Стихи

УТРО

Совсем незнакомая девушка Похожая на фламинго Отчётливость фотоснимка

В дожде постепенно редеющем

Солнца литавры на бреющем Бьют как вторые крестины

Гнётся в дугу парусины

Взгляд безразлично белевший

Ты в изумрудной одежде Сегодня твои именины

И разрываются мины

В море букетами снежными

Я собираю подснежники Взрывов нестрашных в охапки Голубоглазые шапки

Мы слишком быстро забываем Тех, кого слушали вчера,

На веру новых принимаем, Кричим все дружное "ура".

От штормовых аплодисментов

До анекдотов по углам

Мы все записаны на ленту, Безмолвные колокола.

Нас проиграть труда не стоит, Только включи магнитофон, - Россия душу не откроет,

Но оглушит пасхальный звон.

Опять ты веришь в воскресенье, Хотя не веришь никому,

Народ доверчивый весенний,

Как ты силён - по одному.

Как беззащитен ты толпою,

Что режут вдоль и поперёк.

Как поклонение слепое Тебя в плен спящего берёт.

Я до сих пор понять не в силах,

Кто может встать на мавзолей,

Какая сила возносила

Лишённых святости людей.

И сколько было поколений

Сожжённых вольтовой дугой, -

У всех на знамени был Ленин,

Только всегда он был другой.

В стекле, в бетоне и в металле

Был гений выпущен в тираж, -

Чтоб мы живого не узнали

Нам приготовили мираж.

Поди теперь, гадай в пустыне

Каким он был тогда живой,

Когда движеньями простыми

Мир вырвал круглой головой.

Я знать хочу о недостатках,

Ведь он был тоже человек.

Мы все устали от останков,

Нас задушил двадцатый век.

Нам не по силам эта штанга,

А может - не по силам им.

Я всё хочу знать без остатка,

Раз уж теперь мы говорим.

На воздух трудный из молельни,

Не забывая ничего

Чтоб вновь не рухнуть на колени

Иду я с силой пулевой.

В моей стране, наверно, нужен

Во рту станковый пулемёт,

Но слово - страшное оружье,

Когда не тот его берёт.

И, если я взять недостоин,

Пусть вырвут грешный мой язык. Кремень с водой я в язву, воин,

С звездою заключаю в стык.

И как же хочется поверить

На чистой грифельной доске

Хотя бы в свой, по крайней мере,

Путь на рассыпчатом песке,

Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов,

И жизнь прожить не иностранцем

В своей стране, в конце концов.

НАШЕМУ ДРУГУ

Двадцать лет - не много это И не так уж это мало:

Можно съесть не две котлеты,

А в придачу тонну сала!

Можно выучить финансы,

А потом совсем забросить,

Как начнём считать балансы,

Аж душа кагора просит.

Рефераты да зачёты...

Ох, у студента путь тернистый,

Всё ж, по нашенским расчётам,

Будешь ты экономистом!

Без огня не будет дыма,

Без вина - веселия,

Поздравляем тебя, Дима,

В этот день рождения!

17.03.1979 г. Москва

УТРЕННИЙ НАБОР

Беспорядок в комнате,

Женщина-ребёнок,

Взяв набор гребёнок, волосы расчёсывает Как русалка в омуте.

И простоволосая русая красавица

К солнцу прикасается шёлковою чёлкой,

И на смуглой коже капельки росы,

Как в зрачках травы слёз следы ночные, Выжигает солнце в зеркале шутя.

И, как отраженье,

Как портрет мгновенный,

Женский смех мерцает -

Свет звезды последний.

Также быстро гаснет

Как порыв звезды.

ПЕРЕД КРЕСТОМ

Кладбище,

Нищенский простой

И надпись сытая слезами

И стать достойным невозможно

В страдании

Остановить часы нежней.

Траектория взгляда - кривая Электричества мятежа

Как скворцы вылетают трамваи

Из скворечника гаража

Фотографии миража

Проявляются медленно в ванне

Расцветает как кактус душа

В левом нагрудном кармане.

Образуют трамваи звезду

Как парашютисты в свободном полёте Попробуйте попасть в борозду

Курса их на автопилоте.

Золотистый зрачок косит

И скачет как солнечный заяц Красавицу с такими глазами Нелегко на руках носить.

Ты можешь меня взбесить Сравнивая с Тарзаном

Лучше попей нарзана

Чем начинать бузить.

Красные караси

Всплывают с картин Матисса

И окружают актрису

И выделяют в курсив Пересекающую как биссектриса Незаселённый жилой массив.

МОРСКОЙ КОЛЛАЖ

Женщина похоронившая чайку Подходит к моему изголовью Бескровные губы холодные

Цвета английского чая.

Сломано у причала

Тело лишённое плотности

В уцелевшей на привязи лодке Теперь обитает молчанье.

Необитаемое звучанье

Труб идущих на дне кораблей

И отравленное суфле

Поверхности на прощанье.

Вечное кладбище чаек Накатывающееся как клей.

Взлетели рыбы в кислородных масках И с ужасом взглянули вниз

В зрачках тысячекратных линз

Река кипела как пластмасса.

Потоки сливочного масла

С чугунными переплелись Все числа обрели нули

И тело потеряло массу.

Но невесомость неопасна

И продолжается круиз

И плавники находят бриз Усовершенствовав каркасы.

И обеспечивает безопасность Ветер срезающий карниз.

На слом построена беседа,

И все встают из-за стола,

Но танцевальная кассета

На слух горчит как шоколад.

Вокруг стола столпились стулья, Опять оставшись не у дел.

Как пчёлы выжатые в улье,

Все вышли кто куда хотел.

Но золотой маячит призрак

В моей квартире ледяной.

И речь тягучая как тризна Кипит в кувшине за спиной.

А я один из самовара

Пью чай заваренный как медь,

И мёд всего земного шара

Меня пытается согреть.

ВЕСЕННИЙ ЭТЮД

По Цветному, по бульвару,

По дорожкам гравиевых Локоть к локтю ходят парами Судари, сударыни

Ах, как стало в марте тесно

На скамеечках бульварных!

Потерялось ваше место?!

Чьи ж вы губы целовали???

А из Чертанова или Черёмушек,

С Хорошёвки или Пресни Медноглазая Алёнушка

Тоже потеряла место!

И красавица в растерянности,

А растерянность красавиц Между прочим Вас касается, - Тем то жизнь и интересна!

Тем то жизнь и удивительна, - Что нашли где потеряли,

Что не сохранили бдительность На Цветном, под тополями.

Отчего ж теперь, Алёнушка,

За какие же грехи,

Мы встречаемся под клёнами У Москва-реки, реки?!

ПЕРЕКРЁСТОК

Выструнь душу в лад широтный, Мой товарищ большеротый!

Нам теперь не по пути,

Мне по долготе идти.

Не прощается, мой друг,

Путь земной как тело, - кругл!

ОБЪЯТЬЕ

Не родилась девочка богатой,

Не родилась девочка нарядной,

Не родилась девочка красивой.

Не мечтала девочка о платьях,

О шелках карминно-золотых,

О монетах звонких и блестящих,

Красотой с княжной персидской Не мечтала девочка сравниться.

А мечтала, глупая, о сердце,

Чтобы билось на другом краю груди, Чтобы выжить на другом конце земли.

ЖАЖДА

Вечерний город ленится Растянутый жарой

В нём пленник рядом с пленницей На душной мостовой.

И прежде чем расстанутся,

Чем жарче, тем верней

Пальцы сплестись протянутся Слепых поводырей.

Кто приходит в наш дом,

заставляя дышать нас и плакать В павших внезапно ноябрьских сумерках,

В комнатах, пахнущих краской и лаком,

В стенах, живущих глазами рисунков?

Кто приходит в наш дом, озаряя ноябрьские Хмурые дни, по закону числа проходящие,

За чаем, кипящим в фаянсовых чашечках, Обжигающим губы ненастоящие?

Кто приходят в наш дом,

наши губы целуя обветренные, Проходя незаметно в густой тишине,

Кто приходит в наш дом за мгновение до смерти И глазами рисунков слепит

на погасшей вечерней стене?

Снова осень, снова вечер,

Снова встреча за столом Годы выстрелят картечью, - Не вернутся на поклон

Снова вечер, в лицах-блюдцах Новый год-хамелеон, -

То ль готов нам улыбнуться, Обмануть готов ли он.

От рожденья. До рожденья

Мы не баловни судьбы,

Хоть познали наслажденья, Были с счастием на Вы.

И не скажет шёпот важный

В тёмную ночь явившись вдруг,

Что прожили жизнь неважно,

И не высказались вслух.

ВЕЛОГОНКА

Физическая карта полушарий,

Как гоночный велосипед, пенсне на треке, Стоим, и гонщик балансирует ушами, Захваченный в сюрпляс на дискотеке.

Спит, распластавшись рыжая борзая.

А в его глазах, где океан и телевизор;

на радиомагнитных тормозах материки ждут завершения круиза.

Стоят непрочные плоты на якорях

В глубоких линзах, как в цветочных вазах. Я знаю: равенство людей в твоих морях, Земля, возможно лишь в противогазах.

Во сне борзая шевелит ногами, Запомнившими тектоническую скачку.

И мускулы ушные напрягает

Спортсмен, удерживая качку.

Как марширующий под духовой оркестр пони, На финиш устремляется тандем.

А взгляд трибун звенит, как мяч футбольный, Пробитый в створ раздвинутых антенн.

ПРЕОДОЛЕНИЕ РОМАНА

Я вышел в сад, когда неопылённый

Устал цветок в истоме половой, Неутолённой страстью утомлённый, Стеречь шмеля, сам - склад и часовой.

Шмель не летел. Цветок стоял влюблённый. Энергетический накачивал коньяк

В аккумуляторы, под шкурою дублёной, Шмель в стойле, реактивный Микоян.

И находились равноудалённо:

Цветок, я, шмель - пират в своё,

Двое мужчин в саду, тоже влюблённых

И наблюдающий за нами Пруст Марсель.

Пруст наблюдал. Я ждал. Цветок на страже Дрожал. Глаза мужчин вошли в контакт. Гудел в засаде шмель, готовый к краже.

Я трепетал, предчувствуя тер. акт.

Склад был озноб. Родился Пруст в Париже. И женщина литературный матерьял

В постель, забыв о собственном престиже, Взяла. Цветок сознанье потерял.

Пруст начитался в детстве Мопассана.

Его держать опасно в голове.

Сравнил цветок ассортимент универсам

В Париже где-нибудь и где-нибудь в Москве.

И долго думал Пруст вдали от мира

О том, что повторяет высший свет

В деталях коммунальную квартиру,

В которой так же вырождается предмет.

Он дал цветку названье "орхидея",

И тело женщин он превратил в аэропорт.

В моём саду готовилась Вандея

И криминальный, может быть, аборт.

И шмель взлетел - прообраз пылесоса, Воздушный поцелуй в сквозной дыре, Чтобы во мне два гидравлических насоса Откачивали стужу в январе,

Чтобы влюблённый в половое созреванье Шмеля в дубовом чреве коньяка

Раздвинул Пруст границы мирозданья

И оплодотворённое сознанье

Извлёк из ожидания цветка.

Наконец-то обрёл ты

уверенность в собственных силах Прочно сидя в седле и пока что ещё на коне

И любой разговор поддержать

без сомненья ты сможешь

Ты читаешь газеты. Но тем избегая тревожных Уголовную хронику,

темы программы культуры и спорт

По субботам тебе на десерт

предлагается яблочный торт

И всегда говоришь ты

что вышел он лучше чем прежде И какой он воздушный

Немного ещё и взлетит

И какой он хрустящий

с поджаристой коркой румяной.И обмана желавшая женщина

вновь не заметит обмана Тебя ценят по службе твоей.

На тебя возлагают надежды

Так о всех говорят ты об этом давно уже знаешь

Но не можешь поверить никак

что других не обгонишь И читаешь в газете о том,

что породу улучшить пора

В королевстве английском

в северном графстве Йоркшир.

Так же пишут о том, что есть в Лондоне общество по защите ослов.

дождь

Выход из дома. Козырёк. И дождь. Откройте зонт,

Ибо не виден Горизонт

И дождь сегодня вождь.

И он властитель полноправный Во всём И надо всем,

И со скамейки Что направо

Не кинет взгляд косой сосед.

Уже захлюпало всё, кроме Непромокаемых штиблет,

Сойдите в дождь как в кран,

В Акрополь.

В него не выдадут билет.

Ведь хоть он царь,

Он бескорыстен

Как может так и подаёт То скупо,

То как из корыта,

Но ничего с нас не берёт,

Вот он стрекочет глубже в чащах

И зеленее всё вокруг

Но для двоих не горе -

Счастье,

Ведь зонт как зов

К сплетенью рук

А если вышло расставаться

Не выбирайте время - дождь,

Он весь для губ,

Чтоб прикасаться

И чтобы с них

смывало ложь.

Бормочет кто-то: Непогода!

А мне погоды лучше нет,

Моя погода В любое время года,

Как стержень в жизни в Толще лет.

Прогиб листвы и тяжесть капель

Но нет усталости плеча.

Он весь разрез он весь как скальпель

В руке умелого врача!

Сеченья дней, годов. Пространства Он как начало,

И как завершенье.

Всегда бродяга,

Вечный странник,

Поступок, взгляд без разрешения.

Он монолитен, прочен, но не груб И чем грознее кажется нежнее,

Он - жажда губ и ласка рук,

Он весь в ладони как

С прошеньем.

Вот день, чем был он необычен, Сгорев дотла где ночь подстерегла? С чем в жизнь вошёл

И вырос как привычка

В мои поступки, мысли и дела?

Чем был он нов? Какие впечатленья Ошеломили и теперь уж навсегда Останутся и вширь

Как круг для чтенья

В совсем ещё просторные года.

Наверняка теперь мне не сказать?

Сколько было их

И припомню только два, -

Как бы на плечи возложили в тяжесть

Глаза и губы, приоткрыты едва

Стихи сделала их ближе и прочтенней?

К тому, где не нужны уже слова.

И в музыке грохочущего

Счастья

Где грусти чуть, кружилась голова.

Жизнь выдаёт такие дни

Так скучно,

Когда уже отчаюсь я совсем,

И разогнав торжественную скуку, Отмерит снова взгляд

Косой сосед.

1986-1989

И опять возвращаются в полночь часы на стене, Возвращается летопись, круг завершая к истоку,

И летящий снежок освещает прохожих в окне,

И бульвар за окном замирает

в предчувствии срока.

И опять ничего не известно на белой земле,

И опять тебе кажется,

жизнь только в самом начале,

И сейчас первый шаг твой сверкнёт

как металл по пиле,

И опять ты подумаешь,

раньше здесь так не кричали.

Я Вас люблю,

А может быть,

Люблю не Вас,

А снег, идущий бесконечно,

Или деревья в подвенечной

Фате - одежде декабря.

И зимний город под луной Прозрачный в тишине морозной.

Земля как парус ледяной,

В который ветер гонит звёзды.

Тяжёлое движенье корабля, Разламывающего хрупкий воздух.

Живут два человека в доме

И говорят на разных языках,

Или вообще не говорят ни слова,

Как-будто разучились говорить.

По вечерам включают телевизор,

Смотрят подряд все передачи,

Где разговаривают по программе,

Которая кончается к полуночи.

И постепенно сумерки сгущаются,

Они всё не решаются взглянуть в глаза друг другу И прячут в скучном фильме взгляды,

Или, уткнувшись в книги рядом,

Сидят у окна

На противоположных берегах.

Ты думала, что песня нам раздастся лебединая, Молчит другая сторона, заваленная льдинами.

Где крыльев, запечённых в лёд, расколото перо И чёрной высоты полёт проставлен как тавро,

Где, чтобы не пугать народ, как жёсткой скобой Морозом стягивает рот с разорванной губой.

Где по периметру пруда прохожие летят,

И тень у каждого горда, и безразличен взгляд, Где смотрят с ужасом на нас

лишь двое среди них,

Я видел глубиною глаз они постигли крик.

ТЕМА И ВАРИАЦИИ

1. ТЕМА

Мы встречаемся случайно

В парках ли за шоколадным Отдыхом на побережьях чаек

По ночам прохладных.

Мы встречается от скуки

Или от невыносимых

Одиночеств тянут руки,

Если взгляды погасила.

Так ослепший в городе,

Ставшим вдруг чужим,

Ощупью по горькому воздуху бежит

2. ВАРИАЦИИ

Я хотел твоё имя забыть и другие учил имена. В города проходил их, хоть знал, что чужие они. Затерявшись в толпе,

я бродил как слепой музыкант,

И вершинами пальцев своих

постигал я звучания дрожь.

Но все улицы в них были как близнецы,

Как построены в ряд механической гаммы,

Где замерзшие клавиши спят как глухие птенцы.

Ледяные как стены запомнил я губы твои,

Мои пальцы - вершины безлюдные

в синих снегах,

Моё тело - безмолвное сердце горы,

Моё слово теперь - только каменный прах.

Давай попробуем сказать словами,

О чём шумит прибой.

Ты слышишь только шёпот нежный, Я звук воды, скользнувшей с камня.

Когда наступит час отлива,

Ты убедишься, что я прав.

СКОРОТЕЧНОСТЬ

Как долго мы не виделись Сказала ты, и клёны Покрыла позолота.

Как долго мы не выделись Сказала ты, и солнце Ушло за горизонт.

Как долго мы не выделись Сказала ты, и листья Внезапно потемнели.

И ночь прошла так быстро, Что вспомнить не успели.

АВТОПОРТРЕТ

Я похож на солнечный день,

обрамлённый дождём, На осенний, наверное, день,

Потому что он золотой.

Только осенью часто дождь,

Только глаз золотой,

Как дублон в сундуке Прячет рыцарь скупой.

СНИМАЯ РУБАШКУ

Шерстяной электрический импульс, Или ночь разрывают по шву,

Словно строчка не нитью, а искрой Свет трещит как разрушенный звук.

Но расстаться уже с ним не жалко, Грозовой подступает разряд

В эту ночь как змеиное жало

День проходит как ток через взгляд.

Сколько бегства и сколько сражений Сквозь хрусталик кипящей воды Крутят ротор турбины.

МАНЕКЕНЩИЦА

Ты выходишь из какого Будущего за седьмой печатью. Обсуждают не основу,

А изменчивые платья.

И похожая на лебедя

Ты меняешь эти платья, Словно ищешь оперенье

Для себя во времени.

Но глаза, как две мишени, Смотрят времени навстречу, Жить устав в полуулыбке

И носить чужой наряд.

Эта женщина прозрачна Как колючая вода.

С неберущейся подачи Взгляд запущен в никуда.

Как глоток бывает круглым

И упругим в серебре,

Мяч, остриженный в рекруты, Неожиданно окреп.

Захлебнулись садоводы После праведных трудов Обжигающей свободой Среди выжженных садов.

Нелегко в кофейной гуще Утром правду отыскать.

В расписные можно кущи Воду вёдрами таскать.

Кристаллический источник, Как красавица в толпе, Загоняет шар проточный

В кошелёк на потолке.

ЛЕММА

Я живу с тобой в разлуке

Я целую чьи-то руки

Так чужие иногда посещают города

В городах всё интересно

Пять асов и десять дней

Ты была моей невестой

Но тебе было видней.

Никому теперь неважно

Что я дерзок и отважен

На лице лежит печать

И темнее силуэта

Профиль мой лишённый света

Где как тушь густа печаль.

СРОК

В квартире тишина стоит и слышно Из неприкрытого на кухне крана Падают капли

Такие же как время

Прозрачные

И пресные как вкус.

В забытом на столе стакане

Забыта мельхиоровая ложка.

Газета, пожелтевшая на солнце, Забыта на четвёртой полосе

А в комнатах

На книжных полках

Под слоем пыли

Двухлетним

Или может быть чуть толще

Уже неразличимый слышен шёпот.

Немного дней ещё

И голоса здесь пропадут.

ФЕЯ

Кофейные чашки полны обжигающей ночи

И вечность врывается в кухню панельного дома В её волосах прошумели весёлые рощи

Осенний огонь затаился

в глазах изумрудных бездонных.

Как имя твоё и какое названье имеет

Летящее платье из тысячи ветров слепящих Мильонами звёзд из которых

уже ни одна отказать не посмеет Взрываются всё, даже те,

что считались из спящих.

Какими руками из волн четырёх океанов

Ты гасишь их все как прибоем пяти континентов В глазах поволока из млечных путей и туманов, Которые львы Альбиона

сберечь не смогли за монеты.

Тебе что Земля - та же кухня какого-то дома Пять метров всего на задворках Вселенной

Ты выронишь чашку и солнце погаснет как дома И раскалённая ночь остывает

как страсть поколений.

НОВЫЙ ГОД

Слепые глаза, непривыкшие видеть сияние, Внезапно прозрели и смотрят

с большим удивленьем

Как весело кружатся в польке

сто клавиш рояльных

Как кружатся в польке, пока не встают на колени.

Как звуки развешаны сто колокольчиков звонких

На ёлках и лампочек сто разноцветных

Зажглись и от них не болят перепонки

Хоть можно как снегом ещё

заглушить разворотом газетным.

О чём же нам пишут на том развороте газетном

О том, что в Бразилии сотню искусственных ёлок Продали хоть ёлки совсем без иголок

А вместо иголок на ёлках

по сто колокольчиков звонких

И лампочек сто разноцветных И за разворотом газетным

Сто клавиш рояльных

смеются и кружатся в польке

Наступает зима, как глухая пора одиночеств.

Как никем до конца не дочитанный белый роман. В книге стужи нет разницы между пророчеств,

Город кажется в ней

бутафорской безлюдной постройкой. Ночь на белые простыни чёрное тело кладёт. Невозможно поверить,

что жизнь замерзает в истоках.

Но как древние реки лицо она прячет под лёд.

ЗВЕЗДА

Кому горишь, чужая и далёкая.

Звезда, и я такой же всем чужой,

Как ты, в своём мерцанье одиноком,

Вдали холодная, а рядом ведь сожжёт.

Тебе пытались дать названья.

В созвездия старались заманить.

Но, оставалась безразличною к незванным, Ни с кем ты не хотела говорить.

Кого ждала ты? И кого искала?

Кому твой ледяной назначен свет?

И почему глаза не опускаю

Я на такой же серебристый снег?

В СЕРЕДИНЕ ЗИМЫ

Памяти Бориса Пастернака

Зима подходит к середине,

Везде снега,

Снега,

Снега.

Как белый океан равнина Свои скрывает берега.

И в океане том затерян Вечерний город, как корабль,

Плывёт в тепло уже не веря,

Уставший с волнами играть.

Какие страшные потери Надежду взяли у него?

И почему никто не верит.

Что до тепла недалеко?

ПРЕЛЮДИЯ

Мне хочется того, что я не знаю

В октаве пируэт полуулыбки

Изгиб руки доверчивый и зыбкий

В движеньи губ безмолвное признанье.

Так начинается мученье и познанье Звучания длинной кременской скрипки

И падают почтовые открытки

В их полумрак продолженный глазами

Я наизусть запомнил эти письма

В них летний запах долгий как фермата Мастичный штемпель индекс дата

И в тексте тяжесть искажённых истин

И за окном медлительные листья

Плывут во времени лишённом результата.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

И лист бумаги как пустой вагон

Состав переходящий в вечность

Цепочка перечень летящий в бесконечность Чьих поездов рассыпавшийся сон.

Мы переполнены созвучьями имён

В просторной Лете шевельнулся вечер

Как черновик в памяти отмечен

Вокзала переполненный объём.

А мы провожаем, но уже живём Предчувствием, что мы одни на свете

Наше лицо запоминает ветер

И мы напрасно возвращенья ждём

Где мы останемся когда в других пройдём Как нити скрученные в парусах столетий.

КОЛЛАЖ МЕСТА

Начинает вращенье тяжёлая плоскость стола Хоровод очертаний качается в сумраке комнат Варианты фигур силуэты в кривых зеркалах Композиции тел моих мне незнакомых.

Никогда не вернуться им

мир отражённый расколот Солнце треснуло в нём

как пустое стекло пополам

И пространство лежит

как разрушенный временем план На всплывающих рыбьих зрачках перескопов.

Где ищу и не вижу единственный контур лица В караване лишённом конца, где любое обманет

И кременскую скрипку

как склеенный воздух ломают

И раздавшийся звук

прекращается формой кольца.

Где себя найти и никто не поймёт до конца

Как достанется здесь эта линия внешне прямая.

КОНТУР

Всё превращается и цепи череда Закономерна в прохожденьи звеньев И появляется земля как построенье И отступает изначальная вода.

Вновь поднимаются из пепла города Как карточные домики в системе

Где исчезая верят в воскресенье

И повторяются лишь раз и никогда.

Тяжёлая вода имеет смысл

Который был до нас никем не найден И диссонанс звучания в сонате Теперь обозначает нашу мысль.

Готический собор взлетевший ввысь Качается как мальчик на канате.

ПУТЕШЕСТВИЕ

По улице окна не раскрывая

Я прохожу не узнанный никем Бинокль как шаги в руке

Под ней пружинит мостовая.

Над ней деревья остывают

На постоянном сквозняке

Их сон теряется в песке

Или на крыльях птичьей стаи.

И неразгаданный узор

Рисуют листья напоследок Паденье сохраняет слепок Прозрачного звучанья шпор

Увеличительный прибор Застрял среди кленовых веток.

ПАРК

Как в целлофановой обёртке Деревья в воздухе хрустят Букеты хрупкие блестят

Как золочённые офорты.

Или просторные аккорды

В высоком куполе грустят

И незаметные гостят

В пустом соборе пешеходы.

Или построена пехота

Как на торжественный парад Когда осенняя пора

Пришла из долгого похода

И всю аскезу переходов

Как летопись хранит кора.

ЭТЮД

(про образ птицы и статую императрицы)

Полуокруглый павильон Сидящая императрица Неразобравшаяся птица Подумала, что здесь гальюн.

Полупрозрачное бельё Крепкий костяк

И переполнен образ птицын Почтеньем к термину бульон.

Волос торжественная прядь Смятенья в нём не вызывает И продолжается обряд

Как траектория кривая Напоминает женский взгляд Неразорвавшийся снаряд.

ПЕЙЗАЖ

Река ослепшая в тумане Наощупь ищет берега

И близорукие стога

Купаются в молочной ванне

Горбы верблюдов в караване Отставшие от вожака

Рассеяны как жар песка

В прохладной голубой саванне.

Обман ночного гороскопа

Как карамель под языком

И дребезжащим позвонком Одноколейка в стетоскопе

И дождь в карьере известковом Как газированное молоко.

ПОРТРЕТ

Совсем незнакомая девушка Похожая на фламинго Отчётливость фотоснимка

В дожде постепенно редеющем.

Солнца литавры на бреющем Бьют как вторые крестины

Гнётся в дугу парусины

Взгляд безразлично белевший

Женечка, Женя, подснежник Мученик кофе Бальзак

В ночь заточённый мятежник Перьев стальная резьба

Птица в полёте безгрешном Крыльев подрезанный взмах

ВАРИАНТ

И опять беззащитное белое тело как флаг

Хор сирен продолжает вражду

в неразлитых длиннотах Не ахейских мужей

по давно переписанным нотам

А сорвавшихся с цепи безумных орлов и собак

В ней бесшумно скользит

зависая на бреющий шаг

В нисходящем потоке, завися от автопилота,

Не теченье времён ненадёжно промерено лотом И теперь отзывается резкою болью в ушах

Список тех кораблей это перечень боеголовок Их берёт на прицел нависающий лазерный луч Но никто не страхует устройство его от поломок

Безотказное действие в сфере испуганных туч Если вдруг оператор окажется в страхе неловок И вслепую на пульте нащупает кнопку не ту.

Я вспоминаю о тебе, когда иду пустыней Ночного города при зыбких фонарях,

Пугает ветер ночь созвучьями густыми,

Гудят деревья как тревожные моря, Непрекращающийся гул прибоя

Перекрывает шелестящий шаг,

Я весь во всём в тебе своей судьбою

И в городе, где некуда бежать

Мне от тебя, встречающей повсюду

В скрещеньи обезлюдивших дорог,

В звучании осеннего прелюда

В сплетеньях клавиш, превращённый в слог.

Так бывает с собой в разладе Оживает как скрипка душа, Возвращая в разрушенном ладе Строй мелодии, длительность, шаг.

Пусть пока нет значения в теме

И смычок замирает в руке,

Но опять этих звуков сплетенья

И таинственный свет вдалеке.

Я не знала тебя сколько лет

Я тебя никогда не узнаю

Обречённая участь познанья Открывать тебя только вослед Проскользнувшему в комнату солнцу Осветившему угол лучу

И смолистому запаху в соснах

И скользнувшей руке по плечу.

Или встречи бывают случайными Или вовсе их нет никаких

И опять остаётся прощанье Лёгкий взмах и пожатье руки.

И опять ничего не останется

И опять ничего не приложится Невзмахнувшими крыльями сложится Когда грусть перехватит дыханье.

Я люблю тебя тёмной любовью

Я люблю тебя светлой печалью Захочу отпущу на волю

И укроюсь ажурной шалью.

Захочу задушу в объятьях

Никогда не верну из плена

Друг единственный враг мой заклятый И пронзительный свист сирены.

Нет причины для тревоги А тревога есть

Ожидание дороги

Встречи или весть

О пришедшем ниоткуда Об ушедшем в никуда

Или в памяти как чудо Зажигается звезда.

Мрак появляется всегда Когда ломают свет

Идёт забвения вода Против теченья лет.

Как наше тело гонит к устью Сознание в исток

И волны моря белой грустью Раскроются у ног.

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

Я прочитал десяток книг из списка, Который мне составили поздней,

Чем подвергаясь постоянно риску,

Я поднял пуд толковых словарей.

Мне стало скучно. Я себя готовил

Увидеть в каждом слове новый смысл.

Но взгляд скользил беззвучно по подлобьям Однажды запертым решётками тюрьмы.

Там щёлкали замки и лязгали запоры.

Их в скучный дворик выводили погулять,

Где разминая пролежни и поры,

Они кривлялись, вздумав удивлять.

Кого, меня Тебя Кого попало

Ведь знают все - другие в них живут.

Но с безусловным даром коновала Идут в Литературный институт.

С надеждой вправить тлеющие кости И отнести в сберкассу гонорар.

Когда бы очередь, стоящую к ним в гости, Хватил апоплексический удар.

КОМНАТА

И постель без тепла человеческих тел Только в зеркале губы

Почти обречённые

Как вызов вишнёвому цвету

И стрижка каре

В беспорядке как знак пораженья

И как иней на щёки просыпанный мел И опять беззащитное

Белое тело как флаг.

И над нами река шелестит, продолжая движенье, Только бабочек газовых дрожь по её берегам Освещают глубокую ночь и глухое скольженье Обречённой воды, запрещающей слепок ногами.

В бесприютном потоке находят оплот только тени И случайное эхо не помнит тепло голосов И скользит в камышах

и теряется в стеблях растений Без конца отражённое гаснет как взгляд и лицо.

И уже не заметно ни тела, ни мысли, ни всплеска Резкий ветер как веер закрыт и поверхность чиста И белеет река как никем не открытая фреска

Как для всех безымянное белое поле холста.

Где вода, прогибаясь как совесть, росла в океан Шелестели шаги еле слышно как летопись Леты И упавшая ночь как прямая проекция света Замыкала вершину луча в этот белый обман.

Как фольга в тишине оглушительно сломан туман Не находит подошва опору внутри силуэта

И сгоревшие кости не помнят структуру скелета

И его очертания медленно гасит экран.

Разрушается сон обнажая дорогу как лист

До прямой ускоряется пульс

сохранив напряженье.

По инерции скорости в нас обгоняющей свист.

Как едва различимы размытые в беге мишени Вдоль пространства скользнув

мы уходим стремительно вниз И над нами река шелестит продолжая движенье.

МОРЕ

Кипит туман молочный как бизон,

В нём взломаны свинцовые печати.

На белой лошади из спальни царь Додон Летит верхом на взмыленном мочале.

Как пенопластовый живот могуч на вид. Дрожат под тяжестью химические ноги.

Но Менделеев сумрачный как кит

Царя период вычислил в бинокле.

Учёный видит город в перископ,

И ус кита встаёт горизонтально,

Чтобы петух нырнувший в гороскоп

Не миновал в нём участи летальной.Чтобы читая Пушкина во сне,

Ведь в сказках наяву мораль Нерона, Матрос расцвёл на мачтовой сосне Скульптурней шемаханского канона.

Но выкипает мрамор из кастрюль,

Тугой волной за борт как в конуре.

И бьётся вдребезги как молей жирный куль Моя любовь к классической скульптуре.

Чтобы согрелся в море пароход,

Ребёнок под пуховым одеялом,

Художник покупает молоко

И забывает власть над матерьялом.

ОБРАЗ

Я отложил ночное чтенье

В часы когда мне не спалось

Я видел как расставшись с тенью

Белеет образ крепнущий как кость.

Он становился прочным раньше

Чем успевал я осознать

Его значенье и задачу

Чтобы словами передать

Слова всегда не успевали

Постичь значение лица

И ускользала мысль в овале

Не освещённом до конца.

Он шёл навстречу мне как символ Касаясь ночи как воды

И ветер был последней силой Прочь гнавшей белые следы.

Мы на одном пути стояли

Но разделяла нас черта Звучанье клавишей рояльных Гасила пальцев немота.

1990-1991

СОЛО ТРУБЫ

1.

Ночью город похож на блюз, Исполняемый негритянским джазом. Говоря в нём тебе: люблю,

Я испытываю лишь жалость.

Мы едва стоим на коньках

На катке, где теряют кости.

Нас связал канат коньяка,

Или что там пьют в кухне гости?

Но виною ли здесь вино,

Или плач грудной саксофона

Из раструба луны в окно Проливающий озеро стона.В незнакомую комнату на постель,

развалины штаба Разведённой подруги; луна

Точно кожу сдирает со штампа.

Бёдер джинсы, которой из богинь

расчехляя кресло Полушарий, чтоб взгляд круиз Совершил, и душа воскресла.

2.

Мы, как рыбы, взлетаем вниз.

Пузыри - это форма речи,

А не как решили: каприз Языка. Это орган вещи.

Отрицающий вид, дизайн Оболочки; аквалангиста

Выдох, люстра, хрусталь в слезах, Зренье в лёгких, фальцет солиста;

Когда жабры вмерзают в лёд,

Зренье рыбы встаёт навыкат,

Чтоб промерить, как лот, полёт

В толще ила. Как Цезарь в идах

Замурован, под потолком Люстра кажется урной света.

И поверхность воды катком Зарастает над ней, как Лета.

3.

Но что значат вообще слова,

Если смысл в них проворней мыши, И в бинокль с трудом сова

Различает лишь норы, ниши

Губ запомнивших только губ

Ноль. Лирическое сопрано

Вылетает из медных труб.

И разрушенная мембрана

В слуховом аппарате ждёт Капитальный ремонт. В морозы Речь уходит на метр под лёд.

Как певица лечить неврозы

В монастырь, чей устав суров, Но лишён духового текста

По утрам и прожекторов, Наведённых в упор на место

Сердца, лба. Где попав в прицел, Крест не следствие, а причина Воскресенья, оставшись цел, Вспоминаешь, что ты - мужчина

Про себя, чтоб не засекли Невзначай на насесте куры Петуха. Вышибая клин,

Не исходят из свойств натуры

И особенностей ума; восток

В этом смысле не то что запад, Приходящий от чувств в восторг, Лишь послышится пряный запах Гласных, женщин в слепой крови, Расплетающих пряжу солнца

На лучи дорогой любви, Расщепляющейся, как стронций

В твоём теле, тираня мозг,

Как раба, подчинив конечность Языка, превращая в воскресенье

обитателя севера, вечность

В виде мрамора, тот глагол,

Что тебе не имеет смысла Говорить, ибо гений гол

Для истории и для свиста

Ветра в поле, когда очаг

В перспективе - ворота ила

И в ладонях горит свеча,

Как раскрывшаяся могила.

4.

Так зимою, уже сквозь сон,

В глухоте, где колдуют пальца

Паука, оглушает звон

Телефона. Так сверлят панцирь Одиночества, льда, стены,

Чтобы скрежет связал поверхность Шерстяной спины тишины

И звезды, заглянувшей в крепость.

Так сквозь драп ощущая, - свет, Оглянуться бывает жутко,

Вдруг окажется - Бога нет,

И звонок чья-то злая шутка;

На равнине слепой фонарь,

В чьих осколках хрустят подошвы, Когда лютню достал январь.

И никто не родился в прошлом

Месяце. И в квартире нет

Ни волхвов, ни зверей, ни Девы,

Ни младенца. Велосипед

Полушарий, как кресло Евы

Пригвождён к стене, что с листа Водолазу считать пределы Бесконечности от хвоста, Остающегося от тела.

5.

И луна углубляет залив

Глаз потерянного в тумане ребёнка. Оттого ли, что мы - нули

Под полиэтиленовой плёнкой,

В тишине у рояля синкоп

Под подошвами клавиш столько, Словно слух идёт босиком

По разбитым на площади стёклам

И темнеют его глаза;

Каждый шаг, - как ожог наощупь; Так в пустыне берёт гюрза

С путешественника за площадь

Им освоенную налог,

Чтоб душа, обретя пространство, Убедилась, что тело - срок, Отлучивший её от царства.

Так на треке стоит тандем, Отвернувшийся от своих педалей. Оттого ли, что лот антенн

Не просвечивает деталей

Наших встреч, в ледяной луна

Мозг врастает, как столп, колонна, У которой одна вина, -

Что до дна нет угла наклона?

Я не знаю. Мне всё равно.

Только утром проходит ужас Одиночеств, идя на дно, Зажимающих пальцами уши.

6.

Эта клинопись без конца

И начала, - бацилла, вирус Убивающий без свинца

Букв. Рассыпавшийся папирус,

Под рукой Творца снег колюч.

На щипковых, игрою стужи

Под подошвой скрипичный ключ На две четверти стянут туже

И когда ты, петух, поёшь, Далеко же заводят ноги Партитуру, рассыпав дрожь Мыслей вслух на пустой дороге.

ПАРИКМАХЕРСКАЯ

Растрёпанная женская голова

Как улей канцелярских скрепок на магните Злой парикмахер на метеорите

Причёсывает проволочный шквал

Обвал

Держатся не жалеющей укладки

Напоминает бальный зал

В разгаре танцевальной свалки

Сказали мне что этот сон

Создали как шаблон причёски

Когда рассыпавшихся пчёл

Собрали на магнит учёных

И намечая эталон для притяжения земного

Плеснули на магнит бульон

Варившийся для заливного

И я

Увидел женщину когда

Мираж возникший из ребра

В локонах

Позвякивал как спаренные телефоны Поставленные в спальных номерах

Где замерзало время в ксилофонах Мерцающие в позвоночниках реле Залитые густым желе Пространства льда стекла или бетона

Моей душе открылась чёрная дыра

Внутри застывшей глянцевой иконы

Сквозили белые миры по номерам

Прах горнолыжников по ледяному склону Скользил, теряя вихревые очертанья Ныряющие с парашютной вышки в устье

Реки с извилистыми женскими чертами

Под камнепадом расступился океан

И вновь сомкнулся - ржавый обруч грусти

Я время выплеснул,

перевернув вверх дном стакан

И пчёлы высыпались в керамическое блюдце

И тысячи свечей зажглись на люстре

И ослепили спавший материк

Во мне раскручивал педали мой двойник Магнитные велосипеды книг

Переключали скорость на бобинах

На вираже меня нагнал мой черновик

И спину показавшая лавина

На диск магнитный наметала детский крик

И превратила меня в глину

Я спал

Дождь на мысках входил в долину

И выпуская жирный пар

Земля дышала в мою спину

Вдруг шар встряхнулся - выпрыгнувший из воды Терьер

Я обернулся

Плуг дождя прошёл карьер

Неуловимо изменил свой экстерьер

Кипящий перистый термитник

Туман развесивший в нём войлочный барьер

Ветер скрутил упругой нитью

Растянутой в распор двух полусфер

Для пневматического торможенья

Ослеп Гомер, увидевший во сне сраженье

И в мясорубку заглянул Люмьер

Горизонт - складная рама,

удерживающая в бреющем

Полёте скобки

Пропеллеры

Пространство

Геликоптер

Резьба спиралей вниз на дне воронок Раскручивала велогонку киносъёмок

Вращался зрения беззвучный жернов Спиралью скручивая страны Просачивались земляные черви Как вермишель в дуршлаг пространства Народы - ироды иконы

Святые фарисеи ксилофоны

По швам разъехавшийся

симфонический оркестр

Мне снисходительно кивнул Феллини

Когда пробоина под ватерлинией Продемонстрировала мне обратный Эверест Мягко спружинила кипящая поверхность

Джин воздух выпустил - как апельсины пузыри Троянский конь обманом взявший крепость

Я посмотрел на время изнутри

В открывшемся шампанским

Звеня дублонами спускался галеон испанский

За галеоном галеон

Колумб Веспуччи Магеллан

Мимо меня скользнула камбала

И понял я, что вижу сон

Как в сказке

Шёл перевёрнутый фуникулёр в шампанском - Какой букет мимозы

Вырастил джин и превратил цветы в медузы Как наша жизнь - закон или нелепость

С шипением всплывающие на поверхность Войска и населенье крепостей -

Пчёлы, убитые тузом крестей

Руками раздвигая воду

Работая тугими плавниками

Везли приамовы дружины на подводах Убитых в битве прикрывая пятаками

В глазах мерцающую паутинку небосвода Осколки солнца добровольцы из ОСВОДа

Монетный двор чеканил медные монокли

Не выходили пятаки из моды

Я пчёл не мог пересчитать в своём бинокле Мне не хватало чисел на подводы

Над ними вороны кружили как бормашины Приплясывая в хороводе

Но две пчелы случайно оказались живы

В кудрявом облачке вдали на небосводе Свернулся океан и в кратер мягко

Сползло столетий газированное молоко

И проходящая по океану яхта

Ко мне приблизилась - кудрявый септаккорд Рекорд звучания кудрявый океан регаты Тревожный парусный клавир гребней Накатывающей аппоасианаты

Я знал, что яхта не вернётся в мир

В пенале спальни

Обручены обречены

В овальных недрах неваляшки музыкальной Две целомудренных пчелы

Кукол выламывали из своей величины -

Адам и Ева в танце шквальном

Они исчезли - две пчелы

На героической симфонии кровати

Приобретала запах ветчины

Земля в густой дымящейся фермате

Жгутом вытягивающейся в бесконечность

Как мои ноги, наконец, воткнутся в вечность - Им ближе позы мраморных скульптур

Чем постижение крутых клавиатур

Глазами не прибитыми к кресту

Я им вдогонку посмотрю спокойно

Как входит штопор в пробковую мякоть

В меня вонзится велотур по рукоятку

Не лидера его настигнет слякоть

И пересохнет у него во рту

О небожительница речь

Сломала крылья трепетавшая в гортани ласточка

Какому Данте снился мой испуг

По девяти кругам мишени в центр яблочка

Змеился горнолыжный спуск

На дне захлебывалась электрическая лампочка

Почтовый голубь в сетях

Или в лавине альпинист

Как в эстафете

Мимо меня слепой горнист

Господь как виртуозный слаломист

Прошелестел в домашних тапочках

По лестнице отвесной вниз

Сорвавшийся осенний лист -

Из нас единственный родившийся в рубашке

Но голубь вздрогнув, вылетел из башни

Не спалив святейших рук

Проскрежетал мороз по моему ребру,

Но мозга не догнал сигнал

Я опоздал

Во взорванном сознанье

Сложилась лестница - удав

Затянутый на горле мирозданья

Сложился веером уставший горизонт,

Блеснув кормой отплыло отраженье

И зеркало моё залили жестью

Дожди окрепшей крепостной стеной

Сломался день - атласный парашютный зонт

Я вздрогнул, потеряв своё лицо

И вектор наших душ всегда обратный телу Пчела ужалила меня и улетела.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Ночь - это крест, на котором распято солнце

До Воскресения

Мне уже не дожить

И душа

Как большая гора

поднимается к звёздам бессонным

И я слышу

Как под тяжёлой горою

Земля разгибаясь дрожит.

Воспалённую почву

Холодные днища деревьев

Обжигают

И в листьях

Как в чутких мембранах густых стетоскопов Ночных

Расщепляется воздух

И скрежет

Дыханье стеклянное время ломает Ледовитую плоскость пяти

Мировых океанов

Друг к другу прикованных встык

Мёртвые

Они не спешат

Из груди

Выпустить клокочущего кумира

Но, вот, наконец

Душа

Становится чемпионкою мира

По выпусканию сигаретных колец

В просверлённые во времени лунки До изнеможенья

Человек - это спящий вулкан накануне Своего изверженья

В полнолунье

В незащищённый мой кратер летит по тоннелю

Курьерский состав

Совершенно бесшумный

Бикфордов шар на магнитной подушке

В сердцевину механической

Заведённой игрушки

На спящую землю поставленной

Как на пьедестал

И я вспоминаю

Пустыня

Уставший

В глубоком раздумье на камне сидящий Христос

Перед тем как пригубить

Кипящую чашу ночи

Вычерчивает

Отточенным посохом на песке Электрический гидронанос

И рядом резервуар

Размером с мою жилплощадь

Из гулкой

Железобетонной его глубины

Я говорю ему

Здравствуй счастливый Христос

Мы похожи

Я тоже

В известной мере светлейший князь - Самый мощный из созданных в мире Космический пылесос

Всасывающий без напряжения

Всю мировую грязь

Утро -

Какая тусклая никелевая монета

Я где-то видел её

Я вспоминаю

Сравнивая уровень излучения света

С тем,

Который вчера распинали

Не совпадает

И я понимаю что это -

Неудачная копия света

Заблудившийся в небе двухгривенный

Случайно влетающий в воздухосборник

Втягивающую сплошную

Свалявшуюся

Свинцовую облачность

В процессе бушующей

Генеральной уборки.

И я задыхаюсь Пространство как сажа На льду

Сворачиваясь в крысиный набег Ползёт спускаясь в мою глубину И мой век

Переполняет меня и во мне продолжает движенье Разрывая зубами как сети мою тишину

Паутину,

Где цепкий паук надо всеми брал верх никогда не Вступая в сраженье

И глаза мои - две

Пристрелянные с рожденья мишени Сквозь тяжёлую пыль

Различают блеснувшую в узком прицеле луну Когда распрямляясь на всю вековую длину Столетье встаёт как снаряд

в вулканическом жерле

Мне ненастоящим Говорю

Никогда не будите спящих

Услышав как в жерле гудящем Шевельнувшийся в сопле снаряда

Трещит как на солнце просушенный хворост В огне полыхающий крест

И я просыпаюсь

В игре

Не участвует белый озноб

освещающий спальню Дрожит зимний город

за ночь отчеканенный вчерне Когда полирует алмазною пылью метель на Монетном дворе серебро

И поднимается солнце

Как будто вложили надрезанный бритвою палец

В утренний воздух -

Какой ослепительный снежный сугроб.

Пять фигуристов. Судьбы. Их узор,

Чей голос заплетается как ноги

Речей вычерчивает в линзе ревизор.

А Гоголь в тройке дремлет на уроке Литературы. Сон. Малиновый ликёр Пьёт женщина в постели "Людовика"

И говорит мне: Гоголь был лифтёр.

И тонет в океане Ледовитом.

Я наблюдаю. Бабочка на свет

Летит. Ей всё равно на чей. Немая сцена. В антракте гонит зрителя в буфет

Вокал - желудок, ветреный как тенор. Лицей гудит. Мерцает эбонит;

В игральных автоматах слух фиалок, Когда всплывает Катарина Витт

Вся золотая в голубых бокалах.

Куда? Зачем? Она мне говорит: меняй свой взгляд, Ведь возраст женщины и царства - восемнадцать, В бутонах роз пунцовых крепко спят

Пять женихов моих на площади Сенатской.

Мне не дождаться их, а им меня.

И сколько весит вечность на безмене,

Когда зашкаливает день при свете дня

И слишком поздно думать об измене?

Кому? Смотри, я в голубом огне горю

Всей чешуёй своею неспокойной

За всё, что я творила и творю

С людьми... Но кошка взобралась на подоконник.

И диктор передвинулась в лице

На край карниза, оступилась и слиняла

Забыв урок. Останкинский лицей

Погас, но женщина зажглась под одеялом.

Она - из служащих. А я - из рыбаков. Подлёдный лов привёл меня к ампиру,

Когда один из ветреных богов

Я вышел к проруби под утро из трактира

И снасть забросил. Гоголя знобит.

Он не поймёт, ямщик он? или барин?

И обоняние его по швам трещит.

А я листаю перед сном гербарий.

Мой нос на запах пробует умы,

Но козыри в периодической системе - кресты. И вяжет рот морским узлом хурмы

Мне рыба в родовом своём поместье.

Но истина, как спиленный гимнаст,

Горит во мне, а Гоголь ловит мизер

В отчаяньи от карт и от вина.

И тает в спальне лёд и телевизор.

КРОВООБРАЩЕНИЕ

Ты - капиллярный сосуд лейкоцит

в электрическом шарфе и лошадь
Внутри неотложки

Изотоп вшитый в дизель клеймо на спине беглеца телеграфный пунктир

На дисплее

Пассажир в электричке

инжир нарывающий в сердце рывков
Бесконечный заложник

Сигареты в кармане шуршат как обратные лыжи, но мышей ты не слышишь уже

Застегнул ты молнию плейер

Твоя женщина ищет тебя в микроскопе

глаза напрягая как руки штангист

Поднимающий медленно студень

В глубине киностудий ей главную роль предлагают режиссёр на магните

Он с разбега ныряет в колодец

в амбразуре горящий туннель образуя - Рыхлый взгляд режиссёра играя

глотает актриса

партер и кулисы и темп

Набирая подводная лодка идёт

на таран в океанском походе

Телевизор - какие цунами извержений

невидимых нами подводных вулканов Нам бросает в лицо

волновой мировой океан

Как паук в паутине

о стекло разбивается солнце пуская по льдине

Золотые закрученные нити

О стекло разбивается солнце -

паук в паутине золотые кручёные нити

Пуская по льдине зависает ловушка

магнитная буря трясина

Для влюблённых в жужжанье

доверчивых искренних мух

Монолитный хрусталик тобой превращён

в бахрому как качаются в бурю

Еловые тени ресниц разлетаются

пальмы бровей и становятся

крыльями

Птиц унесённых в туман

Телевизор - цунами Извержений невидимый нами Вулканов

В лицо нам выносит с венками Мировой волновой океан

О стекло разбивается солнце - паук в паутине Золотые кручёные нити пуская по льдине Кружевница сидит белоручка

на яйцах стеклянных наседка Рыбачка сплетающая радиосети

Тянут невод ловушка забросив магнитный сачок

и пружинит в трясине

Вереница влюблённых в жужжанье

Доверчивых искренних рыб

В перерыв

На экране себя тренирует гимнастка

И движения плавные

Словно плавает в ластах фигуристка

На мерцающий радиомаячок

Ты летишь океанский корабль

по параболе лёгкий сверчок.

КРУГ

Механический заяц запущен

и скоро поднимут барьер Ставки делают здесь, изучая наш род

и узнав экстерьер.

Как в программке борзым

нам присвоены здесь номера

И продольные мышцы гудят и приходит пора

Поднимают барьер

и в свой бешенный круг за призы Мы бросаемся, вытянув шеи, как свора борзых

И имеющих фору нам здесь очень трудно догнать Только женщины знают

чьи ставки купить и продать

Безошибочен выбор их знают они что к чему Не мутнеет азартного взгляда хрусталик в дыму

Они верные дочери старой мамаши Кураж

Чтоб гадать кто удержится в беге минуя вираж

Кто окажется первым из нас на последней прямой

Они знают скорей, чем стартуем мы вниз головой

Пусть в газетах о нас прочитают

и лучше чем были найдут

Механический заяц для нас как заветный редут

Неизвестно зачем непременно его нужно взять

Презирая кто рядом

лишь к первым стремиться в друзья

Промежуточных финишей

сколько на нашем пути

Набираем очки мы и круг к завершенью летит

Но в наградах сверкающий дом как глава мясника

Не откормлена жертва ещё

и топор отложил он пока

Все, чего мы достигнем пришедший вослед

по дешёвке продаст

Но пространство добытое нами

ему преимущество даст

Без конца продолжается круг

и со временем ставки растут

Но борзая ты нет крепят тело твоё к колесу.

Возвращается ночь

в непроявленный створ негатива В очертаньях неявный готовится город ко сну От недолгого дня остаются обрывки мотива

А казалось, что песня в длину набирает версту

Вхолостую проходит

разряд незаряженной плёнки

В экспозицию сплошь

неразвязанных чёрных узлов

В неразгаданных кадрах безликие бродят потомки Различая наощупь размытые контуры слов

И пока продолжается труд их пустой от начала Сквозь туман прорываясь

стараюсь я вспомнить опять

Как звучали они и гудящий объём не вмещали Когда только учились мы

брать их, держать и ронять

Расщепляется память на тысячу фресок во сне Но я вижу лишь то, что уже никогда не запомню Вот невеста моя к корабельной подходит сосне Но простор океанов задолго до нас был заполнен

Неродившийся брат мой упряжную лошадь берёт В бесконечном побеге зачем для него эта мука Ведь известно ему никакая нас встреча не ждёт Долгий топот копыт

только шелест для чуткого слуха

Наши мать и отец не помирятся здесь никогда Только что нам вражда их

когда даже мысль мимолётна Как сверкнув плавником

исчезает в колодце звезда Как осенняя клинопись тающих птиц перелётныхВот я вижу как бабушка Марья Иванна идёт

По песочной дорожке кооперативного сада

И её каждый шаг в моём сердце как стон отдаёт Бесконечная белая боль моя в ней как глиссада

В ней мой дед на пригорке

заходит где восемь берёз Наклонившие ветви над ним

всеми листьями плачут

И мой внук и мой сын

не примерили длительность слёз

И проходит неделя и больше над нами не плачут

Эти долгие ночи в себе растворившие всё

Этих дней череда где уже ничего не теряешь Как рассветы ты ждёшь

только что он тебе принесёт Когда ты свою жизнь

в непроявленный сон загоняешь

УСТЬЕ

И я вспомнил тот город в котором когда-то я жил Губы женщин в нём были

нежны и пунцовы как розы И в разрежённом воздухе

жили бесшумно стрекозы

И взлетали деревья, забыв напряжение жил

И вечерний бульвар

освещённый цветеньем акаций Где прозрачность прохожих

подчёркивал тонкий батист

В тёмном вакууме плыл

и казалось земли не касался

И парил легче пуха и мягче медлительных птиц

И на этом бульваре я вспомнил себя умирая

Когда долгую книгу читал возвращаясь в пролог

Шелестели страницы

и скорость как свист набирали Как безумные кони карету несли со всех ног

Промелькнули в окне за обочину вглубь пейзажа Незаметно как будто во сне ускользнувшая жизнь Где зелёные пятна сливаясь твердели как сажа

Не запомнилось где

чем имело бы смысл дорожить

И бульвар принимает меня как изгнанника в беге И уже не акации Свечи каштанов горят и летят

И взглянувшие в небо

не помнят волхвы о ночлеге

И забытые женщины нежности снова хотят

Как всё было давно и опять как недавно всё было И от тёмного чувства кружилась опять голова

И из самых красивых гордячка меня полюбила Разгораясь как пламя мешала себя целовать

И звезда зажигалась

И свет серебристый и строгий Проходил в моё сердце

И соль проступала из ран Просыпаясь под шагом

Белела на чёрной дороге

И вода прогибаясь

Как совесть росла в океан.

Мне кажется, ты ищешь клад, Включая радио. Забор

На нашей даче - кабала,

Но ты нашла в траве волан

И погасила разговор.

Под звуки музыки Шопен

Не дремлет в опере. Рояль Расцвёл. Наш сад - почти Эдем, Для испытания систем

Души и госпожи де Сталь.

Твоя фигура. Абажур.

В оборках юбка как фонарь.

И вот, воткнув в розетку шнур, Шопен, устав от увертюр,

Свет ловит как вратарь.

Но поздно. Женщина ушла.

Не от Шопена. Нет. Совсем.

Не от него. Из-под стола Взлетела юбка как волан,

Свечой из рук в Марсель.

В Париже - ночь. Каштаны. Свет Рассеян. Сад как композитор

Без денег, дамы, сигарет

У моря ждёт ангажемент

И тупо смотрит на пюпитр.

Но ветра нет. И нет огня

В саду. Ты взвешиваешь сливы. Рояль в чехле, как тень коня, Завял. Твой сад. Его края.

Забор, который душит климат.В нём каждый день вдыхают яд Шопен, я... Сад - маяк у моря.

И свечи в двести ватт горят,

Но электрический заряд В природе спрятан как в соборе.

И, обнаружив тайный план,

Не из Марселя, нет, обратно Круг описав как Магеллан,

Свет возвращается. Волан

Волан опять в твоих руках.

Ты подаёшь. Я отражаю.

Твой взгляд короче на бикар Длины волны от маяка На площади в Варшаве.

Шопен был женщиной. Жорж Санд Не помню кем, но не поляком.

Под абажуром паруса

Зажглись. И летняя гроза

Под юбкой поднимает якорь.

И сад всплывает из низин Сознанья, верный Фарадею.

Одна пчела - это пчела.

А две пчелы - прелюд.

И в перламутре от стола Зажглась двуручная пила, Рождается этюд.

Я слышу музыку. Шопен Собрался в оперу. Педаль Велосипеда - дрель для стен

И сквозь дыру в нотном листке

Я вижу госпожу де Сталь

На пальце у неё безмен

Висит. Ты взвешиваешь сливы

В саду. И в паруса яхтсмен Поймал любовь среди измен Которые ленивы.

В Париже ночь. Каштанов свет Непрочен. Гений без страховки, Без денег, дамы, сигарет - Эквилибрист на тросе. Нет,

Не видел я нигде твоей заколки.

Какая юбка. Абажур.

Во взбитых сливках спит фонарь. Но вот воткнув в розетку шнур Шопен во власти увертюр Свет ловит как вратарь.

Но поздно. Женщина ушла.

Не от Шопена в опере. Совсем. Не от него. Из-за стола,

Коньяк "Мартель" не допила, Уехала в Марсель.В Париже ночь. Каштаны. Фет...

Поэт, пять букв. А гений без страховки,

Без денег, женщины и сигарет, Эквилибрист над свистком... Нет,

Не видел я нигде твоей заколки.

А если бы и видел, не отдал.

Нет с косточками не люблю. Спасибо. Огромный рот фиакра ест вокзал.

И вот во мне звенит оса,

Вернувшаяся из гастролей вдоль Турксиба.

ПОПЫТКА НАСТРОЙКИ
МУЗЫКАЛЬНОГО ИНСТРУМЕНТА

Как электрическая бритва Сломалась пьяная пчела.

И бороды величина

Пейзаж разрушила как битва.

Цветок зубрит в саду молитву, Канон не смысля ни хрена.

И просыпается страна

Вздохнув всей грудью эвкалипта.

В прихожей, где не видно дна, Где обувь дремлет в алкоголе, Кровь, справедливая война, Меняет резус в средней школе.

Нырнув в оптический прицел, Пейзаж разглядывает снайпер.

В патриотический концерт Сейчас он ринется, дизайнер,

За трезвый строй координат Ложью взведённая пружина

Из пневматических рулад

Строчить диктант свой без ошибок.

Я пью до дна за твой талант,

Лоб замурованный в цитату,

За сад - могилу результата

В другом краю координат.

Меня поймёт в строю солдат, Сфотографированный в тире.

Он крепко спит в безлунном мире. Он разлюбил твой лимонад.

Из сада нет пути назад.

Мы все меняемся местами.

Нам нет земли в Афганистане, Зачем нам нужен этот сад?

Пейзаж ужалила гюрза,

И встала дыбом шкура волка.

И вертолёт как кофемолка Развеял ночь как реостат.

Цветок не выучил молитву. Пчела нырнула в алкоголь.

И электрическая бритва

В саду рассыпалась как моль.

С похмелья день Бородина

Я вспоминаю по антенне.

И вечность в метрополитене Ползёт в сортир координат.

С ленинградскою русалкой

В тёмно-красном домино

Мне обещано цыганкой

Пить грузинское вино.

В самом лучшем ресторане, На четвёртом этаже,

Мы плывём как в океане

В небывалом кутеже.

В ленинградском ресторане

У регаты нет конца,

Крепче кислое Гурджани Обручального кольца.

Рядом пьёт коньяк грузинский Ленинградский режиссёр.

Он с подругой гимназисткой Грудью вышел на костёр.

С бородою кахетинской Деревенский иудей

Мы войдём в язык латинский,

В чёрном олове людей.

Залила глазурь Бастилий

Как твороженный сырок Всемогущество рептилий,

Не усвоивших урок.

Нашу жизнь пересластили Мы хотим других земель.

И коньяк гудит под килем Электрический как шмель.

Человек опускается по лестнице Из подъезда чёрного на снег.

Лезвия отточенного месяца

В снегопад не видит человек

И на улицу выходит без боязни,

Что какая-то беда произойдёт.

Что осталось пять минут до казни Человек не ведает, не ждёт.

На бульвар вечерний он выходит И снежинки ловит на ладонь.

Что-то он такое в них находит,

Что совсем не связано с бедой.

Снег внезапно прекращается, как будто Между небом и землёй продольный срез. Мы не станем вспоминать здесь про судьбу, Хоть могли б затронуть мир небес.

Просто на земле идёт война.

Просто человек забыл об этом.

У него открытая спина,

И едва ли доживёт он до рассвета.

И пусть там, где снег - сегодня нет войны, Бог войны останется пусть Марс.

На земле все беззащитны со спины,

Когда стреляет кто-нибудь из нас.

Человек в снегу как будто спит,

А скорее даже отдыхает.

Снег опять откуда-то летит

На его ладони, но не тает.

ВАРИАЦИЯ

(М. Цветаева)

Когда Вы уснуть не успели, Рождение дня сторожат Горящие окна в метели,

Где свечи как звёзды дрожат.

За каждым окном не уснувшим, За каждой дрожащей свечой

Я вижу горящие души,

Которым не знаю я счёт.

За каждой свечой не погасшей,

За каждым неспящим окном Сердца как невольники в башнях, Огонь за окошечным льдом.

Как медленно ночи проходят. Я знаю, как следующих ждут. Как метко на чёрной охоте

В те окна без промаха бьют.

Я не люблю парадные подъезды И золочёные кареты у крыльца.

Я не люблю бессмысленные съезды Которым нет начала и конца.

Я ненавижу важного лица

Брезгливую гримасу и усмешку.

Когда проводят за народом слежку

Я вижу тень монаршьего венца.

Я не люблю когда идёт овца

На шумный нож и просит милосердья, Когда впивается бесшумная оса

В меня и жалит в обнажённое предсердье.

Я не люблю в любой стране народ.

Люблю в ней каждого конкретно человека, Который год от года, век от века

Живёт в ней как создатель, а не крот.

От нас скрывают имена.

Нам говорят, - не в этом дело, Когда болезнь разбила тело, Душа должна быть спасена.

Не прекращается война.

Гудит набат в большое поле,

Где прорастают сквозь неволю

К солнцу другие семена.

Но убивали имена.

И я хочу знать поимённо Хранящих чёрные знамёна

В броне английского сукна.

Я вижу город из окна Заряженный разноимённо. Дрожит в прицеле пулемётном Закат как царская казна.

Чтобы не ёжилась спина

От анонимного оскала,

Мне хочется лицо шакала

Из золотого вытащить руна.

И, чтобы узнавала вся страна

Царя в лицо при новой встрече,

Мне хочется по всем законам речи Чтобы была конкретною вина.

Пусть каждый чашу осушит до дна, Которую он открывал перед другими. Я требую суда за имя, имя

Чтобы душа могла быть спасена.

И, чтобы жить не смог и умирать

В нас трезвый раб по совести дебила, На Красной площади могилы Необходимо перебрать.

ТЕЛЕВИЗОР

Я полюбил акселератку Телепатических страстей, Глазастую дегенератку,

Сводку последних новостей.

Когда в своей ночной рубашке Наташа падает в кровать,

Плашмя Останкинская башня Летит меня поцеловать.

Мне удаётся уклониться

В снегах соседних областей.

Я не хочу на ней жениться,

Чтобы всю жизнь чинить постель.

Но помышляя о скандале

Или о свадебном венце,

Она за мною наблюдает

В телеметрический прицел.

Панельный дом стоит как перфокарта, Проколотый насквозь огнями окон,

На старте атлантической регаты

И смотрит в ночь сквозь цейсовский бинокль.

Программа устаревшего проекта Вмонтирована в крейсерскую яхту,

Но кажется вершиной интеллекта Панельный дом, поставленный на якорь.

Ночь - это шёлковая тайна. Вулканы спящие в морях. Корзины прочные сплетает Моряк в толковых словарях.

Мне ни о чём не говорят

Его спокойные движенья.

По кораблю как по мишени Бьёт вулканический снаряд.

Мне говорят, что это мина.

Я говорю, что это взгляд

Ночь разрушающий как льдину И рвущий шёлковый наряд.

Есть люди. Пластилиновая сущность

Им заменяет знанье ремесла. Бессмертные в конструкциях несущих, Земли и неба слова и числа.

Как полимер меняет очертанья

В ландшафте горном гибкая река Извилисто фигурное катанье

Как пластилин в ушах ученика

Смолою замурованные уши

Из пластилина слепленные рты

Я должен помнить, говорить и слушать Один из пластилиновой орды

Как долго в пластилиновом семействе

Из пластилина делают святых

Чтобы я понял встретив эдельвейсы

Из пластилина сделаны цветы

Приходят пластилиновые овцы Напиться к пластилиновой реке Бесшумны пластилиновые осы Послушен пластилин в моей руке

Я не хочу войти в ряды пасущих Овец в границах псов сторожевых И пью за пластилиновую сущность Которая живее всех живых

Я пью за пластилиновое детство

За всех за пластилиновых богов

Я пью за пластилиновое сердце

И наконец за пластилиновых врагов.