Это белый февраль. Это месяц остывших покойников.
Среди мрачных картин, в бесконечности и в полутьме
Он лежит на диване, один, как лежал Родион Раскольников
В неглубокой могиле вечности на свинцово-гранитной Неве.
 
Приезжаешь спасать, то ли здравницей, то ли отмаливать -
Разливать коньяки, задыхаться от страха, шутя,
Вы как дети близки, вы как звенья цепочек запаяны:
Если ты - за него, то и он - наразрыв -  за тебя.
 
На коленки, паркет, носом в локоть, до слез и - молчание,
Не согреет коньяк: руки - невский заснеженный лед.
Шепчешь, глядя в окно на бумажные сумерки ранние,
Только голос дрожит, отдает, выдает, предает.
 
"Хочешь, буду тебе пилигримом, цветаевским мальчиком?
Хочешь, прямо сейчас отменю все твои феврали?"
А всевидящий Бог, словно нимб, над его головой зажигает лампочки
И жестоким мальчишкой смеется: "Смотри! Смотри!".