Он говорил: ничтожны все святые.
Он говорил: все крайности безумны,
И, презирая к черту запятые,
Смотрел во мрак, в загадочность безлунья.

И речью, от искомины картавой,
Он говорил о рабстве и расплате,
О берегах, пропитанных отравой
Богатства и невольничьего злата.

То был не Ленский - романтизм немецкий,
То был не Гегель - меры соглядатай.
Его сыграл бы милый Маковецкий,
Его б НГ-Ex libris напечатал.

То бредил грустно Робинзона Крузо
Отец, невозвращенца мысля свыше.
Ему, взвиваясь, диктовала муза:
"Пойми, сынок". Но сын его не слышал.