Черных Татьяна Анатольевна : другие произведения.

А дальше - монастырь...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Написано для белгородского издания, в рубрику "Женский клуб", опубликовано со значительными сокращениями, потому размещаю полный текст.

   Татьяна ЧЕРНЫХ
  
   А ДАЛЬШЕ - МОНАСТЫРЬ...
  
   Порой на меня накатывает: я начинаю тосковать
   по монастырю. По несбывшейся в судьбе
   возможности стать послушницей, а затем монахиней.
   У меня обычная, можно сказать, стандартная жизнь -
   учеба, замужество, рождение дочери, обычные, как у
   большинства православных, посещения храма в большие церковные
   праздники. Но когда-то старец благословил меня
   уйти в монастырь, и три месяца в миру я жила этим
   ожиданием ухода, даже записка лежала на
   столе:"Сделать до отъезда в Шамордино то-то и то-то..." Уйти
   не дал мой будущий муж - закатил истерику
   священнику, добрался со мной вдвоем до старца в
   Оптиной Пустыни, и мы получили другое благословение
   - зарегистрировать брак, хотя муж тогда не был крещен. Но старец не
   зря именуется старцем: он прозрел в будущем все, что позже и
   сбылось - и добровольное, самостоятельное, без
   моих понуканий, крещение мужа, и его выбор, веру
   во Христа, и рождение ребенка. Видимо, такая жизнь действительно
   оказалось более полезной и спасительной для нас
   обоих. Только вот каждый раз, приходя в храм, я чувствую одно: только
   здесь я по-настоящему дома, и тихо тоскую, что не
   сподобилась работать в жизни только Богу. Так, как
   три мои знакомые, с которыми мы вместе когда-то учились в
   Литературном институте и жили в одном студенческом общежитии. Сейчас они - послушницы, а быть может, уже приняли постриг и имеют другие имена.
   Пусть для кого-то уход в монастырь кажется
   бегством от мира или даже погребением себя заживо - особенно если
   уходят молодые. А ведь выбор такого
   пути требует немалого мужества. И часто именно
   монастырь является единственной возможностью
   спастись от собственных страстей, отчаяния,
   суицида. Ведь там, за монастырскими стенами, тоже
   продолжается жизнь - но иная, с другими законами,
   с тяжелыми трудами, с иным, не ведомым нам, мирским людям,
   душевным строем и духовным разумением. Мы можем
   только чуть прикоснуться к этой жизни, приезжая
   паломниками в любую обитель. Я ничего не знаю о
   теперешней жизни своих бывших сокурсниц. Но знаю
   одно: еще здесь, в миру все они, каждая по-своему,
   искали покоя и внутренней гармонии. И скорее всего
   обрели искомое за монастырскими стенами - а иначе
   давно бы вернулись в мир, как может поступить любой
   послушник до принятия пострига. А вот истории этих
   девушек до монастыря я хочу рассказать.
  
   История первая
   АМАЗОНКА
   Алина выросла в Казани - городе жестких
   нравов и сильной мафии. В школьные годы она с
   упоением занималась в секции карате, могла ребром
   ладони разбить кирпич. Худенькая, подтянутая,
   всегда в спортивном костюме и с короткой стрижкой
   - такой помню ее в коридорах институтской "общаги".
   Пять лет учебы она прожила в одной комнате со
   своим любимым человеком. Ее Виталий, надо
   сказать, всем казался образцом
   добродетели: красавец-блондин, высокий, стройный,
   в очках с золотой оправой, с полным отсутствием высокомерия и полный
   душевной заботы - всегда поможет, все приведет в
   порядок. И Алину он любил безумно. Выдавали его только глаза, когда он
   снимал очки - большие, серые, они были беззащитны,
   как у ребенка.
   Виталий мечтал о своем доме. Все годы учебы
   он скрупулезно копил деньги на квартиру, работая
   ночным сторожем на престижной автостоянке в центре
   Москвы. К пятому курсу суммы хватило, чтобы
   купить двухкомнатную квартиру в самом чистом и
   близком пригороде столицы. Купить для Алины, чтобы
   отдохнула она от общежитского убогого быта. Но
   она в той квартире так никогда и не бывала.
   Разлад у них начался задолго до того, как
   Алина начала каждое воскресенье
   ходить в храм. Оба - люди тихие и тактичные, они
   не устраивали бурных сцен, выясняя отношения.
   Просто каждый мог неделями молча существовать в
   своем углу, обрекая другого на одиночество вдвоем.
   И пробить холодную невидимую стену, что
   постепенно вставала между ними, Виталий так и не
   смог, а Алина - могла бы, но не захотела.
   Да, она понимала, что стержень в ее душе
   гораздо крепче, чем у ее любимого человека. Кто
   знает, может, и в храм она стала ходить в надежде,
   что Господь научит, как обрести то мягкое,
   женское, чего так не хватает в ней её Виталию. Она стала
   видеть сны. Странные сны, где в ослепительном
   свете являлся и звал за собой Тот, Чей лик она
   видела в храме на иконах. Она задумчиво говорила нам об
   этих снах, словно не понимая, что же ей теперь
   делать. Она писала замечательные повести и
   пыталась говорить друзьям о том, что ее мучит. О
   тяге, страшной, физической тяге к женщинам, не таким, как она, другим -
   мягким и нежным, тяге, которой она боялась и не
   могла справиться. О проститутках, с которыми она
   не гнушалась общаться, восхищаясь их
   профессиональным цинизмом. Разговоры, бесконечные
   пустопорожние разговоры до утра - они не помогали,
   а однажды Алина сожгла во дворе все свои рукописи.
   Кто знает, может быть, глядя в пламя, пожирающее
   бумагу, она уже предчувствовала, что вот так же
   без следа сгорит и ее мирская жизнь, и ее
   любовь...
   В храм она перестала ходить так же резко, как
   все делала в жизни, не удовольствовавшись снами и
   весьма условным в миру послушанием священнику-духовнику.
   Ей требовалось иное послушание, - та покорность,
   что сдавила бы крепко, как оковы, что напрочь
   убила бы все плотское, чтобы страсти перестали раздирать изнутри. А жизнь
   шла своим чередом, с дневными занятиями и
   вечерними чаепитиями, с глубокомысленными беседами
   и книгами Генона, которым она увлеклась вместо
   православной патристики. На чай все чаще стала заходить соседка,
   тоже худая и стройная, но с длинными волосами и с
   закалкой человека, выросшего в нищите уральского
   рабочего поселка.
   Однажды соседка спросила Алину:"Слушай, тебе
   нужен Виталик?" "Нет,- ответила та и удивилась,
   как легко это прозвучало. "Тогда я его у тебя
   заберу", - удовлетворенно сказала соседка. Алина
   только пожала плечами. А через месяц ее уже не было в "общаге" -
   неожиданно для всех она уехала, не взяв с собой
   ничего из вещей, даже паспорта. Только написала
   Виталию, что уходит в монастырь, и чтобы он не
   смел ее возвращать.
   Зато соседка, с детства жившая без своего
   угла, обрела теперь дом - ту самую квартиру в
   Подмосковье. Виталий постепенно смирился с тем,
   что она его охаживает, готовит еду и помогает в
   хозяйстве. С виду их семейная жизнь удалась, его
   нынешняя жена преуспевает в накоплении
   материального благополучия, содержит мужа и, скорее всего, мало страдает от
   отсутствия того душевного тепла, близости и защиты, которую он
   не может дать ей, не любя - так же, как не смог
   дать любимой Алине.
   ... Он побывал в том монастыре, куда она
   ушла. Но Алина отказалась его видеть. Только
   издали, через ограду, он мог разглядеть, как его
   любовь, такая же тоненькая в черной одежде
   послушницы, тащит на спине к пекарне огромный мешок
   с мукой. И ему показалось, эта тяжкая ноша - их
   общий грех, грех нелюбви, который она захотела
   избывать в одиночку, грех плотских страстей, справиться с
   которым ей оказалось возможным только так - полностью
   отказавшись от всего телесного, переменив мирскую душевную
   суету на духовное служение Богу... Он понял это, он не окликнул
   ее из-за ограды и вернулся домой - жить с
   нормальной женщиной, а не с амазонкой.
   Но если вы думаете, что во всем виновата соседка -
   то это не так. И вот почему:
  
   История вторая
   ОДАЛИСКА
   Лариса всегда и везде говорила слишком громко,
   сама того не замечая. Бессознательное ли желание
   быть в центре внимания или неизжитый с детства
   комплекс "самой маленькой девочки-отличницы" тому виной -
   неизвестно. Миниатюрная, с точеной фигуркой и
   длинной волной густых темных волос, она была очень
   хороша. Татарская кровь, унаследованная от
   отца, и пылкий нрав, и природная робость,
   доставшиеся от матери,- все это не давало жить спокойно.
   Она без хвастовства говорила соседкам, приходя в
   душ:"Я умею танцевать танец живота", - и плавным
   змеиным движением, качнув бедрами, демонстрировала
   свое умение.
   Ее первым мужчиной был поэт-армянин,
   вдохновенный горячий красавец, сумевший пробудить
   в ней чувственность и бросить при первом же
   подозрении беременности. Подозрение не
   оправдалось, Ларочка поплакала, но предательства
   не простила, хотя долго еще потом посвящала
   армянину тоскливые стихи.
   Судьбе было угодно делать из нее
   "роковую женщину-разлучницу": в нее стали
   влюбляться женатые мужчины. И если один смог
   остаться в семье, потрясенный тем, что его жена
   пожалела и простила не его, а Ларочку, то второй,
   Антон, тоже с восточной кровью, большой и
   величественный, как римский патриций, к жене и
   ребенку не вернулся и остался жить в Ларочкой в
   "общаге".
   Вспоминая ее, всегда виду сидящей по-турецки
   на диване с вязанием в руках. Она была бы
   идеальной восточной женой: тихой и покорной -
   днем, страстной - ночью. Но сильнее страстей был
   детский страх перед бедами, и Ларочка ходила в
   храм. После истории с первым женатым кавалером она буквально
   приползла на службу и покаянно простояла на
   коленях у дверей храма - и священник увидел ее
   горе и раскаяние, понял и простил, допустив к
   Исповеди и к Причащению Святых Христовых Таин.
   Но оказалось, Антон болен. Обнаружилась
   лейкемия - почти приговор. Он говорил Ларочке,
   что хочет дотянуть хотя бы до тридцати лет, чтобы
   закончить свою самую важную книгу. Ларочка теперь
   молилась за него ночами. Он ездил куда-то на
   Алтай, к тамошним колдунам, лечился травами. Она
   уговорила его креститься - и болезнь
   отступила. Но для Антона это не стало чудом: он
   приписал облегчение своему алтайскому лечению. Его
   увлекла новая работа в Интернет-салоне, он сутками
   просиживал за компьютером. Ларочка вязала на
   диване, тихо смирившись, что сожитель"ушел в
   Интернет и не вернулся". С прежней женой он так и
   не развелся, венчаться с Ларочкой не хотел - а она
   видела, что все уже сделала для него, что их
   совместная жизнь заходит в тупик. В ситуацию
   вмешалась ее мать, женщина набожная, которой
   Ларочка верила, как Богородице. Мать увезла ее в
   монастырь к старцу - посоветоваться, как жить
   дальше. Старец выслушал их и велел Ларочке идти в
   послушницы.
   Обнаружив, что сожительница пропала с дивана,
   Антон метал громы и молнии. Даже по московскому
   телевидению выступил в антицерковном
   ток-шоу с жалобой, как хитро церковь отобрала у
   него любимую женщину. "Ее лишили воли!" -
   возмущался он. - Я разговаривал с ней, просил
   вернуться, а она только твердила:"Все в воле
   Божьей!" Он не понимал, что с его выздоровлением
   от смертельной болезни все мирские чудеса для
   экзальтированной Ларочки кончились, а настоящего
   женского труда для души с ним рядом не нашлось.
   Труд ждал ее там, за монастырскими стенами. А еще
   он так и не понял, что ее любовь - и есть любовь
   настоящая, любовь-самоотречение, а не предательство, потому что пока она
   жива - ее молитва будет ограждать его от всех
   мирских бед, как самый крепкий щит...
  
   История третья.
   ВЕДУНЬЯ
  
   Ксюша была замечательной
   скрипачкой. Нескладная, маленькая, похожая на
   неловкого медвежонка, она в любой компании
   забивалась в угол. Но когда, после долгих
   уговоров, ее заставляли принести инструмент и
   что-нибудь сыграть, начиналось волшебство. И все
   завороженно слушали, не умея оторвать взгляда от
   легких, как птицы, рук, от плавных движений
   смычка, - любые мелодии в ксюшином исполнении
   казались не по-земному красивы.
   Она сказала однажды вскользь:"Я колдовать
   могу"."Как?" - насторожилась я. "Ну, душу чувствую
   у трав, у деревьев. Могу их попросить чтобы силу
   дали...""Заговором, что ли?" "Нет, без слов, вот
   так, рукой..." - и Ксения водила вдоль стволов маленькой
   ладошкой, словно кого-то гладила. И уверяла,
   широко раскрыв небесно-синие глаза, посвящая в
   тайну высшего своего открытия:"Ведь весь мир
   вокруг - живой..."
   Истории ее любви я, как и большинство
   знакомых, наверное, никогда бы не узнала,- Ксения
   никогда ни с кем не откровенничала, не делилась
   душевной болью, и с виду казалось, что на душе у
   нее всегда спокойно и мирно, - если б
   не ее стихи, какие-то пронзительно-простые и
   мудрые:
   Век бы гладить для тебя -
   хоть не руки, так рубашки.
   Отрекаются, любя.
   Может быть, возьмут в монашки?...
   Она жила, словно от рождения со всем здесь
   прощаясь, словно случайная странница по дороге
   домой.
   ... Буду целый год молчать,
   раздарю подругам платья.
   Чьих просивших губ печать
   от помады на Распятьи?
   Он и Сам все видит! грех -
   зацелованный стопы.
   За меня же в ноябре,
   в день рожденья, выпей стопку.
   Простой парень, все звали его почему-то
   "Вася-слесарь", хотя он был таким же студентом,
   как мы, давно уже жил с другой девушкой и
   старался не сталкиваться с Ксюшей в институтских
   тусовках. Потом, уже после ее ухода, он с кем-то
   подрался, спьяну искалечил, попал в колонию.
   Девчонки у нас на этаже шипели злорадно:"Не надо
   было Ксюху бросать!" А сама она ни разу ни словом,
   ни в стихах не упрекнула его, только жалела, тихо
   и незаметно. Она и в монастырь уехала так же тихо,
   словно растворилась в солнечном луче, проникшем из
   окна в темный общежитский коридор...
   Когда Васю выпустили по амнистии, он
   оказался в Москве, без дома, учебы и без женщины -
   прежняя сожительница ждать его не стала. По
   Ксюшиным молитвам, наверное, его приютил знакомый
   священник, поселил за городом на даче, где он
   теперь копает землю и ухаживает за садом. А
   Ксения пополнила число тех незлобивых юных
   послушниц, которых так много и сегодня на Святой
   Руси, и о которых говорила когда-то настоятельница
   одного из женских монастырей :"Разоренные за
   десятилетия обители теперь нужно восстанавливать, и
   под силу это не старым и немощным, и только крепким в
   вере и молодым..."
  
   ...Я попала паломницей в ту обитель,
   куда собиралась прийти по благословению, и
   познакомилась там с двумя девушками - послушницами,
   приехавшими из прибалтийского
   Пюхтицкого монастыря. Всю дорогу обратно в
   Москву мы вполне мирно и на равных общались, рассказывали
   друг другу свои истории, они уже побывали в Дивееве и
   делились впечатлениями, и только на
   вокзале, когда девчонки ушли покупать билеты в
   свой дальний путь, а я хотела пойти с ними вместе, меня
   строго одернула православная женщина, также ехавшая с
   нами в вагоне:"Ты куда за ними? Они-монашествующие, у них свой, особый путь". Мне же было по пути со всеми остальными, с пестрой разноликой
   толпой, спешащей по своим делам вдоль перрона...
   Помните евангельскую сцену, когда к Спасителю
   подошел молодой человек и спросил:"Учитель, что
   сделать мне, чтобы наследовать жизнь Вечную?"
   Господь велел ему соблюдать заповеди, а он
   ответил, что не нарушил ни одной с ранней юности.
   "Тогда оставь все и иди за Мной," - сказал
   Христос, и юноша отошел в печали, потому что был
   очень богат и не смог бросить свое имение. Мои
   сокурсницы смогли избрать благую часть - и я
   никогда не узнаю, от каких богатств внешних и
   внутренних им пришлось ради этого отказаться,
   чтобы последовать за Христом. Как не узнаю ничего
   и о трудах их нынешней жизни, поскольку для нас,
   живущих в гордыне и своеволии, главное в
   монастырской жизни - послушание старшим и более
   опытным, без совета с которыми нельзя ступить и
   шагу, - кажется немыслимым. Я только знаю из
   святоотеческих преданий, как послушнику, полностью
   предавшему свою волю наставнику-старцу, каждое утро являлся
   с обетованием Ангел и говорил - не
   "спасешься", а "спасен есть"...
   Пасхальная служба в Оптиной Пустыни. Храм
   переполнен молящимися. Недалеко от алтаря стоит
   молодая послушница в глухих черных одеждах, сосредоточенно слушает
   праздничное пение, не обращая внимание на нас,
   глазеющих на нее мирских, ярко разодетых и с
   детской радостью на лицах. Мельком ловлю взгляд ее
   прекрасных черных глаз, удивляясь ее нездешней
   красоте. А муж позднее скажет мне:"Знаешь, что самое страшное
   и удивительное в женском монастыре? Нет, не то, что страсти в
   них убиты или побеждены - этого нет. Чудо не в
   том, что страсти смирены, а в том, КАК они смирены..."
  
   (Имена героев изменены)
  
   (Опубликовано в сильно урезанном варианте в газете "Смена" г.Белгород, лето 1999 года)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"