Как можно не любить этот город. Самое яркое пятно света видимое из ночного космоса на равнине в пару тысяч километров. От пятна, словно лучики света дорожки огоньков разбегаются во все концы континента, доходя до берегов Балтики, Черного и северных морей. И от этого зарево напоминает небесное светило, спустившееся на спящую землю. Город солнце - греющий миллионы душ и манящий как магнит. Он как заколдованный сказочный огненный шар освещает всё вокруг и притягивает людей. И те словно ночные мотыльки летят к нему. Не осознавая, насколько обжигающим может стать яркий свет.
...
Человек в лёгком, светлом полупрозрачном костюме с треплющимся на ветру изящным длинным шарфом из самого дорогого щёлка ручной работы стоял на краю смотровой площадки и взглядом провожал уходящий поезд. Холодная улыбка выдавала приподнятое настроение. В такие моменты обычно вспоминалось только самое приятное. Сейчас он вспомнил, как двадцать лет назад приехал в Москву. И в эти минуты, стоял над тем же местом, где когда-то впервые, желторотым птенцом, ступил на перрон. Тогда только начинали строить этот просторный зал, нависающий над железнодорожными путями. Но место запомнилось навсегда. Откуда-то нахлынувшая ностальгия грызла и щемила что-то глубоко внутри. Он вспомнил первые счастливые дни в городе - полюбившимся с первого взгляда, любовью пылкого юноши. Всепоглощающей любовью он не мог насытится несколько ласковых солнечных месяцев, исходил пешком весь исторический центр, наизусть изучив даже дальние закоулки Арбата. В те дни особенно нравилось выходить рыбачить рано утром, и встречать восход солнца под башнями Кремля. Выбираться на спящие улицы и идти по пустынной Кропоткинской мимо бесконечного музея, иногда перебегать на Метростроевскую. Где, любуясь фасадами бесподобно красивых особняков, ни кого не смущаясь прикасаться к теплой шершавой шкурке зданий. Именно шкурке, а не штукатурке или плитам благородного мрамора Отделочные одежды зданий он воспринимал как кожу живых существ. И любое несоответствие эталонам красоты выраженное трещинами или уродливыми надписями на стенах, всегда вызывало боль соболезнования. Подобно той, что бывает у людей в моменты сопереживания чужой болезни и кровоточащим ранам. Метростроевская - а ныне Остоженка несомненная красавица старой Москвы была излюбленным местечком паломничества юного экскурсанта. И всё в её виде завораживало. Единственное место, от которого тошнило. Так это воняющий хлоркой лужа в начале улицы - бассейн "Москва", мимо которого он с лёгкостью пролетал днём на троллейбусе, несясь к Рыбному переулку, на место своей работы. В утро выходного такой возможности не было. Город спал. И по улицам только начинали разъезжаться поливальные машины. Парень бы с радостью запрыгнул на подножки поливалок и проехал мимо лужи. Но то были просто детские фантазии с родни тем, что рисовало сознание в минуты, когда он слегка кривоватой удочкой вылавливал рыбёшек из Москвы реки и представлял себя аборигеном, обживающим эти берега. Быв весьма посредственным рыбаком, он поддерживал компанию не ради сковородки жареной плотвы, выловленной под стенами древней крепости. Рыбалка для него была чем-то сродни путешествию, несравнимому ни с чем в наши дни. Потому что уже ни когда не вернёшь той необычной ни чем непередаваемой тишины, заспанно позёвывающего города. Неужели некогда у Москвы были часы для сна? И по улицам можно было пройти от Крымского моста до самого Кремля и не встретить ни одного горожанина. Как же всё это было давно.
...
Отблески города проносились в окне перед глазами усталого путника. Свет миллионов фонарей мерцал в слегка запотевшем стекле. Дождь в дорогу - хорошая примета. Пусть на улице не по-летнему заметно похолодало. Но в купе было тепло и довольно уютно. - Странно куда запропастились пассажиры? Неужели дождь на столько удачен, что напрочь смыл попутчиков. - Думал Сергей. - Сейчас включат свет ярче. - Как только состав нырнул в тёмный туннель под широкой эстокадой. В дверь купе постучали. И с шумом ввалилась компания. Явно озадаченная бабушка и два внука близнеца. Бабульку хотелось назвать наседкой. Такая же необъятная, заботливая. Внучата рядом с этой доброй особой казались маленькими пушистыми цыплятами. - Сынок помоги разложить сумки. Как дочку не отговаривала, всё равно собрала гору одежды и продуктов. А зачем? Зачем спрашиваю. У нас в деревне всё есть. Я ещё в силах сама держать бурёнку. У меня и коровка, и поросята и куры имеются. Молочко своё - парное. Сливки, сметана, яички прямо с гнёзд. Свеженькие, тепленькие. Сырок варганю. Мне правда дед помогает. Сейчас остался на хозяйстве. Самой и не свернуть такую махину. Я про творог говорю, он когда начинает слипаться - таким тяжелым делается. Не один половник сломался. Пока колотушкой не начала вымешивать. Я раньше той колотушкой деда воспитывала. Да он уже лет десять у меня не употребляет.
- Да квохчет как настоящая наседка, наверное от стресса сама себя заговаривает - Добродушно подумал Сергей. В то время как бабулька мило щебетала, не забывая при этом деловито и с хорошим знанием дела, постепенно занимать собой всё пространство купе. И на столе как на скатерти самобранке вдруг начали быстро появляться разные вкусности.
-Ух, мои хорошие. - Ласково гладя внучат по белобрысым головкам, и сюсюкая с ними, продолжала бабулька. - Завтра утром я вас так накормлю, так накормлю. Через месяц будите пухленькими, здоровенькими. Щёчки совсем провалились. Домой приедем - ни какой сои и дефицированных продуктов. Или как там их называют?
- Модифицированными. - Почти хором ответили близнецы.
- Вот-вот. Я так и хотела сказать. Видите молодой человек. Какие у меня умненькие внучки. Это Дима и Женя. А я тетя Шура.
-Меня папа и мама Сергеем назвали.
Как мово зятя. Я от него еду. Он у меня золотой. Ты сынок анекдоты про тёщу не слушай. Брехня всё это. У меня три зятя и мы друг в друге души не чаем. Меня так подарками снаряжают. Самой до слез становится хорошо. Мы из-за гостинцев чуть на поезд не опоздали. Хорошо проводница во втором вагоне нас по билетам посадила. И мы через весь поезд с баулами тащились. Когда отъехали. Она как увидела, что опаздываем, так пожалела. Добрая душа. Помогла нам.
-Да что же я всё тараторю и тараторю. Ну ко быстро руки мыть и к столу. Я сказала всем. Всем троим. Марш в конец вагона. Серёженька проводи ребяток, и быстрей возвращайтесь. - Сергею ни чего не оставалось делать, как подчиниться строгим указанием добрейшей женщины. Он сдался на милость победительницы и не особо сопротивлялся в тот момент, когда она начала усиленно шпиговать подопечных домашней снедью. Отказываться было бесполезно и совершенно бессмысленно. Баба Шура однозначно получала удовольствие в самом факте своего верховенства. Не забывая при этом транслировать программу сказок, прибауток и жизненных историй.
Где как не в вагоне поезда языки развязываются даже у самых законченных молчунов. Бескрайние просторы огромной страны приучили общаться пилигримов. Находясь вместе в одном купе, днями и порой неделями совершенно чужие люди выкладывали друг другу столько секретов - сколько порой не знают и самые близкие родственники. Если учесть тот факт что баба Шура молчуньей не была по природе. То Сергей очень скоро познакомился с несколькими рецептами деревенских сыроваров. Затем он узнал три животрепещущие новости из жизни местечка со странным названием.
После чего, наконец обессиленная компания мирно заняла места согласно купленных билетов, и в купе воцарилась тишина.
...
В пролетевшей как ураган суматохе Сергей не заметил, как проехали пойму реки, возле которой три года назад он как разряд электрического тока получил потрясение, оставившее черный след в душе, навсегда убившее желание жить в этом гигантском городе. Приезжать сюда - да. Делать свой бизнес - да. Но жить? Вот уже три бесконечных лета, осень, зиму и весну он мотается из провинции в метрополию, и проезжая ту неприметную станционную платформу вспоминает, как хриплый голос, где-то в самом углу вагона проверещал в динамик о том что, электропоезд дальше не пойдёт и всем пассажирам следует перейти в другой состав. Находящийся километром ближе к Москве. В отличие от стариков и детей, встретивших новость совсем не радостно, его компашке молодых людей, ни чего не стоило пройти быстрым шагом какой-то километр. Даже интересно. Можно о чём-то поговорить в институте день, а может и два. Вспоминая это незамысловатое приключение, подаренное судьбой как бы в довесок к банально проведённому выходному на даче друзей. Тогда выходя в чистое поле, он не понимал, что произойдет, что перещелкнет кнопку в его мозге, или какую струну души дёрнет странное событие. Но он раз и навсегда для себя решит. Полученную с таким трудом работу сотрудника престижного столичного института он отвергнет. Забросит куда подальше все амбиции и мечты. Этот город с его ни когда не затухающим броуновским движением людей, машин, поездов - не для него. Щелчок прозвучит не сразу. Сначала Сергей вышел из вагона на тропинку, петляющую между пригорков и ложбин и окружённую сочной душистой луговой травой. Травой ни чем не отличающейся от растущей в его деревне. И пусть совсем рядом, впереди виднелись бесформенные ряды многоэтажных бетонных коробок пригорода, травка была не газонной не обстриженной как причёска новобранца, а от того казалась родной и близкой. Он полной грудью вдохнул аромат летнего многоцветного изумрудного покрывала, источающего томный аромат подсыхающей росы, вобравшей в себя пыльцу всех цветов, услышал жужжание пчёл и непроизвольно улыбнулся. Жизнь прекрасна. Молодая, свежая растительность вчерашнего мая ещё не пожухла под палящим солнцем. И не разлетевшие белым пухом одуванчики, звёздными точками желтели по всей низине. Прошли, какие то две три минуты и настроение резко изменилось. На смену эйфории и радости пришла тяжесть, давящая не каждую клетку организма. Нет, то была не усталость. Это было что-то другое, странное, более сильное, мощное. Сначала нахлынуло удивление и почти восторг от увиденной бесконечной змеи из человеческих фигур, извивающейся вдоль железнодорожного полотна. Люди нескончаемым потоком шли по широкой дорожке. И как у военнопленных под Сталинградом из старых кинохроник, на серых почти бесцветных лицах было отмечено лишь неудовольствие и раздражение. Кто-то опаздывал, кому-то абсолютно не хотелось в столь ранний час заниматься променажем. Почему? Почему ни кто не видит, и не хочет замечать журчание речки, пение птиц, приторно медовый запах цветов. Словно невидимые конвоиры гнали безропотную сломленную жизней рабсилу в город его мечты. Людская лента то поднималась на бугорки, то ныряла вниз и петляла между лужиц. Находясь в середине потока, Сергей почти терял из вида её окраины. Первые путники почти добрались до стоящего на путях поезда и уже переходили через рельсы, почему-то обходя его с другой стороны, а замыкающие колонну, только немного отошли от злополучного транспорта. Такого же безразмерного, словно консервная банка, как и все пригородные электропоезда. Боже мой - подумал Сергей. И это только одна электричка из тысяч других стремящихся по утрам в город. До чего он безграничен, и необъятен. Он как губка вбирает эту огромную массу по утрам, равномерно как капельки воды размещает их по всей своей плоти. И вечером неведомая сила выжимает всё обратно, как грязную воду в раковину или помойное ведро. Только осознав это, Сергей получил удар и его лицо сделалось таким же блёклым и обречённым, как и у сотен шедших рядом. Он понимал, что по тротуарам мегаполиса движется неизмеримо большая масса женщин, мужчин, детей. Однако здесь людская вереница убийственно поражала любого наблюдателя на сто порядков глубже. Всем своим несоответствием естественности окружающей природы и почти роботоподобной отрыжки цивилизации. Люди похожие на роботов в поисках идеальной среды обитания и прочих даров современности, так уродовали действительно идеальную среду, окружающую их в данный момент, что становилось до тошноты плохо и обидно за себя, за всех идущих по близости. Горько и обидно за всех стремящихся выплеснуть свою злость, агрессию там за кольцевой. Куда ему вдруг совсем расхотелось возвращаться.
Кто назвал его любимый город третьим Римом? Почему не четвертым, пятым? Они, наверное, издевались над действительностью. Говоря так, в то время когда Москва была похожа на разросшуюся деревню. Разве можно было тогда предполагать, что через пару тройку столетий все окружающие тысячекилометровые дороги действительно поведут к Москве. Самые длинные дороги в мире, протяжённостью в девять десять тысяч километров, не снившиеся даже Цезарю, как кровеносные сосуды соединят миллионы людей и самый лучший город земли. Три года назад Сергей разорвал эту незримую пуповину, связывающую его и спустившееся на землю светило.
...
И вновь как много лет назад его сердце пронзила тупая боль. Бесконечная раздирающая боль. Когда мысли, вся жизнь вокруг укладывается в одно большое слово БОЛЬ. Кто посмел подумать, что физические мучения тяжелее душевных мук. Когда всё внутри горит от безысходности. Когда душа готова разорвать грудную клетку и вырваться наружу, улететь далеко, далеко, на свет. Из того тёмного царства, где её прячут, и где нет ни минуты, ни секунды счастья.
-Больно. Очень больно. Голова сейчас лопнет. В затылок охает как в колокол. Бум! Бум! Бум! Ни когда не думал что однажды начну так себя ощущать. Пустота вокруг Опустошенность внутри. Буквально вакуум. Нет свежих идей, нет целей. И дикая потребность покоя, близкая к желанию вечного покоя. Неужели так незаметно подкрадывается старость, когда ни хочется, не чего. Для меня всегда существовало другое понятие умиротворённости.
Сергей вспомнил те редкие моменты состояния особой радости, но не той когда человек смеётся, прыгает и хлопает в ладоши. Нет, это радость выливается в тихое созерцание прекрасного, сотворённого природой или чего-то сделанного руками, твоим умом. Когда хочется просто наблюдать и молчать. Слушать тишину. Абсолютную тишину.
- Что это за место? Не темно, не светло. Солнца нет. Через пелену не видно даже его очертаний. Это не туман. Было бы сыро. Здесь сухо. Это не дым, гари не чувствуется. Хотя нет, какая то химия есть. Наверное, горит свалка. Немного пахнет жженой резиной, и ещё чем-то. Не пойму чем. Странное место. А как я здесь оказался? Я же ехал в поезде. Баба Шура чем-то обкормила. В голове бухает как после дикой попойки. Похмелье? Чушь. Крепче чая я не пил ни чего.
Сергей приподнялся с растрескавшейся земли и с жадным интересом ещё внимательнее стал вглядываться в детали непонятного сада, в котором оказался.
-Ба, да это же не сад. Это кладбище. Только вместо крестов по холму разбросаны плиты. - Сергей быстро забыл про поезд, про пульсирующую боль в затылке, он потерял себя во времени и пространстве.
-Какие интересные деревья, невысокие и до безобразия корявые, все в наростах и с короткими как обрубленные плети ветками. Большие, напоминающие жесткие волосы, торчащие из бородавок. Сами деревья похожи на нагромождение друг на друга кучи бородавок. Неприятно отталкивающих. А что это там за строение? Домик. На самой возвышенном месте кладбища стоит сторожка. Мне туда. Кто то должен объяснить, как я здесь оказался. А вот и сторож. Чего он здесь роет? На могилу не похоже. Да и для работы на клумбах в такой праздничной спецодежде не выходят. Служивый! Эй господин. Как вас там? - Сергей не смог окончательно построить фразу. Слова застряли, где-то на полпути из лёгких. Рот словно спёрло клапаном. Мозг хотел что-то выдать, но язык не хотел слушать своего хозяина, и беспомощно ворочался как у немого. Губы сразу пересохли, а по спине побежал холод. И ледяной ужас быстро достиг ног. Намертво приковав Сергея к брусчатой дорожке. Повернувшись к нему человек был действительно одет в праздничную одежду. Такую спецодежду Сергей не раз видел на папе римском в часы пасхальных богослужений. В соборе святого Петра. Он не был католиком, но теленовости смотрят все.
-Что за маскарад? На хелуин не похоже. Чокнутый смотритель. Может это и не сторож, а типичный маньяк. Да бензопилы не видно, а значит ему вполне хватит и лопаты. Бежать. Бежать куда глаза глядят, от этого придурка в костюме расшитом золотом и золотой маске.
И куда же глядят твои глаза? - От этого вопроса Сергею стало ещё холоднее. Как в сорокаградусный мороз. Незнакомец словно капался в чужих мозгах и читал мысли.
-Ты прав. Я читаю твои мысли, и знаю обо всех твоих тёмных делишках. В какие бы кладовые не прятал свои тайны. Хочешь, научу тебя таким же фокусам? Откажись от своего имени, и тебе будут завидовать все смертные.
- Отказаться от имени? Что за глупость. Его дали мне родители. Потом меня крестили.
-Заткнись! - Незнакомец взмахнул правой рукой в сторону Сергея и как от оглушительного удара тот отлетел к стене сторожки. Буквально взрывная волна взметнула Сергея и забросила в широкий проём домика. Больше напоминающего бревенчатый склеп. Непостижимая сила намертво пригвоздила тело к брёвнам. Руки и ноги словно прошитые гвоздями сделали живое распятье. И нестерпимая боль прошла по всему оглушенному организму.
-Стоп. Мне это жутко не нравится. Это же сон. Обычный сон. Поп во сне это чёрт. А главный поп это... . - Сергей наконец начал просыпаться. Столько месяцев тренингов по созданию управляемого сна впервые дал результат. Он так долго пытался научиться понимать во сне ту грань и истину объясняющую, что это всего лишь сновидение, и ему можно менять сюжет сна по своему усмотрению. Но оставаться в данном сне - желания как-то не возникало.
-Я, наверное, кричал во сне. Потому что кто-то осторожно похлопал по плечу. Хотя нет, это проводник пришёл. Да, наверное, утро и пора вставать. Сергей резко открыл глаза о чём тут же пожалел. Яркий свет практически ослепил его, причиняя новую боль.