиво. Она, как живая!

  Был момент, о котором она ничего не сказала – то, чего она совершенно не ожидала! С первого взгляда на это лицо, глаза – она увидела... себя! Даже ахнула в душе. Что за наваждение? Может, это её мечта – какой она хотела быть, лет через десять? Натурщица, по всему её облику – зрелая, опытная женщина. Для Наташи двадцать семь лет – слишком много, между ними пропасть. Она не ощущала в себе той женственности, которую излучала эта девушка – в свои девятнадцать она, как девочка-подросток. К тому же, шарахается от мужского пола. Даже тетя Галя это заметила и посмеивалась.

  Наташа смотрела на эту красотку на полотне – снизу вверх. Быть такой – просто недостижимо. Почему же она, на какой-то миг увидела в ней себя? Хотя они совершенно разные – между ними бездна, как по внутреннему состоянию, так и, видимо, по мировоззрению. Эта натурщица, как почувствовала Наташа, очень смелая, дерзкая и свободная, сильная и уверенная в себе.

  Если б она знала о других измерениях – то сказала: о, это же я в другой альтернативной реальности! Но она о таком даже не слышала. Просто восхищенно замерла, увидев себя в каком-то новом, удивительном виде. Возможно, это была часть её души, о которой она даже не подозревала и не смела поверить, что она может быть такой. Всю жизнь её воспитывали в строгой морали. Настолько строгой, что не удивительно, что она не умела общаться с парнями – была скована и зажата, не умела даже просто разговаривать, не то, что флиртовать и кокетничать! А тут, на картине, ОНА – но совершенно другая: красивая, уверенная, смелая! Может, она такой станет, когда-нибудь? А может, и нет.

  Мужчин притягивал вид белоснежной груди, прописанной так реально – и это было понятно. Но Наташа смотрела на её лицо, улыбку, глаза. Пальцы, женственные и красивые, переданы очень тонко – каждый ноготок выписан. Она также оценила сложность написания зубов – это был смелый шаг, художник с этим справился блестяще. Она заметила, что никто не догадывается, кроме профессионалов – насколько трудна эта работа, а он рискнул. Художник польщенно улыбался – на вид наивная простушка, а всё знает и понимает.

  Обнаженка отошла на второй план. Картина была лишь средством, а целью была Наташа: в её бездонных глазах он тонул, как в глубоком омуте. Если бы не её улыбка –наивная и открытая – он мог подумать, что она такая же опытная, как его натурщица. Порой там плескалась такая проницательность, что ему становилось не по себе. Она видела его насквозь. Так ему казалось. Он метался и не мог быть уверен – будет ли она сегодня его, отдастся ли ему или благополучно улизнет? Он и понятия не имел, что будет в следующую минуту. Если он держал себя в руках с натурщицей – почему не может совладать с собой сейчас? Один поцелуй он у нее все-таки вырвал. Но удовольствия не ощутил. Она не ответила. Просто стерпела его дерзкий порыв. А ему это надо? Ему хочется взаимности – чтобы как его пылкая натурщица, сама кинулась на шею. Но сколько ждать? Два дня – и она уедет. В нем закипело отчаяние. Но другого выхода нет – набраться терпения и ждать. По ней увидел, что действовать надо осторожно: взбрыкнет и он останется один. Найти партнершу для постели, на одну ночь, не так уж и сложно – а для души? Должна быть и для души. Полная гармония. Его тянет к ней физически, а она еще не готова, не созрела. И сколько ждать?

   Он взглянул на «обнаженку». Она плотоядно улыбалась, страстно пожирая его глазами – «Возьми меня, зачем тебе эта глупая девчонка? Она ничего не понимает в любви!» Но ему надоело тешить себя иллюзией. А рядом была живая «почти Люба». В другом ракурсе, совершенно иная. И он страстно её хотел. Это была не животная страсть, а желание, которое он не вполне мог определить словами. Он её хотел всю, без остатка. Чтобы она принадлежала только ему – и душой, и телом. Порой ему казалось, что он читает в её глазах – любовь. Влюбилась с первого взгляда, просто скрывает. Надо просто подождать. Он уверен, у них всё будет идеально.

  Она еще не насладилась созерцанием «обнаженки», а он ревниво тащил её в другую комнату – к полотну, посвященному Атлантиде. Хотелось обратить внимание и на себя – все-таки, именно он создал этот шедевр!

Искушение

  Пройдя через небольшую комнату, с кроватью и шкафом – они вошли в другую часть его «мастерской», большой светлый зал. Во всю стену, напротив двери – красовалось полотно обнаженных девушек в разных позах. Пока их было только три. Одна сидела, трогая рукой морскую волну, другая стояла во весь рост, глядя прямо в глаза зрителю. Третья фигура – (художник сказал, что это Наташа – рисовал её всю ночь, по памяти) – взбиралась куда-то по отвесной скале.

  – Вот моя «Атлантида»! – он окинул довольным взглядом незаконченный холст. – Нужно еще много фигур... А на заднем плане – будут мужественные атланты. Вот такие...

  Он показал эскиз, выполненный углем. Мускулистый мужчина с трезубцем в руке наклонился к воде, ловя рыбу.

  Наташа кивнула:

  – Да, неплохо.

  Он заулыбался и начал показывать портреты. В основном, женские. Но это была уже самая обычная живопись, ничего экстраординарного. С «обнаженкой» ничто не могло сравниться. Может, он создаст что-то подобное на этом огромном холсте? Женские фигуры – очень выразительны. Кто ему позировал? Хотя это только рисунок углем, но уже чувствуется динамика, движение. Кто решится изображать обнаженное тело – так смело и открыто? Да, американцы и Святослав Рерих пишут обнаженки – но они живут в других странах. Для советского искусства – это было бы странно и непозволительно: создавать гимны женской наготе, любоваться ею... Это как-то не принято. Обнаженная натура – не цель, а средство для «изучения анатомии человеческого тела». Не более того. Никто не будет создавать из обнаженок такие огромные полотна.

  Солнце светило в окна, прокладывая на деревянном полу желтые дорожки. Наталья, просмотрев все работы – даже рисунки и этюды на бумаге, в папках – напомнила, что ей пора домой. Но стоило только заикнуться об этом, как художник начал на ходу придумывать отговорки: он не ел, надо разогреть борщ, поесть. Не хочет ли она оценить его кулинарный талант?

  «Какой «борщ»?!.. Мне домой надо! Что он, вообще, задумал?»

  Когда они вошли в дом, он сразу же закрыл дверь на крючок: «Чтобы никто не помешал!» Это её насторожило. Но она улыбалась, зная, как её улыбка действует на художника – он таял, как воск, расцветал, и она чувствовала, что он в её руках. Между тем – это было хождение по лезвию бритвы: художник зорко наблюдал за ней – боится или нет? Словно у него был какой-то «пунктик». У него даже как-то сорвалось с языка, что страх женщины вызывает в нем дикую ярость. (Типа он чувствует себя оскорбленным!) Разве не может быть художник – маньяком? Слова Пушкина, что «гений и злодейство – две вещи несовместные» – стали казаться ей малоубедительными. Она почувствовала себя в западне, с той самой секунды, как художник закрыл дверь на крючок.

  В какой-то мере её отвлекли картины. Особенно, «обнаженка». Это говорило о том, что художник не лгал про свое творчество и проекты. Но что дальше? Чем закончится эта встреча? Как поведет себя дальше этот «гений» и что от него ожидать?

  Каким-то шестым женским чутьем она давно поняла, что он от нее без ума, влюблен по уши. Это давало надежду, что он ничего не предпримет против её воли. Влюбленный человек – как пластилин. Хотя у нее не было жизненного опыта в этом плане – она даже не целовалась ни разу, и парня у нее не было, но что-то ей подсказывало, что улыбкой и доверием – она держит художника в узде и на безопасном расстоянии.

  Когда они посмотрели все работы – он сел на скрипучую железную кровать и притянул её к себе на колени. Смотрел, улыбаясь, словно ожидая её реакции. Думал, что испугается и развяжет ему руки? Но она сделала вид, что ничего не поняла. Взглянула на него совершенно невозмутимо и даже отстраненно.

  И что делать с такой наивностью? Она не знает, что делают мужчины и женщины на кровати? Вообще не понимает намеков? А если он накинется на нее – по-прежнему, будет смотреть доверчиво, ангельскими глазами? «Ты же гений, творец – и я тебе верю. Ты хороший и замечательный, ведь так?» Ну, что тут сделаешь, даже если бы захотел?

  Он в недоумении воззрел на нее, ощущая себя полностью обезоруженным, связанным по рукам и ногам. А она, поняв, что победила в этом незримом поединке, спрыгнула с его колен и пошла на кухню.

  Он нехотя поднялся с кровати и поплелся за ней, чувствуя себя старым идиотом. Начал угощать борщом, положив в тарелку огромную ложку сметаны. Борщ попробовала, похвалила. Художник заулыбался, расцвел. Сам с удовольствием ел, нажимая на чеснок. Тянул время и смотрел на нее влюбленными глазами.

  Но что дальше? В её глазах промелькнула скука и тоска. Запросилась домой, говоря о строгой тетке. Что делать, что еще придумать, чтобы осталась на ночь? В его планы не входило – так легко её отпустить.

  Он нервничал, начал хмуриться. Помельтешил по комнатам, ища предлог, чтобы задержать. Предложил встретить Новый год вместе – зачем ехать к тетке? У него есть хороший коньяк, они прекрасно проведут время, им будет хорошо. Убеждал как мог.

  Но она упорно твердила, что тетка будет ругаться, устроит скандал. Солнце начало клониться к закату. Небо засияло темным золотом, на небе проступили первые звезды.

  Вдруг художник бухнулся перед ней на колени:

  – Я тебя люблю! Будь моей женой!

  Наташа удивленно на него посмотрела. Так быстро?.. Он не привлекает её, как мужчина. И замуж зачем? Она даже растерялась.

  – Нет, я не могу.

  – У тебя есть парень? – смотрел угрюмо, почти злобно.

  – Да, в Ленинграде. – То, что это без взаимности, давняя школьная любовь, и что он понятия не имеет, что она его любит, она предпочла скрыть.

  Художник помрачнел.

  – И... между вами что-то было?

  Наташа фыркнула – что за бестактность, кто он ей, чтобы задавать такие вопросы?

  – Нет, не было.

  – Тогда зачем он тебе? Я тебя люблю! – выпалил художник.

  Он был настроен очень решительно: замуж за него и всё. Ни минуты на раздумье! Он обхватил её руками. Держал и требовал немедленного ответа.

  – Нет, я так не могу... сразу...– «Влюбился? Ну, и прекрасно! Значит, должен отвезти меня домой!»

  Она была очень упряма. Он просто не знал её характер. Нашла коса на камень. Продолжала гнуть свое:

  – Мне надо домой. Когда мы поедем? У меня очень строгая тетя – она меня убьет! Я и так уже опаздываю!

  Конечно, это было правдой. Тетка – мегера, житья не дает. Так что надо спешить.

  Художник не хотел так легко сдаваться. А у Наташи от нервного напряжения и сумерек за окном – начали закипать на глазах слезы.

  – Ты меня боишься? – снова подозрительный взгляд.

  – Нет, не боюсь... Чего мне бояться? – улыбнулась Наташа сквозь слезы. – Я тетки боюсь – она скандал устроит! Ругать будет!

  – Хорошо, поедем, – вздохнул художник. – Не выношу женских слез.

  Что он еще хотел, на что надеялся? Нельзя же так, сразу. А он, как танк. В постель уже хочет затащить. Решил, что она опытная, раз с ним поехала?.. Опытные – сами прыгали, даже не звал. Еще и соблазняли – стриптиз показывали, соревновались в красоте с натурщицей. Да куда им!

  С этой девочкой – всё иначе. Он не хочет без её согласия. Так и сказал: – «я не насильник, только когда сама захочешь!»

  Странно, ей девятнадцать, а ведет себя, как школьница. Впрочем, что за спешка? Он ведь обещал дать уроки по рисунку – значит, она у него «на крючке». Никуда не денется. И он свое получит.

  Когда они вышли из дома – стемнело. Дорога была скользкая, ледяная. Черная темнота и ни одного фонаря. Поселок словно вымер. Только кое-где светились маленькие желтые окошки в дачах. Наташа держала художника под руку, чтобы не упасть. Еще некоторое время они ждали автобус. Наташа успокоилась и перевела дух: она едет домой! Хорошо, что всё благополучно закончилось. Уфф!..

  Художник болтал всю дорогу, и когда шли по темным улицам Одессы – снова назвал её «сикстинской мадонной». Наташа кивала, но не могла сразу сообразить о какой мадонне идет речь. Почему-то представилась «Мадонна Литта» с младенцем. Она удивилась – и в чем сходство? Ничего общего! Опять льстит, для чего? Ей было всё равно на кого она там похожа. Скорей бы домой, к тетке, в свою квартиру – подальше от этого художника. Она устала от него, от всего этого напряжения, от его возбужденной болтовни. Этот день она не забудет никогда. Как шла по самому краю пропасти... По лезвию бритвы.

  Художник по-джентельменски проводил девушку до самого подъезда. Над ними тускло горела желтая лампочка. Договорились об уроке на завтра – встретиться снова у Оперного. Прощаясь, впился в её губы жадным поцелуем. Она была холодна, как мраморная статуя. Правда, это не остудило его пыл, а разожгло еще больше. Куда она от него денется? Он получит еще больше, чем это. Нужно время. Он растопит этот лед!

  Наташа побежала вверх по лестнице.

  Художник стоял, слушая её шаги. Он боялся её потерять. Хотя и договорились о встрече, но вдруг не придет?

  Внутри всё трепетало. Что-то сладостное разливалось в душе – как нектар. С натурщицей всё было по-другому – там кипела только плоть, он её страстно хотел. Был, как раскаленный вулкан, но сердце молчало. Потому и смог с ней расстаться. Может, и была бы пылкой любовницей, но как с ней идти по жизни? Ей нужен муж-миллионер – она должна жить во дворце, блистать, ходить в золоте и бриллиантах. Она – королева.

  Конечно, иногда по ночам – он вспоминает её. Тогда кровь зажигается и бурлит. Но всё это – в далеком прошлом.

Художник. День назад

  Пьер договорился с пожилой пианисткой, педагогом из консерватории, о встрече – записать на ноты его музыку. Он спешил, потому что мадам была строга и могла отменить занятие. Надо было дойти до улицы Ласточкина и потом немного в сторону Оперного театра. Он шел и размышлял о превратностях судьбы, о том, что постоянно твердят друзья: «хватит болтаться, Пьер, найди себе хорошую девушку (а лучше девственницу!) – заведи семью, детей!» Он усмехнулся. Разве он создан для быта и всех этих семейных дрязг? Погрязнуть в этом болоте? Ну, уж нет! тоже мне друзья, называется. Нашли что посоветовать! А вот насчет хорошенькой девственницы – он был не прочь. Правда, где её найти? Днем с огнем не сыщешь! Один раз обжегся – нагрела одна одесситочка. Обвела вокруг пальца. Мамаша уверяла, что её дочь – чистый алмаз, просто ангел во плоти. Пошли в загс. Но невеста оказалась «с изъяном». Штампом в паспорте решили прикрыть «позор» легкомысленной дочурки. А он клюнул!.. Второй раз не прокатит. Всё проверит до загса, и вообще, что он там забыл? Свобода дороже. Впрочем, чего он губу раскатал? Девственниц уже не существует в природе. Современные девушки слишком быстро и легко расстаются с этим сокровищем, едва закончив школу и получив паспорт. Такое время. Никто не обращает внимание на свою «честь». Кроме заботливых мамаш, которые пытаются как-то сохранить нравственность дочек – но куда им углядеть за этой прыткой молодежью? Пьер вздохнул – не видать ему девственницы, как своих ушей!

  Он увидел Любу, как только повернул за угол дома. Она шла навстречу, мечтательно улыбаясь и размахивая руками, как школьница. Его сразу удивила простота её одежды, совершенно не в её утонченном вкусе – какое-то пальто, персикового цвета, на голове цветастый платок с кистями, как в селах носят. Что с ней? И что она здесь делает? Вернулась?

  Он радостно устремился навстречу, распахнув объятия. Но она обожгла его негодующим взглядом и промчалась мимо. Глядя ей вслед, он сообразил, что это не Люба. И не может ею быть. Как он сразу не заметил, что она среднего роста и не такая высокая, какой была его натурщица? (на голову выше его!) Сходство поразительное, но это совсем другая девушка! Только напугал бедняжку.

  Хотел извиниться, сказать, что обознался, вышло нелепое недоразумение, но куда там – она мчалась, на всех парах и уже была у входа в Городской сад.

  Пьер растерялся. Он имел успех у женского пола любого возраста, девчонки в изостудии его обожали. А эта отшатнулась от него, как от прокаженного. За кого она его приняла? Его самолюбие было уязвлено. Ну да, последнее время перестал бриться, отпустил бороду и волосы до плеч, как у хиппи. У знакомого оперного певца – взял гримерный карандаш и намалевал черные брови. Сам над собой смеялся, глядя в зеркало. В нем появился цинизм – жизнь катится под откос, ничего хорошего не будет! Люба была лучиком света, но он не поверил в её любовь. Теперь сам себя наказывает –одиночеством и тем, что девушки смотрят на него, как на пугало. «Да, я шут, я циркач – так что же?» – часто напевал он арию Мистера Икс. Ему нравилось быть «шутом гороховым», корчить из себя клоуна, чтобы никто не воспринимал его всерьез. Кому он нужен? Да и кто он есть? Непризнанный гений, отторгнутый обществом, прозябающий в нищете? Кто позарится на такое «сокровище»? Только Люба его и понимала.

   Смотря на удаляющуюся девушку, подумал, что сходство не случайно – может, судьба дает второй шанс? Может, в его жизни появится вторая Люба? Почему бы и нет?..

  Само собой вырвалось: «Я художник! Могу нарисовать ваш портрет!» На что надеялся? Она посмотрела на него, как на жука навозного! А он решил доказать, что он не тот, за кого его принимают, не глупец ли?

  Он и не надеялся на какой-то эффект. Художник – ну, и что? Вот уж удивил!.. В Одессе художников на каждом шагу, пачками, как кур нерезаных. Куда ни плюнь – везде художник! Они ей нужны, эти художники-бездельники? Она юная и прекрасная – наверное, вертит парнями, как хочет! Конечно, это не Люба. Ему просто показалось. У Любы не было столько гордыни. При всей своей красоте – себя не ценила, унижалась перед ним, вымаливая крохи любви. Это он – гордый и неприступный. И вот увидел такую же, как и он – неприступную скалу? Обожгла огнем своих глаз. И не синие они, а карие. Только тогда и понял, что это не Люба, не его натурщица.

  И всё же решился. Не мог смотреть, как она уходит. Крикнул вслед, словно хватаясь за соломинку. Завис над пропастью. Надежды не было, только отчаянная попытка.

  Она вдруг остановилась. Что волшебного сказал?

  – Хочу вас нарисовать!

  Не болван ли? Да она даже к мизинцу своему – не подпустит. Размечтался. Раскатал губу!.. Чихать она хотела!

  Но она остановилась. Обернулась, посмотрела внимательно. Неужели заинтересовал?.. О, чудо!

  Ему не верилось, что это происходит наяву. Она слушала его сумбурный бред, смотрела ему в глаза – просвечивая, как рентгеном. Ей было интересно его творчество, его идеи – то, чем он живет и дышит. Он видел в её глазах, бездонных, как космос – одобрение и понимание, и даже – как ему казалось, восторг. А дальше случилось еще одно чудо – она согласилась на свидание! Он летел как на крыльях. Чем он заслужил такой подарок? Кто свыше сжалился над ним и послал эту чудесную девушку? Он не знал, кто она и что из себя представляет, но понял одно – она фанатка Искусства. Такая же, как и он. «Художница!» У него не было художниц? Так чему он так обрадовался? С чего вдруг возликовал? Может, он мечтал именно о такой, всю жизнь?..

  О такой, как Люба. Но Люба не была художницей. У нее не было талантов – кроме её умопомрачительной красоты. Может, поэтому он и не смог её полюбить? Она любила его настолько – что, возможно, могла быть и гражданской женой, любовницей. Но он не смог. Он видел в ней царицу, богиню – и хотел, чтобы её красота затмила мир, сделала её счастливой. Не простил бы себе, если б она жила в нищете и экономила на еде, одежде, не следила за собой, не холила свою красоту, превратилась бы в обыкновенную бабу с авоськами, домохозяйку. Всю жизнь казнил бы себя, что сломал ей жизнь. Нет, он правильно поступил. Жизнь художника-бродяги, без крова, без завтрашнего дня – не для Любы. Может, она оскорбилась его равнодушием, возненавидела даже. Ну и пусть! Зато она в Москве. Все пути перед ней открыты. А у него – своя жизнь. Как там повернется – неизвестно, но никто не будет страдать рядом с ним, он никому не причинит горя. Уйдет в неизвестность, в небытие, словно его никогда и не было!.. И никто о нем не заплачет.

  Когда он услышал голос этой девушки – чуть не потерял голову. В нем всколыхнулись все чувства. У Любы был чарующий, женственный голос – но голос этой незнакомки был голосом сирены, которая манила и звала, обещала неземные блаженства. Он чувствовал себя юнцом, впервые влюбившемся в женщину. Хотя эта девушка не была так зрела, как Люба, даже намного младше её, но он почувствовал в ней огромный женский потенциал. Когда она расцветет, во всей своей женской красе – затмит Клеопатру! Ему вдруг показалось, что он и увидел юную Клеопатру. С таким же волшебным голосом. Ведь говорят, она была не так уж красива, как ходят о ней легенды – но в ней было море обаяния. Ну, и какой мужчина смирится с тем, что Клеопатра – не самая обворожительная из всех женщин мира, и всех времен!

  Люба не могла быть Клеопатрой – Пьеру казалось, что она недостаточно умна. А Клеопатра знала несколько языков, была мудра, как змея. Люба была потрясающе красива – и только. О чем с ней говорить? Она не имела никаких познаний. Ему очень скоро стало с ней скучно, невыносимо скучно!

  Его потянуло к девушке, как магнитом. Он незаметно окинул взглядом её фигурку – может, будет его натурщицей? Да, гордая и неприступная. И всего два дня у него в запасе. Он любит завоевывать, а тут придется нелегко. Тем слаще будет победа. Есть к чему стремиться. Они будут творить рука об руку. Она такими жадными глазами смотрела на него, слушая про «Атлантиду»! Это его человек. Он так чувствует и никуда её не отпустит. Какой там Ленинград?!.. Он её уговорит, убедит. Главное, показать «обнаженку». Сразу оценит. Она смотрит, как художник, видит и чувствует, как художник. Именно такая спутница жизни ему нужна!

  Пьер ликовал. Он не хотел с ней расставаться ни на миг – но у него были дела, надо было спешить. Придет ли она на свидание?.. Вдруг передумает? Тогда всё, провал. Ради чего тогда жить?

  Всю ночь он промучился от вспыхнувшей страсти к незнакомке. Даже запечатлел её образ на холсте «Атлантиды». За всей этой суматохой – забыл затопить топку для труб, обогревающих дом – вот трубы и прорвало. Всё утро возился с этим. Друг попросил присмотреть за домом, в пригороде Одессы – и вот, такая неприятность. А еще ехать до Одессы, на автобусе! Он чуть с ума не сошел – от всех этих напастей. Никогда ничего не умел ремонтировать, ненавидел технику и железки. Мчался к Оперному, как угорелый. Опоздал больше, чем на полчаса. Будет она его ждать!.. Давно сидит дома и чай пьет.

  Он бежал, ни на что не надеясь. Каково же было его изумление, когда он увидел знакомую фигурку под часами. Не может быть! Дождалась?! У него слезы на глазах выступили. А она уже собиралась уходить – медленно шла по тротуару. Он начал кричать и размахивать руками. Остановилась. Строгая. А он, как школьник, пацан. Думал, что пошлет его куда подальше, развернется и уйдет. А она слушала сбивчивые оправдания. Простила, снизошла. Даже без цветов пришел, вот болван!.. Не успел. Не до того было. Мчался, бежал. Значит, судьба, если дождалась? Точно фанатка – зацепил «обнаженкой» и «Атлантидой». Иначе так бы её и видел!

Скандал под Новый год, или Семейные тайны и драмы

  Едва Наташа переступила порог, на нее накинулась тетя:

  – Где ты шлялась, где тебя носило?!.. Ты знаешь, сколько времени? Дедушка два раза спрашивал, ждут нас, а я ничего не могу сказать. Уже в милицию хотела звонить! Ты ни о ком не думаешь! Эгоистка!.. Иди собирайся, к деду Ване поедем. И так уже опаздываем – на улице будем Новый год встречать?!

  Теткина ругань казалась сладкой музыкой – уфф, она дома, какое счастье!

  

   Вызвав такси по телефону, они вскоре были у деда Вани и его жены Елены Викторовны. Бабушкой ее трудно было назвать, так как она была третьей женой деда и на двадцать пять лет моложе (ему в октябре исполнилось шестьдесят пять). Для тети Лизы и мамы он был дядей, родным братом их отца Андрея. Отец в Великую отечественную погиб при боях за Днепр. Дядя Ваня (Сидоренко Иван Федорович) – по его рассказам, служил в ставке Жукова, после войны остался в Одессе, работал в обкоме партии. После войны помогал семье брата - забрал в Одессу младшую племянницу Раю (Наташину маму), после окончания школы – она у них жила, закончила торговый техникум, вышла замуж. Для Натальи он был родным дедушкой, забирал из детского сада, водил в цирк и зоопарк. Хотя был один казус, о котором рассказывала мама – тетя Паня, первая жена дяди Вани, подарила Наташе на год золотые часы (с золотым браслетом), но часики благополучно перекочевали к молоденькой вертихвостке, которая пудрила мозги вдовцу, а потом его бросила. В общем, подарок от бабушки Пани она так и не увидела.

  Мама и тетя Лиза очень уважали дядю Ваню, он для них был, как отец. Ну и побаивались слегка. В общем, в семье он был большим авторитетом. Но время, прожитое у тетки и дяди – мама вспоминала без особого воодушевления. Пять лет назад, когда они приехали в отпуск в Одессу – мама решила рассказать Наташе тайну, которую она скрывала многие годы – что ее настоящий, родной отец не папа Леня (который умер год назад), а другой, и он живет в Одессе, и зовут его Владимир. И, конечно, маме пришлось рассказать всю историю своего замужества и развода. Всё это было печально. Мама вышла замуж за соседа по коммуналке – военного и на десять лет ее старше – только потому, что тетка ее «достала» своими моралями и строгим надзором. Тетя Паня даже не была ей родной тетей – просто жена дяди. Но между тем она строго следила за племянницей, не доверяла и была уверена, что та «принесет в подоле». Всё это было оскорбительно. А тетка вела свою подпольную игру – обратилась к соседке, чтобы ее племянник Володя обратил внимание на их племянницу. Чуть ли не на коленях умоляла. Вот он и стал ухаживать за симпатичной, веселой девушкой. Возможно, даже влюбился. А может, именно статус дяди привлек его внимание – все-таки «шишка», работник обкома партии!

  Мама рассказывала, что он красиво ухаживал – цветы, кино, прогулки. Да еще и военный. Ну кто из девушек не мечтал о муже-военном? Вот и покорил ее сердце. Еще хотелось поскорее удрать из-под опеки тетки, которая извела своими попреками.

  Так и выскочила замуж в 19 лет. И всё бы хорошо, если бы не давняя пассия – любовница мужа, медсестра военной части, где он служил. К тому же, Владимир оказался очень ревнивым. А утешаться бегал к любовнице, которая настраивала против молодой жены. Приходил домой пьяный и злой, устраивал скандал. Доводил до слез. А однажды, она даже побежала топиться на море. Хорошо, что бежал следом и успеть вытащить из воды. Она была беременна. И даже когда родилась Наташа – скандалы продолжались. Мама подала на развод. Наталье был один год. А когда исполнилось четыре – мама уехала в Венгрию по контракту: давно мечтала побывать за границей. Работала в магазине в военной части возле Веспрема. Там и познакомилась с молодым лейтенантом Леонидом. Когда Наташе исполнилось пять лет, мама приехала за ней в Одессу и увезла в Венгрию. По дороге она говорила, что они едут к папе. Единственное, что Наташа помнила о своем папе - что его зовут Володя. Он приходил на день рождения, она помнит его военную форму. И очень скучает за ним.

  Когда они вышли с поезда, и она увидела военного, который присев на корточки, протянул к ней руки – помчалась к нему со всех ног с воплем «папа!» Тем самым покорив сердце отчима на всю жизнь. По дороге в часть, в уазике – она все-таки спросила, почему его зовут Леонид, а не Володя. Ведь его зовут Володя?.. Мама смутилась, растерялась. А новоиспеченный папа уверенным тоном заявил, что просто решил сменить имя. Наташа с легкостью поверила и была просто счастлива, что папа снова с ними.

  И вот, через год после гибели папы Лени, когда ей было 14 – мама вдруг огорошила такой историей! У нее другой отец, и вовсе не папа Леня, которого она так любила, и который так ее любил (окружающие даже считали, что мама - мачеха, а он ее родной отец!) Он живет в Одессе, и Наташа может с ним увидеться. Что?! После всего, что мама рассказала об этом человеке? Изменял, скандалил, пил, ревновал, из-за него мама хотела утопиться! И теперь должна с ним увидеться? Зачем?!.. Конечно, отказалась встречаться с этим типом, который принес маме столько страданий. Нет, ни за что!

  Правда, мама все-таки поехала к бывшему мужу – он и его жена (бывшая любовница) очень радушно ее приняли. Детей эта любовница не могла иметь, так что Наталья была его единственной дочерью. Правда, особых чувств он к ней не испытывал. Через шесть лет Наталья все-таки решится под нажимом тетки встретиться с отцом. Увидит она и мамину соперницу, которая разрушила их семью - блондинку, ухоженную и вполне симпатичную. И тогда же поймет, что несмотря на внешнее сходство с отцом – они абсолютно чужие люди, им вообще не о чем разговаривать. Просто ЧУЖИЕ!

  Наверное, почти в каждой семье есть похожие истории – разводы, измены, скандалы... Не всё же гладко. Наташиной маме солнышко в судьбе посветило недолго – жизнь с Леонидом была похожа на медовый месяц только несколько лет. После контракта - из Венгрии поехали в Гурзуф, папа Леня работал в милиции (из-за чего родственники-немцы на Урале чуть не отказались от него). Стояли на очереди на квартиру, которую должны были получить через пару месяцев. Жили у его матери в большой просторной комнате в коммуналке на улице Строителей. Баба Валя (как называла ее Наташа) работала сварщицей в Артеке, и еще была штукатуром-маляром. Она покрасила стены своей комнаты в разные цвета - розовый и голубой. Выглядело необычно. Наташа любила ее, как свою родную бабушку и та к ней тоже хорошо относилась. Рассказывала русские сказки перед сном, когда они уходили в летний домик ночевать. Возле домика, похожего на голубятню, росло персиковое дерево с одним-единственным персиком. А внизу был их личный огород, засаженный помидорами. Наташа их поливала из большой железной бочки. Каждый день собирали по два ведра помидор. Ну и Наталья наелась помидор на всю жизнь. Все было хорошо. Наташа пошла в 1 класс, ходила в школу через виноградники и по дороге ела инжир, срывая с веток, которые свисали через забор. Гром грянул неожиданно. Однажды Наташа с мамой ушли в баню, и мама оставила невымытую посуду в раковине. Кухня была общая, и раковина тоже. Бабе Вале сделали выговор, отругали. А она потом накинулась на невестку. Был скандал, когда мать с дочкой вернулись из бани - веселые и довольные. Всё было непонятно, дико и ужасно. Пьяная баба Валя (а она любила выпить) - швыряла в голову мамы бутылочки с шампунем и всё, что попадалось под руку, крича ей в лицо что-то оскорбительное. У Наташи началась истерика, она задыхалась и не могла сказать ни слова. Соседка, прибежав на скандал - вывела девочку в коридор и утешала. В тот же вечер семья ушла на съемную квартиру. Наташа пошла в другую школу, в Краснокаменке. Была зима, выпал снег. Декабрь. Тогда и решили уехать по контракту в Магадан. Начать новую жизнь. Мама не хотела оставаться в одном городе со злой свекровью, которая ее ненавидела. Ненавидела потому, что та испортила жизнь ее сыну – старше на пять лет, да еще и с ребенком! Позже, когда они уже жили в Магадане (через 3 года), она присылала им теплые ночнушки из фланели, которые сама сшила и вязаные носки и варежки.

  Сначала жили в пос.Снежный. Мама работала в магазине, папа участковым милиционером. Дом был двухэтажный и там еще жили врачи-педиатры и учителя. Наташа ходила в школу. И после 3 класса они переехали в Магадан, где папе дали служебную двухкомнатную квартиру. И он работал участковым в своем районе. Через год случилось несчастье - на него напали из-за угла, когда он пошел на вызов без овчарки. Разбили голову бидоном и забрали пистолет. Случайно проходившая мимо женщина вызвала скорую. Так его спасли. (Преступников поймали сразу.) Но он стал инвалидом, была парализована правая сторона тела. Все деньги, что накопили на машину - ушли на лечение. Мама выходила мужа, он смог ходить, правая рука стала работать. Устроился на работу в Рыбнадзоре инспектором на реке Яна. На три летних месяца. Наташа с мамой ездили к нему в гости. Он их возил посмотреть, как ловят рыбу на маленьких быстрых речушках. Потом работал администратором в новом кинотеатре. И вот тогда случилась беда. Ссоры, скандалы. Он стал пить, хотя ему с черепно-мозговой травмой было нельзя. Порой, после очередного скандала - мама забирала все острые предметы, вилки, ножи - и они шли гулять вокруг дома, пока он не уснет. Это было тем более ужасно, что папа Леня когда-то сам ходил на такие семейные скандалы, как участковый, успокаивал дебоширов и пьяниц. И вот - такое же в их семье! Как такое могло произойти?! Это было невыносимо. Однажды он разбил красивое круглое зеркало. Наталья вернулась со школы - зеркала нет. Потом - стекло на кухонной двери. Мама и тетя многозначительно молчали. Мама решила развестись, искали размен квартиры. Служебная квартира после того, как он пострадал на работе - перешла в их собственность. Правда, телефон сняли. Не полагается. И вот - развод и размен. Но дело не дошло ни до развода, ни до размена. Папа Леня покончил с собой. В их роду на Урале, где были и ведьмы - это было чуть ли не в генах, его тетка точно также закончила жизнь. Зачем он это сделал - было непонятно и страшно. Но он их освободил от себя. Врач со скорой сказала, что в его психическом состоянии (плюс алкоголь) всё могло закончиться гораздо хуже.

  В то время по ТВ показали документальный фильм о том, как спиваются люди с высшим образованием на Севере - врачи, учителя, инженеры. Интеллигенты. Что им не хватает, почему начинают пить? Это было проблемой. Бич - бывший интеллигентный человек. И этих бичей было очень много в Магадане. Они ходили по улицам, пугая прохожих, жили в подвалах домов. Потом была облава, и всех куда-то вывезли под покровом ночи. Больше бичи никого не беспокоили. В этой спецоперации участвовал и папа Леня. Рассказывал потом, как всех выловили, погрузили в машины и вывезли, теперь город чистый.

   Наташа пришла к выводу, что все это место какое-то проклятое - ломаются жизни и судьбы. И у них тоже. Если бы они жили в Одессе или в Крыму - ничего бы не произошло. Но здесь - всё пошло под откос. У них была такая замечательная семья, мама с папой так любили друг друга - и вот несчастье за несчастьем. Она ненавидела Магадан. И не могла жить в квартире, где произошла трагедия. Но надо было жить и терпеть. В Одессе была своя квартира - комната в коммуналке, но мама собиралась заработать стаж, доработать до пенсии. Наташе надо закончить школу, а там видно будет. Личная жизнь у мамы не складывалась - как будто призрак Леонида никого к ней не подпускал.

  А однажды в отпуске в Одессе, когда Наталья только что вернулась из Орленка, мама решила рассказать ей семейную тайну - что папа Леня не ее отец. Наталья видела и чувствовала, что мама как будто извиняется перед ней и чувствует себя виноватой, что когда-то развелась с ее настоящим отцом, не сохранила брак. Хотя было и так очевидно, что жить с таким человеком было невозможно – приходил от любовницы пьяный и устраивал скандалы, ревновал к пустому месту. Наташа уверила маму, что та всё сделала правильно, и она ее ни за что не винит. Кроме того, папа Леня ее вырастил и очень любил, у нее было счастливое детство.

  Правда, потом мама устыдилась своей откровенности – ей казалось, что она теперь уязвима, дочь станет ее упрекать, что не сохранила семью. Хотя такой разговор был необходим - разве можно скрывать, что у Натальи есть отец? Может, захочет с ним встретиться, поговорить? Поэтому и пришлось все рассказать – как на духу.

  Наталье даже в голову не приходило воспользоваться тем, что поведала ей мама. Да, всякое бывает в жизни - почему же она должна в чем-то ее упрекать, чего она боится? А между тем маме стало казаться, что дочь стала иначе к ней относиться. Но это была просто мнительность и напряженные нервы, когда из мухи делают слона: ты мне стала грубить, потому что я тебе рассказала! Наталья огрызалась и дерзила и раньше, но теперь мама считала, что всему виной ее откровенность.

  Наташа устала оправдываться и убеждать мать, что она по-прежнему ее любит, и ничто не может этого изменить. Возможно, мама сама чувствовала себя виноватой в том, что у Наташи нет отца. Ни настоящего, ни отчима. Но разве лучше жить со скандалистом, который каждый день мотает нервы своей ревностью?

  Тогда в отпуске они часто с мамой ссорились. Была ссора и из-за записи в дневнике, которую мама не так поняла. И вообще у мамы была депрессия и она говорила, что устала от жизни. Такой настрой раздражал Наталью, которая под впечатлением 'Орленка' и насыщенной яркой жизни там - не могла понять пессимизм и упаднические настроения. Она психовала и ссорилась с матерью. И еще предстояло снова вернуться в магаданскую квартиру, которая наводила на нее ужас. Но у нее даже мысли не возникало остаться в Одессе. Пару осенних месяцев она ходила в школу, которая была через дорогу от дома. Ей там нравилось - у нее появились друзья и подруги. Но остаться? Да и кто оставит ее одну? Ну да, дед Ваня звонил бы по утрам и будил в школу. Ну и в коммуналке есть соседи - Белла Семеновна и Белла Михайловна с дядей Мишей. Вроде и не одна. Но в магаданской школе - ее ждет подруга Ленка, и вообще вроде все привычно, тянуло в свою школу и художку. Тетя Лиза тоже еще жила в Магадане. До пенсии не собиралась там жить, но кое-что накопила и планировала через пару лет вернуться в Одессу. В общем, ни у кого и мыслей не возникало - что можно оставить Наташу в Одессе. Ведь все равно потом надо где-то дальше учиться. А в Одессе есть университет, и художественное училище, если захочет стать художником. Но нет - никто не подумал и не предложил. И они вместе с мамой вернулись в Магадан.

  А через три года Наташа, закончив школу, решила поступать в Ленинграде: ведь там Эрмитаж! (А еще юноша, в которого влюблена, уехал в Ленинград и учится там на летчика!) Мама предлагала поступать в Магаданский педагогический институт, но Наталья сразу отвергла эту идею. Остаться в Магадане? Да ни за что! Как можно дальше от этой квартиры и ужасных воспоминаний.

  И вот Новый год. Она в Одессе. У дедушки Вани. Старинные часы отбивают каждый час. И это слегка утомляет. А каково в полночь? Мама рассказывала, что когда часы били в двенадцать ночи - она видела призрак тети Пани. Наташа смотрела на вышитые гладью подушки на диване и знала, что их вышивала мама. И как же она тут жила? Каково ей здесь было? Слушать постоянное ворчание тетки, что она в подоле принесет? И как ей хотелось убежать без оглядки - и замужество казалось единственным выходом? Вот и выскочила замуж чуть ли не за первого встречного. Особой любви к Владимиру не было – мама говорила, просто хотела уйти от тетки, стать свободной и независимой, жить отдельно.

  Наташа невольно вспомнила 'тетю Галю' в Ленинграде которая ей не тетя вовсе – и которая тоже отравляла ей жизнь. Когда по воле случая и обстоятельств она оказалась квартиранткой и жила 'в семье'. Да уж, врагу не пожелаешь... Чего добивалась эта Галина, чего хотела от нее - может, просто ненавидела за молодость, а себя считала уже старухой (в 40 лет!)? Говорила, что Наталья жизни не знает и жизнь вообще НЕ ТАКАЯ! А какая? Хотела показать мир в черном цвете? И вообще считала 'избалованной маминой деточкой'. Разве она избалованная? Мама не особо и баловала - считали каждый рубль. Даже на обычную тетрадь надо было просить денег. И на Ленинград зарабатывала - не мама работала на двух работах, чтобы ее одеть и прокормить, а она ходила убирать и мыть полы в офисе. А потом и по трудовой книжке, когда исполнилось 16-ть – уборщицей и дворником. И это называется избалованная? Тогда она ничего не смогла ответить квартирной хозяйке - ну кто она такая, чтобы спорить и перечить взрослому человеку? Живет в чужой квартире, всем пользуется, зависит от них во всем, и вообще - желторотый птенец, вчера школу закончила, а Галина - научный сотрудник, всего добилась сама, и взрослый человек. Конечно, слушала и кивала головой. 'Эгоистка'? Ну да, мама также говорит. Может, и эгоистка. Со стороны виднее. Мямля? Ну уж нет... это точно не про нее! Просто нет смысла оправдываться - все равно будешь виноватой. Найдет, что сказать и обвинить. Наверное, даже хорошо, что она вытурила в общагу - избавилась от ее постоянных упреков и обвинений в замкнутости и эгоизме (опять читаешь! Опять письма и мемуары строчишь! Опять вся в себе!) Галина постоянно была недовольна. Лучше бы свою дочь воспитывала! Наталья вздохнула. Ну и зачем об этом вспоминать? Всё в прошлом. И она не такая, как говорила Галина, пытаясь унизить и оскорбить. И вообще, у нее всё будет хорошо!

  Елена Викторовна - третья жена деда Вани, красивая дородная дама, недолюбливала Наташу и говорила маме, что она плохо ее воспитала. Поэтому Наташа относилась к ней настороженно. В прошлом году она тоже встречала Новый год у деда Вани. Ей тогда дали выпить немного шампанского, и у нее сразу закружилась голова. Встречать Новый год всей семьей стало традицией. Правда, в этом году ее не звали и всячески отговаривали ехать в Одессу на два дня. (Какие два дня? Четыре!) А она взяла и приехала! Упрямая, как осел. Ну, хоть бы подумали - что бы она делала в общаге? Нет, не подумали. Им тут тепло, хорошо. И думают, что везде так. И кто из них эгоист?

  Их ждали, был накрыт стол. На ёлке светились разноцветные лампочки гирлянды. Пахло домашней выпечкой. Выпили по бокалу шампанского под бой курантов. Потом обратно домой, к телевизору с новогодним 'Огоньком'.

  Тетя Лиза легла спать, а Наташа еще долго сидела в кресле, поджав ноги – слушала «Ритмы зарубежной эстрады» и размышляла. Остался один день. Послезавтра в Ленинград. Художник обещал дать урок рисунка. Они не поедут на дачу, чтобы не терять время – он снимает домик у моря. Будут заниматься там. Только как можно за два дня всему научить?

  Впрочем, ее это не удивляет –она верит в какое-то необыкновенное чудо, и ничто не кажется странным. Раз художник так говорит, значит действительно, сможет дать такие знания. Она впитает, как губка, и с этим совершенством поедет в Ленинград. Или... не поедет? Может, выйдет замуж? Тете Лизе она уже рассказала про предложение художника. Наверное, это самое невероятное, что с ней случилось в этот Новый год. Хотя чуть было не вляпалась во что-то неприятное, шла по краю... Но ведь всё хорошо закончилось. Художник оказался настоящим и благородным, даже влюбился (хоть кто-то влюбился, а не она страдает от безответной любви!) Ещё увидела великолепную работу, просто шедевр. Да, он необыкновенно талантливый художник, просто гений. Ей просто повезло встретить такого удивительного человека. В общем, всё хорошо. Остался только неприятный осадок от пережитого – словно шла по лезвию бритвы, или могла утонуть в опасном водовороте, но чудом выплыла и выбралась на берег.

  

Глава 5. Непризнанный гений

---

  Пьер не вернулся на дачу, всю ночь бродил по городу – думая о Наталье, вспоминая её глаза и восхищение «обнаженкой».

  Она позволила поцеловать себя, но он почувствовал, как она холодна. Словно поцеловал мраморную статую. Ледышка! Снежная королева. Это не горячая натурщица, готовая его сожрать!.. Пьер вздохнул. Странная штука жизнь. И еще страннее любовь с её непредсказуемостью. Сказано же – любовь зла! Злее не придумаешь. Эта девчонка его не любит, а он от нее без ума!.. Где справедливость? Там, на даче – она всецело была в его власти. Будь на его месте другой... Да, это счастье, что это был он, влюбленный по уши!.. Конечно, чуть было не потерял голову – запах её губ, кожи чуть не свел его с ума! Но каким-то титаническим усилием воли совладал с собой. Что её спасло? Просто чудо!

  Пьер вспомнил свою бабулю Наталью – может, наблюдает за ним из мира иного?.. На каждом шагу – мистика!

  Художник вернулся в домик у моря. Здесь он будет заниматься со своей ученицей, как и обещал. Она принесет свои работы. Надо взглянуть – на что она способна. Может, ничего особенного. Тогда и гора с плеч! Уедет в свой Ленинград, и он быстро о ней забудет. Тогда, кроме смазливой мордашки, ничего в ней нет. «Да и что в ней такого? – стал приходить в себя художник. – С Любой не сравнить! Милая, наивная девчушка – ничего более. Что это у меня мозги свихнулись? Чуть глупостей не натворил. Малолетка какая-то, а я старый дурень. Уже седеть начинаю, а всё туда же!» Ругал себя последними словами, а сам уже скучал и не мог дождаться, когда же настанет утро и придет ОНА.

  Они встретились у Оперного. Центр Одессы. Красивое живописное место. Старинные фонари и потрясающая архитектура театра. Иногда Пьер подрабатывал в Оперном, в массовках – у него был хороший голос. Но всё в его жизни зависело от «корочек», которых у него не было. Талантлив, одарен, а толку? Отделу кадров нужны дипломы, а не талант, который нельзя записать под номером в нужный документ. Если бы жил на Западе – давно бы стал миллионером!

  У него совсем недавно начало что-то складываться с одной милой евреечкой, которая собиралась в ближайшее время покинуть страну. И вот эта встреча, которая перечеркнула все его планы. Пьер еще не понял разумом, просто почувствовал – что жизнь пошла в каком-то новом направлении. Это – не просто случайная встреча. С Любой такого не ощущал. С Любой даже могло быть будущее. А здесь, сейчас не было ни будущего, ни прошлого – только настоящее. Словно всё сошлось в одну точку. Он не знал, что будет завтра, через минуту!.. И жил только одним – придет или не придет? Это было похоже на наваждение.

Первый урок. Рисунок

  Утром Наталья, взяв пару работ по акварели, пошла к Оперному театру. Пьер задерживался, и она устроилась на скамейке, с блокнотом и карандашом в руке. Она не собиралась терять время – завтра ей улетать, а что она сделала? Где наброски, рисунки? Надо же готовиться к поступлению. Время дорого.

  Она стала делать наброски с голубей, которые веселой стайкой копошились у её ног.

  Пьер спешил. Еще издали увидел её, склоненную над бумагой. Рисует! Молодец. Он почти бежал. И так уже опоздал. Как она еще ждет? Имеет терпение!

  Подошел, заглянул в наброски. Поразился. «Да она не без таланта! Сильная, уверенная линия...да, схватила движение!» Он не ожидал и смотрел на нее в изумлении. Прежде всего – не ожидал от нее такого упорства: она только и бредила тайнами мастерства. И с ним встретилась – только ради этого. «Фанатичка какая-то! – подумал Пьер и улыбнулся. – А сам-то кто?!» Ему понравилась её настойчивость – время зря не теряет, хочет чего-то добиться, настырная. Сразу заметил в её набросках законченность, силу и легкость. Когда она в свои юные годы успела?..

  – Идем? – она оторвалась от рисунка. – Будем заниматься?

  Художник широко улыбнулся:

  – Да-да! Конечно! Идем!..

  Сели на трамвай и поехали к морю, на дикий пляж. Пьер хотел искупаться в ледяной воде. Он обычно купался утром, а тут – не успел. Проспал. Море было изумрудно-зеленое. На берегу полосами лежал снег.

  Пьер зашел за рыжую большую скалу – и попросил подождать, он купался обнаженным – чтобы не идти потом в мокрых плавках. Наташа отвернулась. Она смотрела на свинцовое море у горизонта. Дул пронизывающий холодный ветер. Стало пасмурно и серо. Но Пьер любил холод и с радостью побежал к воде.

  Наташа видела, как он плавает – и удивлялась широте его интересов. Он еще и йогой занимается: делал йоговское дыхание, стойку на руках, разминался перед тем, как разделся и вошел в воду. Пока они шли к пляжу – напевал ей свои мелодии. Всё это очень удивляло. Особенно то, что судьба свела её с таким одаренным человеком. Хотя бы на пару дней...

  Сама она не блистала талантами. Только художку и закончила. К музыке тянуло – мечтала играть на пианино. Но на экзамене ей поставили за слух «три», и она не пожелала быть посредственностью. Выбрала художественную школу, где получила «пять» за портрет своего кота Васьки.

  Музыкой она все же продолжала интересоваться. Классику сначала не понимала – скучно и сложно. Но стала себя приучать – начала с 5 симфонии Чайковского. Слушала изо дня в день, вникая, стараясь отличить все инструменты один от другого. Каждый раз открывалось что-то новое. Иногда просто в голове вертелась мелодия с пластинки, эпизод из симфонии. И вот однажды настал момент, когда она услышала её по-настоящему! Сначала просто плавала по волнам музыки, создаваемой оркестром, а потом вдруг четко увидела, услышала содержание симфонии – человека, его борьбу, чувства... темные злые силы нападали, а он продолжал бороться...

  Это было похоже на чудо! Она была в восторге. Наконец-то! Прорыв!.. Ей открылось – почему многие люди наслаждаются классической музыкой. Она тоже стала её понимать, чувствовать, слышать и видеть образы, которые создавали великие композиторы. 5-я симфония Чайковского так и осталась её самой любимой, как первая любовь.

  Поэтому её обрадовала музыкальная одаренность Пьера. Меньше всего ожидала встретить такой дар у художника. Фанат в живописи, фанат в музыке, «морж»... чем еще удивит? Хотя и этого – уже предостаточно!

  Наверное, она была готова к такой встрече – её привлекали все области Искусства: живопись, музыка, поэзия. И сама она, хотя и страдала от неуверенности в себе и не знала, на что способна, постоянно слышала, что «не от мира сего», и что ей надо было родиться в другом веке. Она была в самом начале своего пути. Бутон должен был раскрыться и расцвести.

  Йогой она тоже интересовалась – делала асаны, стойку на голове (у стены, правда), любила обливания холодной водой после асан (тело просто горело!)

  Но, несмотря на такую общность интересов с художником, она всё еще не доверяла ему. Он был слишком странный и экстравагантный, не такой как все – даже в своих высказываниях, поведении. Было видно, что он бунтарь и ведет себя вызывающе. Ему наплевать на мнение окружающих.

  Наташа поняла, что он страдает (судя по его высказываниям), от одиночества и непонимания, от «непризнанности» его талантов. Нищий гений. Как Ван Гог. Ей хотелось помочь ему, но не знала как. Он был старше, опытнее и умнее – и не мог справиться с такими проблемами, а она – вдруг сможет устранить все преграды на его творческом пути?.. Правда, иногда ей казалось, что она ощущает в себе такие силы, что да, смогла бы. Почему она ощущала себя сильнее его – не могла объяснить. Но он был перед ней – как беспомощный, слабый ребенок, которого надо защищать и опекать.

  Пьер не случайно повел её к морю. Купание в ледяной воде он мог отложить и до вечера. Но решил похвастаться перед Натальей, блеснуть. В общем, повыпендриваться. Он уже не знал, как ей понравиться, чем еще удивить!.. И не мог понять по её непроницаемому спокойному лицу – насколько продвинулся в своих стараниях. Она была загадочна, как сфинкс. А когда улыбалась – всё вокруг озарялось солнечным светом, даже в самую пасмурную погоду. Тогда он ликовал и был счастлив.

  В домике, который он снимал, было скромная обстановка – но был чайник и электроплитка. Он поил свою гостью чаем с печеньем – и показывал папки с рисунками. Как раз недавно устраивал выставку для своих друзей и знакомых.

  Ее акварели вызвали у него насмешливую улыбку: «Да, талант, может, и есть, старается. Но техника слабовата!» Здесь он увидел простор для своего педагогического дара. Если поймет его уроки, тогда есть «искра божья», а нет – так нет!

  Для начала – дал уголь для рисования и четверть листа ватмана.

  – Это первый урок. Уголь и резинка. Тема свободная. Рука тоже свободная – просто двигается, как хочет. Из хаоса линий – увидишь картинку, что подскажет твое воображение. И потом работай над ней – углем и резинкой. Действуй!

  Весь день, до вечера – она священнодействовала над бумагой. У нее уже накопилось порядочное количество листов. Учитель был в восторге – «есть искра божия!» Пьер в восхищении смотрел на свою ученицу: наконец-то он нашел родственную душу! Она живет в той же стихии, что и он – мыслит теми же образами. Это задание было испытанием. Она такое развернула, такие эскизы сотворила, что у него дух захватило. А что же будет дальше?

Судьба

  «Найти и сразу потерять? – размышлял художник, глядя на её, склоненную над рисунком, темно-русую голову. – Мы – одно. Живем одним, дышим одним. Ей нужен я. А она нужна мне!.. И что, вот так разойдемся?.. Мы судьбой предназначены друг для друга. Как же быть?» Он был в отчаянии. Завтра она уедет. Навсегда. Он лихорадочно соображал – как удержать её в Одессе, как уговорить?

  Она всё еще говорила ему «вы» – это их разделяло, и делало её бесконечно далекой.

  – Мне пора! – Наташа, сложив рисунки в папку, стала одевать пальто.

  – А завтра? Ты придешь?

  – Да, утром. Днем на самолет.

  – А если отменить? Остаться еще на пару дней? – он хватался за соломинку. – Хотя бы еще два-три дня!

  – Нет, мне надо на работу. Что я там скажу? Это невозможно.

  – А что тебя там держит?

  Наташа удивленно на него посмотрела:

  – Ничего.

  – Так почему тебе не остаться? Мы будем каждый день заниматься, – ты всему научишься.

  Будучи совершенно свободным, и необремененным узами трудовой обязанности обычного советского гражданина – он, конечно, не понимал, как можно цепляться за какую-то работу. Не хочешь – не работай. Пошли всех куда подальше. Занимайся тем, чем твоя душа желает!

  Они находились на разных берегах. Наташа не понимала, как можно жить, не работая. А деньги откуда возьмутся?.. Их ведь надо заработать. Единственное, что она могла объяснить в его образе жизни, что он – художник, и что у людей Искусства – свой образ жизни, им можно не работать. Они творят и получают за это деньги. У них творческий труд. И тоже очень почетный.

  Она не понимала, зачем он так настаивает, чтобы она осталась – ей это грозит неприятностями. И на работе, и дома. Если она сдаст билет и возьмет на другое число – тетка просто сама отвезет её в аэропорт и посадит на самолет.

  – Не знаю... Мне надо ехать и всё. Тетка будет ругаться. На работе тоже.

  Как ему объяснить? Она любит Ленинград и хочет жить в Ленинграде: там – её жизнь. Она хочет учиться, поступить в Мухинку. А может, и в Репинку.

  Пьер встал перед ней на колени:

  – Будь моей женой! Я тебя люблю!

  Возможно, ей льстило, что её зовут замуж. Вот так, сразу, не раздумывая. Да еще такой талантливый, просто гениальный человек? Но... она ведь его не любит! Он ей даже не нравится. Ну да, смыл свои черные брови – стал чуть симпатичнее (признался, что малевал специально, думал, что станет красивее!) Но всё равно ей не нравится. Она в восхищении от его живописи. Но ради этого выходить замуж? Абсурд.

  – Нет. Извините, но не могу.

  – У тебя, все-таки кто-то есть? – художник нахмурился. Водит его за нос, негодная девчонка. Он с ума по ней сходит, а она...

  – Почти. Я люблю другого...

  Надо же как-то охладить его пыл. И да, любовь есть. Ведь ради него она и поехала в Ленинград – он где-то здесь на летчика учится. Потому и в Одессу не поехала поступать. Была надежда, что встретятся где-нибудь случайно, на Литейном. Они с подругой даже на танцы ходили в авиаучилище. Но там его не оказалось. Он вообще учился в Выборге. Да уж... Он и понятия не имел, что его любят! И вообще у него в школе была девушка – то ли влюбленность, то ли просто дружба.

  А теперь она прикрывается этой своей школьной любовью, как щитом. Ей не хотелось обижать художника. Она почему-то сразу поверила в искренность и серьезность его чувств. Поверила в то, что она – богиня, и что её просто невозможно не полюбить – вознес на пьедестал и молится на нее!

  – У вас серьезно? Ты ему отдалась?

  С какой стати она должна отвечать? Что за бесцеремонность? Она гордо выпрямилась.

  – А вам какое дело? – она нахмурилась.

  Художник пошел на попятный:

  – Ну, извини. Не соображаю, что говорю. Это твое личное дело. Но мы ведь можем быть друзьями? Я буду твоим учителем... Кто тебе всё это даст? Кто объяснит?.. Никто никому не нужен. Человек человеку – волк.

  – Я всё равно должна лететь. Билет уже куплен.

   – К черту! К черту все эти дурацкие билеты! Чему ты там научишься? Ты такая же, как и я! Я тебе дам то, что никто никогда тебе не даст, ни один институт!

  Ее глаза заблестели. Он это заметил. Сработало!.. Соблазнять её надо не как обычную женщину, а совсем иначе! Что может быть дороже Искусства?

  Искусительная речь достигла цели – девушка засомневалась. Действительно, чего ей мотаться по Ленинграду? Кто её там будет учить? Всё сама и сама. Изостудия слабенькая, педагога нет – сами рисуют, до всего своим умом доходят. Может, он прав? И потом – масляная живопись... Она так и не видела, как пишут маслом.

  Но всё же засобиралась домой:

  – Завтра скажу. Еще подумаю, с тетей посоветуюсь.

  Родные не допустят до такого самовольства. Отправят в Питер. Работа-работа!.. Хотя Ленинград – был её выбором, а не их. Она могла передумать и жить дома, в Одессе. Чем её Ленинград связал? Общагой? Или работой – которая уже не для стажа, а непонятно для чего. Она просто «отрабатывает» полученную специальность, и всё! Ей был нужен стаж, а потом всё круто изменилось. Всё стало бессмысленно. Для стажа – лучше уж идти смотрителем в Эрмитаж!

  Она доехала домой на трамвае. Всю дорогу размышляла. Конечно, ради призвания – надо остаться в Одессе и учиться у талантливого художника. Ведь это именно то, о чем она мечтала!

  У великих мастеров эпохи Возрождения – были свои ученики. Не было институтов. Они учились в мастерских художников – смотрели, как те работают, выполняли поручения, переводили рисунки с картона на стены, замешивали краски. Были в подмастерьях. И за это надо было платить!..

  

Глава 6. Кто меня полюбит?

---

   Если бы художник не сказал «я тебя люблю», всё было бы проще и понятнее. Сначала она не придала этим словам значения, отмахнулась от них, как от назойливой мухи. Если не любишь – может ли задеть признание в любви? Оно воспринимается, как нечто должное. Но теперь они звучали в ней громким набатом и словно к чему-то призывали. Словно он связал её по рукам и ногам этими словами. Она ощутила ответственность за любовь художника: а вдруг она разобьет ему сердце и сделает несчастным? Если он будет страдать из-за нее, это станет тяжким грузом на её душе.

  И... быть может, это шанс для нее? Вдруг её больше никто не полюбит, так страстно, так искренне?.. И она всю жизнь будет одна? Как говорила её квартирная хозяйка, тетя Галя: «Пусть лучше тебя любят и по тебе страдают, чем ты сама будешь любить и страдать!» Может, ей сказочно повезло, что она встретила этого Пьера: влюбился, боится её потерять! А ведь он – взрослый, очень талантливый человек. Не какой-то глупый пацан, которому только и надо, что в постель затащить. Пьер любит её по-настоящему. И чем она заслужила такие глубокие чувства?.. Не хочется потерять такой шанс – шанс быть любимой. Кому еще так везет?.. А ей повезло. И она этого не ценит? Он ей нужен только, чтобы получить знания и сдать экзамены?

  Хотя он ни на что не претендует, не настаивает. Готов быть только учителем. Дает время подумать.

  Она уговорила тетку, что ей нужно два дня – Пьер её научит, это нужно для поступления. Но на самом деле, речь уже не о сложных экзаменах по рисунку. Личная жизнь – разве это не важно? А она так одинока в Ленинграде: ей не хватает друга – мужского надежного плеча, единомышленника. Да, она хотела бы выйти замуж за художника, если бы не одно «но». И это «но» её очень сильно смущает. Интимная близость, постель. Как она сможет отдаться нелюбимому мужчине? Да, он её безумно любит. Но ей не хочется близких отношений. Душа содрогается от одной только мысли... Он ведь замуж замуж, а не прогуляться по Приморскому бульвару. Что такое брак – она понимает: спать с мужем в одной постели и... всё отсюда вытекающее! Просто мурашки по коже. А если она этого НЕ ХОЧЕТ?!.. Как ему объяснить, что она согласна только на дружбу? Ага, пусть молится на нее, как на богиню, а сам страдает от неразделенной любви?.. Ему и в голову не приходит такой вариант: рассчитывает на полное разделение его чувств – и душой, и телом.

  Вот это «но» в её душе перечеркивает всё, что кажется подарком судьбы. Конечно, тепло и радостно от мужского восхищения. В Ленинграде, гуляя по Невскому, даже просто в метро – она никогда не замечала на себе таких взглядов: она там пустое место – её никто не замечает.

  И вдруг такая любовь с первого взгляда, такое обожание! Она словно взлетела. Даже почувствовала уважение к самой себе – что же он видит в ней такое, что его восторгает каждое её движение, смотрит, не налюбуется?.. Для нее это было дорого. Потому что себя она не любила. Ей казалось, что она полна сплошных недостатков, с которыми надо бороться и искоренять. Никто никогда ею не восхищался. Одни морали и нотации со всех сторон – это делаешь не так, то не эдак. Так с самого детства воспитывали, читали морали. А потом и «тетя Галя», квартирная хозяйка – замечательно справилась со своей ролью: называла «момлей» и постоянно внушала, что она замкнутая и необщительная – трудно ей будет в жизни. Даже предрекала – «никому не веришь, а какому-нибудь подлецу поверишь!»

  Но Пьер не может быть «подлецом» – он гениальный художник. Она видела его картины. Еще музыка и поэзия. Сколько даров у одного человека! И «подлецом» – уж никак не может быть. Ему можно доверять, даже выйти за него замуж. Несмотря на это непреодолимое, такое мучительное «но»!.. Может, он её настолько любит, что не надо будет «постели»? Может, обойдутся без этого?

  За что её можно любить? Что он в ней увидел, что так влюбился? Может, она себя не знает и не ценит, а она, на самом деле – прекрасная, умная, достойная обожания и страстной любви?

  

  Alfons Mucha

  И как не закружиться голове? Всё сходилось – раз тебя ЛЮБЯТ, это нельзя терять, нельзя отказываться. Какие доводы еще нужны? Или прозябать в Ленинграде в тоске и полном одиночестве?

  Наташа сидела в кресле, смотря по телевизору свой любимый фильм «Собака на сене» – с Маргаритой Тереховой в главной роли и Михаилом Боярским. Но вникнуть в происходящее на экране не могла – погруженная в себя, решая самый важный вопрос – что делать дальше, как быть? Уехать в Ленинград и забыть о Пьере? Оставить всё, как случайный эпизод под Новый год? Ну, встретила талантливого человека (можно сказать, гения!) и прошла мимо, никогда ничего не будет. Никогда больше не встретятся. Просто никогда! Их пути навсегда разойдутся.

  Возможно, встретит какого-нибудь рабочего парня из общежития, который сделает ей предложение (однажды такой паренек в троллейбусе рассказывал о своих планах на семейную жизнь), и она согласится. Потому что выбирать не приходится. Они будут жить в общаге, как все. И всё будет, как у всех – постылая, скучная жизнь лимитчиков. Будет ли когда-нибудь любовь? Впрочем, её и сейчас нет. Но он – Художник! Гениальный, необычный. Как Леонардо да Винчи или Ван Гог. Когда ей так повезет?

  Её мучили сомнения: доводы рассудка убеждали выбрать Пьера, не упускать такой шанс, а сердце шептало: «А что будет потом? Он ведь захочет близости, если вы будете женаты – а ты не хочешь этого!» Без любви – это совершенно невозможно: словно переступить через себя, предать свои идеалы. Всегда осуждала тех, кто выходил замуж по расчету: «Как они могут?» А сейчас сама кидается в этот грязный омут? Правда, у нее расчет не деньги, не богатство, а... Искусство. «Искусство требует жертв»? Выйдет замуж за мольберт и краски? Это и есть самое привлекательное в её «расчете»? Хотя она не думала ни о какой жертве. Это просто большой плюс, что он – художник. Пожалуй, самая главная причина ее выбора: он безумно её любит! Так, как никто не любил – с ума по ней сходит. Это перевесило все За и Против. Ну, когда еще она встретит такую любовь? Кто еще её так полюбит, что она чувствует себя богиней, самой красивой, самой-самой? Он вознес её невероятно высоко – так, что она сама поверила, что достойна такой необыкновенно сильной любви и таких чувств.

  Ей даже в голову не приходило, что он может лгать из каких-то корыстных соображений – так всегда говорят мужчины, желая затащить в постель. Ну откуда она могла это знать, если у нее не было свиданий, ни с кем не встречалась, никто за ней не ухаживал и не говорил комплименты? Теоретически она могла догадываться, что говорят парни девушкам, желая ее соблазнить. Скорее всего, прямым текстом. Но будет ли лгать взрослый мужчина? Она не могла подозревать его в такой хитрости. Возможно, она просто верила взрослым людям, считая себя слишком юной. А Пьер был для нее авторитетом, потому что был гениальным Художником. И это она поставила его на пьедестал, считая его совершенством. Иначе, почему не усомнилась в его искренности, доверяя безоглядно? Странные существа – эти юные, неопытные девушки. В каком идеальном мире они живут – почему не видят очевидного? Наверное, потому и не видят, что нет жизненного опыта: не обожглись, вот и верят первому встречному.

  Наташа вполне осознавала, что она девушка странная, не от мира сего. Белая ворона. К тому же, ей не раз об этом говорили и тыкали носом – что родная тетя, что квартирная хозяйка в Ленинграде. Они подчеркивали, что она слишком замкнутая, такой быть нельзя – надо быть, как все нормальные девушки её возраста: встречаться с парнями, флиртовать, ходить на свидания. Но в то же время, осуждали этих жизнерадостных, легкомысленных девиц, считая их распущенными и наглыми. И где правда? Какой надо быть? Она старалась быть самой собой – жить своим умом, не оглядываясь на авторитеты. В книгах об отношениях – ничего не нашла. Может, читала не то? Ну чему может научить Чехов или любимый Достоевский? Что надо ценить обыденную жизнь и... страдать? Конечно, у нее есть опытная подружка Валька, к которой парни липнут, как мухи на мед. Пожалуй, она может что-то посоветовать – но она сейчас далеко. Поэтому надо решать самой. И она считает, что сможет справиться с этой задачей – пусть они говорят о ней, что угодно, но она сто раз подумает, прежде чем сделать решительный шаг. Да, себе на уме. И вовсе не наивная и глупая!

  Наташа сидела, глядя в голубой экран, и расставляла всё по полочкам, взвешивая, что хорошо, что плохо. Она еще и о Пьере думала, как его не обидеть, не оскорбить своим отказом: не только свою выгоду рассматривала. Но её выгода лишь в том, что она приобщится к труду художника. Кисти, краски, холсты, разбавители, подрамники – вот что для нее важно и на первом месте. Вот, что привлекает в браке с художником: идти по жизни с тем, кто пишет гениальные полотна, кто раскроет тайны Живописи и техники великих мастеров. Вот какая «выгода» – не деньги. Она уже поняла, что он не богат. Свободный художник. (Тетя определила бы, как «тунеядец».) Живет случайными заработками – где-то подрабатывает, ведет детскую изостудию.

  Конечно, она рассуждала, как фанатичка Искусства: её «расчет» был каким-то глупым и недальновидным. О бытовых вопросах вообще не думала: как она будет жить с таким мужем?.. Нет, так далеко она не заглядывала. Пока её беспокоило только одно – что после загса муж предъявит на нее свои права, а ей этого так не хочется! Это единственное, что смущало и приводило её в нервную дрожь: как этого избежать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Но такого варианта не вырисовывалось. По тому, как он лез к ней целоваться, как у него горели глаза – простым общением и дружбой тут не обойдешься: предъявит права, еще как предъявит!

  Тетя Лиза, лежа на диване, тоже смотрела «Собаку на сене», видела она и задумчивое лицо любимой племянницы. Но ей и в голову не могло прийти, ЧТО она там решает, какие ребусы и головоломки. А если бы знала, если б умела читать мысли, как Мессинг – помогла бы? Подсказала? Но Наташа не могла делиться таким сокровенным. Конечно, она рассказала тете – в первый же день Нового года, когда они сидели перед телевизором и смотрели «Ритмы зарубежной эстрады», – что художник сделал ей предложение, что он из Москвы, у него домик в Подмосковье, и хочет купить машину. У тети даже глаза заблестели, порадовалась за племянницу. Но потом всё перешло на другую волну. Он – учитель, она – ученица. И тетя ждала, что на днях она вернется в Ленинград. Откуда ей было знать, что планы кардинально изменились и Наташа собирается замуж?

  «Дело уже не только в рисунке, – думала Наташа, вполуха слушая реплики графини и служанки (обаятельной Елены Прокловой), влюбленной в Боярского. – Я могу хоть завтра улететь в Ленинград. Это уже личное. Либо я уезжаю, либо выхожу замуж. И, кажется, я уже решила».

  Утром Наташа побежала на почтамт и отправила маме телеграмму – «срочно приезжай, выхожу замуж». Если судьба делает тебе подарки – нельзя от них отказываться. У нее целых два подарка – Художник и его любовь.

  Тете Лизе она тоже объявила, что остается и сдает билеты, так как у нее кардинальные перемены в жизни – выходит замуж за Пьера. И что уже сообщила маме. Просто без мамы она не может решить окончательно – она должна увидеть её жениха. Они одна семья – как можно выбрать мужа без согласия мамы? Она поворачивает свою жизнь на 180 градусов – и чтобы потом не было обид, упреков и недопониманий, надо вызвать маму. Срочно.

  Конечно, со стороны всё выглядело довольно-таки эгоистично: с чего она вдруг решила, что мама сорвется с работы, возьмет билет на самолет (а это не 15 рублей от Ленинграда до Одессы) и примчится по ее первому зову? На что она надеялась? Наверное, если бы она дала себе время подумать, а заодно подумать о том, что она ведет себя, как самая настоящая эгоистка (о чем ей постоянно вдалбливали в голову) – может, и не стала бы давать телеграмму. Но и в Одессе тогда бы не осталась, поехала бы в Ленинград. И не вышла бы замуж за художника. Тетя бы точно не позволила вот так остаться – погнала бы на работу. Решать надо было немедленно – а мама и была той самой тяжелой артиллерией против теткиного ворчания и недовольства. Если оставаться, то не ради уроков Пьера, а именно ради замужества. Вдруг это первое и последнее в ее жизни предложение руки и сердца? Вдруг она больше никому не будет нужна? Вот сейчас – скрипнуло колесо Фортуны, и надо ему доверять, другого шанса не будет. А еще и Художник!..

  Тетя была в шоке. Второго января – Наташа должна улететь в Ленинград, у нее там работа. А она что задумала? Что за тип вскружил ей голову? Сестре точно не понравится, что она допустила до таких вольностей. Конечно, девке пора с кем-то встречаться, но что это за «Пьер»? Наташа говорит, что ему 33 года. Обещала, что позанимается, подготовится к экзаменам и сразу на самолет. Но тут что-то затянулось! Молчит, витает где-то в облаках. Конечно, хорошо, что матери дала телеграмму – гора с плеч, меньше ответственности – эту молодежь вообще не поймешь. Наташа еще скромная, так тоже – «в тихом омуте черти водятся!» С чего так скоропалительно замуж? Два дня его знает – и уже любовь?.. Что у нее в голове творится?.. Лучше, до приезда матери, самой познакомиться с этим Пьером – что из себя представляет? Может, и не стоит сестре мчаться из Магадана, брать срочный отпуск? Самой отправить Наташу в Ленинград – чем скорее, тем лучше?

  – Я хочу познакомиться с твоим Пьером, – строгим голосом обратилась она к племяннице. – Ты меня слышишь? Зачем мать срываешь с работы? что еще надумала? – пыталась она пробиться сквозь глухую стену Наташиного молчания. – Мне тоже интересно, за кого ты там замуж собралась! – тетя вздохнула. – Глупости не наделай, раньше времени. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я...

  Лицо Наташи было непроницаемо. Она уже всё решила, к чему теперь эти нравоучения? Не маленькая, понимает – до свадьбы ничего нельзя. За кого они её принимают, за девицу легкого поведения?.. Для того маму и вызвала телеграммой, чтобы всё решить официально: он ей сделал предложение, и она не гулящая какая-то...

  – Так познакомишь? Завтра пусть приходит. Я отпрошусь с работы пораньше, – не отставала тетя Лиза. – Чего ты молчишь?

  – Да, завтра познакомлю! – отчеканила Наташа. – Чего ты беспокоишься? Я ведь ничего и не скрывала. Пошла на свидание – сказала. Ты тогда вообще не переживала, что я куда-то пошла, а я тебе говорила! – Наташа чувствовала, что может вспылить и сдерживалась изо всех сил.

  Её, и правда, задело тогда теткино равнодушие – «идешь и иди!» А куда? Зачем? Чуть в историю не вляпалась. Чудо спасло. Даже думать не хотелось о том, что могло бы быть. Наслышалась подобных историй выше головы – и про художников приставучих тоже слышала. Что зовет в мастерскую, а потом начинает приставать. Знала ведь, ученая была. А ведь поперлась куда-то и даже не могла воспротивиться, сбежать. А что бы он сделал на многолюдной улице?.. А вот же – стыдно привлекать к себе внимание. Хотелось самой выкрутиться из неприятной ситуации – куда он её тащит? Почему так крепко держит за руку?.. Она уже тогда почуяла неладное. И на автобус идти не хотела. Но он сказал, что недалеко. И где это было? полчаса ехали.

  Тетка еще не знает всех подробностей. Зачем её нервировать? Пронесло и пронесло. Хорошо ведь закончилось. Вот, замуж зовет. «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Пушкин оказался прав? Пьер оказался нормальным, отвез домой. Да, мурашки по коже бегут от воспоминаний, как она ехала в том автобусе неведомо куда, как зашли в дачный домик, и художник закрыл дверь на крючок. Внутри всё ухнуло куда-то вниз!.. Но виду не подала. Она ему верила. И это было написано на её лице и в её ослепительной улыбке. Обезоружила улыбкой и своим доверием.

  Тетя подозрительно на нее посмотрела:

  – Чего хмуришься, морщины появятся!.. А ты мне всё рассказала? – закинула она удочку. – Между вами ничего не было?

  – Не было, – отмахнулась Наташа. – Всё нормально.

  – Ну, хорошо, – заключила тетя. Ей, конечно, хотелось бы узнать побольше о «женихе», но Наташа в Новый год – всё рассказала: художник, дом в Подмосковье, рядом с Москвой. Хочет купить машину. Это всё. А чего болтается по Одессе, чем занимается? Где работает? Или не работает?.. Всё надо узнать, пока не приехала сестра и не дала «по голове» за Наташу. Вот не хотели они с дедом, чтобы Наталья приезжала!.. Что такое два дня, зачем деньги тратить?.. Нет, примчалась. Соскучилась!.. А когда звали поступать в Одессу, почему застряла в Ленинграде? Уперлась, как баран. Не захотела. Ей там лучше! И не скучала.

  Наташа как раз собиралась познакомить Пьера с тетей – просто забыла предупредить. Да и художник еще не был в курсе. Он еще не знал про телеграмму. Может, его намерения не так серьезны, и всё пустой звук?.. Но такая мысль даже не приходила ей в голову. Она поверила Пьеру на все сто. Вроде 19 лет, не такая уж наивная. И квартирная хозяйка т.Галя с Питера – учила уму-разуму. И про отношения рассказывала. Да и, вообще, слышала много разных историй. (Не в пустыне живет!) Хотя бы, как мама выходила замуж: хотела уйти из-под опеки тетки, которая достала своими моралями, и сосед Володя, военный, старше на 10 лет – показался ей подходящей парой. Военный, умный, внимательный. Красиво ухаживал, цветы, кино, конфеты, прогулки по Приморскому бульвару вечерами. Всё было романтично. Вот так и вышла замуж в девятнадцать лет!.. Правда, на свадьбе её мама почему-то горько плакала, глядя на молодых. А после свадьбы... всё было уже не так красиво. Муж стал ревновать к каждому столбу, подозревать в несуществующих изменах (молодая жена работала продавщицей в магазине). А сам между тем открыто гулял со своей бывшей любовницей – медсестрой военной части, где он служил. Мама страдала. Извел своей ревностью, а сам бегал к любовнице. Приходил домой пьяный и начинал... Она даже хотела утопиться, после одного такого скандала, будучи беременной. Помчался следом, вытащил, когда уже по пояс в море зашла. (Очевидно, любовница настраивала против молодой жены, чтобы их развести. А он по натуре – жутко ревнивый и мнительный, из мухи слона сделает. Опытная, зрелая женщина играла на струнах его души, как хотела. И у неё всё получилось: разрушила семью, и он на ней женился. Хотя делала вид, что хочет помирить супругов, когда дело дошло до развода, и любовник пытался застрелиться – уговаривала вернуться к мужу. Не змея ли?)

  Конечно, мама должна увидеть Пьера – и всё сказать: стоит ли выходить за него замуж: вдруг она ошибается?.. Мама – самый важный человек на свете: без её решения ничего и не будет.

Уроки акварели от гения

  Несмотря на то, что художник был сильно увлечен Натальей, (как говорил, «сходит по ней с ума»), не мог сразу отказаться от своих привычек – энергия, распиравшая после поцелуев и прикосновений, требовала выхода, мозг пронзали огненные стрелы, вызывая мучительную боль. Холодная вода лишь частично снимала напряжение. Недолго думая, художник направился к миловидной соседке, которая давно приглашала заглянуть вечерком, поболтать за жизнь. Поболтав за чашкой чая, вскоре оказались в постели. Но образ Натальи преследовал его даже в объятиях другой – в полутьме комнаты он видел её черные пронизывающие глаза, целовал её губы, думал только о ней.

  Рано утром, покинув гостеприимное ложе, Пьер поехал на дачу за картинами – решил всё перевезти в домик у моря, где тоже мастерская. Не терпелось начать работу над «Атлантидой» – разговоры с Наташей, её интерес вызвали в нем прилив небывалого вдохновения. Кроме того, он надеялся, что её фигура окажется ничуть не хуже, чем у Любы: тогда с нее допишет образы прекрасных девушек на берегу океана.

  К приходу Наташи – он развесил по стенам лучшие работы. В том числе, «обнаженку», которая была его талисманом. (И на этот раз он рассчитывал на её незримую помощь.) Домик стал похож на картинную галерею – воздух наполнился творческими идеями. Пьер ликовал, потирая руки от предвкушения встречи – казалось, что у него выросли крылья: он не ходил, а парил над землей.

  У него была стопроцентная уверенность, что Наташа придет обязательно, ни минуты не сомневался. И это ожидание и приготовления к встрече – были сладостными и волнующими, словно он ожидал особу королевских кровей. «Да она и есть королева! – улыбнулся Пьер. – Она – моя королева! И будет ею всегда! Хватит таскаться по бабам и спать с кем попало. Надо ценить себя. А я достоин только королевы!» Ему пришли на ум слова Омара Хайяма – «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало!» Когда-то, еще до встречи с Любой, во время его скитаний по Средней Азии – это было жизненным девизом. Когда же он успел изменить своим жизненным принципам, на кого стал похож?

  Он бегал по комнатам, подбирая веником последние соринки. Чайник давно закипел, чай заваривался в зеленой эмалированной кружке. Всё было готово к приходу долгожданной гостьи. Но она не особо торопилась. «Не самонадеянный ли дурак? – начал сомневаться художник, поминутно выбегая на дорогу и выглядывая Наталью. – Может, она решила меня продинамить и уже летит в самолете, помахав ручкой? На что я понадеялся, болван?!»

  На самом деле, психовал и нервничал он напрасно – просто девушка зашла в «Авиакассы» сдать билет. Она спешила, в предвкушении новых открытий и знаний на стезе художницы – хотелось поскорее взять в руки карандаш и начать заниматься. Несмотря на чудачества Пьера, она верила в него, как в великого мастера – каждая минута была для неё дороже золота.

  Когда Пьер, измученный ожиданием, увидел вдали её фигурку – чуть не подпрыгнул от восторга. «Идет! Идет!.. Наконец-то!» Он кинулся в дом, чтобы еще раз окинуть взглядом идеальный порядок. Затем, приняв равнодушно-небрежный вид – плюхнулся на диван, с бумагой и карандашом, якобы делая наброски. Наташа постучала, потом тихо вошла. Пьер не выдержав, выскочил навстречу, широко и радостно улыбаясь.

  – Проходи, проходи! Я тебя давно жду!.. Как дела? Чего задержалась? – тараторил он, помогая снять пальто и усаживая девушку на диван. – Всё нормально? Когда уезжаешь, сколько у нас времени? – он кинул взгляд на будильник, стоящий на маленьком окне.

  – Ну вообще-то... – Наташа улыбнулась, – я сдала билет! – и еле удержалась на ногах от его ликующий объятий.

  – Какая ты молодец! – Пьер восторженно смотрел на нее, как на божество. – Не ожидал!.. Да мы с тобой горы свернем! – «Надо же, какая решительная: не побоялась строгой тетки, сдала билет, плюнула на работу! – он смотрел на нее, словно увидел впервые, был потрясен и восхищен. – И всё это ради того, чтобы получить пару уроков мастерства? Значит, я что-то значу для нее?»

  Он прекрасно знал, чем Наташа рискует: уволят по статье, потом нигде не возьмут на работу. Теперь он в ответе за нее: «Ее же беречь надо, лелеять, как цветок. Где были мои глаза? Как я этого не видел? Думал только об одном, как животное какое-то!.. Пусть всё идет, как идет. Учитель, так учитель. Лишь бы всё не испортить, лишь бы не оттолкнуть от себя!»

  Он настолько вошел в образ благородного рыцаря, что на минуточку забыл о своих планах, когда вез её за город на дачу. Девушки, более раскованные, чем Наталья, почти сразу соглашались на интим. От аскета Пьера, когда-то поразившего воображение красотки-натурщицы – не осталось и следа: он прыгал на всё, что движется. Чем вызывал неодобрение не только друзей-художников, но даже знакомых гинекологов, которые не раз предупреждали о «заразе», передающейся путем неразборчивых связей. Пьер сорвался с цепи, как они все решили в один голос – не осуждая, а сочувствуя и понимая: им казалось, что у него крыша поехала из-за прекрасной натурщицы, вот и пустился «во все тяжкие»! Мужчины обычно не осуждают друг друга, а вот случись подобное с женщиной – давно бы закидали камнями, обозвав разными неприличными словами. Мужчинам всё сходит с рук – им всё позволительно, даже полный разгул (или загул).

   Приманкой была обнаженка – картина поднимала его в глазах всех претенденток на незабываемую ночь. По тому же сценарию шло и «обольщение» Натальи. Он совершенно не ожидал, что что-то пойдет не так. Даже семнадцатилетние прыгали к нему в постель с большим удовольствием, а эта корчит из себя недотрогу?

   Но даже не мог разозлиться: она смотрела так доверчиво, с такой безоглядной верой в его благородство – что он бы перестал уважать самого себя... Конечно, досадовал – и попади хоть капля алкоголя, может, и потерял бы над собой контроль.

  К счастью, до алкоголя дело не дошло. Немного поразмыслив (над тарелкой борща), пришел к выводу, что девчушка никуда не денется: зацепил предстоящими уроками. Еще не вечер, как говорится.

  Но с каждым днем, с него словно спадала какая-то шелуха и отваливалась засохшая корка грязи: он начал возвращаться к жизни и к своим прежним идеалам и образу самого себя, которым гордился когда-то. Его идеалом был мужественный Мартин Иден. С каких же пор он превратился в неразборчивого Казанову? С тех пор, как написал обнаженку, в нем что-то перегорело и надломилось? Может, плотоядная улыбка обнаженки-Любы его развратила? Где он растерял весь аскетизм и моральные принципы?

  Он еще не стал прежним, за год много воды утекло. Не так просто вернуться к себе, внутри что-то сопротивляется и спорит, намекая на доступность девушки: сама пришла, так чего церемониться? Но он боролся с этими искушениями, как когда-то смог их победить, рисуя обнаженную натуру. Иногда он взглядывал на холст с обнаженкой – но она не была ему опорой: ее сладострастная губы и сверкающие глаза говорили о неутоленной страсти, и только о ней. Пьер даже подумал, не снять ли холст со стены, пока он занимается с ученицей рисунком.

  Наташа пила крепкий сладкий чай, грея ладони о горячую кружку: пока она добиралась до мастерской, немного замерзла – нос покраснел, а пальцы заледенели. Несмотря на то, что Одесса – теплый южный город, зима бывает пронизывающе ветреной и холодной.

  Пьер приготовил натюрморт – поставив на журнальный столик большой керамический горшок с каким-то растением, с зелеными широкими листьями-лапами. Наталья достала коробку Ленинградской акварели, прикрепила кнопками бумагу к планшету, и начала работать над натюрмортом.

  Пьер взялся за приготовление борща, решив, что обед им не помешает. Быстро и ловко срезая с картофелин кожуру, наблюдал, как работает юная художница. Сделав рисунок, она вскоре приступила к живописи. Ему понравилось, что она работала чистым цветом, почти не смешивая краски. Он сам не любил грязные серые тона в живописи.

  – Ты чеснок любишь? – неожиданно спросил художник. Наташа кивнула головой. – А я просто обожаю. Ни дня не могу без чеснока. Чеснок был священным растением в Египте, его ели только фараоны! – (Так ему говорил Потапов, а он всё знал о Египте. Правда или нет, кто знает?) – Надо обязательно есть чеснок, – продолжал Пьер, – для здоровья. У меня в Москве целое ведро чеснока: я без чеснока просто не могу! – ему явно хотелось приобщить её к своему образу жизни. – Ты рисуй, рисуй, не отвлекайся! Я тут такую вкуснятину готовлю, пальчики оближешь! Ты такого борща никогда не ела. Моя бабуля такой борщ варила, – прибавил он задумчиво. – Кстати, её тоже звали Наталья.

  Что-то щемящее захлестнуло душу. И слезы на глазах навернулись вовсе не от «злого лука», который он в тот момент резал: эта девушка, сама того не ведая, пробуждала в нем что-то самое лучшее, что спало в душе и никому не было нужно. Он еще не возродился полностью, но что-то в душе прояснилось и ожило: даже запел вполголоса арию Риголетто – трагическую, но красивую по мелодии и состоянию его существа.

  Наташа удивилась, услышав его глубокий баритон. «Он еще и поет?.. Так сколько же талантов у этого человека?»

  Жгучий лук резал глаза, слезы лились ручьем по щекам Пьера. Художник резал овощи, крошил капусту, вдыхал аромат чеснока – и ему казалось, что он вдруг обрел семью: его одиночество и скитальчество – закончились. Наконец-то, обрел тихую гавань. Окутало давно забытое ощущение тепла и покоя. Он никогда не хотел жениться: узы брака были для него западней: бежал от всего подобного, как от чумы!.. Но тут вдруг стало как-то легко и радостно от присутствия этой девушки: «Она не будет давить на психику – разделяет мою страсть к живописи, сама увлеченная фанатка. А не жениться ли мне? У нас получится отличный дуэт!»

  

  Ему нестерпимо захотелось, чтобы она была рядом с ним. Что бы ни делала, чем бы ни занималась – была рядом. Всегда. Каждую минуту. Днем и ночью. Пьер мечтательно закрыл глаза, представляя, как они вместе творят, ходят в гости к его друзьям – художникам и пианистам, вместе купаются зимой в море... Всё вместе! Где еще он найдет такого единомышленника? Она так смотрит на него, ловит каждое его слово!.. Сердце переполнилось нежностью. Он оторвался от кулинарии и своих грез, и заглянул в комнату: Наташа рисовала, забыв обо всем на свете. На листе бумаги уже вырисовывался натюрморт с цветком. Пьер довольно ухмыльнулся и пошел обратно на кухню, подвязавшись полотенцем вместо фартука – еще столько дел! Через некоторое время, он вытащил Наташу из-за мольберта:

  – Так, сначала обед, потом всё остальное! Идем обедать – я всё приготовил!

  В тарелках дымился аппетитно пахнущий, ярко-бордовый густой борщ. На столе стояла баночка со свежей сметаной, в тарелке – нарезанный ломтиками черный хлеб. К этому пиршеству художник добавил еще и чеснок: уплетая его за обе щеки, предлагал Наташе вкусить «священной еды фараонов». Девушка не ломалась,с большим аппетитом принялась за его стряпню. От чеснока тоже не отказалась, завоевав сердце Пьера окончательно и бесповоротно.

  Ощущение тепла и блаженства не покидало художника. Он всегда боялся быта, который его поработит, выпьет всю душу, погубит, как творца. Но сейчас ему нравились все эти бытовые мелочи – они, к его удивлению, не тяготили и были приятны. С ней ему хотелось всего. Может быть, и детей...

  С Любой они тоже жили под одной крышей. Он готовил и бегал в магазин, даже стирал ее нижнее белье. Но всё было как-то по-другому, совсем не так! Тогда он знал, точно знал – с Любой будущее невозможно: она достойна другой, лучшей жизни. Люба не смогла бы разделить с ним бедность, неудачи, и главное – его творчество. Да, она хотела быть с ним: хотела быть его рабыней, служанкой, любовницей – кем угодно!.. В то время у него были деньги, много денег. Возможно, она считала, что он успешный художник и сможет выполнять все её прихоти, одевать, как куклу. Люба – из другой оперы. Она могла стать шикарной любовницей, но не для жизни. В жизни не одни только праздники.

  «Для жизни надо выбирать таких серых мышек, как Наталья, – размышлял Пьер, наблюдая с каким аппетитом, она уплетает его борщ. – Хотя нет, её не назовешь «серой мышкой»: видел, как на нее заглядываются. В ней что-то есть притягательное. Притягивает взоры. Но чем? – прищурился, разглядывая её, как художник. – Ну да, аккуратный прямой носик, как греческий, правильные черты лица, что-то есть от Венеры...» Он любовался, как её ровные белые зубы разгрызают чеснок, как умильно она делает губами, поднося ложку ко рту. Ему хотелось сюсюкать с ней, словно с малым ребенком. Казалось, он теряет себя. Но ему нравилось быть таким – «это же только с ней, а она сама, как малое дитя!»

  Наташа снова вернулась к мольберту. Художнику не терпелось вмешаться, показать руку мастера, но он не спешил. К чему спешить? У них впереди вагон времени! Жаль, конечно, что у него нет «гипсов», но ничего, обойдутся. Что-нибудь придумает.

  «Обнаженка» висела на стене, но Пьер забыл о о своем шедевре, не сводя глаз с Натальи. Натурщица кисло улыбалась с холста, наблюдая за соперницей. Её глаза зло мерцали из глубины комнаты.

  Пьер убрал всё со стола, вымыл тарелки, и вернулся в комнату. Чай решили выпить позже, ближе к вечеру. Пьер сел за мольберт и начал показывать «высшую школу» акварели. Девушка изумленно наблюдала за новой, доселе невиданной техникой живописи: в ход пошли плоские жесткие кисти, вместо колонка. Он писал акварелью, словно маслом – густо, пастозно нанося краски и потом убирая полусухой кистью излишки. Натюрморт оживал на глазах, становился ярким и сочным. У Наташи дух захватило от этих превращений – ей казалось, что она никогда не сможет так смело писать, такому в художке не учили.

  День прошел не зря. Она, действительно, узнала что-то новое. И не просто новое – а потрясающее: целая революция в акварели! Наташа смотрела на Пьера, как на бога, спустившегося с Олимпа. А он радовался, видя её изумленные глаза: всё-таки удивил! Но повторит ли, поняла ли суть – пока не знал.

  Они пили чай. За окнами синел вечер. Пьер опять болтал без умолку, обо всем на свете. Его нисколько не удручало её молчание, потому что она слушала с огромным вниманием, в глазах сиял неподдельный интерес. С кем еще он смог бы так поговорить «по душам»? Друзья заняты собственными проблемами, любовницы считают его болтовню полным бредом и спешат прервать его словесные излияния поцелуями и объятиями.

  А она слушала! Внимала. Впитывала, как губка. И ему это невероятно льстило. В её глазах светился ум и любопытство. Люба была чертовски хороша собой, в её глазах можно было утонуть, как в горячем омуте. Но вот светился ли в них ум? Он не помнит. Если она и слушала его, то вполуха. На уме у нее было совершенно другое...

  В данный момент, ему и не нужен собеседник (откуда это «зеленое-молодое» может знать о жизни) – ему нужен слушатель, родственная душа. Чтобы его понимали с полуслова. И кажется... он нашел это в Наташе, сам того не ожидая. Хотя она утверждала, что у нее нет слуха, но между тем любила музыку Баха, Бетховена, Моцарта, Чайковского. Что бы он ни говорил – она кивала головой, ей всё было знакомо и известно. То, что она любит классику (в отличие от современных девиц), поражало больше всего. «Неужели, она – моя судьба?»

  Пьер влюблялся всё больше, хотя дал себе зарок держать дистанцию и не поддаваться эмоциям. Но что делать – если такое привлекательное создание находится так близко? Он терял голову с каждой минутой общения с ней, сознавая, что такую, как она, никогда не встретит. Будут умные или красивые, как Люба, но такую, именно такую – никогда не найдет. Впрочем, как и Любу – она тоже неповторима. Но с Любой даже сравнивать нельзя: она – просто другое!

  Все чувства смешались – и духовные, и физические. Хотелось столько всего создать, что человеческой жизни не хватит. Сначала ему казалось, что это он заряжает Наталью творческой силой и энергией, но оказалось – что от нее исходит, излучается что-то такое, что делает его Человеком и наполняет невиданной мощью. Хочется воспарить, взлететь над землей. Он сам себе казался великой ценностью во Вселенной, полубогом.

  За окнами быстро стемнело. Наташа засобиралась домой. Люба злорадно ухмылялась с холста, глядя на Пьера: «Ну что, не получилось? Уходит? Не смог затащить в постель? И не затащишь!» Пьер мысленно ответил натурщице: «Ничего, не переживай – всему свое время!»

«Квазимода»

  Наташа посмотрела на часы:

  – Да, я забыла сказать...Тетя хочет с вами познакомиться. – Она до сих пор называла его на «вы», не в силах переступить нечто и быть с ним на «ты». Тем самым устанавливая между ними дистанцию. – И еще... – Наташа собралась с духом, словно чувствуя, что Пьеру это может не понравиться: – я дала маме телеграмму. Она скоро приедет.

  У Пьера отвисла челюсть.

  – Что?.. Телеграмму? Зачем?.. – у него вырвался нервный смешок, а глаза комично округлились, изображая высшую степень недоумения и сарказма.

  – Ну, я ведь выхожу замуж. Вы мне сделали предложение.

  Пьеру хотелось смеяться и плакать. Вот так «наивная девчушка»!.. Ляпнул сгоряча, не думая, а она уже... приняла меры? Быка за рога? Далеко пойдет!

  Он стоял столбом и не мог ничего сообразить. Как так? Какое «замуж»?.. Да он только еще думает, не решил толком... А тогда – ну кровь забурлила, захотелось чего-то большего!.. Да он всем так говорит: обычная фраза, приглашающая в постель. А у них в Ленинграде – разве не так? Молодежь везде одинакова. Девиц современных он хорошо знает. А как еще сказать – «пошли займемся сексом»?.. Ну она с виду скромная – может, и не знает? Может, в самом деле, еще не пробовала? В Одессе – в семнадцать сами, кого хочешь, научат! А она не знает?.. В самом деле, такая наивная? Он с сомнением смотрел на Наталью. А она чувствовала себя неловко от его молчания: что-то не так сделала? Поторопилась? И теперь выглядит полной дурой?

  – Ах, да... Замуж!.. – растерянно пробормотал Пьер. Что еще сказать? Она поняла всё слишком серьезно. Смешно-не смешно, но теперь не отвертеться: вот и с теткой собралась знакомить, и мама мчится к доченьке, ну и дела! Он обнял её и прижал к себе.

  – Ну, если ты согласна за меня замуж... то я тоже! – кислая улыбка не сползала с его лица. – Ну что, поехали к вам домой? Тетка ждет?

  – Тетя Лиза, – поправила его Наташа. – Она хорошая, добрая. И она меня любит. Думаю, вы ей понравитесь.

  – Ага, – кивнул Пьер.

  Он прекрасно знал, что «понравитесь» – понятие расплывчатое. Он старше Наташи на двадцать лет (а говорил, что ему, как Христу, тридцать три!) – кому это понравится? Ни тетке, ни, тем более, её мамаше. Ну, и вляпался! По самые уши!.. Бегал бы к соседке «за здоровьем», и горя не знал. Никаких проблем. Зрелая умная женщина. Никаких обязательств. А тут – с бухты-барахты, как снег на голову – матери телеграмму отбухала! Хоть бы заранее предупредила!.. Даже не спросила – надо, не надо!.. И что теперь делать? Художник поежился.

   Трамвай быстро домчал их до Наташиного дома, а Пьер еще не успел приготовить речь: что сказать родственнице о своих планах относительно Наташи? Может, просто назваться «учителем» и снять с себя всю ответственность?.. Так она ведь прямым текстом всех огорошила – «выхожу замуж!» Вот мамаша и мчится, со всех ног – знакомиться с будущим зятем! У Пьера мурашки побежали по спине.

  – Чего же ты со мной не посоветовалась? – выдавил он из себя, когда они уже поднимались по лестнице, на третий этаж. – Может, рано еще?.. – он оттягивал минуты предстоящей казни.

  Наташа удивленно на него посмотрела – ей не нравилось его смятение. Да, кажется, она слишком поспешила. Что-то он не особо рад, что её мама приедет. Уже передумал? Или вообще... не думал? Это были только слова и ничего более? Пустая болтовня? А она, как наивная дурочка, поверила, что он её любит, хочет жениться, жить без нее не может? А, оказывается...

  – Ну-у... не то, чтобы я говорил неправду... – художник замялся, – просто всё так быстро! – он улыбнулся. – Я не ожидал...как бы...

  – То есть... вы не хотите на мне жениться? – глупее ситуации было не придумать. Но Наташа решила поставить все точки над «и». Зачем она собирается знакомить его с тетей, если он просто пошутил, сболтнул, не подумав?

  Бам-ц!.. Пьера словно стукнули по голове. Он что – дурак? Сам лезет в эту петлю, от которой всю жизнь бегал?.. Но Наталья – так хороша, свежа, юна!.. Ну, никак не дашь ей девятнадцать! Ну, шестнадцать... Девочка-цветочек! И потом – он ведь влюбился без памяти. Так куда теперь бежать? Иди, Пьер, иди! И не останавливайся!.. Может, всё обойдется. Может, до загса и не дойдешь, цветочек сорвать успеешь!.. Его глаза лукаво блеснули. Хотя это было не очень убедительное утешение – но куда деваться? Там, за дверью, его ждала суровая тетка-мегера, которая перегрызет горло любому – за свою племянницу. Пьер словно всходил на костер, который ему заботливо разложила инквизиторша Наталья. Что ж делать? Надо идти!

  Но Наташа еще не услышала от него ответ. А она была девушка настойчивая.

  – Пьер, я не поняла...

  – Ах, да... извини, задумался! – улыбнулся художник. – Да, конечно. Я тебя люблю!

  Ему показалось, что этот расплывчатый ответ – самый безопасный и ни к чему не обязывает. Люблю и люблю. А там видно будет.

  Тетя встретила их холодно. Пьер, с первого же взгляда, ей не понравился. И она ничуть не скрывала своих эмоций. Познакомились. Но глаз у тети – как рентген. Пьеру стало не по себе. Раскусила, как орех.

  О чем тут говорить? Из вежливости, тетя предложила чаю – но художник отказался, сославшись на дела. Захотелось поскорее улизнуть из этой квартиры и подальше от проницательных глаз Наташиной родственницы.

  Наташа была в недоумении – тетя даже не стала ни о чем расспрашивать её жениха. Типа, с матерью потом поговорите. И это всё?.. Хотя по её лицу она поняла, что тетя Лиза не в восторге от выбора племянницы.

  – Что это за квазимода?! – накинулась она на Наташу, как только дверь за Пьером захлопнулась. – Ничего лучше не нашла?.. Я думала, что это нормальный художник, а этот на сектанта похож, волосы до плеч... фу!.. – тетя сморщила нос. Она была в шоке от выбора Натальи.

  Девушка не стала спорить и что-то доказывать. Мама приедет – и разговор будет другой. А это разминка. Хотела увидеть Пьера – увидела. А её мнение не так и важно. Главное, что скажет мама. Тетка всегда всем недовольна!

  Конечно, в какой-то мере, тетя Лиза права – да, не красавец. Но и не «урод». Это она сгустила краски. Главное, что он – гениальный художник! Гений во всем. Он пишет лучше Святослава Рериха! У него живые портреты!.. А обнаженка чего стоит! И при чем тут внешность, вообще?..

  – «Свободный художник»! – гремела тетя на всю коммуналку. – Да он же – не работает нигде! Тунеядец!..

  Наташа немного повозмущалась, но ссориться с тетей не стала. Ну, и что – что он тете не понравился? А кто ей вообще нравится?

  ***

  Пьер вышел из квартиры – слегка ошарашенный. Тетка, конечно, красавица. Сразу видно – мужиками крутила, как хотела. За сорок – но просто обалденная красавица! Глаза – зеленые, черные ресницы и брови, аристократический нос, белая кожа. Фигура тоже ничего... Но Наташа на нее вообще не похожа. Наверное, в маму пошла. А тетя – просто царица!.. Ну, да, не понравился. Как будто, он шаромыжник какой-то!.. А он – Художник! Талант! Наташа его больше понимает!.. и вообще – ему не на тетке жениться!

  Пьер чуть не рассмеялся во весь голос. Выйдя из подъезда, взглянул на балкон – Наташи там не было. Не вышла, не помахала ему рукой. Наверное, ругается с тетей, доказывая, что её «жених» – лучше всех? Или как? Или тетка для нее – авторитет? Может, больше не захочет его видеть?

  Этот поворот событий – его озадачил. Хотел просто «приударить» за симпатичной, смазливой мордашкой – а она... как обухом по голове. Как будто бы это ОНА ему предложение сделала. Да еще вот таким необычным способом – загнала в угол и поставила перед фактом. «Мама приезжает!»

  Ему хотелось смеяться над самим собой. Надо же – как его ловко окрутили! Столько баб пыталось – и не поймали в сети. А она – одним пальчиком, и он в западне! И как выкрутиться не знаешь. «Да-а... семейка еще та! – размышлял Пьер, трясясь в полупустом трамвае. – Как ловко взяли в оборот. Может, хотят прикрыть её «позор» – нагуляла там в Питере... может, беременная уже? А корчит из себя скромницу и святошу?.. спектакль, чистой воды – спектакль!» Пьер скрипнул зубами. Конечно, он не будет встречаться с матерью Наташи. Еще чего! Делают из него дурака?!

  Доехав до Французского бульвара, и выскочив на своей остановке – помчался к морю, остужать разгоряченные нервы. Лишь после купания в ледяной воде – пришел в себя и, наконец-то, смог здраво рассуждать. И чего психанул? Ведь еще ничего не произошло. Да, он не может взять свои слова обратно – и, действительно, просил Наталью стать его женой. Она поняла всё буквально. (Наивная девчушка!) Но зачем из этого делать трагедию? Пьер уже весело улыбался и посмеивался над собой. У него есть одно веское оправдание – он творческая личность, а поэтому и воспринимает некоторые вещи... неадекватно. Вдруг заподозрил Наташу в каком-то коварстве! Прям Отелло!.. хоть сейчас на сцену – душить Дездемону. С чего он вообразил, что его «охомутали»? просто девочка – маменькина дочка, без мамы ни шагу. Вот и поспешила! Всё объяснимо. И ничего в этом нет коварного и подлого. И зачем ей был бы нужен Пьер – если она «нагулялась» в Питере? Нашла бы кого побогаче, чем нищий художник. Как прошипела её тетка, услышав, что он не работает, «свободный художник»: «Тунеядец!» И этим всё сказано. Его не примут в этой семье – он «не ко двору». Хотя другие «тещи» в Одессе – с удовольствием выдали бы за него свое ненаглядное чадо. Но он сам не хотел. А хочет ли здесь? Он пока еще не понял...

  Наташа запала ему в душу – но не настолько же, чтобы «идти под венец»!.. Да, талантливая девочка, смазливая мордашка. Ну и что?.. ей далеко до Любы!.. Может, лет через десять созреет, расцветет – и Любу за пояс заткнет. Но ему сколько тогда будет? Под пятьдесят? И он будет ревновать свою красавицу-жену к каждому фонарному столбу?.. Правда, из столь юного создания можно было бы вылепить то, что ему удобно – послушную, покорную по всем...чтобы молилась на него. Тогда еще можно... Может, из нее и получится хорошая жена?

  Зайдя в домик и включив свет – он первым делом посмотрел на «обнаженку» – что она-то скажет?.. Но Люба только хищно улыбалась. «Ты рада? Я ведь могу и жениться!» – сказал он вслух. «Ну и что? – мерцали с полотна её глаза. – Да хоть десять раз женись! Ты будешь любить только меня!.. Ха-ха!.. разве не так?» – и она вызывающе белела грудью, выставляя её напоказ.

  – Да, ты права! – вздохнул художник, не сводя с нее глаз. Разговаривать вслух с картиной глупо. Это было бы последней стадией шизофрении. Хотя врачи и так считали его шизофреником – из-за множества его талантов. Нормальный человек просто свихнется. Гений или шизофреник? Грань почти неразличима. А может, её и нет!

  Он знал только одно – он никогда не расстанется со своим шедевром. Ну, если только какой-нибудь иностранец купит за миллион долларов. За миллион – может и расстанется.

  По сути, она и была его женой – не Люба, а «обнаженка», потому что всегда была с ним. Ею восхищались и друзья, и враги. Он гордился ею и без стеснения всем показывал. Единственное, что она не могла приготовить ему обед и ужин. И он не мог вкусить с ней радостей плоти. В какой-то мере, «радости» были доступны, но он считал этот метод не вполне здоровым. Разрядка должна была быть полноценной, с настоящей женщиной. Друзья советовали найти девственницу, а не этих «прости господи», от которых можно подцепить любую заразу. Вот и нашел – чистую, хорошую девушку. Как они советовали. Даже не искал, просто судьба. Нет ничего случайного. Она и встретилась не случайно – именно такая, какая ему нужна.

  Он уже и не мечтал: видел вокруг столько доступного и развратного, что потерял всякую надежду. И вот – не огранённый алмаз. Шлифуй сам. И получишь свой собственный бриллиант, который будет радовать только тебя, принадлежать только тебе!.. Люба была из той породы, которая хочет нравиться многим – ей льстило мужское внимание. До измены один шаг. А Наталья не смотрит по сторонам, не ловит ничьих взглядов. Сама скромность. Стеснительная какая-то, что редкость.

  Пьер смотрел на «обнаженку», представляя Наталью – с такой же грудью, бедрами... Она будет принадлежать только ему!

  – Да уж... размечтался! – пробормотал он, укладываясь спать. – Тебя тетка на порог не пустит! А мамочка с лестницы спустит. И будет тебе... отрада очей!

Не поменять ли дочку на маму?

  Всё происходило стремительно. Пьер только позвонил, чтобы узнать, как там Наташа, как настроение тети – и услышал короткое «приходи, мама приехала!» У него душа ушла в пятки. Но он же не трус! Раз зовут – надо идти. К тому же интересно взглянуть на маму Наташи – как говорят: хочешь узнать, какой будет твоя жена в будущем – посмотри на её мать. Да и потом – что они могут сделать? Потащить в загс?.. В любой момент улизнет. Потому, что никому ничего не обязан!

  Напевая арию из «Риголетто», Пьер вспорхнул по ступенькам на третий этаж и уверенно нажал на кнопку звонка. Внутри квартиры слышались громкие возгласы, смех. Открыла Наташа. Лицо спокойное и непроницаемое. Как будто соседу открыла, а не своему жениху.

  – Вас уже ждут, – произнесла она певучим голоском, который так умилял Пьера.

  Художник ощутил легкое волнение. Хотя чего волноваться? Просто пришел. Позвали и пришел. А что они там навоображали – их проблемы. Ну, и Наташа сделала из мухи слона. Не обязан жениться. Он – свободный художник и точка. И на этом будет стоять. Всё было настолько нелепо, что внутри себя он смеялся гомерическим хохотом и кривлялся, показывая всем язык. Попал, так попал! «Мама приехала!» – вот уж снег на его голову! Вернее, бетонная плита, которая его вот-вот раздавит!

  Приободрившись, Пьер вошел в комнату. Взгляд сразу упал на миловидную блондинку с карими глазами и крупными чертами лица. Наташа не похожа на маму. Только глазами. Женственная, с красивой фигурой зрелой женщины под сорок. «Вот так да! – удивился Пьер, обнаружив такую соблазнительную тещу. – Я бы лучше на маме женился! Она мне точно подходит!» Ему показалось, что он тоже понравился Наташиной маме – хотя она и выглядела строгой, в соответствии с ситуацией.

  Наташа сидела на диване, поджав ноги и выпрямив спину. Пьер восхищенным взглядом окинул её стройную фигурку и сказал матери, не подумав, что его слова могут кого-то покоробить или возмутить:

  – Вы только посмотрите, какая она хорошенькая! – он чуть не облизнулся, созерцая изгибы Наташиного тела. Даже не заметил, как нахмурилась её мать, словно он сказал что-то ужасно неприличное.

  – Наташа, сходи за молоком! Возьми бидончик! – строгим голосом, не терпящим возражений, приказала она дочери.

  Девушка, огорченно вздохнув, направилась к двери. О чем мама будет говорить с Пьером? Что за допрос вообще? Что за тайны Мадридского двора – почему от нее что-то скрывают?

  Но мама и не собиралась что-либо утаивать от дочери. Просто хотела от Пьера полной откровенности, а при Наташе он вряд ли станет рассказывать о своих похождениях.

  Да, это было похоже на допрос. На допрос с пристрастием. Потому что этот человек собирался стать мужем её единственной дочери. И ей важно знать – в чьи руки она отдает свою Наташу, и сделает ли он её счастливой или несчастной.

  Первое, что спросила у него мама – паспорт. Штампа о браке нет. Но дата рождения... Ага, первая ложь – старше Наташи на двадцать лет? Увиливать нет смысла. Пришлось признаться. Да, ему тридцать девять, и что? Для мужчины возраст не важен. Он еще многие годы будет настоящим мужчиной. Тем более, купается в холодной воде, морж. В отличной физической форме. Пьер самодовольно усмехнулся. Мама окинула его взглядом и согласилась – да, пожалуй, это не главное.

  – А как насчет женщин?.. Наташа наивно полагает, что ты такой аскет, что у тебя не было женщин. Но мы-то взрослые люди. Так как?

  Пьер под её пристальным взглядом сознался и в этом. Сказал ли он о красавице-Любе – история умалчивает. Было ли между ними – не было... К тому же, мама не видела ту самую «обнаженку». Потому и вопросов на её счет – у нее не могло быть.

  Что сказал Пьер на её прямой вопрос? Да, женщины были. Он ведь мужчина. Возможно, он хотел выглядеть в её глазах этаким мачо. Возможно, даже кокетничал с Наташиной мамой, чтобы вызвать у нее женский интерес. Ведь вполне можно и переиграть, сменив дочь на маму. Почему бы и нет? Ведь мама – по возрасту – ему идеально подходит. К тому же, умная и понимающая. В её глазах он не читал того брезгливого отвращения и презрения, которые были в глазах Наташиной тети. Эта женщина смотрела на него с интересом. Может, не с глубокой симпатией – но пыталась его понять. А это уже был шанс, чтобы начать флиртовать и ухаживать.

  Хотя Наташа и вернулась слишком быстро – они все-таки успели обо всем переговорить. Не осталось никаких белых пятен. Мама узнала всё, что хотела узнать о Наташином женихе. Пьер ушел довольный и какой-то воодушевленный.

   Теперь пришло время поговорить матери с дочерью. И разговор предстоял нелегкий. Ведь было очевидно, что Наташа не влюблена, но почему-то решила выйти замуж за этого странного художника.

  Она была согласна с сестрой – Наташа слишком спешит. Нет ли более веской причины? Может, она беременна? Но дочь отрицала – так как между ними ничего не было. Еще смущало, что она знает этого человека всего несколько дней.

Семейный совет

  Мама была настроена отговорить Наташу от замужества. Не понравился взгляд Пьера – солгал про возраст, изворачивается как уж на сковородке. Глаза бегают. Нет определенной работы – что такое «свободный художник»? Есть такая запись в Трудовой книжке? Как он собирается обеспечивать семью?

  Ей, как женщине, льстили его комплименты и красноречивые взгляды, но, как матери – его заигрывания оскорбили и насторожили: «не будет ли он изменять Наташе, гуляя налево и направо?» Ей не хотелось, чтобы её дочь страдала от этого ловеласа.

  Она не дала Пьеру точного ответа – его участь будет решена в ближайшие дни, на семейном совете. Надо еще поговорить с Наташей. Еще она заметила, что художник – еще тот ловелас. И, кажется, запал на «тещу». В его речи проскальзывали намеки, которые её слегка покоробили. За кого же собралась замуж её дочь? Хорошо ли она знает этого человека? Судя по откровенному разговору – нет. Наташа и понятия не имеет – с кем имеет дело. Возможно, что он даже настроен против социализма и государства. Весьма опасная личность. Но как открыть глаза Наташе?.. Мама, зная её характер, сомневалась: упрямая как осел!

  Хотя мама всё поняла про Наташиного суженого – но откровенничать с Наташей по этому поводу пока не спешила, как та ни крутилась вокруг мамы, желая знать мнение самого дорогого для нее человека.

  Она приехала всего на пару дней и еще не пришла в себя после утомительного, долгого перелета из Магадана в Москву, с пересадкой в Одессу. Половина суток в пути! Как она еще на ногах держится?.. С сестрой она кое-что обсудила на кухне, когда Наташа легла спать.

  А что же Наташа?.. Ей было не по себе. У нее было чувство вины, что она вот так, с бухты-барахты, вызвала маму, сорвала с работы, заставила срочно прилететь. А так ли важна причина? И выходит ли она замуж – тоже как-то непонятно. Пьер тоже ведет себя странно – как будто и не он говорил «будь моей женой». Словно она загнала его в тупик – и он вынужден играть эту роль.

  Зачем она, вообще, заварила эту кашу? Мама примчалась, потому что подумала, что она беременна!.. Глупо получилось. И так ли ей хочется выходить замуж? Вдруг мама скажет – «идите в загс!»?.. Единственное, что утешало во всей этой ситуации – увидела маму. Два года не виделись. Соскучилась!

  С самого утра, едва Наташа умылась и поставила чайник на газ – позвонил Пьер. Узнать, как дела и как обстановка. Признался, что боится, что маме не понравился.

  Но она сама ничего не знала. Что сказать? В это время из комнаты вышла мама, и Наталья быстро прервала разговор.

  – Пьер, что ли? – усмехнулась мама. – С утра пораньше?

  Единственное, в чем мама видела плюс у этого «жениха» – жилплощадь в Москве. Остальное... сплошные минусы. А Наташа – доверчивая дурочка, которая лезет в пасть крокодилу. Кто этот художник? Что он делает в Одессе? Подозрительная личность. И надо серьёзно поговорить с дочерью, пока дело не зашло слишком далеко. Сегодня же будет семейный совет.

  – Ты хотела знать мое мнение? – начала мама, когда они собрались все вместе в их большой комнате. – Так вот... ты уже взрослая, с тобой можно говорить откровенно. Так?

  У Наташи мурашки побежали по спине: сейчас начнут рассказывать про взрослую интимную жизнь! А оно ей надо?

  Мама собиралась с духом – как преподать этому желторотому цыпленку обычные житейские премудрости. Ведь о мужчинах ничего не знает.

  Тетя Лиза сидела в кресле и осуждающе смотрела на племянницу. Ничего хорошего ждать не приходилось. Пьер им не понравился. А что еще она ожидала?.. Наташа скрестила руки на груди, готовясь к атаке родственников на её художника.

  – Если честно, то мне не нравится твой выбор, – продолжила мама. – Конечно, тебе уже девятнадцать и ты вправе...встречаться. Но зачем сразу выходить замуж?.. он ведь старше тебя и намного! – (она внимательно посмотрела на дочь: стоит ли ей раскрывать эту ужасную правду, что её избранник старше её на целых двадцать лет? то есть в отцы ей годится? Или сама потом узнает?) – Ты уверена, что он тебе нужен?

  – Да, уверена, – твердо произнесла Наташа, понимая, что у мамы это не последний аргумент. – Я хочу за него замуж. Потому что ни с кем другим... не смогу.

  Ей казалось, что она высказалась яснее ясного. Но для мамы это было непонятно.

  – Но ты ведь его не любишь. Встретишь потом хорошего парня...

  – Где встречу? Когда?! – вскипела вдруг Наташа. – Я в Ленинграде совсем одна! И никому не нужна!

  Ее нервы были на пределе. Ей хотелось выскочить из комнаты и не разговаривать на эту тему.

  – Так, упокойся. И без истерик, пожалуйста, – ледяным тоном произнесла мама. – Ты меня зачем вызвала? Чтобы узнать мое мнение и чтобы мы решили? Так выслушай нас. Мы тебе желаем только добра. А ты жизни не знаешь. И про Пьера этого ничего не знаешь. Ты знаешь, что у него были женщины?

  – Не было у него никого. Он один. И всегда был один! Мама, о чем ты говоришь?

  – О том, что у него были женщины. А ты – просто наивная дурочка.

  Нет, Наташа не хотела в это верить. Пьер – аскет, он сам об этом говорил. И у него не было женщин. Он так сказал. Или он её обманывал?

  Мама вздохнула, переглянулась с тетей Лизой. Ну что с нее взять? Идеалистка! Напридумывала себе что-то.

  – И потом...Он ведь не работает.

  – Он – свободный художник. И это не преступление. Он рисует и продает картины! И он потом поедет в Москву. Здесь у него была выставка.

  – Ну да, он мне тоже так говорил, – кивнула мама. – Но он – тунеядец. И не собирается нигде работать. Смотри трезво на жизнь, хватит витать в облаках.

  – Я и смотрю трезво! – упорствовала Наташа. – Он – единственный, за кого я выйду замуж. И он – Художник!.. мне больше никто не нужен.

  – Тебе так кажется... – мягко заметила мама. – Вокруг столько симпатичных ребят. Ты просто ни с кем еще не встречалась. Вот и порешь горячку! Зачем так спешить?

  Тетя одобрительно кивнула. Наташа нахмурилась. Её хотят переубедить? Кому нужны эти желторотые пацаны? Что они знают о жизни? Она и не хочет с ними встречаться. А Пьер – умный, опытный. А главное – любит её! Он взрослый и не будет врать. В отличие от этих «желторотиков».

  – Нет, я всё решила. Он мне нужен. И он меня любит. С другим я не смогу быть...

  – Ну почему же? – удивилась мама. – Почему не сможешь? Ты ведь не любишь Пьера!.. Подожди немного и встретишь того, в кого влюбишься. Всё будет по любви...

  «Ага, конечно,– скривилась Наташа. – Была уже влюблена. И что, где мой принц? Да никто на меня и не смотрит! Да, я люблю и страдаю – и все это без взаимности! Нет уж, хватит. Настрадалась! Больше не хочу. Пусть меня любят и по мне страдают!»

  Но вслух этого не сказала. А то начнут докапываться – кто да как... да в кого ты была влюблена, да почему он тебя не оценил? Все было и прошло. Осталось в Ленинграде. И сейчас у нее начнется новая жизнь. Конечно, жаль, что мама не на её стороне – и они держат осаду вдвоем с теткой. Что ж, не привыкать.

  – И я ей то же самое говорила! – вступила в разговор тетя Лиза. – Зачем ей этот квазимода? Столько шикарных парнишек, моряков в Одессе! Нет, нашла!.. – она уже кипела от возмущения. – С бородой, неухоженный, неопрятный. Где ты такого откопала?.. Такая милая девочка, цветочек. Да на тебя молиться надо! Куда ты спешишь?!..

  Речь у нее была сумбурная и эмоциональная. Мама сделала ей знак – «потише, а то будет хуже!»

  Они стали её расхваливать и увещевать «погулять», осмотреться, повстречаться с каким-нибудь парнем. Но Наталья упорно твердила: Пьер – её избранник.

  – Вообще-то, он учит меня рисовать и готовит к экзаменам! – заметила Наташа, желая сменить тему на более практичную.

  Мама подхватила эту идею:

  – Вот пусть и учит! А зачем замуж сразу? Время покажет. Через год поймешь – нужен ли тебе Пьер.

  – Год?! – удивилась Наташа. – Чего год ждать?

  – Ну, это мое последнее слово. Встречайтесь год – а там будет видно. А пока – пусть занимается с тобой, готовит в институт. Будет учителем.

  Наташа с сомнением смотрела на мать – через год, если она не выйдет сейчас замуж – ничего уже не будет. Пьер уйдет к другой. И у нее больше не будет такой любви (то есть его любви). Она боялась потерять художника.

  Конечно, откуда им было понять её мысли. Она ведь говорила им только часть того, что было у нее на душе. Да, пыталась – но они не поняли. Так чего распыляться?.. Их интересует только материальная сторона – кем работает, где, сколько получает. Хотя мама и согласилась, что художники много зарабатывают, но он ведь «художник»! А это – легкомысленные люди. Будет нервы трепать Наташе.

  Да, мама сказала свое веское слово. Никаких замужеств – пусть только занимается с Наташей, готовит в вуз. Через год – будет видно. За год она его узнает и примет свое решение обоснованно, а не так, в горячке.

  А чтобы остаться в Одессе – надо закончить все дела в Ленинграде: уволиться, забрать трудовую книжку, и свои вещи из общежития.

  Мама и тетя втайне надеялись, что Наташу заставят отрабатывать положенные две недели, а за это время – мало ли! – она передумает возвращаться в Одессу. Вдруг как раз и встретит своего настоящего суженого. Ведь жизнь такая непредсказуемая!

  Все решили, всё обсудили. Наташе надо немедленно собираться в дорогу. Правда, мама всё же была немного обижена – «Зачем я приехала в такую даль, если она все равно осталась при своем мнении?!» Она вообще не понимала свою дочь и её интерес к этому странному типу, который, как она утверждала, невероятно талантливый и что ей невероятно повезло его встретить. На этом весь «интерес» и заканчивался. Мама понимала, что таким образом – можно только дружить, но не обязательно жениться.

  Мама надеялась на благоразумие дочери и что её воспитали «правильно». То, что она нашла какого-то хиппи-тунеядца – не особо радовало, но всё же он не просто проходимец, а художник и у него московская прописка. Как бы то ни было – но вдруг их девочка будет жить в Москве?.. А пока – надо годик подождать. То есть – с помощью Пьера она поступит в институт, будет учиться.

  Более-менее успокоенная, мама уехала обратно в Магадан. А Наташе взяли билет на поезд. Через два дня она была уже в Ленинграде.

  О чем думала Наташа, пока ехала в Ленинград? Что чувствовала? Вернется ли она в Одессу? Ведь издали всё видится в другом свете. Быть может, родные на это и надеялись – что её «дурь» быстро улетучится, как только она окажется за сотни километров от Пьера?

  Нашлось ли у нее время проанализировать ситуацию под стук колес? Ведь мама с тетей дали ей шанс – остаться в ею любимом городе, продолжать жить в рабочем общежитии (без всяких перспектив). Но... Наташа уже всё решила, у нее не возникало сомнений: она выходит замуж и точка!

Униженный и оскорбленный

  Отказался ли Пьер от своей фикс-идеи заполучить Наташу в жены (или любовницы)? И на что он надеялся? что Наташа сама (рано или поздно) кинется ему на шею, как когда-то Люба? Или ему просто нравилось быть учителем талантливой девушки и гордиться её успехами?

  Если честно, даже не надеялся, что она вернется: кто променяет Москву или Питер – на Одессу? Это ведь две главные столицы Союза – там столько возможностей! Пьер решил, что больше никогда не увидит Наташу. Прекрасно знал, как могут обработать наивную девочку её родственники. Не верил даже в чудо.

  Не зря приехала мама. Конечно, запудрили Наташе мозги – внушили, что они не пара. Кому нужен нищий художник? Даже гениальный, даже с московской пропиской!.. Хотя ему эта прописка и на фиг не нужна. Сбежал из Москвы, потому что ненавидел эту бестолковую суету и городской шум. Да и соседи подмосковного домика – невзлюбили «хохла» и он умчался на любимую Украину. В родном городе делать было нечего – и он уехал в Одессу, которая гостеприимно распахнула свои теплые объятия. В Одессе он почувствовал себя нужным, талантливым, всеми любимым. В Москву и не собирался возвращаться. Ни за какие коврижки!.. Там у него даже отопления нет: печку сломал – занимала много места, обогреваться зимой нечем.

  Если он порой и щеголял московской пропиской – только для того, чтобы понравиться тщеславным одесситкам. Вот, мол, москвич. Это было хорошим прикрытием – в любой момент можно уехать в Москву (или сказать, что уезжает). Ну и туристом быть удобно: милиция, посмотрев паспорт, не задерживала – кто будет цепляться к отдыхающему? Советский гражданин имеет право на отдых. А сколько он тут будет отдыхать – в законе не прописано. Ну и – свободный художник. Хотя Наташина тетя и обозвала его «тунеядцем», но на художников это не распространялось. Они могли не работать. Творческая интеллигенция имела свои привилегии и преимущества. Творите, дорогие граждане, на благо социалистического строя!

  Правда, тете Лизе чихать на правила, придуманные для себя Пьером – она не видела в нем ничего «гениального» и творческого (тем более, интеллигентного), потому в её глазах он был просто тунеядцем и лодырем.

  Но Пьер творил. Объездил все республики Средней Азии – оформляя Дворцы культуры росписями в духе советского реализма. Он работал и его труд хорошо оплачивался. Заключались договора с художником, но в трудовой книжке об этом не было ни слова. Но такие простые обыватели, как Наташины родственники – понятия не имели, что «свободному художнику» не обязательно стоять у станка или браться за метлу. Пьер был оскорблен, что его не оценили по достоинству, нацепив ярлык тунеядца! За что?.. Он такой работяга – что они в жизни не видели! По ночам работает, сутками! И кто видит?

  

  Он был обозлен и даже рассержен. С таким отношением к себе – столкнулся впервые, и его это уязвило. В Одессе его любят и ценят, как незаурядную личность: все зовут в гости, он купается во всеобщем обожании. Его любят женщины. У него много друзей. А человек богат именно друзьями!

  «Может, я просто запустил себя? – недоумевал Пьер, разглядывая свою физиономию в зеркале. – Может, сбрить эту страшную бороду? Она меня старит?» Но своей фигурой остался доволен – придраться не к чему: мужчина в расцвете лет, литое тело, сильные мышцы. Он в отличной форме – постоянно делает стойку на руках перед тем, как прыгнуть с пирса в ледяную воду. В любую погоду купается – зимой и летом. Так чем он не угодил Наташиным родственникам? Почему отнеслись к нему с таким недоверием? Кто вообще достоин их Наташеньки?

  Он настолько был поглощен собственными обидами – что совершенно не думал о чувствах самой Наташи. Она мелькнула перед ним, как прекрасное видение, на несколько дней – и безвозвратно исчезла. Надо жить дальше. Мелькнула и мелькнула. А жизнь продолжается. Снова стал навещать друзей и подруг. Заглянул и к давней знакомой – Белле, богатой вдовушке, вполне молодой и в самом соку. Белла предлагала фиктивный брак, чтобы вместе уехать в Израиль и вывезти всё свое добро и антиквариат. Но Пьер пока не решался, его пугал сам звук слова Брак. Жениться, пусть даже и фиктивно? Брр. Но надо подумать...

  Раз ему не суждено быть с Натальей – может, снова обратить свои взоры на Запад? «Сделать ноги» из этой страны? Что его ждет – жалкое прозябание?.. Он ощутил это всей кожей, когда проходил «допрос с пристрастием» у Наташиной мамы. Лучше быть богатым, чем бедным – тогда к тебе и уважения больше. Никто не будет смотреть с таким презрением – «тунеядец»!.. А был бы американцем – так совсем другое отношение: «Ах, Пьер, да вы – иностранец! Добро пожаловать в нашу семью!»

  Пьер так размечтался на эту тему, что чуть не врезался в столб. Он как раз шел к «англичанину» – договориться об уроках английского.

  Англичанин встретил его приветливо. Пьеру он напоминал английского лорда – высокий рост, осанка, гордый профиль. Жена «лорда» была дружелюбна – пригласила пить чай. Никто не смотрел на него, как на «отброса общества». Все видели в нем талант! Пьер до сих пор не мог успокоиться – Наташины родственнички задели его самолюбие и все глубины творческой натуры. Униженный и оскорбленный. Таким он себя чувствовал. Поэтому ему очень льстило внимание столь образованных и уважаемых людей.

  Пьер был счастлив. Вышел окрыленный. Впереди сияла новая жизнь. Он был теперь уверен, что все закрытые двери распахнутся. Его мечта уехать на Запад – осуществится в скором будущем. Что там Наташа? У него будет сотни таких Наташ, в Америке! Прославится, станет знаменит. Вот тогда и увидят, какой он «тунеядец»!

  

Глава 7. Прощай, Ленинград! Новая жизнь

---

  Приехав в Ленинград – она точно знала, где искать подругу Валентину: в их любимой Пирожковой у Московского вокзала – куда они забегали после работы, выйдя из электрички. Молодой организм требовал подкрепления, а в Пирожковой были вкуснейшие пирожки с мясом и кофе. Девчонки наедались так, что не приходилось готовить ужин в общаге.

  Вот туда и спешила Наташа, чтобы сообщить самую важную новость в своей жизни. Валя даже не удивилась, увидев пропавшую подругу. Как будто сразу догадалась – в чем дело.

  – И как я буду без тебя? – сокрушенно воскликнула Валя. – Я же пропаду!

  Вообще-то, она выразилась похлеще, типа загуляет. Потому что на нее парни летели, как мухи на мед – она обладала каким-то непостижимым обаянием, к тому же, блондинка с голубыми глазами. Тоненькая, стройная, как и Наташа, но парни, в первую очередь, «клевали» на Валентину. В чем её секрет – она не делилась. Только однажды проболталась, что обладает каким-то загадочным заговором, доставшимся от бабушки. Не зря же она была деревенской!

  Для Вали выскочить замуж – раз плюнуть. Только она не спешила. А для Наташи даже просто познакомиться с парнем – проблема, какая-то неодолимая стена. Валентина, хотя и порадовалась за подругу (и даже удивилась), но предрекла, что та расстанется с художником через два года.

  Наташа отмахнулась – откуда ты знаешь?.. Она не верила во все эти «деревенские штучки» и прорицателей.

  – С чего это я с ним расстанусь? – она подозрительно воззрела на подругу.

  – Ты сама его бросишь, – пророчила Валя. – Ты с ним жить не будешь!

  Через некоторое время, наевшись пирожков с мясом и капустой, и запив кофе – они пошли к метро. Наташе надо было собирать вещи, а рано утром ехать на работу – увольняться. Она не собиралась задерживаться в Ленинграде, он показался ей каким-то скучным и чужим. Перелистнулась страница её жизни – и дотоле обожаемый город вдруг стал серым и унылым. Здесь больше не хотелось жить: в Одессе её ждет Пьер, творчество и новая жизнь.

  На следующий день, как только они доехали на электричке до места работы, Наташа сразу направилась в вагончик начальника мастерских.

  Конечно, её ждал «нагоняй» – она прогуляла несколько дней. Неделю её не было на рабочем месте. И даже подружка – ничего не могла сказать, где она и что с ней. А теперь вот явилась и хочет уволиться, с какой это стати, кто её отпустит? После училища она должна отработать два года! (Хотя они учились только год.)

  – Тебя зря учили, что ли? Кто отрабатывать будет? Пушкин? Государство зря деньги на тебя потратило? – гремел начальник. – Нет, так дело не пойдет!

  Он решил, что поставил точку в разговоре – Наталья должна идти работать и не терять время.

  Но девушка не собиралась сдаваться.

  – Я уезжаю домой, совсем уезжаю из Ленинграда. Я выхожу замуж, меня в Одессе ждет жених!

  К её удивлению, простая, ничего не значащая фраза произвела на начальника эффект взорвавшейся бомбы.

  – Замуж? – он подозрительно окинул взглядом её хрупкую фигурку, что-то соображая. – Ну, тогда... ладно! Сдашь рабочую форму и пиши заявление. Поедешь в СМУ за расчетом. Раз уж так не терпится замуж! – он кисло улыбнулся.

  Совершенно сбитая с толку неожиданной переменой настроения начальника, Наташа побежала делиться радостной новостью с подругой. Заявление было подписано, и она помчалась к электричке, обратно в Ленинград, в отдел кадров за расчетом.

  Почему вдруг ей не стали препятствовать и не заставили отрабатывать еще две недели – для Наташи было загадкой. Быть может, решили, что такое срочное замужество бывает лишь в случае непредвиденной беременности? Платить ей декретные? Ага, разбежалась. Хочет уволиться – да скатертью дорога!

  

  Но для Наташи их домыслы были как раз на руку – за два дня сделала все дела, получила расчет, попрощалась с любимой Валюшей – и уже летела в Одессу. Навстречу своей новой жизни.

  Хотя там было всё туманно и неопределенно – ведь Пьер будет только учителем, репетитором для поступления в вуз. Будет учить её рисунку и живописи. Мама не дала своего благословения на брак. Так что «замужество» повисло в воздухе – и для Пьера, и для Натальи. Возможно, это было самое мудрое решение – и волки сыты, и овцы целы. Конечно, для Пьера такой вариант был не особо удобен – ведь он должен был теперь застегнуть себя, все свои чувства на все замки и молнии. Не жених, а просто «учитель»!Приходи и учи – под строгим оком тети.

  Для Наташи – это было выгодно. В смысле безопасности её девичьей чести. Пьер не смел на её посягать – потому что брак откладывался на год. Ну, и тетя контролирует каждый шаг Наташи. Как за каменной стеной.

Возвращение в Одессу

  Наконец-то она дома!.. Наташу никто не встречал – она самостоятельно добралась из аэропорта. Может, её вообще здесь не ждут?

  Тетя Лиза, увидев племянницу на пороге квартиры, лишь хмыкнула: какая теперь личная жизнь?

  Наташа была невероятно рада возвращению домой – она любила эту просторную комнату с двумя большими окнами на солнечную сторону, трехметровым потолком, скрипучим паркетом. Любила этот запах чего-то утонченного и изысканного (шоколада и духов). Блеск полированной мебели и сверкание теткиного хрусталя в серванте тоже радовало. (Особенно, после пребывания в шумной общаге, с её мрачно-зелеными стенами!)

  Хмурость тети не обескуражила. Она была счастлива от предвкушения новых уроков художника, а еще – возможности в любой момент поехать к морю и любоваться его изумрудными волнами с белыми льдинками на берегу. Но главное – она дома! Как же хорошо!..

  – И что собираешься делать? – строго воззрела на нее тетя, когда вечером они сидели на диване перед телевизором.

  Наташа пожала плечами. Об этом еще не думала. Только приехала – и уже допрос?

  – Чем будешь заниматься? Надо устроиться на работу. Какие твои планы?

  «Планы? – Наташа в недоумении посмотрела на любимую тетю. – Начинается! Теперь каждый мой шаг будет контролировать? На работу? И какую же?» У нее не было профессии, которая бы её кормила. Для этого надо учиться. Вообще-то, она собирается готовиться поступать в институт. Или это так важно – работать?

  – Будешь тунеядничать, как Пьер? – не удержалась тетя.

  – Он – не тунеядец! – вспыхнула Наталья. – Сто раз говорить? Он художник! И тоже работает – над картинами. Это творчество!.. Он свободный художник, а это разрешено. И хватит его обзывать «тунеядцем»!

  – Ага, – ухмыльнулась тетя. – Как хочу, так и буду называть. Потому что он и есть – лодырь и тунеядец! поняла? И подумай над тем, что я сказала. Если не хочешь потерять стаж – должна устроиться на работу. Я не намерена тебя кормить, у меня зарплата не резиновая! – Она была добрая, но экономная. И не собиралась поощрять эту «парочку тунеядцев» – пусть работают, как все нормальные люди!

  – А как я буду готовиться в вуз? – удивилась Наташа. – Когда буду рисовать и заниматься, если весь день буду на работе?

  – Как и все студенты – работай ночью. Можно сторожем устроиться. Ночью дежуришь, днем рисуешь.

  Наташа задумалась. Логично. Днем будет много свободного времени. Но какой из нее «сторож»? И кто возьмет её на работу?

  У тети всё было продумано. Она нашла объявление – и подсунула его Наташе. Вневедомственная охрана.

  – Завтра пойдешь и узнаешь. Трудовую книжку забрала?

  – Конечно.

  Они носились с трудовой книжкой – как с величайшей ценностью в мире, словно она стоит дороже золота. Без трудовой книжки – никто не возьмет на работу, в отделе кадров даже разговаривать не станут. Это – как второй паспорт. Без трудовой – ты ноль без палочки. Ну, и пенсию, естественно, не получишь.

  Конечно, Наташа с большим удовольствием посидела бы дома, готовясь к экзаменам, (тем более, что они начнутся через пять месяцев) – ведь сдавать надо будет не только рисунок и живопись, но и историю, литературу. Но кто ей позволит сидеть у тетки на шее? Сразу сказали: как приедешь, сразу на работу!

  Как-то всё слишком быстро. Хотя ей показалось, что работа сторожа – не слишком обременительна. Ночью можно и поспать где-то там, в каморке. Пока она представления не имела – как будет работать, но этот вариант понравился больше всего. В отличие, от дворника или уборщицы. Эти специальности она освоила еще в старших классах, когда помогала маме. Хотя мама и была товароведом, но не побрезговала устроиться на пол ставки в ближайшем офисе, в их доме. По сути, работала Наташа – убирая там кабинеты вечером, после рабочего дня. Мама уставала после своей работы, и мыть полы шла Наташа. А потом в 10 часов вечера – за уроки. Когда ей исполнилось 16-ть, она смогла официально устроиться дворником в кинотеатре. Рядом с их пятиэтажкой. Сначала убирала вечером, перед сеансом. А потом решила, что лучше вставать в 5 утра. Людей нет, её никто не видит – да и не мусорит никто. Осенью и зимой – по той же трудовой, она работала (мама помогала) уборщицей кинозала и фойе.

  Так что, она не была белоручкой. И начала работать уже с 14-ти лет. Работник физического труда, со шваброй и ведром. Но сейчас, в Одессе – её такая работа не прельщала. Лучше уж ночью. Зато весь день в твоем распоряжении!

  – Всё-таки зря ты из Ленинграда уехала, – заключила тетя, укладываясь спать. – Зацепилась бы там. Как все. Вышла замуж. А то нашла какого-то Пьера... непонятно что!

Как жить дальше? Дневник

  Наташа не стала слушать её сонное ворчание и, взяв тетрадь в коричневой обложке – ушла на кухню писать дневник. Спать не хотелось, несмотря на усталость после перелета. Хотелось подумать, «разложить всё по полочкам». Всё равно бы не заснула – таращилась бы в темноту и думала о своем. Дома слишком спокойно – как будто плывешь по течению, засыпаешь на ходу. А так ведь нельзя – надо быть активной, энергичной, мечтать, добиваться своей цели!

  А какая у нее цель? Живопись. Она хочет стать художником.

  Но сейчас – на нее напала какая-то лень. Даже устраиваться на работу не хочется. Неужели, она такая ленивая и испорченная? Ей бы только читать, писать и рисовать!.. Потому её квартирная хозяйка бесилась – «Опять в своей стихии!» Как будто её «стихия» – это что-то пустое и ненужное. Напрасная трата времени. И надо заниматься делом.

  А ей в этой «стихии» – хорошо. Её душа насыщается письмами подругам, книгами, дневником – что здесь плохого?

  

  Наташа открыла тетрадь в толстой мягкой обложке, которую купила еще в Ленинграде. Половина листов уже исписана: её жизнь и работа в Ленинграде. Теперь – новые страницы, новая жизнь. И какой она будет?.. Тетка, конечно, не сахар – каждый день будет капать на мозги своими нотациями, ворчать и зудеть по каждой мелочи. Брр!..

  Наташа закрыла дверь в кухне, чтобы ей никто не мешал. Мало ли – тетя выйдет в туалет или соседи пошлепают на свою кухню среди ночи?

  Кухонька была маленькая – но зато отдельная. Со своей газовой плитой, столом, узким высоким шкафом у окна, умывальником и видом во двор. Здесь можно было уединиться. Правда, балкон тоже был шикарным местом для уединения, но сейчас там было темно. Поэтому Наташа выбрала кухню и закрыла дверь на крючок.

  Ей вспомнился случай, когда они были с мамой в отпуске в Одессе и часто ссорились. Как ей казалось, мама находила повод. Тогда же она заглянула в её первый дневник – был целый скандал из-за какой-то невинной фразы о прочитанной повести. Повесть была о любви. Вернее, о войне. На войне люди тоже влюблялись. И вот, Наташа, решив, что дневник личная собственность владельца (даже написала на обложке – «Руками не трогать!») – наивно посчитала, что может там писать всё, что думает и чувствует. Ей было четырнадцать, и она ощущала себя вполне свободной и самостоятельной личностью.

  Мама, прочитав, что Наташа мечтает о такой же любви, как в повести – устроила грандиозный скандал, с оскорблениями и обвинениями в распущенности. Там прозвучало и такое, что у Наташи просто уши завяли. Как мама могла о ней такое думать?.. «на панель пойдешь» или «в подоле принести хочешь»?! И всё в таком же духе.

  Град оскорблений из-за одной невинной фразы. Правда, мама не посчитала её такой уж невинной и решила опередить события – заранее научить уму-разуму, обвиняя дочь во всех смертных грехах. Ну так, на всякий случай, чтобы знала, на будущее, чем интерес к какой-то там любви – ей грозит.

  И вот, прошло пять лет. Наташа на той же самой кухне – с дневником. Тогда она пряталась от мамы, теперь от тети. Хотя тетя не станет читать. Да и вряд ли его найдет. Впрочем, откровенность с дневником – тоже поубавилась с тех пор.

  Зачем, вообще, ей был нужен дневник? Это началось именно в Одессе, когда она вернулась из «Орленка». Пребывание в этом пионерском лагере на Черном море, перевернуло ей душу, заставило смотреть на мир по-другому, и себя чувствовать по-другому. Она стала сильнее и увереннее в себе. Она стала «орленком». У нее появились крылья. Она уже не могла жить, как раньше – вяло и лениво. «День – как жизнь!» Таков был орлятский девиз. Поэтому каждый день был ценен. И его надо было запечатлеть. Надо было анализировать свои мысли, поступки, чувства. А для этого был нужен дневник. Началось с малого, а потом переросло в привычку. Потом словно кто-то толкал – «всё забудется, пройдут годы – а твой дневник останется. И ты будешь помнить – КАКОЙ ты была! И не станешь такой, как эти серые, скучные взрослые – в твоей душе всегда будет гореть факел Юности!»

  Вот этого она хотела. Не стать, как все вокруг – которые ходят по кругу и забыли о своих мечтах и юношеском горении. Только бы не стать, как они! Только бы не уснуть и не плыть по течению!..

  И этот поворот на 180 градусов, когда она выбрала Пьера и круто изменила всю свою жизнь – был из той же «оперы». Она не видела в Ленинграде перспективы – она не хотела жить, «как все» в той унылой рабочей общаге. А именно это ей и светило – потому что никакого просвета не было: лимитчики должны работать на самой тяжелой работе, а вход в вузы им закрыт (негласно, конечно: об этом вслух никто не говорил!) Закончила профессионально-техническое училище – отрабатывай!.. И потом это затягивается на многие годы. Пока лимитчица не поймет, что «надо делать ноги» и возвращаться домой, если не хочешь пустить свою жизнь насмарку.

  Да, сначала, когда ты не поступил – тебе говорят, что нужен технический стаж: годик поработать в Питере, а потом заново поступать – и на тебя посмотрят уже более благосклонно – у тебя есть стаж по выбранной профессии!

  Но куда ты сунешься без специальности? Там, где интересные места и обучение, прямо с порога – как на фарфоровом заводе, где нужны способности к художеству – иногородних не принимали. Брали в охрану – стоять на проходной. Или на ткацкую фабрику, с окончанием училища. Для всех иногородних приготовлены нужные училища – для не очень популярных специальностей, где питерские не хотят работать.

  Наташа с мамой обошли не одно приглянувшееся им училище и специальность – но, увы, это были места только для ленинградских выпускников. Иногородние должны были получить «стаж по специальности» – в ткацком или строительном ПТУ.

  Потом была защита диплома, курсовая. И – работа в электромонтажных мастерских в пригороде Ленинграда. Конечно, ни о каком поступлении в вуз – не было и речи. Надо было «отрабатывать» на производстве данное тебе государством образование. Так они с Валентиной поплелись в эти загадочные «мастерские». Коллектив оказался веселый и дружный. Все женатые мужики и одна девушка. То есть эта девушка была замужем за рабочим из мастерских. Семейная пара. Двух новеньких девчушек приняли радушно. Возможно, всё было бы замечательно – только работа была не для их хрупких плеч. Ну, и интересы у них были другие. Обе хотели поступить в вуз – Валя на историка (или актерское, это была ее заветная мечта), Наташа на художника (к тому времени её планы круто изменились).

  Коллектив коллективом – а надо двигаться по жизни дальше. Валя хотя бы к тетке своей сбегала – отдыхала от общаги, наедалась супов и домашних котлет. А куда было деться Наташе? Конечно, она держалась стойко, была целеустремленной – нашла изостудию (и не одну), ходила рисовать гипсы, хотела поступить на подготовительные курсы в Мухинку. Но сама атмосфера Ленинграда уже не располагала к безоглядным мечтам и надеждам. Она уже сама реально видела политику города – иногородние на стройку, питерские – в вузы. Сначала она не верила в то, о чем ей вещала день и ночь квартирная хозяйка, но когда пожила в общежитиях – узрела: что, как и почем. Лимитчиков не жаловали.

  Почему же повезло квартирной хозяйке Галине – и она все-таки стала археологом? Да потому, что вышла замуж за питерского! Получила прописку. И открылись все двери. А иначе – было не пробиться.

  Наташа прозрела. Увидела всё, как есть. Ей стало грустно и тоскливо. Возможно, и не «одиночество в толпе» выгнало её из Ленинграда. А именно то, что не было возможности двигаться дальше. Может, и курсы не помогли бы. Остался бы один выход – замуж. Но просто так, ради прописки? Брр!.. Вот и сбежала. Потому что открылась другая дверь. Новая возможность следовать своей мечте.

  Наташа задумчиво смотрела на белую чистую страницу. О чем же написать? Столько всего произошло. Она круто повернула свою жизнь. Не только её родственникам – но и ей самой странно и удивительно: она так любила Ленинград, как рвалась туда, так хотела там жить, учиться! и вдруг так спокойно всё бросила и уехала?.. Как такое может быть? Она терпеть не могла Одессу, наотрез отказалась сюда ехать – поступать в вуз предпочла в Ленинграде. Обидела дедушку и тетю. А что теперь? Прискакала вдруг? И Ленинград стал чужим?.. Что за странности происходят в её жизни?

  Умом она всё понимает – рассудила, разложила всё по полочкам, всех убедила. А вот сердце не понимает её «фортылей» – чего она так учудила? почему так резко рванула?.. Ведь обратно возврата в Ленинград не будет – придется начинать всё заново, поступать в Мухинку. Ну, в принципе, она на это, наверное, и надеется? И даже не на Мухинку, а на Репинку уже замахнулась. Потому что верит в талант Пьера, его мастерство – всему её научит: будет щелкать трудные экзамены, как орешки!

  О чем же написать? Об оставленной подруге или своих ощущениях от возвращения домой?.. Будет ли это интересно через много лет? Хотя бы лет через пять? Изменится ли она к тому времени – поймет ли себя сегодняшнюю или повертит пальцем у виска – «Ну, и дурочкой же я была! Что натворила?!»

Вперед, на работу!

  Утром тетя Лиза предложила другой вариант трудоустройства – няней в детском саду. Чистая, не пыльная работа. Она даже присмотрела какой-то детсад в их районе. Днем они пошли туда в отдел кадров. Сказали приходить, когда будет прописка (в паспортном столе не особо-то спешили) и пройти медкомиссию, оформив медкарту. И обязательно (тут Наташа похолодела от макушки до кончиков пальцев ног) – гинеколог, анализы и прочее (чтобы никаких инфекций). Наташа вздохнула, но что делать? Почему-то визит к этому врачу ей нравился меньше всего. Впрочем, она не знала, что такие визиты недолюбливает большинство женщин. Почему её это пугало – непонятно: девственница, не имела никаких контактов, чего бояться? Но от страха просто сводило живот.

  В самый разгар хлопот по трудоустройству, прохождению медкомиссии, вдруг позвонил Пьер. Как он потом объяснял Наташе – просто так, не имея никакой надежды, что она вернулась. Просто решил испытать судьбу. Какое же он испытал облегчение, счастье и восторг, когда услышал в телефонной трубке её голос, а не голос соседки по коммуналки или, еще хуже, её тети! Уфф! Она вернулась, она приехала! Он был на седьмом небе от счастья. Тут же спросил, когда можно прийти, чтобы продолжить занятия. Но Наташа вздохнула – пока не получится, она устраивается на работу, проходит медкомиссию.

  Он так хотел её увидеть, что попросил выйти вечером и поговорить с ним возле дома. Наташа согласилась. Она тоже не думала, что Пьер появится, и не исчез навсегда.

  Тетя, конечно, узнала о телефонном разговоре от соседок. И ворчала, как всегда – Наташин жених-учитель ей абсолютно не нравился. Ну ладно, Наталья вернулась домой, в Ленинграде делать нечего. Можно и дома готовиться к поступлению. Но что этот квазимода здесь забыл? Опять обхаживает Наталью и пудрит ей мозги?

  Наташа вечером вышла к Пьеру, и они немного прогулялись по улице. Он спрашивал о работе, каких врачей надо проходить. Оказалось, что у него есть знакомый гинеколог, может Наталью посмотреть, если что. На самом деле, он не столько хотел помочь ей преодолеть свои страхи (которыми она с ним поделилась), сколько через знакомого врача узнать одну интимную деталь - действительно ли она девственна. Но Наталья отказалась от такого предложения. Ей вообще уже стало казаться, что эта работа ей не подходит. Куда лучше первый вариант - ночь дежурить и три дня отдыхать, как сначала и предлагала тетя Лиза. Лучше сторожем, чем ходить по гинекологам.

  Так она и решила. Тетя стала возмущаться, что у нее сто пятниц на неделе, и сама не знает, чего хочет! В детском саду можно обедать, а для бюджета это очень важно. А что такое сторож? Началось очередное полоскание мозгов и нервов – ей было не угодить. Как будто ей самой предстояло дежурить по ночам. Не всё ли равно?

  Поругавшись с тетей, Наталья пожалела, что оказалась дома, под давлением родных – шагу не дают ступить: это не делай, туда не ходи! А ничего, что это её жизнь?

  Тетя вскоре остыла и пришла к выводу, что работа сторожем тоже неплохо – будет три дня выходная, сможет готовиться в институт. Что и требовалось доказать. И к чему был весь сыр-бор и крики на всю коммуналку?

  На следующий день Наташа, с трудовой книжкой в руках, нарисовалась в отделе кадров ВОХР при УВД. Медкомиссию проходить не понадобилось, она могла работать хоть с завтрашнего дня. Или, вернее, ночи.

Уроки английского. Соблазн

  С утра пораньше Пьер бежал к своей ненаглядной, как неожиданно встретил своего давнего знакомого – тот не принадлежал к богеме, и даже не был врачом. Про себя Пьер называл его «англичанином» и даже подозревал, что тот работает на английскую разведку. Во всяком случае, однажды он видел у него что-то наподобие рации, и к антисоветским возгласам художника относился очень благосклонно, даже с какой-то лукавой улыбочкой. «Англичанин» преподавал английский в военно-морском училище и даже имел собственный учебник. В общем, человек уважаемый. Давал он и частные уроки инглиша всем желающим. А от желающих отбоя не было – многие рвались на Запад, ну а там без иностранного, как без рук.

  И вот, этот замаскированный под порядочного советского гражданина английский лорд или шпион (как представлялось Пьеру) вдруг делает заказ на свой портрет с супругой. Оплата гарантируется.

  Художник тут же смекнул, что деньги быстро разлетятся по ветру, а вот знать английский – просто клад в его положении: мало ли, вдруг рванет в Америку? Язык всегда пригодится.

  Пьер предложил бартер – портрет за уроки английского для него и его спутницы. Он решил сделать широкий жест и для Натальи: пусть её родственнички оценят его знакомства и что он делает для нее!

  Англичанин удовлетворенно хмыкнул, заранее потешаясь: он знал вкусы Пьера и думал, что тот притащит на занятия какую-нибудь пышнотелую блондинку с порочными, всезнающими глазами. Для него – тоже развлечение.

  Англичанин был мужчина в соку, лет сорока-сорока пяти, высокий, крупный, величественный (не зря художник назвал его «лордом»), слегка седеющий, с голубыми, почти прозрачными глазами с черными точками зрачков. В общем, большой мужчина – и по размерам, и по положению в обществе. Жена у него была ему под стать – высокая, с синими добрыми глазами и волнами каштановых волос. В молодости она была красавицей. Впрочем, и сейчас не потеряла форму. Пьер даже предлагал написать с нее портрет.

  В общем, они были великолепной семейной парой, прожив много лет вместе. И вот Англичанин решил увековечить их крепкий союз парадным портретом.

  Они зашли к нему домой, в уютную квартирку в центре Одессе, в одном из зеленых двориков – и он дал художнику кучу фотографий: позировать у него не было времени.

  Пьер, довольный и счастливый от состоявшейся сделки, помчался к Наталье с радостной вестью: они вместе буду изучать английский! По пути заглянул к одному художнику в мастерскую и выпросил холст на подрамнике – сегодня же начнет рисунок, а завтра – на первый урок!

  Наташа его уже ждала – ведь у них намечалось продолжение занятий по рисунку и живописи.

  – Вот, будешь смотреть и учиться! – заявил Пьер, устраивая себе мольберт из обыкновенного стула и водрузив на него холст. – Как раньше у старых мастеров учились: смотрели, наблюдали, копировали!

  Наташа покорно села на диван рядом и молча созерцала, как он чирикает углем по холсту, делая рисунок по фотографии.

  – Завтра идем с тобой на урок английского, я договорился! – не выдержал он и обернулся к Наталье, ожидая кучу восторгов и благодарностей.

  Но она смотрела на него в полном недоумении:

  – Зачем? Мне не нужен английский...

  – Как это не нужен? – возмутился художник. – А если за границу поехать? Может, мы с тобой уедем. Там без языка вообще делать нечего!

  – За границу? – удивилась девушка. – Я никуда не собираюсь. Вы собрались уехать?

  – Ну-у... – растерялся Пьер, – может быть, когда-нибудь... А что мне здесь делать? – встрепенулся он. – Кому я здесь нужен? Жить в нищете, сколько можно? Впрочем, какая тебе разница? Будем вместе ходить, если что мне поможешь, да? Ты в школе как училась, хорошо?

  – Ну да, хорошо, без троек. Английский изучали, пятерка была.

  – Ну вот! – обрадовался художник. – Теперь еще лучше будешь знать, так договорились, да?

  У него было тайное желание похвастаться перед знакомыми своей ученицей (и в будущем женой). Надоело выслушивать, что он кидается на кого ни попадя. Вот придет с такой и ахнут!

  Наташа пожала плечами – ладно, будем изучать. Хотя ей было абсолютно всё равно. Её больше интересовала живопись – она хотела увидеть, как Пьер будет писать маслом.

  На следующий день они пошли к Англичанину в условленное время. Наташа немного робела и стеснялась и от того казалась еще милее и невиннее – ну просто цветочек! Пьер с удовлетворением заметил, как восторженно вспыхнули глаза 'лорда' при появлении его ученицы.

  Супруга хлопотала на кухне и напоила их чаем. Она тоже оценила спутницу художника и даже шепнула ему – «где ты такую нашел?» Пьер представил Наташу, как ученицу, талантливую и одаренную – он даже не мог предположить, чем обернется для него его хвастовство и неосторожность назвать ее просто 'ученицей'. Художник просто расцвел, под одобрительными взглядами 'англичанина' и его жены: вот не просто какой-то шалопай, бродяга без имени, пришел с такой принцессой, таким ангелом!

  Урок прошел замечательно – ученица всё схватывала на лету. Англичанин смотрел на Пьера уже с уважением и даже завистью. Ему явно хотелось что-то спросить у художника, но он не решался. После занятия он проводил художника и его ученицу до самых дверей. Улыбка его была приторной и ласковой. Таким внимательным и обходительным Пьер его никогда не видел – столько учтивой галантности, прямо английский джентльмен!

  Наталье даже ручку поцеловал.

  Всю обратную дорогу к дому Натальи – художник был хмур и неразговорчив. Поведение Англичанина его насторожило. Может, он зря потащил за собой Наталью? А она тоже хороша! Небось глазки ему строила? В его сердце разгоралась дикая ревность. И еще страх – что его кто-то опередит: более богатый и влиятельный, более ловкий и хитрый, чем он! И как быть?..

  На следующий день, ничего не сказав Наталье, он пошел на занятие один.

  – А где Наташенька? – с порога вопросил «лорд» с высокомерной улыбкой. – Почему ты один?

  Пьер начал выкручиваться, на ходу придумывая несуществующие причины. Всё это походило на жалкий лепет.

  – Знаешь, я сегодня занят, не могу. Ты уж извини, – Англичанин стал закрывать дверь. – Приходи завтра, со своей ученицей.

  От неожиданности Пьер потерял дар речи. Наглый тип! Да как он смеет?..

  Но потом пришел в себя и немного успокоился. Ха! Да у него ничего не выйдет! Он её не знает – я сам хожу вокруг неё, как кот вокруг сметаны, и ничего еще не обломилось!

  На следующий день он пришел с Натальей. Не мог же он жертвовать английским ради своей надуманной ревности? Ну, хочет Англичанин любоваться на это невинное смазливое личико, да пожалуйста! А вот в Америку ехать без английского – ну никак нельзя! Пьер готовился ко всему основательно. Да и Белла капала на мозги, что надо заниматься.

  Наталья не замечала никаких интриг за своей спиной, как и не замечала какого-то особенного к ней отношения со стороны преподавателя – строгий и официальный, как и любой педагог. Поэтому ревнивые намеки Пьера, который каждый раз психовал после уроков английского – ей были непонятны. В глазах 'англичанина' она видела только холодную невозмутимость и спокойствие. Да и его жена к ним постоянно заглядывала, приносила чай, спрашивала Пьера о портрете. Наташа не понимала, почему художник так нервничает и сидит как на иголках, зло поглядывая на преподавателя.

  Она сама увлеклась английским, особенно, ей понравился новый шрифт написания английских букв – как сказал «англичанин» это самое настоящее английское письмо. На ночном дежурстве в «будке», охраняя какую-то непонятную стройку – она выводила эти буквы одну за другой (англичанин давал по несколько букв на каждом занятии), получая какое-то эстетическое удовольствие. Брала с собой и книгу Тургенева на английском языке, чтобы переводить со словарем. Всё это её воодушевляло. Уроки живописи не приносили ей такой радости, как написание этой 'истинно правильной' английской прописи. Как будто бы она занималась каллиграфией, выводя буквы с их плавными закорючками – пером ручки с черными чернилами.

  В принципе, английский её интересовал еще со школы (их англичанка была, как родной сестрой этого Англичанина – те же, слегка выпуклые прозрачные глаза, высокий рост). В Ленинграде она пыталась самостоятельно изучать, даже покупала газеты на английском – и в электричке, когда ехала с работы, с умным видом пыталась там что-то прочесть и понять. Когда на каникулы приезжала домой в Одессу – включала радиоприемник с английской волной и просто слушала эту речь. На слух она вообще ничего не понимала, ни одного слова – и это её очень удручало.

  И вот – она занимается с настоящим английским педагогом, по учебнику которого занимаются в «мореходке», разве не удивительно? Сплошные чудеса!..

  Однажды к ней на дежурстве (всё в ту же каморку-будку, она там провела не одно дежурство) – заглянул проверяющий, милиционер в форме. Посмотрел на ее учебники, словари, прописи (она еще начала переписывать этими английскими буквами от Англичанина – текст с романа Тургенева), хмыкнул удивленно – но ничего не сказал. Покрутился и ушел. Мол, продолжайте дежурство! Зачем приходил – непонятно. И какой из неё сторож? У нее даже ружья нет. Иногда просто выключала свет и пыталась вздремнуть на кушетке. Правда, это был не сон, а какая-то тревожная полудрема, от которой не было никакого отдыха.

  Все её дни были похожи один на другой – дежурство, три дня отдыха – полдня в первый день безрезультатно пыталась выспаться, но приходил Пьер и начинал рисовать маслом. Приходилось сидеть рядом, словно сонная сова, и наблюдать за процессом, в котором она ничего не понимала. Потом шли на английский. Пьер заданий не делал и ничего не писал, за обоих отдувалась Наталья, показывая заданные прописи. Англичанин почему-то считал, что без истинно английской прописи – нет смысла дальше заниматься: в этом вся соль настоящего английского.

  Пьер был слегка разочарован, но надеялся, что дальше пойдет всё по-настоящему. Пока же он корпел над портретом супружеской пары.

  Правда, эти дни не были так уж безоблачны – художник нервничал и пытался поскорее растопить лед, который был между ними. Пытался подобрать ключик к этой неприступной крепости. Он совершенно не мог находиться рядом с ней, а она словно не понимала его состояние, была равнодушна и холодна.

  

  Gilles Grimoin

  Плюс ко всему – соперник в виде Англичанина: Пьер не понимал, с какой стороны ждать подвоха и не спускал с Натальи глаз, когда они приходили на занятия.

  И вот однажды... Урок закончился, Наташа вышла на застекленную веранду, ожидая художника и поглядывая в уютный одесский дворик. Пьер замешкался, беседуя с супругой «англичанина», а тот вышел их проводить и оказался наедине с девушкой.

  – Какие щечки! – замурлыкал он, вплотную приблизившись к ней, чуть ли не напирая своим круглым животом. – Просто персик! У тебя с ним что-то было? – он наклонился к ней, сверля ее прозрачными серо-голубыми глазами с точками зрачков.

  – Нет, – смутилась девушка. Вопрос показался ей совершенно бестактным и неожиданным.

  – Не верь ему! Он такой... у него столько женщин было! – продолжал Англичанин. – Уходи от него, бросай! Приходи завтра, в десять утра, но без него, хорошо? – и он поцеловал её в щеку, не удержался. – Только ничего Пьеру не говори, что я тебе сказал, ты же умная девочка? – он как-то многозначительно на нее посмотрел.

  Наталья смущенно покраснела, не зная, что сказать. Ей стало неловко.

  В этот момент появился Пьер – улыбаясь, чем-то довольный. Взяв Наталью под руку, раскланялся с Англичанином и вышел во двор.

  Когда они уже шли по улице, по направлению к её дому – Наташа, не видя ничего предосудительного в том, чтобы сказать обо всем художнику, передала слова Англичанина. Хотя он и попросил, ничего не говорить Пьеру, но почему она должна что-то скрывать?

  Пьер тут же остановился, замерев словно в столбняке.

  – Что?! Что он тебе сказал? Приходи одна?.. – казалось, он был потрясен до глубины души, возмущен, разгневан и в то же время, по его лицу блуждала какая-то идиотская улыбка. – И что?.. ты пойдешь? – он воззрел на Наталью, словно желая её испепелить взглядом. – Пойдешь? К нему?!.. – он нервно засмеялся и продолжил путь.

  Наташа шла рядом, не понимая его странной реакции. Он не давал ей и слова сказать, из него лился поток каких-то упреков, чуть ли не оскорблений в её адрес.

  – Да он же тебя раздавит, такая туша! – саркастически смеялся он. – Ты понимаешь?

  – Да я никуда не пойду, – пыталась защитить свою честь Наталья. Но он её словно не слышал.

  – Ну да, ему уже надоела жена, захотелось чего-то новенького, свеженького... увидел цветочек и растаял! Озолотит, в Англию увезет, жену бросит... – бормотал он, всё с той же идиотской улыбкой. – А ты, конечно, согласишься на всё, да? и кто не согласится?!..

  Наташа возмущенно фыркнула и пошла по другой дороге – ей надоели незаслуженные обвинения. Как будто она виновата, что Англичанин предложил прийти ей одной на занятие.

  Пьер опомнился и помчался за ней. Взял за руку и больше не говорил ни слова.

  На следующий день жена Англичанина срочно увезла мужа куда-то отдыхать, по путевке.

  Больше они на английский не ходили. Но художник продолжал корпеть над портретом, а Наташа училась, глядя, как он работает маслом.

  

Глава 8. Египетская принцесса

---

  

  Худ.Виктор Щапов

  Она влюбилась в Нефертити еще в школьные годы. Вернее, в её профиль и лебединую шею – этот царственный, гордый образ. Правда, видела только профиль на репродукциях в журналах и украшениях. Ей всегда хотелось увидеть её лицо – наверное, оно еще прекраснее! Образ египетской царицы завораживал.

  Единственное, она замечала некоторый негатив, который распространяла вокруг себя эта красавица: она разводила супружеские пары. Те, у кого в доме было её изображение – из дерева или металла – разводились даже после двадцати лет совместной жизни. У мамы был кулон с профилем Нефертити, и тоже самое царица совершила в их семье. Случайность или закономерность? Наташа решила, что нет ничего случайного – она разрушает семьи. Но, несмотря на это, она мечтала увидеть лицо прекрасной Нефертити.

  Пьер решил познакомить свою ученицу с Потаповым – египтологом и иконописцем. Хотел услышать, что он скажет о его выборе. Одобрит ли? Кроме того, ему хотелось похвастаться перед ним акварелями, которые она сделала под его руководством – девочка делала поразительные успехи!

  Правда, его затея чуть не сорвалась – Наташа, услышав, что они идут в монастырь, вдруг воспротивилась. Она была атеисткой и очень воинственно настроенной. Начиталась про секты, «попов», весь этот дурман для народа. Религия – только для старушек. И что ей делать в монастыре? Она не верит в бога и не хочет видеть этих фанатиков в рясах.

  С трудом художник убедил её ненадолго зайти в гости – тем более, что Потапов вообще далек от религии – он только живописец. К тому же, дело всей его жизни – Египет. Странно, конечно, что под носом у церковных служителей – он пишет своих фараонов. Но они закрывают на это глаза, потому что он гений иконописи. Пишет в старинном византийском стиле – как никто уже не пишет. У него свои секреты. И еще – Пьер считает его своим учителем и наставником. Вскользь он упомянул и о портрете Нефертити.

  Услышав имя Нефертити – Наташа сразу же согласилась. Они сели в трамвай и поехали на 16-ю станцию Фонтана.

  Потапов, в своей комнате, корпел над очередной большой акварелью.

  Наталья с порога застыла, как завороженная – со стен на нее смотрели живые глаза, смуглые лица египетских царей и цариц. Вот и Нефертити. На фоне голубого неба. Как живая. В своем царском великолепии, с ожерельем на груди и в царском уборе. Такой живописи, граничащей с реальностью – Наташа еще не видела.

  Пьер познакомил её с Потаповым. Михаил Михайлович церемонно раскланялся, чуть ли не щелкнув каблуками – вернее, тапочками. Наташа снова обратила свой взор к картинам. В углу была православная икона, с зажженной лампадкой. Но Наташу это не задело – она смотрела только на ожившие лица фараонов – на эти яркие красочные портреты. Она подошла поближе и рассматривала технику живописи – гладкую, почти без мазков. Но в то же время была видна структура материала – на котором писал художник. Это было обычное ДВП. Прочно, дешево, удобно. Не порвется, как холст, при перевозке. А переезжал Потапов часто.

  На стене у входа, прямо возле двери – висела бумажная репродукция с картины Ренуара, портрет рыжеволосой актрисы. Понятно. Ничто человеческое не чуждо. И даже импрессионисты ему интересны? Возможно, что он даже что-то подглядел у Ренуара? Те же ровные длинные брови, что у Жанны Самари?

  

  Огюст Ренуар. Портрет Жанны Самари

  Потапов пригласил к столу – отведать индийского чая. Он очень гордился этой пачкой настоящего индийского чая, который принесла одна знакомая, поклонница его таланта. За чаем – усадив Наталью за стол, напротив себя – он начал рассказывать о своей жизни. Пьер тоже попивал чаек, но все эти рассказы сто раз слышал, вид у него был скучающий. Единственное, что ему нравилось в этой беседе, что Наталья, кажется, пришлась старичку по душе. На Любу, когда они приходили – даже не взглянул. И чаем не угощал. И, тем более, о своей жизни не рассказывал. А тут – просто оратор! Речи так и льются. А Наташа – слушает, слушает... Неужели ей всё это интересно?

  Наташа смотрела на картины – и её не покидало ощущение фантастичности происходящего. С какими людьми она познакомилась! Это же фантастика! А портрет Нефертити и других фараонов? Она удивлялась смелости этого человека – ведь он рисует не иконы, а какой-то языческий мир, который идет вразрез с православием (как уже просветил её Пьер). Не прекращает заниматься любимым делом – прямо в монастыре!.. Он показал ей книги, по которым работает, восстанавливает по фотографиям разрушенных росписей и скульптур – настоящие живые образы: как будто рисовал их с натуры. Почему же такая живопись, этот труд – сокрыты от глаз общества, культуры и народа? Почему этот подвиг души никто не видит и не ценит? Сидит тут в одиночестве, сиротой по жизни, в тисках церкви – и рисует, пишет, творит для себя, для собственного удовольствия. Разве это справедливо, что никто, никто не видит этой красоты?! Даже для ученых, египтологов – это было бы интересно.

  У Натальи переворачивалась душа от жестокой несправедливости жизни и от непомерной кротости этого художника. Он не роптал – был, ка дитя. Ему было хорошо здесь, в четырех стенах. Никто не мешал – и он уже был рад. Что уж говорить о славе и почете? «Мишура всё это, мишура!» Единственное, о чем тосковала его душа – что нет возможности поехать в Египет, дотронуться до пирамид, пройти по Каиру, который знает, как свои пять пальцев!

  – Откуда знаю?.. – тихонько засмеялся Потапов. – Откуда я знаю все его улицы и этот древний город? А я и сам не знаю!.. Тут посещала меня одна делегация из Египта, и я им начертил план города. Они были шокированы! Да-да, очень сильно удивились! А я ведь там никогда не был. Вот так! – он опять засмеялся, солнечно, светло.

  Наталья смотрела на него во все глаза: действительно, откуда у него эти знания? Что-то невероятное!

  Она взглянула на Пьера. Тот только пожал плечами. Он и не такое слышал от Михал Михалыча. И не такие чудеса. Расскажет ли он про свою книгу, которую написал по своим видениям?

  Наташа чувствовала на себе взгляды фараонов. Их блестящие живые глаза следили за ней. Но ничего неприятного не ощущалось. Наоборот, их лики ей очень нравились. (Тем более, что она находилась в самом «логове» религиозного «мракобесия» – то есть в монастыре и духовной семинарии. Что может быть хуже для убежденного атеиста?)

  У Эхнатона было очень утонченное, аристократическое лицо, взгляд гордый, царственный. Нефертити – её не разочаровала: она действительно была бесподобна! На стенах были портреты и других фараонов, о которых девушка ничего не знала. Потапов, видя её интерес к его картинам, начал подробно о них рассказывать. Пьер даже немного заревновал Потапова к Наталье, что так много уделяет ей внимания, а Наташу к художнику – прям глаз с него не сводит. На него бы так смотрела!

  Но с другой стороны – ему даже льстило: Потапов оценил эту девчушку и даже разоткровенничался, стал рассказывать о своей прошлой жизни, то есть о прошлом воплощении. Как ни странно, но Наташа ему верила. Египтолог показал ей свою юношескую фотографию и потом портрет Эхнатона, который он воссоздал. Это было почти одно и то же лицо. Правда, Потапов объяснил, что он не считает себя воплощением этого фараона – скорее всего, что он был одной из принцесс, которая умерла в раннем возрасте. Судя по предметам в её руках – которые обнаружили археологи – она была художницей. Там были кисти и краски. Так вот, он считает, что это и была его прошлая жизнь. А фараоном он не был! Это просто сходство, которое ему бросилось в глаза, и он его воссоздал.

  Потапов хитро улыбался, глядя на Наталью. Было ясно, что он увидел в ней что-то родственное, близкое ему по духу. И быть может... по прошлым жизням на этой планете.

  Поведал он и о своей книге, которая была у него в рукописи. В машинописном виде, в переплете. «Кто её напечатает? Некому!» – сокрушенно вздохнул художник. Книга была написана по видениям, картинам, которые вдруг, средь бела дня, врывались в его жизнь. Реальные, цветные. Они возникали перед его глазами на несколько минут – и потом исчезали. Потапов стал записывать – это были картины из жизни древнего Египта, несколько тысячелетий до нашей эры. Сцены жизни и развлечений фараонов...

  Он показал свою книгу – подшитые, отпечатанные на пишущей машинке, листы, с обложкой. Страниц на четыреста. Попросить читать Наташа не решилась. Да и даст ли он своё сокровище незнакомому человеку? А вдруг потеряется? Потапов был очень осторожен и мнителен.

  Пьер ей потом рассказал, что там описаны очень жестокие сцены и оргии фараонов. Их жестокие забавы, когда они бросали своих рабов в бассейн с крокодилами – ради собственной забавы. Возможно, Потапов бы и дал ей почитать свою удивительную рукопись – но девушка показалась ему совсем уж юной, стоит ли травмировать психику этой девочки?.. Так и не решился.

  Мир открылся для Наташи с новой, неожиданной стороны. Всё было странно и удивительно. Узнала бы она обо всем этом, если бы не пошла на свидание и улетела в Ленинград, так и не встретившись с Пьером и потом – египтологом Потаповым?.. узнала бы столько потрясающе интересного и нового?

  В Ленинграде, в книжных магазинах – она не встречала даже альбомов по живописи своих любимых художников – тех, кого она созерцала в Эрмитаже и Русском музее. На книжных полках красовались только альбомы советской живописи – серой и скучной. Её совершенно не вдохновляла это социалистическое искусство, с прославлением труда шахтеров, доярок, хлебопашцев. Она не была против труда и восхищалась хлеборобами и шахтерами, но душа жаждала книг с красивыми репродукциями Энгра, Делакруа, Ренуара, Рембрандта, Врубеля, Серова, Айвазовского. Не было даже открыток с полотен великих художников. Единственное, что она смогла купить в Ленинграде – знаменитую ленинградскую акварель в белой пластмассовой коробке (в Магадане было невозможно достать, директриса художки заказывала из Ленинграда) и репродукцию Мадонны Литты, Леонардо да Винчи – на холсте. Картина так и осталась на стене в квартире Галины – та попросила не забирать: она ей тоже нравилась (тем более, что за все годы жизни в Питере, ни разу не была в Эрмитаже) и очень украсила их гостиную-детскую.

  

   Мадонна Литта. Леонардо да Винчи

  И вот в Одессе её ждало столько открытий. Потрясающая, изумительная живопись не где-то на репродукциях – а вживую, с настоящими талантливыми художниками. Разве не чудо?

  То, что она искала в книгах и в музеях – нашло её само, здесь. Встреча с Пьером открыла ей двери в этот чудесный мир. Удивительные знания, необычные интересные люди! А она ведь только вошла, только чуть приоткрыла эти таинственные двери! Что еще ожидает её дальше на этом пути? Какие новые открытия?

  Её влечет к чудесному и таинственному. Но наука и общество отрицают такие явления: ни в книжных магазинах, ни в библиотеках – не найти подобной литературы. Только писатели-фантасты, как Иван Ефремов и Александр Казанцев – могут свободно рассуждать на эти темы и давать хоть какие-то крупицы таинственных знаний.

  Но фантастика и есть фантастика! Хочешь верь – хочешь не верь. Это не научные, неопровержимые факты. Догадки и гипотезы. От этого грустно. Душе чего-то не хватает в этой жизни – чего-то самого главного: без чего жить скучно и бессмысленно. Зачем родился – чтобы потом умереть и всё? Зачем это совершенство разума, способности и гениальность в человеке? Насмешка Природы? Для чего она создала такое совершенство, чтобы потом безжалостно отправить на гниение и забвение? Апогей творения обречь на бессмысленный конец? А ведь Природа мудра – это видно по всему мирозданию, гармонии во всей Вселенной и на планете Земля.

  В мудрости Природы – Наталья не сомневалась. И ученые утверждали, что в мире всё устроено целесообразно и разумно – начиная от простейшей клетки, цветка или насекомого, и кончая венцом природы – Человеком. Так почему же, Природа, обрекая человека на смерть, поступает так нелогично и неразумно? Что за парадокс?

  Этот вопрос мучил её еще со школьных лет. Когда она стала осознавать свое «Я» и мир вокруг. Но ответа на эти вопросы – найти так и не смогла. Атеизм утверждал: «да, умрешь и всё! И дальше – пустота, от тебя ничего не останется. Пу-сто-та!» Осознавать это было ужасно. Разум и душа – не хотели с этим мириться. Ведь с такой точки зрения – жизнь, ты сам и весь мир вокруг – не имеют никакого смысла. Всё представлялось каким-то издевательством: живешь ты или нет, совершаешь что-то или нет – тебя не будет. Словно никогда и не было.

  «Зачем тогда я? зачем живу? Зачем родилась? Зачем всё это вокруг?» – допытывалась Наталья, вопрошая пустоту. Но больше всего её удивляло, что эти вопросы никого не волнуют. Только ее одну. Никто в ее окружении над этим не задумывался: у них хватало житейских проблем и забот. Школьных подруг волновало только одно: где достать модные сапоги-чулки. Родные считали, что она «не от мира сего» и вздыхали. Может, поэтому она выбрала профессию астронома, чтобы найти ответы на все «зачем» и «почему» – в глубинах Вселенной? Только Вселенная и могла дать ответ?

  Пьер, наблюдая за Натальей и Потаповым (слушать скучно – сто раз слышал!) – неожиданно заметил, что у Наташи такие же ровные черные брови, как на портретах фараонов, аккуратный прямой носик, и глаза – ну, точно, египетские! Он удивленно взирал на девушку, словно впервые увидел: «Они с Потаповым, как с одной планеты! Может, тоже какая-нибудь воплощенная принцесса?»

  И тут Потапов, словно подслушав мысли Пьера, повернулся к нему и прошептал: «Она похожа на Меритатон!» Пьер непонимающе посмотрел на египтолога – что он имеет в виду? Какая Меритатон? Он не был силен в родословных фараонов. Тогда Потапов разъяснил, что Меритатон – египетская принцесса. И слепок с её головы, без головного убора, ошибочно принимают за юную Нефертити. Но это Меритатон!

  Не доверять Потапову – оснований не было. Во-первых, он ученый, известный даже за рубежом, в самом Египте, а во-вторых – с чего ему льстить? Это не комплимент. Если сравнил, значит, что-то такое увидел. Пьер видел в Наталье француженку или мадонну – но, кажется, Потапов прав: есть в ней что-то восточное, египетское.

  В дверь постучали, прервав их интересную беседу. В комнату вошел молодой монах. Увидев Наталью, тут же отвел глаза, больше ни разу не взглянув в её сторону. Наташа поняла, что является неким искусительным объектом – не место ей здесь. Хотя в столовой работают девушки с Молдавии и Закарпатья (как будущие невесты), но все они верующие. А монахини – пожилые, их всего две или три – помогают по хозяйству и на кухне.

  Монах тоже занимался иконописью. Переговорив с наставником и, получив от него нужные указания, он быстро удалился. Наташа услышала от Пьера необычную историю этого парня. Её всегда удивляло – почему молодые люди уходят с головой в религию, в этот обман? Ведь никакого бога нет!

  Парня звали Алексей. Он когда-то служил в армии, был нормальным советским гражданином. Но девушка не дождалась, ушла к другому. В отчаянии он и ушел в монастырь. Якобы, только это его и спасло от глубокой депрессии и нежелания жить.

  Наталье было непонятно – как мог такой симпатичный, в расцвете лет и сил парень из-за какой-то глупой девчонки – лишить себя семьи, детей, счастья и радости, заточить себя пожизненно в этих стенах. Разве это – единственный выход? Она видела молодых семинаристов и тоже была в шоке: зачем они это делают? кто их опутал, околдовал? Это же сети, ловушка для умов! Но парни в черных рясах выглядели довольными и жизнерадостными, даже счастливыми. И отнюдь не унывали и не печалились по поводу своей «трагической судьбы». Они были довольным своим выбором. На их лицах играл здоровый молодой румянец, они улыбались и радовались жизни. Всё это было странно и непонятно. Ладно, если верят и ходят в церковь старушки «выжившие из ума», а тут молодое поколение! «Что они тут делают? – возмущалась Наташа. – А коммунизм кто будет строить?!»

  Да, она была атеисткой, пионеркой и потом комсомолкой. В школе зачитывалась Лениным – ей нравился язык его статей: четкий, ясный, лаконичный. (Хотя читать В.И.Ленина было обязательно: и на уроках истории, и в комсомоле. Но она нашла удовольствие в таком чтении, Ленин, по ее мнению, писал очень хорошо и даже не скучно.) И, вообще, она была горячей патриоткой. И даже слышать не хотела от некоторых скептически настроенных людей (как мама её школьной подруги, очень хороший врач-педиатр), что «до коммунизма мы никогда не дойдем и никогда его не построим». Несмотря на то, что окружающая действительность казалась ей скучной и унылой – она это приписывала только своему собственному неумению радоваться. И никогда не сомневалась в правильности социалистического строя – она гордилась своей могучей и великой страной – СССР (Советским Союзом). И считала, что только у них самый настоящий гуманный строй. А Запад и США – «прогнивший капитализм», где люди мучаются и страдают от нищеты и безработицы. Там эксплуатация человека человеком – классовый строй, разделение людей на богатых и бедных, всё несправедливо. И как могут некоторые люди восхищаться Западом и желать туда уехать? Что там хорошего?

  Как же могли встретиться такие противоположные мировоззрения, как у Натальи и Пьера-диссидента, противника «режима»? Конечно, их соединяло нечто общее – Искусство. А о настоящих взглядах художника и его истинном мировоззрении – Наташа пока не догадывалась. Для нее всё было «в розовом свете» – как в песне француженки Эдит Пиаф: «Жизнь в розовом цвете»!

  Если б она знала, что за «нутро» у этого гения-художника – бежала бы без оглядки, не оставшись ни минуты рядом. Но откуда она могла знать? Какие-то его резкие реплики и высказывания она пропускала мимо ушей, списывая на эмоциональность и экспрессивность творческой натуры. Мало ли – встал утром не с той ноги, вот что-то и раздражает. Она ведь не знала – что он ненавидит «всю систему» в целом! Что он боготворит тех самых капиталистов и весь развратный Запад – куда рвется его душа и где он мечтает стать миллионером! Пока он был осторожен, чтобы не особо шокировать девушку своими взглядами «антисоветчика», чтобы не спугнуть слишком откровенным высказыванием. Но иногда нервы не выдерживали и что-то прорывалось, помимо его воли.

  Да, те люди, с которыми она познакомилась, которых начала уважать и чуть ли не боготворить – совершенно не уважали настоящий строй, и были его откровенными врагами. Потапов – церковный служить, люто ненавидящий власть «цареубийц» и Пьер – «отщепенец», который нимало не стесняясь, ругал власти даже посреди улицы. Вот такая образовалась у нее компания. Надолго ли?

  Потапов, несмотря на выразительные знаки Пьера, всё же не удержался и показал Наташе фотографию царской семьи. Без комментариев. Та удивленно разглядывала царских дочерей – она и не предполагала, что цари одевались так скромно и изящно. И какие одухотворенные лица у принцесс! Она думала, что художник что-нибудь расскажет, но он хранил величественное молчание. Как и Пьер, он понимал, что еще не время посвящать девочку во все тайны истории, но пусть хотя бы увидит – возможно, что-то тронет её душу. Пусть увидит, что цари не были монстрами и чудовищами, как учат в школе и в обществе. Пусть задумается.

  А задуматься было над чем. Это не «тети Галины» страшилки о злой и беспощадной жизни, это сама жизнь. С реальными судьбами и людьми, мечтами и тайнами. «Перевоплощение!» Цепочка реинкарнаций – много-много жизней. Разве не захватывает дух? Не проясняется что-то в уме? Пока ей сложно всё это переварить, но зерно брошено в благодатную почву.

  Они шли вдоль крутого обрыва над морем, на 16-й станции Фонтана – и обсуждали услышанное. Но что Пьеру от этих разговоров? Он был там же, где и в начале их встречи. Она разрешала целовать её – и только. Его мужская кровь бурлила вулканом, чуть не разрывая сосуды, а она, словно ничего не замечая, всё также спокойна и холодна. Выдержка или полнейшая бесчувственность? Пьер начинал терять терпение. Уже месяц они усердно разыгрывают из себя учителя и ученицу. Просто дружат! И эта «дружба» уже осточертела. Он подумывал о том, как бы незаметно и безболезненно завершить этот неудачный для него роман. Расстаться и всё! Долго она будет морочить ему голову? Он-то считает её своей невестой, и свое предложение – в силе. А она ведет себя, как школьница. Даже не верится, что ей девятнадцать(в таком возрасте уже теряют невинность – может, давно её потеряла, а его держит за дурачка?) Ночами рвет в клочья подушки, от бушующей страсти, а днем должен разыгрывать скромного учителя? Сколько будет продолжаться это издевательство?

  Он перезнакомил её со всеми своими друзьями. Все удивлялись – где он откопал такое сокровище, почему ему так везет? Тихо завидовали. Не смели даже подойти, пофлиртовать – как это делали с Любой. Глянет – мороз по коже. Сразу прикусывали язык. А с виду ангелочек, бери голыми руками. Пьер только посмеивался. Впрочем, лгать не мог – признался, что терпит фиаско – не подпускает к себе. Это как-то утешало их уязвленное самолюбие. Они благосклонно поглядывали на девушку и обращались с ней, как с королевой.

  Один знакомый художник предупредил – «обидишь её, ты мне больше не друг!» Пьер заревновал: «А что между ними?» Но потом успокоился – они не могли быть знакомы: друг видел её впервые, как и она его. Но его немало удивила такая реакция – ведь друг слыл «казановой», а тут даже старался не смотреть в сторону Натальи.

  Когда с ним рядом была Люба – они могли думать об их отношениях, что им заблагорассудится, он даже не пытался развеять их похотливые домыслы. Ему льстило, что все считают натурщицу его любовницей. Это его мужской престиж. Но сейчас – язык не повернется, что-то сказать на Наташу. Учитель и ученица. Так и представлял – как свою талантливую ученицу, и очень ею гордился. А чтобы подразнить друзей – честно говорил, что между ними ничего нет. Испытывал и Наталью – как она себя поведет, будет ли преданной ему? Не свернет ли налево – столько симпатичных экземпляров и все художники, почему бы и нет? Но Наташе даже в голову не приходило – с кем-то кокетничать. Была простодушна, спокойна, и для всех – неприступна, как скала. Пьер улыбнулся – совсем как по Пушкину:

  Наташа шла рядом. Последнее время они везде ходят вместе. Ни дня без нее. Ему нужно её присутствие, голос, взгляд. Она стала воздухом, без которого он не может дышать. Но между тем подумывает о разрыве: «Нервы не выдержат: я – мужчина, а не деревяшка!» Боится, что скоро возненавидит её за эти муки. Хотя – чем она виновата? Бережет свою честь. Как он теперь понимал Любу – её страдание и отчаяние! Все её безрассудные выходки стали для него понятны: сам оказался в той же шкуре. Это ужасно! Он так долго не вытерпит. Или... убьет её!

  Он взглянул на её нежную шейку и содрогнулся. Что за мысли приходят? Нет, до такого не дойдет. Просто нервы разыгрались.

  Наташа шла по самому краю обрыва – так петляла протоптанная тропинка. Берег постоянно осыпался, уменьшая расстояние до пешеходной тропы. Пьер вспомнил, как недавно одна курортница сорвалась с обрыва и разбилась. Нечаянное движение рукой и его «мучительница» полетит вниз!.. Просто дьявольское наваждение. Разве можно такое думать? Дороже её никого нет – откуда эти жуткие мысли? Это она довела его! Пьер, схватив её за руку, оттащил от опасного края. Пробурчал недовольно:

  – Здесь же опасно, жизнь надоела?.. – покосился вниз, на летящие вниз камешки, и поспешил увести её подальше. Они пошли по другой дороге.

  Пьер обдумывал – как ей сказать, что они больше не будет встречаться? Он уже боялся за себя: страсть уже граничит с безумием. Не хочет быть с ним – её выбор. Но он не в силах терпеть эту пытку.

  Они подошли к её дому. Фонарь тускло светил сквозь листву акаций, слабо освещая серое трехэтажное здание. Пьер проводил девушку до подъезда, держа ее хрупкую ладонь в своей руке. »Надо ей сказать, надо... – всю дорогу твердил он себе, не чувствуя никакой уверенности, что сделает это: всё равно, что резать по живому. – Если я этого не сделаю, то просто сойду с ума или... придушу её!»

  – Завтра я... не смогу прийти, – выдавил он из себя, пряча глаза. – Уезжаю, подвернулся заказ, в области. Надо зарабатывать... Я позвоню.

  Он повернулся и пошел прочь. Потом побежал, чтобы не захотелось вернуться и всё исправить. Хотя, что он сказал?.. Может, передумает и вернется через пару дней. Она ничего не поняла, и он ничем её не обидел. И вообще – к чему эти игры? Надо найти себя нормальную женщину – зрелую, понимающую. Как хозяйка того домика, который он снимает. Или Белла – до сих пор надеется и ждет. Пусть и фиктивный брак, но зато в тепле и сытости – уедет из этих «тисков системы», начнет жить и творить! А что здесь? ходить тенью за этой девчонкой?.. Вытянет из него все жилы, выпьет все соки – и бросит, найдет другого, молодого, разве не так? Узнает все секреты мастерства, научится всему – и уйдет, зачем он ей? Так чего жалеть, надо рвать, пока не привязался всей душой. Потом будет поздно, когда завязнет по уши.

  Он шел, гордый своей силой волей: как всё легко и просто, больше никаких проблем! Сейчас пойдет к Белле – она давно ждет. Надо что-то решать, хватит вязнуть в этом советском болоте! И он пошел. К Белле. Женщина была умна и красива – богатая вдовушка, с кучей антиквариата, который она собиралась вывезти за границу.

  

  Art Frahm

  Белла обрадовалась, и даже не упрекнула в долгом отсутствии. Вот, что значит зрелая женщина – понимает с полуслова, улыбнулся Пьер. Живая, веселая, с роскошной фигурой. Он смотрел на нее жадными глазами – уже не как художник, и женщине очень нравился хищный блеск его глаз.

  После обильного ужина и томных взглядов – они удалились в будуар. Раздались звуки жадных поцелуев, и погас свет.

  Египетская принцесса была забыта.

  

Глава 9. Запретная книга

---

  Пьер вышел от Беллы утром. Довольный и сытый, как мартовский кот. Чуть ли не мурлыкал. Во всяком случае, не пел, как раньше «О, где же сердце, что полюбит меня?» (с трагической ноткой в голосе), а напевал что-то веселенькое и бравурное. Да, ему нравилась эта пышная белотелая красавица. Ничуть не раскаивался. Он мужчина, и этим всё сказано. Организм требует своего. Ну, и кроме того, у него большие планы – связать свою жизнь с Беллой, уехать в Израиль, а потом в Америку. Блестящий план и блестящее будущее. Всё разыгрывается, как по нотам!

  Можно сказать, что он был счастлив – как Остап Бендер, перед которым засияла перспектива получить пожизненное безбедное существование, благодаря мебельному гарнитуру.

  Любовь ни при чем. Инстинкт выживания вёл его в нужном направлении. Белла была не только «тихой гаванью», но и каравеллой, которая на всех парусах домчит его до золотого дождя. Что может быть лучше? Пьер потирал руки, очень довольный собой – всё идет как по маслу! Фортуна ослепительно улыбается сверкающей американской улыбкой. Наташа ушла на задний план – он о ней совершенно забыл. (Как о её тете и родне, которые невзлюбили его с первого взгляда – он больше не хотел вспоминать об этом неприятном эпизоде: если тебя не ценят – надо уходить сразу.)

Настоящая любовь не причиняет страданий

  В Одессе начиналась весна. Воздух был теплый и прозрачный. Одесситы стали добродушнее и улыбчивее. Небо было ясное. Улицы утопали в легкой туманной дымке.

  Шли недели. Одна, вторая... Наташа увлеченно работала над акварелями. Рисовала портреты по фотографиям – осваивала новую технику живописи. Порой её захлестывала тоска – Пьер не приходил, не звонил. Она понимала, что всё это может быть из-за её отказа отдаться ему. Любой не выдержит. А чего она хотела? Что он будет бесконечно ждать?

  Наверное, у него много знакомых женщин. Какая-нибудь и пригрела. Хотя о такой измене думать не хотелось: расценила бы, как предательство. Нет, он не может так поступить, ведь она чиста перед ним. И она ему верит. Может, просто разочаровался? Она не та, в которую он влюбился – богиня рухнула с пьедестала?.. Не захотел идти в загс: «А, может, ты меня обмануть хочешь, прикрыть свой позор? Может, ты уже не девочка!» Это звучало оскорбительно. Но чем она может доказать, что нет никакого «позора»? Ответить не смогла. Просто лила слезы. А тут вообще исчез, не приходит. Может, и к лучшему. Но тоска все равно сжимает сердце: её бросили. И так быстро?

  Увидел, что облом – и смылся. Возможно, если бы горела от страсти – у него что-то и получилось. Но любви нет: ни с первого взгляда, ни с десятого. Сердце молчит. Тетя Галя говорила: лучше, если тебя любят и по тебе страдают, чем сама будешь любить и страдать. Вот такая жизненная аксиома. Наверное, запала в душу, если согласилась стать женой человека, которого не любит, но который без ума от нее, и страдает по ней. Но стало ли лучше? Кто кому мотает нервы? Она ему или он ей? Страдать от любви не хочется. А вот погреться в лучах чужой любви, чтобы её боготворили, лелеяли, обожали – почему бы и нет? Именно этого тепла ей и не хватает – чужого обожания. Не поцелуев Пьера, а его влюбленности. Наверное, его любовь прошла – не получил, что хотел и потерял всякий интерес!

  Настоящая любовь не может причинять страдание. Она и есть само счастье. Надо просто не торопиться и подождать это счастье. Чтобы это было твое и только твое. А оно ведь у каждого человека. Его половинка. Пьер тоже говорил, что она – его «половинка». Но тогда почему так упорно добивался близости с ней? Да, это хорошо, что не появляется. Есть время остудить голову и всё обдумать. Стоит ли выходить за него замуж?.. ведь она его совсем не любит. Только потому, что он выбрал её – и это какой-то там «шанс» выйти замуж, да еще и за художника?.. Но стоит ли? Сама осуждала браки по расчёту, без любви, от корысти. А сама теперь?.. Даже её расчёт смешон – нищий художник. Она что, за мольберт выйдет замуж? За холсты и краски?.. Наташа окончательно успокоилась. Возможно, это и к лучшему – что он её оставил. «Если позвонит – никаких свиданий!»

  А он и не собирался звонить. Не то, что он забыл о своей ученице... просто решил вырвать её из своего сердца. Пока у него это получалось – Белла была превосходной любовницей. Пылкой, страстной. Она отвлекла его от мрачных мыслей. Жизнерадостная, болтливая. С ней было легко. Он даже решил, что она, действительно, подходит ему, как жена. Изумительная женщина. К тому же – с прекрасным бюстом, крутыми бедрами – вполне могла ему позировать. Она исполняла все его прихоти, капризы и желания. Он вторую неделю жил у нее, и они собирались подать заявление в ЗАГС, на регистрацию. Художник уже видел себя в самолете, летящем в Штаты. Беллочка порхала от счастья, как весенняя бабочка.

  

  Runci

  Гром грянул неожиданно. Был теплый, душистый вечер. Настроение у обоих было прекрасное. Белла предложила прогуляться к морю. Они шли, обнявшись, по набережной и тихо разговаривали. Вдруг Пьер занервничал, напрягся. Но кого он увидел у моря, и кто ему испортил настроение, женщина так и не поняла. Она пыталась его расшевелить, рассмешить, но он всю дорогу молчал, погруженный в свои мысли.

  На ночь не остался, сославшись на дела в мастерской и что надо собрать кое-какие работы. Сухо и неинтересно чмокнул её в щеку и скрылся. Она еще надеялась, что придет провести ночь – ведь им так хорошо вместе... Надела свой лучший пеньюар, облилась духами, допоздна не гасила свет в спальне. Ждала. Не пришел. Глубокой ночью, встревоженная женщина разложила карты.

  Между «червовой дамой» и «крестовым королем» – легла карта «бубновой дамы». «Молоденькая перешла дорогу?» – закусила губу Белла. Ярости её не было предела. Карты её никогда не обманывали. Она решила, что он где–то на набережной увидел эту вертихвостку, заскучал и удрал!

  Через некоторое время, она всё же успокоилась. Им же хорошо вместе, и ему светит свобода – заграница. Разве откажется от такого шанса? Он же не дурак!.. Она была мудра и решила простить эту маленькую измену. Что эти молоденькие? Совсем зеленые и пресные. А мужчины любят женщин «в соку», зрелых, спелых.

  Она разложила карты еще раз. Не выдержала соблазна испытать судьбу. Будет ли он с ней?.. Но карты еще больше озадачили: на пути «крестового короля» встали еще две дамы – «крестовая» и «пиковая». Ну, и везет же ему с бабами! Белла сокрушенно вздохнула. «Крестовая» была с дальней дорогой. Может, это она и есть, а взяла себя «червовой»? А «пиковая» что делает? Она угрожала Пьеру смертью или очень тяжелой болезнью. Ну и дела! Больше ничего не узнав, Белла легла спать.

  Не может он так легко её бросить – у них планы, большое дело. Новая жизнь. Счастливая, богатая. Если улизнет – будет последний дурак! Такой шанс бывает только раз в жизни. Кто он здесь? Червяк, ничтожество. Его все за психа считают. Никогда и ничего здесь не добьется. Сам-то понимает?

  Но между тем она понимала – что раз Пьер слинял, надо срочно искать замену. У нее столько добра и золота – а на одного человека определенная сумма. Для того «муж» и нужен. Богатые евреи так и уезжали – женились, выходили замуж фиктивно. Потом разводились и разбегались в разные стороны.

  Она решила подождать Пьера еще один день. Потом будет искать другого. Кандидатов куча! Надо сдавать документы в МИД, еще там волокита!

  А Пьер не слинял. И никакие молоденькие девицы – не попались ему на глаза. Дело было намного сложнее. То, чего Белла даже предположить не могла, даже с помощью карт. Карты сказали только часть правды.

  Пьер никогда не употреблял алкоголя. Во время прогулки с Беллой – он увидел на набережной пьяницу, который валялся прямо на асфальте. Этот опустившийся человек привел его в содрогание. Он вдруг понял, что сам – не лучше. На кого он похож? Фанат? Творец? Да он в самом настоящем загуле! Пустился во все тяжкие. Можно сказать, что эта дамочка – его запой. Его водка, вино, самогонка, всё подряд! И он – горький пьяница. Он глушит свое страдание в «вине страсти». Морочит себе голову. Окунулся в пышные перины и это белое тело, чтобы забыть глаза и голос другой. Он злился на Наталью, ненавидел её – вот и побежал «утолять печаль». А потом, за границей – жить с нелюбимой? И знать, что здесь твоя любовь? Твое самое дорогое?.. и что она достанется кому-то, но не тебе?! Нет, надо это обдумать. Что-то он быстро сдался. Пьер рванул в домик у моря. Хозяйка к нему благосклонна: разрешила пожить там, пока не забрал вещи и картины. Надо собраться с мыслями и увидеть Наталью: есть к ней одно предложение – согласится или будет фыркать? Не понимает, что чувствует к нему эта девочка – она остается загадкой. Может, в ней что-то пробуждается, а он слишком нетерпелив? Слишком напорист, циничен и груб. А заслуживает ли она такого обращения?

   Запоздалое раскаяние обрушилось на него, как лавина. Но всё же он искал лазейку, пытаясь найти плюсы в ситуации – ведь он дал раскрыться её таланту, осознать таившиеся в ней возможности. Неужели она этого не оценит и будет настолько бессердечна? Неужели он ей глубоко безразличен?.. Почему другие женщины ценят его, как мужчину – а она как ледышка?

  Художник понимал, что Белла ждать не будет. Перед ним стоял жесткий выбор – либо сейчас, либо никогда. Он еще надеялся на компромисс – «надо поговорить с Натальей, как она к этому отнесется?»

  Пьер решил прийти без звонка. Что скажешь по телефону? Может, она видеть его не хочет. А вдруг уехала? Взяла и уехала? Вернулась в Ленинград? Всё может быть!

  Пьер бежал, надеясь застать её дома. «И что я скажу? Как объясню? – соображал он на ходу. – Она вся такая советская, комсомолка. Не поймет!» Надеялся, что слова придут сами собой, когда увидит её глаза: они ему всё скажут.

  Наташа как раз сделала рисунок и готовила акварель к работе – мягкой колонковой кисточкой смачивала краски водой. Она была вся в замыслах, когда звонок пропел свою мелодию в коридоре коммуналки. Она вздрогнула. Тетка на работе. Пьер? Или соседи?..

  Отрываться от работы не хотелось. Да и видеть Пьера – тоже. Опять начнет приставать и канючить? Но звонок настойчиво дребезжал по нервам. Нехотя пошла открывать дверь. Пьер. Собственной персоной. Кто же еще? Смотрит виновато и растерянно. Словно просит прощения – одними глазами, молча. Пропустила его в квартиру, всем видом демонстрируя негодование. Обожгла ледяным взглядом:

  – Ну, что вы хотели?

  Он растерялся. Да, всё кончено. Сомнений нет. И зачем пришел? Она давно всё поняла. Прикрывался уроками – учитель! – а сам хотел совсем другого.

  Ее глаза смотрели холодно и отчужденно. Она никуда не уехала, но была бесконечно далека. Да, он её предал. Но всё равно не может без нее жить. Она ему нужна. Заметил, что много новых работ – время зря не теряла, творила. Пьер молчал, не зная с чего начать. Да и нужно ли теперь? Не хочет его знать. Не смотрит. И как объяснить, где он пропадал столько дней? где болтался и с кем?.. Да и не обязан он объяснять!.. Кто она ему? Никто. Он учитель: пришел, научил (за бесплатно!) и ушел. Почему он должен отчитываться?

  Наташа вышла на балкон. Воздух был по-весеннему теплый. Она вспомнила, как выглядывала на улицу в ожидании художника. Даже мучилась: «Бросил? Ушел навсегда?» Но всё это глупости. Она спокойна. А вот ему – что надо?

  Пьер с тоской посмотрел на её гордо выпрямленную спину – разговор не клеился. Язык не поворачивался сказать то, что он намеревался. Какой уж тут «компромисс»? Она пошлет его на все четыре стороны! И будет права. За двумя зайцами не бегают.

  – Я занята. Мне надо рисовать! – Наташа теряла терпение. – Вы по делу?

   Возобновлять прежние доверительные отношения не собиралась. Да и деловых – быть не может. Она ведь не в институте. И ему всё это тоже не надо. «Ему нужно совсем другое!»

  – Попрощаться пришли? Опять уезжаете? – съязвила. Почему должна его жалеть? Бросил её, как надоевшую игрушку – а теперь возврат? «Будем опять друзьями»?

  – Да, ты угадала. Уезжаю. Насовсем. Может, навсегда. Тут такое дело... – он не смотрел на нее. Сказать и уйти. Расстаться по-хорошему. – Мне здесь нет пути, так и буду нищенствовать. Мне надо уехать за границу. Там я развернусь, напишу свою музыку. А что здесь?.. я здесь погибну! – Наташа молчала. – Так вот... – продолжал художник, – уехать можно только по фиктивному браку. Это мой шанс! Я могу вас познакомить. Очень хорошая женщина. Белла. Она тебе понравится... Ты будешь меня ждать? Я там устроюсь и разведусь. Сразу пришлю вызов. Ты приедешь? – ему казалось, что он всё замечательно придумал – «и волки сыты, и овцы целы». Сохранит для себя Наташу и уедет с Беллой – разве не гениально? Но девушка не разделяла его восторга: вглянув на Пьера, покачала головой:

  – Не получится.

  – Что «не получится»? – удивился художник.

  – Вы обо мне забудете, и всё будет по-другому.

  – Я приеду и заберу тебя!

  Но она не верила. Она ему больше не нужна. А когда уедет на Запад – тем более. Всё кончено. В глазах закипели слезы обиды.

  «Неужели, любит?» – удивился художник. Тогда всё в корне меняется! Он не может её оставить – добьется своего и будет её первым мужчиной. Разве можно такое упустить? А если нет и всё только игра? Просто хочет замуж, «прикрыть позор»? или засиделась в девках? У него всё мешалось в голове. Главное, она против – не хочет, чтобы он уезжал. Но тогда... с её стороны должно быть обещание, что она уступит и перестанет ломаться. Совершеннолетняя давно. Пора.

  – А если я не уеду? Ты будешь моей?..

  У Наташи всё замерло в груди – «опять?!» Для нее «это» – как пытка. Отдаться нелюбимому? Хоть «замуж», хоть как! Ей стало не по себе. Но тогда он уедет. И она снова будет одна. Кто на нее взглянет, кому она нужна? Все от нее шарахаются (или она от всех). А Пьер её любит. С ним всё по-другому. С ним легко и просто. Ей кажется, что она смогла бы. С ним не страшно. Просто... не хочется. Но это уже другое. А если он уедет – потеряет его навсегда. И будет ли с другим – еще вопрос! Останется старой девой. Сейчас решается её женская судьба. Он любит и желает. Будет ли такое с кем-то другим?..

  Художник видел её сомнения – всё написано на лице. Главное – не торопить, не настаивать. Может, он уговорит её даже сегодня. (У него мурашки побежали по коже!) «Закрепит» их узы – тогда она уже никуда от него не денется. Даже если он уедет – будет ждать. Кому будет нужна «испорченная»? Она будет у него на крючке. А ему надо обязательно уехать. Потом вернется. Обязательно вернется!

  Пьер смотрел на её волнение, на её внутреннюю борьбу. Неожиданно его осенило – «может, она еще и не целовалась ни с кем? Но быть такого не может! Современные девицы такие!..» Он смотрел на нее, словно первый раз увидел. Но всё подтверждало его догадку – она просто неуверенная в себе, хотя и красавица. Он первый, кто за ней так активно ухаживает. Конечно, невероятно, но факт!

  Он захотел, чтобы всё свершилось прямо сейчас. Кровь в нем забурлила. Главное, убедить, что он – единственный шанс в её жизни. Что больше на нее никто не позарится. Это счастье, что она встретила его – такого чуткого и понимающего. Что знают о жизни – эти сопляки?! Никто её не поймет так, как он. Только он видит её нежную, утонченную натуру!

  Его сладкие обольстительные речи достигали цели. Да, что-то не получается у нее в личной жизни – а Пьер умный, взрослый, опытный во всех отношениях. Ей, действительно, повезло. Он во многом прав. Что нужно молодым? только постель и больше ничего. Он – совсем другой. Он её ценит, он видит в ней прекрасную девушку и художницу. Разве это – не важно?.. где она найдет такого же?..

  Пьер не ожидал столь быстрого результата. Шел к ней, не зная, что будет – может, и на порог не пустит. Он даже не подозревал за собой таких способностей к убеждению и соблазнению. Она уже почти готова! Даже без загса, без свадьбы – всей этой дорогостоящей мишуры. Теперь он для нее – «свет в окошке». Кому она нужна, кроме него?! А когда потеряет невинность – вообще к нему прилипнет, будет не оторвать.

  Он уже знал, как с ней обращаться: она внутри робкая и неуверенная в себе, это её слабое место. Он – её спасение и самая большая удача в жизни. Так надо ей внушить. Не он будет её рабом, а она – благодарной за всё, рабыней. Когда надоест, бросит. Только и всего. А пока...

  «Да! – вдруг спохватился размечтавшийся Пьер. – Надо бежать к Белле. А-то быстро найдет другого. И тогда... прощай, Париж, прощай, Америка!.. А эта девочка от меня никуда не денется: ей полезно остаться одной и обдумать мои доводы!»

  – Ладно, я пошел. Извини, много дел, заказы появились, – артистически врал он. – Портрет пишу, будут деньги! – Он спешил еще и потому, что близость победы, возможность обладания настолько разожгли кровь, что он боялся за себя. Нет, она должна сама решить. Уже в дверях, обернулся: – Как ты захочешь, так и будет. Решай. Либо мы вместе, либо я уезжаю. Мне в этой стране делать нечего! – Улыбнулся на прощание. Хотел поцеловать, но передумал и, махнув рукой, побежал вниз по лестнице.

Не могу и не хочу!

  

  Rob Hefferan

  Она осталась наедине со своими мыслями. К Пьеру она уже привязалась: когда не приходит (неделю?) – скучает и тоскует. Может, всё не так страшно? Всё равно «это» когда-нибудь случится, рано или поздно. Страшно, потому что так воспитали – «это» что-то непозволительное, стыдное, а еще говорят, что первый раз больно. Пьер даже не представляет, через что ей надо переступить! Страшно и неприятно. Наташа села на диван и зажмурилась: «Не хочу, не хочу и всё! Через себя перешагнуть?.. Не могу, не могу, не могу! Зачем это? Хочет доказательства, что у меня никого не было? Не верит?.. Ах, если бы обойтись без «этого», что за испытание! Но Пьер настаивает, выдвинул ультиматум: решай сейчас и немедленно. Я и так долго вожу его за нос, как он говорит. Когда он сделал предложение? Тридцать первого декабря. И первого января. И второго. И каждый день. Январь, февраль, март... Он с ума сходит. Это я его довела... Выбора нет. Или лучше остаться «в гордом одиночестве»? И что потом – вариться в собственном соку?.. А так мы оба – художники! Это ведь замечательно, лучше не придумываешь. Я ведь хочу замуж за художника! Так чего сомневаюсь?.. Да потому, что... не люблю. Я его не люблю. Или не знаю, что такое влюбиться? Сколько раз влюблялась – это чувство мне хорошо знакомо. А здесь его нет. Просто нет. Восхищаюсь им, как художником, как удивительным, одаренным человеком, но... не тянет, не влюблена. Все его поцелуи – ничего не вызывают, как слону дробина. И к «этому» нет желания. Оно мне вообще не нужно! И... я ничего не чувствую. Вроде молодая, должна чего-то хотеть! А я бесчувственная какая-то – тело молчит, душа молчит. И надо перешагнуть через себя. Ну да, а кого еще встречу? Когда?.. Какого-нибудь проходимца, как говорила тетя Галя с Питера?.. Пьер – художник, гений. Я ведь хочу идти с ним по жизни, рука об руку, что может быть лучше? И что же меня держит от этого шага? Что за стена, которую не перешагнуть? Чего я боюсь?»

  Решить трудно. И совета ждать неоткуда. Мама далеко, и в письме всего не скажешь. Да у нее язык не повернется спросить об «этом»! Мама не ханжа, но они никогда не говорили на такую тему. Только однажды, когда ей стукнуло шестнадцать, мама дала читать тоненькую книжечку – «Девочка. Девушка. Женщина». О женском организме. Ну и про «это» тоже, всё на медицинском языке. Вроде понятно и... ничего непонятно, одна физиология. Эти медицинские термины довели ее до нервной дрожи. Брр!.. Наверное, мама стеснялась поговорить – вот и подсунула книжку: «читай!» Может, в её юные годы с ней тоже не говорили? Поэтому и не знала, как подступиться к дочери-подростку, уже почти девушке? Не могла найти нужных слов?

   Да... но зато не постеснялась облить её, юную и наивную, грязью и оскорблениями, когда заглянула в её первый дневник и прочла фразу: «А полюбит ли кто-нибудь меня? Будет ли у меня такая любовь?» Фраза была о недавно прочитанной военной повести в литературном журнале. (Они приехали в отпуск в Одессу, было скучно, вот и читала всё подряд: то «Замок Броуди» (жуть!), то «Обрыв» Гончарова, то литжурналы!) Молодая женщина влюбилась, пришла в землянку к любимому. Ничего «такого» там не было – только разговоры, чувства, любовь. Наташа даже не придала значения тому, что там была ночь и всё по-взрослому (намеком). Ну и что бы она домыслила в свои четырнадцать? Увидела только настоящие чувства, и всё. Но мама увидела другое, заподозрив дочь в чем-то аморальном – о какой-такой «любви» она вдруг размечталась? Все эти подозрения лишний раз доказывали, что взрослые смотрят на мир иначе: со своим жизненным багажом и извращенным воображением. Каждый судит по себе.

  Маме даже в голову не пришло, что она всё увидела (эпизод в повести и запись в дневнике) глазами зрелой женщины, за плечами которой два замужества и свой жизненный опыт. А у дочери мысли витают совершенно в других сферах и абсолютно чисты. Ни минуты не подумав, не рассудив, мама сразу накинулась на дочь с ужасными, оскорбительными обвинениями: опозорит семью, пойдет на панель, станет гулящей! А всё из-за одной, совершенно невинной, фразы!.. Наташа была в шоке. Мало того, что залезла в её дневник, копалась там, так еще и ужасные оскорбления? Мама, действительно, так о ней думает? видит её порочной, развратной и «гулящей»?!

  Скандал возник на ровном месте, из ничего. Это был какой-то ужас! Наташа ощущала всё происходящее, как кошмарный сон. Наверное, и соседи по коммуналке слышали, как мать орет не своим голосом, называя дочь, чуть ли не «проституткой», и предрекая ей «панель». На Наташу обрушился град нелепых обвинений, оскорблений, которые могли бы привести к тому, что она убежала бы из дома от такой матери-мегеры. Но куда бежать? Да и какой смысл? Она слушала мать с сухими глазами и раскрасневшимся лицом, чувствуя горькую обиду из-за несправедливых упреков. Но в то же время готова была протестовать, защищая себя от ярлыков, которые на нее так щедро навешивали. Но стоило ей возразить, мать тут же влепила звонкую пощечину – да уж, лучше молчать!

  Виноватой она себя не ощущала и не понимала, с чего вдруг мама завелась и несет такую ахинею! Ведь только недавно, в задушевном разговоре – она ей рассказывала, как вышла замуж, хотела сбежать от тетки, которая житья не давала своими попреками и подозрениями: «в подоле хочешь принести?!» И вот, говорит те же самые слова, те же дурацкие обвинения в её адрес, копируя свою тетку?.. Разве не странно? И почему мама так плохо о ней думает, разве она давала повод? Может, бегает на танцы и гуляет до полуночи с мальчиками? Так она вообще никуда не выходит, ни с кем не общается, сидит дома, книжки читает. В общем, это был ураган, шквал, который обрушился на нее среди ясного неба. Мама даже не извинилась, считая, что провела профилактическую беседу и во всем права.

  Конечно, после истеричных воплей мамы, Наташа поняла, что именно неприличного она увидела в её записи – а, вернее, что было в той повести такого, что она просто не заметила, в силу своего возраста и отсутствия опыта. Ну что ж, мама открыла ей глаза! Как и открыла глаза на то, что надо сто раз подумать, прежде чем что-то записывать в дневник – кто-то прочитает, не так поймет, да еще и использует против тебя!

  Выводы она сделала, но скандал и оскорбления, очевидно, ушли куда-то вглубь подсознания, совершив там свою разрушительную работу – взгляд на некоторые стороны жизни, на саму себя, как женщину и процесс «совокупления» (выражаясь языком научно-популярной книжки). Мама ясно дала понять: никакой любви в постели нет и быть не может – то, что там происходит, приводит к разврату и... проституции. Любовь только духовная, душевная, а вот, под покровом ночи, между мужчиной и женщиной – не любовь, а стыд и позор. Может, мама хотела, как лучше, чтобы дочь не совратилась (в четырнадцать?) и не задумывалась, что там происходит между полами – рано еще! – но своим беспокойством и истерикой, возможно, убила в ней ростки просыпающейся женственности. (Не потому ли она и шарахалась от парней?)

  И вот, всё аукнулось, когда она собралась замуж – где-то в подсознании возник барьер, стена: нельзя! Тем более, что всё происходит в той же квартире, той же комнате – с теми же, темно-вишневыми обоями, на фоне которых мама когда-то обвиняла свою юную дочь во всех немыслимых пороках. Та же самая обстановка, даже на стенах те же репродукции картин в рамах: «Неравный брак» – с прекрасной невестой в свадебном платье и венком из белых цветов на голове, и мерзким старикашкой возле неё; и «Шоколадница» – с девушкой в чепчике и старинном длинном платье, несущей на серебряном подносе чашку с шоколадом и стакан с прозрачной водой. Шоколадница очень похожа на маму. Ничего не изменилось. Только прошло пять лет, и она снова слышит упреки и обвинения. И снова кто-то сомневается в её чистоте. И она снова должна защищаться и защищать свою честь.

  Правда, тогда последнее слово осталось за мамой – она не позволила упрямой дочери произнести ни слова в свое оправдание: навешала ярлыков, предрекая позорное будущее – и успокоилась. А что там с психикой у четырнадцатилетнего подростка, как он теперь будет смотреть на себя и весь мир – никому нет дела. Провела профилактическую беседу, «образумила», в корне там что-то пресекла и, довольная, пошла на кухню готовить обед. Жизнь пошла дальше. Только вылетевшие злые слова – грубые и несправедливые, никуда не делись и не исчезли: застряли где-то в подсознании девочки-подростка, отравляя её настоящую и будущую личную жизнь.

  Наташа была знакома с психологией – собственные психологические проблемы, еще в старших классах, заставили ее обратиться к книгам и изучать внутренний мир человека. Знала она и о каверзах Подсознания: там может скапливаться много таинственного и неизведанного, даже для самого человека – подсознание коварно и невидимо, добраться до его глубин вообще невозможно. Человек ходит со своей внутренней загадочной вселенной, которую никогда не узнает. На поверхности – только сознание, а вот глубины Подсознания узнать невозможно. И что там прячется? Порой она этого и боялась – неизвестности собственного внутреннего мира: какие там чудовища и минотавры таятся? Об этом читала в научно-популярной литературе, об этом намекала питерская квартирная хозяйка («в тихом омуте черти водятся!»), об этом читала у Стивенсона, о раздвоении личности. Поэтому могла предположить, что в её неуверенности в себе, в проблемах с Пьером – может быть виновато и воспитание: слова мамы и тети, которые вдалбливались (в подсознание) с самого детства, внушая ей определенное поведение и ощущение себя. А может, и тот скандал из-за записи в дневнике. Что там с её подсознанием? Оно же не дремлет, не спит – собирает слова, жесты, эмоции, копит в себе что-то, а потом – бац! – и выдает. И не знаешь, почему так поступил, что тобою двигало. А двигало – подсознание.

  Она прекрасно знала, что её подсознание ведет свою игру, поэтому она сейчас ничего не понимает ни в себе, ни в том, что происходит у нее с художником. Мотивы Пьера ей уже непонятны, но она цепляется за мысль, что всё-таки он её любит, что всё искренне. Хочется с кем-нибудь посоветоваться, но с кем? Мама уже выдала её замуж, умыла руки. Тете Лизе, может, и не всё равно – переживает. Но думает, что нотации не нужны – у нее своя голова на плечах: ничего не позволит до свадьбы. Умная девочка, не даст себя охмурить, не кинется в омут с головой!

  Да, не кинется. Если не будут давить и ставить ультиматумы. Не хочется, но другого пути нет. Либо одиночество (как у тети) – либо художник. К тому же она всему научится, даже без института. Пьер говорит, институт ей не нужен – всё даст и даже больше. А в институте сломают, она потеряет свой дар: то, как видит и чувствует краски сейчас. Начнет творить серо и скучно, как все. Зачем ей такой путь?

   И вообще, разве её вина, что кроме Пьера, никого не встретила? А, может, никого больше и не будет – шарахается от парней, как от чумы! Подойти боятся, обходят десятой дорогой, как заговорённую. Конечно, хочется, чтобы всё произошло не под психологическим давлением, чтобы самой захотелось, чтобы всё было красиво и... само собой. Пьер слишком торопит, а она не готова. Его поцелуи, как слону дробина.

  

  «Будет так, как ты захочешь!» Предоставил свободу действий – последнее слово за ней. А сам бросит, если откажется? Расстанутся? Не хотелось думать, но мысль упорно лезла в голову: «А если он даже после «этого», оставит её и уедет за границу? Почему «это» должно его остановить? Почему она не думает о том, что будет потом? Жертвует своей честью, ради чего? Если он ставит условия – значит, не так уж и любит?.. Может, она попалась в сети, которые он так ловко расставил? Разве от любимой требуют доказательств невинности? Тетя Галя говорила: «Если любит, будет ждать, сколько ты сама захочешь – не будет настаивать на своем!» Может, она права. Но сейчас всё по-другому.

  Когда-то в юности (как раз пять лет назад!), она читала роман Гончарова «Обрыв» – там героиня (очень умная, образованная девушка), в пылу страсти, отдается мужчине. В то дореволюционное время это считалось величайшим грехом – без венца, без благословения! Но все-таки, там были чувства, любовь: молодую женщину охватило непреодолимое влечение.

  А что у нее? Какой такой «пыл страсти»? Пыл у Пьера – это он с ума сходит. И все-таки... как-то непорядочно отдаваться без любви. Непорядочно по отношению к себе.

  Тетя Лиза, вернувшись с работы, застала племянницу в кресле, у телевизора. Лицо её пылало, щеки горели. Тетя потрогала лоб губами: «Температура!» – и пошла готовить ужин. Наташа улыбнулась. Она любила свою тетю, хотя порой ссорились так, что стены дрожали. Два «Скорпиона», что поделаешь?

  Тетя красивая и статная, даже в свои пятьдесят. Черные волосы, черные ресницы и зеленые глаза. Следит за собой, по утрам делает гимнастику – гордится своей хорошей фигурой. Лицо белое, ухоженное, ровный прямой нос, выразительные губы. Чем-то напоминает царицу-мачеху с иллюстрации к «Спящей царевне и семи богатырям». Хищная роковая красота. В молодости она пела, обладая красивым, сильным голосом, играла на гитаре. Но характер жесткий, волевой. Общаться с ней трудно – что думает, то и говорит. Может, поэтому одинока и «старая дева»? Замуж не вышла, несмотря на кучу поклонников. Детей нет. (Как-то услышала от мамы про роковой аборт в молодости старшей сестры, и его последствия). Не родись красивой, а родись счастливой. А она была очень красивой, гордой и знала себе цену.

  Пьера она сразу приняла «в штыки». Не понравился с первого взгляда. Назвала его «квазимода». (Нарочно исказила имя Квазимодо, добавив сарказма и презрения.) С выбором племянницы почти смирилась, но мечтая, чтобы «тунеядец» из их жизни поскорее исчез. Он две недели не появлялся – и она обрадовалась, что «молодые» поссорились и разбежались. Только Наташа что-то загрустила – неужели девочка влюбилась в этого бездельника? Милиции на него нет!.. Только ради Наташи и терпит эту бородатую, наглую физиономию, а то сидел бы уже за решеткой! Чем занимается, на что живет – непонятно. Разве можно не работать? Стыдно, и статья есть за тунеядство, все работают. Своим проницательным умом она догадывалась, что свободный художник скорее всего сидит на шее у какой-нибудь одинокой дамы – и та его поит-кормит и содержит. Но разве скажешь об этом Наталье? Снова будет защищать своего тунеядца и обижаться. Да и без толку – вдолбила себе в голову, что он непризнанный гений, вот и носится с этим гением, как курица с яйцом! Зачем этот старый, бородатый мужик ей сдался? Хорошенькая, ладненькая – нашла бы достойного парня. Нет, вцепилась в этого лоботряса! Лучше нет, что ли?

  Тетя искренне негодовала и переживала за любимую племянницу, не зная, по какому краю та сейчас ходит. А если бы знала – заперла на ключ и спустила «квазимоду» с лестницы?.. Наташа не позволяла вмешиваться в её жизнь. Упрямая, как осел, всё равно сделает по-своему. Хотя мама строго воспитывала – ремнем лупила за разные провинности, но характер сломить, так и не смогла. Как была упрямой, такой и осталась.

  Наташа размышляла. Искала выход. Но все пути сходились к одному – Пьера терять нельзя. Он её судьба. Какая ни есть – но судьба. Она ДОЛЖНА выйти за него замуж. Порой в нем проглядывает что-то привлекательное – особенно, когда перестал красить черным карандашом брови: на человека стал похож. И темно-зеленая куртка военного образца ему очень идет – похож на Фиделя Кастро, когда одевает зеленый берет. Может, бороду сбреет, станет симпатичнее, и тогда она сможет влюбиться, кто знает?.. Главное – «когда тебя любят и по тебе страдают». Уроки тети Гали не прошли даром. Он любит и страдает. Значит, надо выбрать именно его. А не самой влюбиться и мучиться от неразделенной, безответной любви.

  Она хочет быть любимой и купаться в лучах преданной любви и страсти. Ей тепло от любви Пьера. И она надеется, что сделала верный выбор. Но как быть с тем, на чем он настаивает?.. Это посложнее – переступить это неприятие и нежелание. Что делать с этими «супружескими обязанностями»? Брр!.. Как на это согласиться? Если бы можно было выйти замуж без «этого»!

  Она думала о том, чему противилась её душа и тело. Это был внутренний протест. Но она не задумывалась над тем, чего лишает себя и чего лишает её Пьер, предлагая совершить всё до свадьбы и даже... вместо нее!.. Она и сама не хотела свадьбы – ей не хотелось целоваться прилюдно, её это шокировало. Потому она была заодно с Пьером – свадьба не нужна. Но как же красивое белое платье, фата, цветы? Первая (романтичная) брачная ночь? Об этом она не задумывалась. Был наглядный пример мамы, что свадьба – не гарантия будущей счастливой жизни: было белое платье и фата, всё после свадьбы, и чем всё закончилось?

  Но всё-таки, несмотря на эту общность интересов – относительно свадебного обряда (всей этой суеты) – она не понимала самого главного, и даже не задумывалась, что он поступает с ней не по-джентельменски. Он лишает её праздника – красивого платья, музыки, поздравлений, шампанского и романтики.

  Он хочет «это» превратить в обычную физиологию – в нечто скучное и обыденное. Обкрадывает, лишая того, что она заслуживает.

  

  Она не понимала, что его жалобы и упреки – чудовищно несправедливы и даже подлы. Для нее это была просто неприятная «операция». Как вырвать зуб. Неприятно, но необходимо. Конечно, она не видела в этом ничего отвратительного или стыдного – она ведь «выходит замуж», значит, всё вполне прилично. Хотя душа почему-то бунтует и протестует – не хочется, вообще не хочется!.. Непреодолимая стена.

Раздвоение личности

  Пьера мучил только один вопрос: разве можно быть благородным и гадким одновременно? Почему с Любой вел себя, как джентльмен, был безупречным благородным рыцарем, даже не прикоснулся – и что с ним сейчас? Почему сам себе противен? Разве всё это может быть – в одном человеке? Как гордился тем, что Потапов сказал: если бы вы были с ней, то не создали бы ЭТО! Как упивался словами учителя и наставника, как гордился собой – вот, какой я аскет, какая у меня сила воли, несмотря на то, что прошел через невероятные мучения и страдания плоти. А что теперь? Опустился на самое дно?

  Он шел от Натальи, ощущая себя подлецом и «последней сволочью». Неужели любовь так «облагораживает», что вылезает всё самое темное и гнусное? То чуть не скинул её с обрыва, то хотел задушить!.. А сейчас спокойненько обманывает и хочет уехать с Беллой?

  Даже не подозревал, что в нем такое существует – такие разные личности, такие неожиданные темные всплески. Это было похоже на качели – чем больше уносились качели в светлую сторону, тем больше потом отлетали к темной личности. Любовь уносила его в эмоции невиданной силы и мощи, но с той же амплитудой маятник души уносило в другую область: взлет к солнечным высотам и бросок в самую глубокую бездну. Он не мог всё это осознать, так как никогда не увлекался психологией – просто был в ужасе от самого себя. «Раздвоение личности? Мое место точно в психушке!» Он всегда считал забавной фантастикой «Историю доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона. Такого просто не может быть, бред какой-то. Но, кажется, не всё у Стивенсона лишь вымысел автора. Пьер содрогался от самого себя: как же вернуть себя прежнего – как быть единым, чтобы уважать себя и не делать подлости, от которых переворачивается всё внутри? Ведь он, без зазрения совести, толкает эту девчушку отдаться ему, не беря на себя никаких обязательств! Разве он её не любит? Так что за темная страсть овладела им и куда тащит? Если Наталья назовет его подонком, будет совершенно права – заслужил. Что же он творит, куда его несет?!

  Он шел к Белле. И несло его – к Белле. Чтобы успеть: чтобы место не занял кто-нибудь другой! Осознавал себя подлецом, но всё равно шел. Чтобы как-то сохранить уважение к себе, надо отказаться от Натальи. А он не может и не хочет отказываться. И это ужаснее всего: не может отказаться ни от Беллы, которая дает ему шанс покинуть страну, ни от Натальи. Быть благородным и честным – выше его сил. На равных чашах весов лежит и его Настоящее и Будущее.

  Он ненавидел себя, презирал, но шел к Белле. Он должен уехать отсюда, просто должен! Даже ради Натальи. Потом она поймет. Здесь – ему нет жизни, нет дороги: кто его признает? кто оценит? Если у человека несколько талантов – шизофреник. Гений? Тем более, по тебе психушка плачет! Как жить в такой стране и не быть идиотом? «И подлецом!» – заключил Пьер, нажимая на кнопку звонка у двери Беллы.

  

Глава 10. На перепутье

---

Фиктивный брак. Белла

  Белла встретила его холодно – она ждала разъяснений. В глазах стояли одни вопросительные знаки и ни тени дружелюбия. Он для нее только «кандидат»! Пьер почувствовал озноб в спине, ясно осознав, что его ждет впереди: он не еврей, и близко не стоял – щадить не будут. И цацкаться – тоже. Чуть что – пинок под зад, и проваливай, выкарабкивайся сам!.. А как? Не зная языка, никого и ничего? Это не здесь, где тебя каждая собака знает. Где столько верных друзей!

  Он внимательно смотрел в ледяные глаза бывшей (и столь горячей) любовницы и не спешил отчитываться. Как страшно окунаться во всё это – без уверенности, что тебя не выкинут как щенка, на улицу, не предадут! Он хотя и талантлив, и уверен в себе (даже слишком), но что там, в чужой стране? Они там с жиру бесятся. У них вообще другая логика, другие понятия, другая жизнь!.. Кое-что он уже слышал – ребята оттуда писали, рассказывали. Пьер не был идеалистом и знал, что ТАМ может повернуться по-всякому – как Судьба захочет. Либо взлетишь – либо будешь посудомойкой, за жалкие доллары – да еще за счастье будешь считать, что работу нашел! В какую петлю он сует свою голову?

  – Ну? – не выдержала Белла.

  Это молчание начало её раздражать: пришел – пусть говорит и объясняется, а не молчит, как истукан! Зачем тогда пришел? На нее поглядеть? Так ей некогда играть в гляделки – прежде всего, дело! А он, как видно, партнер ненадежный.

  – Пьер! – она попыталась вывести его из столбняка. – Что-то случилось? Где ты пропал?

  – Извини, Беллочка, – художник вернулся к реальности. – А что уже сегодня в загс?..

  – О, боже! Как вы, мужики, боитесь потерять свою дурацкую свободу! Что она значит? Ходить голодным, грязным и оборванным? Неухоженным, одиноким и неприкаянным?!.. Чего вы за нее так цепляетесь – словно вам, в самом деле, хомут на шею оденут?.. Сколько хороших женщин ты в своей жизни пропустил, Пьер?.. Много? И почему? ЧТО тебе дала эта мнимая «свобода»? Нищенское существование?

  Пьер опустил голову. Она права. Умная женщина, ничего не скажешь. Беллу трудно было остановить – решила не церемониться и всё высказать – чего в себе держать?

  Она продолжала, закатывая красивые черные глаза в изогнутых ресницах и театрально жестикулируя пухлыми ручками:

  – Да ты, если был такой умный, давно уже сделал карьеру! Что помешало? Сам во всем виноват – упускал свои шансы! Как ты рассказывал – в Москве ухаживал за дочкой знаменитого композитора, чуть его зятем не стал! Уже был бы в Союзе композиторов, в золоте купался. Чего сбежал? испугался за свою «свободу»? жениться не хотел?.. Вот так и идет у тебя по жизни!.. И я тебя давно знаю, не один год – долго будешь мыкаться? Что ты всё ищешь, какой золотой клад? Принцесса тебе нужна?.. Тебе жизнь столько шансов дала, а ты профукал, игнорировал по своей дурости! Всё мимо проходишь. Что тебе нагадала бабка в детстве: темноволосую женщину должен слушать – и тогда в твоей жизни всё будет хорошо, и еще – длинная дорога!.. Ты же мне сто раз про это рассказывал. Даже я поверила!

  Она усмехнулась. Они уже сидели за столом, и Белла разливала в чашки чай, угощала художника печеньем и вареньем. Пьер согласно кивал на пылкую тираду любовницы. Что он мог возразить? Да, в Москве мог устроиться, сделать карьеру... Но, с какой стати, должен был жениться на той страшиле? Всю жизнь быть рядом с ней? Спать с ней? Ради её папочки, который «шишка»? Да, сбежал. Пожалел свою молодость – не нагулялся, мир еще не видел: жить хотелось полной грудью, а не прозябать. Не знал, что потом всё будет так сложно...

  Белла прекрасна во всех отношениях. Можно сказать, что они в гражданском браке. Может быть и не фиктивный брак – а самый настоящий: она ему нравится, с ней хорошо. Чего же сомневаться? Если бы не Наталья... Что за рок толкнул его пойти по той улице? Сверни в другую сторону, да просто пройди мимо – ничего бы не случилось. Не влюбился бы, как пацан, не потерял бы голову!.. А теперь сиди и думай – как осел перед двумя охапками сена. Так ведь сдох тот осел – так и не выбрал, с какой кучи начать жрать!.. Вот и он – может потерять всё: и Беллу, и Наталью. Надо решать и немедленно. Быть или не быть. А «быть» – можно только за границей. Это и дураку понятно. Его все поддерживают: «Пьер, не будь идиотом – уноси отсюда ноги, пока совсем не сгнил и пока тебя в психушку не посадили на всю жизнь!» Белла – красавица, умница, богачка. Любит его (или почти любит), переживает за него. Что же делать?..

  Белла следила за ним внимательными черными глазами. Она видела его насквозь. Что же так тревожит Пьера?.. Какая-то девчонка вертлявая перешла ей дорогу? Так она и не держит его. У нее тут очередь из желающих – пол Одессы, она же не старуха какая-то, с ней не стыдно идти в ЗАГС. Не хочет, не надо – уговаривать не собирается!

  Пьер пил чай, закусывая хрустящим печеньем (почему бы не поесть на халяву) – а в голове вертелись одни мысли: о Наташе. Покрутить с наивной девочкой и бросить – не получится: её мамочка ему голову оторвет. Так и сказала – «Если с Наташей что-то случится, я тебя утоплю!» Прямым текстом. Сказала, что думала. Он плавает, как дельфин, но от её слов – мурашки по спине побежали, не по себе стало. Так что, не стоит шутить с огнем – мама доченьку в обиду не даст!

   Не поверила ни одному его слову. Что она сказала дочери, что посоветовала – он не узнал: Наташа не поделилась. Потом уехала обратно, в Магадан. Пьер вздохнул с облегчением – но осталась тетя, которая не сводила глаз с Наташи. И слов матери Пьер забыть не мог – словно вбила в его мозг железными гвоздями. Обезвредила и спокойно укатила. Вот такая материнская любовь. Он чувствовал её строгий, пронзительный взгляд – даже на расстоянии, за семь тысяч километров от Одессы.

  Проще всего плюнуть, другую. Хотя бы, как Белла – умную, зрелую, подходящую по возрасту. Понимающую и заботливую. Но он не может просто так уйти – словно приворожили, привязали цепями. Как хочется убежать, но ноги сами несут к её дому – тянет неодолимо, наваждение какое-то! Кто бы вылечил? Будь Люба рядом – не раздумывая, бросился бы этот омут с головой – лишь бы снова стать свободным! О какой «свободе» вещает Беллочка? Он уже давно не свободен, давно потерял себя!

  Да, когда-то умел прекращать отношения, как только начинал чувствовать, что привязывается. Умел сказать «нет», когда появлялась угроза творчеству и его свободе. Но почему раскис сейчас, погряз по самые уши?

  Беллочка, колыхая пышной грудью, сидела напротив и уже целый час прочищала ему мозги. Ей нравилась живопись Пьера – она считала его одаренным, талантливым художником. Во всех отношениях – он ценное приобретение: прославится за границей и отблагодарит. Как мужчина – тоже в её вкусе: горячий, напористый. Не хотелось его терять. Ну, найдет она какого-нибудь пройдоху, безмозглого и наглого, и что дальше? Зачем ей кто-то, если она может быть с Пьером? Если у него и есть какие-то «завихрения» – не так страшно, можно исправить: умная женщина творит чудеса!

  Пьер смотрел в бездонные бархатные очи любовницы, сжимая в руках ее теплые, мягкие ладони, а сам думал о своем: дождется ли его Наталья? Может, в Питере она и была одна, а здесь, в родном городе – быстро заприметят, какой-нибудь морячок вскружит ей голову. Что он думал про её неуверенность в себе? Она нисколько не робеет – всех его друзей очаровала. Останется одна, на воле – расцветет, отбоя от женихов не будет. (Вот тётя-то обрадуется, будет на седьмом небе от счастья!) А ему останется локти кусать? Она на него и не взглянет!

  

  Billy Devorss

  Богатое воображение тут же нарисовало такие картины, что стало трудно дышать, на лбу выступил холодный пот. Конечно, она с виду скромница, а что внутри? В тихом омуте черти водятся? Темные воды глубоки (где-то слышал)? Всё сходится к тому, что этот цветочек, эта скромная девчушка, которая бережет свою честь, и неприступна, как скала – может, расцвести настолько, что заткнет за пояс его несравненную натурщицу!

  Перед ним стали проплывать картины её «расцвета», но уже без него – вот она на пляже, в бикини, которое едва прикрывает стройное тело и длинные ноги – смеется и кокетничает с симпатичным, голубоглазым ловеласом. У нее накрашены губы и ресницы, и она такая красотка!.. Пьер чуть не застонал от нахлынувшей боли.

   Всплыла другая картина – расцветшая Наталья, с соблазнительными формами (став еще и блондинкой, негодница!) – в полупрозрачном пеньюаре принимает у себя молодого брутального красавца, обнимает его, целует... Художник чуть не заорал во весь голос: «Бесстыжая! Прекрати сейчас же!»

  Но все эти картины возникали только в его воображении – на самом деле, он сидел бледный, с остановившимся взглядом, созерцая какую-то точку на стене. Белла, увлеченная своими нотациями, ничего не замечала, пока случайно не бросила взгляд на застывшего любовника:

  – Пьер! Ты меня слышишь? Ну, кому я всё говорю?! Стенке?.. О чем ты всё время думаешь, а?.. О той девчушке?

   Пьер очнулся и тряхнул головой, освобождаясь от мучительных видений.

  – А? какая девушка? Ты о чем, дорогая? Видела меня с какой-то... девушкой? – он усмехнулся, собрав всю волю в кулак, чтобы ни тени растерянности не промелькнуло в лице.

  Белла ждала ответа, пронизывая любовника рентгеновскими лучами прекрасных глаз.

  – А-а... так это... – с трудом соображал художник. – Может, моя ученица? Я же тебе рассказывал: подрабатываю частными уроками, готовлю к экзаменам по рисунку. Кстати, талантливая девочка.

  – И сколько лет твоей ученице? – Белла подозрительно следила за выражением его лица. – Она совершеннолетняя?

  – Ревнуешь, что ли? – хмыкнул Пьер и лукаво улыбнулся. – Да она вчерашняя школьница. Я на таких и не смотрю!

  – Точно? Ты уверен?

  – В чем? – удивился Пьер.

  – Что она тебе не нравится? Может, из-за «ученицы и не можешь ничего решить, я права?

  Художник не был в настроении раскрываться перед любовницей: всё равно будет злиться и ревновать – к чему лишние нервы? Женские истерики до добра не доведут. Вполне возможно, что он покинет родину именно с ней. Он обнял Беллу и прижал к себе. Жесты были красноречивее любых слов.

  – Так что, сегодня? – он посмотрел в её затуманенные глаза.

  Белла уже забыла о «деле», настроившись совсем на другую волну – жаркий поцелуй изменил направление её мыслей. Ей захотелось срочно уединиться с ним в будуар. Она уже забыла о «девчонке». Да, надо идти в загс. Какой бы там ни был брак – фиктивный-не фиктивный, какая разница? Он все равно брак. Может, потом и сладится?

  – Сейчас, соберу документы! У тебя паспорт с собой?

  Он похлопал себя по карману куртки:

  – Да!

  – Напишем заявление, а распишут дня через два-три. Я договорилась. Главное, не исчезай. Если передумал, скажи сразу!.. Я не обижусь.

  – Не переживай. Я всё решил! – он чмокнул её в румяную, упругую щеку. – Все мосты сожжены! Я готов.

  Загс находился рядом с Оперным театром. Как раз там, где у Натальи и Пьера было первое свидание, под часами. Он невольно вспомнил об этом, когда они направлялись ко входу в загс. Процедура была проста – заполнили бланки и отдали девушке, которая молча кивнула, улыбнувшись Белле.

  Потом они прогулялись до Дерибасовской – зашли в кафе, выпили кофе-глясе. Белла заказала себе мороженое. Пьер чувствовал себя заведенной куклой – он ничего не чувствовал, ни радости, ни тоски. В душе была скука и ноющая пустота.

  Он еще не уехал, а словно уже резал по-живому. «Что резать-то? Что?! О чем жалеть? ЧТО здесь терять? Всё равно ничего нет. Ни бабули, ни мамы – давно нет в живых. Что может меня здесь держать? – спорил с собой Пьер. – Захочу – вернусь. Как турист. Как богатый иностранец! А сейчас я кто? Кому я нужен? Никому! И мое творчество, мои гениальные идеи – тоже НИКОМУ не нужны. Сгнию где-нибудь под забором, как бездомная собака. О чем вообще думать?»

  Он благодарно взглянул на Беллу, изящно поедающую разноцветные шарики мороженого. Положил свою крепкую руку на её нежные пальцы, сжал их.

  – Спасибо тебе. За всё! Ты такая замечательная!

  – Как твоя Люба? – она хитро прищурилась. Про Любу она знала всё.

  – Лучше! Люба меня бросила, предала. А ты вытаскиваешь из этой ямы!.. Я тебе так благодарен! – он выразительно окинул взглядом её грудь, как обещание благодарности не только на словах.

  Белла польщенно зарделась. В глазах блеснул чувственный огонек. Но она была очень ревнива, хотя сдерживала свои порывы. Картам она верила. И у нее были соперницы – как быть с этим?

  – Пойдем ко мне? Или у тебя еще дела? – она старалась не быть напряженной. Почему-то ей казалось, что Пьер ускользает от нее. Как уж. Неуловимо и почти неощутимо. Хотя она ощущала тепло его ладони, но его с ней не было. Она это чувствовала. Женское сердце зорко – его не проведешь. Но больше всего ей не нравилось, что её это задевает. «Ну и черт с ним! Чего это я? Влюбилась, что ли?»

  В этом они были похожи – оба не хотели привязываться. Избегали этого и боялись. «Любовь – это катастрофа!» ѓ– думала Белла. То, что она получала от Пьера, как любовника – её вполне устраивало. И это не было любовью, в общепринятом понимании. Пьер был сильным, здоровым мужчиной. С потенцией у него было всё в порядке. Даже... сверх меры. Но её и это устраивало. «Для здоровья» ей как раз хватало. Детей от него иметь она не собиралась, хотя и была в зрелом возрасте. Достаточно было многочисленных племянников, которым надо будет давать визу и тоже вытаскивать из Союза.

  Белла была очень практичной и рационально мыслящей женщиной. Не зря она работала бухгалтером. Всё у нее было разложено по полочкам – как в голове, так и в жизни. Пьер был «для здоровья» и кандидатом для вывоза всего её имущества «за кордон». Плюсов было множество. Но чтобы влюбиться... не дай бог! Только не это! Даже Пьер не должен владеть её душой. Никто.

  Не дождавшись ответа, Белла поднялась из-за столика. «Уйду – и даже не заметит!» Пьер рассеянно отпустил её руку. Стал допивать кофе. Потом, спохватившись, рванул следом – Белла уже вышла на улицу.

  Он догнал её, и они пошли под руку – по, залитой горячим солнцем, Одессе. Пьер решил свою судьбу. Другого выхода нет. Его сочтут за идиота, если он этого не сделает. Друзья-художники изнывали под бременем госзаказов, воспевающих партию и грядущий коммунизм. «Ты здесь не выдержишь! – говорили они ему. – Либо сам, от отчаяния, наложишь на себя руки, либо сгниешь в психушке. Беги отсюда, пока не поздно! Пока есть шанс!»

  И это говорили члены Союза художников, имеющие мастерские и признание. А для таких «отщепенцев», как Пьер – «места под солнцем» в Советском Союзе вообще не было! Трудно было даже тем, кто заканчивал институты и имел дипломы. Что же говорить о дилетантах-неудачниках?!.. Это когда-то Ломоносов пришел из деревни – и стал академиком. А тут – хоть сто раз будь гением, нет «бумажки» – и ты никто! И ничего ни для кого не значишь!

  Он словно бился головой о стену, обивая пороги разных «союзов». Даже слушать не хотели, сразу указывали на дверь. «А что вы от нас хотите? Где ваш диплом? Образование? Выставки?» И он уходил, как оплеванный. Откуда только брались силы жить и творить дальше? На что надеялся?

  Он не хотел уезжать в чужую страну. Но там он будет Человеком. Там есть права. Там оценят. А здесь – просто насекомое, которое все топчут ногами, стремятся прихлопнуть, задавить, уничтожить. Здесь он – тунеядец, вредитель, лодырь, антисоветский элемент!

  Друзья за него были рады, узнав про его фиктивный брак и Беллу. Никто не сказал «останься!» Потому что здесь – пути нет, счастья нет. Рано или поздно – власти придерутся к чему-нибудь и посадят. Либо за тунеядство («кто не работает – тот не ест!»), либо за «антисоветизм» – он никогда не скрывал, что думает об этой «прогнившей системе» и её античеловеческих порядках.

  Беллу сам Бог послал, (если он есть, конечно) – это его лучик света. Она его просто спасает!

  Растроганный от этих мыслей, Пьер чмокнул Беллу в щеку. Та, довольная, рассмеялась. «Ну, наконец-то, ожил!.. А то идет и молчит!»

  Кто же не хочет счастья? Кто не хочет любви? Любая женщина – даже самая холодная и расчетливая – жаждет, желает быть любимой.

  На пути встретилась подруга – и Белла остановилась с ней поболтать. Пьер воспользовался моментом – и, шепнув, что вечером заглянет, пошел дальше. Ему хотелось побыть одному. Через неделю он, возможно, уже помашет рукой и этому городу, и всей большой необъятной родине, где для него не нашлось места.

  Надо обойти всех, попрощаться, пройти по любимым местам. Может, еще успеет сделать пару картин.

  Он шел по берегу пустынного пляжа и смотрел в синюю даль, за горизонт – там его новая жизнь. Его будущая счастливая жизнь. Вдохнул полной грудью соленый морской воздух. Сел на влажный, еще не прогретый солнцем, песок. Ветер с моря обвевал его лицо, трепал волосы, приносил острые запахи водорослей и рыбы. Было тихо, спокойно и хорошо на душе. Тревога и беспокойство покинули его измученное сердце. Впервые он наслаждался таким полным и безмятежным покоем.

  Он ни о чем не думал, ничего не вспоминал. Был как дитя. Дитя и Природа – море, скалы, песок, чайки над головой, чистое ясное небо, брызги прибоя у ног... И больше ничего. Он один. Ни мужчин, ни женщин. Он – властелин этого мира. Это его мир.

  Все его муки позади – скитания, борьба за выживание, стремления и страсти. Всё кончилось. Впереди – только свет и новая жизнь. Всё залито солнечным светом – и это его будущее. Там нет темных пятен и страданий. Только одно сплошное, непрекращающееся, бесконечное счастье!

  Взял в руку горсть зернистого желтого песка. Песчинки, скользя, текли между пальцами с тихим шорохом. Всё ему доставляло удовольствие – словно впервые увидел этот мир. Раньше он смотрел, как художник – ему нужны были краски, оттенки, переливы, линии... Теперь он смотрел на всё – просто, как человек. Как первый человек этого Мира. Словно только что родился и всё для него в первый раз. И этот песок, и прозрачная зеленая вода, белая пена прибоя... Он скинул с себя одежду и распластался на песке, подставив солнцу свое сильное смуглое тело. Горячие лучи жгли кожу – но ему было приятно ощущать это тепло, жмуриться от солнечного света. Это была любовь – любовь Природы к нему, всего Мира. Его любило Солнце – эта яркая звезда их Мира. И он впервые с наслаждением посмотрел на этот яркий диск небе – оттуда на него лилась вечная любовь. А он был – Человек. Лучшее создание во Вселенной...

  Он ощущал себя чистым младенцем. Его совесть чиста. И он сам весь чист – никому не сделал никакого зла, и спокойно покинет страну. А солнце, небо – они везде одинаковы. Планета – наша космическая родина. К чему тут лукавить? Зачем весь этот национализм? Земля – одна для всех. Один дом. Что же тут делить?

  Пьер постепенно возвращался к действительности. Одесса никуда не денется – будет посещать её, как турист. Это даже интереснее – везде тебе почет и уважение: иностранец!.. Надо выучить английский.

  Язык давался ему с трудом. Но говорят, что по приезду – сразу направляют на курсы. Проблем не будет.

  К Наташе он не пойдет. Зачем зря тревожить девочку? У нее своя судьба. Зачем мутить эту светлую воду? Она сможет жить в этой стране – такая патриотка, комсомолка, атеистка. Не видит пока ничего... А, может, никогда и не увидит. Будет счастлива и довольна в своем наивном неведении. Выйдет замуж... и всё у нее будет хорошо! А он уедет. И забудет. Сотрется в памяти её образ. Будет другое, новое.

  «Хватит об этом!» Пьер резко встал с песка, стал натягивать одежду. Босиком пошел вдоль прибоя. Прохладная вода мягко шелестела под его ногами. В вышине сверкало весеннее солнце. Упоительный свежий воздух щекотал ноздри. Пьер ощущал легкость и свободу. Ему казалось, что за его спиной появились крылья – и он может воспарить над морем, как птица, умчаться в широкие, неведомые дали...

Наташа и дефицит книг

  Напрасно думал Пьер, что Наташа ничего не понимает в его конфликте с государством и борьбе с чиновниками. Кое с чем она столкнулась, когда жила в Ленинграде. Да и тетя Галя – постоянно намекала, что к евреям относятся настороженно в вузах и не хотят их принимать. Так что, если даже не принадлежишь к этой нации, но отчество или фамилия вызовут ассоциацию, и тебя посчитают еврейкой – двери к высшему образованию для тебя закроются. Почему? Тетя Галя объясняла это тем, что евреи, получив высшее образование (бесплатное!) – уезжают в свой Израиль. Предают родину. Вот поэтому (совершенно негласно!) – евреям стали перекрывать доступ и к высшим постам, и к образованию за счет государства. Конечно, официально об этом нигде не сказано. И инструкций у приемной комиссии не было. Но... такое происходит.

  Конечно, Наташа не хотела верить в этот бред. При чем тут фамилия, отчество и нация? Все равны. Все имеют право. Но тетя Галя сама работала в университете – и все эти тонкости знала.

  Постепенно у Наташи начали открываться глаза – не так уж всё идеально в любимой стране. Идеально на словах, и так, как их воспитывали. А на самом деле? Она себе говорила: «Ленин хотел лучше, а они всё испортили – вот так и происходят разные казусы!» В правильности революции и её идей – она не сомневалась. Ведь тогда всё свершилось ради всеобщего равенства, чтобы не было классов богатых и бедных. Чтобы все имели равные права и возможности. Что может быть лучше? Только со временем – пошло искажение. Некоторые люди, на высших постах стали «зарываться», злоупотреблять своим положением. Всё это критиковалось и высмеивалось и в «Фитиле» – короткометражном документальном фильме, и в журнале «Крокодил». Общество знало, что есть такие пороки и такие люди – и что надо всё это исправлять.

  Но Наташу удручало больше всего – отсутствие нормальной литературы в книжных магазинах. Не купить зарубежную классику или книги советских авторов. Всё можно найти только в библиотеках. Ну, и есть счастливчики – которые каким-то образом, подписываются на собрания сочинений или серию Библиотеки Всемирной Литературы. Книги в дефиците. А на книжных полках магазинов – поэтические сборники советских поэтов и Материалы партийных съездов или книги Леонида Ильича Брежнева.

  В школьные годы книжный голод спасала детская юношеская библиотека. Наташа выходила оттуда с горой книг. Хотя разрешалось брать только четыре. Ей не хватало информации, и она искала её в книгах.

  Но даже библиотеки не могли насытить – самые лучшие и интересные книги, в том числе, и фантастика – были в подписных изданиях. А где эту подписку брать? Дома таких книг не было. У мамы не было блата (знакомств) в этой области. Дома всегда была хорошая, вкусная еда, но не было ничего «для души» и ума.

  Конечно, у них дома была книжная полка – с журналами, книгами по школьной программе, учебниками по логике, английскому языку. Была и художественная литература, отдельные книги. Но особой роскоши, какую она видела у знакомых – у них дома не было. Однажды, когда они были в гостях у маминой подруги, она обнаружила в богатой библиотеке «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова и «Гости из Космоса» Казанцева. Всё это было потрясающе. Но все равно – мол, мало, мало! Наташа изнывала от духовного голода – книги были её хлебом, её воздухом!

  Возможно, это были не такие уж существенные недостатки советского строя – и недостатки должны были устранены (в каком-то ближайшем светлом будущем, к которому все стремились). Но эти «мелочи жизни» шкрябали душу. Ей не нужны были модные сапоги или сверхмодный плащ или джинсы – она была равнодушна к одежде. Но вот книги... Почему их нет? Ее это угнетало. В Ленинграде она нашла букинистический книжный магазин. Там она как-то отвела душу. Но всё было очень дорого.

  С какой-то стороны она уже видела – что-то «не то» и «не так» в их стране. Например, почему талантливые девочки из провинции не могут поступить в вузы – и должны работать на тяжелой черной работе, от которой отказываются питерцы?.. Это не была классовая неприязнь – но всё это было уже странно. Когда она встретила Пьера и узнала о его «мытарствах» – она не отшатнулась от него, а приняла его сторону. «Почему такой гениальный человек – прозябает и нуждается? Нет диплома? Так он – вдвойне гений – потому что его не учили в институте! Он сам до всего дошел! Почему же общество его не оценило и отвергает?»

  Она его понимала – потому что уже видела, что не всё гладко и правильно в советском обществе. Единственное, в чем различались их взгляды на жизнь, что Наташа не бунтовала – она любила свою Родину, гордилась тем, что родилась и живет в Советском Союзе. Она не видела никаких коренных недостатков в самом строе – как видел это Пьер и его учитель Потапов. Она не обобщала, как делали это они, сваливая все свои несчастья и горести на «советскую систему». Суть социализма она не отвергла бы ни за что. Октябрьская революция, 1917 года – представлялась подвигом, чем-то великим и прекрасным. её удивляло, как можно критиковать, переходить на сторону капиталистов – как сделал это Солженицын. У них в школе было комсомольское собрание по этому поводу. Читали газету. Правда, она так и не поняла – что он там написал крамольного и за что именно его выдворили из страны. Был недоволен советской властью. Вот и всё. В умы людей не могло просочиться что-либо иное, кроме того, что хотело Правительство. А оно свои тайны и «погрешности истории» хранило в великой тайне. Подрастающее поколение ничего не знало о Сталине и годах его правления. В учебниках по истории – о нем ничего не было сказано. Люди постарше, родители, бабушки и дедушки – конечно, знали, но молчали. Зачем молодежи знать о чем-то плохом, что происходило в партии – обо всех этих сталинских «перегибах»? Все считали, что лучше, чем они – никто в мире не живет. В странах капитализма – США, западной Европы – люди страдают и еле выживают от инфляции, кризисов и безработицы. Там за всё надо платить – за медицинское обслуживание и даже за образование. Жируют только единицы – миллионеры-капиталисты, которые нещадно эксплуатируют рабочий класс. Так думали все порядочные советские граждане.

  А «непорядочные» – те, кто не хотел трудиться на благо советского народа, кто не считал свою страну верхом справедливости и гармонии, те были «вне закона». Как они могли жить – вообще непонятно. Но с ними уже разбиралась милиция и «ставила на место».

  Наташа понимала удрученность художника, его нервозность и желание реализовать себя за границей. Она привыкла к его резким высказываниям о власти, к его вспышкам гнева, (хотя поначалу её это коробило) – была снисходительна, не до конца понимая его наболевшую боль и ярость против «системы». Просто не всё знала. А знания были за семью замками, за семью печатями, за семью дверями. Если бы она даже и захотела – не смогла бы их раздобыть.

  Ей тоже не всё нравилось – почему нет нормальных книг? Почему нельзя свободно купить фантастику или собрание сочинений? Почему где-то кому-то дают подписки «по блату» или нужно сдавать горы макулатуры, чтобы получить, например, «Трех мушкетеров» Дюма. Почему такое безобразие? Почему нельзя приобрести альбом репродукций великих художников эпохи Возрождения?.. где всё это прячется? Почему всего так мало – или вообще нет?!

  Когда она жила на квартире – у хозяйки («тети Гали») была большая библиотека подписных изданий. Вот где сокровище! Вот где разгул! У Наташи глаза разбежались и сердце замерло. Разве она могла упустить такой шанс? Тетя Галя говорила, что она не знает жизни? Вот как раз и знала. Прекрасно знала, какой дефицит такие книги. И такими «случайностями» она не будет бросаться – надо всё перечитать немедленно, раз появился шанс! Это было пиршество для души. Именно поэтому – учебники с задачами по математике были отложены на некоторое время, что и привело в негодование квартирную хозяйку, которая взяла над Наташей своеобразное шефство и опеку («ты мне, как дочь!»). Галина не понимала её восторга и судила за «безответственность»: «Надо готовиться в университет, заниматься усиленно, а она читает целыми днями! Как-будто не успеет! Впереди вся жизнь!»

  

  В то время владельцы таких библиотек – больше заботились о накоплении этих «духовных сокровищ», чем действительно читали приобретенные книги. Обычно, если это не выставлялось «для вида», как некое модное течение – хозяевам ценных книг было вообще не до чтения: всё отнимала работа, быт, семья. В музей сходить некогда, просто погулять по городу! Что уж говорить о книгах?

  У Наташи, видимо, было море свободного времени – что и злило Галину. Именно тогда Наталья прочитала «Историю доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона. Эта фантастическая повесть её потрясла. Вдруг и в ней – бродит какой-нибудь «мистер Хайд»?.. Ведь тетя Галя постоянно ей говорит, что она – «темная лошадка» и «в тихом омуте – черти водятся». Эти намеки и прямые высказывания в её адрес – озадачивали Наташу. Она знала свои недостатки – была очень самокритична, «копалась в себе» постоянно. Но вдруг есть что-то и худшее, о чем она даже и не подозревает? И тетя Галя права?

  Почему она накинулась на книги, хотя и без того много перечитала? Очевидно, не хватало знаний о жизни. Она закончила школу, вылетела из родительского гнезда – а со всех сторон говорят, что жизнь не такая, как им казалась, что она им «покажет»! Но как вооружиться? Как быть готовым? И что такое вообще – взрослый мир? Ответы на свои вопросы она искала в книгах. Прочитала всё собрание сочинений Антона Павловича Чехова, («Ого! Оказывается, он написал много больше, чем мы проходили в школе! Не только фельетоны и смешные рассказы, есть и серьезные вещи, даже о любви!»). Книги были её друзьями, наставниками, путеводителями по жизни.

  Но, видимо, не всё успела дочитать: если бы дошла до «Финансиста» Драйзера – была бы вооружена против Пьера: она не знала, какие бывают мужчины, и как себя ведут, желая соблазнить хорошенькую девушку. Что она, вообще, знала об этой стороне жизни? В школе не учили, дома не говорили. Книги читала – по школьной программе. «Война и мир» Льва Толстого – хотя и была её любимой, и Наташу Ростову просто обожала и хотела быть на нее похожей (потому что казалась себе «замороженой», без эмоций и живости) – но что для жизни это могло дать?.. У Наташи Ростовой всё было по-другому: если Курагин – подлец, то это было видно, что подлец и «дон-жуан», соблазнитель. Но жизнь? Как узнать – кто друг, а кто враг и нагло тебя обманывает?

Гуд бай, Америка!

  Несмотря на свой патриотизм и полную неосведомленность обо всем происходящем в стране, Наташа была солидарна с Пьером (в некоторых вопросах). И зря он её недооценивал. У нее было чуткое и отзывчивое сердце. И для него – незаменимая помощница и подруга по жизни. Но он считал её зеленым, неопытным существом. И хотя его неодолимо тянуло к ней, он решил обходить её дом десятой дорогой - чтобы не травить душу ни себе, ни ей. Его отъезд был делом решенным. В паспорте красовался штамп. Ждали разрешения на выезд. Шерудили по всей жизни – нет ли там каких «темных пятен». Говорили – что на каждого жителя страны в Кремле имеется свое личное дело. И там есть то, чего ты и сам о себе не знаешь!

  Пьера слегка трясло – он боялся, что найдут что-нибудь в его биографии – то, чего и не было, лишь бы не выпустить! (из вредности!) Ведь явно – художник-диссидент. По морде видно, по глазам – наглым и вызывающим! Они там, в комиссиях уже научились читать по лицам. Такого выпускать было крайне опасно – начнет поливать грязью Родину, заработает на этом миллионы. Уж лучше сгноить где-нибудь в психушке.

  И они-таки откопали! «Шизофреников за рубеж не пускаем! У них и своих психов хватает!»

  – Как? Что? почему?! – Белла и Пьер были в шоке.

  Оказывается, когда-то художник матернул власти, его забрали в милицию. Потом отвозили к психиатру – обследовать «на вменяемость». Чтобы спасти его шкуру, врач поставил ему диагноз – «шизофрения». Хотя тогда это спасло от более худших последствий, чем просто «психушка» – но заклеймило на всю жизнь. Вот эту справку из психдиспансера они и откопали. «Стоит на учете! Псих!»

  И было это давно, по молодости. Потом был осторожнее – знал, где можно «трепаться», а где лучше придержать язык за зубами. Теперь тот давний казус, о котором он совершенно забыл – поставил ему палки в колеса.

  – Какая им разница? – возмущался Пьер, когда они покинули госучреждение. – Псих я или нет?.. Избавлялись бы с радостью!.. Я, может... лечиться туда еду? Нельзя, что ли, нервы подлечить?! Беллочка, да что же это такое?.. Я гнить здесь должен?

  Он был в отчаянии – чуть не плакал, скрипя зубами, сжимая до боли кулаки. В этот момент, он и, в самом деле, был похож на сумасшедшего – хоть смирительную рубашку надевай!

  Белла наблюдала за его бурной реакцией – со страхом: «Может, и правда, ненормальный? Бог миловал?»

  Она пыталась его как-то успокоить, обнять. Но он вырвался из её рук и помчался по улице, проклиная власть, строй, систему и всю страну. Прохожие шарахались в сторону от этого «психа». Его глаза горели безумием. Он мог натворить, что угодно.

  Пьер очнулся, пришел в себя уже возле моря. Грохотал шторм. Высокие темные волны разбивались о берег, с шумом отползая назад, унося с собой песок и камни. В сером небе метались обезумевшие чайки, они что-то пронзительно кричали Пьеру на своем птичьем языке. Он залюбовался их острыми белыми крыльями, смелым полетом. Буря в душе, встретившись с природной стихией – постепенно улеглась. Ярость и гнев стали утихать. Море его успокоило – словно взяло на себя часть его боли и утопило глубоко на дне.

  

Глава 11. Лед и пламень

---

  Наташа поставила на проигрыватель любимую пластинку – с «Органной музыкой» Иоганна Себастьяна Баха. Первой были Токката и фуга ре минор. Раздались торжественные звуки органа. Сразу переместила иглу на Прелюдию фа минор – хотелось услышать не эту космическую музыку, а эпизод в Прелюдии, который говорил о чистом голубом небе, в котором утопали синие горы, бежали в долину – прозрачные журчащие ручьи... Каждый раз, когда она слышала эту мелодию, представлялась одна и та же картина: неземная долина с синими горами и скалами вдали, а над всем этим – удивительного цвета, бирюзовый купол небес.

  

  Худ.Александр Рекуненко

  Эта мелодия и эти картины – уносили её от суетного мира, проблем и забот. Словно она на другой планете – где всё прекрасно, удивительно и гармонично. Где царят красота и справедливость. Она закрывала глаза и с первыми звуками уносилась в этот чудесный мир. Почему ей виделась именно эта картина – она не могла объяснить. ТАК ей говорила об этом музыка.

  Звуки – нежные и прекрасные – были как мазки красок. Они создавали ТУ действительность. Она была даже более реальная и живая, чем на полотне, на холсте художника. Наташа уже давно поняла, что музыкой можно сказать и выразить всё! Передать и рассказать о любом явлении природы, любом движении человеческой души. Ей всё было под силу. Музыка могла рассказать обо всем!

  Наташа ставила эту пластинку тогда, когда её что-то угнетало, и на сердце была тоска. С тех пор, как она познакомилась с художником, она перестала слушать классику – словно музыка что-то обостряла в душе, не утешала, а наоборот...

  Сейчас на душе было тихо и светло. И Наталья решилась включить проигрыватель, послушать свою любимую пластинку. Её всегда удивляло, что орган – громогласный, трубный – звучит здесь нежно и проникновенно. Словно тонкая, душевная скрипка. Если есть вечность, Будущее – то там именно так: гармония, покой, звон голубых прозрачных ручьев и ослепительно синее, глубокое небо над головой.

  В Вечность она верила только с космической точки зрения. Такое понятие, как «бессмертие души» – она относила к религиозным воззрениями, (которые не понимала и не хотела понимать). Она была пропитана до последней клеточки своего существа – материализмом и атеизмом. По линии отца у нее была верующая бабушка. По рассказам мамы, она её окрестила. Но Наташа эту бабушку не помнила – родители развелись, когда ей был год. Религиозность и веру в Бога – Наташа считала невежеством, мраком и отсталостью.

  Однажды, в Одессе, мама попыталась зайти с ней в церковь на Пушкинской. Оттуда доносилось церковное пение, светили зажженные лампады, в полумраке мерцали лики святых. На нее напал какой-то мистический ужас, она уперлась ногами и руками, и не сдвинулась с места, как ни уговаривала её мать. «Просто посмотрим», ѓ шептала ей мама. «Нет! ни за что!» Возле дверей сидел страшный нищий и тянул к ней руку, чтобы схватить. Наташа пулей вылетела на улицу и еще долго сердилась на мать: «И чего ей взбрело в церковь меня тащить? Мрак – он и есть мрак. Одурманивание умов! Как это терпит государство? Почему не закроют?!» Всё это её возмущало, а тут еще родная мать тянет на порог к этим мракобесам! Словно это музей.

  Наташа признавала только вечность и могущество Вселенной. Перед ней она трепетала и наполнялась благоговением. В её уме это были разные понятия – Бог и Космос. Религия не говорила о космическом, она это отвергала – им было не по пути.

  Музыка уносила её в заоблачные высоты – там она парила, как птица, как свободный дух. В душе было чисто и светло. Пьер больше не приходил и ни разу не позвонил. Исчез с горизонта. Наверное, уехал.

  Наташа устроилась на работу – ночным сторожем. Это было отделение от милиции. Наташа должна была ночью работать, а днем заниматься, готовиться к поступлению в институт. Но всё оказалось не так просто, как они предполагали с тетей. Ночные дежурства её так изматывали, что она спала целыми днями. А если не спала, то ходила вялая и полусонная. Заниматься не могла – даже рисовать не хотелось. Работа выкачивала из нее все жизненные силы. Но тетя была довольна – девочка при деле, зарабатывает, не тунеядка какая-то. Для нее, как и для всех советских граждан, высшей и главной ценностью в жизни была работа и будущая пенсия: все жили и работали ради спокойной, обеспеченной старости.

  Наташа любила свою тетю, но порой они ссорились и ругались так, что казалось воздух в комнате воспламенится. У них были разные взгляды на жизнь. Наташа уступала, но потом всё равно делала по-своему – как подсказывало ей сердце. Сейчас ей хотелось послать «ко всем чертям» эту работу сторожа. Какой в ней смысл? Что она там охраняет? Такой ценный работник? Закроется в каморке и дремлет всю ночь на кушетке. «Охранница» называется! У нее даже ружья нет.

  А после такой работы – как привидение ползает по квартире, то ли спит, то ли бодрствует. Непонятное глупое существование! Ей хотелось уволиться. Но стоило ей заикнуться об этом – тетка подняла скандал, заявив, что этот тунеядец-художник научил «ничего не делать» и всё в таком духе. Хоть уши затыкай от нелестных эпитетов в свой адрес.

  Пьер не появлялся. Наташа потеряла счет дням. Она не особо переживала, но где-то в глубине души шкрябало уязвленное самолюбие. Любил-любил и разлюбил? Она вспомнила сон перед первым своим свиданием. Ей снилось море, солнце. Море было спокойным и тихим. Они с подругой плыли на большом белом лайнере. И вдруг он начал тонуть. Наташа спаслась на каком-то обломке, а её подруга из Питера – утонула вместе с пароходом. Она так и не поняла значение сна. Хотя была уверена, что там есть для нее какая-то ценная информация. Может, не надо было идти на свидание? Белый пароход – это, наверное, жизнь? Вот она теперь на каких-то обломках и плавает. Или еще не сбылось? Может, сон о будущем?

  Раньше у нее была цель, движение вперед, стремление к мечте. А теперь что? куда её несет? Она тихо и бессмысленно плывет по течению и не знает, к какому берегу её прибьет, куда принесет её маленький плотик. Под теплым крылышком тети Лизы – она совсем расслабилась, расквасилась – стала как студень, как кисель, ни то ни се!.. Даже перестала мечтать. Никаких бурь, никаких страстей, никаких волнений. Тихо и спокойно – до тошноты!

  

  Наташа поставила другую пластинку – Бетховена. Кроме «Лунной сонаты» ей больше ничего не нравилось. Хотя и пыталась понять, слушая пластинку за пластинкой – Бетховен остался непостижим.

  Однажды Пьер познакомил её с одним пианистом. Ему было за шестьдесят или больше. Лицо было изуродовано во время войны. Пьер сказал, что «дядя Миша» играет гениальнее Самуила Гилельса (тоже одессита, знаменитого на весь мир пианиста), но его не взяли на сцену из-за лица. Для сцены важно и лицо. А у дяди Миши – его почти нет из-за осколков снаряда. Жил он в маленькой квартирке на Молдаванке, в одной из комнат стояло черное фортепиано. Пьер нарисовал его портрет по фото в молодости – и принес показать. Музыкант был смущен, но очень рад художнику и его спутнице – видимо, гости захаживали редко. Пьер попросил его сыграть «Лунную сонату» Бетховена и сделал Наташе знак: «Сейчас всё поймешь! Это – гениально!»

  Наташа не ожидала ничего особенного – разве может кто-то сыграть лучше профессионалов как Гилельс или Рихтер?.. Пьер из-за своей природной восторженности – любит всё преувеличивать. И этого старика жалеет, обхаживает, льстит ему напропалую. Дядя Миша сел за фортепиано и коснулся клавиш. С первых же звуков – Наташа поняла, что такой игры она не слышала никогда!.. Эта «Лунная» переворачивала душу. Казалось, что звучит не фортепиано, а целый оркестр. У нее навернулись слезы на глазах. Это не были четко отбарабаненные ноты, это была Душа, что-то невероятное и необъяснимое.

  Тогда она поняла разницу между блестящим исполнением и гениальным. Те же ноты, те же клавиши...а звучит по-разному! У профессионала с пластинки – виртуозная техника и бам–бам! – а здесь и техника, и ДУША. Какая-то необъяснимая глубина. Если бы Гилельс услышал, заплакал бы – от восторга и зависти.

  

  Наташа с трудом скрывала непрошенные, заполнившие глаза, слезы. Пьер торжествующе улыбался. «Лунная», в исполнении дяди Маши, неизвестного одесского пианиста – её потрясла. И сейчас, слушая на пластинке признанного, знаменитого пианиста, она ощущала эту огромную разницу – просто стуканье пальцев по черно-белым клавишам, нота в ноту: идеально, уверенно, но – увы! – до дяди Миши далеко! Наташа в досаде выключила проигрыватель.

  Стены давили – стало скучно и тошно взаперти. Никаких событий, ничего – жизнь замерла, остановилась. Должно же что-то происходить! С Пьером и то интереснее – она столько узнала от него, столько услышала!.. А люди – сколько интересных друзей – музыканты, певцы, художники, врачи. Пол Одессы его знает! И сам он – удивительный, гениальный человек. Как тетя не видит этого? Для нее важнее – работает или не работает, и всё. Как можно так жить? Как слепые кроты – роют, роют землю, а солнца и неба не видят!

  Она вдруг вспомнила, что в Художественном музее проходит выставка – Николай и Святослав Рерихи. Отец и сын. Она ходила на эту выставку в Ленинграде. Но почему бы не сходить еще раз?

  Тогда, увидев эти яркие, экзотические краски Индии на полотнах Святослава Рериха – ей стало не по себе. Она даже досадовала, что увидела всё это. Эти кричащие цвета выбили её из колеи. В тот период она была увлечена прозой Чехова – не по школьной программе, а настоящим Чеховым, который писал о жизни и о любви. И вот, у нее стали открываться глаза на обыкновенного «серенького» человек, на простую «серенькую» жизнь, которая оказалась удивительно глубокой и интересной, и вовсе не скучной, и серой, как ей раньше казалось. Благодаря Чехову и русским художникам Серову, Левитану, Шишкину – она увидела мир, с другой стороны, где в сером – была масса глубоких оттенков, истина и смысл. Она стала понимать, что за «серой» оболочкой может скрываться чуткая и ранимая душа, а в сером небе – есть тончайшие оттенки голубого, розового, фиолетового. Надо только видеть!

  И она училась этому новому видению действительности - стала находить наслаждение в этом сером и невзрачном. Да и не было ничего «невзрачного»! Она была близка к чему-то новому и грандиозному, открывающемуся перед ней. Еще один шаг, еще немного, и она поймет самое главное!

  И вдруг эта выставка – как лавина, как грохот средь ясного неба, этот водопад кричащих ярких красок – эти Рерихи!..

  

  

  Худ.Святослав Рерих

  Она вышла с выставки оглушенная. Мир снова стал серым и унылым. И она больше не видела красоты и глубины Серого цвета. Мир ушел на задний план, со своей нераскрытой тайной. В глазах стояли полотна Святослава Рериха – его яркая Индия. В ушах уже звучала иная музыка. Наташа понимала, что так неправильно: эта живопись – лишь яркая иллюзия, декорация на сцене, это не реальная жизнь. И совсем не то мировоззрение, к которому она почти приблизилась, почти поняла... ей почти открылось! Истина отшатнулась от нее, так и не показав свое настоящее лицо. Она снова оказалась в пустоте. И теперь эти «роковые » полотна в Одессе – словно преследуют её.

  Что ж, она пойдет полюбуется! Всё равно они уже сделали свое дело. Тот восторг перед Жизнью, серой будничной действительностью – больше не повторился. Она «оглохла» и «ослепла» от ярких рериховских красок. И то чеховское восприятие жизни, к которому она почти приблизилась – к ней больше не вернулось. И собрание сочинений Чехова, которым она упивалась в библиотеке квартирной хозяйки, стало недоступно. В библиотеках она находила только потрепанные сборники чеховских «Рассказов» по школьной программе.

  Одесса была покрыта нежно-зеленой дымкой. Улицы были окутаны серебристо-голубым туманом. В вышине сияло солнце. Воздух был пропитан запахом моря. «Скоро лето!» – мечтала Наташа, спеша к Художественному музею.

  Выставку разместили в небольших залах, оббитых серым холстом. В помещении не было окон – замкнутое пространство, похожее на коробочки. Наташа прошла по каким-то узким коридорам, прежде чем попала на выставку. Ей нравился запах красок и лака в художественных музеях – это напоминало о творчестве и вдохновляло. Она стала ходить по залу, разглядывая картины Николая Рериха. У него были более приглушенные краски, чем на полотнах сына. Таинственные пейзажи Тибета привлекли её внимание, и она почти уткнулась носом в одну из картин, пока ей не сделала замечание строгая смотрительница зала.

  С невозмутимым, гордым видом Наташа отошла от картины, и тут её взгляд упал на вошедшую пару: бывший «учитель» шел под руку с красивой черноволосой девушкой (типаж, с которым Наташа не могла соперничать – ни по зрелой женственности фигуры, ни величиной пушистых ресниц вокруг больших миндалевидных глаз). Пьер, довольно улыбаясь, что-то рассказывал надменной красавице. Наталья перешла на другую сторону зала, стараясь остаться незамеченной. Ей почему-то стало неловко, словно она подглядывает за кем-то в замочную скважину.

   Но с какой стати она должна прятаться? Она просто перешла в другой зал к работам Святослава Рериха. Портреты смуглых индианок в ярких одеждах – завораживали: они были как живые, настолько реалистично были прописаны тела, лица и глаза. Но фон – просто невообразимое буйство сияющих красок: ткани, драпировки, цветы, одежда, какая-то дикая оргия цвета! Казалось, что краски фосфоресцируют, светятся, бьют по глазам, как мощные прожектора. Ярко-лимонный, ярко-зеленый, ярко-голубой, пурпурный, фиолетовый. Дело было не только в цвете – всё, кроме лиц и тел, было набросано широкими, смелыми мазками, цветными пятнами, как в аппликации. Живым был только человек, а всё вокруг – нереальное, фантастическое! Странное сочетание в картине. Но если исходить из буддистского учения, что весь мир Иллюзия – вполне логично. Мир, в котором живет человек – иллюзия и мираж, яркий хаос, на который не стоит обращать внимание.

  Наташа вышла из музея на улицу, на яркий дневной свет, а в глазах всё еще рябило от рериховских красок. По сравнению с ними жизнь вокруг – невзрачная серость. Скрежеща на повороте железными колесами, протащился красный трамвай. В воздухе стояла желтая пыль. Шумели кроны акаций, шелестя мелкими зелеными листочками. Домой идти не хотелось. Занозой в сердце сидела эта нечаянная встреча на выставке: «Сделал вид, что мы не знакомы!»

  Но она не падала духом. Порадовалась, что захватила с собой папку с бумагой и карандаш. Найдет, чем заняться!.. Уверенным шагом направилась в музей на Пушкинской: «Порисую античные скульптуры!» Зачем терять время на бесплодные переживания? Ревности она не чувствовала, только легкий неприятный осадок в душе. «Я ведь его не люблю, – рассуждала она. – Он может встречаться, с кем хочет – ведь я ему отказала!»

  Несмотря на любовь к Ленинграду и Эрмитажу, она не раскаивалась, что познакомилась с Пьером и уехала из Питера, что всё так завертелось. Одесса уже не отталкивает, как раньше – все-таки родной город, здесь хорошо и спокойно. Хочется что-то делать, двигаться, добиваться цели – душа требует полета. Но сейчас в её жизни - полный штиль и её это слегка нервирует.

  Она уверенно прошла мимо вахтерши, показав ученический билет (еще с училища) – прямо в скульптурный зал. Там стояли мраморные и гипсовые Венеры, Аполлоны и Дионисы, которых она упорно игнорировала в Эрмитаже. А теперь снизошла и собирается рисовать! Выбрав безрукую Венеру Милосскую, пристроилась на табуреточке, оставленной каким-то рассеянным студентом – и принялась за работу. В зале было прохладно, по мраморному полу гулял сквозняк. Под прицелом мраморных сердитых глаз – она стала водить карандашом по бумаге, делая набросок. Через полчаса ей стало холодно и не по себе среди этого археологического склада. «Ладно, в другой раз», – и она выскочила под укоризненные взгляды в спину. Вахтерша с уважением взглянула на её папочку с рисунками, кивнув на прощание. Наташа в ответ улыбнулась. «Как приятно живое человеческое лицо!»

  Полчаса наедине с мраморными изваяниями хватило ей на то, чтобы оценить живую реальность – она с симпатией посмотрела на румяное доброе лицо вахтерши. Ей всегда хотелось рисовать людей – это было заветной мечтой, еще со времен учебы в художественной школе. Но пока не знала, сможет ли: не каждый художник способен нарисовать портрет. Мало передать сходство – нужно что-то еще... Это ведь не фотография. Нужно выявить характер, показать душу. Как это сложно!.. Наташа вздохнула. У нее не было полной уверенности, что у нее получится – этому учат в институте, и не один год. Пьер не учился, но он – гений-самородок. Талант.

  Она рисовала автопортреты в зеркале, подругу в Питере, карандашом и акварелью. Но не хватало практики и уверенности в себе – написание портрета с натуры казалось слишком сложным процессом. По фотографии рисовать? Но как там увидишь человека таким, какой он есть?

  Валентин Серов писал портрет в течение 70 сеансов – пока человек перестанет из себя что-то изображать и станет самим собой.

  Фотографии она не доверяла. Прежде чем рисовать портрет – надо увидеть человека в жизни. И самым главным на портрете были глаза. В глазах – вся сущность человека, его душа!

  У нее над письменным столом, в Магадане – была прикреплена репродукция, которую она вырезала из журнала. Портрет, который потряс ее до глубины души.«Оля» Александра Шилова. Этот портрет переворачивал душу, от него было невозможно оторвать глаз.

  

  Портрет Оли. Александр Шилов, 1974 г.

  Она не понимала, в какой технике и чем был написан портрет, но он покорил ее сердце – там была необъяснимая гармония и совершенство. И прежде всего, совершенство человеческой души, глаз, лица, нежных красок и переходов светотени. Она не смогла бы объяснить, даже самой себе, что же её восхищает в этом портрете, но знала точно – она хочет рисовать портреты именно так, как этот художник. Это стало ее заветным желанием – несмотря на то, что в то время она мечтала о звездах, телескопах и профессии астронома.

  Пьер научил её рисовать по фотографии – ему заказывали портреты акварелью, а он подсовывал их своей ученице. Он делал рисунок, а она заканчивала акварелью. Это и было её ученичество, первые шаги. Рисовать с натуры – пока еще не пыталась.

  Человек казался ей великой загадкой: его чувства, мысли... Её интересовали дневники великих людей. Ей казалось, что именно в дневнике – человек открывается весь, полностью. Там можно узнать о нем всё! Но кто пишет откровенные дневники? Чтение дневников (в собрании сочинений) Льва Толстого и Блока – её разочаровало. Она не нашла в них того, чего ждала больше всего – искренности и честности перед самим собой. Общие фразы, общие мысли. Какие-то телеграфные фразы ежедневника, перечень встреч. Кому это интересно?

  В четырнадцать лет она начала вести дневник (в Одессе, во время летних каникул) – и столкнулась со странным ощущением: а вдруг кто-нибудь прочтет? Это отбило всякую охоту быть откровенной с самой собой. (К тому же мама решила проверить, что там дочь всё время строчит. Был великий скандал на ровном месте: мама поняла превратно какую-то фразу (о любви, кстати) – и понеслась!) Но велико было искушение прочитать свои записи много лет спустя: ведь потом всё забудется, а как интересно открыть свой дневник через десять лет, например, или даже через два-три года! Она записывала мысли, чувства, события.

  Порой ей казалось, что какая-то невидимая сила просто заставляет, толкает её записывать свои мысли и ощущения – просто требует: «Пиши, пиши!» Хотя казалось, что она пишет нескладно и глупо – на бумаге всё выходило совсем не так, как было в уме и душе, когда она садилась за дневник. Ей казалось, что она не передала и малой части того, что ей хотелось сказать, чем была полна душа! Это раздражало – бессилие собственных слов. Позже она научилась просто не перечитывать написанное, чтобы лишний раз не огорчаться. Закрыла тетрадь – и всё! Через месяц (или год) – прочту.

  После окончания школы, перед выпускным – она дала маме почитать свои заветные тетради (их накопилось уже четыре!) Но, к её удивлению, мама отнеслась к этому жесту доверия – безразлично. Чужой внутренний мир её не особо интересовал (чего не скажешь о первом дневнике, когда Наташе было четырнадцать – и маме был важен каждый её шаг и мысль!)

  Когда же она нашла время полистать тетради, то изрекла: «Много тоски и плохого настроения!» Ну, вообще-то дневник и предназначен только для себя. А чего она ждала – что мама её поймет? Её метания, поиски смысла жизни, что для нее мучительно жить в этом мире, как она страдает и даже не знает, почему и от чего? Порой возникало ощущение, что этот мир – вообще, не её, чужой: а она, словно какое-то растение, которое случайно занесли на эту планету – её родина где-то на другой планете, в далеком Космосе! Правда, серьезно она об этом не думала – казалось слишком фантастичным, из области невероятного. Тем более, ученые утверждали, что земляне – единственные разумные существа во Вселенной: Космос пуст и безжизненен. Сообщения про «тарелки», НЛО и инопланетян – осмеивались. Все было объяснимо: блики, взлеты ракет и метеозондов. Нет других внеземных цивилизаций – это просто невозможно.

  Любые смелые гипотезы подавлялись научными фактами и физическими законами материи. Наташа ощущала себя в этом мире – словно в западне, в серой, глухой ловушке. Только небо над головой оставили – смотри, любуйся, дыши! Нигде не было ни одной подсказки – зачем она здесь, для чего? Зачем появилась, для чего живет, кто она такая, вообще?

  

  Худ.Лаури Бланк

  Никого не мучили эти вопросы. Все жили спокойно, весело, радостно. В её окружении таких «ненормальных», как она, не было – никого Космос не звал, никто не спрашивал себя «кто я?», «зачем я?» Особенно тоскливо становилось от чтения статей, опровергающих существование «братьев по разуму». В это не хотелось верить. Книги фантастов были для нее реальнее, чем надуманные земные повести и романы. Там была правда, здесь была... ложь.

  Наташа возвращалась домой. В папке лежали несколько карандашных набросков с Венеры Милосской. День прошел не зря. «Надо постоянно рисовать – тогда будет толк. Расслабляться нельзя. Я не хочу пройти по жизни пустоцветом!» – говорила она себе, глядя на золотые лучи солнца, заходящего за крыши домов.

  Вдруг она услышала за спиной торопливые шаги и свое имя. Это был Пьер. Он догнал её почти у самого дома. Наташа остановилась. «Запыхался, бедный», – язвительно подумала она. Развернулась и продолжила свой путь. О чем говорить? И что он может ей сказать?

  Догнал. Взял за руку.

  – Извини, ты меня там видела, да? Обиделась? Это так, знакомая, жена друга. Попросила сводить на выставку...

  Она спокойно посмотрела ему в глаза:

  – Меня это не касается.

  – Ты меня уже... не любишь? – выдавил он из себя.

  Наташа промолчала, созерцая солнечные лучи, запутавшиеся в ветках акации. И что дальше? Он хочет продолжения, а зачем?.. Вдруг увидел и вспомнил? А до этого вылетела из головы - даже не позвонил ни разу? Думай, что хочешь.

  Он не мог сдвинуться с места. Ноги словно приклеились к асфальту. Он не мог от нее уйти! Очаровала? Околдовала? Он хотел разозлиться, и не смог. Стоял и улыбался, как идиот. А она – холодная, неприступная. Как он мог её оставить? Разве она не хороша? Разве не стоит того, чтобы её завоевывать и положить к её ногам весь мир?.. Что же он за дурак!

  – Скажи что-нибудь... – попросил он.

  Она пожала плечами и отвернулась:

  – Я пойду. Мне некогда. Меня тетя ждет.

  – А можно...я к вам зайду? Что ты там нарисовала, можно посмотреть? –он протянул руку к папке с рисунками. – Может, подскажу что...

  «Учителя снова изображает?» – хмыкнула про себя Наташа, но отталкивать его не стала. Рассматривая её работы, Пьер удовлетворенно кивал. Потом предложил продолжить их занятия – она увидит, как он пишет маслом. Он снова ловил её в те же сети. И она опять безоглядно в них шла.

  Поцеловать не решился: лед в её душе еще не растаял. Как она быстро заморозилась! Всё его обхаживания «коту под хвост» – теперь надо начинать сначала. Досада царапнула по душе. А если бы он уехал в Америку? О, тогда всё – безвозвратно! Ходит по музеям, рисует – думать о нем забыла, живет своей жизнью, а его словно и нет, и не вспоминает!

  Он смотрел ей вслед – как она уходит, зашла в подъезд. В душе клокотала целая буря, его разрывало на части, хотелось её задушить и в то же время... целовать следы её ног. Как такое может быть – ненавидеть и любить до безумия!

  Он вдруг понял ясно и четко – он её никому не отдаст. Если бы вдруг у нее кто-то появился, начал бы ухаживать – убил бы, не раздумывая. Он её не отдаст. Пусть хоть сколько издевается, нервы мотает, характер свой показывает – она будет только его, и ничьей больше. Он возьмет эту крепость осадой, измором, но всё равно добьется своего! И никакая она не «наивная девочка» – так обожжет взглядом, что внутри всё перевернется. Это с виду девочка-цветочек, а у нее еще те коготки, да и зубки тоже! Но всё равно – он её и такую любит. И не потому, что «цветочек», разве в этом дело? Не нашел бы? Вон их сколько – сами вешаются на шею!.. нет, в ней есть что-то, что хочется переломить, подчинить себе, покорить эту гордыню, чтобы любила, лепетала перед тобой. Одна эта победа (пусть только в мечтах) – уже кровь зажигает, на стенку лезть хочется. Откуда у нее это? Он сначала не разглядел, не понял. А сегодня увидел и обомлел. Такие искры в него метнула – как он только на месте устоял? Его всего, с головы до ног, как огнем, жаром обдало. Он с выставки бегом бежал, еле от той девицы избавился. Весь изнервничался – не знал, как подойти, что сказать. Не-е-ет, он такую не упустит. К черту заграница!.. это дороже всех заграниц. У этих ног можно и умереть. Для постели он себе найдет – если надо будет. А эта – больше, чем для постели. Она душу зажигает, как факел. Она жизнь делает, как пылающий факел!.. Как от такого отказаться?

  Наташа вышла на балкон. Он послал ей воздушный поцелуй.

  Безотчетно чему-то улыбаясь, Пьер дошел до остановки, сел в подошедший трамвай и поехал к себе, к домику у моря.

  

Глава 12. Свадьба отменяется

---

  

  

  Наташа напряженно вглядывалась в зеркальную глубину: на нее смотрела хрупкая девушка с печальными темными глазами.

  С тех пор, как она приехала из Ленинграда – перестала пользоваться косметикой, красить губы и ресницы. И выглядела теперь совсем по-детски, как школьница. Пьеру легко выдать её за свою племянницу – представляя своим бывшим любовницам. Что это именно любовницы, а не просто «знакомые» – Наташа просто чуяла. Знала! Зачем он заходил к ним с ней? Подразнить их или её, чего он добивался? Она могла бы и за дочку сойти – только все были в курсе, что детей нет. Закоренелый холостяк! Наташа уже знала всех его друзей и даже женщин (которых он представлял, как просто знакомых!)

  С Пьером они стали близки. Это случилось. Как ни оттягивала она роковой момент – но это произошло. Буднично, как простая хирургическая операция, неприятные моменты которой надо потерпеть. Конечно, это для нее впервые. И она, как романтичная натура, представляла всё по-другому. Не было страсти и желания с её стороны, не было и опыта, чтобы отказать и настоять на своих правах. А он, как опытный ловелас, легко обошел все преграды.

  Сначала устроил в квартире мастерскую – принес «обнаженку» и повесил на стену, прямо над телевизором – «любуйтесь моим шедевром!». Целыми днями, пока тетка на работе, до самого вечера – они были наедине. Он писал маслом портрет одной пары, а она смотрела, училась. Его поцелуи на нее не действовали – она была ледяной глыбой, которую невозможно растопить никаким огнем. Пьер начал злиться. Шли дни – а она была всё той же неприступной крепостью, что и раньше. Его усилия были напрасны.

Свадьба отменяется

  Но вот однажды, он пришел слишком рано и застал её, спящую после ночного дежурства. К тому же, она немного простыла, приболела – лежала на диване вялая, томная. В глубине души, она давно сдалась – так надоели его упреки. Но боялась боли и неприятных ощущений. Не страх быть «опозоренной» и брошенной, а страх боли. Мораль, что «до свадьбы нельзя» – отодвинута на задний план: она доверяет Пьеру. Ей даже в голову не приходит, что он может поступить бесчестно. (Потому что «гений»?) И свадьба с белой фатой (и поцелуями под громогласное «горько!»), – о которой мечтают все девушки, её не прельщала. Поэтому сам собой напрашивался логический вывод: какая разница – «до свадьбы» или «после», если она вообще не хочет никакой свадьбы?.. В этом они с Пьером были солидарны – он не смог бы потянуть свадьбу, застолье, гостей, платье-фату и прочее (бедный художник!) – да и вообще, зачем вся эта галиматья, если можно вот так сразу всё получить?.. Наташа не хотела быть куклой на дурацком застолье, где при всех надо целоваться. У нее не было близких подруг, с тетей они не беседовали на такие темы. Мама была далеко. Авторитетом был Пьер – и он горячо поддержал её, сказав, что целоваться при всех на свадьбе – верх неприличия. Так зачем она им нужна?

  Так как близился весенний праздник – международный Женский день, у него возникла идея подарить самого себя и сделать из нее Женщину. Он был стопроцентно уверен, что ей понравится и она «еще просить будет»

  Пьеру показалось, что это самый подходящий момент – она в постели, раздета, если тетка неожиданно нагрянет на обед – он рисует, а Наталья отдыхает после дежурства. Он установил подрамник с холстом на стуле, приготовил палитру и краски, временами кидая на девушку жадные взгляды. Ему не терпелось осуществить свой замысел. Всё в нем кипело. Она такая слабая, податливая, беспомощная – как этим не воспользоваться?.. С её стороны нет никакого напряжения, она вообще почти спит. Может, всё пройдет, как по маслу, она даже ничего не заметит, не почувствует. Эх, только бы никто не помешал!

  Она тоже подумала, что это самый благоприятный момент – всё свершится, и он перестанет донимать её обидными упреками, что она «водит его за нос», «не девочка» и лжет ему на каждом шагу. Пусть убедится! Ведь они всё равно решили пожениться. Пусть это случится перед тем, как они распишутся. Наконец-то, он успокоится. Ведь он её любит, а после этого будет любить еще больше!

  – Ты готова?.. Давай, попробуем? – склонившись, быстро поцеловал в губы.

  Она была, словно под гипнозом: бессонная ночь на дежурстве действовала одуряюще. Да и наглядный пример свободы и раскрепощенности перед глазами – обнаженная натурщица день и ночь сверкает глазищами и плотоядной улыбкой. Колола и ревность – художник не забывал напомнить, какой страстью пылала к нему эта девушка: «Сожрать была готова!» И загадочно улыбался. Наташа не собиралась соревноваться с натурщицей, у нее не было таких чувств к художнику. Но зато он ее любит и страстно желает – что ценно. Она не хочет потерять человека, с которым легко сделать «это». (Почему-то казалось, что с другим будет стыдно, а с ним легко и просто.) Главное, он её ЛЮБИТ.

  Она видит в себе кучу недостатков, с которыми надо бороться, и вдруг появляется человек, который принимает тебя такой, какая ты есть – обожает и боготворит! Ты сама виновата, что доводишь его своими капризами. Надо всего лишь уступить. Он тебя любит, страдает. Кому ты еще нужна? Ты его выбрала. И всё уже решено.

  На Пьера не смотрела. «Будь, что будет!» А он, радостный, спешил – лишь бы не передумала, перестала корчить из себя недотрогу. Может, и не девочка вовсе? Вот и проверим!

  Ей было не по себе. К ужасу перед болью, которая сейчас пронзит тело, добавился панический страх, что тетка явится на обед и «застукает» за этим неприличным занятием. Хотя дверь закрыта, но у нее свой ключ. Наталья попыталась оттолкнуть Пьера, но остановить его было невозможно. Он бормотал «подожди, я сейчас... еще немного!» Что-то не получалось, нервничал и спешил, но продолжал свою «операцию».

  Она ощутила боль, и Пьер слетел с дивана, как пушинка. Он с удивлением смотрел на хрупкую девушку – откуда у нее взялись силы? Или она знает карате? Так долбанула его ногой, что искры из глаз посыпались!

  – Нет. Не хочу! – она села на диван. – Не могу. Мне больно, – (как будто это кого-то волнует!)

  Никакие уговоры «немного потерпеть», никакие мольбы и упреки в эгоизме и жестокости – не подействовали. «Нет!» – как стальной клинок. Такого железа в её голосе он еще не слышал.

  Она оделась. Ему пришлось натянуть брюки и распрощаться с вожделенным моментом. В нем кипела уже не страсть, а злость. Ярость. Он её ненавидел. Бросить на полпути! Зрелая умная женщина разве так поступит? Она просто зеленая и глупая. С кем он связался? Себе нервы трепать? И сколько это будет продолжаться?.. У него голова раскалывается!

  – Ты издеваешься, да?! – бушевал он. Хотел продемонстрировать свою «мужскую гордость» – до чего она его довела, но вовремя опомнился. Возможно, он её шокирует и больше его на порог не пустит. Опомнился, заскрипел зубами и рывком сел за мольберт. Какое тут творчество?.. Он весь кипит от загнанных внутрь желаний. Его сейчас разорвет – а ей, как об стенку горохом. Сидит спокойная и невозмутимая. Довольная! Довела до белого каления, а теперь сидит и ухмыляется.

  Но Наташа не ухмылялась и не улыбалась. Ей было неприятно, что Пьер – её будущий (или уже настоящий) муж злится на нее, а она не может переступить через себя и ужасно боится...

  

  Rob Hefferan

  Сидя рядом на диване, видела, как Пьер, яростно размешивая краски на палитре, мечет в нее молнии из-под нахмуренных бровей – но не понимала его проблем. Вспомнила наставление питерской квартирной хозяйки: «Если любит, будет ждать столько, сколько ты захочешь! И не упрекнет даже!»

   «Если любит». А если его терпение уже лопнуло? И она, действительно, издевается над любящим человеком? Всему есть предел – мама с теткой постоянно твердят, что у нее невыносимый характер, и она, кого хочешь, доведет до бешенства. Ну, вот... теперь она портит жизнь себе и Пьеру. А он-то в чем виноват?

  Но у нее отлегло от сердца, что ничего не получилось. Это как пойти к зубному, и вырвать больной зуб. Больно, не хочется – а надо!

  В этот момент в прихожей кто-то стал открывать ключом дверь, раздались шаги. Пришла тетя Лиза. На обед. Заглянув в комнату, окинула их подозрительным взглядом, и направилась в кухню.

  Пьер спешно собрал краски, подхватил холст и выскочил из квартиры. Встречаться с теткой – не хотелось: люто его ненавидит, непонятно за что и почему. Хотя чего гадать – из-за ненаглядной племянницы: не пара он ей, недостоин! Поспешила Наташенька – нашла какого-то урода-тунеядца, гнать его поганой метлой из дома. Он прекрасно читал её мысли – потому предпочел испариться.

  Он шагал по залитой солнцем улице и злился. Так близко к цели! Чего церемонился, чего боялся?.. Ах, ей больно! А ему не больно? Голова раскалывается, давит на виски. А ей-то что? Она его пожалела, что он там мучается? Последние жилы из него тянет, издевается! Ему в голову бьет – а ей всё улыбочки! весело!

  Пьер заскрипел зубами и сжал кулаки. В груди клокотал гнев. Но что он мог сделать?.. Пойти к другой? Желающих много. Хоть днем, хоть ночью – примут с распростертыми объятиями. Но он не хочет к другим. Он хочет только её – недоступную гордячку. А потом... может, и бросит. Это уже его личное дело. Захочет и бросит. Почему бы и нет? Друзья-гинекологи советовали найти «девочку» и не пачкаться со шлюхами, чтобы не подцепить сифилис или гонорею, или другую заразу. Вот и «нашел» – на свою голову!.. столько нервов измотала – что уже и жить не хочется. Хуже некуда. Ну, ничего, он потом на ней отыграется. Будет безотказная. Когда захочет – тогда и будет пользоваться. Главное – этот «первый раз» преодолеть. Хорошо, что она свадьбы не хочет – как ему повезло. ЗАГС – вилами по воде. А вот если бы свадьба, то ныла бы «только после свадьбы!» И что бы он смог сделать? Это же мания – белое платье, цветы, первая брачная ночь. А где он денег возьмет на эту свадьбу? А если «не девочка» и обманет?.. Да, умница, что не хочет свадьбы. Всё становится проще. Не понравится – бросит. Хотя и говорят, что жениться надо на девственнице – типа будешь кайф иметь всю жизнь, идеально будет тебе подходить. Ну, а думать можно о другой – почему бы и нет? С этой лежишь, а представляешь себе... Любу или какую другую красотку. Кайф!

  Пьер повеселел и заулыбался. В каком-то дворике увидел колонку с водой – облил водой голову, плечи, спину, грудь. Стало легче. Теперь к морю – утолить свои горести и печали.

  Ему даже пришло на ум – не свернуть ли к одной давней «подружке», но не хотел терять свой пыл. Завтра к Наташе, и уж точно своего не упустит! Улыбаясь своим тайным мыслям, запрыгнул в подошедший трамвай, который повез его к морю.

  Окунувшись в морскую прохладу, он вновь ощутил себя человеком, мужчиной в расцвете сил – пляжные барышни не сводили с его мускулистой груди глаз и томно вздыхали. Потому он решил прервать свой вынужденный пост и тем наказать строптивую девчонку – «пусть помучается, что обидела такого сногсшибательного самца – все бабы с ума сходят, а она нос воротит?» Чтобы окончательно прийти в норму и ощутить свой мужской потенциал – провел ночь с прекрасной нимфой с пляжа.

  Пришел вечером к Наталье – а она собирается на работу. Дежурить. Увязался за ней. «А вдруг получится? Другая обстановка, ночь, никто не помешает».

  Сказал, что переживает за нее, будет её охранять. И там, на сдвинутых стульях – снова пытался. Но его афера закончилась, так и не успев начаться. Она наотрез отказалась. Обиделся и ушел, громко хлопнув дверью.

  Наташе тоже стало обидно. Что он распоряжается ею, словно какой-то вещью. Совершенно не думает о её чувствах и состоянии – ему надо и всё. Типа он болеет, и ему нужна разрядка. А она во всем этом виновата – потому что именно она довела его до такого состояния. Он мучается и страдает – а она не хочет идти ему навстречу. В душе остался неприятный осадок от такого «свидания». Что же это за «замужество»? Где любовь, страсть, влечение? Может, у него есть – а у нее-то нет! Она ничего не чувствует. И весь этот «интим» ей тоже не нужен. Прожила бы как-то и без него.

Искусство требует жертву

  Почему же она не расстанется с ним, не прекратит это унижение? Да потому, что он – Художник! Гениальный художник, гениальный человек, который почему-то выбрал её, ничем не примечательную девушку, на которую никто не обращает внимания. А он обратил. И это две причины – почему она за него держится, а не послала куда подальше! Он – судьба, ей предназначенная. И если возникли какие-то проблемы и шероховатости – их надо решать. Самой.

  

  Robert Hefferan

  И вот, чего так жаждал Пьер, к чему так стремился – случилось. Хорошо это или плохо – она не ощутила: ни стыда, ни угрызений совести. Может, вообще не ценила, что имела, и для нее это ничего не значило? Общество навязывало свои стереотипы – «береги честь смолоду» и близкие отношения только после свадьбы. А иначе – позор, мать-одиночка, никто замуж не возьмет. Это внушали мамы и родственники, так было принято в обществе. Хотя некоторые плевали на устои и делали, что хотели.

  Конечно, она, будучи послушной дочерью и скромной девушкой – тоже хотела, чтобы всё было «по правилам»: сначала ЗАГС, потом всё остальное. Но когда они собрались идти в Одесский ЗАГС – Пьер неожиданно потерял паспорт. Просто взял и потерял! Обыскали весь спуск к морю, его домик перерыли вверх дном – нет паспорта, исчез!.. Пьер только разводил руками. А что делать? Пришлось и это отодвинуть на задний план. Потому что любовь. Не её, конечно, а Пьера. Как можно упускать такой шанс в жизни? Или остаться «старой девой», как тетя? (А это вполне возможно, при её-то характере и гордыне – все уши прожужжали, как тут не поверить?)

  В общем, Наташе пришлось стать свободомыслящей натурой – раз решила связать свою жизнь со свободным художником. Два сапога пара. В тот момент она, конечно, не догадывалась, что «гений» может быть обычным мужчиной, со своими заскоками, изменами, предательством и прочими атрибутами мужской натуры. Он для нее, в первую очередь – Художник с большой буквы. И она счастлива, что повстречала такого интересного, одаренного человека. Физиология была для тяжкой обузой – но... Искусство требовало жертв.

  Именно поэтому она оказалась в его объятиях и выполнила свой «супружеский долг» – то есть стала его женой уже по-настоящему. Операция была проведена слегка болезненно, но терпимо. Ужасной боли, как она боялась – не ощутила. Как зуб вырвать. Потом слегка саднило, так как новоиспеченный муж никак не мог насытиться обретенной женой. Пришлось терпеть и эту часть отношений.

  Да, это случилось, и она вздохнула с облегчением. Все страхи позади, и Пьеру не в чем её упрекнуть – только благоговейно смотреть, и желать снова и снова.

  Её женственность не проснулась, как того ожидал Пьер. И, вопреки её ожиданиям, она ничего не ощущала – никаких экстазов и приятных ощущений. Обычный супружеский долг, как после двадцати лет брака. Женщиной она себя не почувствовала. Ничего не изменилось, кроме того, что каждый день он ненасытно пользовался её телом, хочет она того или нет.

  

  Fransin Van Hove

  Вглядываясь в свое побледневшее, осунувшееся лицо в зеркале, она не хотела вспоминать, как всё «свершилось». В душе зияла пустота. И черная бездна. Беспросветная. Бездонная. И эту бездну наполняла тоска и боль. Откуда оно взялось – она не понимала. Легкость и ощущение полета – исчезли навсегда. Вместо легкости и парения – давящая черная тоска.

  И одиночество. В сто раз сильнее, чем оно было в Питере. Она с Пьером и жутко одинока и несчастна. Упреки стали еще жестче: теперь он раскаивается, что «сорвал недозрелое, зеленое яблочко», поспешил! Оказывается, надо было оставить её в покое. Теперь он злится на самого себя, потому что она – сплошное разочарование. Нет, она мила, конечно, но... не для него! Слишком уж «зеленая» и неопытная. Оказывается, ему нужна зрелая женщина. В постели она ноль – «пресная», никакая. «Никакая»? Но почему-то не отказывал себе в удовольствии снова пользоваться её «пресным» телом, которым наслаждался, вопреки всем своим жестоким высказываниям.

  Конечно, она не была готова к такому повороту событий – резкой смене настроения мужчины, за которого она, вообще-то, собралась замуж. Даже перешагнула через свое «не могу и не хочу» ради него, ради его потребностей и желаний. И, конечно, она не могла даже предположить, что в близости между мужчиной и женщиной может быть что-то еще, помимо самой близости: разве ему мало того, что она ему отдалась, и он получил, что хотел? Разве этого мало? Но оказалось, что женщины могут быть «как бревно» в постели. Что это значит, она совершенно не понимала. Но на всякий случай, считала, что это не о ней. Он ведь вроде доволен, упивается, получает свой кайф. Значит, не всё так плохо?

  В этом вопросе она, действительно, была чистым листом, ничем не запятнанным (на что Пьер и рассчитывал!) Ну, что она знала об этой сфере отношений? Ее сверстницы из разных источников (в Одессе их море!) получали нужные знания. А что знала она, кроме того, что есть брак, замужество, есть гулящие «девки», и есть негативная сторона (этого уже наслышалась от папы, работавшего в милиции). О том, что в постели надо еще как-то угождать мужчине (помимо того, что ты и так в его полном распоряжении) – она понятия не имела! И откуда ей было знать и где набраться «опыта»? Ясно ведь, что ей не сорок и не тридцать, и даже не двадцать пять, чтобы хоть что-то знать о мужчинах и отношениях. Ясно, что ноль, что чистый лист бумаги – пиши, что хочешь! И сама его заполнить она никак не могла, если вела такой целомудренный образ жизни. Если подружка Валька знакомилась с парнями, ходила на свидания и в кино (и возможно, даже целовалась!), то ее эта часть жизни обошла стороной. И обходила очень старательно, если первое свидание случилось именно с Пьером. Чем же он был недоволен? Наташа недоумевала, но понять причину, конечно же, не могла. Для этого надо было быть зрелой, опытной женщиной. А в ее арсенале знаний о науке страсти и любви – были лишь стихи Пушкина. То есть, мужской взгляд н – к тому же романтический взгляд поэта.

  Разве она не сделала то, что он хотел и даже требовал? Разве не уступила его настойчивым домоганиям? А теперь – с ней что-то не так? Слишком зеленая и неопытная? А он об этом не знал? Слушать его несправедливые слова было слишком обидно и горько. К тому же не её вина, что она оказалась «пресной». Она догадывалась, что означает это слово в его понимании – вот натурщица, видимо, «вкусная и сладкая» (выражаясь его языком), без конца её вспоминает и поет дифирамбы её женственности (и сексуальности, конечно).

  Вот так строгое воспитание (чуть ли не монашеское) вышло ей боком – в интимной жизни она оказалась 'бревном в постели', пресной и зеленой. Но Наташа и не пыталась изменить ситуацию – она даже не знала, каким образом можно что-либо изменить, чтобы Пьер увидел ее другими глазами или как-то по-другому ощутил ее безучастное, бесчувственное тело. Наташа даже не подозревала к каким уловкам прибегают женщины, чтобы изобразить оргазм (даже не знала о его существовании!) – стонут, якобы от великого наслаждения, извиваются всем телом и прочая-прочая. Откуда ей было знать? Ни фильмов, ни книг на эту тему не существовало. Если и существовало, то на развратном Западе. А зачем нужен этот разврат в советской стране? Есть книги и фильмы о высокой одухотворенной любви – «Ромео и Джульетта», или «Алые паруса» Александра Грина, или «Айвенго» Вальтера Скотта, «Красное и черное» Стендаля (до этого романа она доберется только через несколько лет). Но там о физиологической стороне любви ни слова! Да и надо ли? «Всё узнаешь, когда выйдешь замуж!» – сказали бы мама и тетя (а, может, и говорили!). Выйдешь замуж – и всё станет понятно. Завеса над тайной раскроется. Зачем наводить справки и заранее всё узнавать? Можно ведь так развратиться: вдруг прочитаешь что-нибудь не то, поймешь не так? Вот и не узнала вовремя. А когда столкнулась с этим, когда наконец-то вышла замуж (или почти вышла) – оказалось, что ты ни к чему не готова.

  

  Муж называет тебя «зеленой и пресной», и в тебе нет ни капли женственности. Другие женщины вызывают его восхищение, а ты никто и ничто. И разве что-то можно исправить? А если бы всё произошло только после свадьбы – и он в тебе разочаровался? Побежал бы сразу разводиться, проклиная твою «незрелость»?   Но было еще нечто, что причиняло ей особую боль и горечь, унижая еще больше, чем попреки в пресности – поведение Пьера на улице: его вожделеющие взгляды на других женщин. Его привлекали дамы любого возраста и комплекции, не только стройные девушки в обтягивающих джинсах. Он бесцеремонно пялился на всех подряд, ощупывая каждую взглядом, словно лапая руками. И смотрел он на них, отнюдь не как художник, как он мог бы оправдаться. Это были совершенно другие взгляды – взгляды голодного самца на самок.

  А однажды, когда они ехали в трамвае, она заметила, как он коснулся впереди выходящей женщины. Выглядело, будто бы нечаянно. Она убедила себя, что всё случайность, он не делал это с каким-то умыслом. Даже упрекнула себя в излишней мнительности и ревности. Но этот «нечаянный» трюк повторялся снова и снова – с какой-то издевательской настойчивостью. Пьер, по-джентельменски, пропускал женщину вперед, на выходе из трамвая или троллейбуса, а потом, якобы под давлением толкающих сзади пассажиров, касался женских телес рукой. Это было настолько гадко и отвратительно, что Наташа не могла поверить своим глазам, и что всё происходит наяву. И одернуть Пьера не могла – он проделывал этот трюк настолько артистично и незаметно – что поймать его с поличным казалось невозможным. Ну, если только женщина, ощутив похотливое лапание, возмутится и влепит наглецу увесистую пощечину. Но его проделки оставались безнаказанными, и только Наталья всё видела и замечала. Но что она могла сделать? Самой влепить пощечину? А где доказательства? Он будет отпираться руками и ногами, что понятия не имеет, о чем она говорит – у нее какое-то извращенное воображение, у него даже в мыслях такого не было! И выставит ее полной дурой. Да, один раз она попыталась намекнуть, что это очень некрасиво, неприлично так делать. В ответ – удивленное, чуть ли не оскорбленное выражение лица, словно его заподозрили в том, что он сам искренне презирает и ненавидит. «Я же не такой – неужели, ты обо мне так плохо думаешь?» С него всё слетало как с гуся вода – померещилось, показалось, привиделось. А сам – чист, как ангел.

  Он падал в ее глазах всё ниже и ниже – где же благородство художника, его аскетизм, которым он так гордится, выпячивая напоказ? А сам ведет себя, как последний пошляк и развратник! Она понимала только одно – ей не изменить взрослого мужчину, с его закоренелыми привычками, которые вызывают у нее гнев и душевную боль. Ну как перевоспитаешь, если у него это в крови – он даже не считает свои мимолетные шалости чем-то гадким и омерзительным. Для него это норма, и потому, что ему так хочется! Кто она такая, чтобы его упрекать?

  Её гнев, обида и горечь – оставались внутри, подтачивая и истощая душевные силы: она уже не могла чему-то радоваться, как раньше. Даже искусство и живопись не привлекали – на нее накатила апатия. Происходила какая-то незримая борьба с мужчиной, который старше ее на двадцать лет, который ведет себя безобразно по отношению к ней – и она не в силах ни возмутиться, ни протестовать. Он подавлял морально, словно испытывая её характер – словно сжимая пружину, которая рано или поздно должна распрямиться, вернув ударом той же силы.

   Царапала душу и ревность. Хотя ревность появилась не от любви, а собственного унижения: он не видел в ней настоящую женщину, ему нужно другое тело, другая женщина – зрелая и опытная, как он сам говорил. Если она его не устраивает и его тянет к зрелым женщинам, зачем она ему нужна? Чтобы издеваться, дразнить – и получать от этого удовольствие? Какая женщина стала бы всё это терпеть – все эти жестокие высказывания и его выходки? Давно бы летел с лестницы! Но она только молча страдает, потому что не умеет выразить то, что чувствует или потому, что не чувствует себя настоящей женщиной, чтобы закатывать такие скандалы?

  А Пьер злился на её мрачный вид и плохое настроение – он ведь не понимал, какая буря в её душе, что он унижает её, пялясь на других женщин, на их, обтянутые джинсами, задницы и прикасаясь к ним. И когда она, превозмогая свою стеснительность – как-то упрекнула его, он возмутился: «Ты не понимаешь, я художник – мне надо изучать анатомию! Ты плохо обо мне думаешь!»

  Он продолжал глазеть на других женщин самым бесцеремонным образом, и не щадил её самолюбие, восхищаясь бывшей натурщицей – превознося её до небес, как умопомрачительную, обворожительную красотку. Она была для него богиней во плоти, и горько жалел о том, что отказал ей, когда она «так его хотела!»

  Любовался на её тело, запечатленное им с такой страстью – даже во время близости с Натальей: та была, как кукла, а Люба – живая и настоящая.

  Неужели она была такой глупой – ничего не видела и не понимала? Или он считал её глупой, несведущей в отношениях и потому позволял себе все эти маленькие «шалости»? Или просто мстил за то, что она когда-то его мучила: теперь пусть ревнует и страдает сама?

  Но почему она страдала? Откуда вдруг черная тоска, давящая на сердце? Только лишь из-за сравнения себя с красавицей-Любой? Или потому, что все мечты о любящем муже рухнули, и она оказалась в черной пустоте – Пьер оказался не так надежен, верен и благороден, как она думала?

Другая женщина с ребенком

  В один прекрасный день, когда Пьер пришел порисовать и заодно кое-чем заняться, Наташа подкрасила ресницы, решив быть более женственной. Если он так восхищается натурщицей, может, дело в макияже? Тушь, тени – она станет выглядеть более привлекательной, ведь так?

  Правда, Пьер, как всегда спешил, и не сразу заметил этих милых превращений, сделанных чтобы ему понравиться. На уме было другое – как сказать Наталье, что у него есть ребенок на стороне? Он ей все уши прожужжал, что он такой аскет, женщин вообще не было, а тут... Как она воспримет? Устроит скандал и истерику? Хотя это тоже на руку: быстрее разбегутся. Значит, она его не понимает, как творца, как уникальную личность: значит, им не по пути!

  После полученной разрядки, удовлетворенный и размягченный, решил поделиться с Натальей той давней (и, на его взгляд, забавной) историей. Он надеялся, что она примет это известие вполне адекватно, быть может, даже равнодушно: мало ли что у него там было и с кем, он же сейчас с ней и любит только её!

  Он достал из кармана письмо от Кэт, с которой у него когда-то случилась небольшая интрижка – ночь на катере. Его сыну уже год. Вот и фото прислала. Что ей надо, чего хочет? Пьер показал Наталье письмо и фотографию, попутно рассказав про ту мимолетную интрижку. Не забыл упомянуть и про ревность Любы, как та психовала и злилась, что он предпочел ей какую-то немочку. С улыбкой вспоминал бывшую натурщицу и события почти двухлетней давности.

  Увлеченный рассказом, он совершенно не заметил, что глаза Натальи наполнились слезами. Неожиданно она выбежала из комнаты и заперлась в кухне. После долгих уговоров, вышла к Пьеру с покрасневшими глазами, подавленная и грустная.

  Что случилось? Она близко к сердцу приняла эту историю? Так, когда это было? К тому же, он не обязан жениться на Кэт – она просто сообщила, что у него есть сын. Только и всего. Он никому ничего не обязан! Так он пытался утешить Наталью, по лицу которой ручьем лились слезы. Ну чего она так расстроилась? Пьер недоумевал.

  А для нее – очередной удар: сюрпризы сыпались, как из рога изобилия! Оказывается, не такой уж он аскет – у него ребенок! И женщина явно хочет, чтобы он женился на ней: иначе зачем прислала фото сына, просто полюбоваться?.. Наталье было горько и больно – почему он раньше не сказал, когда между ними еще ничего не было: оттягивал момент, чтобы не повернула назад? Поставил перед фактом, и прими, как есть? Она ощущала только одно – боль и отчаяние: он ее обманул! Может, она не согласилась бы стать его женой, не согласилась на близость. Ведь у него уже есть жена, есть ребенок!

  

  Она не понимала, почему он так спокоен, почему его это совершенно не заботит. Он был близок с этой женщиной – они почти женаты, у них сын! А он делает вид, что это мелочи жизни? сама захотела родить от гения, специально подстроила? В его глазах всё выглядело именно так – он вообще ни при чем: захотела и родила!

  Наталья плакала так, словно весь мир рухнул. Пьер крутился вокруг, не понимая её горя. В конце концов, устав оправдываться, ушел, хлопнув дверью. Женские слезы и истерики – терпеть не мог. Лучше уйти. Пусть успокоится. Или они расстанутся из-за этого письма? Он ничего не обещал Кэт – что она себе придумала, её проблемы. А его совесть чиста!

  Он, действительно, переждал несколько дней. И только потом позвонил. Наталья как раз отдыхала после дежурства. Он не мог уйти просто так – если уходить, то забрать обнаженку, которая висит у них на стене. Связал себя по рукам и ногам – вроде его шедевр в полной безопасности, никто не украдет, но с другой стороны – должен поддерживать отношения с Натальей. Еще та птица – непонятно, что на уме!

  Он пришел, сел писать портрет маслом, сказав Наталье: смотри и учись. А сам искоса наблюдал за выражением ее лица и глаз: простила или еще дуется?.. Можно ли снова подкатить и получить свою порцию удовольствия? Но пока рано: не отошла, не простила, смотрит хмуро и недоверчиво. Зачем показал это письмо? Решил поделиться, как с другом, а она оказалась самой обычной ревнивой бабой!

  Через неделю всё вошло в привычную колею. Наталья поплакала, попереживала и вроде успокоилась. Может, и не простила, не смирилась – но куда ей деться, если тетка постоянно зудит, что надо расписаться с Пьером, иначе никто замуж не возьмет! Да, их великая тайна была раскрыта: Пьер специально подкинул пакетик с презервативом возле кресла. Тетка, при уборке обнаружив компрометирующую улику – устроила грандиозный скандал.

  Зачем он это сделал? Наверное, чтобы его признали законным женихом? Ну, куда денется их Наташенька с таким позором? Он злорадствовал. Теперь, когда тетка узнала правду, должна смириться с Наташиным выбором. Ему казалось, что он сделал всё правильно: надоело отношение, как ко второму сорту, пусть уважают и ценят! Когда тетка накинулась на него, чуть ли не с кулаками, желая расцарапать ему физиономию и спустить с лестницы – он только ухмыльнулся: и кому теперь будет нужна ваша Наташенька, кроме меня? Тетя в бессилии опустила руки. Да, теперь один выход – расписаться с этим квазимодой, а потом сразу развестить.

  Она обрушила на Наталью град упреков и обвинений. (За двоих – за себя и мать Наташи. Она их очень разочаровала!)

  Наталья выдержала и это, не привыкать. Но её удивили нотки презрения в теткином голосе и взгляде – смотрела на нее, словно на какую-то падшую. Конечно, Пьер её подставил и поступил подло. Для чего была нужна эта провокация – еще больше разозлить тетку? Хотел её унизить и опозорить? Ведь после всего, что произошло, он должен жениться, сразу идти в загс, но он этого не делает. Так для чего раскрыл их тайну? Для её позора, чтобы родные возненавидели?

  С его стороны отношение не изменилось – только теперь стал придираться по мелочам: то не нравится, что она постоянно молчит, то не нравится её унылый вид... (А чему радоваться, если с каждым днем всё хуже и хуже?) Она слышала одни и те же упреки: «Ты молчишь, потому что тебе нечего сказать, или себе на уме? Либо ты дура, либо слишком умная!»

  А о чем говорить? Ведь это он трещит, не умолкая, с первого дня их встречи! И что интересного она может рассказать – со своим маленьким житейским багажом и не такими уж богатыми познаниями, как у него? Хотя когда-то много читала, поглощая книги одну за другой, даже до классики добралась. Говорить о прочитанном, ему это будет интересно? О Чехове, Пушкине, Александре Блоке? или читать стихи Ахматовой? Неужели, ему это интересно? Он в каком-то своем мире, и, единственное, что бы он слушал с большим удовольствием – бесконечные комплименты и восхищение его талантами. Но она не способна на откровенную лесть и комплименты не умеет говорить – всё кажется фальшивым. Один раз восхитилась обнаженкой, его гениальностью – и хватит: этого вполне достаточно. Он и так знает, что она думает о его творчестве. Ведь ради этого и выбрала его для жизни, согласилась выйти замуж. Или думает, что она влюбилась, что он такой красавец-мужчина? Так ведь вообще не красавец (тетя Лиза называет квазимодой). Обошла бы десятой дорогой, если бы не Художник.

  Пьер не знал, о чем она думает и что чувствует, но его это не особо и волновало. Он прислушивался только к себе, а в ней всё начинало раздражать и бесить: вялая, скучная, неинтересная особа! Что в ней нашел, чего с ума сходил, недоумевал он, глядя на её грустное, бледное лицо с темными, как ночь, глазами. Любовь прошла. Он получил всё, что хотел – пора «делать ноги»!

  

Глава 13. Разочарование

---

  Пьер, действительно, был разочарован. Юность только издали кажется загадочной и привлекательной. Он «сорвал цветок», но восторга от этого не ощутил. Всё чаще и чаще мысли возвращались к Любе – к тем сладостным, далеким воспоминаниям.

  

  Amadeo Leandro

  Он запутался и уже не знал, кого любит – в сердце всё перемешалось. Страсть к Наталье утолил, но осталось что-то щемящее и необъяснимое – казалось преступлением её бросить или обидеть. Но всё равно обижал, чувствуя себя подлецом и «животным». Хотел уйти, исчезнуть, как исчезал из жизни многих женщин. Но как это сделать? Какая-то сила держала возле нее и не отпускала. Ноги сами несли к дому на тенистой улочке.

  Как мужчину, его влекло к Любе. Воспоминания терзали душу. Перед глазами возникало её тело в контражуре, когда она сидела на окне, и сзади лился солнечный свет, обволакивая тонкую талию и запутываясь в волнах пушистых волос, ниспадающих на грудь. Разве он сможет её забыть? Это самая сильная страсть в его жизни. Он сохранил чистоту их отношений, чтобы вся страсть горела на холсте – в хищных глазах, сладострастной улыбке и этом роскошном теле. Он стал жертвой Искусства, но не жалеет об этом – на свет появился шедевр. А это многого стоит.

  

  Натурщица осталась в воспоминаниях самой желанной и недосягаемой женщиной в мире. Ему хотелось постоянно говорить о ней, возвращаясь в то чудесное время - снова пережить те ощущения восторга и сдерживаемой страсти. Но Наталья не стала благодарной слушательницей: мрачнела, плакала – показывая еще большую пропасть между ней и Любой. Его раздражала её неопытность: «лакомый кусочек» оказался невкусным и пресным.

  «И зачем я связался с этой девчонкой?» – досадливо думал он, идя к Наталье с этюдником и, свернутыми под мышкой, холстами. Надо закончить портрет семейной пары, но почему он идет именно сюда, а не в свою мастерскую или к другой женщине? Не пора ли всё прекратить? Эта девочка его крупная ошибка, заблуждение. Ну что в ней такого? Да ничего! С ней не о чем говорить, молчит как рыба, и как женщина ноль, ничто! Зачем же он ходит сюда?

  Художник остановился посреди улицы. «Что-то надо делать. Но что? Как оттолкнуть её от себя? Вроде обязан жениться – раз она оказалась невинной. Зачем он сделал это? Зачем?!.. Мало баб и девок?» – Пьер заскрипел зубами. Он всегда гордился своим аскетизмом, умением держать себя в узде. (За это натурщица Люба и влюбилась в него по уши, сходила с ума от страсти!) А тут – как с цепи сорвался, разум помутился! С красавицей-Любой вел себя безупречно, как джентльмен, даже не коснулся. Хотя она хотела, соблазняла, как могла. Устоял. Скала не дрогнула. А тут?.. Почему всё так случилось? Не за одну минуту страсть вспыхнула. Месяцами ходил вокруг нее, как кот возле сметаны – мог в любой момент остановиться и уйти. И зачем она ему теперь? Ничего о ней не знает, даже её тело молчит. Не о таком мечтал и грезил. Почему же так ошибся?

  Пьер стоял перед домом Наташи. День был в разгаре. Зеленые листья акаций давали мимолетную прохладу. Художник изнывал от жары. Сейчас бы к морю....

  Сомнения разрывали душу. Он перестал быть свободным, и это тревожило. Как собачка на цепи – бегает сюда, как привязанный! Пьер вздохнул и пошел к подъезду. Другого пути нет. Кто-то взял и обрезал крылья у мотылька. И мотылек теперь ручной.

  Теперь он мечтал о том, чтобы она сама его бросила. Сказала: «Ты мне не нужен, иди на все четыре стороны!» Но разве она так сделает? Только обижается и льет слезы. Глупая, невыносимая ситуация! Сто раз говорил, намекал каждый день – что она ему не подходит, он совершил ошибку!.. Умная она или круглая дура? Что сложного, чего не понять? Любая давно бы поняла – расстались бы друзьями, по-хорошему. Чего цепляется?.. Ах, да, невинность потеряла! Надо прикрыть штампом в паспорте. Вот чего она хочет. Ясно!

  Со злостью нажал на кнопку звонка. По квартире разнеслась длинная, резкая трель. На его зов никто не отозвался. Тишина. Глухое молчание. Пьер еще немного подождал и стал медленно спускаться по лестнице. Вот всё и разрешилось. Не хочет его видеть, не открыла. Наконец-то, дошло! Пьер облегченно вздохнул и радостно направился... куда глаза глядят. Он свободен!

  Художник с наслаждением вдыхал теплый воздух. Встречные женщины манили улыбками. Он вырвался из клетки! Стало легко. Она сама его отвергла, и он ни за что не отвечает. Это её выбор – его совесть чиста. Наверное, наконец-то поняла, что они не пара, не подходят друг другу?

  Он просто её выдумал – нафантазировал какой-то образ и влюбился. А её нет. Эта девочка просто никакая! Серая и скучная. Таинственность слетела и обнажилась посредственность. Он её не любит, нет никаких чувств. Желания погасли.

  Пьер вспомнил о своих творческих замыслах и мечтах. Он больше никому ничего не обязан. Радостно улыбаясь встречным красоткам, художник поспешил в мастерскую.

  

   Rob Gonsalves

  А в это время поезд «Москва – Одесса» набирал ход, покачивая длинной цепью зеленых вагонов.

  В комфортном купе, наблюдая за мелькающими за окном пригородными домиками, сидела молодая супружеская пара - Алексей и Люба. Они наконец-то вырвались из шумной, суетной столицы в долгожданный отпуск. Стук колес казался волшебной музыкой. Все заботы и проблемы отлетели прочь. Впереди ждало море, солнце и безоблачные счастливые дни. Хотелось всё увидеть, везде побывать... Будущее переливалось всеми цветами радуги.

  У Любы навернулись слезы на глаза. Алексей с любопытством наблюдал за женой. Она ему казалась слишком возбужденной. Сердце кольнула ревность: не от предстоящей ли встречи с художником у Любы так разгорелись щеки и сияют глаза?.. Но он тут же отогнал от себя черные мысли. Достал кроссворд и занялся умственной работой. Люба презрительно покосилась, считая кроссворды пустой тратой времени – разве нельзя заполнить часы чем-то более полезным и интересным, чем проверять уровень собственной эрудиции? Она пожала плечами.

  С собой в дорогу она набрала кучку книг. Благо, что у родителей Алексея огромная библиотека. Сейчас она читала «Консуэло» Жорж Санд. Роман как раз для дороги: лежать на верхней полке, смотреть на мир сверху вниз, почти засыпая под убаюкивающий перестук колес, и скитаться по дремучим лесам вместе с юной итальянкой...

<

  

Глава 14. Над пропастью

---

Шаг в бездну, или Не-вещий сон

  Пьер не приходил три дня. Наташа вся извелась и не могла понять причину своих страданий. Что её угнетает, что так давит тяжкой глыбой? Что любовь художника прошла, и она слышит только самое нелестное в свой адрес? Почему не обрести новую цель, не выгнать Пьера и не вернуться к самой себе? Почему она так подавлена и почему ей так плохо?

  На эти вопросы не было ответа – она просто пребывала в тоске, раздирающей душу. Однажды приснилось, что она прыгает с балкона и падает на асфальт. Сон был настолько реальный, что она в ужасе проснулась. Балкон на третьем этаже – достаточно, чтобы разбиться. Наташа знала, что не сделает этого, но через пару дней что-то потянуло на балкон – долго смотрела вниз, на асфальт, вспоминая сон. Всё было так реально! Может, приснилось то, что произойдет на самом деле? Она перелезла через перила и стояла на каменном выступе, глядя вниз. В голове не было ни одной мысли, только ноющая боль в груди, и мрак, в котором она последнее время пребывает. В этот момент прибежал Пьер, не найдя её в комнате:

  – Что ты делаешь, с ума сошла?

  Тетя выскочила на балкон, почувствовав что-то неладное, и растерянно смотрела на племянницу.

  Наташа удивленно оглянулась, не понимая их паники. Ну, стою здесь, и что? Пьер схватил её за руку и помог перелезть через перила. С невозмутимым видом, она вернулась в комнату – и чего так переполошились?.. Но видеть Пьера было невыносимо, как и слышать теткино ворчание. Она выбежала из квартиры. Как всё надоело! Постоянно ругают, ругают, а за что, спрашивается? Чем она всем не угодила? А если её вообще не будет? Может, избавить их от своего присутствия?

  Она шла по улицам, гонимая тоской и неожиданно оказалась на Тещином мосту. Все знали о его дурной славе. И вот что-то привело её сюда. Почему? Может, это избавление от всего тяжкого и мучительного? Пьер не побежал за ней, значит, никому не нужна – никто не заметит, как её не станет.

  Утро солнечное и ясное. Выходной, на улицах никого. Щебечут птицы в зеленой листве деревьев, по тротуарам бегают солнечные зайчики. Прекрасное летнее утро. Жить и радоваться! Просто радоваться жизни.

  Но в душе нет радости, только одна боль. Боль брошенной и нелюбимой. Пьеру больше не верит. Он доказал, что больше не любит её: она его разочаровала – не женственная, не умная, не разговорчивая, сплошной минус. Все иллюзии рухнули.

  На мосту никого нет. И весь он залит солнечным светом. Наташа подошла к перилам. Тонкий легкий мост над асфальтовой бездной. Любимое место самоубийц. И почему их тянет сюда?

  Наташа стояла посередине моста и смотрела на бегущие внизу машины. Высота манила, тянула, звала. А ей так плохо, так горько, так тошно! Когда не хочется жить, разве что-то страшно? Что может удержать в этот момент?

  Мост сотрясала мелкая дрожь, как в ознобе. В синей вышине сияло горячее солнце. И ни души вокруг. Никто не помешает сделать выбор. И тут она вспомнила о маме. О маме, которая далеко, и которая не знает, что сейчас задумала дочь. «Мама», – прошептала Наташа. Почему она не подумала о самом родном и близком человеке? Разве она хочет причинить ей горе? О чем думала вообще, что на нее нашло? У нее есть мама – и она не хочет сделать ей больно своим дурацким поступком!

  Какая-то мягкая теплая сила повернула её за плечи и увела с моста.

  А навстречу уже бежал запыхавшийся художник:

  – Где ты была?.. Я сразу за тобой побежал, а ты как сквозь землю провалилась, еле тебя нашел! Что ты здесь делаешь? – крепко схватил за руку и сжал пальцы. – Что еще удумала? – он побелел от страшной догадки. Искоса посмотрел на задумчивое и спокойное лицо Наташи, перевел дух.

  – Дурочка, я же тебя люблю! – он остановился и, обхватив её лицо ладонями, посмотрел в глаза. – Понимаешь? Я тебя люблю, никто мне больше не нужен! Выкинь эту дурь из головы!

  Наташа освободилась из его рук и пошла вперед. Она не верила словам. Сколько раз она это слышала? «Люблю, люблю», а сам смотрит по сторонам, на теток и девок! Запрещает даже ресницы красить, а сам пялится на других: они ему нравятся – с яркими губами, длинными ресницами, красивые!.. А она никакая, серая, невзрачная. Просто считает её своей собственностью – вот и всё. Его слова пустой звук!

  Но, несмотря на её возмущенный монолог, черная тоска и боль развеялись. Её спасла мама. Ради нее она осталась жить. Мама спасла, даже не ведая об этом.

  Тетка встретила их потоком укоризненных слов. Но Пьер сделал предостерегающий жест, и она умолкла.

  – Есть будешь?.. садись за стол.

  Пьера она тоже решила покормить – что было невиданным благоденствием. Всё-таки он привел Наташу домой. За ней надо присматривать: что там у нее на уме – непонятно. Может, бежала к морю топиться? как её мама, когда поссорилась с мужем. Довел своей ревностью и скандалами. Неужели, наследственное? Чуть что не так – и бежать топиться?.. Моду взяли!

  На этом инцидент закончился. Тетка больше не бурчала, Пьер был тише воды, ниже травы.

  А Наташа подумала, что не все сны сбываются – она ведь не прыгнула с балкона. Хотя сон был настолько реальный, что даже жутко. Может, это было предупреждением? Чтобы она остановилась, не лезла на балкон? Ну, и не бежала к мосту.

  А Пьер пришел к выводу, что Наташа безумно его любит. Иначе, что её довело до такого состояния?.. Конечно, он виноват – оставил девочку. Вот она решила, что он её разлюбил, да еще с Любой постоянно сравнивал, на девок заглядывался! Она психовала, ревновала, а ему это нравилось. (Ее доводить.) И довел. А должен был беречь и защищать. Он ведь её первый мужчина. И что же он с ней делает?!

  Пьер с нежностью поглядывал на Наташу. Он даже зауважал её за силу характера – надо же, с моста хотела сброситься!.. Ему казалось, что для этого нужна огромная сила воли. Правда, он не учитывал, что сила воли нужна для здорового человека. А не в состоянии аффекта, когда человек почти не соображает, что делает и не контролирует ситуацию, и тем более, себя. Им управляют эмоции горя и подавленности.

  Но Пьер этого не знал. Теперь он увидел в Наташе – не истеричную и нервную особу, а сильную личность. Ради него никто еще не собирался спрыгнуть с балкона или с моста. Еще он понял – что сам бы бросился вслед за ней, потому что не смог бы её потерять. Не смог бы жить без нее. И как она этого не понимает? Он её, действительно, любит!

  Правда, он на минуточку забыл свое отношение к ней и то, что она его раздражала, даже бесила и ему доставляло удовольствие дразнить её натурщицей, чтобы вызвать ревность и слезы на глазах. Он забыл про свои несправедливые упреки и что ничем не доказывал свою любовь, (если она была, на самом деле). Ну, так иногда бывает с мужчинами – они не помнят, что говорили и делали пару дней назад.

  – Хочешь, я её уберу? – Пьер кивнул на «обнаженку». – Она вам, наверное, мешает?

  Наташа покачала головой:

  – Пусть... не мешает...

  Тетя Лиза смерила взглядом красавицу-Любу: и что в ней хорошего? Огромная бабища...точно, он был с ней!.. Она подозрительно взглянула на Пьера. Несмотря на свою минутную слабость – она ему не доверяла и не могла смириться с тем, что Наташа выбрала не молодого парня –моряка, одессита, а это чучело, «квазимодо». Не нашлось получше, что ли? Вцепилась клещами. Что за натура такая? Не от мира сего. Ясно, что не любит, а вот вцепилась же! «Художник! Гений! Талант!» вот и молится теперь на этот «талант»! Не расскажет ничего любимой тете, не поделится, что там у них с Пьером происходит. Скрытная стала.

  – Может, съездим на море? – предложил Пьер, наклонившись к Наташе. – Жарко сегодня. Искупаемся. Я начал новую картину, посмотришь...

  Он теперь не мог оставить её одну – вдруг опять что-нибудь взбредет в голову? Надо быть начеку и постоянно рядом.

  Тетя кивнула. Пусть идут. С Наташей одни нервы. И скандалить уже не хочется. Да и вообще – пора заняться своей личной жизнью. Как раз познакомилась с хорошим мужчиной. Отдыхающий. И как пригласишь к себе, если здесь постоянно этот «квазимода» со своими красками? Всю квартиру провонял!

  – А можно с ночевкой? Там домик возле самого моря, – Наташа посмотрела на тетю.

  – Да-да, конечно, – обрадовалась тетушка. (Вот он благоприятный момент. Наконец-то у нее будет свидание.) Довольно улыбаясь, она пошла на кухню мыть посуду.

Ночь любви, или Чего хотят девушки

  Наташа взяла сумку, кинула туда купальник и ночнушку. Ей нравилось, что Пьер стал более внимательным, пылинки с нее сдувает. Может, в эту ночь всё будет не наспех, и она почувствует себя женственной и соблазнительной? Ну, хоть что-нибудь почувствует? Ей хотелось романтики – по своей природе, она была чувственной натурой. Но пока всё это дремало и не собиралось раскрываться – даже после близости с таким горячим мужчиной, как Пьер. Может, он был эгоистом и просто не разбудил в ней настоящий вулкан?

  Может, эта ночь (именно ночь!) – поможет ей обрести себя, свою женскую суть? Ей надоело чувствовать себя девочкой-подростком – тетя Лиза постоянно говорит, что она выглядит на пятнадцать. И Пьер подливает масла в огонь – любуясь её «детским личиком»! А она хочет быть взрослой, на свои девятнадцать, ощутить себя женственной и привлекательной – чтобы Пьер увидел в ней Женщину и больше не оглядывался на пышнотелых одесситок.

  Они сели в троллейбус и поехали к морю. Побродили по мокрому, пустынному берегу, посмотрели на зеленые волны, разбивающиеся о пирс. Вдохнули свежий морской воздух, подставляя лица под фонтаны брызг. Пьер напевал что-то, а Наташа пыталась обрести себя, вернуть себя. Хотя бы частичку той, какой она была в Ленинграде – свободной и радостной птицей в полете.

  Они подошли к домику Пьера.

  Ему, действительно, было интересно провести с ней ночь в более раскованной и спокойной обстановке – у нее дома они были как на иголках, вздрагивая от каждого стука. Может, она расслабится, войдет во вкус – и он ощутит в ней что-то женское?.. Все эти мысли разожгли его воображение.

  Они вошли в дом. Пьер поставил чайник на плитку, стал доставать печенье. В доме было сыро и прохладно. Наташа зябко поежилась, обхватив себя руками – на улице теплее, чем в этой хижине.

  – Если хочешь, я затоплю печку, – предложил Пьер, усаживая её на диван. – Я мигом!.. Нам так хорошо будет вдвоем! – он погладил её по колену. – Ты не пожалеешь!

  Всё это звучало очень соблазнительно – вдруг она, на самом деле, что-то почувствует? Дома обстановка совсем не та – она постоянно напряжена, словно ей чего-то стыдно, неловко, она где-то далеко... Ей хотелось ощутить что-то необыкновенное, чтобы растопился этот непробиваемый лед ее скованного, замороженного тела и души.

  Пьер наводил чистоту, даже быстро протер полы влажной тряпкой. Воздух прогрелся быстро, дрова в печке уютно потрескивали. Пьер нашел в радиоприемнике зарубежную волну, полилась приятная песня на французском. Оранжевый торшер создавал мягкий полумрак. Скованность Наташи постепенно исчезала.

  

  Rob Hefferan

  Она слушала музыку, льющуюся из радиоприемника, смотрела, как Пьер стелит на низкую тахту белые чистые простыни, готовясь к ночлегу – и предвкушала незабываемую ночь. По всему телу разливалась нега.

  – Ну как ты? – взглянул на нее Пьер. – Чаю хочешь?

  Но его глаза говорили о желании и страсти. Она это ощутила. Здесь, в этой каморке, на этой узкой тахте – она, возможно, почувствует то, что когда-то ей грезилось, когда она еще не была с мужчиной, что было только в ее наивном представлении о том наслаждении, которое воспевали поэты. Теперь для неё всё это пустой звук – она ничего не чувствует, как будто ее тело онемело. Она слышала, что есть совершенно бесчувственные женщины, фригидные. Но она даже не могла предположить, что окажется в их числе. С чего бы это вдруг?

  Пьер погасил торшер, и они оказались в таинственном полумраке. Он начал раздеваться. Не было яркого дневного света, не было напряженности и страха, что кто-то войдет. Но она не была опытной женщиной – и не знала, как себя вести: раздеться самой или он это сделает?

  Он первым нырнул в постель.

  – Ну? Ты уже разделась? Иди сюда! – он распахнул одеяло. Она робко прилегла рядом, сразу же очутившись в кольце его сильных рук. Он обхватил её, крепко прижав к себе.

  – Ну, вот ты и попалась! – радостно пробормотал он. От этой ночи он ожидал многого. Наташа, по своей наивности, даже не догадывалась, на что способна мужская изобретательность. Она была знакома лишь с одной стороной процесса, но многое ей было неведомо. Пьер мечтал наконец-то раскрепоститься и раскрепостить её. Время было самое благоприятное для обоих. Ему несказанно повезло: девушка – чистый белый лист, пиши, что хочешь, всё в твоей власти! Он считал себя учителем не только в живописи, но и по жизни.

  – Чего ты такая скованная? – она услышала его голос в темноте и ощутила, как его рука скользит по ее бедру. – Расслабься...

  Он не спешил, ей это понравилось – хотелось нежности, чувственности, чтобы вся растаяла... Она прислушивалась к себе и понимала, что тело молчало только потому, что Пьер её не гладил, не ласкал, не пробуждал в ней желание. Может, сейчас исправит свою ошибку?

  А что она должна делать? Что такое «страстная женщина» (а не «бревно в постели»)? Как она себя ведет, что мужчина на седьмом небе от счастья? Она не понимала. Пьер не раз говорил о страстности Любы, что ему нужна опытная женщина. Но что знают эти женщины, каким секретом владеют?

  

  Худ.Альберто Варгас

  Ей представлялось, что порядочная женщина должна быть пассивна и неподвижна. Ничего другого быть не может, всё остальное – разврат. Она, действительно, была чистым листом бумаги – неопытная и ничего не ведающая. Чего она ждала от этой ночи? Ответ был прост – хотелось чего-то нежного. Того, на что у Пьера не было времени в квартире, днем, когда он спешил, а она была напряжена словно струна и ничего не чувствовала.

  Она словно шла над пропастью, боясь оступиться, боясь самой себя – того, что может неожиданно открыться (начиталась Стивенсона?): вдруг она какая-нибудь «прости господи» и не знает об этом? Вулкан выйдет наружу – и она будет в шоке от самой себя? А вдруг ей... понравится?

  Все эти страхи возникали еще до того, как она встретила Пьера, и он стал её первым мужчиной. Теперь она поняла, что ей это не нравится, и вообще непонятно, почему это может кому-то нравиться?.. Не было того огня, который она в себе ощущала, читая стихи Пушкина о любовной страсти. Поэзия и жизнь – небо и земля, ничего общего! В жизни всё прозаично и скучно – та самая, воспетая Пушкиным «плоть» не полыхает любовным жаром и не пламенеет. Может, «пламенеют» только мужчины? А девушки чувствуют иначе, и поэтому остаются бесстрастны и холодны? И то, что Пьер рассказывает о своей натурщице – всего лишь мужские фантазии?

  Итак, она в ночи, наедине с мужчиной – ожидая чего-то таинственного и сладостного.

  Но надежды оказались пустыми. Ни прелюдии, ни нежности – никакой чувственности и романтики. Тот же избитый сценарий. Если не считать того, что Пьер был груб, напорист, и вообще, с ней не церемонился. Как будто, забыл с кем он... Она ощущала себя какой-то безликой «бабой», до которой он, наконец-то, дорвался – ни любви, ни нежности не было и в помине!

  Утром повторилось то же самое. Вот и вся романтическая ночь!

  

   Худ.Роб Хефферан

  Она не ощутила ни страсти, ни удовольствия. Ничего, кроме унизительного ощущения, что Пьер просто пользовался её телом, не соображая, не чувствуя, что это она, а не какая-то безликая баба с улицы.

  «И зачем всё это? – уныло думала она, по дороге к трамвайной остановке. – Зачем мне всё это?.. Ощущать себя такой... использованной? Как хорошо было одной! Почему я раньше не ценила? – размышляла она, зябко съёжившись от утреннего тумана. – Зачем мне это замужество, что в нем хорошего?»

  Вспомнились слова мамы – «Подожди год, не спеши, присмотрись к Пьеру!» Но разве она слушала? У нее свое мнение – вдолбила себе в голову, что кроме Пьера никому не нужна! Теперь поздно раскаиваться. И художник не так влюблен, как она себе нафантазировала со своим богатым воображением. У него просто желание, но не любовь, в лучах которой она мечтала греться всю жизнь.

  Он не греет – только унижает словами и действиями. Жить не хочется от такой «любви»! В душе, кроме пустоты и тоски, ничего нет. Она ходит по замкнутому кругу, из которого нет выхода.

  И эта ночь... не оправдала ее ожиданий. Пьер не только не помог ощутить себя желанной и любимой, но загасил те жалкие проблески чувственности, которые она собирала по крохам, настраивая себя на нежную ночь любви. Разбил вдребезги её надежду ощутить себя чувственной женщиной (или хотя бы девушкой). Да, эту ночь она не забудет! Настолько всё было грубо и цинично по отношению к ней... Словно облил грязью и втоптал в эту грязь. Она ощутила себя какой-то подзаборной шлюхой, но отнюдь не любимой, прекрасной женщиной. Кого он там представлял, грубо и бесцеремонно задирая ее ноги чуть ли не до потолка? Хотел, чтобы она ощутила его в полной мере? Она и ощутила. Ощутила себя ничтожной, беспомощной и оскорбленной. На душе стало так тошно, что хотелось убежать прочь, среди ночи. А утром он, вполне довольный собой, что-то весело напевая, поскакал купаться на море. Даже ничего не понял...

  

Глава 15. Поворот на 180 градусов

---

  Тетя, увидев племянницу, скривилась, словно от зубной боли – и Наташа поняла, что тетя не против, если бы она осталась у Пьера еще на несколько дней. А, может, вообще не возвращалась. Но в Наташины планы это не входило. Прошла всего лишь одна ночь, а как много изменилось – как будто на душе осталась маленькая зарубка: царапина или шрам. Что такого произошло? Еще один штрих в познании мужской психологии: как может быть на словах и страстных взглядах, и чем это оборачивается на самом деле. Ночь, которая могла стать ночью любви и нежности – стала для нее чуть ли не кошмаром. Опытная женщина, которая прошла крым и рым (как говорят) – только бы пожала плечами. Но для Наташи всё стало очевидно – Пьер ее не только не любит, но он еще и какой-то циник. Все ее иллюзии в очередной раз рухнули. И вывод напрашивался один: быть от художника, как можно дальше. Лучше расстаться. Быть может, тогда и тоска пройдет. Может, это следствие того, что она с Пьером без любви? Ей хотелось найти подтверждение в гадании. Открыла томик стихов Анны Ахматовой (который привезла с собой из Ленинграда) и прочла:

  Тайный круг? И что это значит? Наташа подняла глаза от книги – за окном ясное голубое небо. Как же оно прекрасно! Оно всегда её утешало и давало силы, напоминая о том, что когда-то её душа рвалась к звездам и бесконечности, когда-то она была летящей и умела мечтать. Когда-то она была другой. И эта бездонная синяя высь – возвращала её к той, другой.

  

  Но то, что у нее есть сейчас – просто тупик: будущее неясно и туманно, вся жизнь идет кувырком: ни любимого человека, ни замужества. Только странная, унизительная и нудная связь. И она снова одна. Пьер думает только о бывшей натурщице (возможно, любовнице) и кусает локти, что потерял такую женщину. Любви нет – значит, нет смысла в их отношениях: хотя бы один должен любить. А они оба – опустошенные. Зачем же мучиться?.. Пусть каждый идет своей дорогой.

  «Сужается какой-то тайный круг». Что еще произойдет в её жизни?

  Зачем она уехала из Ленинграда? Ходила бы в Эрмитаж, ездила в Пушкин и Петергоф, поступила в «Мухинку». Может, когда-нибудь познакомилась с художниками. Жизнь была бы намного интереснее, чем сейчас. Теткино ворчанье, кого хочешь, с ума сведет! И эта жизнь вокруг – чем все живут, о чем думают? Скучно, скучно!.. И она сама в этой рутине, в этом колесе. Ради чего они живут? Чтобы поесть и поспать? И это вся жизнь?.. Невыносимо скучно, просто невыносимо!

  Наташа вышла на балкон. Внизу промчался троллейбус, мягко скользя шинами по асфальту. Листья акаций шелестели от ветра. Над крышами домов кружились сизые голуби. Пахло летом, фруктами, цветами.

  Наташа вдохнула этот воздух, посмотрела на зовущее, уходящее в синюю высь, небо. Надо сменить работу, пойти учиться на какие-нибудь курсы. И зачем откладывать? Надо всё сделать прямо сейчас – повернуть свою жизнь на 180 градусов. Чего раздумывать? Надо самой делать свою жизнь, а не ждать, что кто-нибудь тебя осчастливит.

  С тетей бесполезно обсуждать свои планы – запретит увольняться с опостылевшей работы, скажет: «Сначала найди другую, а потом увольняйся!» Нет сил всё это терпеть. Бессонные ночи изматывают – после дежурства болит сердце.

  Переодевшись в легкое летнее платье, Наташа помчалась в отдел кадров.

  Но всё оказалось не так просто, как представлялось. Строгая женщина усталым голосом заявила, что надо предупреждать заранее, за две недели – её не отпустят, пока не найдут замену. Но Наташа не собиралась сдаваться. После долгих пререканий, измотав нервы себе и работнице кадров – она написала заявление об уходе и выскочила, с досады чуть не хлопнув дверью. Что за порядки? Она что, подневольная? Только начнешь работать и всё, – ты в капкане? Уволиться не так просто, словно ты на цепи. Даже странно как-то. Еще две недели. А если у нее нет сил? Если она ненавидит эту дурацкую работу? Не хочет, наконец?.. Еще и дома скандал ждет: тетка закатит истерику – «иди, работай!»

  Ну что им надо от нее? Хотя бы родные – нервы не мотали. Она же и так – верх скромности и послушания. Почему все боятся, что она куда-то «скатится»?.. Тетка кричит, что Пьер – «сектант» и затащил её в секту!.. Полный бред. Всего пару раз сходили в монастырь, к Потапову. Но она об этом не отчитывалась. И, вообще, это церковь, а не секта. С чего они взяли? Что за глупые домыслы?

Ангелы или Гости из Космоса ?

  И тут её мысли приняли другой оборот. Неожиданный. Вспомнив всё, что она читала когда-то о религии – она подумала, что все мифы и легенды имеют под собой реальную историческую почву. Как писал Александр Казанцев в «Гостях из Космоса» – прилетали инопланетяне, их обожествили, стали строить храмы и поклоняться «богам». А что если Библия – это хроника пришествий «братьев по разуму», внеземных цивилизаций? У нее дух захватило. А если заглянуть в Библию и самой во всем разобраться? Все слепые, не видят очевидного, она бы всем открыла глаза!

  

  Худ.Иван Славинский

  Однажды Пьер, когда они только познакомились, рассказывал про Христа – как его везли на казнь, и к нему прилетели существа в серебристых сияющих одеждах. Вот же оно!.. Хотя, конечно, Пьер мог что-то напутать, нафантазировать. Как самой во всем убедиться, прочесть? Но есть проблема. Даже две: где купить Библию, и продадут ли ей в церкви, если она не верит в Бога? И еще, наверное, там написано на старославянском? У католиков латынь (однажды заходили с Пьером в католический храм, там пели на латыни). А в православной церкви какой-то непонятный язык, на котором давно никто не говорит, но у них служба идет и все книги – на этом языке. Чтобы никто ничего не понял?

  Может, пойти к Потапову и попросить Библию, хотя бы на два дня? И как она пойдет в мужской монастырь? кто её пустит? Или попросить Пьера провести ее к иконописцу?

  Домой идти не хотелось, стены давили. Она шла и смотрела в бездонную глубину синего неба – там смысл, величие и бесконечность. За этим голубым куполом – бесконечная Вселенная, с мириадами ярких светил, галактик, неизведанных миров и развитые, разумные цивилизации. Там – вечность и тайна. Там – родина её души...

  

  Неожиданно в глаза сверкнул золотой крест – желтая позолота с небесной бирюзой смотрелись потрясающе. Почему бы не зайти в Собор, подумала Наташа, вдруг повезет и смогу купить Библию. Преодолев непонятную робость, она поднялась по белым каменным ступеням. У высоких массивных дверей стояли старушки, прося подаяние. Сунув им монеты, что нашла в кармане, она вошла внутрь. Собор внутри был великолепен: на высоких стенах росписи, не уступающие шедеврам Эрмитажа. Она залюбовалась изображениями библейских сюжетов. Особенно, поразил образ Христа – одухотворенное светлое лицо, с прямым аристократическим носом и золотистыми волосами до плеч. Он стоял в воде, прикрывшись белой тканью, а какой-то бородатый человек в шкуре поднял над ним руку с деревянным крестом. Она никогда не читала Евангелия, даже не знала сути этой книги – поэтому сюжет был непонятен. Религия, в любом случае, представлялась ей сплошным мраком и невежеством. В их домашней (весьма скромной) библиотеке был альманах Атеистические чтения – там, в научно-популярной форме, описывалось всё это мракобесие средних веков и Инквизиции. Но, глядя на росписи Собора, она удивилась красоте и утонченности библейских персонажей – настолько все они были благородны. Что лишний раз напомнило ей о гипотезе «гостей из Космоса» – вот они, внеземные прекрасные существа, братья по разуму, которых обожествили и назвали «ангелами» и «богами». Наташа улыбнулась своим мыслям.

   Золотыми огнями мерцали лампады; потрескивали, тая от пламени, тоненькие свечки. За стенами, совсем рядом, гудел и жил шумный город, скрежетали трамваи по рельсам, громко разговаривали люди – но в Соборе было неожиданно тихо, какая-то непроницаемая тишина, похожая на космический океан. Наташе захотелось еще побыть здесь и послушать Тишину – она наполняла её каким-то величественным покоем. Казалось, совсем немного – и ей откроется что-то необычайно важное.

  Она уже почти окунулась в эту благоговейную атмосферу, но какая-то ретивая богомолка стала шипеть, что находиться в церкви без платка «великий грех».

  «Да уж, – усмехнулась Наталья, – станешь тут сектанткой!» Она всё же решила узнать, где можно купить Библию – и подошла к служащей, продающей свечи и иконки. Но та, удивленно на нее воззрев, пожала плечами: «У нас нет Библии, мы не продаем!» Может, они чего-то боятся, подумала Наташа, какие-то глаза у нее перепуганные, как будто я шпионка какая-то, провокаторша. Ну да, религия вне государства, они всего и боятся. Где же взять Библию?

  Разочарованная, она вышла из Собора и зажмурилась от яркого ослепительного потока солнечных лучей. Пока она стояла, раздумывая, что делать дальше, из храма вышел священник в черной длинной рясе. Это был молодой человек, с небольшой светлой бородкой, прямым носом и голубыми глазами (чем-то похожий на Христа с росписи, которую разглядывала девушка). Наташа обернулась к нему, чтобы узнать насчет Библии. Было ужасно неловко заговорить со служителем культа (она же комсомолка, атеистка!), но он приветливо посмотрел на нее, догадавшись, что она хочет о чем-то попросить: может, благословения, как обычно делают все прихожанки.

  Она запнулась на полуслове, не ожидая увидеть священника таким молодым и привлекательным. В замешательстве она смотрела на «служителя культа», вглядываясь в его умные, ясные глаза: «Зачем в религию идут такие парни? Ну, что они там нашли? Ясно, умный, никто не одурманивал, что же он там забыл? Зачем ему этот мрак невежества?» Из задумчивости её вывел голос молодого человека:

  – Вас что-то интересует?

  – Ах, да! Скажите, у вас в церкви можно купить Библию? Мне очень надо.

  В глазах священника промелькнуло сочувствие. Он развел руками:

  – Увы!.. Извините, ничем не могу помочь. Мы не продаем. У нас Библия только для службы. Спросите у верующих: может, кто-нибудь даст почитать, если вас это интересует.

  И он стал спускаться вниз по каменным ступеням. Наташа, чуть ли не в отчаянии, и даже каком-то раздражении, проводила его взглядом. Сев в черную «Волгу», он уехал. «Вот это да! Они еще и в машинах разъезжают, как министры! Не бедно живут. А Библии у них почему-то нет! Странно. Не могут напечатать, нет денег? Или мне просто не везет?.. Надо пойти к Потапову и попросить на время. Другого выхода нет. Я должна докопаться до истины. Люди всё поняли не так – Христос был вождем инопланетян. «Ангелы» – наши братья по разуму, внеземные цивилизации!»

  

  Худ.Геннадий Голобоков

  Её восхищала собственная проницательность – это же открытие! Еще немного – и она расставит всё по своим местам. Только бы заглянуть в эту Книгу верующих (которую не так-то легко достать, оказывается), и она откроет всем глаза. Вот где настоящая фантастика – умопомрачительная, потрясающая! И она у всех под самым носом. Христос оставил людям космические знания, а люди всё перевернули: придумали обряды, ритуалы для поклонения, а его назвали богом. Эх, только бы добраться до Библии!.. Совершенно ясно: там черным по белому всё сказано – просто верующие ничего не видят, не понимают!

  Вечером, сидя в кресле у телевизора и смотря какую-то «голубую муть», она с грустью вспоминала симпатичного молодого священника. Их разделяла пропасть. Он был где-то «по ту сторону», в стране невежества и заблуждений. Им не суждено встретиться. «Наверное, они шарахаются от всех женщин, даже не знакомятся. В его глазах – я грешница или как они там говорят?.. Да и вообще, зачем мне служитель культа? Я что, хочу быть «попадьей»?.. Да, странно получается – хорошие парни где-то есть, но они либо уходят в монахи, либо в священники, и одинаково недосягаемы!»

  Её размышления прервал телефонный звонок. В комнату постучала соседка и сообщила, что зовут к телефону, вроде «жених» (так деликатно Белла Михайловна называла Пьера). Наташа вышла в коридор, взяла трубку. Ну и что ему надо?.. Пьер извинялся, что-то лепетал. Она почти не слушала, не хотелось возвращаться к прежним отношениям. Оказывается, Пьер чувствовал себя виноватым – и ему хотелось услышать лично от нее, что между ними всё кончено. Наташа облегченно вздохнула и сняла с его совести тяжкий груз, предложив остаться друзьями. Внезапно она вспомнила о Библии и попросила сходить с ней в монастырь, к Потапову. Надежды мало – но вдруг повезет?.. Они договорились о встрече – в воскресенье, в десять часов у Оперного театра.

  Оба были довольны – Наташа надеялась сделать мировое открытие, а Пьер благополучно расстался с девушкой, без проблем и истерик.

  

Глава 16. Тайный круг

---

  Прошло три дня после их разговора. Наступило воскресенье. Солнечное и ясное, как всегда. Наташа уже сомневалась – стоит ли встречаться с Пьером: вдруг в нем вспыхнут прежние чувства, и она снова будет связана: ведь любовь обязывает. Разве легко оттолкнуть любящего человека? Сложно. Для нее очень сложно. С другой стороны – он сам говорил, что совершил ошибку, что она «зеленое яблочко», ему не подходит. Убедив себя в полной безопасности, она пошла на свидание. Правда, не романтическое, а чисто деловое. Она предвкушала радость открытий, которые хлынут на нее со страниц Библии – захватывало дух от того, что ей предстоит узнать: рассеется мрак невежества, люди прозреют и очнутся от собственных иллюзий!

  Пьер, как всегда, опоздал. У него защемило сердце, как только он увидел Наташу – давно забытое чувство вспыхнуло с новой силой. Сможет ли он расстаться так легко, как предполагал? Не сделал ли ошибку, разорвав с ней отношения? Любит её или нет – уже не понять: хрупкая, нежная, такая родная и близкая. А он даже не смеет коснуться её руки – они далеки, как небо и земля. Смотрит на него строго и отчужденно. Даже его таланты и гениальность её больше не прельщают: предал, бросил – и она улетела в неведомые дали, куда ему нет доступа. Пьер робко заглянул в её глаза:

  – Ну что, пойдем? Как твои дела, как тетя?

  Она сделала вид, что не расслышала его ненужных вопросов – и они пошли к трамваю, который шел на 16-ю станцию Большого Фонтана.

  Потапов был в монастырском Соборе, на воскресной службе. Они тоже зашли в церковь. Увидев на стенах росписи Потапова, Наташа подошла к ним и стала изучать. Художник предпочитал византийский стиль, следуя канонам древней живописи. Именно за это Церковь его ценила и прощала увлечение древним Египтом и фараонами – он был высочайшим мастером иконописи, уникальным в своем роде. Только он один знал секреты старинного византийского письма.

  Наталья вглядывалась в смуглые лица святых, в их благородные черты – ничего общего с ликами фараонов, так любимых художником. Словно это создавали два разных живописца. Там, на картинах – живые люди, здесь на стенах собора – стилизованные, зажатые в рамки канона, хотя и в приятных глазу, насыщенных тонах.

  Хор стройно воспевал Бога, священник у позолоченного алтаря нараспев читал Евангелие. Вдруг Наталья увидела того молодого священника, у которого три дня назад, на ступенях Собора, спрашивала Библию. Их глаза встретились. Теплая волна окутала её с головы до ног: он не сводил с нее глаз. Наташе стало неловко – она понимала, что находится в церкви и флиртовать с кем-то неприлично. Может, ей показалось? это только её воображение? Зачем молодому человеку смотреть на нее? Она переключила внимание на золотистые огни свечей, вслушиваясь в чтение, и пытаясь понять нагромождение старославянских слов. Но когда через несколько минут взглянула туда, где стоял молодой служитель – снова натолкнулась на его упорный, внимательный взгляд. «Нечем больше заняться, чем меня разглядывать? Мы же не в театре – могут заметить, у них с этим строго, наверное!» Она дернула Пьера за рукав:

  – Давай выйдем, подождем у входа, что-то здесь душно... – (Не хотелось, чтобы у служителя были неприятности: вдруг кто-нибудь заметит. И чего уставился – во время богослужения глазеть на какую-то девчонку?)

   Они вышли из храма. Пьер разговорился с пожилой монахиней, а Наташа удивленно оглядывалась по сторонам: здесь было много горожан, все чувствовали себя свободно. Молодые женщины были в платках. Наташа тоже одела, входя в церковь (чтобы не дразнить верующих старушек). Но сейчас сняла – слишком жарко.

  Художника пригласили в семинарскую столовую – отобедать, и он потянул за собой Наталью. Но она застеснялась и осталась, присев на скамейку возле гостиницы, ждать Потапова.

  Через несколько минут Пьер вышел, с тем самым молодым служителем, о чем-то оживленно разговаривая. У Наташи замерло сердце: она вдруг испугалась, что Пьер их познакомит. Вскочив со скамейки, стала подниматься по лестнице в гостиницу, удивляясь своей внезапной панике. Или это ее давняя привычка шарахаться от мужского пола? Вроде не монахиня, так чего боится? Пьер подошел к ней один. Наташа облегченно вздохнула. Оказывается, они когда-то вместе учились в семинарии – друг стал священником, поедет в новую церковь в Закарпатье. Даже разговаривая с Пьером – он продолжал пристально смотреть в её сторону.

  Вскоре появился и Потапов. Очень обрадовался гостям и пригласил в свою келью-мастерскую. Пьер разговаривал с учителем, а Наташа всё не могла собраться с духом и попросить Библию. Боялась отказа. Пьер ничего не знал о её планах – просить надо самой. Но как? Наконец, когда они уже прощались с художником, она решилась высказать свою странную просьбу. Потапов удивился, а затем стал отнекиваться, утверждая, что книга не его, а какого-то высшего чина – ему дали только для работы. Наталья упрашивала, как могла. Но всё было бесполезно. Потапов категорически говорил – нет, не могу! Правда, Наташа не сдавалась и продолжала просить. Тем более, что она не с улицы пришла – он знает её, Пьера...

  – Только на два дня, пожалуйста. Я сразу принесу! Пожалуйста!

  Старичок, удивленный такой настойчивостью, сдался, строго предупредив, чтобы через два дня Книгу ему вернули! С великой осторожностью взяв книгу в сине-голубой обложке с золотым крестом – дал Наташе. Это была не Библия, а только её часть, Новый Завет (Евангелие). Но Наталья этого не знала, решив, что в её руках именно та Книга, которая вводит всех в заблуждение. Она не подозревала – какое открытие её ожидает. Сама того не ведая, она приняла в свою жизнь чашу с огнем.

  Прижав книгу к себе и поблагодарив иконописца, она выскочила из кельи. Хотелось поскорее добраться домой, чтобы начать чтение и разгадать этот величайший ребус и величайшее заблуждение человечества.

  Но Пьер неотступно следовал за ней, что-то говоря и пытаясь её удержать. «Ну, вот прежняя песня! – с досадой думала Наташа, торопливо идя на трамвайную остановку. – Никогда от него не отвяжусь! То любит – то не любит. Он же говорил, что я пресная и зеленая? Ну, уж нет, больше не поддамся на его дифирамбы!»

  – Да стой же! – раздраженно воскликнул Пьер. – Давай поговорим. Куда мчишься? Успеешь еще домой. Ты хотела, чтобы я женился на тебе? Ладно, я согласен! – уныло добавил он.

  Наташа остановилась. Щеки пылали, глаза сверкали мрачным огнем. Такой художник её не видел. Он даже отшатнулся, словно от разъяренной фурии.

  – Жениться?.. Неужели? Ну, спасибо, что снизошел. Долго думал? А я вот уже не хочу! Я тебя не люблю. Понял?

  Она развернулась и побежала к подошедшему трамваю. Заскочила и даже не обернулась. Пьер вздохнул и пожал плечами. Удивительный народ эти женщины – их не понять. То одно хотят, то другое. Что им вообще надо? Да, он был груб, бестактен. Ну и что? Это всё нервы – система советская довела. Шизофреником станешь от такой жизни! А она молодая, могла и потерпеть, проявить сочувствие. «Она его за муки полюбила, а он её – за состраданье к ним!» Альфред Мюссе писал. Люба понимала. А эта фыркает. Чуть глаза не выцарапала! Что он такого сказал? Тоже гордячка! Решила, что пожалел, одолжение сделал? Обиделась? Что за характер?!..

  Он поймал себя на мысли, что её характера он и не знает. Всегда сдержанная, спокойная – он даже не мог понять, о чем она думает, что чувствует. Молчаливая, замкнутая. Стало скучно. А оказывается – в тихом омуте черти водятся! Какая же она, на самом деле? Люба зрелая, опытная – и то удивляла своими выходками. А этот омут – еще глубже. Всё в себе держит, таится. Глубокий омут. Глубокая тайна. Разгадывал бы её всю жизнь, а она взяла и сожгла мосты. И что теперь? Снова её добиваться?.. Или уже не стоит? Был свободным художником и творцом – им и останется. Зачем эта обуза на шею? То молчит, как рыба, то вулкан! А если влюбится в молодого, а его бросит и разобьет ему сердце?