Носитель информации определяет носителя сознания подобно тому, как бытие определяет сознание - бумага породила Достоевского, компьютер создал Акунина. Авторы, чьи произведения век печатались вручную, на пишущей машинке, психологически иные. Это титаны механического труда, в их писательстве какая-то часть, возможно, и творческая. Но подавляющая часть - рутинная. Мы, дети компьютерного века, не знаем и не предполагаем даже, какие неимоверные сложности представляет собой процесс создания произведений на бумаге или на пишущей машинке. Конечно, не буду лукавить: на бумаге мы их все-таки создавали, когда писали школьные сочинения -- небольшие по объему, незамысловатые по сути. Но боже, какая это была бы работа, если бы приходилось писать сочинения в три-четыре раза длиннее, я уж не говорю о повестях и романах. Сейчас, пройдя незамысловатое обучение печатать, не глядя на текст, всеми десятью пальцами, понимаешь, что не мысль руководит руками, не руки тормозят мысли, а все наоборот. Руки опережают мысль, пальцы стучат по клавишам быстрее, чем автор начинает понимать, что он, собственно, там такое написал.
Написанное пером не вырубишь топором, просто так не исправишь, выделив текст и нажав Delete, от любой правки получается грязь, чтобы вернуться снова к этой исправленной грязи, нужно преодолеть массу неприятных эмоций.
Технология электронной записи позволяет один и тот же текст править сколько угодно раз, добавляя в него без особого труда цитаты, которые отыщутся позже в подтверждение тех же мыслей. Правка доставляет мне удовольствие, а не страдания. Я буду создавать многочисленные варианты и версии, "складывая" их таким образом, чтобы они были всегда под рукой, получится своеобразное гиперхронотопическое пространство -- резервуар моей творческой свободы. Компьютер позволяет мне создать многомерные связи между кусками текста -- и вот я уже постмодернист. Мой текст существует в нелинейном пространстве, созданном процессором. Word нетерпим к неправильностям моей лексики, и это правильно. Я люблю те электронные журналы, где я могу печатать целые циклы статей, при этом, чтобы выйти на предыдущие мои статьи, моему читателю не придется перелистывать прошлые номера журналов целиком -- все можно найти сразу же по гиперссылкам, я могу спокойно отсылать читателя к другим своим (и чужим) произведениям, зная, что подобное путешествие не составит для него особого труда, он, читатель, не будет ругать меня последними словами за то, что ему сейчас вот придется все бросить и идти снова в библиотеку за другим томом или предыдущим номером журнала. Любое сомнительное слово, пришедшее мне в голову, я могу проверить по электронным словарям на всех языках и наречиях.
Я также буду уверена, что никакой текстолог не будет рыться в моих рукописях, чтобы найти другую какую-то редакцию текста, которая больше понравится ему, и не сделает эту редакцию канонической. Канонической будет та редакция, которую хочу я. Все остальное будет уничтожено навсегда, если я, конечно, не наделаю глупостей и не размещу несколько разных редакций на общедоступных сайтах.
Моя личная переписка теперь навеки моя -- она не будет принадлежать великой русской литературе, если я сама не захочу этого. Все прочитанные письма из своей электронной почты я удаляю сразу же по прочтении. Если мне нужно будет их сохранить, я это сделаю. Но ни один исследователь никогда не сможет подобрать пароль к той электронной шкатулке, где они хранятся. Тайну своих паролей я унесу в могилу. И буду спокойно лежать в гробу, зная, что хакеры скорее взломают базы данных Пентагона, чем мою творческую лабораторию.
Мой текст нелинеен, я создаю композицию его и меняю ее, как захочу, -- опять же без массы рутинной работы по разрезанию и склеиванию бумаги.
Я уж не говорю о том, что работающему вручную или на пишущей машинке нужно соблюдать ряд предосторожностей, о которых человек в процессе творческой деятельности может и забыть, например, о нумерации страниц. Одно дуновение ветра, и рукопись может рассыпаться. Чтобы собрать ее, непронумерованную, нужно затратить массу времени и применить сотни мыслительных операций. А все потому, что у автора нет электронного варианта текста. Опять же с хранением рукописей проблемы. Пожар, наводнение, дети-шалунишки, ревнивые супруги -- все это реальные угрозы, которые могут свести ваш труд на нет. С появлением Интернета все стало проще: каждый текст можно хранить на собственном сайте, некоторые страницы которого можно сделать недоступным для читателя. На этих страницах вы можете сохранить все, что угодно, и при переезде, пожаре, ревнивых супругах и непослушных детях, вы всегда можете быть уверены, что ваша рукопись в безопасности. Даже если сломается ваш компьютер, вы найдете ваши труды целыми и невредимыми в гиперпространстве всемирной паутины, зайдя в ближайшее интернет-кафе.
Мне не нужно для освежения памяти моих постоянных читателей издавать сборник всех моих статей -- он уже есть на моем личном сайте. Как только у меня появляется какая-то новая публикация, я на свой сайт помещаю ссылку на нее (практически все нынешние журналы имеют электронную версию). Даже если мне все-таки придет в голову издать такой сборник статей для захламления книжных полок моих читателей, мне не нужно будет недели и месяцы листать старые подшивки газет и журналов, перепечатывать свои статьи оттуда: все уже давным-давно собрано, набрано и классифицировано. Я даю своему издателю одну-единственную ссылку, а он по ней без труда отыщет все остальное. Теперь вы понимаете, в каком выгодном положении я нахожусь в сравнении с теми, кто пришел в литературу на 50 лет раньше, насколько больше у меня остается свободного времени для творчества?! Хотя я понимаю, были (и есть) у писателей свои секретари, в основном жены. Но чтобы подобрать такую вечную бескорыстную секретаршу (секретаря), нужно было наступить на горло собственной любви (любовь не может быть секретарем -- она может быть лишь музой). Я от этого избавлена. Компьютер освободил меня от сексуально-канцелярского порабощения. В писательской среде нынче происходит настоящая сексуальная революция: писатели свободны, они супругам своим ничем не обязаны. Они не должны отныне жениться на женщинах своего круга, как Толстой или Карл Маркс. И вообще вольны выбирать между Анной Григорьевной и Апполинарией Сусловой, чего был лишен Достоевский.
Вне полиграфических технологий -- их гнета и давления, современный писатель свободен как никогда: твори гиперпространство, создавай интерактивные и многоголосные гипертексты. Не хватает слов, букв и мыслей, чтобы оживить диалоги? Материал для диалогов подбирать стало очень просто: заявляешь на каком-либо форуме или в блоге тему, и ждешь, когда завяжется спор, подогреваешь его в меру сил и возможностей, а потом копируешь все это -- и в роман.
Мужская логика по этому вопросу:
Пародия на статью "Компьютер и сексуальная революция писателя"