Чернов Александр Борисович : другие произведения.

Владивосток - Порт-Артур

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.21*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    2-я книга трилогии "Одиссея крейсера "Варяг".

  
  
  
  

Чернов А.Б.

ОДИССЕЯ "ВАРЯГА"

Цикл романов в жанре "военно-историческая фантастика"

Ремейк книг Г. Б. Дойникова

"Варягъ" - победитель" и

"Все по местам! Возвращение "Варяга"

На основе оригинального таймлайна

Мир "Варяга" - победителя 2 (МПВ-2)

  
  
  

Книга вторая

  

Владивосток - Порт-Артур

  
  
  
  

Часть первая

Глава 1. Ответный ход

  
  
   Владивосток, о-ва Эллиота, Такэсики, Порт-Артур. Апрель-май 1904-го года
  
   Дверь комфортабельного номера "Астории", что на Светланской, превращенного во флотскую офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк, увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими орлами на погонах и тросточкой в правой руке.
   - Ну-с, господин главный хулиган с "Варяга", докладывай, как дошел до жизни такой? Неужто тебя, Вася, без присмотра на пять минут оставить нельзя? Ну, зачем, скажи...? Зачем ты этого чинушу-то несчастного пристрелил?
   - Да, ладно! С каких это пор без уха умирать начали? Лучше сам расскажи, как сходили?
   - Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь... Родной, ты что в городе учудил? Я только успел из порта сюда доехать, а мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в "Ласточке" и сманил половину казаков гарнизона к себе на какой-то там поезд, и за это на нас уже войсковому атаману не один донос настрочили. Что застращал все чиновничество города, таская по площади умирающего асессора Петухова. Что не подпускал к нему патруль, паля из револьвера. За это, кстати, тебе грозит суд и куча иных ништяков. И это все - за неделю с хвостиком, что мне не до вас было. Ну и как я теперь отпущу тебя на бронепоезде в Маньчжурию? Ты же его пропьешь или в карты проиграешь!
   - Ладно, давай по пунктам. В "Ласточке" я с армейцами не пьянствую. Вернее, не только и не столько пьянствую, сколько отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезда. И заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им пока как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? А разведку? Конечно, я со знакомым тебе хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окрестностях. Что это не понравилось их начальству - не удивлен, но, брат, мне это фиолетово. Да и против царского указа не попрешь...
   - Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы стал подделывать?
   - Зачем подделывать? Я не знаю, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него попросил, получил обратно за подписью самодержца через три дня. Право на отбор любого личного состава в "особый бронедивизион Императорского флота "Варяг" под командованием лейтенанта флота Василия Балка". Ну и там еще кое-что по мелочи о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту...
   - Не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он "чинил вышеупомянутому Балку", что его пришлось валить?
   - Он, Петрович, мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, никак не мог отказаться. Началось с того, что я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагоны были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны были...
   И тут этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: "а давайте мы небольшой гешефт сделаем". И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток-Никольск они сошли под откос, и теперь требуется их замена, а мне десять процентов от стоимости.
   Я ему, честно, сначала по-хорошему попытался объяснить, что вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет. Я молчу. Наконец, поняв мою "дремучую тупость" фыркнул, выписал-таки вагончики. Расписался я в их получении, пошел принимать. Так эта-ж сука мне вагоны из сгоревшего в том году в Никольске старого депо подсунула, там даже оси так к буксам приржавели, что их паровозом не провернуть!
   Опять же, возвращаюсь к нему и по-хорошему говорю: - мне на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых во Владик грузы для флота доставили, я их под разгрузкой в порту видел, в нормальном состоянии, только добронировать - и вперед. Нет, говорит, берите, любезнейший, что дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать умные вещи, не крутите носом.
   Ну, тут на меня и накатило... Я таких гадов еще в том, нашем времени насмотрелся. И натерпелся от них. В общем, сунул я ему ствол под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров, постройке крепостных батарей и прочих флотских и армейских делах наварил. Сперва хотел было покочевряжиться, типа, законник, - усмехнулся Балк, - но как я ему ухо отстрелил - запел, как канарейка. В общем, список чиновников, подрядчиков, схем их взаимодействия и наворованных сумм - у меня в каюте, под столом приклеен.
   Кстати. Гаупт наш то-ли сам замазан, то-ли настолько привык к всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При демонтаже мачты на "Рюрике" и ремонте палуб и труб смета удвоена, дерево, которое заготовили для подкладки под броню в оконечностях у него и "России", - гнилое, купили по дешевке после разборки разваленных Камимурой домишек. И полетят эти листы в воду от первого снаряда - болты срубит, зато кто-то наварил пару тысяч.
   Трубки котлов, которые при ремонте "Варяга" использовались и были проданы морскому ведомству господином Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого "Варяга", который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он, якобы случайно, нашел. Правда, как сам этот комплект вообще попал во Владивосток вместо Порт-Артура, пока загадка... Хотя, какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный. Не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства!
   Ну, я его у почтамта в одном исподнем да с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу, с плакатиком "так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота". Что, правда, скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения, может, сердце слабое, или простыл?
   От патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал - схожу только на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. Стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь...
   Ладно. Завязывай на меня глазами крутить... Ну, погорячился...
   - Слушай, Вась, а как-нить попроще ты не мог? Без явных улик? - усмехнулся Руднев.
   - Ну, извини, Всеволодыч, говорю же - погорячился. Младая кровь, понимаешь...
   - Короче. Сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую завалы дерьма за тобой разгрести. Чтоб шибко не грустил - скажу чтоб Шустовского тебе и закусь принесли. Карбонарий фигов...
   Через день Руднев снова появился на пороге "камеры" Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с "Варяга".
   - Значит так, этот шпак недострелянный жив, но пока гостит у эскулапов. Одевайся в парадное, отправляемся на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с "Варяга", с оружием. Сначала в госпиталь за твоим крестником заедем, а уж после в городское собрание с визитом. И это... Списочек из каюты твоей я прихватил. Впечатляет... Так что - начинаем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.
   - Ты два дня полуроту собирал?
   - Нет, за эти два дня я из Питера получил высочайшую индульгенцию - приморская крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном, и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. Подчинена флоту. И самый главный петух в этом курятнике - я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про птичку откомментировать. Не та эпоха, не стоит. Кстати, и Макарову такой же карт-бланш надо постараться выбить, если у нас здесь без эксцессов пройдет... На выход, лейтенант Балк, с вещами!
  

***

   Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики вспоминали не иначе как словами "Варфоломеевская ночь". Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с повязкой на голове, так хорошо повлиял на не знавших такого обращения "бизнесменов", что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и "кристально честный" чиновник, затравленно глядя на десяток лежащих на подоконнике табличек с надписью "Вор - пособник врага!", совершенно аналогичных болтающейся на шее Петухова, начинал каяться в своих грехах и закладывать сотоварищей.
   Затем раскаявшийся грешник на глазах ждущих своей очереди коллег отводился в подвал, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшей жертве, что "палец сорвался, а курок чувствительный".
   К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. В завершении мероприятия перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой - "до конца войны воровать у армии и флота нельзя". Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел. Для тех, кто проникнется и будет трудиться не покладая рук - вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.
   Но больше всего городской бомонд и обывателей напугала речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало...
   - Товарищи! - по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.
   - Да-да, я не оговорился. Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на "Варяге" прорывался с трофеями вокруг Японии; и тех, кто со мной на "Богатыре" держал на почтительном расстоянии от захваченного купца трех "Мацусим". Тех, кто на крейсерах ходил к японцам в огород, кто на "Громобое" рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов. А еще тех, кто тушил пожар на "Рюрике", готовился к атаке японских Камимуры и ходил к Гензану на миноносцах; всех, от командиров крейсеров, до последнего штрафного матроса я считаю своими боевыми товарищами. Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда рядом...
   Сейчас нам с вами, товарищи мои, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны - наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы справимся и с этим - не страшнее снаряда под ватерлинию будет. Как бы быстро с этим полиция разбиралась - вам понятно. Поэтому, с дозволения Государя, приходится нам самим дрянь сию разгребать.
   И еще. Я испросил у Государя Императора разрешения, чтобы все члены Товарищества ветеранов войн Российской Империи, которое мы с Вами создадим, имели право обращаться друг к другу как товарищи. Вне службы, конечно. Так что для всех вас я сейчас "товарищ контр-адмирал". Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство - вступление в сие общество дело сугубо добровольное.
   Когда смолкли восторженные крики "ура" и оторопевшему Балку удалось на минуту уединиться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:
   - Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие, в жопу, товарищи, на кой ляд!?
   - Вася, успокойся, - непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, - все началось с одной идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его переспросил "Простите, ТОВАРИЩ капитан первого ранга"... Ну, пришлось пообещать, что разъясню.
   Наплел ему позавчера про это гребанное "товарищество", мол, обдумываю... Надеялся, что отвяжется. Так вот, он в тот же вечер приперся почти что с половиной офицеров крейсеров, и попросил организовать оное общество немедленно! Я думал спустить на тормозах - сказал: "или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую". Думал - не проглотят, так нет - прогрессивная молодежь, блин! Согласилися даже на это! Хотя и не сразу. Короче говоря, задний ход я пока дать не смог. Уже списки составляют. Но ты не расстраивайся - через пару месяцев, я думаю, идея сама собой зачахнет.
   - Знаешь, а может, и не зачахнет, особенно если этой идее помочь... Какую-то идеологию нам все равно надо будет Ильичу с компанией противопоставить, а если господа-товарищи офицеры на это готовы пойти, то почему бы и не "Товарищество ветеранов" для начала? Может надо будет ввести какие-то отличительные знаки на одежде, чтобы было сразу видно - господин перед тобой или товарищ... Мне, например, у беляков шеврон нарукавный из триколора нравился... Устав надо разработать, табель о рангах и прочее... Может, чего и выйдет дельное.
   - Но ведь в это товарищество по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же это массовая идеология?
   - Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот, в конце концов, и прав. Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли... Хотя и не только армия... Думаешь зря что ли в нашем "светлом" будущем такая тотальная зачистка армии и флота велась, а оборонка разваливалась бешеными темпами? Просто кто-то очень неглупый смекнул, что окончательной капитуляции перед Америкой эти два русских сословия, если употребим такой термин в данном случае, могут и не допустить, выступив открыто и сообща.
   Так что инженерный корпус тоже нужно привлекать. Опять же - по Петровской табели о рангах чиновнички-то тоже люд служивый. Зарвавшихся - сажать безжалостно, конечно. А как честные служаки? Может, и для них что-то организуем, типа "Десять лет без единой взятки", посмотрим...
   Увы, занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием "партии еще более нового типа", Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который решительно перевесил чашу весов войны на сторону Японии.
  

***

   Того Хейхатиро не любил работать по ночам. Ценные мысли чаще посещали его при свете дня. Но в последний месяц планы войны на море шли к западным демонам, и невольно приходилось засиживаться за своим столом допоздна в попытках решить нерешаемое. Плохие новости приходили почти каждый день - сегодня, например, сначала доложили об очередном потерянном военном транспорте, причем даже не потопленном, а захваченном русскими вспомогательными крейсерами.
   К сожалению, кроме просто плохих новостей, были еще и очень плохие. По части же попыток закупорить брандерами русскую эскадру на внутреннем рейде Артура, таковыми были практически все.
   Первая атака брандеров, которые должны были "заткнуть" вход в гавань, провалилась еще до прибытия из Петербурга нового командующего русским флотом вице-адмирала Макарова. Транспорты были отогнаны или утоплены огнем сидящего на мели под Тигровой горой "Ретвизана" и дежурных миноносцев. Значит, из Порт-Артура в любой день может выйти эскадра, достаточно сильная, чтобы о высадке 2-й армии у Хоуциши, или, в крайнем случае, у Бидзыво, не могло быть и речи.
   С не меньшим треском провалилась и вторая. И хотя она производилась значительно большими силами, а "Ретвизана" русские уже втащили в гавань, итог оказался тем же: утопленные пароходы, погибшие храбрые воины, и... русская эскадра, вновь почти без помех способная выходить в море. Как стало известно, в этом ночном побоище адмирал Макаров лично участвовал, командуя своими кораблями с борта... канонерки! Со столь решительным и отважным противником японский Императорский флот и он сам столкнулись впервые.
   Однако на генеральное сражение с главными силами адмирала Того он не шел. А ведь именно этого было бы вполне логично ожидать от безрассудно храброго алармиста, каковым его многие считали. Вопреки этому расхожему мнению, Того уважительно и настороженно относился к своему противнику, видя в нем не прежнего лихого командира, коим Степан Осипович и был в молодости, а уже умудренного опытом, дерзкого, но расчетливого противника-флотоводца. Противника, который готов использовать любой предоставившийся шанс, способен использовать любую, самую незначительную его, Того, ошибку.
   Несмотря на положение блокированного, Макаров регулярно выводил из Артура свои броненосцы и крейсера для обучения маневрированию и стрельбе в зоне, прикрытой огнем мощных береговых орудий с Электрического утеса. И каждый раз его корабли двигались только по тщательно протраленным фарватерам, а иногда, когда скорость не требовалась, и непосредственно за тральным караваном.
   Возле двух его флагманов - "Победы", и "Пересвета", на котором держал флаг князь Ухтомский, неотлучно находилась пара миноносцев, как недавно доложила разведка, - в целях перевоза адмиралов и штабных на другой корабль на случай минного подрыва. Один этот факт напрочь разрушал кривотолки о бесшабашной горячности и напускном бравировании Макарова. Когда же стало известно, что на "Победу" он перевел штаб и перешел сам по той простой причине, что ее водотрубные котлы не грозят немедленной катастрофой в случае подводной пробоины, в отличие от огнетрубных "Петропавловска" и его систершипов, иллюзий относительно возможности взять русского адмирала на "слабо" больше не осталось.
   Того тяжело вздохнул, вновь вспомнив о неудаче первой, внезапной атаки его истребителей на эскадру Старка, стоявшую без противоминных сетей на внешнем рейде крепости. Если бы только удалось утопить тогда "Цесаревича" и "Ретвизана"! Если бы попали в "Аскольда" и "Победу" прошедшие под ними мины, а вторая из попавших в "Палладу", взорвалась! Все могло бы сложиться иначе. Но, по-видимому, боги хотят избавить японский флот от легких путей...
   Конечно, русские пока не заинтересованы в форсировании событий на море - они имеющимся составом сил достигают полной боеготовности в конце мая - июне, когда будут отремонтированы подбитые корабли. Они организовали тральные силы и регулярно чистят внешний рейд от всех японских ночных "подарков", они довооружили свои минные суда и теперь в артиллерийском отношении их истребители не уступают нашим, постановка в дежурство в проходе на ночь крейсера так же серьезно осложнила нам жизнь, особенно когда очередь выпадает "Аскольду" или "Новику".
   Вдобавок, они затопили несколько пароходов так, что фарватер к входу в проход теперь напоминает букву Z, и ночью вписаться в него можно только четко привязавшись к береговым ориентирам (еще вопрос - к каким), или отправлять кого-то из миноносцев на верную смерть служить маячными кораблями.
   Поэтому, теоретически, ликвидировать артурскую эскадру можно пока только одним способом - ускоренным штурмом крепости силами армии. Соответственно, всё распределение сухопутных сил Японии подчинено этой единственной задаче - ускоренному штурму.
   Только взятие крепости, или ее плотная осада, приводящая к уничтожению русских кораблей перекидным огнем осакских гаубиц, смогут гарантировать Японии удержание моря в своих руках. А контроль морских коммуникаций непременное условие победы Японии в этой войне. В случае же сохранения дееспособности русской эскадры в Порт-Артуре, как только с Балтики на Дальний Восток будут отправлены броненосцы типа "Бородино", время до полного морского разгрома Японии начинает исчисляться неделями...
   Но пока боеспособна русская эскадра во главе с Макаровым, готовая к высадке на Квантун 2-я армия генерала Оку с 18-го апреля вынуждена болтаться на 83-х транспортах в устье корейской реки Тайдонг, ибо обеспечить ее безопасной высадки вблизи Порт-Артура флот до сих пор не может. Замкнутый круг...
   И на закуску к таким невеселым раздумьям, из Чемульпо только что пришло очередное "радостное" известие: транспорт пропорол себе бок, неудачно навалившись на затонувший на фарватере в первый день войны крейсер "Чиода". А с тоннажем и так дефицит... Ну, и где мне теперь брать пароходы для очередной попытки завалить порт-артурский проход утопленниками? И вдобавок только что откорректированный график перевозок надо заново ломать и уточнять. Этот "Варяг" словно кара богов, продолжет вредить императорскому флоту, даже стоя в доке. Действительно - кость в горле. И ведь просто так не поднимешь старый броненосный крейсер с фарватера...
   СТОП. Старый броненосный корабль на фарватере... Просто так не поднять... Просто так и не утопить, ни миноносцам, особенно если тот будет отстреливаться, ни артиллерией - все-таки даже старый броненосец или крейсер с броневым поясом - это не транспорт. Нормы прочности и живучести совсем другие.
   Чем из старья японский Императорский флот готов пожертвовать для обеспечения высадки армии? Старый казематный броненосец "Фусо" и еще более старые корветы типа "Конго", пожалуй, подойдут. И пяток пароходов во второй волне, больше найти уже вряд ли получится. Если хоть кого-то из них удастся взорвать на фарватере Порт-Артурской гавани, то русская эскадра, хоть и с "Цесаревичем" и "Ретвизаном", никак не сможет помешать высадке десанта.
   Только в этот раз никакой суматохи, операцию нужно подготовить особо тщательно, потому как четвертой попытки, скорее всего, у нас не будет. У меня не будет...
   Неизвестно, сколько времени у русских уйдет на то, чтобы очистить потом фарватер, они уже пару раз удивили в эту войну, как приятно - своей неторопливостью по началу, так и неприятно, в основном Руднев, а теперь и Макаров, но на высадку второй армии его должно хватить с избытком.
  

***

   В ту теплую и тихую ночь в начале мая дежурство у прохода на внешнем рейде несли четыре миноносца во главе со "Сторожевым" и "Манджур". Примерно за двадцать минут до полуночи за озером, примыкавшем к новому городу, среди садовых домов начался пожар. Горели сразу три строения. Моряки с дежурных кораблей еще обсуждали, как это хозяева умудрились допустить такое, и кому из начальства так не повезло, как вдруг вспыхнул сразу с двух концов старый китайский склад под Золотой горой.
   Первыми почувствовали недоброе офицеры "Решительного". Всем на корабле было приказано тщательно наблюдать за морем. Именно с этого миноносца и был обнаружен первый, выползающий из темноты крупный транспорт. Оправдывая свое название, "Решительный" понесся в атаку. Над рейдом разнесся вой сирены, оповещающий все корабли эскадры и береговые батареи о том, что пауза в ночных развлечениях закончилась.
   На дежурных "Новике" и "Диане" начали спешно выбирать якоря, а на остальных кораблях эскадры играли боевую тревогу. Увы, "Севастополя" у артиллерийской пристани как на грех не оказалось. Броненосцу накануне позволили пополнить уголь после очередного выхода, а вовремя закончить это грязное дело его экипаж еще не удосужился, что потом и стало последней каплей при решении Макарова о снятии его командира Чернышева.
   Его, "по обоюдному согласию высоких договаривающихся сторон", заменили на мостике "Севастополя" на каперанга Андреева, прибывшего, чтобы принять "Россию" у выплававшего свой ценз Арнаутова, чему, в свою очередь, решительно воспротивился Руднев. Макаров даже сгоряча хотел поставить на "Севастополь" Эссена, однако после долгой беседы с наместником с глазу на глаз уступил. И правильно сделал, ибо по темпераменту и бойцовским качествам вручать Николаю Оттовичу самый тихоходный линкор эскадры, было, конечно же, не совсем верно. Чернышев по ходатайству Алексеева был назначен командиром ремонтирующегося на Балтике броненосца "Император Александр II" и вскоре отбыл в Кронштадт.
   Таким образом, наместник не только спас карьеру своего хорошего товарища, но и убрал из Артура по добру по здорову обиженного на Макарова человека. Вместе с Чернышевым покинул Артур и списанный Макаровым с "Дианы" каперанг Залесский, но о причинах его отбытия в Гельсинкфорс, чуть ниже...
   Не успел еще "Решительный" сблизиться с обнаруженным транспортом на расстояние минного выстрела, как с идущего в кильватере за головным японцем корабля по прожектору миноносца ударил залп шестидюймовых орудий... Кроме этого, из-за корпуса незнакомца "на огонек" выскочили восемь японских контрминоносцев.
   На "Решительном" лейтенант Рощаковский, переведенный с "Полтавы" на замену занедужевшему кавторангу Корнильеву, определившись с количеством противников, немедленно приказал ворочать обратно к входу в гавань, под прикрытие береговых батарей. Однако к моменту окончания разворота его миноносец успел получить четыре 75-мм снаряда от истребителей противника и один снаряд среднего калибра с "Фусо", канониры которого вели огонь по прожектору, пока тот не догадались погасить.
   Взрывом шестидюймового снаряда на "Решительном" повредило парвую магистраль в котельном отделении, и теперь единственным шансом на спасение для теряющего пар корабля, было как можно скорее приткнуться к берегу. Над морем снова завыла сирена, на этот раз от того, что осколком "фусовского" снаряда срезало предохранительный клапан. Душераздирающий вой продолжался минут десять, пока один из кочегаров не расплющил кувалдой ведущий к ней паропровод.
   Свою главную задачу отважный кораблик выполнил сполна: в Порт-Артуре готовились к встрече гостей. Но, к сожалению, там собирались отбиваться от очередного наскока миноносцев, пытающихся завалить рейд минами...
   Напрасно Рощаковский, подбежав к сигнальному прожектору, орал на сигнальщика, чтобы тот отстучал донесение о транспортах и, как ему показалось, крейсерах, направляющихся в их сторону. Дуговая лампа сигнального прожектора и провода были посечены осколками, да и работа динамо-машины уже прекратилась из-за падения давления пара. Все же для кораблика водоизмещением менее трехсот тонн попадание шестидюймового снаряда - это если и не чистый нокаут, то уж нокдаун - наверняка.
   В отчаянной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Рощаковский приказал выпустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились три огня красного цвета...
   Реакция "Новика" и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника была предсказуема - при "бегстве" японцев от его крейсера в открытое море, Эссен, естественно, за ними погнался. Восьмой японский истребитель с "Новика" не заметили: "Асагири", погнавшийся было за "Решительным" в попытке добить подранка, получил в скулу 75-миллиметровый подарок и, временно потеряв способность идти полным ходом из-за пробоины, благоразумно "отполз" в темноту.
   Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых дестроеров, "беглецы" неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную торпедную атаку. "Новик" и увязавшиеся за ним "Сторожевой", "Скорый" и "Страшный" встретили противника частым огнем. В ходе этой схватки наш крейсер 2-го ранга не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным "Хаядори" сразу три 120-мм снаряда.
   Теперь настала очередь флагмана четвертого отряда дестроеров, травя пары, попытаться затеряться в темноте. Но, в отличие от "Решительного", под боком у японцев не было берега, на котором стоят свои береговые орудия, и который гарантировал бы им относительную безопасность от преследования. На "Скором" его командир лейтенант Хоменко разглядел бедственное положение японца, и теперь в минную атаку бросился уже русский контрминоносец. Но "Харусаме" и "Мурасаме" не бросили флагмана, и первая атака "Скорого" была сорвана сосредоточенным обстрелом с трех дестроеров противника.
   Однако противопоставить орудиям "Новика" японцам было нечего. Отбившись от Пятого отряда истребителей, русский крейсер, изменив курс, направился в сторону потерявшего ход "Хаядори". Командир Четвертого отряда истребителей капитан второго ранга Нагай приказал "Харусаме" и "Мурасаме" снять с обреченного корабля команду, а сам остался на борту. Вместе с ним сходить с истребителя отказались его командир, капитан-лейтенант Такеноучи, и семь матросов. Все они до последнего отстреливались от русского крейсера из носовой 75-миллиметровой пушки и разделили судьбу корабля, пойдя с ним на дно, когда "Скорый" во второй заход всадил неподвижному эсминцу торпеду в борт.
   Эссен со своими офицерами еще радовался победе, досматривая в бинокли последние конвульсии складывающегося пополам, как перочинный нож, японского истребителя, когда с левого крыла мостика донеся крик сигнальщика: "Миноносцы с зюйда, пять штук, идут прямо на нас"!
   "Новик" мгновенно, сказалась отличная выучка команды и прекрасные маневренные характеристики этого небольшого кораблика, развернулся к противнику левым бортом на сходящихся курсах. Не успели на головном, оторвавшемся от остальных миноносцев показать свои позывные, как на него обрушился град 120 и 75-миллиметровых снарядов. К сожалению для "Сторожевого", который пытался уйти от преследующих его четырех миноносцев противника, огонь крейсера опять был точен.
   Пока на "Новике" разобрались в чем дело, пока чертыхнувшийся с досады Николай Оттович приказывал перенести огонь на преследующих наш истребитель японцев, а разгоряченные комендоры выполняли этот приказ, русский миноносец успел проглотить четыре русских же снаряда: один 120-мм и три 75-мм болванки общей ценой в пять жизней...
   В кутерьме преследования, отворотов, циркуляций, опять преследований, атак и уклонений основные силы охраны рейда Порт-Артура ушли от входа на фарватер как минимум на пять миль. План Того по отвлечению охранения рейда приманкой из миноносцев удался на все сто.
   К этому моменту наконец-то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой Горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром "Решительный", на остатках давления в котлах плетущийся к берегу. Артиллеристы с Электрического Утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до бурунов прибоя оставалось еще с полмили. До момента его входа в мертвую зону батареи N 15, они успели выпустить по нему восемь снарядов, один из которых, прошив палубу, распоторошил угольную яму и вышел через днище. Без взрыва...
   Спасло миноносец только то, что снаряды Утеса в начале войны были... скажем так - несколько специфическими. Ибо в случае взрыва десятидюймовой бомбы, его разорвало бы пополам. "Решительный" быстро садился носом и кренился на правый борт, но через минуту под днищем заскрежетали камни, и израненый корабль выполз на прибрежную отмель.
   Только на этом проблемы его экипажа не закончились. Моряки еще крестились и помнали Николая Чудотворца, спасшего их от утопления, как с берега по эсминцу открыли пальбу винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье... На ломаном немецком поручик Северский потребовал от "японского капитана" немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие "узкоглазых макак", азартно выпуская в застрявший в сотне метров от берега истребитель обойму за обоймой.
   В ответ донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. Но прибой заглушал крики с палубы и пальба продолжалась еще пару минут. К счастью для моряков, перепуганные "высадкой японского десанта" солдаты стреляли из рук вон плохо. От их пуль пострадал только боцман миноносца, получивший ранение в руку, которой он пытался махать, объясняя, что он русский. Первое, что он сделал, добравшись до берега, это сломал кулаком здоровой руки скулу первому из подвернувшихся под нее солдатиков...
   Тем временем, пока суматоха жаркой перестрелки "Новика" и "соколов" с японскими дестроерами отдалялась от Тигровки все дальше и дальше, подходящему к фарватеру в компании пары старых корветов и трех транспортов "Фусо" пришлось иметь дело только с "Манджуром" и неторопливо шествующей с внутреннего рейда "Дианой". На которой при снятии с якоря еще и заело шпиль...
   "Манджур", обнаружив неспешно, на десяти узлах, крадущийся к проходу транспорт противника, осветил того прожектором и немедленно покатился на пересечку. Но не успели еще его канониры навести на цель носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого "Манджура" начали рваться неприятельские снаряды явно не протвоминного калибра...

***

   Когда недели три назад вице-адмирал Того лично прибыл на борт "Фусо", стоящего в в военном порту Такэсики на Цусиме, удивлению командира корабля и всей команды не было предела. Действительно, бывший четверть века назад гордостью нового японского флота, его первый корабль сейчас, не смотря на уже две проведенные модернизации, безнадежно устарел. И у командующего флотом во время войны должны быть более важные дела, чем инспекционная поездка по старым посудинам.
   Но речь Того все поставила на свои места. Он объяснил построенному экипажу "Фусо", что император просит у них жертвы во имя Японии. Они должны своими телами и телом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит, наконец, высадить в Бедзыво армию генерала Ноги, которая с суши опять возьмет крепость, что ликвидирует угрозу со стороны русской эскадры, которая трусливо отказывается выходить на бой.
   Всем не желающим идти на почти что верную гибель - Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, практически не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа - было предложено сейчас же сойти на берег.
   Таковых на борту "Фусо" не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были вести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смыла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков.
   По плану Того, Окуномия тоже должен был оставить "Фусо" на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового эскадренного броненосца, переговоры о покупке которого только что завершились. Но тут случилось нечто совершенно беспрецедентное для взрощенного на субординации и самурайских традициях подчинения приказам Императорского флота.
   Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным Флотом вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен меч, протянул тот в поклоне опешившему командующему и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить ему голову, избавив тем и самого капитана, и весь его род от позора бегства с поля битвы.
   Когда Того разрешил ему остаться на борту и посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. По его предложению, головным желательно поставить транспорт "Ариаке-Мару", набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Его задачей было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шести- и пятидюймовых орудий "Фусо", и точное выведение идущих в кильватере броненосных судов на фарватер, ведущий к проходу на внутренний рейд.
   В качестве ориентиров для привязки предполагалось использовать пожары нескольких приметных строений на берегу, разведка обязалась это обеспечить. Предполагалось, что занятые обстрелом "Ариаке-Мару" русские в темноте, скорее всего, примут "Фусо" за еще один транспорт и подпустят тот на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-миллиметровки старого броненосца были способны не только утопить миноносец, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора. Того не только согласился с разумным предложением, но и приказал установить на идущем на заклание старом броненосце два дополнительных шестидюймовых орудия.

***

   В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием - после первого выстрела "Фусо" по "Решительному" русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с та-таканием миноносных пукалок практически невозможно.
   Но береговое и морское командование жили пока каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своми планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были уверены, что если в море стреляет что-то шестидюймовое - это "Диана" или "Баян". В порту же залпы "Фусо" приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника. Традиционное русское разгильдяйство и ведомственная не согласованность усугублялись ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию.
   Когда луч прожектора "Манджура" уперся в решительно направляющийся к фарватеру "Ариаке-Мару", на "Фусо" и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах смысла нет. На канонерку обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. В ответ "Манджур" успел выстрелить из носовых восьмидюймовок всего пять раз.
   Первый залп по пароходу лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. А уже на циркуляции во время отворота к берегу, с "Манджура" выпустили из левой погонной пушки последний снаряд. К этому моменту для экипажа канонерки главной задачей стала борьба с пожаром: шестидюймовый "ответ" с "Фусо" поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами.
   Невероятно, но факт: один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт "Фусо". Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию "Сунгари". Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолазам при подъеме корабля.
   Бетон и спас "Фусо" от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснувшая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона... Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. И хотя с внутренней стороны бетонировки взрывом откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, комбинированная конструкция не допустила обширных затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие же течи не смогли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.
   "Манджур" "словил" от "Фусо" и корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущества скорострельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу, это выпустить по "Ариаке-Мару" мину из носового аппарата, которую никто на транспорте даже не заметил.
   Получив от трюмных доклады о повреждениях, перебитом паропроводе и многочисленных затоплениях, в том числе и в погребе восьмидюймовых снарядов, Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что "Манджур" вскоре и сделал. И слава богу, поскольку через десять минут после перестрелки с "Фусо" один за другим вышли из строя два трюмных насоса. Рассвет канонерка встретила на мели с частично затопленным котельным и носовыми погребами. После ремонта помп и заводки пластырей буксиры потащили ее в док...
   "Ариаке-Мару" от своей судьбы тоже не ушел - на Электрическом Утесе включили прожектор, который сразу же навели на обнаруженный и подсвеченный "Манджуром" транспорт. Батарейцы к этому моменту уже осознали, что чуть было геройски не добили свой миноносец, и с удвоенным рвением стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить ошибку. Получив подряд пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким пламенем от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними в ночи корабли. Идея полить керосином бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести, была не совсем удачна...
   По первоначальному плану "Ариаке-Мару" отвлекал внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались "Фусо", и огонь береговых батарей. Но его командиру, решившему умереть во славу Японии красиво, захотелось тоже иметь возможность утопить корабль на фарватере, если ему посчастливится самому до него дойти. Однако все трюмы транспорта уже были набиты нетонущим мусором и старыми, отслужившими свой век гнилыми боновыми заграждениями, он не только не утонул бы, даже с открытыми кингстонами и крышками грузовых люков, он мог заблокировать дорогу главной звезде выступления - "Фусо".
   Тогда командир корабля, лейтенант Мидано, решил - раз не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь корабль перед тараном. Закупив на свои средства несколько бочек керосина, командир посвятил в свой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему неуместность этой идеи.
   Сейчас подожженная снарядом туша парохода освещала идущие за ней корветы не хуже, чем русские прожектора. Повезло только "Фусо". Следуя сразу за жертвенным транспортом, он успел, хоть и рискуя пропороть борт о затопленный неподалеку "Хайлар", взять чуть мористее до того, как "Ариаке-Мару" совсем потерял ход, но главное - до того, как огонь на нем разгорелся всерьез. В момент обхода "Ариаке-Мару" на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что "Конго", идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего буксируемого "Фусо" катера, поочередно раздавил свои форштевнем все три "билета на спасение" экипажа броненосца...
   Беда не приходит одна - тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. На "Конго", заметив, наконец, опасность столкновения, отвернули в сторону берега. Он получил попадание в клюз, и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и постепенно замедляя ход.
   Скрепя сердце и скрипя зубами, командир "Фусо" отдал приказ послать на помощь кочегарам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера - сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более четырех узлов - как ни странно, спасла всю операцию.
   Если корветы азартно отвечали на огонь с берега изо всех стволов, то "Фусо" вынужден был временно прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешно движения под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб, Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят "игнорировать" ползущий к входу на фарватер броненосец.
   У артиллеристов и прожектористов Утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте нестреляющей мишени. Их орудия радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отстреливались из своих допотопных пушек... Причем отстреливались не всегда безобидно - один удачно пущенный кем-то из корветов снаряд погасил береговой прожектор со всей обслугой, а второй разорвался на территории "подшефного" хозяйства на Электрическом Утесе, вызвав жертвы среди кур и свиней.
   Потеряв в темноте головной корабль, на котором был единственный опытный штурман, знающий подходы к Порт-Артуру как свои пять пальцев, остальные брандеры японского отряда стали расползаться кто куда. Два корабля попытались прорваться к гавани под берегом, но один наскочил на мину, а второй налетел на затопленный ранее пароход. Остальные были, в конце концов, добиты береговой артиллерией, в зону действия которой эти тихоходные пароходы зашли слишком далеко, что и предрешило их судьбу.
   Тем временем, оставив за кормой весь этот шум и гвалт, японский броненосец-камикадзе добрался, наконец, до начала входного фарватера у Тигровки.
  

***

   Навстречу "Фусо" по проходу нетопливо и величественно, как и полагается богине, шествовала "Диана". Задержка крейсера с выходом из-за заевшего шпиля усугубилась решением командира корабля капитана первого ранга Залесского не расклепывать якорную цепь, а устранить задержку.
   На недоуменный вопрос старшего офицера Семенова - "а как же срочность выхода по тревоге" - тот, невозмутимо потягиваясь, пробурчал, что "нам вообще можно было бы не выходить, миноносцев "Новик" и сам погоняет, как всегда, а для чего крупнее есть Утес и Золотая гора, нам сегодня ночью в море делать нечего, каждую ночь по два крейсера в дозоре - вообще блажь адмирала".
   Заметив впереди в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир "Дианы" совершил вторую, главную и непоправимую ошибку - он принял его за поврежденного "Манджура", возвращающегося в гавань. Не запросив позывной, он сразу приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы "пропустить бедолагу". Залесский отдал приказ об обстреле "Фусо" только после того, как по тому открыла, наконец, огонь батарея Золотой горы.
   К сожалению, попасть даже по медленно плетущемуся в ночи броненосцу из мортир никак не удавалось. Канониры то вводили поправку на скорость в полтора десятка узлов, и тогда снаряды вздымали столбы воды перед носом "Фусо", то стреляли по нему как по стоячей мишени, и тогда пенился уже кильватерный след старого корабля. Пара снарядов из шестидюймовок "Дианы", бессильно раскололась о бронированный и борт японца.
   Еще через две минуты с "богини", наконец открывшей прожектора, увидели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте, и на нем отдают якоря. У Залесского хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше, он придумать уже не смог - времени на посылку десантной партии и заведения буксира явно не было.
   С японца доносились приглушенные взрывы - видимо, подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок. На "Диане" ожидали, что он в любой момент может взлететь на воздух. Но этого так и не случилось. Причиной, по которой на "Фусо" не взорвали погреба, было почти полное отсутствие в них боезапаса, - адмирал Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда...
  

***

   Когда разводя изрядную волну на максимальных для него одиннадцати узлах, мимо застопорившего крейсера с воем сирены прокатился портовый буксир "Силач", на мостике "Дианы" наступила гробовая тишина. Похоже, там никто просто не мог понять, куда, и с какого рожна понесло эту посудину. И ее сбрендившего командира.
   Командовал "Силачем" лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка 3-го с "Варяга"...
   Давно известно, что хорошие офицеры всех армий мира делятся, в основном, на две группы: офицеры бывают идеальные для мирного времени и для войны. Причем переходы из группы в группу практически невозможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени чахнут и хиреют. Их затирают по службе чистенькие, умеющие тянуть носок, навести порядок в казарме и красиво отрапортовать офицеры мирного времени. Их не любит начальство за излишнюю независимость и хулиганистость. Их поголовье неумолимо сокращается, несколько поддерживаясь только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек-романтиков.
   Зато когда начинается серьезная, большая война, естественный отбор начинает идти совсем по другим критериям. Неожиданно выясняется, что блестящий капитан или ротмистр может блистать только на паркете бального зала или светском рауте, а под огнем теряет не только блеск и лоск, но и голову. Тем временем, перед лицом вполне реального врага, а не достающего по мелочам начальства, задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам энергию в нужное русло.
   К чему это все написано? Просто лейтенант Сергей Захарович Балк 2-й, третий год "временно" командующий буксиром "Силач", и которого по цензу и выслуге еще более полугода назад должны были произвести в капитаны второго ранга, был не просто идеальным офицером военного времени. Он был уникумом. На "Силач" его "задвинули", буквально убрав с глаз долой Алексеева и надеясь, что на медленном буксире он, наконец, остепенится.
   Куда там! Вместо этого он внушил команде, что "экипаж военного буксира "Силач" должен фактически соответствовать названию корабля", и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при активнийшем личном участии командира, жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличии не только гири, но и штанги, тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала прошлого века.
   Вскоре "силачи" дожонглировалась до того, что в кабаках Порт-Артура появилась новая традиция - на тех, кто с "Силача", меньше чем втроем на одного не нападать. А еще через полгода перестали задирать вообще, потому что обидчиков "силачи" находили всегда, а их командир никогда не выдавал членов команды для наказания, назависимо от того, что те натворили в городе.
   Подобно легендарному поручику Ржевскому, о нем слагали анекдоты, причем почти все они имели под собой реальную подоплеку. Он спасал утопающих, тиранил чиновников всех мастей и рангов, а иногда и "купал" наиболее зарвавшихся из них прямо в гавани, перебрасывая тех через борт на радость команде. Если надо было послать куда-либо невооруженный корабль - Балк всегда был тут как тут. Его буксир всегда и всюду поспевал, не раз попадая в переделки.
   В другой, нашей истории, перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт-Артура на КАТЕРЕ, тогда, когда полноценные боевые корабли предпочитали не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой пароходик, чтобы тот не достался японцам.
   Он получил за геройство два ордена, что для командира БУКСИРА - беспрецедентно... Увы. После войны он так и не вписался в стремительно "механизирующийся" флот, постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, хандрил, много пил. В конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное свое художество, которому, кстати говоря, умудрились даже пришить политический подкрас, с отряда миноносцев на должность командира транспорта "Рига", он морально сломался. Перенести очередного унижения не смог и застрелился...
   Но сейчас этот жизнерадостный, бородатый хулиган, вечное бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.
  

***

   По случаю начавшейся войны буксир был штатно вооружен парой 37-миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира, на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговарили на флоте, их Балк то ли выиграл в карты, то ли просто украл у кого-то из миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель при первой попытке заблокировать проход на рейд японского брандера.
   Вообще-то, по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял под парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю, потому что гонять по рейду японцев - не его дело, для этого в составе эскадры было достаточно боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание - если какой-то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах "неподобающего" поведения буксира во время ночных схваток на рейде.
   Наконец, когда утром третьего марта, Балк сумел притащить в гавань после ночного боя подорванный японской миной и лишившийся хода "Властный", вытащив его буквально из-под носа собиравшихся добить неподвижную мишень японских миноносцев, он получил благодарность от адмирала Макарова, представление к "Станиславу", а главное - разрешение находится при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей.
   Сейчас "Силач" не "путаясь под ногами" у нерешительно замершей "Дианы", с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя крейсер по дуге, шел прямо на "Фусо". Его капитан на мостике громко кричал:
   - Держись крепче, ребята! Приготовиться к тарану!!!
   Балк, жадно читавший все доходившие до Порт-Артура газетные статьи о подвиге "Варяга" и "Корейца", прекрасно помнил детские игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный, всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что-то, хоть немного похожее на подвиги своего удачливого кузена, и уж он-то ее точно не упустит.
   Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он к своему удивлению в свете прожектора опознал старый японский броненосец, затонет там, где он сейчас стоит на якорях, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда-сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел с усмешкой подумать, что именно там потопился бы и сам, реши он насолить занудствующему начальству, типа Старка, Греве или Ухтомского, по-крупному.
   На "Фусо" поначалу отстреливались от "Дианы", но разглядев несущийся на все парах с включенной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Однако к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В планширь буксира попал шестидюймовый снаряд, изрешевший рубку и мостик. Мелкий осколок пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не достала до сердца лейтенанта всего-то какой-то дюйм. Рулевому повезло меньше - осколок, влетев в иллюминатор рубки, попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Смерть была практически мгновенной.
   Когда "Силач" приблизился на три кабельтова, в "Фусо" наконец-то попал первый одинадцатидюймовый мортирный снаряд с Золотой Горы. По стоящей мишени вечно мазать не могли даже не слишком точные мортиры. Сразу после этого в телефонной трубке на командный пункт батареи раздался зычный голос адмирала, который потребовал прекратить огонь по стоящему на фарватере кораблю.
   После впечатляющего взрыва на палубе огонь с "Фусо" прекратился на минуту, которой хватило Балку на то, чтобы снять со штурвала тело рулевого и взяться за рукоятки самому. Он, ювелирно отработав за кабельтов до борта брандера "полный назад", снизил скорость с одиннадцати до пяти узлов. Поэтому энергия удара была потрачена не на проламывание бронированного борта "Фусо", а на его разворот вдоль фарватера. На какое-то время наступило шаткое равновесие - "Силач" пытался развернуть стоящий поперек фарватера брандеро-броненосец, кормовой якорь "Фусо", вцепившись в дно, с истинно самурайским упорством пытался не дать ему это сделать.
   На мостике "Фусо" Окуномия мрачно наблюдал за усилиями русского буксира, который был уже на волосок от того, чтобы пустить все жертвы, принесенные в этот день, к восточным демонам. Что еще он мог сделать при условии, что почти все орудия выведены из строя, и только пара 47-миллиметровок все еще пытается достать навалившийся на борт буксир, который вообще-то давно в мертвой зоне? Только повести всех, кто еще был на ногах, в последнюю атаку, и попытаться, пробившись в рубку, отвести буксир от борта его тонущего корабля, который уже осел на пару футов. А может, и вообще удастся утопить этот чертов пароход прямо у борта "Фусо", тогда уж точно фарватером еще долго не смогут воспользоваться крупные корабли.
   Над палубой броненосца пронесся последний приказ командира:
   - Команде вооружиться всем, чем можно! За Императора и Японию, на абордаж!!!
   Рулевой матрос, который, схватив с переборки пожарный багор, кинулся было в схватку, был послан в машинное отделение с тем, чтобы донести приказ об атаке до низов броненосца, где сейчас была сосредоточена большая часть команды.
   Первой волне атакующих не повезло - их встретила уцелевшая картечница Гатлинга, из которой азартно и метко палил прапорщик Щукин. На борт "Силача" успели перепрыгнуть только десять палубных матросов из трех десятков, кинувшихся в атаку. Пятнадцать человек были выведены из строя в момент рывка, остальные попрятались от ливня свинца за кнехтами и раструбами вентиляторов.
   Окуномия резонно решил дождаться второй волны из кочегарок, погребов и машинного отделения и приказал уцелевшим матросам затаиться и ждать. Столь удачно отстрелявшаяся картечница была снесена за борт внезапно ожившей 75-мм пушкой вместе с перезаряжавшим ее расчетом. Второй выстрел пушка сделать не успела - на "Диане", наконец, проснулись и всадили в место, откуда раздался выстрел, сразу три сегментных снаряда. Промазать с четырех кабельтовых не смогли даже артиллеристы крейсера, носившего гордое прозвище "сонной богини"...
   - Илья, подкинь-ка мне с палубы гриф от штанги, от той, что побольше, и быстро, - прокричал Балк вестовому.
   - А зачем он Вам, ваше благородие? - оторопело спросил матрос, притащив к рубке полутарометровую стальную палку.
   - Так у нас на борту из оружия только пара револьверов и пяток винтовок, - усмехнулся Балк с лихим прищуром, наскоро промокая рану на груди салфеткой, - а макаки сейчас опять полезут. Да, кстати, о револьвере. На, держи!
   - А как же вы сами-то? Не ровен ведь час...
   - Не дрефь! Иди воюй, давай. А я и без него обойдусь. Это ты у нас на борту меньше месяца, сопля худородная. А те, кто с нами хоть полгода отходил - им эти пукалки ни к чему. Да и у японцев их не густо будет, я думаю. Но сперва - рви в машину, предупреди духов, чтобы вооружались чем найдут, да готовились отбиваться - косоглазых раза в три больше будет, могут и до них добраться.
   Через три минуты на палубу "Силача" ринулась толпа кочегаров из низов броненосца. Ее прилив был частично остановлен пулеметным огнем с фор-марса приблизившейся "Дианы", но часть нападавших все же смогла под руководством размахивающих мечами офицеров перебраться на "Силач". Пулемет захлебнулся, подавившись первой же очередью - металлические ленты для пулеметов еще не вошли в обиход, а холщевые постоянно давали перекосы. Во второй раз за эту войну на палубе корабля закипела жаркая абордажная схватка, и опять во главе русской стороны был офицер по фамилии Балк... Тенденция? Или уже традиция?
   Долгого боя не получилась - команда "Силача" доказала, что последний год не зря была грозой ночного Порт-Артура - японцев вымели с буксира, как мусор метлой. В схватке на ломах и цепях преимущество в силе было на стороне русских. На носу буксира боцман Хотько с разбойничьим посвистом крутил вокруг себя двухметровой стальной цепью, раз за разом снося за борт пытающихся перепрыгнуть через фальшборт японцев. Он продержался три минуты, пока кочегар с "Фусо" в прыжке не уволок его за борт. Впрочем, в отличие от японца, Хотько выплыл.
   К этому моменту цепь японского якоря не выдержала напора русской паровой машины и лопнула. "Силач" успел-таки развернуть брандер вдоль фарватера, до того, как под днищем старого броненосца заскрежетал камень и он, медленно заваливаясь на правый борт, башмаками обломанных выстрелов сетевого заграждения распорол обшивку в носу парохода. Поняв, что дальнейшее "пихание" с севшим на грунт японцем бесполезно, Балк еле успел приткнуть свой стремительно набирающий воду буксир носом к берегу.
   По ходу дела до его мостика добежали-таки пятеро японцев. Первый рванул на себя дверь, которая, к его удивлению, оказалась не заперта, и был снесен с трапа ударом грифа. Поле этого из рубки к подножию трапа спрыгнул командир корабля, заклинивший штурвал и полный решимости не подпустить к нему никого. Он один сдерживал четверых японцев с полминуты, пока на них с тыла не кинулись кочегары, вылезшие из низов "Силача" во главе с палящим из командирского револьвера вестовым. С их помощью палуба буксира была отчищена от неприятеля в течение пары минут...
   Увы, утром стало ясно, что замысел японского командующего скорее удался, чем нет - фарватер был заблокирован наполовину. Из Порт-Артура теперь могли выходить только бронепалубные крейсера и миноносцы, для броненосцев проход был закрыт наглухо. Япония вновь господствовала в море.
  
   Из воспоминаний капитана третьего ранга Хироиси Като, штурмана броненосца береговой обороны императорского флота Японии "Фусо".
   "Морской сборник", N 2, 1907 г.
  
   Тот день был необычен. Нашему кораблю выпала великая честь, на борт взошел сам главнокомандующий флотом империи адмирал Того. Он произнес перед всей командой вдохновенную речь о предстоящей нашему старому кораблю чести участвовать в операции, которая должна, наконец, переломить эту начавшуюся так неудачно войну в нашу пользу. Сам Божественный Тенно (один из титулов Императора Японии - здесь и далее примечания редактора перевода вынесены в скобки и выделены курсивом) просит у нас жертвы во имя Японии. Мы должны своими телами и корпусом своего корабля заблокировать русским выход из по-праву пролитой крови принадлежащего Японии Порт-Артура.
   Это позволит, наконец, запереть русского медведя в своей берлоге, где он трусливо отсиживается, и высадить у Порт-Артура армию Ноги, и доблестные сыны Ямато (одно из названий Японии) опять возьмут город. Адмирал не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, почти невозможно, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа. У команды во время вдохновенной речи главнокомандующего на глазах стояли слезы, все были готовы умереть ради победы, и когда было предложено не готовым идти на верную гибель сойти на берег - таковых не оказалось.
   Затем адмирал сам зачитал список членов экипажа, которые должны будут вести броненосец в его последний боевой поход. И хотя мы понимали, что для последнего боя нашего дедушки "Фусо" нет нужды в полной команде - все, не вошедшие в список почувствовали себя глубоко оскорбленными. Особенно переживал наш доблестный командир капитан второго ранга М. Окуномия . Его лишили чести вести свой корабль в последний бой, и хотя разумом он понимал, что главнокомандующий может быть прав, но сердце его было полно печали, и, вынув свой меч из ножен, он протянул его адмиралу, и потребовал немедленно отрубить ему голову, дабы избежать позора бегства с поля боя, ложащегося на его род. Адмирал понял его чувства и разрешил остаться на корабле.
   Я не был сначала включен в список. Но, принимая участие в разработке плана атаки, убедил адмирала, что без опытного штурмана (а хорошо знал Порт-Артур, до войны не раз был там и даже входил в гавань без лоцмана) очень сложно определить место затопления корабля ночью при погашенных навигационных огнях - тоже был оставлен на борту.
   Началась подготовка корабля к последнему бою. Безжалостно было выломано и удалено все дерево и вообще все, что могло гореть. Были срублены мачты, корпус перекрашен в черный цвет, рассчитан запас угля от островов Эллиота до Порт-Артура. Пустые угольные ямы были залиты бетоном (для придания дополнительной защиты и затруднения подъема). Бетоном были залиты и помещения команды, отсеки подводных торпедных аппаратов и часть междудоного пространства.
   Для нейтрализации сторожевых кораблей противника, сорвавших первую операцию брандеров, дополнительно были установлены два старых 6'' орудия Круппа и четыре 120-мм скорострелки Армстронга (120-мм орудия впоследствии были сняты русскими и установлены на вспомогательный крейсер "Ангара"). Трюмы двух транспортов "Чийо-Мару" и "Фукуи-Мару" были засыпаны щебнем и залиты бетоном, кроме того, были заложены подрывные патроны для быстрого их затопления. Специально были выведены из строя якорные шпили, чтобы русские уже не смогли поднять якорь, если успеют захватить корабль до того, как он ляжет на грунт. Транспорт же "Ариаке-Мару" был загружен бревнами и рисовой шелухой, ему была назначена особая роль.
   План операции в основном был разработан нашим доблестным командиром Окуномия и, как показали дальнейшие события - этот план был безупречен. Операция должна была быть проведена в ночь со 2-го на 3-е мая. Эта ночь была почти безлунная, что позволяло нам незамеченными добраться почти до цели. У Порт-Артура луна заходила в 17:10, а всходила лишь в 03:42 утра, темнело в 21:15, а начинало светать в 07:05. (Здесь и далее - токийское время. (+1 ч. 12 мин. к времени Порт-Артура), японский флот всегда жил по токийскому времени, где бы ни находились его корабли).
   Мы знали, что русские выставили мины на внешнем рейде Порт-Артура, но, к сожалению, не знали точного расположения заграждений, поэтому первым в колонне шел непотопляемый (загруженный деревом) транспорт "Ариаке-Мару", который проложил бы путь среди мин нашему отряду. Кроме того, он, как первый в колонне, должен был принять на себя первый удар русских. Затем, по прохождении минных полей, команда транспорта должна была попытаться прорваться во внутреннюю гавань и таранить какой-нибудь крупный русский корабль, отвлекая тем самым внимание от остального отряда, выполняющего главную задачу - затопиться на фарватере.
   Мы должны были подойти к Порт-Артуру в 22:30 - к наивысшей точке прилива, составлявшей почти 2 метра. Во-первых, это позволяло нашим дестроерам безбоязненно проходить над русскими минами. Во-вторых, снижало риск подрыва наших глубоко сидящих брандеров, исключало влияние приливно-отливных течений, которые на внешнем рейде достигают полутора узлов, что чувствительно для нашего десятиузлового отряда и наконец, уменьшало вероятность сесть на мель при подходе к фарватеру. К этому времени офицеры разведки должны были поджечь в городе и крепости несколько строений, что позволит нашим штурманам выйти к входному фарватеру и обойти затопленные русскими пароходы.
   И все эти положения блестяще подтвердились на практике. По опыту первой неудачной попытки заградить выход из русской базы, мы знали, что русские освещают прожекторами цель и атакуют ее. В том числе торпедами миноносцев, что было весьма опасно для наших тяжело нагруженных кораблей. Поэтому отряду были приданы два отряда истребителей, по четыре дестроера в каждом, с задачей отвлечь на себя русские дежурные силы и как можно дальше оттянуть их в море. Это отлично сработало на практике.
   В ночь с 11-го на 12-е апреля офицеры отряда и командиры дестроеров на миноносце провели последнюю рекогносцировку внешнего рейда Порт-Артура и, к счастью, остались незамеченными русскими. В этой операции боги помогали нам, ночь была тихая и безоблачная, звезды ярко светили, позволяя отлично ориентироваться по ним. Мы шли десятиузловым ходом курсом на север, чтобы быстрее и без лишнего маневрирования попасть в створ фарватера (вход во внутреннюю гавань расположен практически точно с юга на север). Также нам удалось своевременно обнаружить ориентир - скалу Лютин-рок - теперь оставалось идти по прямой к славной гибели!
   И тут началось! "Ариаке-Мару" был освещен прожектором миноносца и обстрелян им ("Решительный"), в том числе самодвижущимися минами Уайтхеда. Обе попали в транспорт, но из-за своего плавучего груза он лишь немного осел в воде и чуть снизил скорость (на самом деле "Решительный" так и не сумел сблизиться на торпедный выстрел, транспорт, по-видимому, подорвался на первой и третьей линиях мин крепостного заграждения).
   Наш "Фусо", в свою очередь, а также "Конго" и "Хией", открыли ураганный огонь по русскому миноносцу. По-видимому, наши снаряды нанесли ему смертельные повреждения, так как он резко ослабил огонь, снизил скорость, потушил прожектор и окутался паром. Оглашая весь рейд ревом сирены, по видимому, из-за ее повреждения, он повернул к берегу и вскоре скрылся из вида. (На самом деле на "Решительном" были повреждены паропроводы, он почти потерял ход и обесточился, поэтому и погас прожектор. Командир принял решение на остатках пара уходить к берегу и там во избежание затопления выброситься на мель. Сирена использовалась для привлечения внимания береговых батарей к прорыву брандеров). Внезапно рев сирены прекратился, видимо, миноносец затонул (просто стравил пар).
   Наши дестроеры выскочили из-за корпуса "Фусо", где они притаились, чтобы добить наглого противника, но в это время были освещены прожекторами еще трех-четырех русских миноносцев и вступили с ними в перестрелку, уводя полным ходом их от нашего отряда - и русские клюнули на приманку! Они не поняли, где главная угроза для них, и увязались в погоню за нашими дестроерами, которым ничем серьезным это не грозило. Наши истребители были сильнее русских по артиллерии, быстрее, а экипажи опытнее и храбрее. Кроме того нас было больше (в условиях плохой видимости японцы сначала приняли "Новик" за миноносец, что было для них фатальным, русские истребители уже были довооружены кормовой 75-мм пушкой и в артиллерийском отношении не уступали японцам, кратковременно русские истребители могли развивать скорость, не уступающую японцам; сравнивать же храбрость экипажей вообще бессмысленно - и с той, и с другой стороны было явлено немало примеров как беспримерной отваги и самопожертвования, так и достойной порицания нерешительности, переходящей в трусость).
   Примерно в это же время включился мощный прожектор Электрического Утеса, заливая все своим светом и слепя наших комендоров. Но русские опять, как они выражаются, наступили на те же грабли: батарея Электрического Утеса (батарея N15, пять 10'' орудий и два 57-мм пристрелочных Норденфельда) открыла огонь по головному непотопляемому "Ариаке-Мару", стреляя, по-видимому, бронебойными снарядами, так как взрывов не было видно (первые 4 залпа были действительно сделаны бронебойными снарядами, после чего батарея перешла на стрельбу фугасными снарядами ).
   С левого борта появился русский миноносец, выходящий в атаку, но метким огнем мы его быстро подбили и он стал тонуть, так как выпустил три красные ракеты, видимо, сигнал бедствия. К сожалению, этот сигнал совпадал с нашим, означающим успешное выполнение задания, но это значило, что нам не было другого выхода, кроме как любой ценой загородить проход, иначе мы все лишимся чести, введя, таким образом, в заблуждение наш флот. (Это был все тот же истребитель "Решительный", медленно двигавшийся к берегу, в этой фазе боя он не получил ни одного попадания, красные ракеты пускал за неимением других на борту, чтобы привлечь внимание к своему сообщению о японских крейсерах, передаваемому морзянкой только при помощи маломощного масляного фонаря, из-за выхода из строя сигнального прожектора).
   Наш отряд вел огонь на оба бортам - с левого - по удаляющимся русским, с правого - по батареям Электрического Утеса. К сожалению, заставить прожектор потухнуть мы так и не смогли, но зато подавили батарею! Электрический Утес временно замолчал. (Закончились снаряды, сложенные у орудий для первых выстрелов, когда были поданы снаряды из погребов - батарея продолжила огонь. Вообще за весь бой батарея получила единственное повреждение - снаряд попал в свинарник, погибла свинья, два поросенка,и несколько кур, чему личный состав батареи был очень рад).
   Прямо по курсу, чуть левее, открылся еще один прожектор - это русская канонерка ("Манджур") открыла (опять по "Ариаке-Мару"!) огонь из своих допотопных пушек. Наши скорострелки быстро превратили ее в пылающий остов, и она отвернула влево, спасаясь у береговых батарей, успев, правда, всадить нам в борт 8'' снаряд. Но железобетонная защита показала себя отменно - пробития не было, и это почти в упор! Вообще из всех попавших в броню "Фусо" снарядов ни один не пробил ее. Неожиданно пламя погасло, и канонерка исчезла, видимо, затонула. (На "Манджуре" потушили пожар и приткнулись к берегу у батареи N9, т. к. имели две подводные пробоины, утром завели пластыри и своим ходом ушли в док. За бой "Манджур" выпустил пять 8'' снарядов, тринадцать 6'', восемнадцать 107-мм и одну мину Уайтхеда).
   Пока все шло по плану, однако случайности предусмотреть нельзя. Электрический Утес все-таки ухитрился поджечь "Ариаке-Мару" (и не удивительно, его деревянный груз был предварительно полит керосином, но, скорее всего, это стало следствием попаданий с "Манджура") и повредить ему руль. Горящий пароход, освещая все вокруг, стал описывать циркуляцию вправо, нам пришлось принять левее, чтоб избежать столкновения, за нами начали поворачивать остальные корабли отряда, строй несколько смешался, концевой "Фукуи-Мару" при этом, видимо, коснулся мины и потерял ход, довольно быстро погружаясь, но на него никто не обращал внимания.
   Когда "Фусо" створился с "Ариаке-Мару" - в нас попал единственный 10'' снаряд (перелетом, целились в транспорт). Снаряд попал в дымовую трубу и, не разорваршись, снес ее за борт вместе с вентиляционным дефлекторм. "Фусо" стал резко терять ход, из кочегарок повалил дым, практически все кочегары им отравились. Неприятным последствием этого было то, что шедший за нами "Конго" не успел отвернуть и навалил нам на корму. Ничего существенного не повредив ни нам, ни себе, он своим корпусом раздавил паровые катера, буксируемые за "Фусо" для снятия экипажа. Но отсутствие пути к спасению только вдохновило экипаж биться до конца! Чем больше потери, тем слаще победа! Наш доблестный командир был контужен, однако быстро разобрался в обстановке и отдал приказ - подносчикам снарядов спуститься в кочегарки и поддерживать ход.
   Так как во избежание взрывов и пожаров мы не скапливали запас снарядов у орудий, а экипаж был сокращен до минимума, то ушедших в кочегарки подносчиков заменить было некем, "Фусо" прекратил огонь. Но это было к лучшему. Отсутствие вспышек от выстрелов и черный дым, валящий из того места, где раньше была дымовая труба, сделали нас почти невидимыми! Из-за этой неразберихи наш строй нарушился, ход "Фусо" упал до четырех узлов, за нами продолжал идти в кильватер только корветы, но мы продолжали двигаться к цели, и русские упустили нас из виду!
   Транспорт "Чийо-Мару" взял левее, видимо, рассчитывая выйти на фарватер вдоль Тигрового полуострова. К сожалению, он наткнулся на подводную скалу, получил пробоину ("скалой" был затопленый накануне по приказу адмирала Макарова для затруднения действий брандеров пароход "Харбин") и был вынужден включить прожектор, чтобы разобраться в обстановке. Этим привлек к себе внимание береговых батарей, после чего у тяжело груженого "Чийо-Мару" не было шансов (затонул рядом с "Харбином").
   Внезапно луч прожектора Электрического Утеса осветил "Конго". Батарея открыла по нему огонь, сразу же добившись попаданий. Корвет потерял ход, а затем начал тонуть (после первого попадания в "Конго" у него самопроизвольно отдался якорь, корвет потерял ход - мощности не хватило волочить по дну якорь, поднять его не могли, а расклепать цепь не успели, при приближении русских истребителей во избежание захвата в плен он затопился).
   Мы тем временем миновали Электрический Утес, но по нам открыла огонь батарея Золотой Горы (11'' мортиры, батарея N13). Поднялся вой, подобный завыванию тысячи демонов. Этот звук мешал сосредоточиться и вызывал дрожь в коленях. Зрелище медленно летящей 11'' бомбы на фоне звездного неба так величественно, что даже захотелось отстраниться от всего и написать хайку (сомнительно, что безлунной ночью можно визуально наблюдать полет мортирного снаряда, оставим последнее на совести автора). Однако я пересилил себя и продолжил вычисление нашего положения, чтобы вовремя дать команду к отдаче якоря и затоплению.
   Русские в очередной раз подтвердили, что стрелять не умеют, они не брали упреждение на наш ход и бомбы падали в кильватер "Фусо". К сожалению, случайная бомба попала в палубу спардека шедшего прямо за нами "Хиейя". Все было кончено за несколько минут. Он окутался клубами дыма и пара, потерял управления, быстро кренясь, склонился влево и, подорвавшись на мине заграждения, стремительно затонул.
   Теперь только наш старый верный "Фусо", олицитворяя собой самый дух нашей страны, продолжал неуклонно двигаться к цели. (Фусо - одно из поэтических названий Японии). Впереди показался русский трехтрубный крейсер ("Диана"), он осыпал нас снарядами, вывел из строя почти всех на верхней палубе, но так и не смог пробить нашу бортовую броню, усиленную бетоном. Правда, от сотрясений при взрывах появилась течь в старом корпусе, но это было уже не важно.
   Произведя последний раз триангуляцию, я поклонился нашему доблестному командиру и сказал: "Пора". Мы отдали якорь, машинами развернулись поперек фарватера, стравили пар из котлов и подорвали кингстоны. Дело было сделано. Теперь осталось умереть достойно! (Като-сан подтвердил свою квалификацию штурмана, место затопления было выбрано им на редкость удачно).
   Но теперь этот чертов прилив нам мешал! Корабль погружался слишком медленно и никак не ложился на дно. В это время неожиданно появился большой русский буксир. Он с разгона ударил нас носом. (Это был портовый буксир "Силач", который стоял у прохода на внешний рейд с одним работающим котлом. Утром планировалось отправить его с водолазной баржей к месту гибели "Боярина" с целью съема 120-мм орудий с боезапасом и других ценных вещей. Как только началась стрельба, "Силач", по решению своего командира Сергея Захаровича Балка, развел пары и вышел под берегом вдоль Тигрового полуострова в проход, чтобы при надобности оказать помощь нашим поврежденным кораблям. Увидев вражеский корабль на фарватере, командир "Силача" принял единственно верное решение - пожертвовать буксиром, но предотвратить закупоривание канала. После столкнрвения с "Фусо", поврежденный "Силач" начал принимать воду в носовые отсеки. Спасло его то, что буксир имел усиленную носовую часть. Ведь по совместительству он был и портовым ледоколом. "Силач" смог добраться до мели, а после заведения пластыря ушел в док на ремонт). Затем этот наглец уперся нам в корму и начал разворачивать вдоль фарватера, одновременно выталкивая "Фусо" к кромке канала, ему мешал только наш якорь.
   Нужно было что-то предпринимать. И наш отважный командир приказал взять буксир на абордаж. Но было поздно, Аматерасу Оми-ками, видимо, оставила нас. Чертов русский крейсер уже подошел к нам на три кабельтова и застопорил ход. Как только наша абордажная команда (все, кто остался в живых) появилась на верхней палубе, с марса крейсера нас смели пулеметным огнем. Я был тяжело ранен и потерял сознание.
   Очнулся я уже в русском госпитале, где был искренне удивлен человечным отношением к нам, врагам. Здесь же лечились раненые русские моряки. В том числе и с того самого буксира, который пытался помешать нам выполнить приказ адмирала. С их стороны мы так же не встретили враждебного отношения, скорее наоборот. Видимо, как и у нас, японцев, в русских традициях уважительное отношение к доблести своего противника.
   Смерть легче пуха, долг тяжелей, чем гора. Мы до конца исполнили свой долг: как я узнал в госпитале - русская эскадра оказалась запертой в гавани! ("Силач" все-таки смог вытолкать "Фусо" к краю форватера до того, как броненосец лег на дно, и хотя ширины канала было недостаточно для броненосцев, крейсера могли проходить). Теперь дело было за армией - захватить или уничтожить огнем осадной артиллерии русские корабли в этой мышеловке!
  
  
  

Глава 2. Многие знания - многие печали...

  
   Санкт-Петербург. Конец апреля 1904-го года
  
   Кроме очного и заочного, в "записочках", ликбеза о будущем и безуспешных перманентных попыток изменить мировоззрение царя в отношении внутренней ситуации в России, Вадик изо дня в день разрывался между кучей "горящих" дел. Он координировал игру на бирже и достройку Кругобайкалки. Продавливал просьбы и заказы двух своих товарищей через инстанции и держал руку на пульсе подготовки к уходу на Дальний Восток новых эскадр. Организовывал на перспективу опережающее развитие российской военной техники и следил за перестановками в командовании армии и флота... Плюс главное в понимании Николая дело - подготовка к борьбе за здоровье наследника-гемофилика. Да еще и антибиотики: расчеты, склянки, шприцы, живые мыши, дохлые мыши...
   Каждый божий день недосып и нервное напряжение накапливались, и вот однажды, когда они, наконец, достигли критической массы, у доктора элементарно сдали нервы. Причем, как и следовало ожидать, "рвануло" по поводу того вопроса, где его успехи выглядели скромнее всего. Вернее их вообще не было, и даже не намечалось...
   Это случилось через двое суток после вышеописанного разговора о катерах, моторах и новых линкорах. Во время очередной "беседы без свидетелей" в Александровском дворце Царского Села, хронически не выспавшийся Вадик по просьбе августейшего собеседника излагал подробности того, что случилось в итоге трагического развития русско-японской войны в нашем мире, и как хорошо бы этого не допустить. Пока он ухитрялся оберегать психику царя от мрачных подробностей драмы в подвале ипатьевского дома, считая, что довольно и того, что Его Величество понимает, что ТАМ кончил плохо. По умолчанию...
   Отдохнувший и погулявший с утра по подсыхающему парку Николай, как всегда, очень внимательно, и почти не перебивая, выслушивал вадиковы эмоциональные воспоминания о будущем. Но когда Банщиков попытался заострить ситуацию на том, что вся эта череда бед была предопределена кризисом государственной системы управления, Николай, слегка приподняв бровь, что говорило о легкой степени раздражения, стал неторопливо излагать, что с этим следует делать. Ни на йоту при этом не изменив ни одного своего решения, по сравнению с известной Вадику историей, поскольку в основе всех этих рассуждений царя лежало одно: принцип незыблимости самодержавия и его государственных институтов.
   Конечно, Вадим был готов к тому, что не следовало ждать вольтерьянства от человека, воспитанного не только своим отцом, прямо завещавшим ему хранить самодержавие, как главное достижение российского национального пути, но и абсолютно солидарным в этом вопросе с Александром III Победоносцевым. Поэтому он старался расшатывать этот больной зуб потихоньку, исподволь подбрасывая Николаю факты, которые, в его понимании, сами должны были бы навести царя на очевидные выводы...
   Но не тут-то было! Монарх оставался убежденным монархистом.
   И вот, в этот прекрасный апрельский день, - а день и в самом деле был замечательный: солнце щедро заливало все вокруг, щебетали устраивающиеся на гнездах птицы, пьянящие ароматы распускавшихся садов наполняли воздух, - терпение собеседника императора, далеко, кстати, не самая ярко выраженная черта в характере Вадика, неожиданно иссякло.
   Он схватил со стола хрустальную пепельницу и от всей души швырнул ее в стену. Ярко блеснувшие осколки дробью протрещали по паркету, вылетели в распахнутое окно... После этого в наступившей мертвой тишине раздался странно шипящий голос Банщикова. У него вместе с крышей сорвало и предохранительные клапана, которые до сих пор охраняли самодержца от самых неприятных для Николая моментов из истории будущего.
   - Ваше пока еще величество, вы можете делать все, что вам захочется, но когда вы это делали в моем мире, то очень плохо кончили. И не только вы, всей вашей семье пришлось расплачиваться за вашу полную неспособность управлять Россией в критический момент. Вы помните, я вам говорил, что ваш сын дожил только до тринадцати лет? Знаете, почему? Думаете, дело в тяжкой наследственной болезни? Нет... Просто те самые революционеры, которых вы всерьез не воспринимаете и планируете разогнать одним полком гвардии, в семнадцатом году придя к власти расстреляли не только вас, но и всю вашу семью!
   На Николая Второго, который искренне любил своих дочерей и жену, было жалко смотреть. В одно мгновение из уверенного в себе человека и государя крупнейшей в мире страны, он превратился в жертву своего самого страшного кошмара. Но Вадик, намертво закусив удила, больше не намеревался щадить чувства и самолюбие самодержца.
   - В подвале дома инженера Ипатьева в Екатеринбурге в Вас и Ваших домочадцев сначала выпустят по барабану из револьвера. Потом тех, кто будет еще жив - от корсетов дочерей пули из наганов будут рикошетить - добьют штыками...
   - Прекратите, - слабо прошептал Николай, но Вадик уже не слышал ничего, его понесло.
   - Чтобы тела не опознали, на лицо каждого выльют по банке кислоты, а сами лица разобьют прикладами винтовок.
   - Пожалуйста, перестаньте, - тщетно взмолился Николай.
   - Останки будут сначала сброшены убийцами в шахту в тайге, а потом, чтоб следов не нашли, они примут решение их вытащить и сжечь. Но по дороге авто поломается, и трупы просто посекут на куски шашками, после чего зароют в придорожной яме. Где их и обнаружат только в девяностые годы. А сама Россия, проиграв германцам гораздо более серьезную войну, чем Русско-Японская, на пять лет скатится в резню братоубийственной гражданской...
   Да, Государь. Не супостат чужеземный угробит Россию! Не новый Батыга, не Великий магистр меченосцев или чудовище-корсиканец. Сами! Брат на брата пойдет! Сын на отца...
   Но это будет еще не конец... За сорок лет с этого дня почти сорок миллионов наших соотечественников погибнут насильственной смертью. СОРОК МИЛЛИОНОВ. Истребляя сами себя и погибая в бессмысленных, навязанных им войнах. И истоком этого безумного кровавого потока явится Ваше, Николай Александрович Романов, царствование...
   - Хватит... - уже не шептал, а почти хрипел Николай.
   - Зато, можете порадоваться, Вас потом канонизирует церковь, и станете вы великомучеником и страстотерпцем Николаем, - с убийственно злым сарказмом продолжал крушить хрустальные замки царя Вадик, - За такое и всю семью возвести на эшафот не жалко, не так ли, Ваше Величество? Оно того уж точно стоит...
   - Не надо, пожалуйста, не надо!!! - самодержца била первая в зрелом возрасте истерика.
   - Не надо? Так, а я-то тут причем? - искренне удивился Вадик, - Я-то ничего, что к этому привело, не сделал. Меня тогда еще вообще не было, не родился я. Даже родители моих бабушек и дедов еще не встретились.
   Вас, Николай Александрович, простите, в МОЕМ (выделил голосом Вадик) мире, не поддержал НИКТО. Вы умудрились, пытаясь угодить всем, наступить на мозоль каждому. Даже часть дворянства и малограмотные крестьяне, которые сейчас хоть и собираются жечь помещиков, но на вас лично молиться готовы, через тринадцать лет пойдут против вас. И при известии о вашей гибели больше злорадствовать будут, чем горевать...
   Вы хотите повторения ЭТОЙ истории? Тогда можете спокойно продолжать в том же духе, а я, пожалуй, перееду хоть... Хоть в Новую Зеландию что-ли, там-то в ближайшие лет сто будет тихо, на мой век хватит...
   - Господи... - Николай тяжело дыша расстегнул ворот, сжал в дрожащих пальцах свой нательный крестик. Взгляд его бесцельно блуждал не задерживпаясь ни на чем, - Господи смилуйся... Какой ужас... Грешен я... И девочек... Как же... Кто же... КТО?!
   Наконец, взгляд его начал приобретать осмысленное выражение, рука сжимавшая крест перестала трястись. И взгляд этот сфокусировался на лице Вадима, пригвождая к месту...
   "Все. Шлиссельбург. Или виселица... Сразу. А может тут, в парке, и закопают... Какая, нафиг, Новая Зеландия!? Доигрался. Приплыли... Может в окно? Хоть какой-то шанс..." - пронеслась в голове у Банщикова шальная мысль.
   - Вадим... Миша... Можно ли еще что-то изменить? Как ты думаешь? Ты сам веришь? С этим... Ведь если все это в вашем мире уже было... Может, так свыше и предопределено? - хриплым и каким-то чужим голосом, проговорил, наконец, Николай. .........
   В связи с заключением договора с издательством, текст сокращен до ознакомительного отрывка.
Оценка: 8.21*13  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"