Паломничество убогой
Поэма
Мне никто не помеха боле,
И никто теперь не указ,
Я у бога живу на воле,
Вдалеке от разумных вас.
Я убого живу у бога,
Презирая земной закон,
И ведет меня путь-дорога,
И шумит колокольный звон.
Тяготенья закон неведом
Проходящему по верхам,
А за мной Богородица следом,
И в полнеба луна там.
Люди
Иду давно привычной темнотой,
Иду куда-то просто по привычке.
Луна плетется вечной запятой,
Мирской скобой, белесою кавычкой.
Наверно, с нею мы одних кровей -
Я и она - из тех, кто по дорогам
Идут за каждым - это тяжелей,
Чем ни за кем, и чем навстречу многим.
Иду, не зная, что такое враг,
Поскольку "за" вне этики и права,
Поскольку свет рассеивает мрак,
Неважно, где он: слева или справа.
Иду с тех пор, как желтая скоба
Мне указала истину слеженья:
Иди за каждым, ежели судьба,
Заложница земного притяженья,
Тебя зачем-то делает такой,
Как я, -- не видящей земного света,
Венчает с непроглядною тоской
И заслоняет пленкою рассвета,
Зато дает стремление идти
Не выбирая, не давая знака,
И каждый, находящийся в пути,
Да будет ночью заслонен от мрака!
Да будет он под таинством луны
Искать созвучий с а капелла мира
И под тяжелый стон души-струны
Узрит зеркальность в раструбе эфира.
Но в мире есть и тот, кого уж нет...
Ни свет луны, ни стоны, ни моленья
Не воскресят его, я, как поэт,
Не посвящу ему стихотворенья,
И вот иду привычной темнотой,
Иду за каждым просто по привычке.
Луна плетется вечной запятой
Мирской скобой, белесою кавычкой.
Деревенская церковь
Тень-тень-потетень,
Выше города плетень!
С густо-ржавыми крестами
И поникшими перстами -
Куполами набекрень.
Не ходи-ка ты туда,
Не случилась бы беда -
Ветер встряхивает чудо
Это чудо станет грудой
Без особого труда.
Чудо морщит ветхий лоб,
Черепицей мажет столб,
И от этих злых лобзаний
Столб визжит, и я не знаю
Визга злей чтоб, горше чтоб.
С паутиной интерьер
На барокковский манер.
Там, где выкраны иконы,
В пазухах, сидят вороны
Черт хозяин там теперь.
А старушки на коленях
Совершают свой обряд.
В день святого воскресенья
Для духовного спасенья
Хоть снаружи постоят.
Тень-тень-потетень,
Сто тропинок на плетень.
В километре ни избушки,
Все с котомками старушки,
Все из разных деревень.
Ветер пожарищ
Некогда Герострат
Вечность решил поджечь,
Этот ветер - пассат
Жерло, грифель и речь
Дым всю ночь в глаза ел,
Дым спирал грудь веков.
Книги- дети. Белел
Пепел злых облаков.
Некогда Наполеон
Вторгся пожаром книг.
Этот ветер - муссон,
Вороны, пепла лик.
Пал на дощатый пол
Отблеск кровавых брызг.
Тронул струну Эол,
Зимняя вишня - визг.
Был бы поджог-укор,
Встал бы вселенский плач.
Дети наперебой
С небом играют в мяч.
Но взбаламутив всех
Между огнем и сном
Мчится нетвердый смех
За горизонт-проем.
Нет никого окрест -
Мыслимо ли играть:
Время культуру ест,
Губы разжала - вспять.
Курск как затмение...
Вереск кипит в котлах,
Выморочен извне
Вечности пыльный прах.
Явлен один излом,
Спрятан другой внутри,
Что за знамение -
Notre-Dame de Paris?
Был бы культуре - треск
Или пространству - течь.
Можно знамений блеск
И от скалы отсечь.
А материал горит,
В нем человечий след.
Входит в село пиит -
Жителей в селах нет.
Ветер Матеру снес,
Над Забайкальем - мрак.
Новый букварь горит,
Не догорит никак.
Огненно-красные дни,
Провалы окон и стен.
Это всплески тех книг -
И ничего взамен.
Где богадельня? Вон
Там, где дорога вкось.
Не христианский звон -
Ветер, извечный гость
Для опустелых нор,
Неосвещенных в ночь.
Странница на угор -
Вижу, что ей невмочь:
- Кто ты, мать, и куда?
Может, тебе помочь?
- Да, - отвечает, - да,
Я - отвечает, - ночь.
То от Марины нам
Посох, улыбка, медь,
Не суждено векам
В горести умереть.
В мягкой глине зари
Тонет ее рука.
Где твоя ночь, Марин?
Грустно, как коротка.
- Буду ли петь во тьме?-
Думает в ночь пиит,
И у него в руке
Собственный храм горит.
***
Земля не мучится особо,
Когда энергия забот
Тебя, костлявая особа,
Берет в железный оборот.
И заставляет процветанью
Идей безжизненных служить,
Другим народам в назиданье
Своих без продыху косить.
Одних лишая пропитанья,
Других сгоняя в лагеря,
Чтоб услаждалась плоть тиранья,
Кусочки трупиков деля
Между своих собак и тигров.
На трупоеде - трупоед
Самодовольно шею выгнув,
Урча, смакует свой обед.
***
Поглядите в глаза смерти -
Разве это глаза Бога?
Это просто глаза смерти,
А в России ее много.
Старость
Пал на дощатый пол
Отблеск фонарных брызг.
Тронул струну Эол,
Может, напился вдрызг?
Нет никого в дому,
Не для кого играть:
Днем увезли куму
Клавдюшку помирать.
Где богадельня? Вон
Там, где дорога вкось.
Не христианский звон -
Ветер, извечный гость
Для опустелых нор,
Неосвещенных в ночь.
Странница на угор -
Вижу, что ей не в мочь:
-- Кто ты, мать и куда?
Может, тебе помочь?
--Да, - отвечает, - да,
Я, - отвечает, - ночь.
Праздник
Все меньше на Руси заводов,
Все больше храмов показных,
И показные хороводы
Несут по праздникам святых.
Я не хожу в кругах молящих
Добра-здоровия себе,
Здесь даже звон не настоящий
Я знаю настоящий где.
Городская церковь
(архив)
Тень-тень-потетень,
В городе другой плетень:
Зарешечены оконца,
В них напрасно бьется солнце
И стучит жарою день.
В этих сумрачных стенах
Дышит трех столетий прах,
там от глаз простого люда
Под замками скрыто чудо -
Взгляд в старинных образах.
Легок скрежет половиц,
Робок шепот мастериц,
Мастерицы-то все - пряхи:
Ткут бумажные рубахи
Из потрепанных страниц.
Но рубахи ни одной
Не увидит свет земной,
Все в плетне безгласно, глухо,
Пряжу путает старуха,
Гонит мастериц клюкой.
Пыль и сумрак, злато-медь,
То не божий храм, а клеть,
Силы тьмы бушуют в храме,
Лики чуть ли не с рогами,
Если пристально смотреть.
Холод
Теплится, теплится печь-поземелюшка,
Холодно, холодно жить на Руси.
Где ты, хозяин? Впусти околелую
С дальней дороги согрей, обсуши.
Плащ мой промок и помечен собаками,
Немощь в ногах и котомка пуста.
Ночь-звездоносица божьими знаками
Гонит убогих в людские места.
Я в добродетель и милость уверую...
Но так темно, и вокруг - ни души.
Где ты, хозяин? Впусти околелую,
С дальней дороги согрей, обсуши.
Стой, если дух ты, скажи что-то главное,
Тень отца Гамлета ты или как?
Есть ли на свете во всем мироздании
Для проходимцев приют и барак?
Я захожу. Это кто? Не Вернадский ли?
Я тебя помню, ты камни искал.
Дух искушенья по счету тринадцатый
Звал и транслировал мысли у скал.
Ноосфера
Когда искусство голых парадигм
Пылало кольчецом в Александрии,
Она вдыхала гарь истлевших книг,
Готовя вплеск морской драматургии.
С тех пор любимый небом граф Хвостов
Несчастья берегов поет в газетах,
На зеркалах судьбы скрижаль веков,
А в голой тьме вопросы без ответов.
Ее закон - нельзя уничтожать
Диктованные свыше мыслеформы.
Мы созданы ключами, чтоб писать
Библиотеки, города, платформы.
Дрезины, депутатов, ковид, смерть,
И графики - код нужного формата.
Записанное в цифре не стереть,
Оно уже странслировано в стратос.
Мы часть ее в то время, когда жмем
На клавиши, перо, резцы и стеки:
Мир подключенных впитан в окоем -
Но мы здесь не одни и не навеки.
Она скачала с Млечного пчелу,
Сцитировала манифест искусства роя
Как образец учить добру и злу -
Без ценностей, идей и без героя.
Кто не захочет в рай блатных сирот,
Не станет вертухаем, жатвы полным,
Тот этот квест столетий не пройдет,
И жало рифм не будет жечь глаголом.
Она София? Богоматерь? Нет.
Ее задача проще и размерней:
Она на мониторе мягкий свет,
Она в пустыне дух немой и скверный.
С ухваткой запредельного творца
Она вздымает занавес в борделе,
Ломает руки в пьесе, но с торца
Поглядывает, как на самом деле.
Не выдадут диплома нелжецу,
Не сотворят Кремлю антикумира,
И мажут ложь землищу по лицу,
По морде и губам - арт-конвоиру.
В отличие от сумрачных глупцов,
Курящих в обветшалых креслах мрака,
Природна - мать и дочь, концы сосцов
Обвешены цепочкой Зодиака.
Вот идеал: не мед, так канифоль,
Трансляции в заветном коде света.
Ты вечен - соответствовать изволь.
Один и ноль. Забудь, пиит, про Лету.
Листая файлы жизни рогом зла,
Она морит их евнухом в гареме.
Темна, неправомерно тяжела
Внеоперационная ее система.
Вы брезжите, вы таете впотьмах,
Вы насвершали массу революций,
У вас Елены пляшут на быках
И порождает минотавров случай.
Ваш Плюшкин - бог! Он выдал вам кулич,
Он вышел к вам в одежде поэтессы,
Чтобы вы могли голенное постичь
И наготу писать верлибром в прессе.
Верлибр она по коду ноль-один
В рулет свила и ест как хлеб насущный,
Трансляции "бог", "дьявол", "господин" -
Выплевывая в суповую гущу.
Зато дает стремление идти,
И каждый мыслящий - библиотекарь века.
Один-ноль, ноль-один - сигнал в пути
Куда-то, где не знают человека.
Слезы
Краю конца нет пологим дороженькам,
Краю конца нет нежданным слезам.
После дождя, да колючей порошею,
Да по лицу, да по мокрым глазам.
Господи, милые, что вы наделали?
Пусть вы страдальцы, но кто не избит?
Муки легчают смиреньем и верою,
Русь возрождается, значит, болит.
Встанем, Рассеюшка, встанем за прежнее,
За Пресвятой Богородицы взгляд,
Что исходила все поле безбрежное,
Поле России, как я, - наугад.
Даль моя, дальница, ноченька-темница,
Что вам отчаянье, что вам - беда?
Ночь до полусвету тянется, стелется,
Даль до полутемну синь-лебеда.
Краю конца нет пологим дороженькам,
Краю конца нет нежданным слезам.
После дождя, да колючей порошею,
Да по лицу, да по мокрым глазам.
Ночлег
Спроси-ка у рыжего стога,
Воткнувшего лоб в синеву:
Что снится старухе убогой,
Чем грезит она наяву?
Ее сторожил он, как филин,
Ее он укрыл и согрел,
Её от морщин до извилин
Он понял, постиг, разглядел.
Повыстынет пар над дорогой -
Ее не забудь, расспроси,
Что ищется этой убогой,
Что видится ей на Руси?
Место катастрофы
В небе взорвали бомбу -
Это убили вора -
Зверство идет с помпой,
И не уйдет скоро.
Вместе со взорванным вором
Падает самолет.
Я отойду, пожалуй -
Он сюда упадет.
Будут отдельно от гадины,
Губы молчать в траве.
Будет владеть украденным
Тот, кто его правей.
Будет на несколько холмиков
Больше за той оградой.
Горе мое, соколики,
Что же вам в небе надо?
Митинг
Вот стоит на площади мавзолей, -
Самый главный митинга штрих.
Напирает толпа на своих вождей,
На широкие спины их.
Называют громко своих врагов
Из страны, откуда Христос.
Где-то нужно найти подходящий кров,
Будет долгий сегодня кросс.
На пустынной улице, помолясь,
Я, возможно, найду барак.
- Проходи, Аркадьевна, эту грязь
Не отмоешь уже никак.
Мальчишки
Позади ватаги мальчишек.
Которые нас убивают,
Я прошла мимо них так близко -
Ближе и не бывает.
Помогли водрузить поклажу
И обратно на землю легли.
Вот придут к своим и расскажут:
"Мы не знаем, зачем помогли".
***
Поглядите в глаза мальчишкам.
Разве в этих глазах смерть?
Это просто глаза мальчишек,
Которых некуда деть....
Родине
Еще одно падение -
Величий скорбный треск,
А может, в самом деле мы
В каком-то отупении
Сочли освобождением
Пожара мертвый блеск?
Вздохну, шепну: "Родимая,
Пойдем, вставай с колен!
Тихи, слабы стихи мои:
И в сердце, да не вымолвить,
Разбилось сердце - вылились,
Не растопили стен.
Не растопили, матушка,
Не мне тебя поднять.
А те трубят на ратуше,
Силен их голос радостный:
Свободу, мол, мы празднуем,
Теперь нас не унять.
Их стоны мелодичнее
Твоих простых молеб,
Но лиры их - фабричные,
Не в такт, но все в наличии
На волоске приличия
За свой воюют хлеб.
Их неотвязны пения.
Пойдем, вставай с колен!
А в мире вдохновения
Еще мы молвим, верно ведь?
Еще проверим: стены ли,
Или подобье стен.
1991-1998, 2021